Солдат хотел снимать кино

 СОЛДАТ ХОТЕЛ СНИМАТЬ КИНО
Не знаю, случилось ли что с ним, больной ли лежит. Нас разделяют тысячи километров. Вот уже несколько месяцев не выходит у меня из памяти Николай Ефимович Черепанов. По утрам, когда готовлю себе завтрак, непременно вспоминаю Николая.

В шестидесятых годах прошлого века мы вместе  работали в районной газете в Усть-Чарышской Пристани на левом берегу реки Обь, на Алтае. Он – фотокорреспондентом, я – заведующим отделом. Лет десять назад написал я письмо в редакцию, спрашивал обо всех, с кем работал. Но ответа не получил. Как он любил говорить, «и к бабке не ходи». Если моих сверстников осталось «раз, два и обчелся», а мне всего восемьдесят, то он лет на пятнадцать меня старше. Фронтовик, всю войну прошел.

Сейчас о тех, кто воевал, независимо от того, где, когда, с кем, говорят, что с ними должны работать психологи. Дескать, на войну уходит один человек, а возвращается совсем другой. А тем, кто вернулся домой после Великой Отечественной войны, разве не нужна была помощь психолога? Еще как нужна была! Но никто, казалось, бывшими фронтовиками не занимался. Иногда среди зимы давали Николаю путевку в санаторий: «нервы подлечить». Но это бывало очень редко.

О Черепанове не скажешь, что он психически неуравновешен или расстроен. Мне казалось, что его вообще трудно вывести из равновесия. Странности, конечно, кое-какие за ним наблюдались. Он сам мне о них рассказывал. Но они скорее смешные, чем вредные.

Он считал себя художником. И даже где-то режиссером, способным снять кинофильм. До редакции работал в быткомбинате фотографом и художником. Брат его двоюродный, тоже Черепанов, был художником в Доме культуры. Там иногда собирались любители поиграть в шахматы. И Николай туда захаживал. Иногда играли на интерес: проигравший покупал бутылку водки.

В тот день супруги Черепановы ждали гостей: у жены, Анны Афанасьевны, день рождения. Мать со снохой занялись приготовлением закусок, а Николая отправили за водкой и шампанским. Из дома он вышел заранее, часов за пять до торжества. Имея в запасе время, заглянул к шахматистам. Сыграл партию - и выиграл! Сыграл вторую, третью – и эти выиграл! Обычно у него бывало с попеременным успехом.

- А тут я вдруг почувствовал, что сегодня никто меня не обыграет! - рассказывал он мне, похохатывая.

Уже и коллективно играли против него. Но он побеждал и побеждал! Разумеется, не одну бутылку водки выпили.   

Расходились поздно вечером.

- Прихожу я домой и ничего не могу понять, - вспоминает Николай. - В зале столы сдвинуты, на них тарелки, закуски, бутылки. Жена выходит из спальни. Я спрашиваю: «Что случилось? Что тут было?» Она говорит:

- Праздновали мой день рождения!

- Только тогда я вспомнил: «Черт побери! Как я мог забыть? Меня же за водкой отправили!» Извинился перед женой, поцеловал ее. А стыдно как было!

Видел я у него начатую картину - пейзаж. Когда я зашел за ним, чтобы отправиться на рыбалку, он показал свою мастерскую. В узкую, метра полтора в ширину, светлую комнату мы вошли из зала. Наружной стеной в ней служила огромная застекленная деревянная рама. Была зима, но в комнате было тепло и светло.

- Чтобы цвет красок правильно видеть, нужно дневное освещение, - пояснил Николай.
 
После войны любые материалы были дефицитными, а реактивы для фотолаборатории – тем более. За ними приходилось ехать в Барнаул. По доверенности быткомбината получили они с заместителем директора проявитель, закрепитель, фотопленки и, уложив все в небольшой чемоданчик, отправились к Оби, чтобы добраться домой пароходом. По пути у них – большой и шумный базар. Там купили пирожков, газированной воды. На узком подлокотнике у закрытого киоска поставили чемоданчик и стоя покушали.

О чем-то оживленно беседуя и даже споря, уже подходя к реке, они спохватились: чемоданчик никто из них не взял! Понадеялись друг на друга! А в нем фотоматериалы – цены им нет! Бегом пустились на базар, совершенно не надеясь на чудо. Толпы людей шли в обе стороны мимо киоска. А на подлокотнике как стоял, так и стоит их заветный чемоданчик. Не зря же говорят: если хочешь что-то спрятать, помести его на самое видное место!

- Может и хотел кто-нибудь прихватить, да думал, что это – подстава, для легковерных! 

Как художник быткомбината, оформлял он однажды вход в городской парк. Не мудрствуя лукаво, по обе стороны прохода сложил из камня, оштукатурил и побелил объемные тумбы, а верх каждой увенчал шарами. Поскольку металлических штырей под руками не оказалось, закрепил их временно деревянными. Да потом и забыл о них.

А однажды среди ночи разыгралась сильная буря. Ветер рвал деревья и сотрясал дома. Николай проснулся от грохота, и первое, о чем подумал – о шарах! Они уже года два стоят над тумбами. «Свалит их ветром. Какой позор! Будут говорить, что схалтурил!» Преодолевая сопротивление урагана, рискуя быть травмированным, он прибежал в парк. Шары стояли на месте. Успокоившись, вернулся  досыпать.

Зимой мы часто ходили с ним на рыбалку. Это – лучший способ для восстановления психического здоровья. Были как-то на лесном озере, обрамленном высокими заиндевелыми пихтами. Стояла необыкновенная тишина, белое безмолвие. Вдоль противоположного берега бежит лошадка, запряженная в легкие санки. Красота вокруг – завораживающая. Именно она вспоминается мне по утрам, и мы с Николаем на озере. И то, как мы любуемся природой, а Николай мечтательно произносит:

- Вот бы на кинопленку заснять!

И все время ему хотелось что-то снимать. Но возможности для этого не было. Райцентр несколько лет не существовал – его присоединяли к другому району. Теперь его только что восстановили. Редакцию тоже заново создали. Я, уже опытный газетчик, приехал в райцентр из-за желания жить на берегу большой реки. А Николая пригласили в редакцию как опытного фотографа. Он был доволен таким поворотом судьбы.

Надо ли говорить о том, что оба мы были заядлыми любителями-рыболовами. Особенно нам нравилась зимняя рыбалка. И никакая непогода нас не останавливала. Казалось, что Николай и подо льдом видит, где стоит рыба. Как-то было ветрено, мела поземка. На реке можно было найти защищенное место. А иногда мы сами создавали затишек, делая защиту из снежных «кирпичей». Но Николай отправился к крутому яру, над которым ветер гнал снег как через трубу. Попав на простор реки, воздушный поток терял силу. Снежная пыль оседала, превращая нас в снеговиков. А нам было весело: окуни хорошо клевали!

Тогда же Николай рассказал случай на рыбалке.

- Уже домой я направился. И решил: вот еще здесь лунку выдолблю, проверю клев, и конец рыбалке. Только опустил под лед мормышку – окунь схватил. И давай я таскать их одного за другим! Подряд штук двадцать! Крупные такие! Идут в мою сторону трое рыбаков. Чтобы им не показать уловистое место, я быстро, перебежал в сторону и долблю новую лунку. Они подходят и смеются надо мной:

- Ты что это – здесь мелко, подо льдом только песок!

- Ничего, - отвечаю. - Проверить надо.

- Мужики ушли, я подбегаю к старой лунке, играю мормышкой в воде. И ни одной поклевки! Вот так-то жадничать! Ни себе, ни людям.

Детство Николая прошло на границе с Монголией.

- Монголы рыбу не ловят и не едят. Зато наши, русские, поедут на озера, возами привозят щук, окуней, карасей! Только когда Советская власть укрепилась, нас оттуда отселили. Так мы оказались в Усть-Чарышской Пристани. Здесь я семилетку оканчивал. Отсюда был призван в армию, в полк связи. А там – и на фронт.
- Ты думаешь, что война – это только стрелять и ходить в атаку? Это такая особая жизнь. В ней много трагического, но много и смешного. 

- Полком нашим командовал Герой Советского Союза. Герой он и всегда герой. Наш командир ничего не боялся. Однажды начался массированный артобстрел. Связь прервалась. Я бегу, осматривая кабель, ищу повреждение. А в лесу снаряды рвутся, противопехотные мины над головами взрываются, осколки вокруг так и свищут. Но наше дело солдатское: любой ценой дать связь!

И тут, в этом аду, бегает наш командир. Будто и не война и не обстрел, а дождик: он ни на что не обращает внимания. Кричит нам:

- Ребята! Вы другой сапог не видели?

Мы смотрим, а у него под мышкой немецкий хромовый сапог, и в нем нога по колено. Он был франт. Подруга у него, военврач, - тоже Герой Советского союза. Нашел он и второй сапог. Ну, как тут не посмеяться!

Между боями ходили мы в дозор. Однажды окоп был на берегу ручья. Ранняя весна, холодно, сыро. Сидишь, окоченевший, ни ног, ни рук уже не чувствуешь. Смена приходит, сваливает тебя на спину и оттаскивает. А ты уже сам кое-как становишься на четвереньки, потом на ноги и - в землянку, отогреваться. Никто не кашлял даже.
Один солдат все же заболел: куриная слепота на него напала. Значит, ночью его в дозор посылать нельзя, он ничего не видит. От этого нам чаще ходить приходится. Прошла неделя, другая, а он все болеет, в медсанбат ходит. Заметили: возвращается в темноте и не блудит.   

Тогда решили его проверить. Когда ушел он в медсанбат, на тропинке выкопали яму и стали ждать. Стемнело. Возвращается этот больной, подошел к яме, постоял, обошел ее стороной и отправился дальше. Тут уж ребята выскочили и так его «полечили», что он навсегда забыл о куриной слепоте.

Когда стали наступать – свои трудности образовались. Штаб полка ушел вперед, и кабель связи нужно было смотать. Он подвешен на телеграфных столбах. Вот и лезу я на каждый столб, отцепляю его от изоляторов. Да так устал, что присел отдохнуть. Огляделся – никого нет. Прицелился из карабина в изолятор и выстрелил. Кабель упал к моим ногам. Иду себе, постреливаю, наматываю кабель на катушку. И тут подъезжает генерал. «Все, думаю, попался! За порчу государственного имущества – трибунал». А он говорит:

- Покажи, как ты это делаешь? - Я выстрелил.   

- Молодец, - говорит, - хвалю за находчивость!

И уехал. А я продолжил сбивать изоляторы. Но перетрусил сильнее, чем в сражении. От генерала что угодно можно было ожидать.

Уже шли бои на городских улицах в Германии, когда я своему командиру взвода пол-литра спирту выиграл. Наши уже пробились за проспект, разделявший город пополам. И с той группой, что была за проспектом, связь прервалась. За ее восстановление отвечал другой взвод. Но как только связист побежит или поползет через проспект, снайпер его уничтожает. Погибло уже несколько бойцов. А мой командир взвода надсмехается над другим взводным. Плохо, дескать, воспитываешь связистов.

- Вот мой Черепанов давно бы уже связь наладил. Спорим по бутылке спирту, что он это сделает!

Я не знал об этом споре. Мне приказал командир дать связь, я приступил к выполнению. Вижу – на проспекте много убитых. Снайпер где-то очень удобно засел и хорошо пристрелялся. Прилег я и посмотрел вдоль проспекта. Он ровный, весь как на ладони. И все же в одном месте имелся почти незаметный прогиб. Я прокрался к нему и быстро пополз по-пластунски через проспект. Раза три пули чиркнули об мостовую, но меня снайпер не достал. Связь была восстановлена. Получил я тогда медаль «За отвагу».

А однажды (вот если бы в кино заснять!) совсем смешной случай вышел. В начале зимы отвели нас от передовой, чтобы привести себя в порядок, получить пополнение. Баню нам устроили в палатке, можно и помыться, и попариться. А обмундирование загрузили в специальную машину для прожарки. Чтобы вшей разом уничтожить. Всех же предупреждали, но кто-то оставил спички в кармане. Машина и запылала. А для немецкого летчика это – цель. Он начал поливать палатку и машину из пулемета.

И вот мы голые, ремнями подпоясанные, в сапогах и с карабинами в руках бежим наперегонки по морозцу в ближайшую деревню. Холодно. Я забежал в избу, стою в сенях, дрожу. Бабка набросила на меня какой-то полушубок. И тут врывается самый здоровый в нашем взводе солдат, наставляет на меня ствол:

- Снимай шубу!

Я снял. Он всегда был нахальным, и это ему даром не прошло. Был случай, когда нас немецкие танки обстреляли. Место открытое, а неподалеку недостроенный кирпичный дом. К окну приставлена широкая доска с прибитыми поперечинами. Я по ней побежал, чтобы за стенку прыгнуть. Но этот наш здоровяк догнал меня, спихнул в сторону. И в то мгновение, когда он оказался в оконном проеме, ему в спину и угодил снаряд. А меня не задело.

В редакции была старенькая легковая машина ГАЗ-69, но она больше стояла, чем была на ходу. Я привез с собой в райцентр мотовелосипед и легко перемещался по району. Николай Ефимович подумал и тоже купил в рассрочку мотовелосипед. Теперь у нас был летучий отряд. Нам был доступен любой населенный пункт и полевой стан.

Во время сенокоса переправились мы со своими велосипедами через приток Оби - реку Чарыш и приехали в совхоз. Побывали на лугах. Что интересно: в одном месте нам перекрыла дорогу широкая протока между двумя озерцами. Мы разделись, перенесли велосипеды через воду и поехали дальше. Транспорт у нас был уникальный!

К вечеру побывали у животноводов. Весна на меня действовала возбуждающе, и я чуть не влюбился в красивую доярку. Николай заторопил меня и этим спас. Мы отправились на птицеферму. Бригадиром там оказался старый знакомый Николая. В конторке, куда мы вошли, в большом котле исходило паром вареное мясо. Оказывается, коней в совхозе развелось много. На них никто не работал, поэтому часть молодняка пустили под нож и вареной кониной подкармливали кур-несушек. Бригадир и две птичницы взяли себе мяса и предложили нам. Николай подналег на угощение. Ест и хвалит! Я сослался на отсутствие аппетита и ограничился маленьким кусочком.

Бригадир пригласил нас к себе переночевать. Уложил нас на широкую кровать у дверей комнаты. Мы, уставшие с дороги, сразу же уснули. Но среди ночи Николай вскочил и выбежал на улицу, где были «удобства». Потом еще два раза выбегал.

- Это из-за конины! – предположил он.

Мы привезли в редакцию снимки механизаторов, водителей, животноводов. В моем блокноте было записей на несколько статей. В очередном номере на первую страницу поместили портрет замечательного водителя. И вдруг разразился скандал. Редактор кричал на Николая Ефимовича, а тот разводил руками и говорил:

- Как я мог знать? Из совхоза могли бы позвонить, ведь сами предложили заснять его…

За день до выхода газеты водитель повесился. Совестливый, безупречный человек, он допустил аварию. Сам остался жив, а машина очень пострадала. И никто не вспомнил о его прошлых заслугах, за которые он получал почетные грамоты и премии. Сразу объявили: будешь ремонтировать машину за свой счет! А откуда у него такие деньги? Да и обидно: в трудную минуту бросили на произвол судьбы!

Как-то проезжали мы мимо совхозной пасеки, и Николай предложил заехать, медку попробовать. Я опасался, что нас могут покусать пчелы. Мы остановились метрах в пятидесяти и обсуждали все «за» и «против». Одна пчела уже неподвижно зависла у меня перед глазами. Мне показалось, что я сшибу ее ладонью. Резко махнул рукой, а она где была, там и осталась. Мне это показалось странным. Я ударил по ней еще резче! Она опять на месте! Какая реакция! Мне бы бежать надо, а я стою. И тут пчела проверила мою реакцию: в мгновение ока она вонзила свое жало чуть выше переносицы!

Никогда не забуду, как это рассмешило Николая. Он самозабвенно хохотал, откинув голову назад. И в это время другая пчела укусила его в шею ниже кадыка. Мы вскочили на свои велосипеды и прямиком домой! Встретились утром. У меня оба глаза стали как щелки, заплыли. А у Николая никаких изменений. Повезло, говорю ему.

- Ночью чуть не умер! –  сообщил он со смехом. – Горло опухло и дыхание перекрыло. Хорошо, что дома димедрол оказался, жена спасла меня.

- Не будешь смеяться над другими! – напомнил я.

По семейным обстоятельствам я уехал из Усть-Чарышской Пристани. На память о Николае Ефимовиче осталась у меня небольшая шкатулка, на крышке которой он нарисовал охотника на привале. Рядом с ним - собака. А перед ним - речка, за которой – хвойный лес. А внутри надпись – мне в день тридцатилетия. Подержал я в руках шкатулку и удивился: оказывается, уже прошло пятьдесят лет с тех пор, как мы расстались! Но не стерлась память о хорошем человеке, бывалом солдате, художнике и фотографе. Хорошие люди не забываются!