В горле сопят комья воспоминаний

Я уверен, что этот текст найдёт своего читателя. Может даже двух или трёх.

«Дабл ять» - совершенно необходимая буква в русском алфавите. Я убедился в этом ещё раз, когда оказался с оказией в Костромской области. Наблюдая поля исключительно с одуванчиками; слушая байку про горящий поселковый магазин, который никто не тушит, так как все дожидаются момента, когда сгорит тетрадка с долгами покупателей; вспоминая государственные рты, из которых вываливаются куски дымящихся тёплых фраз типа «агропромышленный комплекс России встаёт с колен», «импортозамещение становится заметным драйвером роста», я только и делал, что повторял букву «дабл ять».
А ещё я вспомнил о том, что в 1970 члены художественного совета киностудии имени Горького прекратили проведение подготовительных работ к фильму Шукшина «Степан Разин» с формулировкой «Закрыть на неопределённый срок, до лучших времён». От разинского замысла у Шукшина осталась горечь от решения худсовета и купленный у перекупщицы чёрный пиджак из монгольской кожи, в котором Василий Макарович снимался потом в роли Егора Прокудина. Как знать, как бы оно всё повернулось, если бы люди увидели «Степана Разина» от Макарыча…
Но на фоне окрестностей Белозерска, высмотренных Шукшиным на выборе разинской натуры, люди увидели Егора Прокудина.
Впрочем, разинский период дал о себе знать: подтексты «Калины красной» Шукшин закладывал в результат ещё до начала съёмок. «Я рублю икону от имени Разина… Разин хоть и был разбойником, но должен быть верующим…» - рассуждал Василий Макарович. Открытые ветрам фрески Дионисия в Ферапонтове, торчащая из подпёртой плотиной Шексны колокольня пробуждали у Шукшина историческое чувствование. «Возможно ли подобное в Польше или Эстонии, у народов малых земель?» - задавался он вопросом.
Понятно, что Шукшин, который готовился к созданию образа народного заступника Степана Разина, не мог не охватывать мысленным взором всю страну, её историю и не предугадывать её завтрашний день.
О чём же «Калина красная»? Василий Макарович сказал об этом так: «Хочется ведь что? Человека показать. Огромного, русского, настоящего. Чтобы каждая дрянь увидела, какая она, в общем-то, дрянь, по сравнению даже вот с этим вот, вором… Чтобы всколыхнуть всё мещанство, чтобы показать ему настоящую силу, цельность и честность. Вот – такой вот он, человек настоящий! У него и судьба такая тяжёлая, что он честен, открыт и говорит то, что есть. Не как другие. И хотят сказать, да подумают сначала, что им на это скажут. Сидят в президиумах, наклонив пустые головы, и мнят о себе невесть что! А дела-то плохо идут на Руси! Плохо, чего скрывать…»
Шукшин попытался открыть «Калиной красной» какой-то общий, окончательный для всех смысл, разглядывая малейшие движения души человеческой.
Невозможно представить в роли Егора Прокудина кого-то другого. Василий Макарович на экране, как и в жизни, обладал той степенью естественности перед людьми искренними и бесхитростными, благодаря которой становилось понятно, что легко живётся только душе доверчивой и чистой. В каждом человеке есть небесный огонь. Вот только этот огонь, не будучи востребованным, сжигает человека изнутри.
Шукшин мечтал о том времени, когда в России исчезнет унизительное неравенство, при котором кто-то едет в поезде жизни, стоя в тамбуре, а кто-то – сидя в мягком купе. Василий Макарович мечтал о том времени, когда во всём в России будет присутствовать «глубокое, давнее чувство справедливости».
Вот только от новой орловской фермы, которую можно увидеть в «Калине красной», сейчас остались одни руины, а в шукшинских Сростках рядом с богатыми особняками ютятся, доживая свой век, плохонькие дома тех, кто в своё время честно работал на благо Родины, а сегодня позабыт-позаброшен. Русские сёла умирают. О шукшинской России – разумной, вольной, справедливой – пока что остаётся только мечтать…
Тверская деревенька Волговерховье. Осташковский район. Именно здесь из болотца вытекает ручеёк, признанный волжским истоком. Начало Волги. Той самой, которой «конца и края нет». На краю болотца стоит избушка. Пастораль в национальном стиле: берёза, нависшая над узкой лентой воды, ухоженная трава, лепота и умиротворение… Вот только к истокам Волги водители туристических автобусов ехать отказываются, хотя от Осташкова всего каких-то 70 километров. Казалось бы, всё просто: от Осташкова до деревни Свапуще – асфальт, далее грунтовка. Вот только так называемый «асфальт» способен уничтожить подвеску самого крепкого автомобиля, а от пыли на грунтовке быстро выходят из строя воздушные фильтры. Лепота и умиротворение, одним словом. Как говорится, «не нужен нам берег турецкий»….
Егор Прокудин маялся безответностью небес, задавая себе вопросы, как же нужно прожить жизнь, чтобы соответствовать замыслу Господа. Маялся такими вопросами и Шукшин, который считал, что «отдельно артиста от человека нету, это всегда вместе». Именно этим Василий Макарович и притягателен на экране. Именно в этом притягательность и прозы Шукшина.
О чём же «Калина красная»? А о том, что борьба за человека никогда не кончается. О том, что никогда не должно наступать то время, когда надо махнуть рукой и сказать, что тут уже ничего не сделаешь. Сделать всегда можно. До самого последнего момента можно сделать. И именно так нужно относиться к человеческой жизни и человеческой душе.
А ещё «Калина красная» о том, что «мы как киноаппараты: живём. А на киноплёнку всё снимается, всё снимается. Как поступил, как подумал, где проть совести пошёл - всё снимается. И вот ты умираешь, киноаппарат этот - тело твоё -хоронют, а плёнку берут и проявляют: смотрют, как ты жил…» (В. М. Шукшин, рассказ «Гена Пройдисвет»).
Что, давят тебя вопросы бытия? Ничего страшного - ты же взрослый человек и знаешь, как надо решать проблемы. Свернись калачиком и плачь.

P. S.
«Слушали люди… Это - из века в век - слушают, слушают, слушают…
«И к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, крестное целование и клятву преступивший, иго работы отвергший…»
Как, однако!.. Как величаво лгут и как поспешно душат всякое живое движение души, а всего-то - чтоб набить брюхо. Тьфу!.. И этого хватает на целую жизнь. Оно бы и - хрюкай на здоровье, но ведь хотят ещё, чтобы пятки чесали - ублажали. Вот невмоготу-то, господи! Вот с души-то воротит, вот тошно-то…
Разин поклонился на три стороны народу (минуя Кремль с царем), трижды сказал громко, как мог:
- Прости!» - Василий Макарович Шукшин, «Я пришёл дать вам волю».

P. P. S.
«Сядем рядом. Сядем ближе
Да прижмемся белыми заплатами к дырявому мешку
Строгим ладом, тише, тише
Мы переберем все струны да по зернышку
Перегудом, перебором.
Да я за разговорами не разберусь,
Где Русь, где грусть.
Нас забудут - да не скоро,
А когда забудут, я опять вернусь.
Будет время, я напомню,
Как все было скроено, да все опять перекрою
Только верь мне, только пой мне
Только пой мне, милая - я подпою.
Нить, как волос.
Жить, как колос.
Размолотит колос в дух и прах один цепной удар.
Да я все знаю, дай мне голос.
И я любой удар приму, как твой великий дар.
Тот, кто рубит сам дорогу,
Не кузнец, не плотник ты,
Да все одно поэт.
Тот, кто любит, да не к сроку,
Тот, кто исповедует, да сам того не ведает.
Но я - в ударе. Жмут ладони,
Все хлопочут бедные, да где ж им
Удержать зерно в горстях.
На гитаре, на гармони,
На полене сучьем, на своих костях.
Злом да ласкою, да грехами
Растяни меня ты, растяни, как буйные меха!
Пропадаю с потрохами,
А куда мне, к лешему, потроха...
Но завтра - утро. Все сначала.
Заплетать на острых пяльцах недотрогу нить.
Чтоб кому-то, кому-то полегчало...
Да разреши, пожалуй, я сумел бы все на пальцах объяснить.
Тем, кто мукой - да не мукою
Все приметы засыпает, засыпает на ходу,
Слезы с луком.
Ведь подать рукою,
И погладишь в небе свою заново рожденную звезду.
Ту, что рядом, ту, что выше,
Чем на колокольне звонкий звон...
Да где он? Все темно.
Ясным взглядом,
Ближе, ближе...
Глянь в окно - да вот оно рассыпано, твое зерно.
Выше окон, выше крыши.
Ну, чего ты ждешь? Иди смелей, бери еще, еще
Что, высоко? Ближе, ближе.
Ну вот уже тепло. Ты чувствуешь, как горячо?
Вот оно - ты чувствуешь, как горячо.» - Александр Башлачёв, «Сядем рядом».