10-04. В положении вечно виноватого

Маленький, худощавый еврей 63-х лет от роду в голубых джинсах, купленных в детском мире, свитере и жилетке, неистово орал в телефонную трубку: «Я инвалид и житель блокадного Ленинграда! Вы обязаны сделать мне ремонт в квартире, и вы его мне сделаете!!!» Так кричал наш так называемый Шеф-водитель Дмитрий Хацкелович Фомин, нанятый Командиром на должность водителя еще в ПМК, а потом перетащенный им в ССК. Командиру нравилась работа «Шефа» - он не только развозил, но и сам решал вопросы, касающиеся закупок оборудования и материалов, получения бухгалтерских документов. У Фомина масса полезных знакомых по всему городу и свое собственное мнение как достать, получить и добиться того, что ему нужно. Инвалидом он стал вовсе не вследствие военных действий, а по причине приобретения микроинсульта на его прежней работе, где он был  директором Центра Автосервиса. То есть имел самый выгодный, хотя и беспокойный бизнес, связанный с разного рода махинациями рынка обслуживания личных автомобилей. Жил он вполне обеспечено. Вся его семья, включая жену, дочку и зятя, имели собственные машины. Что касается «знака ЖБЛ, то и к нему военные заслуги не имели отношения: родился он в 1942 году, и уже через год младенца вместе с мамой вывезли на Большую землю. А теперь он и его мама получили такие же льготы, как и те, кто стоял у станка, подыхая от голода… Официально Хацкелович жил на государственную пенсию, хотя на самом деле работал и более, чем прилично зарабатывал, чему совершенно не мешала его инвалидность 2 группы. 

В квартире, которую залили соседи сверху и о которой он так яростно пекся, на самом деле жил не он, а семья его дочери, но - крику!!! Биения себя в грудь кулаками, требования почтения к его сединам! Все, о чем он кричал, фактически представляло собой полное вранье, но права он качал здорово. Я его откровенно не любила. Не любила за образ жизни, очень похожий на образ жизни Добрусина Старшего, на которого он был похож даже внешне. Но тот хотя бы, как человек верующий, никогда в моем присутствии ни о ком не сказал плохо, этот же был груб и самовлюблен. Он постоянно за глаза приписывал людям какие-то обидные эпитеты, вроде  «эта курица поехала…», а уж как орал на своих женщин-домочадцев по телефону – не каждый мужик себе такое позволит! Не люблю я таких людей..

Он и в «Петербургской Металлургической»  не нравился нам с Ларисой своим сованием носа во все дела, его совершенно не касающиеся. Был прежде директором, но теперь работаешь  шофером, так и молчи себе хотя бы там, где тебя не спрашивают! Но он совал нос во все документы и еще свое мнение высказывал! Здесь в «Северной Стальной» его самомнение и беспардонность приобрели ужасающие размеры. Со стороны могло показаться, что начальником нашего отдела был именно он, а не Саша, которого он звал не иначе, как «наш мальчик». Мальчик не обижался и даже не дерзил ему, а меня просто трясло от его поведения! Хацкелович знал, что я его не люблю, и знал, за что. Внешне мы были лояльны друг другу, но он меня тоже не любил. Чем мы взрослее, тем сложнее скрыть от других свое истинное к ним отношение.

Для чего судьба свела меня снова с Хацкеловичем? Видимо, во мне тоже есть эта черта – отстаивать свою недооцененную личность локтями и уверенным голосом. Мне до Хацкеловича далеко, конечно, но чем ярче пример, чем гротескнее показывают мне недостаток, тем эффективнее сработает отражение. Смотри и делай выводы, что во мне не так.

Второй интересный образ, который мне следует описать подробно, это Светлана Юрьевна Тарасова. Женщина, которая несет. Несет тяжкий крест своей судьбы, полностью довольная своим  характером, поступками, мнениями и опытом, но не довольная обстоятельствами жизни и родственниками. Тяжелая судьба, тяжкий крест, при умении (и это объективно!) выглядеть  довольной, счастливой, помогать другим и жаловаться только узкому кругу людей в обстановке тет-а-тет. Для меня в ней было очень много странного: масса достоинств, но и масса того, чего я до конца не понимаю. Изложу ее личную историю так, как ее рассказала мне Светлана.

Родилась она в белорусском хуторе недалеко от Бобруйска. Бабушка была родом из многодетной семьи, обладала даром ясновиденья, лечила травами. Мама родила двоих – ее и брата, на десять лет младшего Светланы, которого она в юности  нянчила и опекала. Ныне он превратился в пьяницу, паразитирующем на Светлане. Он тянул из нее деньги и силы, но в помощи ему она ему не отказывала. Отец, не знаю по каким причинам, перебрался в Петербург, детство Светланы прошло именно там – недалеко от Невского проспекта, в большой коммунальной квартире. Потом они получили новую – дом пошел на расселение, и с 1977 года она жила в современном доме на Пулковском шоссе, у поворота на Кубинскую улицу. Жила с мужем и двумя сыновьями тридцати одного и двадцати семи лет. Младший,  медик по образованию (военный медик) жил отдельно, у своей  гражданской жены, старший – Владислав, жил с родителями. Он закончил ВВУМРЭ им. Попова, десять лет назад женился,  родил сына и  уже развелся. После увольнения из армии он  до сих пор не нашел работу. Этот сын, по словам Светланы, с детства был человеком - «тридцать три несчастья», ему ничего не давалось легко, начиная с его рождения, которое подкосило здоровье Светланы. Роды были очень тяжелыми. Светланин муж – уволившийся в запас офицер-подводник. Жили они вместе, но фактически находились в «гражданском» разводе. Муж преподавал в военной академии, заработанное тратил на себя и мучил ее свом бездельем и пьянством. «Разошлась бы, да некуда», - говорила она. Здоровье ее резко испортилось -  болезнь сердца, страшные отеки нижней части тела, боли в ногах, давление 120 на 110 (!?), одышка даже после подъема на наш второй этаж. В молодости, пока оба мальчика были еще в детсадовском возрасте, а муж служил в Кронштадте (туда его Светлана сумела перевести  из какого-то южного военного округа), он завел себе любовницу, и судьба дала ей возможность выбора – бросить его, оставив на попечение этой дамы, или простить и вернуть. Она выбрала второй путь. Теперь была бы рада от избавиться от мужа, да он сам не уходил – не к кому и некуда. Так и живут. Трудно живут.

Судьба регулярно подводит нас к развилкам, на которых мы всегда имеем возможность сделать выбор и начать жизнь по-новому. Но мы чаще всего выбираем то, что отвечает нашей главной особенности. Один рвет и начинает новую жизнь, получая возможность впоследствии жаловаться на одиночество, но проживает достаточно яркую, интересную жизнь. Другой прижимается к обочине привычной колеи и  в результате его крест под тяжестью налипшей грязи привычной обыденности становится все тяжелее, и он тоже приобретает право жаловаться. В этом состоянии тоже можно прожить яркую жизнь, но сделать это трудно. Слишком сильно давит крест домашних забот. Кто прав – сказать трудно. Жалуются оба. Важно не столько то, какой выбор мы делаем, сколько то, насколько способны не отождествляться с обстоятельствами. Насколько серьезно относимся к внешнему, забывая о том, что в любом случае обстоятельства – игра. Но можно выбрать новую игру и приобрести новый опыт. Едва ли есть смысл влачить то, что уже не сможет измениться или на что не сможешь изменить своего отношения. Впрочем, каждому свое. По заслугам и по карме.

Карма начала возвращаться с ужасающей скоростью. Это было здорово, но очень болезненно. Я всегда была трудным для общения человеком («Ты можешь поссориться с кем угодно!» - утверждала Вера Гельфман, моя подружка 8-и лет), но так остро я еще не реагировала на критику, да и отрицательные оценки слышала не часто. В последние годы  я слышу слова осуждения  в мой адрес за все меньший период знакомства. Впрочем, и я с годами гораздо сильнее и мучительнее на них реагирую. Проклятие не вызывать в людях симпатии и рождать обиду на мои неуклюжие, эмоциональные, непродуманные высказывания начали проявляться  почти мгновенно – ничто не проходило для меня бесследно, ничего не прощалось мне и каждый раз оборачивалось все более нелепым, неожидаемым проколом с моей стороны, за которое я платила втридорога. Чем больше я хотела избежать таких роковых случайностей, тем меньше мне это удавалось. Мою карму сжигали безжалостно, чтоб мне было неповадно - так мой Ангел-Хранитель спасал меня от еще больших страданий в будущем. Увы, я впадала в грех уныния и отчаяния независимо от моего понимания происходящего.

По рассеянности (а в последний год моя рассеянность стала просто устрашающей!) я как-то оставила на рабочем компьютере, которым пользовался весь наш производственный отдел, текст дневниковой записи, чтение которой доступно только при знании пароля. Меня отвлекли, я вскочила и побежала по делам, а текст не закрыла. И его прочла Светлана Юрьевна. А текст был как раз тот, который любой здравомыслящий человек не должен и не станет набивать на работе – это были очередные образы-отражения моих коллег – Д.Х. и С.Ю.! Этот случай сильно напоминал известную пословицу о падении бутерброда маслом вниз, а еще - мой давний случай в бане, когда я единственная, несмотря на предупреждение банщицы, засветилась в голом виде перед прибывшими туда электромонтерами. Что называется, лукавый попутал! Вот и в этот раз лукавый попутал меня по полной программе!

 Зачем я писала такие личные наблюдения именно на работе, забыв про меры предосторожности и здравый смысл? Наверное, мои приоритеты значимого и важного по жизни расставлены  не так, как у всех нормальных людей. Служение Работе для меня оказалось важнее собственного благополучия и правил безопасности участия в людских играх - в отношениях насквозь условных, лживых и надуманных, хотя и необходимых для комфортного проживания. Я «лоханулась» не специально, не из презрения к окружающим и даже не по одной только своей рассеянности - я просто не смогла потерпеть до дома – в голове сложились мысли, бывшие на тот момент для меня более важными, чем разумная предосторожность.

Человек всегда поступает не так, как теоретически считает правильным, а исходя из тех подсознательных движений своей души, которые для него лично являются самыми значимыми. Например, я, зачитываясь в транспорте очередной важной для меня книгой, часто забывала застегнуть сумку именно в день зарплаты. Захваченность новым знанием оказывалось сильнее боязни потерять зарплату, которая для меня вовсе не была лишней. Впрочем, с позиции логики этого не объяснить. Есть во мне нечто, что заставляет меня «подставляться» в самый неподходящий для моих жизненных интересов момент. Возможно, так проявляется влияние Работы, делающей за меня выбор в ее пользу.

В один прекрасный день я почувствовала  изменение отношения к себе со стороны Светланы. Нормальный человек не стал бы акцентировать на этом внимания и занялся своими проблемами – наше настроение подобно маятнику, который всегда идет из одной крайности в другую. Но я задала Светлане вопрос и настояла на объяснении причины ее молчаливости. И неожиданно услышала ее резанувшую до сердца фразу: «А у вас вообще есть друзья?» Еще не зная, к чему это сказано, я ощутила сказанное, как удар ниже пояса. У меня действительно не было друзей, и это было моей виной и моею болью! Я все еще не понимала, в чем дело, и продолжала задавать вопросы. Светлана сказала, что я иногда высказываюсь так, что человеку неприятно. И это тоже было правдой, причем - почти нокаутом для меня: ведь всего два месяца находилась в новом коллективе, а оказывается, уже совершила какую-то ошибку, о которой даже не подозреваю. Жить не хотелось после этих ее слов! Решив добить себя окончательно, я попросила привести конкретный пример, чтоб понять, о чем идет речь. Светлана долго мялась. Что-то явно смущало ее. Наконец она выдала, что «случайно прочитала мой незакрытый текст на компьютере, и ей неприятно».

Вообще-то читать чужие письма некрасиво. Хотя чужие письма на общественных инструментах нормальные люди не пишут. Кроме того, все люди имеют негативные оценки других, но вслух их обычно не высказывают. Будь мои оценки коллег в компьютере положительными, я бы оказалась в «шоколаде» даже, если бы написанное было неправдой. Светлану задел не факт описания характеров моих коллег, а исключительно отрицательные моменты  оценка ее и ее приятеля Хацкеловича. Так уж устроен человек. Кроме того, цель моего изложения вряд ли была ей понятна. Меня ведь волновали не конкретные черты людей, не составление на них «досье», а собственная  спонтанная реакцию на них, чтобы потом тут же ее проанализировать -увидеть свое отражение в том, что вызывает у меня неприятие в других… Мой  текст был еще не дописан, а может быть даже прочитан не до конца… Но Лукавый знал, что делал, когда избрал самое невыгодное для меня развитие ситуации.

У Иоанны Хмелевской есть одна повесть, где герой, что бы он ни делал, каждый раз по стечению обстоятельств оказывался в положении вечно виноватого идиота, неспособного доказать свои истинные намерения. Стало понятным, почему из всей Хмелевской мне попалась в руки именно эта книга… В последние годы со мной постоянно случается именно то, чего по здравой логике можно было легко избежать. Там, где требуется усилие для укрепления моей собственной безопасности, я бессознательно не отношусь к этому к всерьез, пренебрегаю «шкурными интересами» жизни и служу чему-то другому, непонятному окружающим и сомнительному даже для самой себя.

«Девяносто девять процентов людей живут этой жизнью всерьез. Потому что жить в этой жизни семьей, карьерой или личной популярностью  не всерьез невозможно. Это внечеловечно, и принять на себя такого никто не может. Все, что у людей получается – это бандитский заговор. Люди не себя тянут к Богу, а Бога пытаются притянуть к себе. Им нужен коллектив и общение, чтобы друг друга поддерживать. Сказано: «Не ищите ободрения среди людей, а ищите ободрения у Господа»». (Вл.Лебедько «Хроники русской саньясы», гл. 12)

Совесть подсказывала мне, что, привыкнув пренебрегать жизненными интересами и позволив себе жить, следуя только тому, что кажется важным мне, я совершила серьезную ошибку и должна покаяться. Но только какая моя совесть искала  покаяния – реальная или приобретенная (терминология П.Д.Успенского)?

Покаяние действительно тогда, когда ты признаешь свою ошибку и действительно считаешь содеянное ошибкой. Было ли мое небрежение ошибкой? Покаяние становится необходимостью, когда появилось чувство вины. Признак вины – отвратительное психологическое состояние, в котором я действительно пребывала. Не хотелось ходить на работу, не хотелось жить, ничего не хотелось. А в результате  появилась еще большая рассеянность и внутреннее напряжение. Значит, вина была и не одна. Первая – это рассеянность. Профессор, постоянно забывающий зонтик  (П. Д. Успенский «Четвертый Путь») не вызывает у гурджиевцев ни малейшей симпатии. Рассеянность надо преодолевать, а физическое нездоровье – поправлять. Второй виной было использование служебного времени в личных целях. Увы, я не считала это грехом, ибо имела вынужденные интервалы затишья на своей новой работе, которые все «нормальные» люди заполняли либо пустой болтовней, либо играми на том же компьютере, что даже с точки зрения начальства грехом не считалось. А вот изучать на работе хорошую книгу или вести практику самонаблюдения с помощью компьютера  - для общества ужасный,  никому не понятный «грех», благодаря которому легко прослыть за идиота.

Следующей моей виной было изложение негативных оценок окружающих. Читать негативное о себе неприятно любому, не заботиться о возможности оставить текст незакрытым значит пренебрегать возможностью причинить боль прочитавшему. Каждому нужна не правда о нем, а уверенность в себе и покой. Хвалить других можно. Даже полезно. И объективность тут совершенно ни при чем. Но и это было не главным.

Мой истинный грех заключался не в случайно причиненной боли другому человеку, а в том, что во мне самой присутствовал отрицательный взгляд на людей. Я не боролась с ним, и это был действительно грех. Чтобы от него избавиться, мне как раз и требовалось сначала описать все свои реакции, как они есть, а потом попытаться их оценить с разных точек зрения. Такая работа мало кому понятна, особенно тем, кто не считает нужным анализировать себя, да и связно писать не умеет. В копаться своем дерьме любителей мало. Все заняты ровно противоположным –созданием для других своего положительного образа. То есть укреплением своей Ложной личности. Даже книги на эту тему пишут: «Как стать счастливым», «Как заработать много денег», «Как приобрести друзей». А постараться не казаться, а быть, используя для этого болезненные методы борьбы с враньем и иллюзиями, – это не вызывает уважения и  понимания.

Каяться следовало  в том, что я до сих пор  не умею сознательно участвовать в «бандитском заговоре людей» за свое Эго. (Не приобрела «контролируемую глупость»!). Каяться не пред людьми – пред Богом, а Бог прекрасно видит и мои мотивы, и мои чувства, и мои слабости. Раз он ставит меня в положение бутерброда, упавшего маслом вниз, значит надо учиться правильно падать. Трудная задача. Тягостное состояние души. Я чувствовала себя уставшей от этой жизни и очень хотела туда, куда недавно ушла мама. Мне было очень одиноко и неуютно в этом лживом, шкурном, полуживотном мире, вся ценность которого заключается только в безупречности его театральных постановок, помогающих моей душе идти в единственно возможном для нее направлении. Большинство остается с большинством. Но, в конечном счете, все равно каждый делает свой выбор.