10-05. В колее и как из нее выбраться

Закрыть глаза и отвернуться от идущей к тебе информации о том, как дальше жить и что делать – вот основное искушение человека, стоящего на Пути. Один все время ищет Истину, но, как только  доходит до решающего рубежа, требующего от него Поступка, сразу уходит. Другой обижается на Учителя или товарищей, указывающих тебе на то, что ты не хочешь в себе видеть. Третий смотрит на все с привычной долей скепсиса и недоверия. Если уж совсем не удается закрыть глаза на новое учение, то существует самый убедительный выход – заболеть. Заболеть разными способами, начиная от «занедужить» до «начать разваливаться и умирать». Часто такая болезнь есть ничто иное, как  затянувшийся выбор. «Ведь все мы играем с Господом, стараясь отыграть себе побольше и забывая при этом, что все деньги – все равно Его!!»( Вл Лебедько «Хроники русской Саньясы»). Даже интуитивно догадываясь о причине болезни, мы все равно подвержены здравому смыслу. А вдруг нас нагло обманывают, уверяя, что таким образом меняется наше сознание? А вдруг еще чуть-чуть и уже поздно будет бежать к доктору?

Я вряд ли была способна сохранить приверженность Пути и не испугаться перед лицом физической напасти. Но рядом со мной были люди, поступающие иначе. Во-первых, Олег. В те дни он мучился от боли в животе, но при этом не показывал ни испуга, ни уныния, более того, объяснял это «проявлением кармы», которое надо перетерпеть. Правда он все же уже сделал УЗИ и записался на прием к хирургу и к гастрологу, благо, как сын медика, имел доступ к более приличной медицине, чем  та, что предлагают  рядовым гражданам.

Еще больше меня поражала Светлана. Поражала не только своей самодостаточностью - всезнайством и полным отсутствием желания почерпнуть знаний от других, но и абсолютной уверенностью в Пути, на котором она стола. Ей повезло: у нее это был единственный Путь. Не с чем сравнивать, не о чем размышлять, не в чем сомневаться. Ее Путь начался с ее серьезного физического недомогания. Однажды к ней на работу зашел человек, внимательно на нее посмотрел и посоветовал обратиться в группу, где ей помогут … избежать смерти. Эта группа себя не афишировала, больших денег не брала, но по уверениям Светланы, творила чудеса.

 Речь идет о Центре, основанным  Людмилой Васильевной Шувановой, о котором  я уже писала. Их способ лечения включал молитвы Святым и питье заряженной  в процессе молитвы воды. На протяжение всего курса запрещалось лечиться традиционными способами и употреблять какие-либо лекарства. Светлана в это свято уверовала. Если то, что она говорит о себе - правда, то ее приверженность учению меня поражала. В течение пяти лет она обходилась без лекарств, терпя разные недомогания. Я часто слышала от нее несколько шокирующие меня комментарии своего физического состояния: «Они со мной сейчас работают» или «Мне сейчас меняют трахею, такую операцию обычно делают в стационаре, человек месяцами лежит на койке, а я еще чего-то делаю!». В голосе - ни малейшего сомнения. Когда Светлане уже совсем становилось плохо, она  звонила в свой Центр: «Прошу экстренной помощи». И всегда получала примерно одинаковый  ответ: «Мы работаем, терпите. Все идет нормально». Или: «Вчера была вспышка на солнце, вы получили большую дозу радиации, терпите, все должно быть хорошо». Мне часто становилось за нее боязно – уж очень сильно действия этого Центра смахивали на типичное шарлатанство. Но у Светланы сомнений не было.

Она говорила о «замене ее органов Святыми внеземных цивилизаций» и о постоянно «производимой ими медленной, глубинной трансформации» ее организма так же обыденно и невзначай, как говорят об изменении погоды. Она не верила, что причина любой болезни таится в ее собственном поведении и мировоззрении и считала болезни лишь следствием наследственного проклятья или сглаза. Свое поведение и собственный способ жизни Светлана всегда оценивала как правильные, определяя себя жертвой, призванной служить другим. Служить ее брату-пьянице, ее бездельнику мужу, ее неудачнику сыну, ее внуку, живущему после развода ее сына в новой семье. По ее рассказам, она обшивала, опекала, кормила и обслуживала всех своих домочадцев, а еще – своих знакомых, соседей. Она многое умела делать своими руками, была изобретательна, умна, открыта (открыта ли?), охотно брала на себя всю работу, какую даже и не просят – ей нравилось быть (или казаться?) самой знающей, незаменимой, самой жертвенной, самой милосердной, неравнодушной ни к чему, что вокруг ее происходит.

 Не было ли это игрой? Я еще не могла определить, чего в ней было больше – христианского служения, ограниченности, игры, хитрости, практицизма, святости или просто бабской натуры, любящей свой крест, но жалующейся на него и не способной (не желающей) его сбросить, потому что он ей привычен и обеспечивал причину самоуважения. Для того чтобы не сбрасывать свой крест и не идти по жизни новым путем, всегда найдется масса убедительных доводов. Самый типичный – «они без меня пропадут, я не могу оставить ближнего в беде». Этот аргумент выдвигается сознательно. Подсознательный повод не менять своих привычек заключается в том, что служение другим есть отличный способ наполнить «смыслом» собственную жизнь и укрепить гордыню. Нам всегда хочется думать, что от нас что-то зависит, что без нас не обойдутся. Это мало кем осознается. Мы гордимся своею жертвенностью, даже если  превращаем  облагодетельствованных нами людей в паразитов и еще больше утяжеляем их карму.

 Светлана была убеждена, что жить с нею удобно. Но человеку гораздо приятнее сознавать, что он – рыбак, а не потребитель наловленной кем-то рыбы. Последнее любо только дуракам. Потребители психологически страдают гораздо сильнее, чем благодетели, имеющие возможность внутренне собою гордиться. Едва ли Светлана хотела  думать на эту тему. Этим она напоминала мне Регину – та же жертвенность, доброта, служение недостойным этого служения близким, та же попытка заполнить свою тяжелую, но не туда направленную жизнь своим вечным подвигом, та же невозможность и нежелание стать счастливой– что-то изменить в своей жизни, выйти из укатанной и оттого ставшей привычной и любимой колеи, отказаться от вросшего в нас привычного взгляда на себя, свои мнимые и истинные достоинства, свои выдуманные и неосознанные до сих пор «долги». Рискнуть измениться и стать счастливой.

Впрочем, такой шаг надо делать в молодости и для этого Бог обязательно дает шанс, возможность выбора. С каждым годом изменить свою жизнь  все труднее, невыносимее. Может быть, это уже опасно – а ну, как не хватит сил быть счастливой? Страдание нас защищает, облагораживает, дает повод для самоуважения, для самооправдания, для жалости к себе. Как без него? Но если опасно изменить свою жизнь, то изменить свои оценки  себя и своей жизни не только никогда не поздно, но и необходимо. Превратить хотя бы внутренне свою привычную линию поведения из реальности в театр, в котором можно продолжать играть, помня, что это театр, где уже оплачена глупая пьеса, и потому дешевле доиграть ее до конца, чем тратиться на разрыв контракта. Доиграть – значит делать то же самое, но перестать считать это делание подвигом или заслугой. И тем более долгом. Перестать считать всех окружающих нас людей глупыми, беспомощными, неправильными – теми, кто без нас пропадет. Они пропадают скорее с нами. Это они оказывают нам благодеяние, позволяя нам приносить им себя в жертву.

Разница между Региной и Светланой  все же была существенная. Регина умела слушать. Она открыта новому, хотя бы на словах хотела учиться, что уже не мало. Она терпима как внешне, так и внутренне. Она готова принять чужой опыт и мнение, хотя редко этому опыту следовала. Светлана слушать не умела. Ей казалось, что она уже все знает и все умеет. В отличие от нас, смертных, она давно уже была на ты с «тонким миром», с ней всегда случалось что-то мистическое…

Создание образа Светланы  оказалось для меня трудной задачей: она была и неординарная, и, в то же время, типичная женщина. Смесь мистики с приземленным «бабизмом»! Смесь святости  и примитива, ума и предприимчивости. Энергетика у нее была запредельная, я ее боялась, как вообще боюсь чужих людей, особенно излишне самоуверенных. В ее жизни (если это – не плод ее бурной фантазии!) было  довольно много мистического. Светлана странно легко обращалась с этой стороной жизни: по ее рассказам, и она, и ее знакомые неоднократно были свидетелями явлений тонкого мира, причем эти события ее шокировали. Несмотря на ее высшее техническое образование, необычные  явления укладывались в ее картину мира, при этом ее повседневная жизнь была целиком материальна. Она являла собой  классическая свекровь, которой до всего есть дело, типичного складского работника-снабженца с громким, крикливым голосом, умеющим по телефону все разузнать, достать, купить, имеющей массу полезных знакомых. Она их использовала вполне бескорыстно – помогая и фирме, и своим коллегам, что очень сближало ее с Дмитрием Хацкеловичем, который, впрочем, «помогал» таким образом только «нужным» людям, от которых он как-то зависел или мог зависеть. Я была не в их числе.

Светлана любила влезать в чужую работу, которая не входила в сферу ее обязанностей,  вмешиваться  во все  хозяйственные дела ей было и привычно, и внутренне необходимо. Женским, оценивающим взглядом она отслеживала всех, появляющихся на ее горизонте. Одних людей Светлане хотелось  «переодеть» (как же я ее боялась – а что, если и мой стиль одежды ей не по нраву?!!), других - наставить, выразив возмущение способом их работы, часто совершенно не ей порученной. Она ревностно совала свой нос даже в те вопросы, где ее и вовсе «не спрашивали». А там, где спрашивали, внятно и логично объяснить она не умела  или не хотела  – ей было проще самой что-то прокрутить в голове, выдав обрывочные сведения. Ни инструкции, ни алгоритма, так любезного моему сердцу, она не способна была создать, а все мои попытки упорядочить услышанное от нее на бумаге, она воспринимала с удивлением, непониманием и, может быть, с осуждением и недовольством: «Зачем это? Дайте мне, я сама все сделаю!» А я не хотела быть пешкой, хотелось понимать что, как и почему делается. 

В Светланином поведении я наблюдала ревность опытной хозяйки к новой. А это опять было моим  отражением. Она не хотела терять своих полномочий, не нужна ей была коллега и помощница, а только ученица и покорный исполнитель ее фрагментарных поручений. Мне же трудно жить фрагментами, я всегда хочу видеть и понимать целое. Похожие проблемы возникали и в наших с мамой отношениях на кухне. Мы «делили» с ней право и потребность ощущать себя единоличной хозяйкой, принимающей решение. Никто не любит быть прислугой даже при любимых. Желание единолично отвечать за все обычно прекрасно уживается с внешним высказыванием недовольства по поводу того, что «все должна делать одна я!!!» или что у других «руки не тем местом  воткнуты». Ради возможности это произнести мы и несем свой крест так цепко и  любим его.

Люди, просидевшие более 30 лет на одном месте (так уж случилось в ее жизни, и это кажется мне скорее заслугой, чем недостатком) безусловно, ценны для предприятия. Им естественно ревновать к своим обязанностям, не мириться с приходом новых людей, мало что, с их точки зрения, понимающих. Им трудно поставить себя на место новичка, вынужденного приспосабливаться, чтобы самому скорее встать на ноги и при этом не обидеть старожила. Но новичок тоже хочет своего места под солнцем – хочет чувствовать себя полезным для общества. Кроме того, и новичку, и старожилу одинаково надо заполнять пустоту своего существования активной деятельностью.

Закончу свою мысль о сравнении двух моих отражений - Светланы  и Регины. При всем их различии, они одинаково вросли в свою «колею» - не хотели меняться, потому что были уверены, что правильно идут к правильной цели. Только в единственном случае они готовы были изменить себя любой ценой – ради выживания своих ближних. Измениться, не усомнившись в правильности своей жизненной цели. Все прочие цели могли быть ими поняты, но никогда не станут их целями.

Есть и существенное отличие. Регина в своем миропонимании была целиком привержена рационализму, Светлана  – иррационализму. Обе нуждались в том, чтобы сохранить (для нужд своих целей) свое здоровье. Регина решала эту проблему материалистически – диетой, натуропатией и платной медициной, в которую она свято верила. Светлана верила  мистической стороне жизни, хотя и не была  заморочена философскими вопросами. Она была привержена той школе, которая первой встретилась на ее пути. Она не шла к врачам – ни к платным, ни к бесплатным. И ее вера в то, что ее «лечит Космос», помогала ей больше, чем рациональный подход Регины. Светлана  тянула своих ближних и не особо афишировала ни своего нездоровья, ни своих трудностей. Она была готова всех прощать и любить, хотя иногда и срывалась. На меня  в том числе: я ее раздражала своим  «не как все» и своей тупостью в житейских вопросах. Ей наверняка хотелось меня «переодеть». Психология завхоза заставляла Светлану громко возмущаться неправильными, с ее точки зрения, действиями других. Помню случай, когда она, сама напросившись на эту работу, участвовала в озеленении нашей территории – высадила цветы в клумбу возле административного корпуса. Спустя месяц я по садоводческой привычке эту клумбу мимоходом прополола от мокрицы и лебеды. Заметив изменение на ее грядке, она очень возмутилась: «Кто-то очень умный у нас постарался!» Я так и не поняла, чем хороши сорняки, и почему их нельзя было выпалывать, но признаться, что «постаралась я», побоялась.  Я и уважала, и боялась этой женщины, видя  в ней своего учителя, иногда отрицательного, – мое  собственное Отражение.

Другой мой коллега – Дмитрий Хацкелович был  еще в большей степени не мой человек От был полезен предприятию, и те деньги, которые он выколачивал для себя, он полностью отрабатывал, но его манера жить, утверждая себя любимого везде и всюду, была мне отвратительна. Чем меньше человек ростом, тем сильнее он толкает окружающих, опасаясь, что его забудут. Кто-то толкается через должность, кто-то через громкий голос, кто-то через деньги. Апломб обратно пропорционален физическим данным. Почему я во второй раз оказалась с ним вместе в одной комнате? Наверное, во мне тоже есть апломб, компенсирующий внутреннюю нереализованность. Чем сильнее ощущение своей пустоты, тем больше подсознательно хочется орать и толкаться, кому-то доказывать свою компетентность, силу, всезнайство. Или «умудренность». То есть все то, чего на самом деле нет, или есть, но никому не нужно.

Почему вокруг меня постоянно собираются люди, с которыми мне трудно? Чтобы захотеть измениться, сделать иррациональный поступок и переместиться в область неизведанного. «Если бы было изначально так, что один из объектов действовал бы на нас позитивно, или мы могли бы изменить характер его воздействия, то никакой нужды в иррациональном поступке у нас бы не было. Зачем и куда бежать от хорошего? Вечным двигателем нашей иррациональности является «плохо» (А.Кобринский «Новая Парадигма»)

Человек всегда стоит перед выбором – смириться с плохим или бунтовать (Гамлетовский выбор). Жизненный опыт подсказывает ему, что в одинаковой степени и то, и другое ему не поможет. И он выбирает третье – иррациональное действие, прыжок в неизвестное, который дает надежду найти в неизвестном нечто позитивное. Не было бы плохо – не было бы и прыжка. Прыжок – это реализация своего творческого предназначения, которое не живет в привычной колее. Ради надежды человек способен отказаться от привычного и передоверить себя той единственной необходимости, которая не вынуждает, а создает нужду, восполняемую свободой.

Остался последний вопрос, что есть свобода? Свобода – это личностная реализация творческого потенциала. Свобода есть осознание, которое не имеет никакого отношения к необходимости. Человек осознает, что для него действительно важно, и решает это осуществить. На его пути тысячи препятствий – его личное благополучие, привычки, удобства – все рушится. Но в удобных привычках он не был счастлив. Его счастье заключалось лишь в праве жаловаться на трудности и восхвалять себя за успехи. И человек неожиданно поступает иррационально и  обретает себя. Он жертвует своим страданием. Он больше не воспринимает свой крест, как крест, потому что выбирает его сознательно. В этом его свобода.