45 из 62. Татьянино счастье

Татьяна работала продавцом в коопторге. Покупателям нравилось, что она не грубит, не обвешивает. Лицом она была в отца, Владаса Мельникайтиса; от матери, Иды Кляйн, ей досталась высокая грудь. Мужчины не спускали с неё глаз, когда Татьяна подавала сдачу, и норовили придержать в руке её тонкие длинные пальцы. Порой на работу она являлась в синяках, говорила, что ушиблась, но в магазине давно знали, что Валя Крохин, высокий с пудовыми кулаками грузчик с рыбокомбината, за которым она была замужем восемь лет, ревновал её и бил под пьяную руку. В августе Татьяне дали курсовку в санаторий в Одессе, и пока муж был в запое, она с дочкой Кристиной уехала.
В Одессе они сняли комнату у пожилой хозяйки, которая жила на первом этаже дома-колодца. Поначалу дни их тянулись долго, а потом завертелись, как спицы в колесе: утром — процедуры в санатории, после обеда — пляж, а в конце дня — прогулка по набережной… И вот уж отпуск заканчивался. Воскресный вечер выдался томным. Солнце опустилось за город, но было светло. Редкие люди бродили по опустевшему пляжу, собирая ракушки.
— Кристина, пора идти! Ты меня слышишь? — негромко звала Татьяна, нетерпеливо постукивая пальчиками по балюстраде набережной. Дочь подбирала ракушки внизу на пляже.
— Ещё минуточку, мам!
А на море был штиль. Белая лодка под парусом замерла на одном месте, опрокинув своё отражение в воду. Крикливые чайки чертили воздух. Одинокий пловец плыл брасом к берегу. Он поочерёдно поднимал из воды то одну, то другую руку, и казалось, взывал о помощи. Как это было романтично!
Почуяв табачный дым, Татьяна обернулась. Рядом стоял молодой мужчина, в белой сорочке с подвёрнутыми рукавами и в белой шляпе, сдвинутой на затылок. Их взгляды встретились. Медленно выпустив дым изо рта, мужчина улыбнулся ей. Татьяна отвела глаза. Подбежала Кристина с мешочком и, раскрыв его, показала ракушки.
— Мам, гляди какие красивые!
— Да, замечательные. Дома разберём. Посмотри, какое море. Будто на картине этого… как его, художника... 
— Айвазовского, — подсказал незнакомец, щелчком посылая окурок в урну.
— Да-да, — сказала ему Татьяна и, приобняв насупившуюся Кристину, продолжила: — Вы, наверно, художник?
— Инженер-гуманитарий.
— О! — сказала Татьяна с восхищением. — Какой прекрасный у вас город.
— Кто бы спорил! Правда, город не мой. Я тут в командировке.
— Да мы тоже не местные. Из Салехарда.
— Из Салехарда? — изумился мужчина.
— А вы разве знаете?
— Как не знать, куда люди за длинным рублём едут. Это ваша дочь?
— Моя Кристина.
— А вы?
— Татьяна.
— Леонид, — представился мужчина, подавая Татьяне руку. — В честь римского императора назвали. Да вы знаете…  который турков разбил при Фермопилах.
— Да-да, припоминаю.
Татьяна деловито пожала его руку. Пальцы у него были нежные, сильные. Он не выпускал её руку из своей. И так близко были его тёмные манящие глаза, мягкие губы, твёрдый подбородок, что она перестала дышать. Он улыбнулся криво и, отпустив её руку, проговорил:
— Йодом пахнет, чувствуете? Один мой знакомый, профессор, сказал, что морской воздух омолаживает. Ходить надо больше, дышать глубже. Так и сказал.
Татьяна рассмеялась. Они пошли рядом. В окнах ресторана горел свет, играла танцевальная музыка, роились нарядная публика.
— На югах настоящая жизнь начинается вечером, — произнёс Леонид и, мотнув головой в сторону ресторана, прибавил вкрадчиво: — Можем посидеть…
— Лучше погуляем, — сказала Татьяна, подумав, что речь идёт о пустой скамейке напротив.
Леонид поморщился. Они вышли на аллею, засаженную пальмами, похожими на торчавшие кверху веера.
— Пломбир, крем-брюле, эскимо! — запричитала продавщица мороженого, стоявшая с белым ларем на двух колёсах.
Леонид купил два серебристых эскимо и подал своим спутницам.
— Угощайтесь.
— Благодарю, — сказала кокетливо Татьяна и за платье дёрнула дочь, которая кропотливо разворачивала фольгу на мороженом и не сразу пролепетала:
— Спасибо…
 «Интеллигентный человек», — утвердилась в своём мнении Татьяна, глядя, как Леонид, закурив сигарету, прогоняет дым рукой.
— В санатории отдыхаете? — спросил он.
— Комнату сняли на Садовой.
— И надолго?
— Неделя осталась. В воскресенье — домой, в Салехард! По работе соскучилась.
— Вы, наверно бухгалтер?
— Продавец. А почему вы так подумали?
— Строгая, как бухгалтер. Всё время будто дебит с кредитом сводите.
Татьяна рассмеялась громко. Кристина, удивлённая этим смехом, пробежала глазами по лицам Леонида и матери.
Когда дошли до остановки, совсем стемнело. Подкатил сияющий электрическим светом трамвай, похожий на прозрачный аквариум. Пшикнули двери. Забрав новых пассажиров, трамвай, оглушительно скрипя на поворотах, побежал дальше. Кондуктор с рулончиками билетов на ремне уныло объявляла остановки. Их диковинные названия повторяла Кристина, с восторгом оглядываясь на взрослых. А те были заняты друг другом. Татьяна слушала Леонида, как зачарованная. Когда он говорил, то во рту у него сверкал золотой зуб. Ненароком глянув в окно, Татьяна вздрогнула, увидев отражение Леонида. В профиль он был совсем нехорош. Она ладонью отгородилась от окна.
Леонид хотел потянуть время, но Кристина уже зевала, и они простились под аркой. Потом у себя в комнате Татьяна долго не могла уснуть, вспоминая Леонида. На базе морского порта он «выбивал» на какие-то компрессоры. Жил в гостинице. Не женат.
— Мама, — неожиданно заговорила Кристина, — тебе понравился дядя Леонид?
— Не знаю…
— А мне понравился. Добрый.
— Скорее, не злой.
— А на руке наколка: четыре точки. Видела?
— Где?
— Где часы носят.
— На запястье? Не видела. Спи.

Они встречались каждый день. И в четверг вечером тоже гуляли по парку. В беседке играл духовой оркестр. Впереди по аллее, взявшись под ручку, шли чопорные пенсионерки и громко разговаривали. Весёлая ватага девушек и юношей обогнала их с боку и помчалась себе дальше. Пожилые женщины умолкли, провожая молодёжь взглядами, а через минуту снова заговорили о ценах, о болезнях и о лекарствах.
По той же аллее прогуливались Татьяна с дочкой и Леонид. Со стороны казалось, что это одна семья. Доев свою сахарную вату, Кристина сказала, глядя на Леонида: 
— Мама, пить хочу!
— Я предупреждала: не ешь много сладкого.
— Ну мам…
— Это вы всё балуете её, — проговорила Татьяна, обращаясь к Леониду.
Они подошли к киоску и спросили газированной воды. Пили втроём. Осушив стакан, Кристина подождала, когда пузырьки ударят в нос и на глаза выступят слёзы, затем вытерла рот ладошкой и выпалила:
— Дядя Леонид, будьте моим папой!
Леонид едва не поперхнулся. Татьяна вспыхнула и, сердито раздувая ноздри, одёрнула дочь:
— Не болтай глупостей!
— А твой папа разве не нравится тебе? — злорадно спросил Леонид.
— Нет. Он дерётся. И пьёт! Хотите, покажу, как? Стакан дайте!
Кристина протянула руку. Леонид подал ей свой стакан.
— Зачем вы пустой даёте? Так я ничего не покажу.
Леонид принёс газировки. Кристина, запрокинув голову, залпом опорожнила стакан. Леонид крякнул. Татьяна охнула и за руку потащила Кристину прочь.
— Домой! Спасибо, доченька, погуляли!
Кристина упиралась и вырывалась. Тем временем Леонид медленно удалялся в противоположную сторону. Походка у него была манерная, с лёгким развальцем; ноги ставил широко, руки выбрасывал от бедра и поочерёдно водил плечами.
— Не-ет! — вопила Кристина. Выдернув свою руку из материных пальцев, она бегом вернулась к Леониду и, обняв его за ноги, завыла в голос:
— Дядя Леонид, не уходите! Дядя Леонид…
Начали останавливаться прохожие. Леонид подвёл рыдающую Кристину к матери. Татьяна была бледна. Они долго шли молча. В конце парка простились.
— Леонид, вы уж извините. Не знаю, что ей взбрело…
— Не расстраивайтесь так. Я буду ждать вас, — сказал Леонид. — Завтра во дворе.
Татьяна кивнула согласно. Но в пятницу Леонид не появился. И в субботу не был. В воскресенье Татьяна с дочкой вышли из дому, чтобы купить еды в дорогу, и неожиданно увидели под аркой Леонида, в короткой курточке, в мятых брюках, с непокрытой головой. Он курил и, похоже, ждал их давно. Бросив сигарету, он решительно подошёл к ним.
— Таня, на пару слов… Бога ради!
Взяв Татьяну за плечо, он повёл её со двора.
— Подожди, дочка, здесь, я скоро, — кинула через плечо Татьяна.
Выждав минуту, Кристина подкралась к арке, из-за которой доносились невнятные голоса матери и Леонида.
— Таня, с аккумуляторами беда… Бракованные… Если не поменяю, меня посадят…
— Сколько надо?
— Шестьдесят пять…
— У меня столько нет…
— Сколько сможешь…
Кристина краешком высунулась в арку. Взрослые стояли боком и не видели её. Татьяна подумала- подумала; щёлкнув замком, раскрыла сумочку и передала что-то Леониду.
— Это всё!
«Деньги»! — сообразила Кристина. Леонид пересчитал. Лицо его просияло.
— Выручила! Я верну. Переводом вышлю.
Он пожал ей локоть и было пошёл, как вдруг Татьяна иронично кинула в спину:
— А вы знаете адрес?
Он обернулся, изобразил забывчивость.
— Пардон! Закрутился. — И вынув огрызок карандаша, приготовился писать на сигаретной пачке. — Диктуй.
— Забыла, — неожиданно сказала Татьяна.
— Что забыла?
— Адрес.
Леонид оторопел, потом выпрямился, пристально посмотрел на Татьяну и резко махнул рукой, в которой зажат был карандаш. Она отшатнулась, как от удара. Однако он не ударил. Просто швырнул карандаш наземь.
— Мама! — вскрикнула Кристина, бросаясь к матери. Леонид скользнул по девочке отстранённым взглядом, злобно улыбнулся Татьяне и поскорей ушёл.
 Вечером Татьяна и Кристина уехали в Салехард.