Плохой хозяин

Одна из неотъемлемых потребностей человека – потребность быть услышанным. Наличие человека, способного если не дать дельный совет, то хотя бы просто выслушать и проникнуться сочувствием к твоим проблемам, наличие этого человека жизненно необходимо. Тем хуже, когда ты пациент психиатрической лечебницы. Тут тебя будут слушать, но никто не будет слышать. Потому что безумие заразно. Стоит только проникнуться речами говорящего, и всё – ты заражён, очередной носитель страшной инфекции. Поэтому не слушают и меня. Я много раз говорил о том, почему я оказался в этих стенах. Сёстры понимающе кивали головами и выносили утки, санитары понимающе кивали головами и привязывали мои руки к койке, врачи понимающе кивали головами и кололи мне очередную инъекцию. Благо, я не числюсь в списках опасных пациентов, потому мне время от времени выделяют некоторые предметы по моему письменному прошению. Так у меня  в палате появился карандаш и несколько тетрадей. Именно они станут для меня столь необходимым слушателем, молчаливым и терпеливым. Я не рассчитываю, что когда-нибудь кто-нибудь пробежится по этим строкам глазами, не думаю, что это кто-нибудь прочтёт. А если это предположение и подтвердится, то мой потенциальный читатель сочтёт всё нижеописанное чистейшим бредом. Что вполне естественно, учитывая моё нынешнее положение в статусе пациента номер 163723 государственного учреждения Психиатрическая Лечебница Рейвен-Маунтин. Однако, клянусь своей честью дворянина и славным именем своего семейства, что всё, описанное ниже, чистейшая правда.

Стоит заметить,  что клясться славным именем своей семьи  и причислять себя к дворянскому роду Райсдепов я стал сравнительно недавно. Более того, до своих двадцати восьми лет я был твёрдо уверен, что происхожу из семьи учителя музыки и бухгалтера в небольшой частной фирме по ту сторону Атлантики. До тех пор, пока одно письмо, доставленное широкоплечим полноватым человеком с поседевшими усиками, не перевернуло мою жизнь. В нём говорилось, что моя мать, преподававшая музыку в захудалой городской школе, - далёкий потомок британской дворянской фамилии Райсдепов. Более того, поскольку прямых наследников этого рода более не осталось, то мне переходило в наследство родовое имение с прилегающими землями. Поверить в такой поворот событий было крайне сложно, однако лицо, доставившее письмо, предъявило так же документы и генеалогическое древо Райсдепов, где в одной из самых нижних ветвей я обнаружил сначала свою мать, а чуть ниже – себя. В этот момент письмо и гость с Туманного Альбиона, вручивший мне его, казались мне просто провидением Господним – шансом завязать с опостылевшей мне жизнью в Америке, с прозябанием за грязной работой на фабрике, с существованием на нищенскую оплату. Вот он, мой шанс зажить по-новому! Огромное родовое имение в Англии. Воздушные замки в голове взвивались к небесам, рисуя картины, в которых я держу поля, собираю богатые урожаи, даю роскошные вечера, здороваюсь за ручку с Королевой на приёмах. Ах, как же я тогда ошибался! Если бы я только знал, чем всё это обернётся, я бы порвал письмо прямо на месте, а доверенное лицо прогнал бы из своей квартиры пинками под его доверенную задницу! Эх, возлюбленные мои родители, отчего же вы покинули меня так рано, отчего ты, мама, не отговорила меня от этой поездки. Ведь была же причина, по которой твой прадед или прапрадед покинули родовое гнездо и отправились на эту Дикую Землю. Но нет, мои родители из своих могил никак не могли меня предостеречь, потому уже через две недели я сошёл с поезда на небольшом перрончике где-то посреди зелёных полей Англии. Место, в котором находилось теперь уже моё поместье, было удалено от ближайшего большого города на тридцать миль, и единственной нитью, соединявшей меня с цивилизацией, являлась железная дорога. Тишина, уединение и живописность этих места пленили меня с первых же минут знакомства с этими землями. Зелёные поля, полные сочной травы, небольшие лесочки, перемежавшиеся с аккуратными деревеньками меж невысоких холмов – эти пейзажи словно сошли с открытки, настолько непривычными моему городскому взору они казались. Но сильнее всего прочего поражал сам особняк, взвившийся к небу в центре пейзажа на небольшом возвышении. Какой же он красавец! Резные башенки, готические окошки – это был буквально дворец. Воздушный замок, рвавшийся в небеса, поражавший меня своей роскошностью. Внутри, за толстыми дубовыми дверями, обвитыми хитрым плетёным узором из бронзы, всё дышало стариной, но стариной опрятной. Хоть особняк и пробыл в запустении несколько месяцев, пока шло вычисление потомков и наследников, сейчас он встречал своего нового хозяина во все оружии: полы блестели, ковры радовали глаз сочностью красок, от стенных панелей и мебели приятно пахло благородным деревом, в огромной библиотеке, заполненной разнообразнейшими книгами, приветливо потрескивал камин. Пожалуй, было только одно «но», несколько портившее впечатление от моего нового жилища – паутина. Под высокими потолками раскинулись эти гобелены времени, сплетённый восьминогими ткачами, но упрекать прислугу в том, что не убрали паутину, я не мог: уж слишком высокие были потолки, метров десять, и слишком стара была нынешняя прислуга замка. Состояла она всего из четырёх человек: повар, необычайно тощий с вечно синюшным выражением лица и сливовым носом, конюх, полный настолько, что едва найдётся конь, который его выдержал бы, дворецкий, иссушенный временем и сморщенный как кора столетнего дуба да домоправительница, полная низенькая старушка с извечной блаженной улыбкой и крошечными ручками.  Пол, Джим, Альберт и миссис Лобб, соответственно. Поверить в то, что всего четыре человека смогли содержать такую громадину в столь превосходном состоянии, было крайне сложно. Однако, в первые же дни моего пребывания в новом доме они проявили такое мастерство и расторопность, настолько расположили меня к себе, что я не променял бы их ни на одну другую прислугу в мире. Пол готовил вкуснейшие завтраки, обеды и ужины, на его кухне всегда кипела работа, что-то шкварчало, жарилось, тушилось, источая немыслимо приятные ароматы. Джим подавал коней, и я мог отправлять в конные прогулки по живописным окрестностям и наслаждаться ими.  Когда я возвращался, Альберт встречал меня стаканом горячего глинтвейна и занимательной книгой, за которыми я проводил весь вечер, слушая, как монотонно-убаюкивающе в соседней комнате постукивает прялка миссис Лобб. Несколько недель я провёл в подобной праздности, пока, наконец, она мне не наскучила. Американец внутри меня проснулся и потребовал вести дела. Потому в один из дней я потребовал карту окрестностей у Альберта с твёрдым намерением начать разметку земель с тем, чтобы раздать её в аренду ближайшим деревням. Странным тогда мне показалось лицо дворецкого: тот словно был не рад, что новый хозяин принялся вести какие-то дела, однако это мне всего лишь показалось: в полумраке моей комнаты без должного освещения лица присутствующих принимали какие-то странные очертания. Иной раз казалось, что вместо  зубов у них чудовищные паучьи клыки, а другой раз мне почудилось, что я увидел своё отражение в зеркале, где у меня было ВОСЕМЬ глаз. Зеркало оказалось треснуто, оттуда и забавная жутковатая иллюзия. Но я отвлёкся. Когда карта была мне подана, я несколько часов корпел на разметкой пахотных земель, изредка отвлекаясь на ароматы, исходившие из кухни Пола. Затем от моих работ меня отвлекла миссис Лобб, заявившаяся с уборкой комнаты. Было забавно смотреть, как ловко эта крошечная старушка орудует щёткой, однако дела не ждут! Наспех позавтракав, я поспешил оседлать коня и отправиться в деревни в поисках арендаторов. Тут мной обнаружилась одна любопытная и не особо приятная особенность: как только люди узнавали, что я потомок Райсдепов, они тут же прекращали со мной всяческое общение. Переставали отвечать на вопросы, иные и вовсе сразу же разворачивались и уходили. Я был в абсолютном непонимании. Чем же насолил мой род всем этим людям настолько, что даже со мной, утратившим всяческую связь со своими предками, они обходят стороной как чёрную кошку, норовящую перебежать им дорогу.  Ясность в этот вопрос внёс  Генри О’Хара, огромных размеров ирландец, полностью подтверждавший стереотипы об этом народе: любитель выпивки, девушек и драк. Но помимо прочего, любил Генри и деньги, это и заставило его перебраться в мои владения с твёрдым намерением выкупить у меня часть леса, где произрастали некоторые ценные породы. И хотя в мои первоначальные планы не входила продажа леса, Генри мне нравился.  Его голос, его приятная внешность и деловые манеры, прикрытые некоторой фамильярностью и спрыснутые парой порций виски, сделали своё дело. К концу дня (а мы провели с ним за «переговорами» в одном из пабов целый день) я был готов отдать ему все прилежащие леса за бесценок. Но мой партнёр оказался не лишён чести, и вместо всех лесов взял лишь намеченную изначально долю и по цене более чем разумной. Именно тогда я и узнал от него причину той боязни, с которой относились ко мне деревенские.  Как оказалось, неприязнь жителем особняка была давней, но не вечной. А началось всё ещё в одиннадцатом – двенадцатом веке, кода мой далёкий предок сэр Ричард Райсдеп вернулся из земель сарацинов, истерзанный Крестовым походом, но покрытый славой доблестного воина.  Из далёких восточных земель он привёз с собой множество трофеев, и среди прочих, поговаривают, была и фигурка той, кого в греческом мире величают Арахной, а на Востоке у неё было другое имя. Именно с этой фигуркой из слоновой кости, изображавшей обнажённую девушку с телом паука, связывала народная молва те необъяснимые события, которые начали происходить в этих местах. Однажды местные крестьяне обнаружили пшеничные поля, затянутые неясным белым покрывалом, оказавшимся при ближайшем рассмотрении паутиной огромной по своей протяжённости и прочности. Спустя ещё некоторое время, в одной из деревень сразу в нескольких домах пропали хозяева. Ночные сторожа клятвенно уверяли, что видели огромных, размером с собаку и больше, чёрных безобразных пауков, которые, обернув хозяев в коконы из серебристой паутины, утащили их в неведомом направлении. Слова сторожей подтверждались многочисленными следами, уводившими в один из лесов, над которым высился особняк. С тех пор люди в деревнях продолжали пропадать, однако с течением  времени интенсивность исчезновений и падала, а со смертью последнего прямого наследника и вовсе сошла на нет. Это совпадение ещё сильнее укрепила веру простых людей в то, что теми огромными пауками, которых видели ночные сторожа, были члены семейства Рейсдепов, проклятых античной статуэткой. Потому, как разъяснил мне Генри, люди и боялись возвращения потомка проклятого семейства в родовой замок: они считают, что вместе со мной вернутся и пауки. Эти рассказы меня изрядно повеселили. Двадцатый век, только начавшийся, ещё не успел донести очищающие волны образования и просвещения до столь отдалённых мест. Многие из деревенских были полностью уверены в том, что Земля плоская и держится на трёх китах, потому эти байки показались мне неописуемо смешными в своей бредовости и архаичности.  Генри придерживался того же мнения. Сразу видно разумного образованного человека, пусть и ирландца! Условившись с ним о встрече к концу грядущей недели, я ретировался в своё поместье, где меня снова ждал ужин, стаканчик глинтвейна и интересная книга пот убаюкивающий стук прялки миссис Лобб. Затем пришло время сна. Я с огромным трудом смог провалиться в царство Гипноса, а забывшись,  горько пожалел об этом. Спящее сознание, распалённое виски и россказнями, услышанными от Генри, рождало немыслимые дьявольские образы, описать которые не под силу человеку в здравом уме! Что-то противное, копошащееся, ползающее по потолку и стенам, скребущее своими волосатыми отвратительными лапами, щёлкающее мерзкими жвалами. В центре всего этого кошмара мелькала фигурка из слоновой кости: тело прекрасной обнажённой девушки, оканчивающееся невообразимо мерзким паучьим брюшком с восемью остроконечными ногами. Я видел её лицо очень близко, мог рассмотреть его в мельчайших подробностях, как вдруг она мне подмигнула! Я чувствовал, что меня к ней влечёт, я хочу прильнуть к её губам и грудям, но что это? Она вдруг разверзла уста, и те оказались омерзительными паучьими жвалами! Она бросилась на меня! НЕТ! ПРОЧЬ! ПУСТИ, БОГОМЕРЗКАЯ ТВАРЬ! И так я проснулся в холодном поту посреди ночи, взбудоражив своим криком всё поместье. Миссис Лобб заботливо принесла мне чашечку тёплой воды с разведёнными в ней каплями пустырника, Альберт оставил в комнате приглушённый свет и приоткрыл окно, впустив в комнату прохладный воздух. Мне стало легче, и далее я спал уже спокойным сном без единого видения. Следующее утро не принесло мне ничего решительно нового. Разве что оставалось тягостное воспоминание о прошлой ночи.  Позавтракав и приняв ванну, я решил найти своего  делового партнёра с тем, чтобы осмотреть с ним лес и заключить договор о продаже. Однако, в деревне, где я вчера с ним познакомился, его не было. С огромным трудом мне удалось выпытать у местных, что Генри отправился осматривать лес самостоятельно. Подумав немного, я пришёл к выводу, что стоит отправиться за ним, а оттуда уже можно будет тронуться в особняк и поговорить о документах. Дорога от деревни до леса заняла у меня не более пятнадцати минут. Когда я спешился у плотной стены деревьев, солнце стояло в зените. Невыносимо парило, а из леса так и веяло прохладой, потому я поспешил удалиться в чащу, куда лучи света не пробивались. Однако чем глубже я пробирался в лес, тем больше мне становилось не по себе. Его хладное дыхание дрожью отдавалось в моём теле и душе. Это был какой-то мистический, околдованный лес из старинных сказок – страшилок, которыми пугают селяне непослушных детей. Свет почти не пробивался сквозь кроны деревьев, сея вокруг сине-зелёный полумрак. Я шёл по этому лесу, проминая влажную чёрную землю и поражался необычайной тишине, воцарившейся в нём: ни птиц, ни животных – никаких звуков от  его обитателей, каких следовало бы ожидать. Окликнул Генри. Эхо отразило мой крик и разнесло его по всему лесу, но ответа так и не последовало. Как вдруг из глубины леса до меня докатился треск ломаемых веток, нараставший с каждым мгновением, враждебный, пугающий. Полный неясного страха, я кинулся под раскидистый дуб и, укрывшись в его корнях, принялся ждать. Что тогда предстало моим глазам! Невообразимый ужас, видимо, именно он и оставил меня без рассудка в тот роковой день, и только силой Господа я не лишился сознания от увиденного. Проламывая ветки безобразной волосатой головой, на то место, где недавно стоял я, выполз огромных размеров паук! Отвратительное чудовище встало на месте и принялось вертеть головой из стороны в сторону – искало источники звука. Вдруг из чаще появился второй, размером поменьше – с овчарку. И тут, о, я сам с трудом верю в то, что собираюсь написать, но клянусь, это чистейшая правда, они принялись переговариваться друг с другом о чём-то клацая своими жвалами. Закончив свой мерзкий диалог, монстры развернулись и исчезли в чаще, оставив меня в глубочайшем потрясении. Как только сознание и контроль над телом вернулись ко мне, я стремглав помчал к месту, где оставил коня, прочь из ужасного леса. Однако коня я уже не обнаружил. Только полоски паутины, тянувшиеся в чащу и вспаханная земля, словно тот, кого тянули, сопротивлялся. К тому же, выяснилось, что мои блуждания, показавшиеся мне несколькими минутами, на деле вылились в целый день, ибо небо было полно звёзд,  а поля казались седыми от холодного света луны. Напуганный до того предела, который способен вынести человеческий рассудок, я помчался в деревню с тем, чтобы призвать кого-нибудь на помощь. Но к своему огромному ужасу не обнаружил там ничего кроме разрушенных домов и следов паутины, тянувшихся к особняку. Вооружившись тесаком мясника, прихваченным в одном из домишек, я направился туда. Намерения мои, стоит заметить,  мне были неясны, как и неясны они мне и сейчас: я решительно был уверен, что бороться с этой поганой нечистью у меня сил нет, но в то же время какая-то необъяснимая сила тянула меня в те стены, казавшиеся теперь устрашающими и давно заброшенными. Когда дубовая дверь, обитая бронзой, отворилась, я поразился тому, насколько преобразилось моё жилище: все поверхности покрылись толстыми слоями душной пыли, заплыли паутиной. Казалось, что жизнь покинула этот замок много лет назад. Но это была лишь иллюзия. Я знал, что жизнь, ужасная, богомерзкая жизнь, кралась где-то по коридорам старого дома, прячась в тени, щёлкая отвратительными жвалами. Содрогаясь каждого своего шага, я продвигался по главному коридору, как внезапный вопль, полный боли и ужаса,  чуть не лишил меня сознания. Эти ужасные звуки доносились из кухни Пола, куда я и направился дрожащей походкой, держа наготове своё оружие. По мере того, как я приближался к тяжёлой чуть приоткрытой деревянной двери, звуки не стихали, а приобретали только более ужасные оттенки. Существо, находившееся внутри, кричало так, словно с него живьём снимали кожу и окунали в раскалённое масло. От одного лишь взгляда в доступную мне небольшую щель, я сделался совершенно седым. В центре кухни на огромном разделочном столе лежал освежеванное человеческое тело. По густой бороде и рыжим волосам на аккуратно снятой коже, валявшейся поодаль, я узнал в несчастном Генри О’Хара. Но самое ужасное – это повар. Пол носился по кухне с огромным окровавленным ножом, ловко размешивая кипящий в чане бульон, нарезая при этом овощи, пассируя лук. Из спины у него вырывались наружу восемь отвратительных паучьих лап, которыми он проворачивал свои немыслимые, мерзкие в своей обыденности действия. Но тут что-то заставило его замереть с ножом в руке и лопаткой для жарки в одной из мерзких волосатых лап.
-Хозяин дома,- прошипел он с клацающим звуком, в котором я узнал клацанье одного из монстров в лесу. – Скоро будет ужин, хозяин.
Он обернулся ко мне лицом, и я с ужасом обнаружил, что кожа на его лице изорвалась, словно маска, свисала вниз, обнажив поганую паучью морду с восемью глазами и огромными жвалами.
В исступлении и страхе я понёсся прочь, подгоняемый шипением: «Сер Райсдеп, не хотите ли попробовать бульон? Уж очень он сегодня получился хорош!» Стелой я влетел в свой рабочий кабинет и навалился всем весом на дверь в попытке отдышаться. Боже, что за неописуемый ужас произошёл только что?! Что за кошмарное создание хозяйничает на кухне в шкуре моего повара? Не успел я задаться этими вопросами, как с огромного потолка на тонкой серебристой нити спустилось высушенное тело, в котором я с ужасом узнал Альберта. Руки его, которыми он держал паутинку, были вывернуты из суставов под неестественным углом, из спины, пробивая кожу и фрак, свесились такие же паучьи лапы, но лицо его не было изодрано, подобно маске, и сохраняло осмысленное выражение лица.
-Глинтвейна сер? – промолвил он своим прежним голосом с небольшим цоканьем и клацаньем. – Или прикажете подать книгу? У меня есть чудеснейший экземплярчик по арахнологии на примете!
Монстр злобно расхохотался, когда  от переполнившего меня страха одним ударом вогнал тесак ему в голову и вылетел прочь из кабинета, а вслед мне летели вопли агонизирующего чудища. Я изо всех сил мчался к конюшне с тем, чтобы найти лошадь и сбежать от этого ада, однако путь мне преградил Джим, распластавшийся на гигантской паутине, загораживавшей весь проход, огромным мерзким пауком. Заметив меня, он издал ужасающий нечеловеческий звук и полоснул себя одной из конечностей по гигантскому брюшку, которое с треском лопнула, выпустив наружу своё отвратительное содержимое: тысячи мелких паучков, которые тут же принялись мчаться на меня. Оставалось только одно место, где я мог бы хоть немного укрыться: моя комната, и я тут же понёсся туда, давя на ходу выводок Джима, догонявший меня, карабкавшийся по ногам, по одежде, начинавший меня кусать.  Захлопнув за собой дверь спальни, я тут же придавил её комодом и попытался перевести дух. Кошмары, заполнившие этот проклятый дом, свели меня с ума, в этом я был твёрдо уверен. Даже сейчас, в мёртвенной тишине комнаты, мне слышится стук прялки миссис Лобб. Или не слышится? Содрогаясь от первобытного животного страха, я бросил свой взгляд в дальний угол комнаты и тут же принялся кусать кулаки, чтобы не спугнуть своим криком то, что притаилось в том углу. Там, спиной ко мне, сидела миссис Лобб, занятая своей рутинной работой – пряжей. С той небольшой разницей, что теперь коротенькие ручки беспомощно болтались, уступив своё место сильным паучьим лапам. Я врос в стену, страшась пошевельнуться, чтобы не спугнуть чудовище. Но миссис Лобб несомненно знала, что я в комнате, поскольку через какое-то время она заговорила.
-Хозяин напрасно боится своих слуг. Мы поклялись всегда оберегать и защищать дом Райсдепов, его жителей и нашу повелительницу. Мы поклялись ей кормить вас, чем сможем, заботиться о вас, как сможем. А что же вы? Ударили Альберта тесаком – бедняга скончался в муках, а ведь прожил пятьдесят веков, вы только подумайте! А вы «хрясь», и нет Альберта.
Так говорила она своим мерзким старушечьим голосом, не отвлекаясь от работы, в то время как я судорожно пытался придумать, что же делать в сложившейся ситуации. Тут в глаза мне бросилась тяжёлая мраморная ваза, стоявшая чуть сбоку от кровати. Лобб, оказалось, сумела распознать мой порыв одним из своих ужасных восьми глаз, тут же кинулась на меня с криками: «Плохой хозяин»!
Но я оказался быстрее. Вцепившись дрожащими руками в вазу, я отпрянул в сторону, отчего монстр врезался в стену, и тут же обрушил на голову старухи Лобб холодный мрамор. И так несколько раз. Снова и снова, пока отвратительные паучьи конечности не прекратили дёргаться в своих монструозных конвульсиях, а от головы не осталось желто-бурое месиво. Полностью обессиленный и измотанный свалившимся на меня кошмаром, я опустился на свою кровать.

****
 Там меня и обнаружили через какое-то время представители власти. Полицейских вызвали жители одной из окрестных деревень. Из официального протокола следовало, что я, по словам очевидцев, весь день пропадал в лесу, откуда к ночи выбежал в деревню. Там я носился некоторое время, словно одержимый,  не замечая никого из местных жителей. Насильно забрал тесак из лавки мясника и с ним помчался в особняк. Именно в тот момент местные, по их словам, и вызвали полицию по телеграфу, расположенному на железнодорожной станции. Далее по показаниям офицера полиции Джонса следовало, что в доме обнаружились пять трупов: четверо принадлежали прислуге: повар с  изрубленным лицом, дворецкий  с пробитой головой, конюх с распоротым животом и домоправительница с размозженным черепом. Пятый же, освежёванный, принадлежал, как выяснилось, Генри О’Хара, приехавшему в этим места для покупки леса. В  хозяйской спальне на третьем этаже рядом с телом миссис Лобб был обнаружен и я, весь покрытый кровью. Это я их убил. Всех их. По крайней мере, так следовало из свидетельских показаний и улик. Но улик лгут, а свидетели не понимают. Никто меня не понимает. Адвокаты, присяжные, судья – никто не пытался меня выслушать. Все просто покивали головами и отправили меня сюда, в эту лечебницу. Но здесь, на этих листах, я могу сыскать понимание и объяснить истинную природу произошедших ужасных событий. Арахна не проклинала наш род, нет, она послала Райсдепам верных слух, четверых своих детей, чтобы те хранили семейство от упадка, а сами Райдепы хранили где-то в глубине особняка статуэтку из слоновой кости, что привёз Ричард из Крестового похода. И на протяжении веков мои предки жили под этой опекой, не смея противиться воле женщины-паука. Пока, наконец, предок моей матери не бросил этот проклятый дом и не отправился в Америку за новой жизнью. И вот, через пару-другую сотен лет, я, потомок блудного сына вернулся в уютное, обволоченное паутиной гнёздышко. И отказался принять ту жизнь, которой жили мои предки. Я действительно плохой хозяин для этого проклятого дома.
А по ночам мне она снится. Арахна. Зовёт вернуться. Но я не хочу. Лучше здесь: тут вкусно кормят, мягкие стены, приятный свет, а главное –НИКАКИХ ПАУКОВ!