09-31. Проводы

Итак, заканчивалась последняя неделя моей работы в «Петербургской Металлургической Компании». К исходу ее я окончательно успокоилась. Сходила во Владимирскую церковь, заказала молебен за моих нынешних и будущих начальников. Постояла у любимой иконы Спаса. Было грустно, что теперь я смогу значительно реже приходить к ней. И вообще, что покидала мамин район. В последние годы ее жизни я, словно подхватив эстафету ее пути, переместилась в места ее детства. С уходом мамы я навсегда расставалась с этими улицами. В мамином уходе много мистики. Дата смерти – 18 число, число моего дня рождения и еще число рождения Машиного отца и ее бабушки по отцовской линии, в день рождения которой мама умерла. Маша тоже должна была родиться 18-го, но задержалась на 4 часа. Сороковины выпали в точности на годовщину 60-летия снятия блокады, которая сгубила ее здоровье, а первая Пасха без нее пришлась на ее день рождения.

Последний день моей работы был теплым и солнечным. Я пришла в новом наряде – в светло бежевом свитере с бардовой аппликацией на груди - очень модном и, надо признать, мне идущим. Отказалась от всегдашних брюк в угоду новой черной длинной юбке с фестончиками по подолу. Дамы отметили, что я здорово выгляжу и что так надо ходить всегда. Мне стало понятно, что всегда я выгляжу довольно мрачно – пиджак, брюки, минимум женских побрякушек.

В обеденный перерыв сходила в ремонтирующуюся церковь на Лиговском проспекте, постояла у иконы Ксении Петербургской. В моей жизни эта святая играет роль небесной защитницы в период перехода на новое служение. Так уж сложилось. День увольнения удалось подгадать удачно с точки зрения астрологии – начинался новый астрологический год, Солнце входило в нулевой градус Овна, что давало всем знакам прилив энергии, новые силы и новые возможности. Для Козерогов данный период характеризовался следующим афоризмом: «Прошлое любит творить кризисы с настоящим». Было о чем подумать.

Чем запомнилась эта неделя? Ясным ощущением, что наш КомТеховский холдинг переживал не лучшие времена. Я об этом совсем не задумывалась до подачи своего заявления, а теперь начала понимать, что все, что со мной произошло, не было случайным, меня целенаправленно несло в нужное мне по судьбе место. Не по прошлой ли жизни мы были знакомы с Командиром?? Я уже заранее знала все мучения, на которые он опять обречет меня на новом месте: принципиально не будет видеть во мне женщину и охотно надает мне «мужских» поручений. Но это уже будет зависеть от меня. Я позволяла ему так поступать раньше, но не должна была впредь. Хотя ему на работе нужны именно сотрудницы, а не женщины. Иначе бы он пригласил в «Северную Стальную» Ларису. Если, конечно, мой приход не был инициативой одного только Саши.

Анатолий Александрович находился в больнице, ему нашли нескольких доноров (у него была редкая, 4-ая «минус» группа крови), чтобы как-то его поддержать. По словам видевших его коллег, он за считанные дни страшно высох и ослабел, гемоглобин продолжал стремительно падать. Пока я мучилась мыслью, удобно ли будет позвонить ему по трубке в госпиталь, чтобы попрощаться, позвонил он сам. Голос был хриплый и слабый. Поблагодарил за работу, сказал добрые слова. Какой же он тонкий, интеллигентный человек! Я тоже, как сумела, пролепетала, что хорошо к нему отношусь, что очень переживаю из-за того, что подвожу его своим уходом. Много чего сказала, - бестолково, но доброе. Думаю, что он меня понял. Взрослые люди многое понимают вне слов. На то мы и взрослые. После разговора стрелой кинулась в туалет, - из глаз брызнули слезы, а реветь на людях не хотелось.

Рабочие документы привела в порядок заранее – добросовестно написала все инструкции, сделала предварительный отчет по ОЛ, рассказала Ларисе все, что ей следовало знать по моей работе. Накануне мы опять с ней «поцапались». Я уходила с работы вконец измученная и близкая к истерике – бессильная перед ее провинциальной наглостью, верткостью и умением все мои слова оборачивать против меня и в ее пользу. Если я не умею играть, не управляю своими эмоциями, то это дает им полное право меня использовать. Я перед такими людьми всегда оказываюсь незащищенной. Я их боюсь. В запальчивости я могу наговорить человеку резких слов, но стоит мне увидеть, что он страдает, что ему больно – мой гнев и отрицательность тут же исчезают бесследно. Я лежачих не бью. Но зато я слишком болезненно воспринимаю все замечания в свой адрес, а это не правильно. Часто люди ничего лично против меня не имеют, они вообще не думают о моих чувствах, как и я не думаю о чувствах других. Они просто делают свое дело, просто живут. Вокруг нас всегда находятся Зеркала, только мы все время забываем в них смотреться и делать правильные выводы.

Попросила Бога помочь мне освободиться от Ларисы. Я не хотела больше ни думать о ней, ни видеть ее в своих снах, ни слышать о ней. И в этот последний день я ее действительно не замечала. Жалеть было не о чем, все решения были уже приняты, все ошибки совершены и, я надеялась, осознаны. Главное, их не повторить. И еще в тот день неожиданно для самой себя, я обнаружила, что не только я способна делать явные промахи в общении. Люди не любят говорить плохое о себе, но, если понаблюдать, они такие же, как и я – также порой становятся «слонами в посудной лавке», могут быть и неумными, и нетерпимыми, и грубыми. Они просто не акцентируют на своих недостатках внимания, забывают их, прощают их себе или старательно описывают другому лишь свои достоинства, сетуя на чужие недочеты - таким образом они формируют свой привлекательный образ. Им не важно, что образ лжив, ведь в него уже поверил и его создатель, и случайные зрители этого образа. Именно так мы творим мир своими словами и своими мыслями.

Итак, в мой последний день с самого утра Лариса вдруг резко сменила интонацию – снова начала играть роль милой приятельницы. Но я уже вышла на финишную прямую. Она больше не могла причинить мне боль. На внезапную ласковость Ларисы я отреагировала сдержанно – вежливо, но кратко, ответила на ее конкретные вопросы. Во мне все еще жила обида: если бы не наша глупая размолвка, я, возможно, не приняла бы Сашино предложение перейти к нему, ибо для меня каждая смена работы – большое испытание. Взлетно-посадочное состояние длится у меня долго, только через полгода работы на новом месте я начинаю чувствовать себя уютно.

Уютно ли мне было в «Петербургской Металлургической»? Я уходила из фирмы, где уже хорошо знала свое дело, была способна на лету ловить рабочую информацию с полным пониманием не только поверхностных фактов, но и внутреннего смысла. Путь к этому обретению долог, достижение дает приятное самоощущение, которое у меня, наконец, появилось, а я сама делала шаги к тому, чтобы опять на долгое время стать «тупой и бестолковой» в новых условиях. Оклад меня устраивал. Местоположение тоже. Рабочее место – более чем. К сожалению, я там так и не завела себе ни одной близкой подружки, оставшись «ежиком» - способной мило болтать, оставаясь внутренне напряженной, неестественной и очень уязвимой, ибо каждый взгляд, каждую интонацию я воспринимала как возможную критическую оценку своей личности. Я уставала от любых контактов с людьми неимоверно и завидовала тем, кто вел себя абсолютно расковано, легко заводил себе приятелей, легко переходил на ты. Ко мне все обращались на Вы и по имени отчеству. Это казалось мне поражением. Я все время забывала, как выгляжу и сколько мне лет, и то, что молодежи гораздо проще людей моего возраста назвать на Вы.

С Ларисой я прокололась. Меня огорчал факт, что я по ней «не сдала зачет», не отработала этот сценарий, испортив то, что хорошо начиналось. Я с самого начала поняла, что судьба подсунула мне Ларису не случайно. Меньше всего мне хотелось быть в одном отделе именно с ней, но пришлось. И Лариса в силу ее личных интересов многое делала, чтоб мы ладили. Моя несдержанность все испортила. Хватило двух моих ошибок, и она изменилась ко мне, сделав наше совместное пребывание в одной комнате невыносимым. Любой человек подсознательно превращается в вампира сразу же, как только открываешь ему свои бреши. Я открыла. Получалось так, что я не добровольно уходила с одного хорошего места на другое, а бежала от того, что уже не смогу склеить. Это огорчало ужасно.

Вторым моим поражением был Юрий Петрович. Он так ни разу не заговорил со мной об увольнении. Меня мучила мысль, что я не вызывала в новом директоре симпатии. Но почему, собственно, я должна всем нравиться? Ведь я переходила от него к его конкуренту. Одна из последних в длинном списке ушедших. У него ведь тоже было самолюбие. Кроме того, должность Гендиректора обязывала его играть роль, которая ему самому могла быть не симпатична. Всегда полезно посмотреть на человека с другой точки зрения. Наши собственные проблемы кажутся нам огромными, проблемы других людей мы часто не замечаем.

В 12 часов меня пригласили на проводы в нашу столовую. В самые волнующие моменты своей жизни, я, как правило, ничего волнующего не чувствую. Это касается даже недавних маминых похорон. Сознание словно не со мной, я не воспринимаю себя действующим лицом, все происходит само по себе. Только воспоминания дают событию энергию. Еще большую энергию дает планирование будущего события. Оно представляется либо устрашающим, либо невозможно прекрасным. В реальности и в настоящем времени оно чаще всего никак не ощущается. «Я подумаю об этом позже» - любила повторять Скарлетт. Вот и я только неделей спустя начала видеть этот день в значимом освещении. Чем дальше назад в прошлое, тем больше энергия воспоминания, обрастающего домыслами, мифами, игрой воображения, искаженного провалами памяти.

Итак, народ столпился в столовой и в коридоре. Кажется, раздались аплодисменты. В центре столовой стоял Владимир Сергеевич Паращишин, очень симпатичный мне человек, который в то время числился де юре директора ПКФ, из которого я увольнялась. Паращишин держал в руке обернутое в зеленую бумагу комнатное растение с ярко красным цветком. Я люблю комнатные растения, это мне сразу очень понравилось – зеленое чудо природы неизвестного происхождения! (гузмания) Что сказал Паращишин, я уже не помню. Что-то доброе.

Я уже, было, собралась произнести краткое ответное слово, как вдруг вперед выступил Василий Васильевич Пономаренко, оставшийся за главного в нашем производственном отделе. Говорил он долго и неожиданно для меня сказал то, чего я никак не ожидала, но очень хотела услышать. Он поведал, что и он, и Комаров пришли в Производственный отдел, абсолютно ничего не умея, и что именно я всему их обучила (!!?). Сказал, что за эти годы очень много хорошего сделала для металлобазы. Сказал, что возвращаюсь к людям, с которыми начинала работать, и он думает, что мы добьемся успеха на новом поприще.

Я столько лет брюзжала, что меня держат за прислугу, за секретаршу, что …То, чего так и не случилось в «Спектрэнерго», неожиданно произошло здесь Это было очень похоже на знак, что я, наконец, отработала свою карму... Впервые мне не формально, а вполне искренне сказали то, что мне всегда хотелось услышать гораздо больше сомнительных комплементов по поводу внешности – мой труд оценили по достоинству.

А зачем мне это? Полезно было бы понять источники этого неженского тщеславия. Я не слишком огорчаюсь (хотя и переживаю), когда меня не считают обольстительной или кокетливой, но расстраиваюсь, когда в работе меня держат в роли молчаливого исполнителя мужской воли, причем, не всегда грамотной. Впрочем… Когда Юрий Александрович посылал меня на выполнение чисто «мужских» заданий – инспектирование МБ, лазание по штабелям металлопроката, когда усаживал меня на сквозняке или заставлял сдавать экзамены по погрузке вагонов наравне с мужчинами, – я на него очень обижалась. Он не хотел видеть во мне женщину, но при этом подчеркивал женскую сущность в Ларисе, пренебрегая ее деловыми качествами. Я обижалась.

Мне не угодить. В любом случае я чувствую себя обиженной, и это одно из главных качеств (особенностей) моей натуры.

Потом все уселись есть торт, а я вернулась в нашу комнату. Мы еще раз поговорили с Василием Васильевичем. Он сказал, что мир устроен так, что человека нигде и никогда не оценивают хорошо, пока он работает. Так было с ним самим – на военной службе. Жизнь научила его не придавать этому значения. Зато, если человек действительно хорошо работал, когда он уходит, все начинают вспоминать его добром, сравнивая с новым работником.

Где-то около пяти я начала обход комнат. Зашла в каждую, тепло попрощалась. Интересно устроены женщины. Внешне отношение к тебе человека может ничем не выражаться – нормальные улыбки, нормальные добрые слова. Но за каждым произнесенным словом, каким бы вежливым оно ни было, женщины всегда чувствуют энергетику определенного вкуса, и этот вкус гораздо важнее самих слов и внешних проявлений. Я снова огорчилась, что в отношениях с некоторыми своими коллегами оставляю за собой собственные ошибки, и снова обрадовалась, что таковых не слишком много, и что я увольняюсь туда, где есть возможность еще раз все начать с чистого листа.

Сегодня лучше, чем вчера. Завтра будет еще лучше. Я в это верю. Пусть все случается так, как хочет от меня Бог. Я постараюсь быть Его послушной дочерью.