Наваждение

               
 
    Когда-то, много лет назад я работала в ТПИ – Таджикский Политехнический Институт на кафедре начертательной геометрии. Заведующим кафедрой был Локтаев  Александр Иванович – человек неординарный, во многом оригинальный. Педагог он был классный. Не понять эту непонятную для студентов дисциплину в его изложении было невозможно.

 Он объяснял так, что: во-первых – заслушаешься; во-вторых – засмотришься; в-третьих -  удивишься. Он вел лекцию как выдающийся актёр, рассказывающий детективную историю. А мимика! Человек он не молодой, худощавый, интеллигентный, очень подвижный, с очень серьёзным выражением лица.

  Он поворачивался к доске, брал мел, и поворачивался к аудитории уже другой человек: помолодевший, с горящими глазами, с хитроватой улыбкой. Засучив немного рукав с мелом, взмахнув рукой, он начинал говорить о точках, их проекциях, о прямых и непрямых линиях и аудитория заворожёно наблюдала  за его жестами, мимикой, за линиями, безукоризненно выполненными на доске.

 
   У нас на кафедре работала и его жена, Евгения Терентьевна. Она вела черчение. Не знай этого, никогда бы и не подумал, что они муж и жена. Но это касалось только служебных отношений и в рабочее время. Когда же мы устраивали праздничные застолья,  то тут уж они друг друга называли только Женечка и Сашенька. Относились они друг к другу очень внимательно, заботливо, были очень предупредительны.

 Смотрели влюблёнными глазами друг на друга: ну, чисто – молодожёны. Я, глядя на них, мечтала: «Вот бы и нам с мужем в старости так относится друг к другу всем на зависть». На белую зависть.

  Застолья мы с моей лёгкой руки в то время устраивали часто, используя различные поводы. Александр Иванович любил и подразнить Женечку, рассказывая о ней какие-нибудь смешные случаи. Благодаря этим застольям, он познакомился, а впоследствии проникся большим уважением и симпатией к моему мужу.

 Когда мы решили купить машину и встали на очередь, он начал учить Сергея вождению, чтоб к покупке машины уже уметь водить её и иметь права. Очень много давал забавных и дельных советов, обладая особой наблюдательностью.
 
   Так, например, он говорил: «Смотрите, Серёжа, если в машине, едущей  впереди вас, сидит водитель в тюбетейке, то не смотрите на поворотные огоньки, смотрите, куда поворачивается тюбетейка, ибо туда повернёт и машина». Как перекрёстки проезжать, прячась за другую машину, как уходить от столкновения при резком торможении впереди идущей машины, ну, и прочее.

 Кстати, о последнем. Я вот никак не пойму, почему очень часто водитель стремится обогнать вас, усердно так стремится, а обогнав, тут же перед вашим носом резко тормозит и прижимается к обочине. Никак не пойму: зачем обгонять? Зачем торопиться к обочине, создавая тяжелейшее напряжение, а иногда и трагическое для обгоняемого водителя. Ну, это так. Лирическое отступление.

 Просто, Александр Иванович учил это предусматривать. Он был великолепным инструктором. Кстати, учил он Серёжу  на своей «Победе» первых выпусков. Если выпускать эти автомобили начали в 1946 году, где-то в 1948-49 г. он её и купил. Он говорил, что за 15 лет, что он на ней ездил он не допустил ни одной аварии. Машина ни разу не была в починке.

 Следил он за своей «Старушкой», как он её называл, весьма тщательно. Когда же случалось что-то поправить, заменить, он всё делал сам – не доверял никому, и Сергею говорил: «Купите книжку и  изучите. Лечите своими руками и своей головой». А что у Сергея хорошая голова, он не сомневался.

  Пришло время, и я уволилась из института. Я перешла в ГПИ – проектный институт, где работал и Серёжа, но наши отношения с Локтаевыми пока ещё были довольно близкими. Они нас приглашали на дни рождения Евгении Терентьевны. Свои дни рождения Александр Иванович не отмечал, так как это «не его заслуга».

 Зато он отмечал годовщины своей трудовой деятельности. «Вот уже 25 (26….30…) лет моей трудовой деятельности. Прошу выпить за мой добросовестный труд, за мой скромный вклад в дело воспитания молодых кадров для нашей республики!» Он очень гордился своей трудовой деятельностью.
 
   Постепенно, как это обычно и бывает, встречи стали реже. У нас свои друзья, свои интересы, свои планы. Но, мы были в курсе их семейных перемен. Вот уже Наташенька-дочка Александра Ивановича, его гордость, его любимица, красавица, умница, окончила школу с золотой медалью и уехала в Ленинград учиться. Вот уже Серёжа – старший сын окончил институт, уехал в Ленинабад.

 Там живёт, работает, женился, ждут пополнения семьи. Только о другом  сыне он говорил неохотно, с горечью и болью. Ибо Алексей пристрастился к алкоголю. Женечка стала часто прибаливать: сказывается беспокойство за Алексея.

 Александр Иванович решил построить собственный дом, Квартиру оставить Алексею. Решил, сделал – это принцип Александра Ивановича. Удивительно, но очень немолодой человек почти самостоятельно выстроил замечательный особняк.

 Я уж не говорю, что каким-то странным образом, ему под частную застройку выделили участок почти в центре города, на центральной улице. «Женечке очень нравится моя идея с погребом» или « Женечка приветствует гараж под домом».

 Все его идеи жене очень нравились, но от некоторых она его всё же отговаривала, опасаясь за его здоровье, которое он расходовал без оглядки, желая скорее закончить замечательный домик, и этим доставить удовольствие своей ненаглядной Женечке. А Женечка, в свою очередь желала скорейшего завершения строительства, ибо идеи у мужа нескончаемы, а уже хочется покоя.
 
  Какое-то время Александр Иванович не звонил нам. И вдруг, звонок.
  - Серёжа. Вы не знаете, что Женечка умерла? Нет? Да, я же вам не звонил. Умерла, моя девочка.
  - Александр Иванович! Примите наши соболезнования. Как же так.
  -  Если можете, приезжайте с Ларисой. Желательно быстрее. Всё и расскажу. Приезжайте, очень жду.

  Собираясь, мы всё же позвонили Мусе, Марии Григорьевне. Она всё еще работала вместе с ним. Она рассказала, что Евгения Терентьевна ушла на пенсию. Локтаев говорит: «Я без работы не смогу жить». Выглядит он хуже: устал от стройки. Кстати, никто не подозревал, что он такой домище отгрохает, причём - всё сам.

 Евгения Терентьевна умерла скоропостижно. Что-то с сердцем. Похороны были очень скромные и малочисленные. Он сам никого не звал. Как смогли, сами всё организовали. Он не хочет никого видеть, замкнулся. С этими новостями мы и поехали к Александру Ивановичу.

  Встретил он нас приветливо. Выглядел он очень уставшим, похудевшим, хотя и так-то был достаточно худосочным. Стол был накрыт скромно: что-то из выпивки, бутерброды, фрукты.
  - Извините, ребята. Я никого не хочу видеть, а вот вас захотелось.
  Он тихо утёр слёзы.

  - Нет моей Женечки. Как я буду без неё жить? Помянем? Я то в этом не смыслю. Поминки! Поминки, как праздник какой-то. Может так и надо? Только не понимаю, зачем.

  - Понимаете, Александр Иванович! Большинству людей в эти первые дни очень трудно, тяжело. Поминки – это люди, друзья, хлопоты: всё отвлекает от горьких мыслей. Опять же на поминках говорят о человеке, о его заслугах всё хорошее. Говорят, что в эти первые дни после ухода человека в другой мир, там наверху идёт борьба за его душу. Помните у Лермонтова в «Демоне»: Он говорит о неверности Тамары, а ангелы защищают её, ибо он её толкнул на измену, но во сне, когда она не владела разумом. Вообще, я не очень хорошо помню, но суть в том, что об умерших надо говорить как можно больше хорошего, чтоб не дать дьяволу посягнуть на его душу.

  - Нет, Серёжа, я в этом ничего не смыслю. При чём тут душа? Душа – это совесть. Если есть совесть, значит, есть у человека душа. Нет совести – этот человек бездушный.
  - А вы слышали, что душа материальна? И она, действительно, покидает тело человека после его смерти?

  - Это кто же такое говорит? Церковнослужители?
  - Нет, американские учёные. Они на особо точных весах взвешивали умирающего человека. Естественно, не одного. Вес был, был определённый, зафиксированный. Приборы показали, что человек умер, и через какое-то время его вес уменьшился. За счёт чего? Учёные считают, что за счет, того, что душа улетучилась.

  - Что? Это где-то напечатано? Не может быть! Найдите, пожалуйста, эту статью – это интересно.
  - Хорошо, Александр Иванович! Только сейчас нам пора домой. Мне ещё по работе к утру нужно кое-что закончить.
 
   Александр Иванович засуетился, заохал, что вот теперь по его вине Сергей не будет спать, а это вредно для здоровья. Просто, разнервничался. Пришлось его успокаивать, убеждая, что работы немного, но надо закончить. Успокоили, как смогли и пошли домой. Прощаясь, он повторился: « Никого не хочу видеть, а вас очень хочу. Если, сможете, приезжайте».

  - Звоните, и мы будем тут, как тут.
Прошло совсем немного времени, если точнее, то дня два. Звонок. Александр Иванович, как нам показалось, плача, просит нас приехать. На душе стало очень тревожно, и мы быстренько отправились «на помощь». В этот раз Александр Иванович был совсем плох. Выглядел очень уставшим и подавленным.

  - Что случилось?
  - Простите меня, я не выдержал больше, и опять вас обеспокоил.
  - Ой! Да о чём вы говорите?! Надо, значит – надо. И не церемоньтесь, пожалуйста.

  - Я в прошлый раз не решился вам рассказать всю правду. Но ваш визит дал мне однодневную передышку, а теперь всё началось снова.
  - Господи, Александр Иванович, да не тяните, объясните, в чём дело?
  - Да я не знаю, как объяснить. Затрудняюсь. Ой! Что ж это я вас у порога держу? Проходите в комнату, раздевайтесь, а я соберусь с духом.

  Мы сели за столик. В этот раз за журнальный, опять скромно накрытый. Видимо, Александр Иванович решил, что за журнальным столиком уютнее, когда мало яств. Мы молчим, ждём, когда он решится поведать нам о своих переживаниях. Наконец он вздохнул, и мы поняли, что он готов.

  - У меня привидение живёт, - сказал он тихим шёпотом. – Даже не привидение, а почти живая Евгения Терентьевна.
   Он выжидательно и внимательно посмотрел поочерёдно на нас. Мы молчали, не зная, как реагировать на необычное признание. Ведь Александр Иванович, в принципе, ни в какие привидения не верил. Не мог верить. И … вдруг! Такое заявление!

  - Понимаете, Евгения Терентьевна здесь живёт. Ходит, что-то делает. Только со мной не разговаривает. Я её боюсь. Я себя боюсь. Мне кажется, что я схожу с ума.
  - Подробнее можно? А то мы что-то не очень понимаем ситуацию.
  - Серёженька, Ларисочка, я в вас верю. Я верю, что вы меня правильно поймёте. Вы умные, чуткие.

  - Почему вы её не зовёте Женей, как раньше?
  - Но это ведь не Женя. Это – призрак. Но как живой. Хотя, когда я пытаюсь с ней поговорить, выяснить, чего она хочет, то обращаюсь к ней по имени. Она так мечтала об этом доме, так хотела почувствовать себя «маленькой хозяйкой большого дома», что не может отсюда уйти, расстаться с мечтой. А? Как вы думаете?

  - А что она делает? – спросила я.
  - Я вхожу, иду на кухню, она стоит у плиты или у стола, хлопочет с едой. Но ни на плите, ни на столе ничего нет. Повернёт ко мне голову, посмотрит, и продолжает, как ни в чём не бывало. Я не могу войти в кухню, не могу ничего приготовить, сижу на сухомятке.

 Если я долго туда не захожу, то могу увидеть её в комнате: у шкафа или  у серванта. Если я вошёл в пустую комнату, и лёг в постель, она появляется в дверях и стоит, прислонившись к дверному косяку. Я больше не могу выдержать её постоянного присутствия. Спрашиваю: «Женя, скажи, чего ты хочешь? Что мне сделать, чтоб ты оставила меня в покое? Или хочешь, чтоб я к тебе ушёл, руки на себя наложил?»

  - Ой! Что вы такое говорите? Типун вам на язык. Чтоб больше ей такое не предлагали.
  Тут Сергей спрашивает:
   - А сколько дней прошло со дня её смерти?
  Начинается подсчёт.
 
  - Девять дней! Девять дней душа на земле. Она тело покинула, а землю нет, то есть жилище, где она проживала, когда была в теле, ещё не покинула.
  Александр Иванович с надеждой стал смотреть на нас. Немного даже повеселел.

  - Значит, если день смерти не считать, прошло шесть дней, если считать, то – семь. Значит, осталось максимум три дня. Сегодня выбрасываем – сегодня вы у меня. В прошлый раз, в тот вечер, когда вы были, она не приходила. Вы ушли, я заглянул на кухню – никого. Пошёл в спальню – тоже никого. Хоть вас просить пожить у меня.

  - Знаете, Александр Иванович, - говорю я, - может, вы сами вызываете её облик?  Вы входите на кухню, ожидая, её увидеть. Вы её представляете: как она стояла у стола, у плиты. Вы представляете очень наглядно, у вас же, как вы сами говорили, отличное пространственное мышление: что не видите, то домысливаете. Так, может, вы Евгению Терентьевну видите в своём воображении?

  - А что? Вполне может быть. Я действительно вижу иногда просто реально. Вот, например, при строительстве дома, я просто совершенно реально представлял, как будет выглядеть кухня, спальня, подвал и т. д., и к этому стремился. Так! Как же мне избавиться от собственных видений?

  - Когда идёте на кухню, представьте себе, что Евгения Терентьевна в зале. Хорошо представьте, а только потом входите.
  - Ой! Лариса, дорогая вы моя! Спасибо! Так я и сделаю.
  - В крайнем случае, не отчаивайтесь, придётся потерпеть два дня.
 
 Мы распрощались и,  довольные тем, что мы помогли человеку, так нам казалось, поехали домой.
  Прошло три дня. Звонок! Мы приготовились слышать слова благодарности, так как все позади, а слышим рыдания.
  - Приезжайте!

Едем. Что ещё могло случиться? Прошло уже десять или одиннадцать дней! Всё должно образумиться.
  - Как хорошо, что вы приехали! Простите, простите меня - старика. Нет у меня сил. Нет сил. Схожу с ума. Она из кухни вообще, по-моему, не выходит. Я сплю в зале, в спальне боюсь. И знаете, я точно, схожу с ума. Я уже представляю себе, как она ляжет рядом со мной: холодная, мёртвая
.
  - Опять представляете себе! Я же вам сказала: когда идёте на кухню представляйте, что она в спальне, когда – в спальню, представляйте её на кухне.
  - Ничего не получается. Ничего!

  Бедный, Александр Иванович! Сейчас бы пошёл в церковь, поставил свечку, поговорил со священником, освятил все помещения в доме, может, всё бы и кончилось. Но, по тем временам так никто не делал и не знал, что так надо. Локтаев был прожжённый атеист, но в таком состоянии он, пожалуй, и на молитву бы согласился.

  - Так, - говорит Сергей. – Я, наверное, неправильно вспомнил. После девяти дней отмечают сорок. Почему? Может, дух умершего бродит по земле до сорока дней? И ещё: Александр Иванович, надо, видимо соблюдать традицию: надо было девять дней отметить хоть очень скромно, но надо было.

 Может, она вот и готовит всё для себя, раз вы о ней не побеспокоились? Скажет: жадный оказался Саша, даже по рюмочке не выпили за помин души. Как плохо, что мы ничего не знаем: что думают наши близкие, чего хотят? Вот и они мучаются, и мы. Остаётся ждать и мучится ещё тридцать семь дней и постараться представлять всё, как Лариса советует.

  - А ещё, вызовите Сергея. Пусть у вас поживёт немного. Позовите Лёшу. День, другой, а там и сорокодневка кончится, - посоветовала я.
  - Хорошо, мои дорогие, но и вы меня не забывайте.

  Мы приезжали к нему два раза в неделю. На выходные прилетал Сергей. Лёшку он один раз пригласил и очень об этом пожалел. Чуть до милиции дело не дошло. Евгения Терентьевна вела себя, как и прежде. Александр Иванович терпеливо выжидал этот срок. Он стал спокойнее, и мы тоже начали успокаиваться.

 Вот и прошли сорок дней, но ничего не изменилось в доме Локтаевых. Серёжа говорит: «Надо что-то делать. Я за эти полтора месяца так всё запустил. Не знаю когда навёрстывать. Наш отпуск под вопросом». У меня то же самое. Прошла неделя. Звонок.

  - Ну вот, начинается новый цикл. Что отвечать? А! Александр Иванович, здравствуйте. Что, что? – Сергей кивком приглашает меня к телефону. Я прижимаю ухо к трубке.
  - Хочу извиниться за доставленные хлопоты, поблагодарить за поддержку в трудную минуту. Это дорогого стоит. И хочу обрадовать вас: я с собой великолепно справился. Почему? Как? Я её понял. Понял. И всё встало на свои места.

  - Извините, но мы ничего не понимаем.
 На том конце провода слышен смешок.
  -  Всё просто. Как, кто это сказал? «Всё гениальное – просто». Альберт Эйнштейн? Правильно сказал. Хи-хи. Просто, у меня изумительная жена… была. Она знает, что я не выношу одиночества, просто катастрофически не выношу, вот и составляет мне компанию. Я уже начинаю привыкать, что разговаривать она не может, но я-то могу. А её ответ я почти всегда могу угадать. Как просто. А я – старый дурак, плохо о ней думал. Вы были правы, Серёжа, когда говорили, что плохо, когда мы не понимаем близких. Вот я, наконец, понял, и всё встало на свои места. Приходите, как только сможете.

  - Ну, как тебе такой поворот?
  - На Локтаева вполне похоже. Удивительно, как он раньше не пришёл к этому выводу?
  И мы решили в ближайшие дни проведать его. Вот и уже родной дом. Что-то он уже и смотрится по-другому. Тогда казался серым и тоскливым. Сейчас он выглядит гораздо веселее. Александр Иванович встретил нас радостно, весело. Пригласил к столу, который он накрыл по-праздничному.

  - Мы с Женей теперь отлично ладим: если мне надо что-либо приготовить, она отходит в сторону и не мешает. Если мне на кухне ничего не нужно, она там хлопочет у плиты. О! вот она уже у плиты.(Почувствовал, что ли?) Хотите посмотреть? Правда, раньше при вашем появлении она удалялась. Посмотрим, как теперь. Пошли, Серёжа. Лариса, вы как, с нами?

  Сергей человек безотказный. Он послушно поплёлся за Александром Ивановичем. А я попыталась встать, как Крылов Иван Сергеевич, да так же, как и он, не встала. Через минуту мужчины вернулись. Александр Иванович был на седьмом небе, чего не скажешь о Сергее.

  - Видели, да? Вот. Небось думали: у Локтаева крыша поехала? А? Признайтесь, Хи-хи. А я то в норме. Я начинаю привыкать к моей новой системе. Жени уже не пугаюсь. Она же обо мне заботится. Бедненькая! Как ей это достаётся? Как вы думаете? Отпрашиваться надо, или там свобода передвижения? Жаль, что ей нельзя говорить. Сколько бы мы интересного узнали, да? Сергей перевёл разговор на другую тему, а там уж и уходить пора.
 
  - Ну, что ты там видел?
  - Всё так, как он и описывал. Стоит у плиты и что-то руками колдует. На меня и не взглянула.
  - А что? У неё и глаза открыты?

  - Ой! Не знаю. Я как-то не подумал, всё ждал, что она повернёт голову. Слушай, совсем, как живая. Конечно, можно рехнуться. Хотя,…совсем не страшно.
 В выходные прилетел Сергей из Ленинабада. Пообщавшись с отцом, он позвонил в Ленинград сестре. Прилетела Наташа. Она тоже видела мать в комнатах. На неё это произвело удручающее впечатление, так что она пару дней прожила у брата Алексея.

   Что-то долго не звонит Александр Иванович. Мы уж стали волноваться, как вдруг Сергей встретил  Серёжу («Что ни рожа, всё – Серёжа» - народная пословица.). Тот рассказал, что всё, что творится в доме, плюс состояние отца так повлияло на Наташу, что она заставила отца переписать дом на Сергея и увезла папу  в Ленинград.

 Они с женой хотели переехать в столицу, в отцовский дом, но жена как встретилась со свекровью на кухне, так и уехала назад в Ленинабад. Сергей срочно продал дом и не знает, как уживаются новые хозяева с прежней хозяйкой. Может к ним она не выходит?

 Через месяц примерно мы получили от Локтаева письмо. Он доволен жизнью, особенно внучкой, которая «очень похожа на Наташеньку: такая же красивая и умная».  Писал нам регулярно: раз в два месяца, потом – в три. А через два года переписка прекратилась. На моё письмо никто не ответил.