Палач

По - темному коридору шли двое. Первый - худощавый, длинноволосый мужчина лет тридцати, в лохмотьях и грязных пятнах на теле, второй- грузный, одетый черный балахон и маску, через которые было видно лишь глаза, карие глаза, которые ни чего не выражали, словно тоже были в маске. Первый шел, еле волоча ноги, второй шел бодро, но грузно, как будто бы таща на себе груз великой ответственности.
Палач подталкивал пленного в плечо, торопил. Тот ускорялся, но потом замедлял, опять, шаг и еле плелся. И все повторялось сначала. Пленник не хотел идти, впереди его ждала плаха, впереди его ждала смерть.

- Ты же знаешь... - начал узник - тебе же не обязательно это делать. Ведь не обязательно? Да?

Он, кажется, успокаивал сам себя. Палач молчал. Он был неумолим. Словно груда камня, бездушного, мертвого, двигалась позади узника. Казалось, его уверенность в себе, его силу не сможет ни чего поколебать. Ни чего.

- Скольких ты уже убил? - спросил узник, - ты ведешь счет?

Смертник преобразовался. Он уже  не был грязным оборванцем, шедшим на смерть. Что- то в нем преобразовалось, какая- то, маленькая, незначительная деталь, изменившая его.

- Что ты чувствуешь? - спросил он - Ты же ведь человек. Ты должен же что-нибудь чувствовать. Тебе нравиться убивать? Это твое хобби?

Узник шел с высоко поднятой головой, навстречу зловонному дыханию смерти, уже не подталкиваемый палачом.

- Веселая у тебя работенка! - узник засмеялся во все горло, и его смех раскатился под сводами туннеля. Этот смех был каким-то потусторонним, металлическим и холодным. Узник шел и смеялся, понимая, что скоро умрет.
Коридор закончился. Ослепительный свет ударил в глаза узника. Тот прикрылся рукой, пока его глаза не привыкли к свету. Палача свет как будто бы огибал, не трогал, оставлял его в тени даже при ярких лучах солнца.
Эта пара шла по площади, забитой бестолковыми зеваками и прохожими, пришедшими на казнь. Они, казалось, сближались в надежде раздавить узника, а от палача разбегались в стороны, но он все меньше и меньше вселял страх, в отличие от смертника. Они поднялись по лестнице и повернулись лицом к гомонящей толпе. К безжалостной, зверской толпе. Она ликовала. Слышен был свист, крики и смех, кто-то кричал: "убей его", "убей".

Узник улыбнулся, поднял руки вверх и закричал:

-Народ! Вы все! Я вам не завидую. Наконец-то я свободен, а вы и дальше будете влачить свое жалкое существование, боясь попасть сюда. Удачи вам!
Узник положил голову в ложе на дельятине и улыбнулся. Палач, казалось, замешкался, но, тут же встрепенулся, подошел к рычагу и потянул на себя. В одну секунду огромное лезвие с противным звуком упало в низ, и голова узника покатилась к ногам, уже затихшей, толпы. Она смотрела омертвевшим взглядом на голову, и тишина волной прокатилась по собравшимся на площади.
Палач исчез незаметно. Вроде он был, а потом раз - и нет. Он быстрым шагом устремился домой, к себе, избегая людных мест. Он изменился. В его взгляде скользила тоска, мертвая, изголодавшаяся по тихой и спокойной жизни, тоска.
Он зашел домой, сбросил с себя маску. Его лицо было словно выдолблено из камня, и лишь глаза, лишь глаза выдавали его грусть, смертельную грусть. Палач подошел к стене, где были вырезаны имена людей. Он провел по надписям ладонью, и словно заново почувствовал боль и страх тех людей. Палач взял нож и вырезал новое имя. По его щеке потекла слеза.

Он отошел от стены, бросил последний взгляд и ушел в другую комнату, где висела веревка. Где висела удавка. Где висело его спасение. Его билет в спокойную жизнь.