Майский мед

— Гляди, дед, Степаныч, к нам кто-то в гости едет, —  окликнул Василий старика, заметив, как по дороге, ведущей к пасеке, клубится серая пыль. Пасечник Иван Степанович Панасенко, семидесятилетний крепыш, неохотно оторвался от самодельного верстака. Отложил в сторону рубанок и, смахнув ладонью с пиджака стружки, выпрямился. Потом обернулся к внуку и лукаво усмехнулся:
— Мабуть, хтось медка захотив. Поглянь, у тэбэ очи молоди, хто цэ мог буты?
Василий видел, как дед, приложив широкую ладонь к морщинистому лбу, тщетно старается разглядеть возницу.Телега с впряженной  в нее лошадью между тем приближалась, издавая шум и скрип колес. Василий приподнялся с березовых бревен, сложенных у сторожки. Поглядел на дорогу. Увидел из-за крупа лошади, взмахивающую концами вожжей девичью руку и потом уже и всю возницу.
—  Девчонка какая-то, —  ответил он  и продолжил с интересом наблюдать. Когда от телеги до сторожки оставалось не более полста метров и дедово зрение заработало. Пчеловод подбоченился и вслух сообщил:
— Так цэ ж Маша, нашого коваля Мыколы  Дремова донька. Гарна дивчина. Ось побачишь.
Лицо старика оживилось, спрятанные под густыми бровями глаза заблестели. Даже  внук с удивлением отметил солдатскую выправку деда.
— Степаныч, ты никак парад собрался принимать?
— Парад, парад, —  нараспев произнес он. — Гостя то яка прыихала, а ты, басурман, нос повесил.
Упрек деда подействовал на парня. Он и сам понял, что гостья необычная. Она, как заправский ездок, встала с сиденья и натянула вожжи. Лошадь послушно остановилась. Девушка, придерживая подол платья, легко спрыгнула на землю.
— Добрый день, Иван Степанович!
— Добрый, добрый, сударушка! — засуетился старик.  Маша встретилась взглядом с Василием и смутилась. Кивком головы приветствовала его. Старик поспешил на выручку:
— Это, Машенька, мой внук. Василием кличут. Нонча из миста  прыихав на каникулы и сразу до мэнэ, на пасику.
— Значит, студент? — улыбнулась Дремова. Парень утвердительно кивнул головой. Неотрывно смотрел на ее черные, сбегающие на плечи волосы, на смуглые руки. Сравнивал ее со своими однокурсницами и сделал вывод, что она их краше. Невольно пришло на память: «Хороша Маша, да не наша».
— Меня к вам завскладом прислал, обернулась девушка к Ивану Степановичу. Велел мед привезти, который вы накачали. В райцентр повезет сдавать в заготконтору.
Старик прищурил глаза, почесал рукой затылок.
— Ось Кузьма, бисова душа. Дивчину прислав. Знаю я його, три бидона сдам, а два запышыть. На машыну, кажуть, кошты копыть Мы тэж не лыком шыти.
Пасечник поглядел на Машу и  властно изрек:
— Сам я повезу мед.
— Что вы, дедушка? — запротестовала было девушка, но, встретив твердый взгляд, сдалась. —  Будь по-вашему.
— Ось и добрэ, —отозвался  старик. Подошел к копне, взял охапку душистого сена и подал его лошади.
— Ешь, Нюрка, ешь, — и ласково потрепал ее по гриве. Пока лошадь, позвякивая уздечкой, уминала сено, Иван Степанович и Василий погрузили на телегу три бидона с медом.
— А тепереча, — дед взглянул на внука. —  Докы я не возвернусь, потчуй Машу майским медом. А коли што болить, то прополисом и маточкиным молочком. От усих хвороб панацея.
Девушка бросила быстрый взгляд на Василия и он увидел, как загадочная улыбка коснулась ее губ.
Пасечник забрался на телегу, взял в руки вожжи и по-молодецки крикнул:
— Но-о, Нюрка, пошла родная!
Телега выехала на дорогу, а из конуры, что возле сторожки,  звонким лаем напомнил о себе небольшой черной масти пес.
— Фу, Уголек! — прикрикнул на него Василий и улыбнулся Маше. —  Пошли на дегустацию меда.
Он открыл дверь в сторожку и девушка послушно последовала за ним. В помещении было уютно. Возле маленького застекленного оконца стоял сколоченный из толстых досок стол, на котором было несколько тарелок, наполненный янтарно цвета медом ковш и полбулки хлеба. У боковой стены расположился топчан, устланный сеном. На стене висело одноствольное ружье, а под потолком фонарь «летучая мышь», на полу дымарь и рамки. Сторожка была наполнена густым запахом меда и луговой травы.
— Хорошо у вас здесь, — подала голос Дремова.
— Хочешь, оставайся на несколько дней. Дед будет очень довольный.
— Дед, а ты?
— Само собой разумеется.
Маша почувствовала симпатию к  Василию. У него были карие глаза, темные волнистые волосы. Рукава на светлой в синюю полоску сорочке были закатаны.
— Присаживайся, —  пригласил он  гостью к столу и торжественно провозгласил. —  Приступаю к выполнению дедушкиного приказа.
Он подал девушке ковш.
— А если бы Степаныч не приказал?
— И тогда бы ритуал состоялся. Быть на пасеке и не отведать меда. Это невероятно.
Солнечный, янтарный мед струился, заполняя  дно тарелки. Они макали хлеб, озорно переглядывались. Дремова ловила на себе его теплые взгляды и чувствовала, что нравиться.
— Я помню, что ты однажды уже приезжал в село, —  сказала девушка, одарив его нежным взглядом. Василий словно впервые увидел ее зеленые с голубым оттенком зрачки, пушистые ресницы, не знавшие косметики. Маша обходилась без туши и красок, на которые так падки городские девицы. Была искренна и естественна. Ей очень шло к лицу  белое в желтый горошек платье.
— Да, я действительно, будучи зеленым подростком, приезжал в село. Но это было давно, лет пять-шесть назад.
— А теперь?
— Теперь взрослый, — ответил он.—В апреле стукнуло двадцать один. А тебе?
Он прикоснулся к Машиной руке, с  опозданием поняв, что такой вопрос женщинам задавать нетактично. Дремова не обиделась, лишь прошептала:
— Угадай?
— Семнадцать?
— Нет.
— Тогда восемнадцать?
— Да.
— Так ты невеста. Пора и замуж, —  произнес он и увидел, как таинственно заблестели девичьи глаза, на щеках полыхнул румянец. Опустила голову, потом  смело вскинула ее и призналась. — Так  ведь женихов нет.
— В город тебе надо ехать, — посоветовал Василий и невольно задержал взгляд на девичьей фигуре. —  Там от женихов отбоя не будет.
— У тебя там тоже есть невеста? — неожиданно спросила она.
— Знакомые девчата, вместе учимся, развлекаемся на студенческих дискотеках, но постоянной подружки нет, — ответил он.
— Что-то не верится, —  засомневалась Маша и приподнялась со скамейки. —  Спасибо за угощение, чудесный мед.
— Не скромничай, ешь еще. Это натуральный продукт.
— Очень сладкой и соблазнительной стану. Пчелы налетят и ужалят,—пошутила девушка.
Прошлась по сторожке и присела на топчан. Повертела в руке увядшую ромашку, прикоснулась к прикладу ружья:
— Стреляет?
— Нет, —  отозвался Василий. —  Дед ружье для пущей храбрости держит. Говорит, что окрестные пацаны иногда озорничают, норовят улей разворотить и  соты стащить, словно косолапый. Вот и меня на помощь  призвал.
Они вышли из сторожки. Солнце стояло в зените, полыхало июльской жарой. В тени стога чутко дремал Уголек. Благостное затишье царило вокруг. Горизонт  тонул в золотистой дымке, лишь за поросшим шиповником и терновником косогором виднелись крыши  села. За сторожкой на небольшой поляне в несколько рядов расположились выкрашенные в синий и желтый цвета ульи.
— Сейчас бы водицы ключевой, —  пожелала Дремова. —  Ой, вспомнила. Бабушка говорила, что смородина утоляет жажду. Здесь поблизости ее заросли. Помню с девчонками бегали собирать ягоды.
Василий слушал ее и радостное чувство теплилось в его сердце.
— Пошли, — поманила она. Парень разбудил Уголька и велел стеречь пасеку. В сторожке отыскал туесок и пошел рядом с Машей.
— А туесок зачем? — поинтересовалась она.
— Деда хочу угостить. Он заботу ценит.
— Кем ты будешь, когда кончишь институт?
— Историком, стану преподавать в школе.
— Рассказы сможешь писать?
— Для этого нужна божья искра, талант, призвание.
— Я страсть, как люблю рассказы. Особенно с элементами мистики, —призналась девушка.— А вот  писателя видеть не довелось.
— Обыкновенные люди, —  ответил он. — Приходилось видеть и слышать на творческих вечерах.
Они пересекли поляну и набрели на кусты смородины.
— Ой, сколько ягод! — удивилась девушка. Смородина уродила щедро, перезрев, осыпалась в траву. На узорных листьях застыли капельки сока. Прогудел бархатисто-золотой шмель. Качнула веткой проворная синичка. Василий видел, как Маша проворными руками  срывает ягоды и тут же отправляет их в рот. Губы у нее зарделись.
 Он последовал ее примеру и ощутил приятный вкус, напомнивший о детстве и юности, о солнечных полянах лета.
— Подставляй туесок,— велела  Дремова и высыпала из ладони блестящие ягоды. Она изящной косулей перебегала от куста к кусту, мелькало белое платье и загоревшие икры ног.
Кое-где между кустами были сделаны прокосы. Валками лежала привядшая трава и поблизости  возвышался стог сена. Запасливый хозяин приберег своей Буренке на зиму.
Василий, увлекшись сбором ягод, казалось, не замечал Машу и это ее огорчало. Она обиделась и, подойдя ближе, бросила в него горсть смородины. Побежала, дразня его звонким смехом. Усыпанные ягодами ветки цеплялись за ее платье, хлестали по стройным  ногам, словно  пытались остановить.
«Догоняй», смеялись ее влекущие глаза. Он, не раздумывая, бросился следом, стараясь не просыпать ягоды из туеска. Видел разметавшиеся от быстрого бега ее волосы. Девушка оглянулась и, видя, что Василий ее настигает, упала на стог сена. Он повалился рядом. Туесок взлетел в воздухе и покатился по сену, оставляя черную ягодную дорожку.
— Маша, Машенька, —он обнял ее за плечи  и поцеловал в горячие губы. Первое мгновение она не сопротивлялась, поддавшись его нежности и ласке. Потом в ее глазах появилась тревога. Она, охваченная желанием,  бессильна была оттолкнуть его руками и лишь умоляла. —  Не надо, не надо, я еще девочка…
Он отпустил ее руки и стыдливо отвернулся. Поглядел на просыпанные ягоды. Почувствовал, как гулко в груди колотиться сердце. Маша встала, разгладила складки платья и медленно пошла, не оборачиваясь. В волосах запуталась ромашка.
Василий поднял туесок и догнал девушку.
— Машенька, прости, — упрашивал он ее, виновато пряча глаза.
— Вот смешной, —  она остановилась, привстала на носочки и  поцеловала его в щеку. Потом громко рассмеялась, глядя на его пустой туесок. — Это плата за очень приятные, но опасные  шалости.
Когда подошли к сторожке, увидели Ивана Степановича. Он сосредоточенно  стругал рубанком. Вблизи стояла телега и Нюрка  охотно жевала сено. Заметив  их, старик поднял голову.
— А-а, заявылысь. Хорош внук, хорош, — пожурил он парня. —  Пасику залишыв и гайда гулять.
Потом погрозил пальцем Дремовой:
— Мабуть ты його, дивчина, заманила. Шалунья.
— Что вы, дедушка Ваня? Внук вам смородины принес, — и прыснула смехом.
— Смородину я люблю,—пасечник потянулся к туеску и увидел, что он пустой.
— Дед, я в другой раз принесу, — оправдывался Василий. — Пока с Машей шли, всю сломали.
— Ладно уж, —  старик примирительно махнул  рукой, ласково взирая на них.
— Загостила я у вас, —  нараспев произнесла Дремова. — Домой пора.
— Вот тебе, донька, на дорожку майский медок, чтобы не забывала моего внука, — старик подал ей литровую банку.
— Ой, спасибо, не забуду, —  пообещала она принимая подарок
Василий хотел задержать девушку, но она ловко забралась на телегу  и вожжами понукала Нюрку.
— До свидания, —  помахала рукой. Он стоял, провожая взглядом удаляющуюся возницу.
— Гарна дивчина, не упусти ее, Василь, —  велел Иван Степанович. Парню снова привиделась убегающая и смеющаяся девушка, черные россыпи ягод, зной июльского полдня, вкус Машиных губ и музыка, рожденная магией ее красоты.