Сказы деда Савватея. Матрёнина кубышка

МАТРЁНИНА КУБЫШКА

   В доме Коншиных радость, гостья приехала, сестра Марии Ермолаевны, Полина Ермолаевна. Жила она вроде и не далеко, в соседней, Воронежской области, в Богучаровском районе, однако наезжала в гости не часто. На столе, по – праздничному, обильно и ярко. Как говориться: что есть в печи всё на стол мечи и это верно. Ближе к вечеру, приступая к чаю с пирогом, дед Савватей шутейно побранил родственницу:
 - Редко ты, Поля, к нам приезжаешь. Хоть бы обо мне подумала! Мария Ермолаевна пирог испекла к твоему приезду, а так-то не допрошусь.
 - Так грошэй же нэ було, зовсим,- серьёзно ответила родственница,- а кабанчика мы ещё нэ кололы, мал, а стало быть - грошей нэма! Решила позычить, занять, то есть, у соседей. Одни хату ставить взялись, грошэй тож нэма, другие, те тильки сыну виддали усэ, шо було! Ну, дождалась пенсии и поехала.
 - А кубышки у тебя нет разве, накоплений?
 - Тю, ты шо, сказывся? Сроду такого нэ було, кажешь тоже!
 - А вот я вам сейчас, девоньки, историю расскажу поучительную.
 - Давай, давай, послухаем,-встрепенулась Полина Ермолаевна. Очень она любила сказы деда Савватея!

   Зайдя в дом с полной миской спелой вишни, Матрёна подсела к столу и принялась неспешно, по одной ягодке отправлять их в рот:
 - Ни жуй, ни глотай, токма брови подымай!- весело подумалось ей.
   Выплёвывала объеденые «бобочки» в кулачок и аккуратно складывала на блюдечко расписанное цветочками. А мысли-то меж тем текли, текли…
 - Вот надо б в дому прибраться, подместь пол, цвяты полить, ну ето успеется. Та-а-к. Нинке, суседке, я доклалАсь, што через часок отправлюся на почту, вроде как Галина вызываить на переговор, да в магАзин зайтить надоть. Таперя знаить она, что мене дома долго не будить, не сунится, коли чаво. Главно, на входную дверь замок навесить, штоба все видали, хто мимо идёть, мол нету дома мене. Та-а-к. Чаво ещё-та? А! Свячу толстаю надоть достать, в шкапе ляжить. Вроде и всё?

   Матрёна Карповна Свистунова одинока, ни мужа, ни детей, ни родителей. Из родни, только сестра Галина, проживала в Тамбове. Они были дружны. Довольно часто отправлялась Матрёна на почту, по телефону переговариваться с Галиной. Все знали, как обожает она «младшенькаю сяструху». Самой Матрёне шестьдесят четвёртый год, на пенсии давненько. Работала она в столовой, долгое время качала и продавала пиво. Вроде всегда и у всех на виду, жизнь её известная. Ан нет! Был у Матрёны Карповны один большой секрет, о котором не знал никто, даже горячо любимая сестра!
   Это страсть к накопительству! Кубышка была!
   Большая такая, литра на три, керамическая, белая, покрытая глазурью, с притёртой крышкою и пимпочкой в виде орешка, сверху. В ней-то и держала Матрёна своё, потихоньку приумножающееся богатство, уже не малое. А саму кубышку прятала в подполье, от греха. Всегда найдутся желающие на чужое-то добро! Может быть кого удивит откуда у одинокого человека богатство? А пиво? Копеечка к копеечке тянется, рублики получаются, десяточки, сотенки, глядь - уже тыщёнка, между прочем говоря. Да ещё не один годок, приторговывала Матрёна самогонкой, обирая потихоньку, тайно, местных алкоголиков. А доход-то с этого не малый получался. По острию лезвия закона ходила, однако, соблазн-то какой! Риск был оправдан доходом.
   Никогда никому не давала Матрёна в долг, ни рубля!
 - Откуль? Откуль у мене деньги, бабы? Сама перебиваюся с хлеба на воду, с пензией-та моёй! Крохи, слёзы, а не деньги! Ежели б не сяструха Галина, хуть побярайси иди.
   Убедительно звучало! Её жалели, помогали, чем могли. Кто корову держал - тот маслицем, молочком, творожком, сметанкой поддержит. А кто хлеб свойский пёк, глядишь и на Матрёнину долю буханку или две замесит. Народ у нас жалостливый, нищим да убогим помогает. Главное, ласково в глаза поглядеть, слезу невольно смахнуть, погориться ни о чём не прося. Так для общего разговору, разве что. Глядишь, разомлел душой народ!
   А когда дают, делятся, надо отказываться, всё же протягивая руку, при этом говоря:
 - Ну зачем жа, не надоть! У табе самой дети, семья вона какая. А я-та перебьюся, обойдуся. Картохи в мундирАх наварю, квашанай капусты наскрябу, прошлагодней и будить с мене. Скольки той жисти осталОсь-та, дотяну!
   Всё. Народ на крючке!
   Обожала Матрёна спускаясь в подполье пересчитывать своё богатство, понемногу, теперь уже, добавлять. Гладить рукою, ласкать, нюхать, вслушиваясь в шуршание купюр и находиться от этого на высоте блаженства, в состоянии эйфории, как говорят учёные люди. В эти приятные моменты никто не должен помешать, вспугнуть, разрушить духовную, прямо сказать, связь между нею и её богатством. Поэтому тщательно и внимательно, Матрёна Карповна всегда готовилась, стараясь предупредить любую помеху. Вот и на сей раз всё продумала. Соседка знает, что на почту пошла, по вызову Галины, надолго. Замок увидит каждый на входной двери, а заднюю, во двор, надёжно заложила на крючок. Мужики днём-то не ходят за выпивкой, после работы, разве что, так это не скоро будет. Всё, приготовилась!
   Она скрутила в трубочку домотканый половичок, прикрывающий крышку в подполье. Взявшись за кольцо, с натугой, постанывая от усердия и напряжения, потянула её на себя. Тяжела крышка, мочи нет, а может она сама немощна, да стара становится?
 - Вот вить, папаня кадай-та сделал, аж присасывается, не оттягнуть. А с другой-та стороны и хорошо, може и воры не добярутся, пупок развяжется, аль в портки наложуть от усилиев таких,- хохотнула Матрёна и вспомнила,- западнёй называють этаю крышку. И точно, вор влезить, а яво - бряк, и прихлопнуло тама, а я к тому жа и продыхи позатыкала, чтоба чужия кошаки не лазили. Свой-то кот, Марсик, холёный, толстый, ухоженный - забава для хозяйки, разлёгся на постели, ему позволялось это.
    Да, её богатство, этим притвором, надёжно защищено!
   Наконец поддалась крышка и, откинув её Матрёна, подставив стул, опёрла на него, как говорят, на «попа» поставила. Водрузив на нос очки, достала из шкафа толстую, белую парафиновую свечу, зажгла и, кряхтя, спустилась в подпол. Помещение просторное, но низкое. Чуть ли не на карачках приходится ползти, не выпрямится там. Скрючившись, добралась Матрёна Карповна до угла, где стояли старые махотки и горшки. Там пряталась за ними кубышка с деньгами, таясь в тёмном углу, замаскированная глиняным старьём. Присела на скамеечку Матрёна и достала кубышку. Прежде чем открыть её, на донышко перевёрнутого горшка пристроила зажжённую свечу. С улыбкою на губах взяла в руки, поглаживая кубышку и, только вознамерилась открыть, как раз...
   Резко захлопнулся, опустился над головой притвор, большим, гулким даже, потоком воздуха загасив свечу! Караул! Западня!
   От ужаса происходящего, Матрёна покрылась вся испариной, дрожь в коленях не унять. В кромешной темноте сидя на скамеечке, прижимая к груди своё богатство, она не могла взять в толк, что же произошло? А всё очень просто. Кот Марсик, до поры спящий на мягкой постели, сполз с неё, потянулся, прошёлся, разминая лапы по горнице. Потом, вспрыгнул на стул-подпорку и, решив взять следующую высоту, поднапрягся всем своим жирным кошачьим телом, желая заглянуть в подпол с высоты притвора, стоящего почти вертикально, сиганул на край его, резко уронив. Кот перепугавшись и вытаращив от страха глаза, метнулся под кровать и там, забившись в уголок, залёг.
   Густая, смолянистая темнота, спёртый тяжёлый воздух, скрюченное положение тела и главное - безысходность положения, в которое попала, доводило Матрёну Карповну буквально до обморока! Так прошло часа три, не меньше. Потом начался озноб, видимо давление поползло вверх. Матрёна Карповна ёжилась, растирала затёкшие руки и ноги. Нащупала лежащие у неё за спиною свёрнутые, грязные мешки, одним накрылась с головой, чтоб не знобило. От противоположной стены, под фундаментом, что-то шуршало, возилось, грызло:
 - Крысы!- с ужасом решила Матрёна,- от суседки таперя, у ёй жа свиньи! А как, неровён час нападуть, ежели? Вота тады и конец мене будить!
   Матрёна несколько раз засыпала битым стеклом крысиные ходы, а они в других местах прогрызали.
   Наверху тем временем, развивались не менее интересные события.
   Сёмка Квашнин, сосед Матрёны через три дома, сговорился с дружком посидеть, выпить, вечерком на природе. За этим, по проторённой ранее дорожке он и направился к соседке. А на двери - замок, трагедия прямо, срыв мероприятия!
 - Нинка,- позвал Семён, заглядывая через штакетник и обращаясь, к работавшей в огороде,- иде Матрёна-та?
 - На почту поплелася, да по магазинам,- ответила, не разгибаясь та.
 - Во дела! Ну, подожду чуток,- решил для себя Сёмка и принялся, сидя на крыльце, перед закрытой на замок дверью, ждать.
   Время шло, а хозяйки всё не было. Сёмка стал уже нервничать. А когда он эдак нервничал, то в голову приходили разные, порой бредовые идеи.
 - А ежели сам залезу и возьму в шкафе бутылку?- подумал он,- потом как-нибудь отбрешусь. Лишний рубль дам - заткнётся, она на деньги-то падкая.
   Так и решил.
   Обойдя дом, заметил, что на кухне не закрыта форточка. Сёмка просунул руку и открыл шпингалеты, распахнув оконце, с горем пополам влез внутрь.
 - Где-то у ней тут стоить, помню,- принялся шарить в шкафу, под столом, на полках. Нету! Прошёл в комнату. Там, увидев скатанный половичок, остановился в раздумье. Зачем?
   Матрёна внизу напряглась, явственно слыша шаги в комнате:
 - Хто ета, батюшки! Откель там люди! Чаво жа делать - та, можа крикнуть, а ежели вообче прибьють? А молчкма сядеть, так и сдохнишь тута вовсе!- и, неожиданно даже для себя, запричитала в голос:
 - Эй, хто- нябудь! Подсобитя вылезть отсель! Выпуститя мене!
   Сёмку охватил страх! Он сиганул в сторону, ближе к кухонной двери, намереваясь выпрыгнуть в окно. Однако что-то подсказывало ему всё же задержаться, к тому же, голос, искажённый подземельем, показался ему знакомым.
 - Не уж-та Матрёна прихлопнулася сама?- догадался он,- во дела!- подошёл ближе, прислушался,- хтой-та сопить, гуньдить и ворохаиться тама.
 - Эй, добрай человек! Подмогни,- кричала Матрёна и, нащупав квадрат притвора, принялась стучать кулаком и давить на него снизу. Напрасно!
Если бы хоть выпрямится могла Матрёна, упереться как следует, может быть получилось приподнять, а тут - безысходность.
 - Матрёна, ты чаво там засела? Как туды попала,- решился вступить в переговоры Семён.
 - Ой,- обрадовалась Матрёна,- ой, родимай, Сёмка, открой западню-та.
 - О! Сразу и родимай, ловка!- подумал Семён и спросил, встав на колени для лучшей слышимости,- а чаво мене за ето будить? Чем мене потрафишь?
 - Дам бутылку самогону,- выкрикнула сразу Матрёна.
 - Вот уж обрадывала, спасибочки!- хмыкнул Сёмка.
 - Две, нет три дам!- торопливо перебила саму себя Матрёна.
   Сёмка почесал «репу». Немного подумал и вдруг, неожиданно решив для себя, прокричал в пол:
 - Нет уж! Деньгами давай!
   Матрёна Карповна опешила, подумав:
 - Батюшки! Не уж-та он знаить, про кубышку,- а вслух произнесла с надрывом,- откель у мене деньги-та, милай! Живу - перебиваюся!
 - Найдёшь, коль жисть дорога!- послышалось в ответ.
 - Ладна, пензия моя сорок пять рублёв, на похороны сабе накопила маненько, уж отдам - сто рублёв!- выдохнула несчастная.
   Однако Семён почуял, что довольно легко расстаётся соседка со ста рублями, глаза у него загорелись алчным огнём и, он выкрикнул:
 - Об чём разговор! Больше давай, ето ня деньги вовсе! Думай, а-то уйду, сгниёшь тама!
 - Стой, стой! Согласная я - двести!- взвыла, прижимая кубышку к груди, чувствуя, что теряет богатство своё и смысл жизни Матрёна.
 - Ты мене не оскорбляй подачками-та! Рази ето деньги за спасению? Слёзы! Постеснялася ба предлагать дажа,- и после небольшой паузы,- ладно, пошёл я. Тямнеить уже, у мене дялов куча, чтоба тратил времю на пустыя перябрёхи!
 - Стой, стой, триста! Больше нету!- взмолилась Матрёна.
 - К мене брат, Юрка приедить вскорости в гости. Должён жа я стол накрыть, казёнки ящика два-три взять, не твоёй жа бурдой гостей поить? А закусь, мяса - всё чаво-та стоить. А мене новай костюм, а шляпу? Нешто я как обормот, шарамыга должён с братам рОдным свидиться?А?
 - Пятьсот! Пей маю кровь, гад!- прошипела, потеряв напрочь голос Матрёна, но Сёмка её услышал.
- Ну вота, другой колянкор! Пойдёть за спасению заживо погрябённай бабы,- радостно согласился Сёмка, ещё не веря в такое везение,- только деньги, мотри, тут жа отдай.
   Он, схватившись за кольцо, с натугой распахнул крышку и в ужасе отпрянул.
   Из подпола медленно появилась голова странного существа. Всё лицо, руки и шея в земле, размазанной вперемешку со слезами. На голове грязный картофельный мешок, со свисающими из-под него растрёпанными седыми волосами, рот приоткрыт, глаза остекленели. Жизнь в Матрёне Карповне, казалось еле теплится. Корячась,постанывая и охая,она полезла из подполья, надёжно держа заветную кубышку.Кое-как поднялась,сбросила с головы мешок и на непослушных ногах, прижимая кубышку к груди, медленно прошла в спаленку.Оттуда  вынесла, протянув трясущейся рукой пятьсот рублей, все мелкими купюрами.
   Сёмка молча, даже с каким-то страхом взял деньги и тут же предпочёл ретироваться через заднюю дверь. Матрёна села на стул, как говорят, будто пыльным мешком пристукнутая, и это, в общем-то, почти так и было.

   А потом село гуляло по случаю приезда бравого моряка ЮркА на побывку. Он шёл по селу, ленты на бескозырке развивались, клёшами загребал, заметал уличную пыль, а девки млели и вздыхали:
 - Хорош! Ничего не скажешь - хорош, морячок!
   В саду, под вишнями накрыт длинный стол, гуляют все желающие, кто уважает Юрка и брата его Сёмку.
   Сам Сёмка довольный, в новом костюме и шляпе встречает гостей, рассуждая:
 - Ета вам не хухры-мухры, ета военнай флот, ядрёнать! Понимать надоть, чаво к чаму, так вам скажу.
   Все стали рассаживаться за стол. Притулилась и Матрёна, немного оправившись от постигшей её потери, сокрушаясь:
 - И вить главна, никому ни пожалишься, не поведаишь, штоба легче былО! Стол-та накрыл, а скока ещё моих дяньжат к рукам яво прилипло, поди рублей триста, аль чуть помене. Да пропьёть и те,- горько вздохнула Матрёна,- надоть поисть как следуить и выпить, за свой-та счёт,- решила она.
   В это время, кто-то за столом спросил Сёмку:
 - На каки шиши гулянку сорганизовал, костюм прикупил и водки хоть залейси?
   Тут встал Семён и прямо ошарашил народ:
 - А вота есть ещё добры люди-та в нашей селе! Свистунова Матрёна Карповна! Спасибочки ей, отдала все свое запасы, сбережения, каки на похороны отклала.
   Люди так и ахнули, а Матрёна, чуть не подавилась кусочком селёдки, который в это время запихивала в рот себе. И натянуто улыбаясь и раскланиваясь соседям, мысленно негодовала при этом:
 - Вота гадёныш, мярзавец, прахвост!- в душе бушевало у неё.
   Однако смолчала, подумав с хитрецой:
 - Ага, так уж и все, дяржи карман шире! Но всё жа большой ломоть моих средствав оттяпал, спаситель паганай!
   «Наклюкалась» она изрядно в тот вечер, не пропуская ни одной рюмки, наелась до икоты и упала в изнеможении на лавочку. План - оппить и объесть крохобора выполнила сполна! Её, в благодарность за доброту и щедрость, отнесли на руках соседи домой и уложили в постель.
   Наутро, очухавшись с жуткой отрыжкой, сухостью во рту и невыносимой головной болью, вяло изумилась:
 - А не сон ли приснилси мене? Деньги, подполье, гулянка, Сёмка этот паршивый?- но взглянув на полуопустошённую кубышку, которую теперь нужно перепрятать в другое надёжное место понимала,- не сон!
   И ещё пришло внезапное решение:
 - Эх! Надоть опять собирать, тяжко будить, а вить надоть!- странно, но от этой мысли на душе потеплело, смысл в жизни появился.
   А село-то куролесило, пило и гуляло ещё несколько дней и поминали добрым словом благодетельницу Матрёну Карповну Свистунову.