Человеческая душа

Я бежал, прихрамывая на заднюю лапу. Какой-то мужик со спутанной бородой и в фуфайке вчера дал пинка, сволочь. Лапа теперь болит хоть вой. А я то что? Я всего лишь поесть искал. А он разозлился, и драться полез, ели ноги я оттуда унес. Да еще на базаре вчера мне на хвост кто-то наступил, думал точно за ногу тяпну этого растяпу, да только по хребту палкой получил. В животе урчит уже второй день. Второй день ни чего не ел. Попил из лужи, да какие-то ошметки от колбасы из мусора вытащил. И все.… А есть-то охота страсть как. На базаре сегодня ни чего не получилось стянуть. Следят люди за всем, и сами угостить не хотят. Вот ведь видят же, с голоду помираю, но нет – жадничают. И кто людей такими придумал. Я и глаза жалобные делаю, и хвостом виляю, и в ноги лезу, а они орут только: «Пошел отсюда, кабель!» Обидно. Думал сегодня к закусочной сбегаю, там обычно повар всегда дает что поесть, так я сбегал. Опять этот темнолицый меня Шариком назвал. Какой я Шарик. Меня не Шариком зовут. Да людям все равно, они называют, как хотят. Но я не против, пускай и Шариком зовут, да хоть Барбосом, лишь бы давали поесть чего. Ну, темнолицый мне котлетку дал. Да с соседнего двора, на запах еще один пес прибежал. Видок у него еще хуже, чем у меня был. Ему бок кипятком ошпарили, гады, мучают собаку в свое удовольствие. Он мне сказал, что б здесь поблизости, во дворах, не ел я ни чего, а то недавно пес тут один съел сосиску, да коня дал. Люди-то ненавидят нас. Не любят они собак бродячих, хотя сами на улицу выгоняют. От хорошей жизни бродягой не станешь. Я котлетку и отдал этому бедняжке ошпаренному, ему она нужней. Мы же собаки всегда своему брату помогаем, не то, что люди.

Побегать мне еще сегодня пришлось. Облаву на нас, бродячих, устраивают. Гонялся один за мной, усыпить хотел. Думал все пришел конец мой, я уже язык еле волочил, да все равно ноги унес. Куда уж людям тягаться с нами. Устал, правда, как собака. Хотя мне положено. В колонку залез, на трубах поспать хотел, что б хоть в тепле, а там значит мужик какой-то, и то же спит. И нет, что б понять меня, он орать начал: «Проваливай, псина вонючая! И так места мало!». Уйти пришлось, а то вид уж больно грозный у него был. Так и уснул я, забившись между сараев. Но поспать нормально так и не смог. Бабка какая-то меня толкала палкой, да гнала все куда-то, лишь бы от сарая ее подальше.

Тут уж темнеть начало, а я еще не ел. Живот бурчит, скоро сам себя съест. Решил пробежаться по дворам, мало чего найду. Пробежался. Перепал кусок хлеба, небольшой такой, и то у голубей отжал, да они не обижаются, они-то не пропадут, а я вот еще чуть-чуть и загнусь скоро. Наскоро кусок хлеба съев, дальше побежал. Мало же. Еще охота. В каком-то дворе на ребятишек наткнулся. Они меня гладили, ласкали, потом девочка одна даже бутерброд с колбасой вытащила мне. Я съел. Я благодарен. Вот есть ведь все-таки люди, точнее дети. Потом детишки убегать куда-то стали. Я за ними, мало ли еще чего, покушать дадут. Прибежал за ними черт знает куда. Темно уже было, да пахло там плохо, гнилью какой-то. И тут саданул меня кто-то по голове, тяжелым чем-то. Упал я, не пойму что происходит. Чувствую, что только бьют меня. Больно бьют. А дальше я заснул. Глаза сами закрылись.
* * *
Вот что дети-то делают. А этот пес со мной сегодня котлеткой поделился. Я б помог ему. Да бок ошпаренный болит. Завтра побольше стаю соберу, покусаем этих извергов. Вроде маленькие, люди, еще маленькие, а уже злые такие. Вот накормили они его, да отвели за сараи и убили. Разве люди они? Звери. Хотя нет, звери и то лучше. А как звали пса-то? Да не знает ни кто. Так и умираем мы, без имени.