Янычар

    Русское войско, под командованием блистательного екатерининского фаворита Потёмкина, ощетинившись штыками, с развёрнутыми знамёнами, с бодрым барабанным боем неудержимой волной приближалось к Очакову.
    Позади воинских колонн по пыльному Таврическому шляху растянулся тыловой обоз под охраной запорожских казаков.
 - Надо освежить водичку. – Предложил возница с пышными седыми «военными» усами и повернул, запряжённую парой старых «отставных» лошадей, повозку с большой пузатой бочкой к колодцу, стоящему в стороне от шляха под сенью раскидистой ивы.
 - Давай, Тимофеич. – Согласно кивнула сидевшая рядом с ним санитарка, пожилая женщина, вытирая платком испарину со лба. – Ух! Как жарко! – и погладила вислоухую собачку, смирно сидящую у её ног. – Будешь первая воду пробовать, Нюха! Приготовься!
    Дав попробовать воду Нюхе и подождав «результат», они наполнили бочку доверху и повернули «водовозку» к шляху.
 - Эх! Ляпота! Приятно я под сенью гостеприимной ивы трубочку раскурил! – крякнул довольный возница. – И Нюха цела! Живая! Значит колодец чистый!
    Вдруг Нюха насторожилась, зарычала и тут же залилась звонким отчаянным лаем.
 - Дело – дрянь! – спокойно изрёк возница и осторожно потянулся за коротким кавалерийским карабином, удобно притороченным в чехле за спиной на стенке бочки.
    Раздалось лошадиное фырканье. Санитарка обернулась и увидела рядом гарцующего жеребца с раздувающимися ноздрями. И тут её взгляд вплотную «столкнулся» с взглядом всадника.

*   *   *
    «Где я видел эти глаза? Этот взгляд?» – неожиданно «опешил» всадник. Он вдруг вспомнил, что в редких тревожных обрывках снов ему виделись именно такие женские глаза. Он не помнил своего детства. Смутно возникали видения: хоровод девушек в венках из полевых цветов… А больше ничего и не помнил… Крики, свист летящих стрел, ружейные выстрелы, ржание лошадей, дым, крики, кровь… Ещё помнил, что сидел в закрытой плетёной корзине, притороченной к лошади… Вереница лошадей с такими корзинами торопливой иноходью тянулась по степи в сторону далёкого южного моря… Дальше была только учёба в Османской военной школе… Почему у него нет родителей? Значит так надо! Так угодно Падишаху! Они – суровые воины Падишаха! Янычары! Зачем им родители?! Кто придумал эти «нежности»?!... Но, почему-то, бессознательно, он свято хранил при себе засохший букетик маленьких синих цветочков. Точно из таких цветочков были сплетены венки девушек из его снов.

*   *   *
    «А глаза-то у «азията» голубые?!» – удивилась санитарка, смотря на всадника в пёстром полосатом халате и в тюрбане. И даже «забыла» испугаться!
 - Ты похожа на мою мать! – вдруг, неожиданно для самого себя, вырвалось из глубины Подсознания, из глубины Души всадника.
    Достав из-за пазухи кисет, он кинул его женщине. Затем, резко повернув жеребца и «скрываясь» за бочкой от делавшего подготовку к выстрелу возницы, петляя, поскакал прочь в степь.
 - Вот чертяка бисова! – пытаясь «достать» за бочкой всадника, водил стволом карабина, неудобно повернувшись назад, возница. – Какой хитрый! За бочкой прячется! Умён! Сейчас я его уже не достану. Далеко отскочил!
    Санитарка раскрыла богато вышитый бисером кисет и извлекла засохший скромный букетик маленьких синих цветочков.
 - Чудно! – опустил карабин и почесал затылок возница. – Это же васильки! У меня на Родине, на Орловщине их целые поля. Девушки любят из них венки плести. С детства помню. А потом меня в рекруты барин «сдал». А откуда они у басурмана? Зачем он их с собой «возит»? Чудеса!
 - У него глаза голубые! – ответила санитарка. – Нос прямой. Ликом приятен.
 - Ликом приятен! – передразнил и с укором посмотрел на неё возница. – Тьфу! Баба! Дура! Это же янычар «подскочил»! Матёрый бирюк! Видала, у него за кушаком не сабля была, а ятаган!
 - Да не разбираюсь я в этих «ваших» «ножиках»!
 - Тысяча чертей! Из-за тебя, Марфа, я даже «пропустил» тревогу поднять! – чертыхнулся возница, вскинул карабин и дал тревожный выстрел в воздух.
    Увидев вдалеке всадника в пёстром полосатом халате, казаки «оторвались» от обоза и с гиканьем и свистом устремились в погоню…
 - Странно! – задумчиво произнёс возница, заряжая карабин. – Ведь янычар мог зарубить нас ятаганом. А он поморгал зенками, что-то протараторил на своём «тарабарском» и ускакал. Непонятно! – и углубился в Историю. – Янычары – пешее войско. А это, видать, их конная разведка рыщет! Янычары решили «покататься». «Пошалить»! Османы в янычары «набирают» мальчиков из подвластных христианских народов. Да и не только из христианских. И мальчиков, взятых в полон при набегах. О судьбе девочек я уж и говорить не буду. – Тяжело вздохнул он, сунул карабин в чехол и взялся за вожжи. – Ннооо!!! Вперёд! Пошли, залётные!!!
 - Жалко деточек. И янычар жалко. – С грустью сказала санитарка, осторожно «возвращая» букетик в кисет.
 - Кого?! Янычар?! Ты что?! Что с тобой, Марфа?! Умом тронулась?! – подскочил от возмущения возница. – Это же звери! Головорезы! Личная охрана Падишаха! Я, когда был солдатом в строю, не единожды «встречался» с ними в штыковых «переделках»! Вот зачем янычар бросил тебе кисет с букетиком цветов? Странно. Ааа! Всё! Я понял! Никак, он из «наших»? Из полонённых в детстве. Это точно! Нутром чую! Ведь это же он так весточку на Родину передал! Дал о себе знать! – вдруг сообразил старый солдат. – Это точно! Как смог! Передал! Неосознанно это у него вышло! Случай подвернулся! Может, он этой встречи ждал! В Сердце своём ждал! В Душе! Букетик – это было единственное, что связывало его с потерянной навсегда Родиной.
 - Бедненький. Жалко его. – Всхлипнула Марфа. – Ой, как жалко!
 - Я заметил, он на тебя посмотрел и аж в лице изменился. Стушевался. А махнул бы ятаганом – мы и «пикнуть» бы не успели!
 - Стушевался? Тимофеич, неужели я такая страшная?
 - Да нет! Что ты – что ты! Марфуша! Ты – баба видная! Да он на тебя воззрел с каким-то благоговением, что ли. Как на богиню! Как на мать!
 - Этот басурманин на моего старшенького сыночка похож. – Вытирала платком слёзы Марфа. – А он у меня в рекрутах. Тревожно за него.
 - В рекрутах?! Забудь про него! – безнадёжно махнул рукой старый солдат. – Он уже не твой! Он – «Государев человек»! Судьба его как у этого янычара. Один в один! Только твой Российскую Империю «строит», а этот Османскую Империю «держит». Если твой сынок у Суворова Александра Васильевича служит – это хорошо. Повезло! Суворов солдат бережёт. В обиду не даёт. И матушка-царица Екатерина к Суворову благосклонна! – и обнял Марфу за плечи. – Ну, не плачь, мать.
 - Жалко их всех, Тимофеич! – вытирала слёзы женщина, прижимая расшитый бисером «янычарский» кисет к груди.

*   *   *
 - Айдамир, почему гяуров не зарезал?! Почему лошадей не привёл?! – хмуро встретил всадника командир маленького конного разведывательного отряда. – И казаков ещё за собой «ведёшь»!
 - Лошади старые. – Отведя взгляд, ответил Айдамир. – И там ещё усатый отставной русский солдат, и женщина пожилая.
 - Якши! – как-то неопределённо буркнул про себя командир и натянул поводья.
 - Курбаши! Казаки сюда «идут»! – тревожно крикнул ему кто-то из всадников.
 - Вижу! Яман! Шайтан! Запорожцы! Свиноеды! – как ядовитый змей зашипел курбаши и потрогал шрам на щеке. – Эти шакалы вредные! Настырные! Упрямые!
 - Вах! А какой богатый табор мимо нас «тащится»! – хищно блестели маленькие агатовые глазки одного из всадников, с сожалением глядевшего на обоз. – Сколько там добра! Вах! И кус-кусом изысканным «благоухает», да!
 - Пловом нежным «дразнит»! – «поправил» его товарищ, шумно втягивая ноздрями воздух.
 - Кулешом жирным «прёт»! – снисходительно скосился на них другой всадник. – Грамотеи! – и участливо заглянул в глаза Айдамиру. – Эй! Зачем такой грустный, брат?!
 - Эээ!!! Надо было Айдамиру тихонько «водовозов» зарезать! Они «нехороший» шум подняли! – ярко сверкнули холодные синие молнии на круглом курносом веснушчатом лице курбаши. – Всё! Айда-айда! Уходим!
    Развернув лошадей, янычары тихо растворились в зыбком звенящем мареве бескрайней, напоенной насыщенными густыми пряными запахами, ковыльной степи.

Андрей Мелета