В маленькой лаборатории ч. 9 Крачинский

В один прекрасный день Крачинский, как всегда в пол уха, слушал джаз из Варшавы. И тут зазвонил телефон:
- Пан Крачинский! - заверещала где-то далеко сквозь близкие шумы и щелчки нисовская секретарша, - с вами будет говорить начальник НИСа.
Крачинский, как всегда, молчал.
- Пан Януш, вы меня слышите? – надрывалась секретарша.
- Так, - ответил Крачинский.
- Что «так»? – без всяких шумов спросил где-то совсем рядом начальник НИСа Нисов, - Кто у телефона? Пан Крачинский?
- Так, - ответил Крачинский.
- Пан Януш. Прошу вас, зайдите ко мне до обеденного перерыва.
- Так, - ответил Крачинский и положил трубку.
Его еще ни разу не приглашали в кабинеты левого крыла главного корпуса – обычно к нему приходили. Цо то значе? - вся лаборатория терялась в догадках.

Крачинский вернулся только после обеда. Голодный и возмущенный – Нисов болтал целый час, предлагал теплый чай – «верблюжью мочу». Крачинский вымыл руки, срочно развернул свой обед, запил душистым чаем из парящего термоса, закурил пахучую сигаретку и сообщил, что его с Френкелем завтра утром ждут… в Обкоме партии! По какому поводу Нисов не сказал, а Крачинский и не спрашивал. Цо то ест? - все терялись в догадках. С Петровским случился приступ хохота до слез: «Крачинский – партийный тихарь».

Назавтра Крачинский появился только после обеда, вымыл руки, срочно развернул свой обед, запил пахучим чаем из парящего термоса, закурил душистую сигаретку и сообщил, что сейчас придет Френкель и все расскажет. Добавил: в Обкоме чай лучше, чем в управлении НИСа.
 
Беспартийных Френкеля и Крачинского на внутренней проходной встретил суровый милиционер, проверил документы – нисовские удостоверения – нажал кнопку и приветливо пригласил подняться на второй этаж. Там их уже поджидало немолодое беполое существо с женским голосом и повело по ужасно тихому и пустынному коридору со всякими растениями в кадках, диванами и диванчиками и стандартными полупрозрачными шторами с фестонами в приемную заведующей отделом культуры А.А.Алеевой. Алена Алексеевна оказалась приветливой фигуристкой-баскетболисткой с вазой алых роз на маленьком столике под большим портретом В.И.Ленина на стене и алыми длинными ногтями на тоже длинных руках и ногах в модных босоножках. Вышла из-за стола, крепко пожала руки, пригласила садиться. Извинилась и приветливо сказала в трубку: «Товарищи прибыли. Как договорились, мы пока начнем и ждем вас».

- Так вот, дорогие товарищи, Партия и Правительство приняли решение по дальнейшему развитию местной промышленности. Обком партии разработал соответствующую программу и по предложению нашего отдела решено организовать в области производство грампластинок! Вы удивляетесь? Улыбаетесь? Совершенно напрасно. Уже выделено соответствующее финансирование. Конечно, мы не планируем производство гигантских пластинок – это дело союзного Апрелевского завода и его филиалов. Нет! Наша задача – выпуск, - она заглянула в открытую папку, - малоформатных грампластинок с повышенной плотностью записи и скоростью вращения 78 оборотов в минуту. Вас рекомендовали: вы известные – даже на международном уровне! – специалисты в области реставрации и записи. Мы надеемся на вашу помощь, - Алеева заалела алым румянцем.

Тут на пороге появился приветливый мужчина – как оказалось, зав. отделом легкой промышленности -  А.А.Алеева выпорхнула встречать, Френкель и Крачинский тоже поднялись для ответного приветливого рукопожатия и в открытой папке на столе увидели вырезку из давнишней областной газеты с материалом о Крачинском – победителе Варшавского конкурса. - Так вот, дорогие товарищи, продолжил местлегпромовец, усаживаясь рядом с Френкелем, - Алена Алексеевна предложила орыгинальный план – по нашим данным ни в одной области никто до этого не додумался! Это ж надо: местлегпром напрямую понесет культуру в массы! Мы уже оборудование закупили, сейчас монтируем на мотовелосипедном заводе. Опять же по нашим данным, по отзывам ответственных товарищей вы, дорогие товарищи, являетесь специалистами в точной механике, реставрации и изготовлении грампластинок.
- А также можете посоветовать,  что именно надо записывать на наших пластинках, - добавила зав. культуры. - Важно, чтобы пластинки были идеологически выдержаны и пользовались успехом у населения! Надо записать что-то орыгинальное, интересное. Пусть вас не заботят проблемы Главлита, реперткома, авторского права – торговать нашими пластинками с заграницей мы не планируем, тиражи будут небольшими. Визировать все решения будет Обком. Ваше участие в выполнении важной партийной и правительственной задачи с вашим руководством уже согласовано. Сейчас мы ознакомим вас с работами – подъедем на мотовелосипедный, потом вас отвезут на работу, вы подумаете над поставленными вопросами, то есть - задачами и через пару дней мы снова встретимся, выслушаем ваши предложения и составим план совместных работ.
Вот так: все по-партийному «чьотко» и конкретно!

Вечером на Невском состоялось совещание.
Присутствовали:
все Глактионычи, Френкель, Крачинский, Петровский, Днепров и  Толик, а также приглашенные: Кеслер, Радин-Шестаков, Чистяков и Огородник.
Киряли-берляли:
как обычно.
С информацией выступил Френкель и молчавший, но согласно кивавший Крачинский.
Постановили:
а) решить вопрос в НИСе о необходимости привлечения к работам по наладке граммофонного оборудования местлегпрома и выпуску первых партий грампластинок всех сотрудников лаборатории НИСа под управлением Френкеля,
б) поручить Кеслеру сформулировать принципы выбора музыки для записи,
в) разрешить любому участнику данного совещания высказать свои соображения о принципах выбора музыки для записи, а также по любым смежным а также не смежным вопросам и проблемам,
г) заключительное заседание провести завтра с тем же меню «на том же месте, в тот же час».

В соответствии с п. г) предыдущего совещания состоялось совещание, на котором в соответствии с п. б) и в) того же совещания с большим докладом выступили: Кеслер (докладчик) и Радин-Шестаков (содокладчик), а также все желавшие, которых не оказалось.

Краткое изложение докладов, без возражений принятых к исполнению.
Друзья! Не скроем предложение зав. отделом культуры весьма интересно и, полагаем,  его следует принять. Для справки: А.Алеева была дипломницей у присутствующего здесь Радина-Шестакова. Проект был слабенький, что она с готовностью признавала и более чем на тройку не претендовала. В частной беседе сообщила, что свой путь видит в рядах коммунистической партии, в которой состоит уже три года. Член парткома факультета. Всего за пару-тройку лет после окончания института поднялась до уровня завотделом и каким – культуры! Откуда следует: она совсем не глупа, что подтверждает и  присутствующая здесь уважаемая ГалА.

Итак, перед нами стоят технические, организационные проблемы и задача выбора музыкальных произведений для первой областной грампластинки. Указанные проблемы имеют однозначные решения и могут сегодня не рассматриваться. Поэтому основное внимание мы уделили разрешению задачи выбора. В соответствии с типом грампластинки и плотностью записи получаем время звучания несколько более 6 минут на сторону. Предлагается записать одну или по две композиции на каждой стороне. Мы также рекомендуем на каждой из сторон представить по одному музыкальному коллективу. Учитывая массовость издания и существенную неподготовленность большинства потенциальных слушателей желательно использовать вокал. И еще одно важное условие: качество фонограммы на пластинке не следует ожидать слишком высоким. В лучшем случае нам удастся получить звучание не хуже обычных отечественных патефонных дисков при меньшем уровне помех, особенно высокочастотных шумов. В принципе, этого достаточно, учитывая  технический уровень воспроизводящей электроакустической аппаратуры, имеющейся у населения. Еще раз подчеркнем, благодаря Алеевой вчера вечером мы провели несколько увлекательных часов и хотим поделиться с вами, друзья, результатами наших изысканий.

 Таким образом, задача конкретизирована: необходимо выбрать два коллектива с обязательным вокалом и по две композиции каждого. Совершенно очевидно, что музыка должна быть высокого качества, яркой, своеобразной, способной быть воспринятой средним неподготовленным слушателем. Музыка и ее исполнение должны поражать, вызывать желание слушать вновь и вновь и даже подражать. При этом, сами понимаете, никакой идеологии! Поиск решения этой задачи был достаточно любопытным и доставил нам истинное удовольствие. За что отдельное спасибо Обкому партии и лично Алеевой А.А.

В фонотеке нашего уважаемого профессора-редактора обнаружен достаточно свежий высококачественный диск фирмы Capitol Records, на котором записано пятнадцать композиций уникальной перуанской певицы Имы Сумак. Не без помощи наших непревзойденных Галы и радиочемпиона (поклон в сторону Днепрова) удалось выяснить, что в переводе с перуанского Има Сумак означает «Какая ты красивая», а ее полное имя звучит весьма загадочно: Zoila Augusta Emperatriz Chavarri del Castillo. На конверте диска указано, что Сумак – неразгаданный наукой феномен человеческой природы, самая известная в мире перуанская певица, легендарная наследница позабытой музыкальной традиции инков, музыкальный реквием по исчезнувшей цивилизации. Она – потомственная жрица Солнца и судя по портрету – красавица. Голос Имы Сумак прекрасен, а диапазон невообразим – ПЯТЬ октав без фальцета! – тогда, как суммарный диапазон всех человеческих голосов - от баса профундо до дисканта - чуть более четырех октав (от ре большой октавы до фа третьей).  Словом, об этой уникальной певице и ее песнях можно говорить бесконечно. Поэтому предлагаем послушать две композиции, которые мы отобрали для записи. Это в вольном переводе «Лесные духи» и «Девственница для Бога Солнца». Последнюю вещь мы можем назвать более целомудренно, например, «Гимн Солнцу». Итак, слушаем.

В качестве музыкального коллектива для второй стороны пластинки мы избрали братьев Миллс. Краткая история этого негритянского вокального квартета такова. Первоначально он состоял из четырех братьев: Джона, Герберта, Гарри и Дональда. Отец – Джон Миллс – парикмахер, в прошлом концертный певец. Братья родились в городке Пику, штат Огайо. В многодетной семье музыка пользовалась  большим уважением. Пели с детства. Организовали квартет «Четыре парня и казу».  Казу – примитивный африканский духовой музыкальный инструмент. Это цилиндрический глиняный резонатор, дно которого закрыто мембраной. При пении в такой резонатор колебания мембраны придают особую окраску голосу. Это похоже на эффект духовой сурдины, но выражено гораздо ярче. Братья выступали в небольшой водевильной программе радио Цинциннати. Однажды они забыли казу дома. Спасая положение прямо в радиостудии старший брат Джон приложив свернутые раструбом ладони ко рту попытался воспроизвести звук казу и это ему удалось! (Подобные попытки можно наблюдать, например, у Леонида Утесова и его «веселых ребят»). Братья смело пошли к микрофонам. Так в 30-е годы случайно родился новый стиль исполнения песен и возник всемирно известный коллектив. Певцы квартета в совершенстве имитировали трубу, тромбон, тубу, гобой, саксофон, контрабас. В 1934 – турне по Европе. В Англии концерт посетила королевская семья. В январе 1936 г. внезапно умер Джон и его заменил отец. Однако с тех пор засурдиненная труба уже не звучала. Пели с Армстроногом, Кэбом Коллуэем, Бингом Кросби, Томми Дорси, Бенни Картером, Арти Шоу. Они записали с оркестром Каунта Бейси диск-гигант «Актуальный отчет», ставший бестселлером.

У братьев обширный репертуар: джазовые стандарты («Звездная пыль», «Джорджия», «Караван»… ), кантри, рок-н-ролл. Снялись в двух фильмах: «12 миллионов невест» и «Большой радиоконцерт». Записали много дисков. У них пространная дискография, что позволило выбрать две композиции: „Tiger Rag“  Ника Ла Рока и «Some of These Days», которым  мы присвоили рабочие названия «В джунглях» и «Однажды». Вот перезапись с диска Радина «THE MILLS BROTHERS 1934-1935». Здесь их сопровождает гитара. Сначала послушаем «В джунглях».

Как видите, простите, слышите -  это прекрасный пример коллективного пения и непревзойденного звукоподражания. Однако, во много раз интереснее композиция „Some of These Days“. Эта пьеса написана двадцатичетырехлетним Шелтоном Бруксом в далеком 1910 году и в январе 1923 года удостоилась чести быть записанной на грампластинку первым в истории джазовым ансамблем „Original Dixiland Jass Band“, лидером которого был все тот же Ла Рока. Брукс был пианистом в Детройте, играл в мичиганских кафе, гастролировал в Европе, выступал в роли конферансье водевилей в США и Канаде в течение 45 лет. Он первоклассный композитор и автор текстов. Написал много пьес, например, «The Darktown Stratter’s Ball» (Бал в негритянском квартале) в 1915, записанную тем же легендарным ансамблем двумя годами позже. 

Если миллсовский «Tiger Rag» - по сути виртуозное звукоподражание - практически не встречается в имеющихся у нас каталогах, то «Some of These Days» - признанный и любимый джазовый стандарт, во все времена исполняемый лучшими представителями мира джаза в любых жанрах и составах. Совершенно великолепно эту вещь исполняет Элла Фитцджеральд.

Стихи пьесы

Some of these days, ya' miss me honey
Some of these days, ya' be so lonely
You miss my lovin', you'll miss my kisses
Yes baby, when I'm gone away

You'll grow so lonely, just for me only
You know baby, you've had your way
So don't be grievin', 'cause I'm leavin'
Your gonna miss your fair skinned daddy
Yeah some of these days

весьма печальны, наполнены глубоким смыслом и в нашем подстрочном переводе выглядят так:

Однажды придет день, и ты затоскуешь обо мне, дорогуша.
Тогда ты станешь так одинока,
Что тебе будет не хватать моей любви и поцелуев.
Да, крошка, когда я тебя покину.

Ты будешь так одинока без меня.
Знаешь, детка, ты пойдёшь своим путём.
Я ухожу, не горюй:
Ведь ты будешь скучать по своему чистюле-папаше
Да, в какой-то из этих дней.

Этой пьесе Жан Поль Сартр уделил огромное внимание в своем дебютном философском романе «Тошнота» (1938). По сути дела „Some of These Days“ – его апофеоз. Трудно найти другое джазовое произведение, которому посвящено столько великолепных страниц в первоклассной художественной  литературе.  Мы полагаем, вполне уместно привести здесь несколько цитат. Место действия – провинциальное кафе. Итак:

… я подзываю официантку.
-Мадлена, будьте добры, поставьте пластинку. Ту, которую я люблю, вы знаете:  «Some of These Days».
- Сейчас, только, может, эти господа будут против. Когда они играют, музыка им мешает. А впрочем, ладно, я их спрошу.
Сделав над собой чудовищное усилие, поворачиваю голову. Их четверо. Мадлена наклоняется к багровому старику, у которого на кончике носа пенсне с черным ободком. Прижимая карты к груди, старик смотрит на меня из-под стекол.
— Пожалуйста, мсье.
...
Мадлена крутит ручку патефона. Только бы она не ошиблась и не поставила, как случилось однажды, арию из «Cavalleria Rusticana» («Сельская честь»). Нет, все правильно, я узнаю мотив первых тактов. Это старый рэгтайм (здесь Сартр, конечно, ошибается – это не рэгтайм – Радин), с припевом для голоса. В 1917 году на улицах Ла-Рошели я слышал, как его насвистывали американские солдаты. Мелодия, должно быть, еще довоенная. Но запись сделана позже. И все же это самая старая пластинка в здешней коллекции — пластинка фирмы Пате для сапфировой иглы.
…
Еще несколько секунд — и запоет Негритянка. Это кажется неотвратимым — настолько предопределена эта музыка: ничто не может ее прервать, ничто явившееся из времени, в которое рухнул мир; она прекратится сама, подчиняясь закономерности. За это-то я больше всего и люблю этот прекрасный голос; не за его полнозвучие, не за его печаль, а за то, что его появление так долго подготавливали многие-многие ноты, которые умерли во имя того, чтобы он родился.
…
Some of these days,
ya' miss me honey, —
поет голос.
В этом месте на пластинке, наверно, царапина, потому что раздается странный шум. И сердце сжимается — ведь это легкое покашливание иглы на пластинке никак не затронуло мелодии. Она так далеко — так далеко за пределами. И это мне тоже понятно: пластинка в царапинах, запись стирается, певица, быть может, умерла, я сейчас уйду, сяду в свой поезд. Но за пределами того, что существует, что переходит от одного сегодня в другое, не   имея   прошлого,   не   имея   будущего,   за   пределами звуков, которые со дня на день искажаются, вылущиваются и тянутся к смерти, мелодия остается прежней, молодой и крепкой, словно беспощадный свидетель.
…
Я думаю о бритом американце с густыми черными бровями, который задыхается в пекле на двадцать первом этаже американского небоскреба. Небо над Нью-Йорком полыхает, синее небо в огне, громадные желтые языки пламени лижут нью-йоркские крыши; бруклинские мальчишки в плавках лезут под струи поливальных шлангов. Сумрачная комната на двадцать первом этаже раскалена. Чернобровый американец вздыхает, отдувается, по его щекам стекает пот. Он сидит за своим пианино в одной рубашке без пиджака; во рту у него вкус дыма, а в голове смутный призрак мелодии «Some of these days». Через час придет Том с плоской флягой на боку. Тогда они оба, плюхнувшись в кожаные кресла, будут хлестать водку, небесное пламя обожжет им глотки, и на них всей тяжестью навалится бесконечный знойный сон. Но сначала надо записать эту мелодию. «Some of these days». Потная рука хватает лежащий на пианино карандаш. «Some of these days, ya' miss me honey».
Вот так это случилось. Вот так, а может, по-другому — не все ли равно. Так она родилась на свет. Чтобы родиться, она выбрала потрепанное тело еврея с угольными бровями. Он вяло держал карандаш, и капли пота стекали на бумагу с его пальцев, на которых блестели кольца.   Почему   же   это   был   не   я?   
…
— Мадлена, поставьте, пожалуйста, снова эту пластинку. Один разок, как раз до моего ухода.
Мадлена смеется. Она крутит ручку, и все начинается сначала. Но теперь о себе я больше не думаю. Я думаю о том парне, который июльским днем, в жарких потемках своей комнаты, сочинил эту мелодию. Сквозь мелодию, сквозь белые, кисловатые звуки саксофона я пытаюсь думать о нем. Он ее создал. У него были неприятности, все шло вкривь и вкось: неоплаченные счета, и, наверно, где-то была женщина, которая относилась к нему не так, как ему хотелось, и потом нахлынула эта жуткая жарища, превращающая людей в лужи расплавленного жира. Ничего особенно красивого и благородного. Но когда я слушаю эту песенку и думаю, что ее сочинил этот парень, его страдания, его пот... трогают меня. Ему повезло. Впрочем, он вряд ли это сознавал. Наверно, думал: «Если повезет, уж долларов-то пятьдесят отвалят за эту штуковину!» Ну так вот, впервые за много лет кто-то меня растрогал. Я хотел бы узнать что-нибудь об этом парне. Интересно, что за неприятности его одолевали и была ли у него жена или он жил один. Я хочу это выяснить не из гуманных соображений. Совсем наоборот. А оттого, что он сочинил эту мелодию. Знакомиться с ним я не хочу — к тому же, может быть, он умер. Хорошо бы просто навести о нем кое-какие справки, чтобы время от времени, слушая пластинку, о нем думать. Наверно, самому этому парню не было бы ни тепло, ни холодно, узнай он, что в седьмом по величине городе Франции, неподалеку от вокзала, кто-то думает о нем. Но будь я на его месте, я был бы счастлив, я завидую ему. Я встал, но какое-то мгновение нерешительно мнусь на месте. Мне хочется услышать голос Негритянки.  В последний раз.
Она поет. И вот уже двое спасены — еврей и Негритянка. Спасены. Быть может, сами они считали себя безнадежно погибшими, погрязшими в существовании. И однако, никто не способен думать обо мне так, как я думаю о них, — с такой нежностью. Никто, даже Анни. Они немного напоминают мне умерших, немного — персонажей романа, они отмыты от греха существования. Не совсем, конечно, но настолько, насколько это дано человеку. Эта мысль вдруг переворачивает меня, ведь я на нее больше уже не надеялся. Я чувствую, как что-то робко касается меня, и боюсь шевельнуться, чтобы это не спугнуть. Что-то, что мне незнакомо уже давно, - что-то похожее на радость. 
…
Темнеет. На втором этаже отеля «Прентания» осветились два окна. На стройплощадке Нового Вокзала резко пахнет сырым деревом: завтра в Бувиле будет дождь.
 - Это последние строки романа, - закончил в давно мерцавшей тишине Кеслер.
 
Потом взял слово содокладчик Радин: - Давайте вернемся от великолепного романа к братьям Миллс и послушаем «Some of These Days» в их исполнении.

- Интересно, мелодию «Some of These Days» советские слушатели хорошо знают по «песням из подворотни».
- Ее классно поет Аркаша Северный, - добавил Петровский.
- Совершенно верно. Полагаю, что и вы можете исполнить не хуже - согласился Радин. – Но я хочу отметить, что благодаря  все тому же Леониду Осиповичу песня вышла, так сказать, на официальные эстрадные подмостки. Он мастерски использовал ее в широко известной шуточной интермедии «Где родился джаз». В диалоге с оппонентом на фоне подыгрывающего Big Band’а он доказывал, что «эту мелодию одесские музыканты играли на свадьбах еще в начале XIX века и кто завез ее в Америку в начале ХХ века, я не знаю». В интермедии звучит «Some of These Days» в исполнении всего оркестра - надо признать весьма жалко в сравнении со «штатскими» ансамблями, но и за это спасибо - и заканчивается она такими развеселыми куплетами:

Прощай, прощай, Одесса-мама,
Мне не забыть твой чудный вид
И море Черное, упрямо
Волнами бьющее о твой гранит.

Твоих садов и парков гамма,
Где юность вся моя текла,
Прощай, прощай, Одесса-мама,
Спасибо, что меня ты родила!

…

Потом была очередная встреча в Обкоме. Партийцы безоговорочно одобрили «негритянский квартет и гитару» - веселая музЫчка и поют просто зажигательно – это должно понравиться.
- Но по поводу песен этой перуанки Имы Сумак, - отметила зав отделом культуры, - у нас имеются большие сомнения. Нет-нет, и музыка и пение, конечно, прекрасны. Мы здесь несколько раз прослушали, я даже себе переписала. Вечером слушала, долго не могла заснуть. А к утру такие сны, знаете, начались, что просыпаться не хотелось. (Тут Алеева привычно заалела). И это настораживает. Знаете, возможен уход от действительности, снижение производительности труда и так далее… Эта мистическая музыка не для каждого. Давайте еще немного подумаем.

…

Через пару дней в самом начале работы в лабораторию заявилась весьма редкая здесь парочка – Радин и Кеслер. Даже не поздоровавшись они радостно сообщили дуэтом:
- Здесь нам назначено срочное свидание.
- Тюряга напротив, - Петровский показал в окно на фасад Горуправления милиции.
- Побрились? Галстуки новые? - поинтересовался Днепров.
- С кем, если не секрет? – спросил Галактионыч.
Посетители  только развели руками:
- Теряемся в догадках! Кафедральная секретарша просто передала краткие телефонограммы. Кстати, требуется обеспечить отсутствие посторонних – не сотрудников лаборатории.
Через пару минут в лабораторию буквально влетела Алеева, какая-то взвинченная и, как бы это поточнее выразиться, - смущенная.
- Здравствуйте, - оглядывалась она по сторонам, - здесь только работники лаборатории? – спросила она с порога Петровского, который только обалдело кивнул, уставившись на это высокое алое облако. Днепров подал стул и захлопнул дверь. Алеева села:
- Как приятно пройтись по родному институту…  А вас я помню, - она пристально смотрела на Володю, - вы фотографировали нас на лабораторной работе для институтского буклета. Мне тогда портрет сделали – висит у меня в спальне. Ах, юность… - чувствовалось, что она хочет что-то сказать, но не знает с чего начать. И тут Алеева увидела руководителя своего диплома, вскочила, - Вы что, - она поперхнулась, от волнения голос почти сорвался, - волшебники?
- …?
Вошел Френкель и Алеева повернулась к нему, как спасителю.
- Что случилось, - спросил Леня.
- Леонид Аркадьевич, товарищи! Случилось вот что. Позавчера, - в день нашей последней встречи, - в СССР на гастроли приехала… Има Сумак!  - широким жестом она попросила всех подойти ближе, - Давайте сядем, пожалуйста!

Когда все, изрядно удивленные, расселись Алена Алексеевна тихим голосом, почти шепотом, рассказала, что вчера, после первого концерта Никита Сергеевич Хрущев распорядился поселить певицу в лучшем номере гостиницы «Россия» и, что уже совершенно невероятно, платить ей… в твердой валюте. Вы понимаете, в долАрах! Он пожелал, чтобы Сумак «объездила весь Союз». Вы понимаете, что это значит? – спросила она и после паузы продолжила, - А мы, то есть я, сомневалась в вашем выборе! Вы совершенно правильно предложили записать ее песни на нашу пластинку. Оказывается творчество Имы Сумак нужно нашему народу, нашей стране! Мы утром отрапортовали в Москву, что уже ведем подготовку выпуска грампластинки с ее записями. Нас очень похвалили за инициативу и вот я – пока по секрету – поспешила сообщить эту приятную новость вам и поблагодарить всех вас. Пока неофициально.

Ах, как приятно начиналась эта граммофонная история! Они неделю дневали и ночевали на мотовелосипедном, на Невском отрабатывали и улучшали магнитофонные записи, особенно Иму Сумак с ее фантастическими частотным и динамическим диапазонами. Они уже знали эти пьесы наизусть, каждый голос, аккорд, акцент, синкопу. Почти машинально они «всюду напевали» братьев Миллс, часто коллективно-многоголосно. Они помогли смонтировать оборудование, наладить его и начать выпуск пластинки, вмиг ставшей знаменитой и дефицитной. Иму Сумак сосредоточенно слушали по вечерам при свечах, погружаясь в сумеречные состояния и даже в экстаз (ох, права была не совсем простодушная Алеева!). На танцах и свадьбах до исступления крутили братьев Миллс. Пластинку просто сметали  с полок магазинов и киосков, речь пошла о серьезной культурной программе. В одни руки продавали не более двух пластинок. Спекулянты толкали "Инну с сумкой" втридорога. Меломаны приезжали со всего Союза. Соседние области просили тысячи экземпляров! Газеты пестрили восторженными отзывами. Всех политехнических участников проекта пригласили на закрытый вечер-банкет областной партийной интеллигенции. И там Петровский два раза танцевал с самой Алеевой!

Потом музыка кончилась. Вернувшись из шестимесячного турне, Има Сумак закатила страшный скандал в московской гостинице, где постоянно мигрировали полчища тараканов. У певицы был взрывной  –  имперский  характер, в чем убедились всюду сопровождавшие ее офицеры КГБ. Иму выдворили из страны, и занесли ее имя в черный список. Советы пытались построить на приезде Сумак из Америки очередной пропагандистский бред и, как всегда, облажались. А турне по СССР перешло в мировое. Она пела на первоклассных сценах, записывала роскошные диски… У нас же царила тишина, сартровская тошнота и серенькая мышка Майя Кристалинская. Но! Осталась продукция областного легпрома и еще много лет счастливые обладатели маленькой пластинки с неряшливыми этикетками наслаждались пением квартета черных братьев и неизвестно куда сгинувшей легендарной перуанки.
 
-------------------------------------------------

04.11.2008 16:00 В Лос-Анджелесе скончалась знаменитая перуанская певица Има Сумак. Ей было 86 лет. Има Сумак, чье настоящее имя было Зоила Аугуста Императрис Каварри дель Кастильо, прославилась на родине в 1940-х, а в США и Европе о ней узнали в 1950-м, когда ее пластинка разошлась тиражом полмиллиона экземпляров. Певица была хорошо известна и в Советском Союзе. Има Сумак обладала голосовым диапазоном в пять октав.