Донжуан

     Он проснулся, когда солнце позолотило верхушку ели под окном. Значит, близок полдень. Дерево пока не переросло крышу мансарды хозяйского дома, где Он провёл почти всю свою сознательную жизнь. Угол этот, которым судьба однажды случайно одарила его, за долгое время проживания стал для него родным. В доме был ещё один постоялец, Мишель, к которому много лет назад Он  пришёл в гости на Новый год. Пришёл и остался насовсем в этом уютном, тёплом домишке. Потому что Хозяйку полюбил.

     Мишка, дружок, тоже любил её. Какие баталии порой случались между ними из-за этого! Хозяйка уж, наверное, порой и не рада бывала, что приютила двух донжуанов, но в жилье с пропитанием почему-то им не отказывала. Впрочем, нет! Мишка не был донжуаном! Тот верно хранил свои чувства к ней, одной-единственной. Мишель, однозначно, был аристократом. По замашкам своим. Да и по происхождению, надо полагать, тоже. Что ж, не всем же быть голубых кровей. Он всегда давал понять это дружку-сопернику, стараясь ни в чём ему не уступать. Сам же в глубине души не сомневался в том, что и у него, наверняка, есть дворянские корни. А год назад Мишка ушёл от них. Нет, не на другую квартиру, в мир иной. Достойно уходил, нечего сказать, как настоящий мужик!

     "Ох-хо-хо-хо-хо! Старость — не радость! А ведь я не намного моложе Мишеля… — размышлял Он. — Не помню вот, перед сном-то вчера принимал таблетку? Давала мне её Хозяйка, нет ли? Суставы замучили. Ходить по-хорошему не могу, хромаю. Потому и лежу всё больше. А по молодости-то как бывало! Загуляешь часов до трёх ночи — все девки в округе твои! Домой вернёшься, Хозяйка спит. Калитка на засове. Шуметь нельзя — не будить же улицу. Приходилось и через забор сигать. А наутро — прятать свою «бесстыжую морду» от осуждающих глаз Хозяйки и дружка Мишки. Ну, любил уходить в загулы, «кобелировал», что тут поделаешь. Может, и кости-то теперь потому болят, что прыгал и падал частенько. Не один барьер за свою жизнь взял…"

     Кошка хозяйская приоткрыла дверь комнаты, пробралась к нему. Знает, ведь, что нельзя ей сюда — нет, лезет, будто здесь мышами кормят. Мурчит, трётся, как родная, в глаза заглядывает. Не родня ты мне, не примазывайся! Говорят, чёрные кошки лечат. Может, правда? Вот! До шеи добралась. Что, хондроз мой учуяла? Ну, полежи, полежи воротником…. Согрела. Полегчало. О, и остальные за ней припёрлись. Их в доме шестеро. Шевелиться не хочется, чтобы прогнать. Всю жизнь Он поражался пристрастию Хозяйки к этим тварям! Всё самое вкусненькое им! Тронуть никого из этой кошачьей своры не моги! А они, что хотят, то и творят в доме. Вот рыжая привязалась. Хозяйка называет её золотой. Что надо? Может, думаешь, я твой папа родной? Нет уж, избави Боже меня от таких деток! Я вам не Хозяйка… Ну, куда, куда когти свои выпускаешь?! Иглоукалывания я не заказывал! Брысь!!!

     Умчались на кухню. Оттуда мясным пахнуло. Хозяйка что-то уже сварганила. Молодец! Вот над кем время не властно! Она, конечно, помоложе их с Мишкой. Но тоже не девочка. Голос только по-прежнему молодо звенит, да готовит, как раньше, — так, что при одной мысли о её вкуснятине облизнёшься. Пройтись и ему до кухни, что ли?

     Кряхтя, Он еле-еле поднялся, и, приволакивая левую конечность, поплёлся в сторону летней кухни, откуда шли дразнящие обоняние ароматы.

     «А это ещё что за чудище нарисовалось?!» — ахнул Он и тут же сообразил, что видит собственное отражение в зеркале, которое недавно поставили в прихожей. Господи, прости! Никак к нему привыкнуть не может… Уф, похоже, «дошёл» до ручки! Так и до кондрашки недалеко…

     «Гости, что ли, у Хозяйки? Не слышал, когда и кто явился. Это раньше слух был отменным, любого пришлого чуял ещё у калитки. Кстати, о калитке… Кто возле неё стоит? Батюшки, да это же соседка Манька!»

     Ещё один беглый, подслеповатый взгляд в зеркало. Тряхнул своей неотразимой рыжей «гривой». Не одну она свела с ума за долгие годы… Приосанился. Глаза пошире распахнуть, слезу, выступившую от солнца после темноватой комнаты, смахнуть… Да я же ещё ничего себе! Две ступеньки вниз нужно преодолеть… Кости болят? Какие кости, когда дама рядом! Ах, как забилось сердце… Какой чудесный день! Солнце ласкает… В его лучах искрится, играет осыпающаяся пыльца цветущего дикого винограда, которым затянут двор. Подул лёгкий ветерок, и облачком взлетела она вверх, закружилась, опускаясь на землю, как мираж, в одно мгновение вернув в былое… Знать бы, что Манька придёт, записку бы оставил соседке, хоть конечность уже непросто лишний раз поднять. Да и во дворе-то как-то неловко писать. Ой, Манька присела… Красавица ты моя, Манечка!

     «Вторая молодость приходит к тому, кто первую сберёг!» Сам не заметил, как у калитки оказался. И, кажется, даже не прихрамывал, когда бежал. Только открыл рот, чтобы радостно прокричать «Мадам, я у ваших ног!», как жаркой волной всего обдало. Ничего, бывало и раньше подобное. Давно, правда, давненько! Голова закружилась… Не понял, как и в самом деле оказался в ногах низкорослой Маньки. Быстренько сделать вид, что специально, по-рыцарски припал на колено… Немедленно подняться!

     — Рыжик! Рыжуша! Да разве можно тебе на такую жару в твоей-то шубе выходить?! Не бережёшь ты себя, мой золотой!  А ведь тебе уже 126 лет по человеческим меркам! Донжуан ты мой!

     Ох, уж эта мне Хозяйка! Всё испортила! В каком свете выставила перед девочкой. Впрочем, девочка-то, болонка соседская, не многим младше его. Когда он, выброшенный на улицу хозяевами матери, поскитавшись с год, поселился в этом доме, она только на свет появилась, — её щенком к ним в гости приносили.
Ну, всё! Хозяйка! Любимая женщина, называется! Так бестактно о возрасте напомнила! При Маньке, при кошках!  Вот и тащи теперь меня в дом на ручках! Сам принципиально не пойду! Старенький я, старенький…