Наследие А. Вельского 35

     Иван Андреевич достал из стола пачку сигарет и закурил.
- Оказалось, что я ошибался. Причем, практически, на весь срок, который ему отмерил, - сразу, после двух затяжек, сигарета было затушена и отправлена в пепельницу, - давно бросил, но иногда, требуется, - пояснил он мне свои действия.
- Понимаю.
- Мне не в чем себя винить, но иногда, знаете ли, накатывает.
    
     Я смотрел, как нервно Иван Андреевич ходит по кабинету, видел его состояние, и мне, честно говоря, было его жалко.
- Вот, собственно говоря, и все, что я могу рассказать по данному вопросу. Уж не знаю, смог ли я Вам помочь.
- Честно говоря, я и сам не знаю, - признался я, поднимаясь и собираясь уходить.

     Мне оставался всего шаг до двери, когда я услышал голос Ивана Андреевича:
- Олег Владимирович, а зачем Вам это? Вы говорили по телефону, что работаете с архивом Павла Васильевича, так сказать, с его творческим наследием.
- Да, - обернулся, так и не взявшись за ручку двери.
- Ну, это я понимаю, Афанасьев был творческий человек, но какое отношение имеет к его творчеству все то, о чем Вы меня спрашивали? Или у Вас есть подозрения, что смерть Афанасьева имеет какую-нибудь криминальную окраску?
- Нет-нет, что Вы. Дело в том, - я понял, что действительно следует дать некоторые объяснения своим действиям, которые со стороны, наверняка, выглядят, мягко говоря, странно, - я последнее время работал с личными дневниками Павла Васильевича, и вот там имеются странные записи. В том числе и о больнице, мне хотелось уточнить…
- Понятно, - Ивана Андреевич вернулся на свое место, некоторое время передвигал по столу предметы, словно за то время, пока он не сидел за столом, кто-то поменял их местами, а ему следует их вернуть на место.

     Я снова сделал попытку уйти, и снова неудачную.
- Мне кажется, что Вам бы следовало задать мне какой-нибудь неправильный вопрос, - негромко сказал он и посмотрел на меня.
- Неправильный?
- Да. Какой-нибудь не медицинский. А, скажем, литературный…

     Молча я вернулся на место, и внимательно посмотрел на доктора.
- Вы ведь интересовались особенностями, которые происходили в организме Афанасьева. Я рассказал Вам все, что есть в официальных бумагах, что зафиксировано документально.
- Однако, там зафиксировано не все, - я вопросительно посмотрел на собеседника.
- Да, - кивнул Иван Андреевич, - есть нечто, что я не попросту не мог включить в официальный отчет.
- Что же это?
- Язва заживает, но остается рубец. После операции остается шрам. Каждая болезнь, даже простая простуда и то, оставляет свой след.
- То есть?
- Я никогда не видел, чтобы у человек отрастал вновь ампутированный орган, а шрамы рассасывался без следа.
- Что?!
- Хотите выпить?

     Я не хотел, но чувствовал, что надо, поэтому молча кивнул. Ивана Андреевича достал из стола бутылку армянского коньяка и разлил в граненые стаканы, приблизительно по трети. Не чокаясь, молча, мы выпили, после чего доктор достал из стола два снимка, похожие на снимок рентгеновского аппарата, но только похожий. Он положил их передо мной, а сам поднялся.
- Левый снимок давнишний, сделан сразу после операции. Мы смотрели, как идет процесс заживления культи. Правый – непосредственно перед выпиской Афанасьева. Видите разницу?

     Я не видел. Тогда Иван Андреевич начал водить пальцам по снимкам, я все равно не понимал, но зато внимательно прислушивался.
- Восемь лет назад, Павлу Васильевичу была сделана операция на предмет удаления язвы основания двенадцатиперстной кишки, вот здесь, мы видим культю. А на этом снимке, данный фрагмент цел и невредим. Данные ФГС показывают, что нет рубцов от заживших язв, могу показать выписку.
- Я верю, но как же так?
- Я не знаю, - оставив снимку на месте, Иван Андреевич тяжело опустился на свое место, - если бы я сам не разговаривал с хирургом, который делал ту операцию, я бы не поверил, что она была вообще.
- Чертовщина какая-то, - пробормотал я.
- Возможно. Но это еще не все. За последний месяц, я столкнулся еще с двумя такими случаями. Если бы, я не был медиком – я бы, наверное, должен был радоваться. Но я не могу этого объяснить, следовательно, никакой радости от этого не испытываю. Я боюсь непонятного, - говоря последнее, Иван Андреевич практически перешел на шепот, - вот так-то, Олег Владимирович. Может быть, у Вас есть какие-нибудь объяснения?
- У меня?! Но я не медицинский работник. Я ведь, признаюсь, не все понял, из того, что Вы мне говорили. Кроме главного…
- А это, вовсе и не медицинская проблема. Медицина здесь совсем ни при чем…
- А что или кто при чем?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю…
- Но ведь у Вас есть своя версия. Пусть не медицинская, пусть литературная…
- Я бы не назвал это версией, скорее уж фантазия.
- Согласен даже на фантазию…
- Представьте себе текст художественного произведения…

     Было два часа ночи. Моя голова дико болела от выпитого коньяка и какого-то нечеловеческого напряжения. Мне стоило большого труда двигаться, не спотыкаясь и нормально ориентироваться в пространстве. Я почти вечность дожидался такси, а потом, следующую вечность, добирался до подъезда дома. Для того, чтобы раздеться, мне потребовались усилия Атланта, а потом я просто отключился. И если бы не дверной звонок, то, вероятно, проспал бы еще целые сутки.
    
     Я открыл дверь и замер от счастья. Единственный человек, которому я был рад, стоял передо мной. Моя Верочка. И не было никаких разговор, никаких объяснений – мы все отложили. Я даже и не представлял, что настолько соскучился. Без ее глаз, без ее губ, без ее тела. Боже мой, какой она была желанной! И спасибо тебе Господи, что эта женщина желала меня…
    
     А откинувшись на подушку, как раз, когда Верочка убежала в ванную комнату, я подумал, что, даже если мы не будем вылезать из кровати даже несколько суток подряд, того времени, которое она провела вдалеке от меня, все равно уже не вернуть. Никогда. И я пообещал себе, что никогда больше не отпущу ее от меня. И если еще кто-нибудь из ее родственников потребует ее присутствия, я обязательно поеду вместе с ней. Слишком уж коротки человеческие дни, и слишком уж расточительно мы их тратим – неоправданно расточительно…
- О чем ты так задумался, - услышал я голос вернувшейся Верочки, - я даже в ванной комнате почувствовала, как кипит твой мозг.
- Знаешь, Верочка, - я приподнялся на кровати и подложил под спину подушку, - пришла мне в голову странная, но я думаю, хорошая мысль…
- Поделишься?
- Чуть позднее.
- Ладно, - кивнула Верочка, - только не забудь.
- Не волнуйся.
- Хочешь сказать, что у тебя такая замечательная память, что из нее ничего не ускользает, - рассмеялась моя женщина.
- Ничего важного, - подтвердил я.
- Не факт, - смеясь, продолжила Верочка.
- А что такого…, - меня аж подбросило на кровати, - сколько времени?
- Девчонки придут через час.
- Действительно, чуть не забыл.
- Поднимайся, надо еще в магазин сходить…
    
     Хотите верьте, хотите нет, но я не просто соскучился по всему этому – я по настоящему тосковал. Пока был один, мне показалось на какое-то мгновение, что все, что связано с Верочкой мне приснилось. Я испугался, что могу это потерять. Вспомнил свое достаточно долгое холостое житье, и мне оно показалось самой настоящей катастрофой, которой второй раз мне уже не пережить…


* * *

     Размышляя на эти и на некоторые смежные темы, я совершал обход магазинов, поглядывая периодически на часы. Назначенный час приближался, но мне пришло в голову немного опоздать, то есть прийти уже после Анастасии и Александры, тем более, ничего такого срочного в моих сумках не было – коньяк, икра, колбаса, и отдельно – цветы…

     Девочки немного опоздали – я как раз заходил в арку, когда увидел, что они поднимаются по ступеням в подъезд. Замедлив шаг, я решил дать им фору. Достал сигареты, пристроился на засыпанной снегом лавочке и закурил. Впервые, за последнее время, бездумно глядя на окружающий мир. Я даже и воспринимал его не как мир, а так, как и положено воспринимать обыкновенному человеку. Стена дома, в подтеках, потому, что у ЖЭКа не доходят руки заново покрасить внешние стены нашего дома, да и соседних, тоже. Несколько деревьев во дворе, которые сейчас смотрятся страшными, потому, что нет на них листвы, а снегопад был давно. Вот и стоят они серо-черные. Лавочки, ожидающие весны, а пока с облезшей краской, тоже страшненькие, но все еще приемлемые для сидения. Красные от песка тропинки и дорожки, потому, что дворничиха наша, тетя Глаша, очень старательно посыпает их, заботясь о нашей безопасности. Машина, хозяин которой проживает в соседнем подъезде. Имя я его не помню, но несколько раз беседовал с ним на какие-то автомобильные темы. Такой знакомый, такой понятный мир. Такая понятная и такая знакомая жизнь. Неужели, ей может придти конец? - В это не верилось. Этого не возможно было представить. Честное слово, ничто не может развалить такую стабильность. Все, что окружало меня, не зависело не от времени, ни от правительств, ни от политики. Все это было значительно старше и сидело в нашей душе. Жизнь опиралась не столько на голову, сколько на душу. Именно она держит на себе все…
    
     Я вздрогнул. Эк меня занесло. Я мог уговаривать кого-то, но не самого себя – это глупо. Я знал – теперь уже точно знал, что этому покою, всему этому грозит страшная опасность. А еще я точно знал, что всему этому не избежать разрушения. Вторая сигарета превратилась в окурок. Я отбросил его в сторону и поднялся. Надо было идти – меня там ждали, а я хотел быть именно там.
    
- Что-то ты припозднился, друг мой, - встретила меня Верочка на пороге, - девочки уже пришли.
- Надеюсь, что они не смертельно голодны.
- Нет, конечно. Они даже гостинцы для нас принесли. Представляешь, дожила я, наконец, до этого замечательного времени, когда дочка будет меня кормить.
    
     Я слушал Верочку, а сам раздевался, потом искал тапочки. Мне было приятно слышать, то что говорит Верочка, и было приятно отвечать ей.
- Олег, ты знаешь, девчонки упросили меня устроиться на кухне. Ты не против?
- Конечно, нет, из всех комнат, которые существуют в наших квартирах – кухня самая семейная и самая уютная.
- Вот и отлично. Мой руки и мы все ждем тебя, в том числе, и картошка, которая, еще и стынет.
    
     Верочка отправилась разбирать продукты, а я тем временем достал цветы и отправился в ванную комнату.
    
     Стол на кухне был накрыт, все женщины ожидали меня, изредка поглядывая на то, что предстояло съесть. Я вошел на кухню, жестом, который вполне мог напоминать жест фокусника, достал из-за спины букет и торжественно, насколько мог, а я старался, произнес:
- Верочка Царская, - при этом я опустился на одно колено, приподнял букет и протянул его изумленной Верочке, - прошу Вас оказать мне великую честь и стать моей женой.

     Воцарилась небольшая пауза – потому, что все замерли. А потом Верочка приняла букет, ненадолго погрузила в него лицо, обволакиваясь ароматами роз, а потом посмотрела на меня и сказала:
- Я согласна, Олег Подольский.

     Девочка смеялись и аплодировали, я целовал Верочку, а она меня. Потом Анастасия и Александра разрыдались, при чем обе девчонки называли Верочку мамой. Некоторая сумятица эмоций прошла, и мы расселись за столом. Я разлил по бокалам вино и поднял первый тост:
- За Любовь!
     И мы выпили…
- Знаете, - заговорила вдруг Александра, и даже поднялась со стула, - мы ведь шли к вам не просто так, у нас тоже есть сообщение. Олег Владимирович, и Вы, мама. Мы с Анастасией решили уехать.
- Куда? - Что-то мелькнуло в глазах Верочки.
- Мы, некоторое время назад обратились в посольство одной страны…
- Куда обратились?
- В посольство N-ландии.
- Что-то я такого не слышал, - произнес я с сомнением.
- Это небольшое островное государство, рядом с Австралией. Совсем молодая республика, возникшая после войны, - пояснила Александра, - я нашла про нее в городской библиотеке, правда, совсем несколько строчек.
- Ладно, Бог с ней, - махнула рукой Верочка, - что там, в этой самой N-ландии?
- Туда набирают работников. На год заключается контракт, и если все нормально - предлагают вид на жительство.
- Работа?
- Да, - Анастасия, видя, как это сообщение встревожило мать, поспешила объяснить и успокоить, - там есть фермы, которые оставили хозяева. Точнее старые хозяева разорились и эти фермы отошли государству. Так вот, государство решило их не разрушать. Оно их обновило, благоустроило и теперь предлагает иностранцам на них работать.
- Сельское хозяйство? - уточнил я, в основном из-за того, чтобы перевести этот разговор из области эмоций, в область деловых рассуждений.
- Да. Сельское хозяйств, точнее животноводство.
- Но вы ведь…, - начала было высказывать сомнения Верочка.
- Мама, там это продумано, мы специально узнавали, там, перед тем, как допустить нас к этой самой ферме, нас будут обучать. За счет государства, и потом будут помогать, проверять, как у нас обстоят дела. Если все нормально, то мы сможем получить гражданство.
- А как там смотрят…? - осторожно поинтересовался я.
- Мы тоже об этом узнавали. Там с нами дяденька разговаривал, такой серьезный. Мы ему рассказали, он рассказал о местных законах – там это не осуждается. Мы сможем нормально жить.

     Верочка немного успокоилась.
- Вы не будете против, если мы некоторое время подумаем, с Олегом Владимировичем?
- Конечно, мамочка. И если вы решите, что нам не надо этого делать – я обещаю, мы даже больше и не заговорим об этом.
- Хорошо, - кивнула, успокоившись, Верочка, - но мы подумаем немного.
    
     Честно говоря, я не люблю вот таких вставок в разговоры – за ними обычно обязательно следуют длинные и неловкие паузы. Вот и сейчас я внутренне напрягся, подыскивая про себя что-нибудь легкое и необидно-веселое, чтобы дать возможность всем продолжить общение. Однако я ошибся. Пауза и правда возникла, но не надолго, буквально на несколько секунд, а потом разговор продолжился. Нормальный такой, семейный разговор.
     Под этот разговор мы потихоньку допили вино и доели вкусности. А потом были еще и чай с тортом.
    
     Часов около десяти вечера девочки засобирались домой. Некоторое время решался вопрос о такси, которое я предлагал вызвать, а потом Верочка предложила:
- А пойдемте прогуляемся. Я так соскучилась по родному городу, что даже и слов нет.

     Предложение было встречено с одобрением. Несколько минут мы толпились в прихожей, а потом веселой такой компанией отправились провожать нашу молодежь.
    
     Подниматься мы с Верочкой не стали, просто постояли около подъезда и подождали, пока в кухне загорится свет, а в окошке появятся две смеющиеся рожицы, взметнутся две руки и начнут танец, известный как «до свидания – до свидания». Мы с Верочкой ответили тем же, и отправились домой, медленно и спокойно, прислушиваясь к легкому скрипу снега, который сопровождал каждый наш шаг. Мы говорили о разных пустяках, иногда шли молча – нам было хорошо. А потом, у меня возникло ощущение. Нечто такое, от чего мое сердце сжалось и нервно завибрировало, сначала я подумал с некоторым раздражением, что ко мне приходит иное зрение, и даже приготовился к переходу. Но его не наступило, все вокруг осталось как прежде, только по-прежнему щемило сердце. Чтобы не беспокоить понапрасну Верочку, я заложил правую руку за отворот пальто и короткими, незаметными поглаживаниями старался успокоить слегка засбоивший мотор. Хотя, это мне казалось, что я делаю все незаметно и аккуратно. Верочка приостановилась, взяла меня под руку и спросила:
- Олег, ты в порядке? Может поймать остановить машину?
- Не надо, - я вовсе и не собирался разыгрывать героя, просто в душном и натопленном салоне автомобиля, наверняка, будет еще менее комфортно, - давай просто пойдем чуть медленней.
- Хорошо, - согласилась Верочка и почти вдвое укоротила шаг.
    
     Через некоторое время сердце действительно начало отпускать, а главное прошел испуг, которым невольно сопровождалось каждое мое отклонение в здоровье. Наверное, это осталось еще с той поры, когда я жил один, и иногда, особенно бессонными ночами, особенно, если на душе было нехорошо, думал, что однажды вот так, прихватит, а помочь будет некому, потому что в доме нет никого, кроме меня…
- Как ты тут был, без меня? - Тихо спросила меня Верочка, вырывая меня из паутины собственных глупых мыслей.
- Плохо. Честное слово, мне без тебя было ужасно.
- Мне тоже, - Верочка прижалась ко мне, - вокруг меня люди, люди… Вроде и родственники, а смотрю на них и понимаю, что они чужие мне. Даже не посторонние, а именно чужие, словно мы разных рас, или даже, не с одной планеты. Понимаешь, о чем я говорю?
- Да, понимаю, - я наклонился и поцеловал Верочку в щеку, - только, наверное, ты права. Ты действительно, сильно отличаемся от большинства жителей и этого города, а уж жителей других городов это точно.
- Ты это о чем? - Чуть отстранившись от меня, поинтересовалась Верочка.
- Ты как относишься к литературе фантастической? - Вместо того, чтобы ответить на ее вопрос, я задал свой.
- Как вообще к литературе. Хорошая фантастика мне нравится, плохая – нет…
- Наверное, это будет плохая фантастика, - пробормотал я и виновато посмотрел на подругу.
- Что-то случилось, - сердцем она уже поняла это, поэтому скорее уж сказала, нежели чем спросила.
- Да, - ответил я, внимательно всматриваясь в лицо женщины.

     А по нему, как обрывки кинохроники мелькали варианты. Ее сердце всегда немного опережало голову, как впрочем, и большинства женщин.
- Это не с дочками…
    
     Господи, как быстро она ввела в свою семью Саньку, а я-то думал, что это будет происходить со скрипом.
- …не с дочками.
- Нет.
- Не с тобой?
- С нами, любовь моя. С нами и со всеми.
    
     Женщина с некоторым облегчением выдохнула, словно демонстрируя существующую для нее шкалу ценностей, а потом виновато посмотрела на меня.
- Извини, я такая.
- Тебе не за что извиняться. Это просто замечательно, что ты такая. Вполне хватает, что я немного другой.

     До дома нам осталось пройти что-то около квартала.
- Олег, ты хочешь сказать, что есть нечто, о чем нам стоит поговорить.
- Да, Верочка.
- Ты не терял времени без меня, - произнесла она, рассматривая мое лицо, словно видела его в первый раз.
- В основном терял, но есть нечто, о чем тебе следует знать…
- Мы поговорим, - кивнула она, - но дома. Хорошо?
- Да…
    
     Теперь мы шли молча, и я видел, да и чувствовал, что не занимает нас больше ни падающий снег, ни тишина, ни иные прелести природы. Мы шли быстро, напоминая солдат, у которых есть приказ дойти, во чтобы, то ни стало. И вот они идут, спешат идти, пока у них есть силы, словно одолевают дорогу про запас…
    
     Я думал, что дома мы пройдем прямо на кухню и там, примемся за разговор, но я ошибся. Прежде чем разговор начался, мы занимались любовью. Страстно, неистово, словно, старались нагнать упущенное время …
    
     И только после этого, неодетые, усталые, мы перешли на кухню. И там, под крепкий, свежий чай и сигареты, я заговорил:
- Пока тебя не было, я предпринял некое расследования. Точнее продолжил. Хотя, вернее будет, начал. Ты уж извини, что все это так, несколько сумбурно, но мне еще многое не ясно. И, скорее всего, есть вещи, о которых я еще даже и не догадываюсь…
- Какое жуткое вступление получается у тебя, - пробормотала Верочка.
- Да. Но я и, правда, не знаю, как его начать по-другому.
- Не надо по-другому. Продолжай.
- Так вот, мне удалось, кое-что понять. Некоторое время назад, не очень давно, как я предполагаю. Был на свете некий писатель, Александр Вельский. Я не знаю, откуда он появился – эти данные весьма противоречивы. Как впрочем, и те, которые говорят о его финале, но есть все основания предполагать, что его уже нет в живых. Так вот, он написал некоторое количество произведений. По разным данным, которые в основном слухи, и не более того, этих произведений около пятнадцати. Их литературная ценность – большой вопрос, но то, что мы с тобой читали – вещи достойные. Может быть, не гениальные, но достойные… Так что я думаю, и другие не хуже.
- Они и, правда, хороши. По-крайней мере, мне они понравились, - согласилась со мной Верочка.
- Хорошо, пусть так, - согласился я, - только дело в другом. Произведения Вельского до определенного времени, не получали известности. А может быть, не получили бы и до сих пор, если бы не деятельность двух человек. Один из них тебе хорошо известен – Павел Васильевич Афанасьев.
- А второй?
- Некая дама – Марина Вельская.
- Дочь?
- Именно она. Потому, что это она принесла рукописи Павлу Васильевичу, и на ее совести лежит все то, что произошло дальше…
- В чем же дело, что произошло?
- Произошло много всего, и мне потребовалось пообщаться с большим количеством людей, в конечном итоге, один из них предложил мне определенную формулировку, и уж прости, но я ее повторю – у этих рукописей повышенная энергетика. Честно говоря, я и сам до конца не понял, что это значит. Может быть, такого научного термина вовсе не существует. И если это так, то его следует ввести в научную литературу. Потому что, теперь есть произведения Вельского – раз, и потому что у читателей его произведений появляются некие дополнительные свойства организма. Например, у меня, иногда появляется, как бы другое зрение. Тогда я начинаю видеть то, как нечто окружает физические тела людей. Что-то вроде оболочки. И вот по тому, как это оболочка выглядит, я могу кое-что рассказать об этом человеке. То есть, это не возможность прочитать мысли, а возможность понять, какое начало побеждает в человеке, хорошее или дурное.
- Это какая-то сказка, - недоверчиво пробормотала Верочка.
- Возможно, - согласился я, - но ты ведь понимаешь, что я не стал бы выдавать сказку за действительность, не имея на то веских причин …
- Я и не обвиняю тебя в этом. Я просто так слушаю.
- Так вот, я знаю еще одного человека, у которого появились, эти дополнительные свойства. Это Александра – она, насколько мне удалось понять, предвидит некоторые события, в основном разрушительного свойства, ты и сама можешь поговорить с ней об этом.
- Поговорю. Обязательно поговорю.