Наследие А. Вельского 33

     Я незаметно для себя вспомнил свое детство, когда мы о таких застольях даже и не мечтали – слишком уж тяжелое было время. Наверное, я немного отвлекся, поэтому пропустил начало разговора между подругами:
- …жаль. Еще как жаль, - соглашаясь с не услышанной мной  фразой, кивнула Анастасия.
- Что? - переспросил я, поясняя, - а то я о прошлом задумался. Детство вспомнил.
- Да вот, Санька говорит, что жаль, мол, что никогда уже эти счастливые времена не повторятся, - пояснила Анастасия.
- Почему? - Это я не совсем понял странное высказывание девушки.
- Времена меняются, - пояснила Александра, - и очень скоро это уйдет. Канут в Лету, так сказать. Сначала все обрадуются, а потом будут жалеть. Не все, конечно, но многие, скорее даже большинство…
- Почему ты так думаешь? - Я задал вопрос, а сам почувствовал, что как-то уж очень в тон моим собственным размышления звучали слова девушки. Я не успел их так просто и четко сформулировать, а она успела. Молодость и, правда, быстра умом.
- А Вы разве тоже чувствуете это, Олег Владимирович? - Вопросом на вопрос ответила Александра, передавая инициативу разговора мне. Но я не был готов к этому.
- Что чувствую?

     Подруги переглянулись, и заговорила уже Анастасия.
- Понимаете, последнее время, мы с Санькой часто об этом разговариваем. Может мы и не правы, но только у нас складывается впечатление, что какой-то холод вкрадывается в человеческие отношения. Не в наши, например, с Вами, или с Санькой. А в отношения между людьми на улице. В автобусах, магазинах. Понимаете, о чем я говорю?

     Чуть помедлив, я понимающе кивнул, поражаясь в очередной раз, как быстро и точно подобрали девушки слова к моим, пока только туманным ощущениям.
- А еще и в стране как-то неспокойно, - вставила Александра.
- То есть, - не понял я и этой вставки и посмотрел на девушку.
- Она более чувствительная, чем я, - сказала Анастасия, указывая на подругу, - не знаю, откуда это у нее, но она чуть ли не предвидит определенные события. Мы даже по телевизору проверяли. Она предсказала землетрясение в Мексике. Приблизительно за неделю. Вот…
    
     А вот такого я не ожидал. Просто не мог ожидать. А тут еще пришли на память слова Аркадия Моисеевича.
- Знаешь, Александра, это удивительно, но я не от тебя первой слышу, о приближающихся переменах.
- Правда? - Почему-то обрадовалась этому известию девушка.
- Правда, - кивнул я, - но только не знаю, чему здесь можно радоваться?
- Тому, что я не сумасшедшая, - поспешно объяснила Александра, - а то иногда, по ночам мне, разные мысли в голову лезут, страшные-страшные. Аська спит, а мне одной страшно их думать, а ее будить, жалко. Вот я и ворочаюсь одна, и всегда мне приходит в голову, что у меня не все в порядке с этим делом, - она постучала согнутым пальцем по лбу.
- Я понимаю, - кивнул я, сам неоднократно испытывавший на себе это ощущение в последнее время.
- Что, такое и с Вами происходит?
- Ну, не совсем такое, но иногда бывает, нечто похожее…
- Вы можете предвидеть?
- Нет. Этого я не могу, но иногда я вижу… не знаю, как назвать, что-то вроде теней…
    
     Об этой своей особенности я никому не рассказывал, даже Верочке, даже своему учителю. А вот сейчас, сидя в этой странной компании, я вдруг понял, что я с ними, вроде, как одной крови.
- …которые, как мне иногда кажется, демонстрируют сущность человека. Его настоящий, скрытый смысл. Понимаете?
- А как это, - Анастасия сотворила некий жест, чтобы пояснить свою мысль, - смотрится. Ну, физически?
- Физически. Представь себе, что вместо людей я вижу только тень, а вокруг них что-то вроде нимба, только не над головой, а вокруг всей фигуры. И этот нимб он разной толщины и разного цвета. Ну и при этом, он мерцает, переливается. Вот так это приблизительно и выглядит. Не понятно?
- Понятно, - в один голос, даже с похожей интонацией произнесли девушки, а Анастасия поинтересовалась, - а как выглядим мы?
- Дело в том, что это не всегда работает. Точнее, это включается как-то самопроизвольно. Иногда я могу это предчувствовать, но не всегда. А, кроме того, это всегда так утомительно, и после всегда жутко болит голова.
- Понятно, - ответила Александра, и мне даже показалось, что она как-то успокоилась.
- Олег Владимирович, - неожиданно обратилась ко мне Анастасия, - я Вас очень сильно прошу, если вдруг, Вы научитесь, это контролировать – не смотрите на нас. Пожалуйста.

     Я немного опешил от такой просьбы, но потом, у меня мелькнула мысль, что, скорее всего, девочки боятся раскрыть передо мной какие-то свои тайны.
- Анастасия, я конечно обещаю. Но, во-первых, не думаю, что дело дойдет до контроля, а во-вторых, я просто вижу…, что-то вроде радуги, и единственное, что я научился разбирать в ней, так это если это светлый тон нимба, то у человека все хорошо и мысли у него хорошие или намеренья. Ну и соответственно наоборот. Ни самих намерений, ни тайн каких-то, я не могу определить.

     Девочки заметно успокоились после моего такого объяснения. Я снова взялся за бутылку и разлил остатки вина по рюмкам. Девушки не стали отказываться, и снова каждый выпил в тот момент, который счел нужным. Мы еще немного посидели, а потом я решился задать девушкам вопрос:
- Александра, а ты всегда владела этим даром предвиденья?
- Хотите узнать, как я его обнаружила у себя? - Уточнила и несколько переиначила мой вопрос девушка.
- Ну, можно и так сказать.
- Честно говоря, не знаю. Как-то легли мы спать, Аська уснула, а я ворочаюсь, и кажется мне, что где-то что-то взрывается. Что-то такое огромное, но не военное, а что-то мирное. И еще, результат этого взрыва, не только в том, что там много народа погибло, а в том, что последствия у него долгие. Длительные, точнее. А потом, через два дня сообщили, что где-то, не помню точно, где взорвалась АЭС. А воздействие это длительное – радиация.
- Это недавно было, - припомнил я сообщение во «Времени», - ну, относительно, недавно.
- Да, - подтвердила Александра.
- Ты это предчувствовала?
- Да. И именно так, как это произошло. Я помню, что страшно испугалась тогда, рассказала Аське. Так она теперь каждое утро меня спрашивает, видела ли я что-нибудь или нет.
- Сверяешь? - Я посмотрел на Анастасию.
- Да, - подтвердила она, - я даже специальную тетрадь завела. Записываю туда предсказания, потом внимательно смотрю программу «Время».
- Много набралось совпадений?
- Больше двух десятков, - ответила девушка.
- Солидно. И, главное, опровергает версию о случайном совпадении.
- Но главное, что, Санька никогда не предсказывает хороших вещей. Обязательно какие-нибудь катаклизмы и ужасы…
- А мне ничего хорошего и не видеться, - словно оправдываясь, произнесла Александра.
- И все-таки, - я вспомнил, с чего именно начался этот разговор, - по времени, как давно?
- Точно я не скажу, - медленно заговорила Александра, стараясь, по-видимому, вспомнить как можно точнее, - но мне кажется, уже после того, как я стала жить с Аськой. Да, уже после того…
    
     Холодок вдоль позвоночника, вот что вызвал у меня, этот нечеткий ответ Александры. А на меня словно снизошло некое просветление. Неожиданно, я понял, что знаю ответ. Только произнести его вслух я не отважился. Был он слишком фантастическим, и однозначно подтверждал правоту моего учителя, от слов которого, а точнее от смысла слов которого я так старательно прятался. Виноваты во всех этих чудесах и кошмарах были, безусловно, тексты Александра Вельского, их чертова энергетика. И если это так, а я, черт возьми, уже чувствовал, что это именно так, то отношение к предупреждению старого учителя следовало отнестись более чем серьезно. Наверное, имело смысл, встретиться с ним еще раз. Уже, так сказать, отягощенным своим пониманием. И практически следом, я подумал, что только что отдал девочкам «Войну», и снова, очередной холодный поток прошелся вдоль позвоночника…
    
- Заразная болезнь, - отважился я произнести вслух.
- Что? - переспросила Анастасия.
- Это напоминает мне заразную болезнь. Эпидемию, - повторил я, думая при этом, стоит ли преподнести девушкам всю версию целиком.
- Что это значит? - удивленно спросила Анастасия, стараясь соотнести содержание разговора с услышанным словом.
- Потом. Потом расскажу, - все-таки, я не решился. Показалось мне, что после того, как девушки узнают, в чем дело, все это будет звучать уже не как диагноз, а как приговор.

     Чтобы не затягивать эту неприятную паузу, я предложил другую тему для разговора – поинтересовался у Александры, что она читает.
- Что-то о татаро-монгольском нашествии, не поняла еще, только начала.
- А первое впечатление?
- Интересно, мне если первые несколько страниц не нравиться, то я обычно сразу отказываюсь от книжки, - призналась девушка…

     Мы еще поговорили о литературе, плавно перешли к новинкам кино, но здесь я больше слушал, нежели чем говорил. Так уж получилось, что очень давно не был в кино. У меня даже мелькнула мысль, что мне следует предложить Верочке, как только она приедет, сходить на какой-нибудь фильм…
    
     А время скользило легко и незаметно, взглянув на часы, я с некоторым удивлением увидел, что часовая стрелка приближается к одиннадцати. Пора было откланиваться. Девочки парой проводили меня до двери, где мы и попрощались, пожелав друг другу всего хорошего, а заодно и спокойной ночи.
    
     Около двери подъезда я закурил, спустился по ступеням, и вдруг понял, что устал. Оказывается, что не так уж и просто вести легкие и приятные беседы, особенно, если на душе не все так безмятежно. Но погода была слишком хороша, чтобы я смог отказаться от прогулки. Да и мысли, напоминавшие больше всего пресловутый джеромовский коврик из бечевы, требовали упорядочивания. С ними надо было разбираться. Самым простым способом, известным мне был способ задавания простых вопросов. Да, именно простых, на которые можно было ответить, опираясь на имеющуюся информацию. Ну, например: «Чем мне не нравиться А. Вельский?» 
- Ничего себе простой вопрос, - пробормотал я, и тем не менее попытался сформулировать ответ, - во-первых, он произвел надо мной некий эксперимент, и сделал это без моего согласия… Хотя, с другой стороны, любой писатель, производит свой эксперимент над читателем, самим фактом написания книги. Тогда уж следовало эти претензии высказать Павлу Васильевичу, который, наверняка, знал, что тексты Вельского вовсе не простая штучка.
- А если не знал? - вступил я сам с собой в диалог, - и мало того, сам оказался в роли подопытного кролика, - нет, этот вопрос не был простым. Надо было искать другой, попроще…
- Интересно, а много ли, зараженных, то есть прочитавших? - Конечно, я не собирался считать. Мне это было без надобности, просто хотелось каким-нибудь образом представить себе размеры происходящего. Я задумался – даже простая арифметика предлагала какую-то непомерно большую цифру.
- И все-таки интересно, где же остальные произведения, куда я их дел? - Хороший вопрос, простой, но, увы, тоже без ответа.
    
     До дома я добрался разбитый и уставший, словно не пешком шел, а разгружал мешки с мукой где-нибудь на железнодорожной станции. Сил моих хватило только на то, чтобы кое-как раздеться и рухнуть в кровать.
    
     Утром я проснулся с больной головой, неприятным привкусом сигарет, которых выкурил вчера явно больше положенной нормы. И впервые в своей жизни, глядя в зеркало, в ванной, когда умывался, увидел, приближающуюся старость. Дело не в седине, которая даже придавала мне определенную импозантность и обеспечивала некоторое количество заинтересованных взглядов со стороны прекрасной половины, которой, впрочем, я никогда не умел пользоваться. И даже не в морщинах, нет. Все дело было во взгляде. Там, в зеркале я увидел человека, в глазах которого читался определенный жизненный опыт, но главное, человека, который перестал воспринимать себя, как часть настоящего. Для  него настоящее становилось непонятным, он невольно отставал от него.
- Еще не финал, - произнес я, пытаясь сделать это бодро, но здравый смысл заставил закончить фразу, - еще не финал, но я уже знаю, за каким поворотом он находится…
    
     И мне стало страшно. По настоящему. Настолько, что я, наверняка, мог бы и заплакать, имейся у меня такая привычка. Я опрометью выскочил из ванной. Слишком уж страшным было для меня ведение в зеркале, да и застало оно меня врасплох. Сердце мое колотилось, как после тяжелого бега и вдруг я почувствовал, что приближается момент включения иного зрения. Буквально минуту спустя мир перед глазами покачнулся и поплыл. Я подошел к окну и выглянул на улицу. Улица была заполнена разноцветным маревом. Но в основном светлых и приятных тонов – это радовало. Особенно мне нравились цвета детей – они были яркими, но не режущими глаз. Глядя на них чувствовалось, как душа получает некоторое отдохновение… А потом мне пришла в голову мысль. Я вздрогнул от ее прихода и сразу же отверг, но она гвоздем засела в мозге жарким гвоздем. Я попробовал отключиться от нее, прошел в комнату и взгляд мой случайно упал на дневниковые записи Афанасьева – те буквально пылали багровым.

     Следующий мой шаг был уже осмысленным и целенаправленным, я взглянул на рукопись «Взгляда…»  - эффект был тот же самый, только цвет был еще более ярким и возбуждающим. И вот именно тогда, не выдержав, и даже задохнувшись, на мгновение от собственной решительности распахнул дверцу платяного шкафа и взглянул в зеркало…
- Вот, значит, как это выглядит в ином цвете, - пробормотал я, разглядывая багровые, вперемежку, с алыми  полосы.
    
     От цвета рукописей, мой собственный, отличались лишь большей подвижностью, большим количеством оттенков и еще было несколько мест, где краски были такие густые, что за ними ничего нельзя было разглядеть. Я помедлил, а потом торопливо оделся и вышел на улицу – теперь я мог хоть частично ответить на один из своих вчерашних вопросов. Сначала я не заметил ничего необычного, если конечно не считать необычным само мое виденье. Те же  ореолы, какие-то более яркие, какие-то темнее. Я видел это каждый раз, как только на меня накатывало. Так я прошел один квартал, потом второй, у меня даже мелькнула мысль, что я напрасно паникую, и вообще, эта яркость обозначает что-то совсем другое…

     А потом вокруг меня словно вспыхнул пожар. Я замер посреди этого круговорота пламени разных оттенков. Это было и завораживающе красиво, и одновременно страшно, как если бы вам пришлось оказаться в центре горящего леса. Я изумленно озирался по сторонам. Что ж, теперь я мог представить себе и количество…
    
     В этот раз, иное зрение не отпускало меня очень долго, не жалея ног, я обходил город. И в каждом районе, возле каждого дома я видел их. А потом все кончилось – я ехал в автобусе, вокруг меня были обыкновенные люди. Кто-то был мне даже знаком. Кто-то мне улыбался и кивал головой. Видение отпустило – осталась лишь небольшая головная боль, которая должны была прекратиться через некоторое время. Все вернулось на свои места. Все, кроме меня. Теперь, да именно с этого момента я почувствовал, что начинаю бояться людей, которые живут со мной в одном городе, на одной улице, в одном доме.
    
     Я вышел на своей остановке и быстро, почти бегом отправился домой. Со всем этим надо было что-то делать – это я отлично понимал, но что именно?! Теперь я догадывался, точнее знал, что тексты А.Вельского, действительно, оказывают определенное, практически физическое воздействие на людей. На двух, точнее, на четырех примерах я мог судить, что это воздействие открывало новые возможности. Я стал видеть тени, Александра начала предвидеть. Я мог выяснить, как отразилось прочтение текстов на Верочку и Анастасию. С последней, нужно было просто аккуратно поговорить, выведать, не пугая ребенка, а Верочку надо было ждать, пока она приедет. С ней тоже предстоял серьезный разговор. Ей я мог открыть больше, вот только насколько больше…
    
     А пока, пока у меня лежали недочитанные дневники Афанасьева, с ними так же следовало разобраться как можно быстрее и по возможности, до приезда Верочки.
    
     «…уж и не надеялся вырваться из больницы. Я даже начал выполнять все предписания Ивана Андреевича, включая походы на процедуры и прием таблеток, именно в тех количествах, в которых мне их прописывали.

     Уж и не знаю, что сильнее подействовало, выполнение врачебных предписаний или возвращение Марины, но Иван Андреевич согласился меня выписать по прошествию месяца, удивленно покачивая при этом головой. Он даже вызвал меня на повторную личную беседу, уже после того, как подписал все бумаги и, глядя на меня в упор, спросил:
- Дорогой мой, Павел Васильевич, прошу Вас ответить честно, тем более, что я уже отдал Ваши документы на выписку . Так вот, Вы часом не симулировали свое выздоровление?

     Я удивленно посмотрел на доктора.
- Разве это возможно?
- Не знаю, - пожал он плечами, - если можно симулировать болезнь, то почему нельзя тоже сделать с выздоровлением?
- Ну, болезнь я не симулировал…, - начал, было, я, но Иван Андреевич не дал мне договорить.
- Про Ваши болезни у меня все записано в больничной карте, - он поднял пухлую папку с историей болезни, и шлепнул ее о стол, - меня все-таки интересует столь быстрое выздоровление.
- Честное слово, - я даже приложил руку к сердцу, - я ничего не придумывал. Выздоровление самое настоящее.
- И чувствуете Вы себя хорошо?
- Да, очень хорошо. Спасибо, Иван Андреевич…
- Вот только этого не надо, - поморщился доктор, - то, что у Вас, не вылечивается так быстро, даже при учете, что Вы выполняете все предписания врача. Понимаете?
- Иван Андреевич, Вы знаете, я не силен в медицине. Единственное что я могу предположить, что в организме существуют какие-то скрытые резервы, которые…
- Которые зовут Марина Вельская, - закончил за меня Иван Андреевич, - это Вы хотели сказать?
- Да, практически, именно это, - кивнул я.

     На этом мы и расстались. Правда, при этом он дал мне пару советов, приводить которые я здесь не буду, по одной простой причине – они, очень личные, а лучше сказать, интимные.
    
     Марина ждала меня дома. Вместе с ней в дом вернулись порядок и какое-то домашнее тепло. Уж не знаю почему, но без нее, я не мог наводить порядок, так, кое-какие мелочи, конечно, делал, а вот на генеральную уборку не мог отважиться. И дело не в том, что мне все равно, что меня окружает, вовсе нет, просто мне казалось, что я могу затереть какой-то ее след и лишить себя какой-то маленькой частички ее присутствия в моем доме. Я и сам понимаю, что это странно звучит, но другого объяснения этому нет.
    
     Так вот, за время моего отсутствия, она навела порядок, успела даже отремонтировать две комнаты. Кухню и спальню. Так что, я хоть и вернулся в родной дом, все равное некоторое время ходил, как по чужому помещению, пока не привык. А Марина надо мной хохотала, когда я очередной раз пытался найти что-нибудь в кухонном шкафу.

     И честное слово, я не обижался, мне даже нравилось, что я могу ее рассмешить.

     Господи, как же мне хорошо с ней. Я даже отважился и попросил ее больше не уезжать, не оставлять меня одного.
- Ты же ведь понимаешь, Марина, я не молод, да и не очень-то здоров. Боюсь, что однажды…
- Не говори так, - она подошла ко мне, обняла и замерла, как бельчонок, у меня на плече, - у меня ведь больше никого нет во всем этом мире. Куда же я без тебя?
- Ты молода, Марина…, - но она не дала мне договорить, закрыла мой рот ладонью и посмотрела мне в глаза.
- Ты единственный мужчина на всем белом свете, которому я отдала душу. Не тело, понимаешь, душу. А такое можно сделать только один единственный раз, и только навсегда.
- Вот и говорю тебе, не уходи.
- Я не могу. У меня есть дела, есть долги, которые мне обязательно надо отдать. Иначе я не смогу жить спокойно. А кроме того, есть еще обязанности…
- Что же это за долги такие?
- Паша, я все тебе расскажу, но чуть позднее. Хорошо? Ты ведь не обижаешься на меня?
    
     Ну и что я мог сказать ей, когда она вот так близко от меня, ее ладонь на моих губах, а сквозь одежду я чувствую ее тело. Конечно, я не обижался, конечно, я обещал ждать. Единственное, на что смог решиться, это спросить:
- Марина, это долги из твоего прошлого? - Кстати, мне даже самому не понятно, что я имел ввиду, задавая этот вопрос. Просто спросил и все. А она просто ответила, чем гарантировала мне множество беспокойных мыслей и бессонных ночей.
- Да, Паша.