Наследие А. Вельского 34

     Господи, и чего только я себе не напридумывал! Начиная от связей с какими-нибудь криминальными авторитетами и заканчивая внебрачными детьми. Какой же я все-таки дурак…
    
     …буквально подарила мне еще две недели. Обычно, в это время она уже металась по каким-то своим делам из прошлого. А это осталась. Наверное, вид у меня действительно был несчастный до крайности. Две недели я не появлялся на работе, да и из дома, мы практически не выходили. Две недели просто рядом друг с другом, практически не отрываясь.

     Но все равно наступил момент, когда по пробуждению, я не обнаружил ее рядом. И опять никакой записки, а теперь я еще и понял, что и никакой надежды. Для себя, имею я ввиду…
    
     Звонили из редакции. Хочешь - не хочешь, а делами надо заниматься. Какая же это тоска! Нет, не работа, а отсутствие Марины. Дома – как на кладбище. Можете не верить, но домой, мне возвращаться уже нет никакого желания. Тоскливо и страшно…
    
     …а теперь я даже знаю, чего именно я боюсь…
    
     …снова и удивительное дело. У меня такое ощущение, что я никогда этого раньше и не читал. Но главное – не это. Главное, что у меня внутри появляется какое-то новое чувство. Пока я еще не нашел ему точного определения, а может быть его и не существует вовсе. Может быть, я нахожусь в состоянии или в процессе открывания чего-то нового…»

     С этого момента я буквально превратился в зрение, как некоторые превращаются в слух. Но это место пострадало слишком сильно. Мне не надо было читать всех слов, чтобы понять, о каком именно открытии говорит Афанасьев. Мне только очень хотелось, чтобы сохранились те несколько строк, в которых Павел Васильевич описал то новое свойство, которое получил в результате чтения текстов. Но, увы… А еще, хотелось бы, так же знать, с какого именно произведения он начал. Просто, для того, чтобы иметь хоть какую-нибудь зацепку…
    
     «…я подумал, что это с моей головой что-то произошло.
     Даже обратился к Ивану Андреевичу. Он меня внимательно выслушал, назначил анализы и какие-то непонятные мне исследования и через неделю пригласил к себе, так сказать, для объявления диагноза, который я почему-то воспринимал скорее, как приговор.

     Только приговора не получилось – когда я пришел к нему, то оказалось, что Иван Андреевич уехал куда-то на Украину, где оказалось у него родственники. Мне предложили посетить другого врача, но я отказался. Слишком уж много пришлось бы объяснять постороннему человеку. А отважиться на исповедь человек может не так уж и часто. По крайней мере, я. Так что остается ждать Ивана Андреевича и надеяться, что там, на Украине у него ничего особенно серьезного не случилось…
    
     …тенденцию к развитию и прогрессированию – как иногда говорят наши журналисты. Все бы ничего, а в определенном смысле, это даже забавно. Жаль только, что переквалифицироваться уже поздно. А то бы я пошел, честное слово. Хожу теперь, совершенно ошалевший, прислушиваюсь и делаю выводы. Интересуетесь, какие именно? - Пожалуйста, за все время, когда человечество начало осознавать себя, оно позорно мало знает об их интересах и их проблемах. Это прямо-таки позорно для существ, которые считают себя едва ли не венцом природы…
    
     …слову говоря, взять тех же животных. У них этот вопрос продуман намного лучше…
     …переговариваются между собой…
    
     …просто мистика какая-то…
    
     …я, но это если и получается, то чаще всего как-то неожиданно и я всегда оказываюсь не готовым к подобному общению. А, кроме того, их запас знаний не может не поражать… …всем…».
      
     Мне потребовалось время, чтобы сообразить, о ком именно говорит Афанасьев. А когда, наконец, стало ясно, что речь идет о еще не родившихся детях, то я воспринял это совершенно спокойно – по-видимому, запас моего удивления закончился. И знаете почему? - Все очень просто, я почувствовал приближение финала. Не только финала Афанасьева, но и своего собственного. По-видимому, зараза или дар, это уж как Вам будет угодно, добрались и до меня. Я устал. Бумаги были отложены в сторону, а сам я отправился на кухню, но передумал по пути. Просто остановился в прихожей, рассеянно рассматривая квартиру. Я прожил в ней около пятнадцати лет, и все это время считал ее своим домом, своим прибежищем, местом, где я был хозяином. И вот, по прошествию всего этого времени, оказалось, что ее стены не могут защитить меня. Более того, я почувствовал себя в ней, как в ловушке. Это было совершенно новое ощущение, но эта новизна лишала меня много, а если быть точным, практически всего к чему я привык, всего, что я считал опорой в жизни. О-о, это было не просто разочарование, это было полное опустошение.
    
     Я, как командующий после боя, попытался подсчитать свои потери. Они были ужасающими. Я потерял друзей, или в скором времени потеряю, потому что, они присоединятся к зараженным. А значит, перестанут быть теми, кого я знал и любил. Я потерял дом, потому что он перестал быть крепостью. Я потерял наставника, но не только в физическом смысле, но и в духовном. Потому, что никогда уже не смогу ему простить того эксперимента, который он надо мной провел. Я потерял коллег и работу, которой я дорожил – просто понял, что уже никогда не смогу вернуться к ней. Что там говорить, черт возьми, я потерял мир, свой мир… И тогда возникал естественный вопрос, а что же осталось мне?

     Верочка, Анастасия с Александрой и мои родители. Все. И при этом каждый из них был заражен, что рано или поздно обязательно проявиться… Не знаю, не будь я трусом с самого начала, наверное, я покончил бы с собой. Но, увы, я не мог этого сделать.
- Будь ты проклят, Александр Вельский, - зло пробормотал я, хотел еще добавить пару ругательств, но осекся. Пришло ко мне понимание, как-то вдруг пришло, что он и в самом деле был проклятым. И мое желание зла уже ничего не могло ни добавить, ни отнять от его и без того жуткой судьбы.
    
     Ни к чему мои руки и моя голова сегодня не лежали. Все вызывало какие-то неприятные ощущения, бывшие сродни брезгливости. Я снова начал бесцельное движение по квартире, словно хотел вымотать себя физически, вымотать настолько, чтобы на каком-нибудь очередном шаге просто рухнуть на пол и забыться.
- Господи, ну что же мне делать теперь?! - Пусть и театрально, но искреннее, от самой сердечной глубины воскликнул я.

     Только это был глас вопиющего в пустыне, потому, что никто не может ответить на вопрос, которого, в действительности не существует. Все возможные решения были передо мной – выбирай любое. Выбор – я задумался. На выбор мне предлагалось следующее: можно было прожить, то что осталось и не замечать тех перемен, которые происходят вокруг и внутри меня. Соблазнительный вариант, требующий минимума усилий. Точнее, одного усилия, но это такой вид насилия над собой, который я никогда не терпел. Можно было пытаться эксплуатировать эти новые свойства, но я не знал, как их можно использовать. Да и казалось мне к тому же, что эксплуатация этих новых свойств не несет ничего положительного ни мне, ни окружающего меня людям. Не знаю, откуда именно взялось это ощущение, но я был уверен в этом.

     Что же еще? - Ах, да. Еще оставался побег. Настоящий, физический побег за океан, как предлагал старый учитель. Думаете соблазнительно? - А вот и нисколько. Я привык жить здесь, и умереть мне хотелось тоже здесь. Нет, побег, даже и рассматривать, как вариант действий, было нельзя. Да и бежать-то было, пожалуй, уже поздно.
- Но ведь должен же кто-то знать об этом больше моего! - воскликнул я. Действительно, я тут ломаю себе голову, чтобы понять, а где-то есть некто, у кого эти ответы собраны и разложены по полочкам.
    
     Это была хорошая мысль, именно так я ее оценил про себя, и к ней следовало отнестись внимательно. Апатия и безнадежность медленно отступили. Наконец-то я увидел перед собой задачу, при чем, задачу вполне разрешимую. Я прошел на кухню, прихватив, с собой бумагу и ручку… Такой уж я человек. Решение я могу считать принятым и верным только в том случае, если я увидел его на бумаге. А если иначе, у меня все равно остается какое-то ощущение неуверенности в своих действиях, ощущение, что я упускаю что-то из виду.

     И так. Мне нужен был человек, максимально информированный по данному вопросу. Сразу назвать такого человека я не мог. Следовательно, мне нужен был список людей, которые имели к этому отношение, или могли иметь с моей точки зрения. Первым в этом списке был, конечно, сам Александр Вельский, информация о том, что он умер, хоть и была, но какая-то нечеткая. Косвенная, так сказать, а это делало встречу с ним вполне возможной. Второй, конечно, шла его дочь – Марина Александровна Вельская. Эта рыжая особа без сомнения обладала какой-то информацией, и вполне возможно, как раз той, которая и требовалась мне. Была, конечно, еще ее мать, но по косвенным, опять же, данным, и она была мертва.
    
     Всего три человека в списке. И все. Остальные, кого я мог вспомнить, вряд ли могли мне помочь. Некоторые были уже мертвы, как, например, Афанасьев, или сами были в зоне поражения – так я это назвал – мои собственные родители, или Анастасия с Александрой. Я поглядел на листок и приуныл. Два мертвеца и рыжая ведьма, встречаться с которой я предпочел бы в самую последнюю очередь, по одной простой причине – почему-то я ее боялся. То есть, вовсе не почему-то, я был уверен, что она имела прямое и непосредственное отношение к смерти Павла Васильевича. А потом на память мне пришло еще одно имя – Иван Андреевич – лечащий врач Афанасьева. Это была странная ниточка, но она начиналась от настоящего специалиста медика, а рассматриваемую проблему можно было считать и медицинской в том числе. Я решил, что именно с ним мне обязательно надо поговорить. Я еще не знал, какие ему следует задавать вопросы, но на эту встречу я уже начал возлагать определенные надежды…
    
     Найти его не составило большого труда. Он работал все там же, в больнице, в отделении кардиологии. Мне дали его рабочий телефон в регистратуре. Но прежде чем набирать его номер, я посмотрел на часы – был обед. Следовательно, мне следовало подождать, не хотелось просто быть невежливым, а, кроме того, я и сам был не прочь перекусить. Настроение мое несколько улучшилось, и я направился на кухню, готовить.

* * *
    
     Иван Андреевич назначил мне встречу в семь часов вечера, в больнице. Он должен был сегодня дежурить – попросил подменить кто-то из коллег. Около семи часов я находился около приемного покоя, поглядывал по сторонам и ждал.
    
     И чем дольше я ждал, тем больше сомнений вызывала у меня это идея со встречей. Что именно я ждал от нее? Что хотел? Даже если представить на какой-то момент, что Павел Васильевич чем-то поделился с доктором, а тот, в свою очередь, пусть не поверил, но, по крайней мере, воспринял это серьезно. Что он должен был сделать? Какова должна была быть реакция доктора, при том, что, два первых условия непременно были выполнены? Я попробовал поставить себя на место такого доктора, к которому пришел такой пациент… Я, прежде всего, отправил бы такого пациента на обследование, на серьезное и всестороннее. Пытаясь, имеющимися средствами выявить те отклонения, которые произошли (или происходят) в организме пациента. А там уже смотреть по результатам. Вот так бы я поступил.
    
     …часы показывали ровно семь часов, когда из двери, на которой была вывешена табличка «Посторонним вход воспрещен» появился Иван Андреевич. Не знаю почему, но как только я его увидел, я сразу понял, что это именно он. По-видимому, и он распознал меня, потому что из всех присутствующих в тот момент людей, он направился сразу ко мне.
- Олег Владимирович, добрый вечер, - он подошел ко мне и протянул руку.
- Добрый вечер, - приветствовал я его.
- Здесь нам вряд ли дадут поговорить спокойно, поэтому, приглашаю ко мне в кабинет.
- Спасибо, - поблагодарил я доктора, направляясь следом за ним как раз в ту самую дверь, куда, таким как я, вход был воспрещен.
    
     Его кабинет был каким-то уютным, даже можно сказать, домашним, если конечно позволительно так говорить о казенном помещении.
- Вы, наверное, много времени здесь проводите, - пробормотал я, реагирую на эту самую обстановку.
- Увы, намного больше, чем дома, - ответил Иван Андреевич, и тут же продолжил, чтобы не вдаваться в лирические отступления, - и так, чем я могу быть Вам полезен?
- Я постараюсь быть кратким, насколько это возможно. И при этом, попрошу Вас не удивляться тем вопросам, которые я буду задавать. Так уж получилось, что дело, которое меня привело к Вам, несколько необычное, само по себе.
- Даже так. Что ж, постараюсь, - коротко пообещал Иван Андреевич, давая возможность мне продолжать.
- Я знаю, что Вы долгое время были лечащим врачом Павла Васильевича Афанасьева, - начал я, - несколько лет.
- Да, - кивнул он, - а кроме прочего, я был с ним не только в профессиональных отношениях, но и дружеских.
- Не могли бы Вы мне сказать, в последнее время, не происходило ли чего-нибудь странного с его организмом?
- Странного, - Иван Андреевич удивленно взглянул на меня, - странного. Он старел, но вряд ли можно это назвать странным.
- Старел, - пробормотал я и постарался уточнить свой вопрос, - а не показалось ли Вам, что это старение, идет быстрее. Ну, чем следовало бы?
- Нет, - покачал головой доктор, - более того, я бы сказал, что ситуация скорее обратная.

     А вот это был следок. Не нить, конечно, так, паутинка, но все-таки, а вдруг…
- А подробнее, если можно, конечно.
- Попробую, если конечно, Вас интересует именно это. Я наблюдал Павла Афанасьевича более пяти лет. Когда он первый раз пришел ко мне, у него имелся стандартный букет болезней, я имею ввиду, стандартный для человека его возраста и его образа жизни. Пошаливали сердце и сосуды. Отсюда давление, шумы в сердце, понимаете, о чем я говорю?
- В общепринятых рамках.
- Тогда и я не буду вдаваться в подробности. Волновал его и вопрос отношений с женщинами.
- Это понятно.
- Вот. Он пришел ко мне. Я уложил его на обследование в больницу, просто счел необходимым это сделать. Вылечить, конечно, не вылечил. Потому что, это возрастные изменения, а побеждать их медицина не может. Однако, привести кое-что в норму все-таки удалось. То есть, Павел Васильевич вышел из больницы менее больным, нежели чем пришел сюда. Я понятно формулирую?
- Да-да.
- Хорошо. Тогда, перед выпиской, помниться, я имел с ним серьезный разговор, где постарался объяснить ему сложившееся положение. Говорил о профилактике, умеренности и тому подобное. С того момента, один раз в полгода, он обязательно наведывался ко мне. Иногда я укладывал его в стационар. Иногда, но такое было, наверное, все пару раз, я позволял ему проходить амбулаторное лечение. Но это только из-за его горячих просьб. Там у него что-то не ладилось на роботе… Понимаете?
- Понимаю.
- Так продолжалось достаточно долго, а потом Афанасьев пропал. Приходит назначенное время, а он не появляется и даже не звонит. Я подождал месяц и позвонил сам. Несколько раз звонил, но никто трубку не брал. Я как-то отвлекся, были какие-то дела, но периодически все равно продолжал звонить. Один раз поймал. Помниться, даже шумел на него, говорил о безответственном отношении к здоровью. Ну, и все такое прочее. Он пообещал прийти, но увы. Я позвонил ему на работу, и там мне сказали, что он куда-то уехал. Потом у меня был отпуск, потом я сам уезжал – защищался. Какое-то время мы не виделись. Года, наверное, полтора. А около года назад он позвонил сам. Я начал его отчитывать, и он снова пообещал мне, придет. Правда, попросил маленькую отсрочку, на пару дней.
- Пришел?
- Да. Я сразу отправил его в стационар, даже не осматривая.
- Как он выглядел?
- Знаете, не так уж и плохо. Я просто лишний раз решил подстраховаться. Побоялся, что он опять исчезнет и мне будет до него не добраться. Так что я его уложил в больницу и надо отдать должное, он не сопротивлялся, и мне даже показалось, что пошел на это с некоторым облегчением. Одним словом, он позволил мне провести полномасштабное обследование.
- И?
- Когда мне принесли результаты анализов, я был немало удивлен – они были намного лучше, чем я ожидал. Прошу понять правильно, он не стал абсолютно здоровым, просто он чувствовал себя лучше, чем должен был по моим расчетам. Но тогда я, по наивности, отнес это за счет того, что Афанасьев оказался исполнительным пациентом, который придерживается рекомендаций врача. Такое бывает, хотя и очень редко. Обычно пациенты забывает о наших наставлениях, стоит им покинуть больничную койку…

     Я следил за ним взглядом. Доктор какое-то время смотрел в окно, словно, на какой-то момент забыл о моем существовании, а потом повернулся ко мне и продолжил.
- Вообще-то, Павел Васильевич был достаточно ответственным человеком, - попробовал я вставить свое мнение, но Иван Андреевич махнул рукой.
- В отношении работы – может быть. Скорее, даже наверняка, а вот что касается здоровья, - Иван Андреевич отрицательно покачал головой.

     Мне нечего было возразить, и он продолжил.
- Из больницы я его, конечно, не выпустил. Хоть он и выглядел лучше, но все равно, некоторые отклонения присутствовали, и я взялся за их исправление. Прошло несколько дней. Я периодически навещал его, разговаривал с дежурным по этажу, с медсестрой, понимаете?
- Да.
- Отзывы были положительные. Он соблюдал режим, не работал, гулял. Вот если бы я не знал его, точнее, если бы мы не были так долго знакомы, то я не обратил бы внимание – а он явно хандрил, был какой-то равнодушный ко всему и ко всем. В нем не было его обычного азарта…

     В тот момент я подумал, что врач это заметил, а мы, ну, коллеги, друзья и ученики, даже и не обратили на это внимания. А ведь Афанасьев действительно хандрил в те дни.

- …разговаривать, но ничего вразумительного он ответить не смог. Я подумал, что он просто скучает без работы. Анализы показывали некоторое улучшение, но я по-прежнему не отменял своего запрета. А главное было в том, что он и не настаивал. Можете себе представить, он явно не хотел возвращаться к работе…

     Это было поразительно, вот, сколько я знал Афанасьева, никогда не слышал о нем ничего подобного. Он – и не хочет работать.
- Мне бы радоваться за него, а я чувствовал тревогу. Передо мной словно был не тот Афанасьев, которого я знал. А потом появилась та рыжая бестия…
- Кто?
- Ее звали Марина, а вот фамилия…, - Иван Андреевич задумался, силясь вспомнить фамилию.
- Вельская, - подсказал я.
- Да, точно. Именно Вельская. Она так и представилась тогда в палате. И вот когда я ее увидел, я все понял. Все встало на свои места. Афанасьев тосковал, потому что был влюблен в эту вашу Вельскую.
- Но…
- Догадываюсь, что Вы хотите сказать. Павел Васильевич творческая личность, к тому же свободный мужчина.
- Ну, собственно говоря, да, - я подтвердил догадку Ивана Андреевича.
- Мы взрослые люди, вот и представьте себе женщину, молодую, красивую до нельзя и Афанасьева. Это надо понять.
- Безответная любовь…
- Олег Владимирович, Вы не поняли, его чувство не было безответным. Меня как раз пугало именно это. Между ними был роман, серьезный. Когда до меня это дошло, я разговаривал с этой дамой. Подробностей я уже, конечно не вспомню. Но я просил ее поберечь моего пациента. Уж не знаю, насколько они придерживались моих наставлений, - Иван Андреевич вздохнул, - скорее всего, они про них и не помнили. Но то, что я видел, меня и удивляло, и радовало одновременно. Павел Васильевич явно шел на улучшение, и уже через пару недель, я не имел ни одной более или менее серьезной причины удерживать его здесь. Я дал распоряжение на выписку, при чем сделал это абсолютно сознательно. Да я и сейчас, не считаю это ошибкой. Короче я отпустил его.
- Иван Андреевич, а не обращался ли Павел Васильевич к Вам с какой-нибудь необычной просьбой?
- Необычной, - доктор подумал, словно сомневаясь в чем-то, а потом сказал, - знаете, да. Даже не с одной, а скорее с двумя. Перед выпиской, помниться, он спросил меня, при чем выглядел при этом смущенным, и даже слегка покрасневшим, Он спросил, имеет ли он возможность стать отцом в таком возрасте и при таком состоянии здоровья.
- Отцом! - воскликнул я.
- Именно.
- И что Вы ответили?
- Правду. Я сказал, что с функцией воспроизводства у него все в порядке.
- А второе?
- Второе. Он еще спросил, сколько он сможет еще прожить. Этот вопрос, насколько я понял, он напрямую связывал с первым. Ответ был мой несколько расплывчатым, но я с большей или меньшей уверенностью говорил тогда о десяти, пятнадцати годах. Так он выглядел, на тот момент, и это подтверждали результаты обследования.