24. Третий брак мадонны Лукреции

I

Посольство, направленное в Рим для того, чтобы доставить новую герцогиню в Феррару, двинулось в путь 9 декабря 1501 года и было необыкновенно многочисленным. В него входило добрых пятьсот человек, все разряженные в шелк и бархат и на прекрасных конях.

Возглавлял посольство кардинал Ипполито д’Эсте, брат жениха, а вместе с ним были самые знатные из вассалов Феррары, да еще и два епископа, и казначей герцога Эрколе, Франческо Бьянкавалло.

Он, возможно, считал себя поглавнее даже кардинала Ипполито, ибо ему были доверены фамильные драгоценности рода д’Эсте, которые по обычаю переходили теперь их новой хозяйке, герцогине Феррарской, Лукреции Борджиа.

Строго говоря, она была не герцогиней, а женой наследника престола Феррары, да и то не фактически, а пока что чисто формально. Но Эрколе д’Эсте был вдовцом, и он уже авансом, в качестве любезного жеста, именовал свою будущую невестку ее будущим полным титулом.

При тогдашнем состоянии дорог и учитывая количество путешествующих, которым поневоле требовалось везти с собой значительный багаж и припасы, до Рима феррарцы ехали довольно долго, делая остановки в Болонье, Флоренции и Сьене, да еще перед самым въездом в Рим послы сделали длительный привал, для того чтобы отчиститься от дорожной грязи и привести себя в надлежащий порядок.

В город они въехали, таким образом, в полном своем блеске – но и встречали их не как-нибудь, а соответственно рангу их миссии.

Чезаре Борджиа был на коне, одна только сбруя которого стоила 10 тысяч дукатов.

По крайней мере, она столько стоила согласно оценке венецианского дипломата Санудо – а он был человек компетентный.

В числе встречавших было и 19 кардиналов, каждого из которых сопровождала достойная их положения свита. Чезаре, кстати, заодно продемонстрировал и свои войска – 4000 солдат, выстроенных в полном парадном порядке, со знаменами и значками с гербом дома Борджиа.

Чезаре обнял Ипполито д’Эсте и приветствовал его как «своего нового брата».

Интересно бы знать, что подумал при этом молодой кардинал – судьба родного брата Чезаре, Хуана Борджиа, была ему известна, да и про задушенного принца Альфонсо Арагонского он тоже был наслышан, – но дипломатия есть тонкое искусство, и он ответил на объятья нового родственника со всей возможной пылкостью.

Понятно, что на таком фоне встреча с папой Александром прошла много легче, а уж Лукреция послов Феррары просто очаровала.

Ипполито д’Эсте нашел, что она прекрасно справилась со своей ролью хозяйки: она была скромна, достойна, осыпала свиту своих гостей всякими милыми сувенирами в виде серебряных кубков и прочего и вообще хорошо выглядела.

Мы это знаем довольно точно – Изабелла д’Эсте, сестра Альфонсо и супруга властителя Мантуи, Франческо Гонзага, дорожила своим положением первой дамы Италии и включила в свиту Ипполито д’Эсте своего человека.

Он должен был описывать ей во всех подробностях и поведение, и туалеты ее соперницы. И вот что он ей написал:

«…мадонна Лукреция была одета скромно, грудь ее была прикрыта до шеи, а волосы убраны просто и не завиты в локоны. Ее платье – темного цвета с фиолетовой оторочкой, а плечи покрыты накидкой, украшенной золотом и отороченной соболями. Она покрыла голову сеткой из зеленого шелка, а на шее у нее жемчужные ожерелья».

Странно, правда? Вот вроде бы побольше 500 лет прошло со дня этого приема, а текст письма составлен так, что хоть сегодня вставляй его в обзор светской хроники.

II

В общем, все прошло хорошо, и Рождество оба семейства, Борджиа и д’Эсте, встретили в Риме в полном родственном согласии. На следующий день Лукреция устроила прием для дорогих феррарских гостей у себя, в своих собственных покоях. На этот раз она нарядилась уже как подобает даме из княжеской семьи и танцевала с Ферранте д’Эсте с грацией, восхитившей всех присутствовавших.

При ней была ее 15-летняя кузина Анджела Борджиа – в дальнейшем мы о ней еще услышим.

30 декабря в Ватикане состоялась брачная церемония.

В присутствии папы Александра, Чезаре Борджиа, герцога Романьи, и доброй дюжины кардиналов Ферранте д’Эсте, замещая своего брата Альфонсо, надел на палец Лукреции драгоценное обручальное кольцо, после чего ей вручили ларец с драгоценностями, о безопасной доставке которых так пекся феррарский казначей.

В принципе это был брачный дар, и чего там только не было!

И изумруды, и рубины, и алмазы, а в придачу к ним Эрколе д’Эсте присовокупил еще и жемчуга и алмазы на общую сумму в 8000 дукатов. Так сказано в записках Бурхарда, который был всем этим просто восхищен.

Подарок, правда, вручался с милой оговоркой, что в случае, если новая герцогиня Феррары окажется своему супругу неверна, то его ей придется вернуть.

В тот же день в Риме была устроена воинская потеха – Чезаре Борджиа изобразил осаду деревянного замка, который наскоро воздвигли на площади Святого Петра.

 А вечером в папском дворце был дан бал, на котором мадонна Лукреция танцевала со своим братом Чезаре, в то время как их отец, папа римский, глядел на них с истинным восторгом.

Он вообще относился к ним истинно по-отечески: про Лукрецию, например, говорил, что она так умна, что он без колебаний доверил ей пост губернатора Сполето.

А когда Чезаре автору, что-то написавшему против него, отрезал сначала руку, потом – язык, а потом велел пришить отрезанный язык к мизинцу отрубленной руки и выставить все это напоказ, Святой Отец с ноткой извинения говорил, что его сын всем хорош, но еще не научился не обращать внимание на оскорбления.

Празднества в Риме тем временем продолжались.

Чезаре сражался в корриде, устроенной 2 января 1502 года прямо на площади Святого Петра, и, ко всеобщему восторгу, завалил быка одним-единственным точным ударом шпаги, в лучших испанских традициях.

Тем временем феррарский казначей считал передаваемые ему золотые монеты – приданое мадонны Лукреции.

К вечеру 2 января оказалось пересчитано не больше четверти от общей суммы в 100 тысяч дукатов – на этом прилежный счетовод утомился.

Но он нашел несколько стертых монет и потребовал их замены.

Деньги заменили без всяких споров, но досчитать приданое до конца он так и не успел. Надо было собираться в дорогу. Если из Феррары в Рим приехало больше 500 человек, то обратно двигалась процессия, состоящая уже из доброй тысячи.

Чезаре выделил сестре военный эскорт в две сотни всадников, а она взяла с собой своих слуг, женщин своего маленького двора и даже своих шутов и карликов. Ко всему этому прибавилось еще и полторы сотни вьючных мулов, ибо надо было прихватить с собой и соответствующий багаж.

Так что поневоле ехать приходилось без спешки, с остановками.

В Урбино Лукрецию встретили со всем радушием. Герцог урбинский Гвидобальдо Монтфельтро был женат на сестре Франческо да Гонзага, а тот был женат на Изабелле д’Эсте. Первая дама Италии хотела встретить соперницу так, как полагалось первой даме Италии. Ее слово имело вес не только в Мантуе, где она правила вместе с мужем, и не только в Ферраре, откуда она была родом, но и в Урбино – и Гвидобальдо Монтфельтро ее очень уважал.

Он предоставил свой герцогский дворец в полное распоряжение Лукреции Борджиа.

III

Уже после того, как Лукреция Борджиа и все ее огромное сопровождение покинули Урбино и двинулось дальше. Елизавета да Гонзага, жена Гвидобальдо, пожелала проводить свою гостью и поехала вместе с ней прямо в Феррару. Путь шел через Романью: Пезаро, Форли, Фаенца – все это были крепости с гарнизонами, верными Чезаре, и сестру своего властителя они встречали с истинным энтузиазмом.

Чезаре Борджиа уже по всей Италии имел репутацию человека, которого не следует задевать…

До границ Феррары всей этой торжественной процессии удалось добраться только 30 января 1502 года.

Там Лукецию и встретил ее муж, но пока что инкогнито, в маске.

Свадьбу и все прочее предполагалось отпраздновать в столице, но ему очень уже не терпелось поглядеть на свою супругу. Он помнил ее совсем девочкой, на церемонии ее первого бракосочетания. Собственно, и сам Альфонсо был тогда подростком.

С тех пор у него опыта прибавилось, и нельзя сказать, чтобы опыт это был особенно положительным.

Свою первую жену, Анну Сфорца, он не любил, и она платила ему полной взаимностью. С течением времени супруги даже начали спать отдельно. Альфонсо искал утешения в борделях, а его супруга завела себе черную невольницу-служанку, с которой делила решительно все, включая и постель.

В общем, когда Альфонсо овдовел, он даже испытал облегчение.

Так что его новая жена очень его интриговала, и даже ее скандальная репутация в этом смысле ничему не мешала, так было даже интереснее…

Новая супруга его не разочаровала – она была мила, элегантна, ее серо-голубые глаза и золотые кудри показались ему очаровательными, – и после двухчасовой беседы со своей нареченной он ускакал вперед, проследить за приготовлениями.

 Альфонсо не хотел ждать. От Болоньи до Феррары Лукреция и ее огромная свита двигались водой, по каналам. Это было удобно, спокойно и безопасно, но для нетерпеливого жениха – слишком медленно.

В Маллаберго к Лукреции и к герцогине урбинской присоединилась Изабелла д’Эсте.

Она не зря засылала своего шпиона в Рим – ее наряд был продуман до последней детали и даже в мелочах отличался от туалетов ее новой невестки. Скажем, вместо покрывала с оторочкой из соболей Изабелла д’Эсте облачилась в накидку из меха рыси.

Три дамы теперь пребывали вместе, знали, что за ними следит множество глаз, и в возникшем между ними состязании в красоте и грации ни одна из них не желала оказаться побежденной.

Так они и добрались до Феррары.

Свадьба была блестящей. Изабелла д’Эсте нарядилась в платье из золотой парчи и сумела устроить так, что встречала новобрачных, стоя на верху огромной мраморной лестницы, ведущей во дворец. Так что, пока они поднимались, ее облаченная в золото фигура была видна решительно всем.

Только вот смотрели все не на нее, а на невесту.

У нее имелись определенные преимущества – она была на шесть лет моложе Изабеллы и выглядела такой хрупкой и тоненькой, что пробуждала в сердцах поэтов поистине пламенные чувства.

Одного из них звали Лодовико Ариозо.

IV

Канцона, сложенная им в честь новобрачных, имела большой успех, снискала поэту высокую репутацию и стала первым шагом в его карьере – кардинал Ипполито д’Эсте взял его к себе в штат.

Но Лукреция Борджиа и в самом деле произвела на Ариосто такое впечатление, что он воспевал ее и потом, и в его знаменитой поэме о «неистовом Орландо» говорится о женщине, которая по сравнению с другими как серебро по сравнению с оловом, и как золото по сравнению с серебром, и как роза по сравнению со скромным цветком, и как раскрашенное стекло по сравнению с драгоценностями Востока…

Тут надо бы отметить «драгоценности Востока» – они приходили в Европу через Венецию, ценились очень высоко и, ясное дело, считались просто неотъемлемой частью тогдашнего «гламура».

Вообще, когда читаешь материалы, относящиеся к семейству Борджиа, будь они современными самим Борджиа или будь они написаны уже в наши дни, этот самый гламур бросается в глаза очень резко.

В совсем недавно изданной книге на английском, посвященной Борджиа, есть целые страницы, посвященные разбору нарядов Лукреции и тому, сколько это все стоило.

Казалось бы, что нам за дело до красавиц, пять веков назад состязавшихся в красоте и элегантности при феррарском дворе?

Но, как оказывается, дело до них у нас все-таки есть, хотя бы потому, что в их честь слагали стихи такие люди, как Ариосто.

А Изабелла д’Эсте собирала коллекцию произведений искусства, вела по этому поводу интенсивную переписку и, в частности, уговаривала одну свою знакомую прислать ей свой портрет, ибо очень уже ей хотелось посмотреть на ее милый образ.

Знакомую ее звали Чечилией Галлерани, она в молодые годы была любовницей Лодовико Моро, герцога миланского, а портрет, о котором так хлопочет Изабелла д’Эсте, предположительно тот самый, на котором изображена «Дама с горностаем» работы Леонардо да Винчи.

Так вот, кстати о портретах – нет ни одного достоверно известного изображения Лукреции Борджиа, кроме выбитой в Риме медали в ее честь, но есть несколько предположительных, и один из них принадлежит кисти Рафаэля.

И в результате получается, что скандально известная семья Борджиа, слухи о которой ходили к этому времени уже по всей Европе, оказалась в самом центре блестящей культуры Ренессанса, которая расцвела в Северной Италии.

Потому-то мы ими и занимаемся сейчас. Но даже и след, оставленный ими в великом искусстве Ренессанса, не главная причина нашего интереса.

Слухи о папе Александре, главе вселенской Церкви, проповедовавшей духовное совершенствование, о Викарии Христа, официально именовавшего себя «рабом рабов Божьих» и жившего при этом в неслыханной роскоши, верховного первосвященника, окруженного целым гаремом молодых и прекрасных женщин, одной из которых, как утверждали, была его собственная дочь, – все это создавало непримиримые противоречия и сильно смущало умы.

В числе людей, пребывающих в смущении, но жаждущих истины, был и смиренный монах родом из Саксонии, побывавший в Риме. Правда, он сделал это только в 1511 году, уже после понтификата папы Александра, но Рим оставался Римом.

И смиренный монах был поражен в самое сердце, и в итоге печальных своих размышлений пришел он к весьма серьезным выводам.

Звали монаха Мартином Лютером.

V

Весь февраль 1502 года в Ферраре продолжались торжества. Брачная ночь Лукреции и Альфонсо прошла чуть ли не при свидетелях – прелаты Церкви, придворные дамы, папские родственники и чины высоких ведомств Феррары толпились в комнатах, примыкавших к спальне, и напряженно прислушивались к тому, что там творилось.

 Святому Отцу было доложено, что его новый зять не посрамил герцогства феррарского и трижды доказал жене свою мужскую доблесть, так что с браком все обстоит благополучно.

Гости из Рима в количестве до полутысячи оставались в Ферраре до конца февраля, к большому неудовольствию скуповатого Эрколе д’Эсте – гости все это время жили за его счет.

Праздники были великолепны – при феррарском дворе непрерывно шли балы, маскарады и представления.

Ставили, например, пьесу Плавта «Эпидикус», довольно неприличного содержания, чем, собственно, Плавт и славился. Однако всему приходит конец – пришел конец и празднествам.

Тем временем папа Александр отправился в далекую поездку – ему вздумалось проинспектировать последние завоевания его сына Чезаре. Он добрался до побережья, а оттуда морем в сопровождении шести военных галер двинулся сперва в Пьомбино, а потом на остров Эльба, который тоже входил в число недавних приобретений Чезаре Борджиа.

Там как раз в это время обновляли укрепления двух замков.

Работами руководил Леонардо да Винчи – весьма компетентный человек, новый военный инженер герцога Романьи. Папе в 1502 году исполнился уже 71 год, но он по-прежнему был полон сил и энергии.

Когда Чезаре устроил в его честь танцевальное представление в Пьомбино с танцорами, пышно разодетыми в шелка и золото, которые воздали Святому Отцу приветствия, достойные императора, никто так не радовался, как сам Святой Отец.

Он любил и роскошь, и танцы, и почести – сын ему действительно угодил.

Александр VI вернулся в Ватикан таким же свежим и бодрым, каким он был и до поездки.

Скорее всего Чезаре поделился с отцом своими дальнейшими планами, хотя доказать это, конечно, невозможно. Тем не менее это предположение весьма вероятно. Чезаре Борджиа готовился к своей третьей военной кампании. Феодальные рыцарские ополчения выходили из моды, да их у Чезаре и не было – а наемники стоили дорого. Так что ему, как всегда, были нужны деньги, и в как можно большем количестве.

Цель того стоила – он собирался завоевать Тоскану.

***