Кабачок

Дед Никифор был очень ворчливый. Сколько Кабачок себя помнил, никогда ему дед Никифор слова ласкового не скажет. Все только «свинья» да «свинья».

Ну, допустим, Кабачок, конечно, свинья. Но зачем же ему об этом постоянно напоминать?

Мальчишек тоже дед Никифор недолюбливал. Стоило шумной ватаге мимо их двора пройти, как дед начинал бурчать и сердиться. Из их сада даже яблоки никто не таскал – боялись, что дед Никифор из ружья солью пальнет.

Только бабка Маруся Кабачка жалела. Да и то, с некоторых пор стала ему внимания совсем мало уделять. Все больше грустная ходила, и разговоров в доме было только о сыне Феде, который все болел в городе.

– Ну? Чего ты тут расселся-то? – плевался дед Никифор, сгоняя Кабачка с лавки. – Пошел бы лучше забор починил, дармоед!

Кабачок послушно шел чинить забор. Или в магазин за хлебом. Или на рыбалку.
Одно слово, следил за стариками исправно.

Петьку, старшего сына деда с бабкой, на войне убило. Вот с тех пор-то дед Никифор и озлился на весь свет. Заледенело его сердце. Это Кабачку рассказывала бабка Маруся, и показывала фотокарточку, с которой улыбался Петр Никифорович, в фуражке и с медалями на груди.

Кабачок все думал, как бы растопить заледенелое сердце деда Никифора. Так шли дни, бежали недели.

Однажды бабка Маруся получила из города письмо. Принес его почтальон Леонтий. Пока бабка письмо читала, Леонтий  пил чай, с сахаром вприкуску. Нальет чаю на блюдечко, подует и пьет. Кабачок за ним все наблюдал. Этот Леонтий тоже побывал на войне. У него вместо ноги был деревянный костыль.

Прочитав письмо, бабка Маруся заохала, засуетилась и стала тут же в город собираться. Пироги затеяла. Потом до поздней ночи их пекла. Кабачок помогал собирать чемодан. Утром он пошел проводить бабку Марусю на станцию. Та все вздыхала и приговаривала: «Эх, Федя, Феденька!»

Уезжая, она наказала Кабачку следить за домом и, в особенности, за дедом. Так и сказала:

– Ты уж деда-то не бросай. Добрый он.

И уехала. На поезде.

Кабачку было немного боязно домой возвращаться.

Дед Никифор уже встал. Косил сорную траву в огороде. Только у него почему-то ничего не клеилось. Он то и дело останавливался, плевался. Увидев Кабачка, он пробасил:

– А, вернулся... Шелопут...

Махнув косой еще пару раз, дед отбросил ее от себя со злостью.

– Тьфу-ты, ну-ты! Накидали камней, каторжники!

И ушел в дом.

Кабачок подошел, посмотрел. И правда, весь огород был в камнях. Коса не косила, а только цеплялась за эти камни.

Попробовал Кабачок один камень поднять, но не смог. Больно тяжелый.

Зажили Кабачок с дедом одни.

Так прошло несколько дней. Дед Никифор ходил мрачнее тучи. Кабачок то кашу сварит, то дров наколет. Дед все сидел на печи. Дулся.

Вот как-то крутился Кабачок в огороде. В окошко заглянул: вроде дед закемарил на лавке. Кабачок – раз и в калитку. Ну, хрюкнул, конечно деду, уходя, мол, деда, я скоро вернусь.

Кабачок-то, он сразу смекнул, кто накидал в огород камней. Да и немудрено: у деда Никифора главный враг один – мальчишки. То он их шаромыжниками обругает, то дъяволятами, то голоштанной командой. И все время грозился уши оборвать, и еще показать то место, куда Макар телят не гонял. Вот те на него и обозлились.

На речку мальчишек искать Кабачок не пошел. Рано еще, вода совсем холодная, даже самые оголтелые ребята в такую воду купаться не полезут. Он решил, что найдет их в овраге, в их секретном месте.

Ребята были там.

– Кабачок пришел! – закричал Толик, самый младший из всей ватаги, короткостриженный, похожий на желторотого галчонка.

– Тебе чего, закорючка? – насмешливо поинтересовался долговязый Славка, заводила всей компании.

– Ребята, нехорошо получается, – немного застенчиво начал Кабачок, словно бы это он сам камней в огород накидал. Приумолк, задумался. Потом осмелел: – Дед Никифор стал сорняки в огороде косить, а там... Вы бы убрали, а то нехорошо получается! – повторил он.

– Вот и пусть! – выпалил картавый беззубый Генка. – Чего он нас босяками шепелявыми называл? Пусть теперь помучается со своими сорняками!

Кабачок сник. Напрасно он пришел...

Жаль ему было теперь деда Никифора, хотя он и не знал, за что. Ведь ни разу за всю жизнь он от деда слова доброго не услышал. Одну брань.

– Сын у них... Федька. В городе. Заболел... – пробормотал он, отвернувшись

Шли всей гурьбой. Кто с лопатой, кто с граблями, кто с мешком из-под картошки.
Распахнув калитку, Кабачок увидал деда Никифора. И дед Никифор его увидал, вместе со всеми мальчишками.

– Во! Черт заполошный! Ты кого это мне сюда натащил, свинское ты отродье? Чего еще удумали, каторжанцы? – взревел дед, беспомощно потрясая сухими кулаками.

Славик выступил вперед. Кашлянул.

– Вы, дедушка, на нас не серчайте. Мы сейчас проведем у вас в огороде субботник!
Дед Никифор от неожиданности так и брякнулся на завалинку.

Мальчишки деловито закопошились, камни стали таскать. Какие побольше – раз и за забор, маленькие – в мешки. Ребята поздоровее схватились за лопаты, за грабли.
Скоро весь огород был очищен, перекопан.

Кабачок ставил самовар, раздувал его сапогом.

– Как же так? – плакал дед Никифор и утирал лицо рукавом в горошек. – Я же вас... А вы...

Кабачок смотрел на его слезы и думал про себя, что это, наверное заледенелое сердце оттаяло.

Бабка Маруся открыла калитку и подумала сперва, что двором ошиблась.

Посреди сада стоял стол с досками, с инструментом. Вокруг него копошились соседские мальчишки, мастерили что-то.

Из-за дома показался дед Никифор в телогрейке, в окружении еще нескольких мальчишек.

– О! Старуха! Старуха моя вернулась! – как маленький, обрадовался дед и бросился ей навстречу. – Ну, как там наш Федька-то? А то мы тут уже заждались, вестей от тебя почти месяц никаких!

Дед Никифор сиял, словно начищенный утюг.

– Вот, Марусь, мастерим, значит... Скворечники! – кивнул дед в сторону стола. – С мальчишками, значит. Кабачок нам, опять же помогает. Он ведь такой смышленый, оказывается! Это ж он, подлец, мальчишек-то привел! – засмеялся дед Никифор и стал искать глазами Кабачка.

Бабка Маруся, которая поначалу опешила, теперь смотрела на своего деда с восхищением. Он теперь был такой же, как прежде, до войны. Веселый, затейливый.
А Кабачок незаметно юркнул в калитку. Он был невероятно взволнован.

Он семенил своими маленькими копытцами, дышал свежим весенним ветром и рассматривал вокруг все, до последней травинки, будто видел соседские дома, водокачку, заборчики, лавки и магазин в первый раз.


Маша Шаммас, 2015