Макариада. Глава II. Они

Хотя я не обладаю должной компетентностью, чтобы затрагивать краеугольную для Макара Краскова тему – все-таки мне присуще здравомыслие православного христианина, – деваться некуда: без нее образ моего друга неполон.

Макар не считал себя потомком Первухиных и Красковых. Он… что греха таить, скажу напрямик – он полагал, что не принадлежит нашему времени и заброшен сюда из вечности для неизвестного ему испытания. Выделю слово «испытание». До знакомства со мной Макар посещал церковь и, даже прекратив посещения, продолжал верить в Троицу и двуединую природу Христа. Такие характеристики человеческого бытия как «ошибка» или «наказание» были ему чужды. Но в равной степени вызывали его отторжение привычные для христиан понятия «долг» и «ответственность».

Христианство он почитал за религию, избегающую земных представлений о загробном бытии и не обещающую ни безликого покоя, ни душевного удовлетворения, ни телесных услад. Макар видел – смутно, в тусклом стекле – мир иной, но не делился впечатлениями. На мой назойливый вопрос он отвечал:

– Для меня это тихая радость, осознание сродства с тем, что вижу. У тебя и остальных это вызовет страх.

– Страх перед смертью? Перед Богом?

– Перед смертью? Пожалуй. И перед увиденным.

– Разве там не божественный свет, засвидетельствованный святыми?

– О нет! С чего ты взял? Там не свет. Там Они.

Так я впервые услышал о Них. До того наш богословский диспут не выходил за рамки катехизиса, и у меня сразу возникла мысль об ангелах и бесах. Макар отмел ее безоговорочно:

– Они не духи, а люди, преодолевшие временные и пространственные границы. Они знают Христа, любят Его и живут особой жизнью. О ней у нас мало кому известно. Я жил с Ними прежде, чем был послан сюда, точнее – подложен в колыбельку.

– Брось плести небылицы, Макар! Не подменыш же ты, в самом деле?

– Подменыши уродливы, их нечеловеческая природа рано или поздно обнаруживается. Обо мне этого не скажешь. Внешне я заурядный российский гражданин. Но определения лучше «подменыша» не найти. Пушкин ошибался: в сказке много правды, а «урока добрым молодцам» нет. Уроки, в отличие от сказок, выдумали люди.

– Итак, тебя подкинули, – я усмехнулся. Макар вопреки обыкновению был серьезен. Мне стало не по себе. – Ладно, поговорим о Них. По-твоему, Они люди. Наверное, это святые, неподвластные смерти.

– Не думаю. Они походят то на чудовищ, то на привидений, то на жителей других эпох. Например, на средневековых монахов в плащах с капюшонами. Эти люди способны, как и духи, менять обличье. Хочешь, опишу детские встречи с Ними?

Я согласился, поскольку нуждался в любой информации, помогавшей ликвидировать черные пятна в прошлом Макара. До сих пор не могу назвать точный год его «рождения». Когда я раскрыл паспорт умершего друга, у меня глаза на лоб полезли: в пункте «дата рождения» стоял прочерк. Ума не приложу, кто выдал ему такой документ. Свидетельства о рождении я в глаза не видел, а празднуемый в детстве день рождения, по словам Макара, назначили ему родители – им казалось, что он появился на свет в этот день. С помощью сведений о предках, нехотя сообщаемых Макаром, я установил, что он «возник» в промежутке между 1970 и 1972 гг. С высокой долей вероятности он мой ровесник.

Макар начал замечать Их, лежа в детской кроватке с деревянными прутьями. Высокие люди в сутанах появлялись в темное время суток, бережно приподнимали малыша и клали поперек матрасика.

– Макар неспокойно спит, – жаловалась по утрам мужу Дора Петровна.

– Да? В кого он таким уродился? – бормотал Сергей Владимирович, освобождая голову от наволочки и впуская в нее мысли о противолокационных ракетных установках.

В одну из ночей папа Макара встал с постели и, не сняв наволочки, подобно ракете устремился к цели. Он не рассчитал траектории и задел ножки сына, торчавшие сквозь прутья кроватки. Падение тела конструктора сотрясло квартиру в Кузьминках. Дора Петровна, подскочив, долго всматривалась во мрак, пытаясь отличить платяной шкаф от мужа. В соседней комнате бабушкины челюсти тревожно постукивали о стенки стакана, а дедушка чихал спросонья на мотив застольной частушки «Эх, я!» Макар безмятежно посапывал, пока его отец изучал на полу содержимое ночной вазы.

С той ночи Они разворачивали малыша под углом 180 градусов, и ракеты без помех били в цель. Поворот осуществлялся вместе с подушкой, и Дора Петровна больше не волновалась за сына: она плохо помнила, в каком направлении укладывала его перед сном.

С ранних лет Макар души не чаял в кошках и остерегался собак. Неприязнь к собакам усилилась после эпизода с игрушечной лопаткой. Он копался в песочнице, а возникший из небытия боксер ухватил зубами его лопатку и понес мужчине, слонявшемуся по пустырю. Увидев пса, мужчина решил скрыть следы преступления и гневно затопал ногами. Пес смекнул, что должен избавиться от неугодного хозяину груза. Невдалеке чернело отверстие канализационного люка. Подбежав к нему, боксер разжал челюсти. Когда горько ревущий Макар приковылял к люку, собаки уже не было – мужчина увел ее с пустыря. Из темной дыры высунулась рука, сжимавшая лопатку. Она протянула ее мальчику, и тот довольный возвратился в песочницу. Родителей вблизи не оказалось, иначе Макару влетело бы за неосторожность. Да и вид руки наверняка смутил бы непосвященных: она была худая и волосатая, с кривыми ногтями на семи костлявых пальцах.

Этот случай, на мой взгляд, легко объясним. Рука принадлежала водопроводчику, работавшему под землей и вернувшему ребенку упавшую в люк лопатку. А внешний вид руки – плод детского воображения.

Существа эти чурались городской суеты и шума и показывались в основном на природе. Летом 1975 г. вся семья впервые выехала на дачу – в небольшую, в три улочки, благоустроенную деревеньку Мякинино в считанных километрах от Москвы. Нам предстоит неоднократно побывать там – Красковы снимали дачу на протяжении пятнадцати лет. Опишу ее подробнее.

Приглянувшийся семье Макара дом замыкал крайнюю улицу деревни. Вокруг расстилались колхозные поля, обрамленные лесом и разделенные аллеями из березок, липок и дубков. Поля поливали водой из плотины, традиционного места купания мякининцев. Красковы успели застать на полях яблоневые сады, благодаря которым улица получила имя Фруктовая. Дом находился в пятнадцати минутах ходьбы от железнодорожной станции. По другую ее сторону раскинулся поселок с шоссейными дорогами и пятиэтажками. Но в Мякинине царили тишь и благодать. От станции убегала узенькая заасфальтированная тропинка и параллельная ей грунтовая дорога. По грунтовке ездили одни велосипеды, а немногочисленные автомашины курсировали по Центральной улице Мякинина. Через полкилометра асфальт обрывался, и дальше путник шел по газону мимо сельских домиков за низенькими заборчиками.

Дворик дачи был ухожен: асфальтовые дорожки и площадки, цветочные клумбы, кусты сирени, нависавшие над скромным штакетником с ромбовидными узорами и калитками с примитивными запорами. Само здание состояло из центральной кирпичной части с паровым отоплением в пяти комнатах, кухне и ванне, двух боковых деревянных террасок с разукрашенными крылечками и трехкомнатной мансарды. За домом находились деревянный флигель с сараем, мастерской и туалетами для дачников, садик с яблонями и смородиной, огород, засеянный преимущественно картошкой. На задах располагались летний душ, теплицы и каменное строение, вбиравшее в себя свинарник, курятник и гараж. Створки гаража растворялись в проулок. Других домов там не было, а от поля и леса проулок отделял невысокий земляной вал, поросший травой и деревьями, – популярнейшее место детских игр.

Приусадебным хозяйством ведала семья Усовых: глава дома дядя Толя, его жена тетя Наташа, их сыновья Андрей и Степан. В год приезда Красковых в Мякинино Андрей возвратился из армии, а Степан готовился к военной службе. Красковы занимали террасу и комнаты в южной части здания, а в северной половине проживали другие дачники – за пятнадцать лет там сменилось три семьи. Дядя Толя и тетя Наташа оставляли себе спальню, кухню и удобства, а Андрей и Степан на лето перебирались в мансарду.

Прочие обстоятельства дачной жизни я изложу по ходу повествования, а сейчас надобно вернуться к «сказке» Макара. Он подробно описал три встречи с Ними в Мякинине.

В первый дачный сезон тихим ясным вечером он шел с бабушкой из леса по безлюдной аллее. Недавно пролился дождь, и в придорожной лужице резвилось человекообразное существо густо-синего цвета. При виде Макара существо приподнялось наполовину своего роста. Контуры тела менялись, как будто изнутри его наполняла вода, а наверху различался головной убор, схожий с фуражкой. Поколыхавшись, существо бухнулось обратно в лужу и растворилось в ней, не издав ни звука. Макар обернулся. Лидия Николаевна преспокойно шествовала за ним, поглощенная заботами о нуждах трудящихся.

В детстве Макар ошибочно думал, что подобные существа упомянуты в словах песенки крокодила Гены: «Пусть бегут неуклюжи, пешеходы по лужам». Наряду с пешеходами по лужам шлепают желеобразные неуклюжи, а пешеходы их не замечают.

Вторая встреча произошла в лесу. К Доре Петровне приехала погостить сослуживица с шестилетним сыном, сверстником Макара (используя слова «сверстник» и «ровесник», Макар подразумевал внешнее сходство, а не свой реальный возраст), и они отправились в лес. Мама Макара, страдая близорукостью, безумно пугалась деревьев. Вопреки пословице ей хватало двух сосен, чтобы поддаться панике. Угодив между ними, она начинала метаться туда-сюда, натыкаясь на стволы, пока кто-нибудь не выводил ее из гиблого места.

В обществе надежного проводника, каковым отрекомендовалась сослуживица, Дора Петровна пересилила страх. В ту пору дачники не шатались толпами по лесу, и даже в субботу он пустовал. Оживленно болтая, женщины углубились в лес по усеянной листьями и хвоей тропе и вскоре были остановлены детьми, облюбовавшими живописную полянку. Один из окружавших полянку вязов поверженный валялся на земле. Макар с товарищем запрыгнули на его ствол и стали гоняться друг за дружкой, а мамы возобновили обсуждение животрепещущих проблем: кто, с кем, где, в чем.

Добравшись до пункта «в чем», по части познаний в котором Дора Петровна не знала равных, она краем глаза уловила постороннее движение. Слово «демисезонное» застряло на языке, и она внезапно уразумела, что дети прыгают отнюдь не по дереву. Дерево при всем своем коварстве шевелиться не может! Душа ушла в пятки и придала им бешеную скорость, а доселе почивавший дар ориентации пробудился. Мама с Макаром под мышкой целенаправленно удирала из леса. Сзади, не отставая, мчались сослуживица и ее хнычущий сынок. «Дура слепая!» – яростно выдохнула Дора Петровна, очутившись в поле, и фраза эта содержала не только самокритику.

Семейный совет решил, что на полянке спал лось-сохач – они тогда действительно обитали в мякининском лесу. Под давлением общественности горе-проводник раскаялся в своей слепоте, не уступавшей близорукости Доры Петровны. Товарищ Макара не успел ничего рассмотреть – во время бегства мать чуть не оторвала ему руку. Макару же хорошо запомнились эспаньолка на лице «лося», сложенные по бокам перепончатые крылья и мощная длань на кончике длинного хвоста. Повзрослев, он наткнулся в альбоме на фото скульптуры XII в. в одном из храмов Франции, изображавшее его лесного знакомого.

«Лось» заставил Макара задуматься. Судя по всему, другие люди могут Их видеть, но в прозаическом, а не чудесном обличье. Следующее происшествие пошатнуло и эту гипотезу. Вновь пострадал жизнерадостный Сергей Владимирович. Ребенком он ловил майских жуков в парке, куда его водили воспитательницы лепрозория. «Предпочтительнее, – вспоминал Сергей Владимирович, – подстеречь жука на взлете с земли. Он долго жужжит, путаясь в траве, и тем самым выдает себя. Если не получилось, надо метнуть шапку в пролетающую добычу. При точном попадании, – конструктор мечтательно вздыхал, – сбитый жук оказывается в шапке или на земле, где его несложно найти. Жуки отличаются по оттенкам, темные попадаются реже и выше ценятся. Это очень занятные, добродушные создания, Макар! Мы поохотимся на них в начале июня на даче».

Охота состоялась в солнечное воскресное утро на лужайке перед домом. Жуки летали не слишком быстро, громко жужжали и были отчетливо видны на фоне синего неба. Макар охотился без энтузиазма. Он предпочел бы прокатиться на велосипеде или завершить сражение конников с пулеметчиками. Зато окунувшийся в детство Сергей Владимирович самозабвенно отдался охоте.

– Ну же, Макар! – подбадривал он сына. – Смелей!

Макар вяло бросил кепку и, как ни странно, в кого-то угодил. Подняв кепку, он заглянул в нее и хотел скрыться от греха подальше, но Сергей Владимирович был начеку:

– Молодец! Точно в цель! Кого поймал? Неужели темного?

– Нет. Он занятный. Но не добродушный.

– Ах, мошенник! Показывай!

Конструктор выхватил кепку у сына и, весело подмигнув, осторожно раздвинул края. Потом он минуты три кричал, не умолкая. Выбежавшая на крик Дора Петровна взялась утешать мужа, а Макар незаметно вытряхнул из кепки пойманное насекомое, на чьем брюшке помаргивал человеческий глаз с желтым зрачком и белесыми ресницами.

Инцидент списали на переутомление Сергея Владимировича. Впредь конструктор не предлагал сыну охотиться на жуков.

А Они пропали. Перестали являться. В средней школе, куда отдали его родители, Макару внушили немало глупостей, но не это послужило главной причиной Их исчезновения.

– Всему виной был страх, – признавался Макар. – После случая с жуком я невольно вздрагивал в чужом присутствии, если мне мерещился кто-нибудь из Них. Затем возник обыкновенный страх, присущий детям, – страх темноты, кладбищ, одиночества. В спальне зажигали ночник, я не желал оставаться один в доме. Помню, как пугал меня дачный сарай. Его окна не отпирались, в затхлом воздухе кружилась пыль, сонные мухи копошились у стекол, кто-то скребся под сваленными на полу досками. В сарае хранились велосипеды и коробки с солдатиками. Когда я заглядывал туда, мне чудились морды, скалившие зубы из мрачных углов…

– Нормальная реакция! Ты прекратил фантазировать, твой кругозор расширился, ты начал воспринимать реальные, а не воображаемые вещи. Мыши, темнота…

– …демоны.

– Какие демоны?!

– Теперь я видел демонов.

– Почему именно демонов? А раньше?

– Раньше приходили Они – побыть со мной, укрепить меня. Я стал Их избегать, а Они… обиделись. Впрочем, нет! Земные чувства Им не свойственны. Я просто разучился Их видеть. Демоны же, узнав про мою слабость, получили возможность напугать и навредить.

– Напиши о демонах.

– Мне неприятно. Напишу о самом страшном…

Окраину мякининского леса прорезал широкий овраг, на дне которого плескалась вода. В старину там бил источник, дававший начало речке Мякинке, чьим именем назвали деревню. Он давно засорился, но в мутном постепенно высыхающем озерце еще водились караси. К оврагу примыкал сад с одичавшими вишнями и двухметровым забором. Прогнившие доски шатались, местами в заборе зияли щели, проделанные мальчишками. Те почему-то неохотно лазали в сад, благо вишен в Мякинине хватало без него. Макар слышал рассказы очевидцев о крупных гадких слизняках, обгрызавших кору деревьев. В советские годы глухими заборами обносили чиновничьи дачи и колхозные плантации. Но мякининские старожилы не помнили, для чего сажали эти вишни. Поговаривали, что двадцать лет назад в саду стояла бревенчатая караулка. Затем ее разобрали и вывезли.

Обычно Макар рыбачил на озере с деревенскими ребятами. В тот жаркий июльский полдень желающих порыбачить не нашлось, и он поплелся на озеро один. Караси неплохо клевали и в жару, а дожидаться друзей не хотелось.

По склону оврага спускаться к воде было неудобно. Рыбаки проложили тропинку по периметру вишневого сада. Минуя заросли крапивы, тропинка огибала угол забора и круто устремлялась к берегу. По этой стороне не было лаза, но любители кислых ягод рвали их с веток, проросших сквозь трухлявые доски. Свернув за угол, Макар потянулся за вишенкой и застыл как вкопанный. Чуть впереди, за забором в саду, стоял некто. Нижнюю часть его тела скрывали доски, над которыми возвышались комковатая плешивая голова, поросшие рыжеватой шерстью плечи и опиравшиеся на забор лапы. Макару повезло: взгляд великана приковала к себе искрившаяся на солнце озерная гладь, и мальчик не видел его лица. Тварь пристально за чем-то наблюдала.

Полуденный ветерок лениво играл с листвой, на берегу стрекотали кузнечики. Среди негромких звуков оглушительно стукнула удочка, выпавшая из пальцев Макара. Тварь начала поворачивать голову. Макар знал, что умрет, если та на него посмотрит. Мелькнула мысль: бежать нельзя, топот его выдаст! Он подобрал удочку и, бесшумно пятясь, отступил за угол. За углом он присел на корточки и, подавляя дрожь, уставился на вишневые ветки. Того и гляди, они зашуршат, и через забор просунется склизкая лапа.

Минуты таяли. В саду было тихо. Мертвенно тихо. Похоже, тварь ничего не заподозрила, и можно не спеша уйти. Ноги затекли, свербило в носу. Задыхаясь, Макар приоткрыл рот, и в горло набился одуванчиковый пух. Он вдохнул и… кашлянул. Сад мгновенно очнулся. Что-то зашелестело и задвигалось. К углу, за которым притаился мальчик, направились шаги. Он в отчаянии лег на землю и зажмурился, но шаги резко оборвались, над озером пронесся стон, и все стихло. Лишь где-то в лесу блаженно ухала неведомая птица.

Ужас миновал. Гигантский демон исчез из его жизни. Макар поднялся и зашагал прочь от проклятого сада, не попытавшись осмыслить свое спасение. Возобновив встречи с Ними, он вспомнил о саде и догадался, что демона уничтожили Они. Два лета подряд он рыбачил на тинистом деревенском пруду, вернувшись на озеро, когда захиревшие вишни вырубили и забор снесли. В последний год пребывания Красковых на даче овраг осушили, а берега разбили на участки для застройки.

Полностью победить страх Макару не удалось. Демоны продолжали докучать ему, рассаживаясь на сухих деревьях в лесу, в парке, на кладбище. Черные лохматые твари злобно пялились на Макара сверкающими глазками. Потупив взор, он ускорял шаг или усиленно крутил педали велосипеда. А Они не приходили. Он испытывал душевные муки, приобщаясь к иному миру. Между тем мир этот надо было полюбить, как он любил его младенцем, преодолев искус страха и сомнения.

Миновав условно двенадцатилетний рубеж, Макар вдобавок к страху изведал предрассудки. В частности, он утерял доверие к кошкам. Эти мудрейшие создания, издревле связанные с Ними, всегда благодарили малыша лаской за уважение и чуткость.

Одноклассники научили Макара плевать на хвост уличным кошкам. Как-то утром, торопясь на занятия, они с товарищами завидели черную кошку и не в меру расплевались. Женщина, ведшая за собой девочку, ткнула в них острым пальцем и с угрозой произнесла «Фу!» Девочка попросила разрешения погладить «бедную кошечку». Мать нахмурила брови, и девочка удовольствовалась тем, что высунула язык. Кошка осуждающе мяукнула, а ушедшая вперед женщина сочла нужным обернуться и вновь погрозить пальцем, выкрикнув «Фу!» Откуда ни возьмись перед ней вырос милиционер. Торжествующий смех замер на устах девочки. Грозную мать препроводили в участок и оштрафовали за нецензурную брань в адрес опаздывающих на урок школьников.

Позорный провал женщины не был случаен, поэтому Макар удвоил бдительность и стал поплевывать на домашних кошек тоже. Вылизав плевки, те наотрез отказывались от корма. «Избалованные твари, – возмущалась Лидия Николаевна, – вам не понять боли и отчаяния угнетенных народов!»

Наконец бабушка застукала внука харкавшего под стол за обедом. В наказание у него отобрали ложку и всучили половник. Макар очень старался, но вычерпать суп из тарелки не смог. Остатки долизали мурлыкавшие кошки.

Поглощенный забавами подросток вовлекал в них и кошек, в первую очередь – дачного кота Барсика, грозу мякининских дворов и заядлого грибника. Мой друг напропалую восхвалял достоинства Барсика. Тот умел распознавать грибы по запаху и сопровождал Петра Алексеевича и Макара в лесных странствиях. Дедушка ставил Барсика в пример ленивым городским кошкам, хотя вряд ли одобрял его романтические наклонности.

Макар подкармливал кота бычками из деревенского пруда. Барсик наедался ими до отвала. Вечером из укромных уголков доносилось характерное «бэ», а тетя Наташа рыскала по двору, скорбно потрясая веником. Озерных карасей кот не переваривал, по мнению взрослых, из-за обилия костей. Сам рыболов догадывался об истинной причине кошачьей антипатии. Обойденных вниманием карасей пускали в бочки с дождевой водой, а назавтра они всплывали брюхом кверху.

Барсика тянуло к Ним и, случалось, он пропадал по нескольку дней, а однажды не показывался в течение месяца. Тетя Наташа поставила на будущем кота жирный крест. Но он нашелся, когда Сергей Владимирович с сыном купались на колхозной плотине.

В жару они не брали на пляж верхней одежды. Искупавшись, отец совершал ритуал отжимания плавок. Макара обвязывали полотенцем, стаскивали с него плавки и отжатые надевали обратно. Обычно Сергей Владимирович отжимал свои плавки тем же манером, но если на берегу присутствовали заинтересованные лица, он удалялся в рощицу и творил священнодействие втайне от всех. Исполнив ритуал, освеженные купальщики топали домой через поле.

Тем утром Макар ожидал ушедшего в рощу отца, не спуская глаз с пировавшей неподалеку вороны. Птица терзала брошенные людьми объедки и периодически каркала. Причем каркать она умудрялась, не раскрывая клюва и не прерывая трапезы. Насчитав десять «Кар!», мальчик взмахнул рукой, и ворона улетела. Отдыхающие на берегу с подозрением косились на Макара. Прохрипело одиннадцатое «Кар!», и он понял, что все это время кричала не ворона, а Сергей Владимирович. Его бледное лицо мелькало в кустах, жалобно призывая сына.

Над конструктором грязно подшутили. Сняв плавки, он приметил в траве землянику и, желая порадовать Макара, нагнулся за ней. В этот миг у него из руки выдернули плавки. Не успел несчастный выпрямиться, как злоумышленника и след простыл.

– Макар! – приказал осипшим голосом отец. – Беги скорее домой и принеси что-нибудь из одежды.

Макар взял мокрое полотенце и побежал. На подступах к даче его захлестнуло ликование – впереди трусил Барсик, волоча в зубах спасительные плавки, указывавшие дорогу к родному дому. Вбежав во двор, кот торжественно возложил плавки к ступенькам крыльца.

Заслышав мяуканье, из дома повыскакивали хозяева и дачники. Кота обнимали, тискали, пичкали деликатесами. Петр Алексеевич размахивал самодельным флагом – привязанными к швабре плавками зятя. Макар перерыл кухню тети Наташи и, отыскав кошачье будущее, тщательно стер крест резинкой.

Праздник длился весь день. Когда же деревню окутала тьма, Дора Петровна хватилась мужа. Посетовав на забывчивость, она кинулась на выручку со штанами. Вскоре безмолвие вечерних полей нарушил женский визг – на полпути к плотине Дора Петровна напоролась на Сергея Владимировича. В сумерках конструктор перебежками возвращался домой. Жена ввела его на террасу, грустного, окоченевшего, с увядшей земляникой в руке. Отчитав сына, он вступил в единоборство с тестем-знаменосцем и отвоевал плавки.

Упомянутые мною забавы будут описаны позднее, и читатель убедится, насколько жестокими они бывали. По определению Макара, он тогда юродствовал, не испытывая к своим жертвам ни вражды, ни ненависти. Барсик это понимал. Привязанность кота к мальчику не ослабела даже после купания в огородном баке с нагретой для полива водой.

– Терпеть не могу злопамятных созданий, – говорил мой друг. – Отягченная, усыпанная землей гоголевская нечисть! Кошки необидчивы. Что бы ты ни вытворял, они всегда рядом – податливы или строптивы в зависимости от характера. И неважно, чего они при этом добиваются. Меня восхищает незапятнанная кошачья память. Россказни о мстительности кошек лживы. Кошка не умеет обижаться и презирает честолюбие и пустые амбиции. Не то собака. Попробуй-ка подшутить над самой преданной, самой приветливой псиной. Она затаит обиду на всю жизнь. Долго тебе придется искать ее расположения. Она станет рычать и убегать от тебя, поскуливая и поджав хвост. Мелкая, памятливая натура…

Именно Барсик преподал Макару урок.

На стене дачной мастерской висел череп горного барана, привезенный из армии младшим сыном хозяев Степаном. Степан собирался украсить им дом, но тетя Наташа выдворила идола из жилых помещений. По воскресеньям идолопоклонник снимал череп со стены, укреплял его на руле мотоцикла и укатывал на деревню покорять девушек. Девушки бабочками порхали вокруг мотоцикла, а самым симпатичным Степан дозволял лобызать череп. Заглянувшему в мастерскую Макару мотоциклист милостиво предложил дотронуться до пары кривых клыков, отнюдь не бараньих по виду, в нижней части черепа. Мальчик брезгливо отдернул руку и старательно смыл в раковине воображаемую грязь.

Темными вечерами Макар спускался во двор на поиски Барсика. Он кружил возле дома, обходя пятна света, падавшего из окон, и примечая, не мелькнет ли за углом пушистый хвост. В разгар забавы Барсик прятался под дом, и начиналось самое интересное. Макар попеременно заглядывал в цокольные продухи, предвкушая момент, когда из подпольного мрака на него уставятся два круглых огонька. Они с Барсиком глазели друг на друга, пока огоньки не гасли. Макар срывался с места и стремглав несся дальше в надежде застать кота вылезающим из подпола. Если Барсик оставался внутри, охота возобновлялась. Многое бы Макар отдал за то, чтобы поменяться ролями с котом. Ему представлялось, как Барсик, снуя от продуха к продуху – их насчитывалось восемь по всему периметру цоколя, – с трепетом ожидает появления лица преследователя.

Однажды вечером Макар едва не настиг Барсика, юркнувшего в последний момент в продух. Исследовав все дырки, мальчик ничего не увидел. Он обогнул дом по второму разу. Снова ничего. Похоже, кот успел незаметно выскочить из подпола. Для очистки совести охотник решил сделать третий круг – и тут же был вознагражден двумя немигающими огоньками.

– Вот ты где!

Огоньки дрогнули и метнулись к Макару, увеличиваясь в размерах. Барсик так не поступил бы. Но это был не Барсик. Это был бараний череп. Подплыв изнутри к продуху, он ярко вспыхнул и залязгал клыками. Не растерявшись, Макар изо всей силы плюнул в дыру. Плевок угодил в лоб светящемуся черепу. Раздался треск, пахнуло гнильем, и череп потух. Подпол вновь погрузился во мрак. Макар посидел с минуту около дыры и отправился на кухню. На кухне Барсик умиротворенно лакал молоко из блюдца. Напившись, кот облизнулся и принялся умываться, с хитрецой поглядывая на мальчика.

Макар усвоил урок. Больше он не сторонился кошек и не пренебрегал их мудростью. Череп же нашли наутро сорвавшимся со стены мастерской и расколовшимся надвое. Степан закопал половинки в лесном овраге под душераздирающие песнопения мякининских девиц.

Вслед за страхом и предрассудками Макаром овладела чувственность. Отдавшись учебе в школе, институте, уличным прогулкам и порывам страсти, он напрочь забыл о Них. Демоны не утратили могущества и по-прежнему вторгались в жизнь юноши – напрямую или исподволь. От соблазнов Макар ограждался книгами, на чьих страницах встречались фантастические миры, отдаленно напоминавшие мир его детства. Увы, на книгах стояла печать неверия авторов – кудесников и мечтателей, а не пророков и духовидцев. Поэтому книги не приводили к Ним.

Так продолжалось вплоть до крещения Макара в 1994 г. В христианстве он обрел потустороннее мироощущение, не достававшее ему в повседневности. Однако мистика еще долго таилась под спудом человеческой морали и житейских страхов.

– Я умолял священников о внимании, готовился отдать свой талант на служение Христу, но… был им не нужен. Пастыри искали покорного человеколюбца, а находили горделивца и смутьяна. Для духовной гармонии, какой она им представлялась, мне не хватало терпения, опыта и элементарного интереса к личности ближнего. И тогда, и сейчас центр тяжести, согласно формулировке Шопенгауэра, лежал внутри меня – я копался в себе, а других людей сочинял.

– А почему ты не увлекся восточной магией и оккультизмом?

– Я же знавал демонов! Их уловки не могли меня обмануть. Магия? Она испокон веков служит миру сему. Ее адепты притворяются философами, но озабочены земными делами – комфортом, властью, деньгами, женщинами. Счастьем, наконец. Зачем мне эта суета? Я наоборот бежал от людей и от всего того, что дает жизнь с ними.

– В монастырь?

– Были планы. Но в монастырях много страха. И суеверия. Современные монахи примут Их за бесов. Влезли в детство с добродетелями взрослых! Прославляют детскую веру, думая о простоте, а не о мудрости. Хотят уберечь деток от злых духов на радость маме и папе. Чушь! Раньше в монастырях подвизались настоящие дети – взгляни-ка на средневековые памятники! – а ныне там только разновидность мирского блаженства.

– Когда Они появились снова?

– Я отрекся от земных чувств и поверил в Них. Они приветствовали мое возвращение.

– Были интересные встречи?

– Были. Их содержание я передать не в силах.

– Это происходит на природе?

– На природе. Не в Мякинине. Мякинина больше нет. Мы встречаемся в другом, не менее славном месте. Они парят меж деревьев, на полянках и лужках, у запруд и обочин дорог – монахи, рыцари, крестьяне, чудаковатые существа. Я Их призываю, Они откликаются. Я вижу то, чего не видел в детстве. Картины Их мира: леса и поля, замки и обители, несхожие с когда-либо бывшими на Земле. Легко пересказать выдумку, а не истину. Один даровитый американец затейливо обрисовал город собственных грез. Но он в него не верил, поскольку отдавал дань точным наукам и, как всякий правоверный англосакс, был влюблен в мораль.

– Отчего, представляясь людьми, Они рядятся в средневековые одежды?

– Наверное, в Средние века на Земле проживало много таких людей.

– Много подменышей?

– Тех, кто послан сюда, чтобы пройти путь от эмбриона до покойника.

– Каким образом послан? Посредством души, вселившейся в тело?

– Нет! Мое тело принадлежало мне и до земной жизни. Не забывай об умении трансформироваться. При переходе из мира в мир тело не истлевает, а преобразуется. Согласно христианскому учению, телесная оболочка дается душе человека при рождении. С обычными людьми такое действительно происходит. Но Они преобразуют имеющееся тело в тело младенца и подчиняют его физиологическим законам. Зная о вочеловечении Христа, ты не будешь требовать от меня подробностей такого кенозиса. Вообрази на месте Сына Бога кого-нибудь из Них, избранных Богом людей. Теперь понимаешь? Общечеловеческой миссии у меня нет. Я тварь, а не Творец. Моя жизнь нужна мне, нужна Им, но не кому-то еще. Потому и говорю «испытание». Остального не ведаю…

– Погоди! А ты… общаешься с Ними?

– Полноценное общение здесь невозможно. Я не прошу Их забрать меня, так как должен выдержать испытание до конца. Но недавно мне дали понять, что смертный час близок…

Через полгода Макар скончался. Это был один из последних наших разговоров.