Бельгийский ковер

Наш общий кореш ГД  (Генрих Давидович  среднего роста, смуглолицый с щеткой черных усов, то ли татарин, то ли гагауз, кто его знает, но с явно еврейскими замашками и хитростью, после долгих странствий в морях-океанах, занялся ковровым бизнесом. Смотался в матушку—Одессу на знаменитый Привоз  и пару бельгийских ковров привез, вернее на соб-ственном горбу приволок, потому, как поскупился на автобус, совершающий чартерные рейсы из Керчи в город белой акации и Кости — моряка с его шаландами полными кефали (канули  в Лету те славные времена). Он  еще бы парочку ковровых изделий прихватил,  но ранее вырученные за продажу старого мокика “Карпаты”  деньги вчистую на баб спустил. Купил он  каждый из ковров по триста гривен, а решил  сбыть наивным покупателям по четыреста  и ни гривны меньше, а больше — за милую душу. Вот такой нынче бизнес “купи—продай”. Прежде  спекуляцией назывался и за него легко было загреметь на нары года на три-четыре, а ныне честь и слава предприимчивости. При такой постановке дела, правовой метаморфозе Генриху Давидовичу впору бы зафрахтовать круп-нотоннажный армейский  грузовик и привезти из Одессы тонн десять-пятнадцать этих промышленного производства буржуйских ковров, враз бы на разнице цены обогатился бы. Круглые бы сутки после такой сделки пил бы коньяк,  красной и черной икрой закусывал и юных массажисток, как скульптор глину, мял, сколько душе угодно. Но, увы, Генрих Давидович на мели, а кредит никто не дает, потому, как бесплатный сыр только в мышеловке. По этой самой причине он и не может завалить прекрасный  город рыбаков и красавиц мягкими коврами. А как хотелось бы с форсом пройтись по коврам с мягким радужным ворсом. Но, довольно лирики и с двумя коврами без личного транспорта в дороге пришлось нелегко, хлопотно. Однако своя ноша плеч не давит, не полпути не сбросил, доволок  до родной обители из города Рабиновичей-Абрамовичей. Конечно, ковры размером 4 х3 метра, полегче, чем тот, что в Бахчисарайском ханском дворце 10х10 метров, но все же плечи намяли и живот надорвали...
На следующий  день, памятуя о том, что “время—деньги”, Генрих Давидович  спозаранку вышел в окрестности цен-трального колхозного рынка. Развернул ковер на  периллах одного из мостов  через речку Приморскую. Но бизнес сразу  не заладился. День стоял, второй, как памятник, время от времени уговаривая прохожих приобрести «шедевр» ткацкого искусства.  Но желающих расстаться с купюрами валюты или  с хохло-баксами не было. Оно и понятно , большинству и  озабоченных, утомленных  каждодневной проблемой выжива-ния, гражданам не до роскоши, хватило бы выпить и закусить, а там трава не расти. Ковры для тех,  у кого дворцы и виллы, дачки, тачки и любовниц полный гарем. На третий  день бывший нардеп Вольдемар Никанорович (вот уж действительно всевышний  наделил интеллектом и интуицией), известный своими научными изысканиями в области истории и географии, призвал меня одаренного, но бедствующего мастера пера на помощь:  «Приезжай, надо корешу подсобить избавиться от ковра. Никто не покупает, хоть плач. Того и гляди, как малое дитя упадет с досады на спину и начнет на мосту ножками сучить. Поможем ему продать ковер и он по-купечески щедро нас с тобой угостит.
—Не кинет  ли он нас, как прохиндей? — высказал я сомнение.
— Что ты несешь, какую-то ахинею,— обиделся Вольдемар.— Он человек  слова, душа-парень. Давеча, когда удачно сбыл мокик, так каждого встречного и поперечного водкой угощал. А уж перед нами лепешкой расшибется, последнюю рубашку снимет, а честь свою не уронит.
—Ну,  гляди, Никанорыч, ловлю тебя на слове,— предупредил я приятеля. — Не задерживайся Владлен, ноги в руки и сюда,— велел он.— Генрих с утра на солнце париться. Ох, и погуляем мы нынче от души. Чутье меня еще никогда не подводило. Нос к выпивке чешется Легкие подъем, преодолев расстояние в два километра по улицам, скверам, я стирая об асфальт подошву своих штиблет, примчался на рынок, к  мосту. Гляжу, какой-то ковер висит, а хозяина нет. Черт знает,  чей он? Может конкурирующего с Генрихом Давидовичем проще-лыги. Прошелся до главного моста, соединяющего  рынок  с автовокзалом, но и там ни  Вольдемара, ни Генриха, ни ковров и поэтому  возвратился на исходную позицию. И очень кстати, у ковра увидел корешей-приятелей. Обнялись по-братски, словно несколько лет друг друга не видели.
—Табак наше дело, никто ковер не берет,— с тоской сообщил  продавец, утирая ладонью пот со лба и попросил.— Вы тут ребята постерегите, а  я пойду минералки или пива куплю. Шибко упарился на солнце, невмоготу уже.
—Иди, иди подобру, поздорову, никто твой ковер не сопрет,— обнадежил  я его, пристально рассматривая шмыгавших по мосту прохожих и выискивая взглядом потенциальных поку-пателей. Едва он  отвалил за водой, как  подвалил какой-то невзрачный мужичонка в заношенной старой одежке. Уставился на ковер, а потом принялся его щупать, как цыган коня.
—И шо,  продаешь? — поинтересовался он, заискивающе глядя, и я уловил стойки запах перегара.
— А шо, покупаешь,— ответил я ему в унисон.— Нет, интересуюсь, у меня в кармане ни шиша, — искренне признался он, явно  набиваясь в собеседники, что не входило в мои планы.— А если нет ни шиша, а только вша, то сгинь нечисть. Здесь тебе не музей,  чтобы целый день глазеть и своим затрапезным видом отпугивать богатых и солидных покупателей.— шуганул я его и мужичонка испуганно ретировался. И очень вовремя, потому что на горизонте нарисовалась высокая блондинка  (не скажу,  что красавица, но это к качеству ковра не имеет никакого отношения) с подростком. Она обратила свой небесно-голубой взор на  меня,  высокого импозантного мужчину в сером костюме, стройного спортивного  телосложения, в галстуке и в черных солнцезащитных очках. Я широко и радушно  ей улыбнулся, понимая, что на лавры красавца Але-на Делона не претендую, но по-прежнему нравлюсь женщинам, мечтающим со мною переспать. Мне бы  капитал этого популярного французского актера и не одна красотка не устояла бы перед искушением. Затем блондинка перевела взгляд на ковер и ее лицо просияло улыбкой. Вольдемар между тем задумчиво стоял по-стариковски, устало  опираясь на костыль-клюку.
—Бонжур, мадам! Милая незнакомка,— произнес я ангельски-нежным голосом.— Этот великолепный ковер сделает вашу жизнь счастливой и комфортной, украсит интерьер вашей квартиру особняка, дачи или офиса.  Это уникальный, почти эксклюзивный вариант.  На всю Европу только шесть таких, а на Украине единственный, а ни какой-нибудь пущенный  на поток ширпотреб.
—Бонжур, мусье! О,  я как раз и ищу подходящий ковер, весь рынок обошла и ничего не приглянулось,— призналась она. — А этот вполне  подходящей  расцветки, спокойный, не  вызывающий раздражение Я  слишком яркие не люблю.
—Вот именно, лучше вы ни в Керчи, ни в другом городе не найдете,— заметил я. — Да, мадам, не найдете,— подтвердил Вольдемар и преградил ей дорогу костылем, решив таким образом внести свою лепту в процесс продажи изделия. Ранее, о чем я забыл упомянуть,  этим же костылем чуть не огрел настырного мужичонка, но я вовремя удержал его от этой экзекуции, иначе бы долго и нудно пришло бы объясняться с ментами, использующих любую возможность, чтобы получить мзду. Но с нас, как говорится, взятки — гладки, живем не солоно хлебавши.
— Он ручной  работы?— спросила блондинка, ощупывая ткань изящными длинными, как у пианистки, пальцами.
—Конечно ручной, бельгийского производства,— с жаром заверил я и отвернул край ковра. — Вот видите клеймо мастера. Мы халтуру на продаем. Для нас клиент дороже золота.
Она внимательно всматривалась в размытый штамп, но так ничего и не поняла.
—А его моль не трахнет? — допытывалась блондинка.
—Что вы такое говорите? — обиделся я.— Он обработан специальным средством, будь моль размером в горного орла, после такой еды у нее все зубы выпадут. Этот ковер и прочный и мягкий, станет вашей семейной реликвией. Из поколения в поколение будет его передавать. Сынок вон подрастает, ни свадьбу молодоженам подарите. На нем хорошо будет трахаться, без травм и ссадин. Чтобы моль его на трахнула, сами чаще трахайтесь и станет плотным, как валенок.
По блеску ее глаз я понял, что ковер на нее произвел магическое действо. Появившемуся с бутылкой лимонада Генриху Давидовичу,  еще давеча намеревавшемуся свернуть ковер и отбыть восвояси, после моей талантливой гипнотической обработке покупательницы, осталось только договориться о цене.
—Каков размер? — спросила она.
—Три на четыре метра.
—Сколько?
Генрих Давидович вопрошающе посмотрел, то на Вольдемара ( он по части ценовой политики, пусть только не обижается, дилетант), а затем на меня, но не понял моих жестов. Ему бы со мной посоветоваться, а он поторопился избавиться от коврового шедевра и скромно произнес:
—Четыреста гривен.
А ведь мог бы запросить и пятьсот. Я  уверен, что блондинка бы не устояла перед  соблазном. Но, увы, он  на радостях уступил ей еще десять гривен на такси. Свернул ковер, по его на спину подростку, получил деньги  и гора  с плеч. Пожелал  покупательнице здоровья. Удачной сделкой был растроган до слез, разве что не полез  к благодетельнице с  поцелуями, хотя  первую скрипку сыграл я. Не появись в нужное  время  в нужном: месте, то сих  пор Генрих  торчал бы с ковром на мосту под нещадными лучами  майского о солнца. И в конечном итоге сбыл бы за триста гривен в убыток себе. Конечно в том, что сделка состоялась есть  заслуга Вольдемара с его уникальной интуицией. Видимо,  физическая немощь с лихвой компенсируется интеллектуальной— своеобразной  субстанцией  энергии.
—Это дело  надо обмыть, иначе в следующий раз потерпишь фиаско,— напомни я  Генриху, поспешно спрятавшему  крупные купюры в портмоне.
—Хорошо ребята, что-нибудь сообразим, — пообещал он без особого энтузиазма. И пока шли через дорогу, направлял свои стопы в магазин “Альбина”, он вдруг ни к селу, ни к городу   вспомнил  яркое высказывание дамы сердца.
—Пусть лопнут от зависти те, кому мы не достались и пусть сдохнут те, кто нами пренебрег,— с пафосом изрек он.
—К чему здесь женщины? — удивился я.
—А к тому, — рассмеялся он, — что баб я вам не обещаю, а вот водкой или вином  угощу. Так что будем пить?
—И то и другое, хорошую закусь, чтобы сразу не захмелеть,— заметил Вольдемар. Мы с ним раскатали губу, рассчитывал, что Генрих  выставиться  гривен на 50-60 и поэтому в бодром настроении вошли в столь любезную нашему сердцу “Альбину”. Но каково было наше разочарование, когда Генрих Дави-дович,  совершенно проигнорировав витрину с фирменными напитками  “Союз-Виктан”, “Немиров”, “Массандра” и другие, купил бутылку самого дешевого портвейна за четыре гривны. Им даже бомжи брезгуют, предпочитая  “Красную шапочку”. “Может на закусь не поскупиться? Купит балычок,”— рассчитывал я,  но он  принес небольшой кулечек орешек в шоколаде, очень напоминавшие свежие  экскременты на пыльной степной дороге. Мы скромно, едва  выдавив и себя скупую мужскую слезу, выпил за удачную сделку, закусили «овечками» и обладатель сотенных купюр, сославшись на напряженный график работы, умчался  на рандеву, оставив нас, злых и голодных, в глубоких раздумьях. И когда мы, до-пив остатки, которые не всегда бывают сладки, собирались на выход, появился старый знакомый со своим приятели Васько Тунец. Хитрый Вольдемар, трезво оценив ситуацию, пустил слезу, поведав ему о с бедственном положении, о колоссальных затратах на лекарства и микстуры. Тунец сочувствующе кивал головой, сообщив, что и сам пережил инфаркт  миокарда. После этого вальяжно расстегнул портмоне, вынул пятидесяти гривневую купюру и призадумался. Мы с приятелем затаили дыхание, Тунец спрятал 50 и подал Вольдемару 2 гривны. И на том спасибо. Раздавили бутылку водки в  “Айсберге”.
 Вольдемар увидел на металлической стойке большую литеру М, приставив шаг, сообщил:
— Пойду, отолью. Нет больше мочи терпеть, портвейн на пузырь давит.
— Стоять! Это же «Макдональдс» — американская харчевня быстрого обслуживания.
—Никогда бы не подумал? — удивился и расстроился  приятель. — Полагал, что это платный мужской туалет.
— Потерпи еще пару минут, — велел я и проводил его на вокзал в зачуханный, но зато бесплатный туалет. Затем доставил Вольдемара на базу, а сам пешком через весь город отправился в свою обитель. Он впал в спячку, а я сел за письменный стол, предпочитая его обеденному, и написал сей рассказ.
На следующий день Генрих Давидович на радостях от удачной сделки вынес на мост ковер бельгийского производства, но поменьше размером 3х2,5 метра. Старательно развесил его на периллах. Но, похоже, что на сей раз фортуна  от него отвернулась. Мимо, шмыгая синими носами и дыша перегаром, проходили, скользя по  красивому орнаменту равнодушными взглядами мужики, жаждущие выпить и закусить, поскольку «трубы горели». Да и не ковром им нынче. Об этом продавец знал  из собственного горького опыта, поэтому лелеял надежду на женщин. Ведь ковры, хрусталь, украшения и другие красивые вещи — это их неизменная прихоть. Достаточно вспомнить Эллочку-людоедку.
— Покупайте товар, отдаю недорого, за триста гривен! — предлагал он женщинам в тот момент, когда я появился возле моста. Вольдемар, согнувшись и опираясь на костыль, сидел  на парапете. Он томился в ожидании, когда кореш сплавит ковер и по этому случаю угостит  любимым портвейном, который он по своей наивности считал лучшим лекарством от инсульта, подкосившего его здоровье. Рядом бойкие женщины торговали апельсинами, лимонами, бананами и свежими огурцами.  А  мимо ковра потенциальные покупательницы проходили гордо с надменными улыбками.
— Ты  поставь возле ковра корзину с розами в счет стоимости изделия для затравки, — предложил я Генриху Давидовичу, но он безнадежно махнул рукой. Продал он в тот день ковер или нет, мне неведомо. Но это у же другая история.

г. Керчь