Пятеро фронтовиков

     Можно, пожалуй, сказать, что назначение
человека как бы заключается в том, чтобы
уничтожить свой род, предварительно сделав
земной шар непригодным для проживания.

                Жан-Батист Ламарк,
                начало XIX века.


     Мы хотим сохранить от наших предшественников
не пепел, а огонь.

                Жан Жорес.


В этот вечер он был в ударе и рассказывал
с подробностями живо, а иногда представлял все
в лицах.

                Петр Сажин.
                Севастопольская хроника.



     За давностью лет я не помню, когда произошла эта почти семейная сцена - мне в то время было лет 8-9. Одно могу сказать определенно - это случилось примерно через 2-3 года по завершении великого бедствия для страны - Великой Отечественной войны. Детская впечатлительная память до сих пор хранит эту встречу в моем сознании.

    
     Повод собраться компанией был незначительный, скорее всего похожий на случайность, возникшую то ли от усталости от постоянной и напряженной работы в послевоенное время, то ли чей-то день рождения. Впрочем, это не так важно. Так или иначе в тесной квартирке хозяев собрались родственники, в числе которых оказались двое моих дядей, один из которых, Ипполит, потерял на войне левую ногу, второй, Николай, талантливый самодеятельный художник, - правую руку. Сводный брат Евгений прошел едва ли не всю войну и, к счастью, не получил ни одного ранения. Последний из мужчин, мой отчим, имел бронь и всю войну работал на оборонном заводе, выпускающем танки Т-34.

     Не было еще двух родственников, побывавших на войне - Егора, который после плена отбывал небольшой срок в лагерях после пленения и только что вернувшегося в родную деревню с приобретенном на лесоразработках в Пермской области какой-то болезнью, и Михаила, который также попал в плен и сейчас отбывал 7-летний срок где-то на Урале.

     День выдался теплым, но дождливым, идти на улицу в такую слякоть совершенно не хотелось. Поэтому я, чтобы не мешать взрослым, уселся на старый диван, обтянутый кожзаменителем, и от нечего делать лёг и стал рассматривать мраморных слоников, расставленных по ранжиру на полочке у диванной спинки.

     Мужчины какое-то время стояли возле раскрытого окна, не мешая женщинам накрывать на стол. Неожиданно, выглянув в окно, отчим сквозь кисею дождя кого-то увидел и, обернувшись, сказал маме:

     - Накрывай еще на двоих - Егор с Клавдией идут.

     - Эко, в такой-то дождище, - воскликнула она. - Небойсь, промокли до нитки.

     - Летний дождь теплый, не простынут, - ответил Николай. - Мы из водочкой согреем...

     - Промокли? - встретил новых гостей отчим.

     - Это бывший окопник, ему этот дождь, как святое окропление, - здороваясь, усмехнулся Николай. - Небойсь, во фронтовой грязи накупался, до сих пор не отмыться.

     - Это точно, - ответил гость. - До сих пор окопы снятся.

     - Переоденьтесь, - предложила мать, но гости категорически отказались.
   
     - Обсохнем, а то потом сырое белье натягивать на себя будет неприятно.

     - Ну, тогда к столу, - пригласил всех отчим.

     Суетясь и слегка толкаясь, все постепенно расселись за столом. Отчим разлил водку по лафитникам.

     Запах плохой водки, а может быть, самогона, словно невидимый туман распространился по всей комнатке и был мне неприятен настолько, что вызывал тошноту. Не выдержав, я вышел на крыльцо и, усевшись на порожек сеней, наблюдал за струями дождя. Сначала они выглядели в виде сплошных шнуров, упирающихся в лужи и образующих на них крупные, быстро лопающиеся пузыри. Но постепенно эти струи тончали, превращаясь в обычный летний грибной дождь.

     Немного погодя прекратился и он, оставив множество луж, поверхность которых становилась все светлее и светлее, тучи разошлись, оставив вместо себя лишь легкую облачность.

     Улица была пуста, никому не хотелось месить грязь. Только редкие, напуганные грозой птицы, начали приходить в себя, изредка выдавая робкий короткий свист.

     Было скучно и, не зная, чем занять себя, я вернулся в комнату и прилег на диван. За столом разогретые выпивкой мужчины и женщины слушали Егора. Начала рассказа я не застал, но то, о чем он говорил, показалось мне интересным и я стал вслушиваться

     - ... как назло, зарядили дожди. В окопах - едва не по колено воды, стенки окопов стали обваливаться. Ни присесть, ни укрыться... Слава богу, хоть немец молчал - видно спрятался в блиндажах, кофей лопают. К вечеру ливень прекратился, а утром выглянуло солнышко, стало подсыхать. А после обеда слышим: пошли их танки.

     За леском-то их пока еще не было видно, но мы уже изготовились, уставились вперед в их сторону, гранаты в руках мнём.

     А фашисты, сволочи, что удумали: в леске недалеко от нас остановили свои танки и давай шуметь моторами. А другие танки обошли нас стороной и подкрадываются. Мы-то вперед глядим, всё внимание туда, а они сзади нас оказались. И начали нас с двух сторон охаживать.

     Егор замолчал, видимо, переживая этот бой. Отчим, воспользовавшись паузой, предложил:

     - Давайте-ка выпьем за выживших!
   
     Ни слова не говоря, мужчины опрокинули лафитники, пригубили и женщины. А тетя Клавдия положила руку на плечо мужа и спросила:

     - Ты как?

     - Все нормально, - отмахнулся он, лениво пережевывая соленый огурец. А когда дожевал, продолжил:

     - Мало нас тогда осталось в живых-то. Ну, и взяли, повели... А там ихний концлагерь. А уж когда нас освободили, свои облагодетельствовали лесоповалом... Спасибо председателю колхоза, написал куда надо, а то бы так там и сгинул. Много этот лес здоровья у меня забрал.

     - До сих пор не ходит в лес по грибы да ягоды, - вставила его жена.

     - Понятное дело - как пойдет в лес, так и вспоминает все, - добавила тетя Паша, жена Николая.

     - За все муки никаких поблажек не сделали, ни одной захудалой медальки не дали, - махнула рукой тетка Клавдия.

     - Этим нас там не баловали, - вступил в разговор Николай.

     - Вон он воевал, руку потерял, а ему только и сунули после войны медаль "За победу над Германией", - кивнула в сторону супруга тетка Глафира.

     - Да мне повоевать-то пришлось чуть больше месяца, - смутился тот. - Да и таким, как я, наград почти не выдавали.

     - А ты где служил? - спросил Егор.

     - Фотограф в авиаразведке. На третьем вылете на нас налетел "Мессер" и полоснул очередью по самолету. Руку мне оторвал, аппарат в дребезги. Хорошо еще что летчик сумел увернуться, дотянул до аэродрома и посадил самолет. Так и то, если бы не потерянная рука, особисты бы замучили.

     - За что? - удивился отчим.

     - За что? - хмыкнул Николай. - Задание-то мы не выполнили. Слава богу, после госпиталя комиссовали. А то бы снова на фронт, а оттуда немногие из наших возвращались.

     - А ты чего молчишь? - обратился Егор к Ипполиту. - Где ногу-то оставил?
 
     - Нечего рассказывать, - нехотя проговорил тот. - Драпали, как все. Изредка нас бросали в атаку - грязных, оборванных, голодных, практически безоружных. Без всякой артподготовки. Однажды дали день отдохнуть, а потом бросили вперед. На минное поле...

     - Что, не знали, что впереди заминировано? - удивился мой отчим.

     - Знали. Да только в окопах мы с винтовками, а сзади особисты с автоматами. Впереди смерть и сзади смерть, рядом командир с пистолетом. Вот и выбирай, где тебя убьют. Повезло мне - на мину наступил. А кто вперед ушел, там и остался.

     - И тоже без наград остался, - вмешалась в разговор его жена Капитолина.

     - А за что награждать-то? - усмехнулся Ипполит. - За ногу, оставленную в поле?

     - А вон Евгений, мой сын, целую горсть наград привез с войны, и при этом ни разу не был ранен.

     - Это как ты исхитрился? - удивленно спросил Ипполит.

     - Повезло, - отмахнулся тот.

     - Где же ты служил? - поинтересовался Николай. - В штабах или в тылу?

     - Да нет, на передовой, - отметил Евгений. - Я по молодости схлопотал срок - подрался по пьяному делу на выпускном вечере в школе. Ну, и загремел на два года.

     - А как же ты на фронте оказался? - удивился Егор.

     - Когда припёрло, забрали в армию тех, у кого небольшой срок за мелкие нарушения. Вот и оказался в Заполярье - там с финнами схватились.

     - Крепко те дрались? - спросил Ипполит.

     - Да нет, отвоевали то, что мы у них забрали в финскую войну и остановились. Старика рассказывали, что в финскую войну они дрались по-настоящему. А потом меня перебросили в морскую пехоту в Таллин. Вот здесь-то и было самое страшное. Чудом уцелел.

     - Да там же особых боев, вроде как, не было, - удивился Егор.

     - Дело в том, что там базировался едва ли не весь Балтийский флот. Его не успели вовремя вывести, как налетели немецкие самолеты. Небо было буквально черным от них... Это был ужас. Город горел, корабли сгрудились на рейде. Вот тогда и поступил приказ: своим ходом срочно выводить корабли в Кронштадт.

     Погрузили нас на корабли и мы пошли почти без всякого боевого охранения. Отбивались чем могли, даже из винтовок по этим самолетам стреляли. Много тогда судов потопили. Море покрылось толстым слоем мазута и он горел сплошным полем. И в этом огне плавали люди с потопленных кораблей. Пробовали спасать их на шлюпках - шлюпки загорались. Вот тогда едва ли не каждый из нас вспомнил о боге - молились, чтобы уцелеть в этом аду.

     Нам повезло - доковыляли до Кронштадта. А там снова на берег в морскую пехоту. Я попал в разведку.

     - В разведке мало кто уцелевал, - вставил реплику Ипполит.

     - Да уж, - вздохнул Евгений. - Я и говорю, что мне откровенно повезло - вот уж действительно в рубашке родился. Мы, конечно, в отличие от окопников, не на передовой были и не каждый день в бою, как они. Да и кормили нас неплохо. Но сколько наших не вернулось из разведки, не сосчитать. Бывало притащим немца, а это оказывается какой-нибудь интендант. Хрен их там разберет. Немец он и есть немец. По-ихнему никто из наших не талдычил.

     Вот тут и нарываешься на материщину командиров: "На кой черт вы этого идиота притащили? Теперь немцы насторожатся и вам же будет хуже".

     Дадут немного отдохнуть, а вечером, как только стемнеет, снова гонят в тыл добывать языка из окопа. А попробуй-ка возьми его оттуда - он не один в окопе! Немцы без конца осветительные ракеты пускают, а участок, где, казалось бы, можно проникнуть к ним, заминирован. В темноте не видно ни хрена. Подорвется кто-нибудь и всё, разведка пропала, вертайся назад. А там командир пистолетом в зубы тычет: "Обалдуи! Идиоты! Бездельники, мать вашу так! Расстреляю без суда и следствия!.."

     - Да, разведчикам было несладко, - заметил Ипполит. - Я помню, через наш передний край уходила группа разведчиков, а возвертались единицы, а то и никто не возвращался.

     - А закончил войну под Кёнигсбергом, - закончил Евгений.

     Отчим разлил водку по лафитникам и предложил тост:

     - Давайте выпьем еще за одного нашего родственника - Михаила.

     - Да, не повезло мужику, - вздохнул Николай. - Из плена немецкого - в наш, советский. Надолго его закрыли?

     - Татьяна, его жена, рассказывала, что на семь лет, - сказала моя мать. - Где-то на Урале сейчас.

     - А как он в плен-то попал? - поинтересовался Егор.

     - Да кто его знает, - ответил отчим. - Вроде бы и ранен не был...

     - Да там попасть в плен было легче простого, - махнул рукой Егор. - Нас-то вон голенькими взяли - патронов нет, гранаты побросали под танки, жрать нечего. В рукопашную идти - никаких сил нет. Вот, видно, и он так попал.

     - Что-то много ему впаяли, - сказала мать.

     - Да разве тут разберешься? - отмахнулся Егор. - попал к следователю-самодуру, да еще и взъерепенился - вот и вкатали по полной.

     - Ладно, что мы все о себе да о себе. И в тылу не сладко было, - сменил тему разговора Николай.

     - Да уж, - вздохнула мать. - Работали по двенадцать часов шесть дней в неделю Придешь с работы и падаешь - тут уж не до еды, спать хочется. А надо еще и постирать, сготовить и для ребенка, и для себя, в огороде прибраться...

     - И все-таки на вас бомбы не падали, был дом, хоть какая, но еда. А я вот помню, как наши возвращались в разбитые села, от которых не осталось ни одного дома. Крыши нет, есть нечего, детишки ревут. Вот беда, так беда!..

     В это время меня окликнули с улицы и я, вскочив с дивана, убежал гулять, не дожидаясь конца разговоров взрослых.


     С тех пор минуло много лет. Я вырос, закончил школу и уехал в столицу учиться в институте. В один из моих приездов на каникулы ка нам пришел родственник Михаил - тот, что отбывал семилетний срок за то, что побывал в плену у немцев. Посидев немного и выпив предложенные матерью пару рюмок настойки, он ушел к своей семье, а я вдруг вспомнил тот давний разговор фронтовиков и поинтересовался у матери о них.

     - Плохо все кончилось, - вздохнула она. Егор, который простыл на лесоразработках в лагере, заболел туберкулезом. Сколько же он пробыл на свободе-то? Пожалуй, года четыре всего. Похоронили его.

     - А как Ипполит и Николай? - продолжал допытываться я.

     - Оба сильно пили. Так, что поздней осенью Ипполита однажды нашли в луже, вмерзшего в лед. Откололи, отвезли на санках домой, обогрели. И вот ведь что интересно - после этого у него даже насморка не было. В конце концов, он не вынес своей ущербности и повесился.

     - А Николай? - не отставал я.

     - И этот сильно пил. Но подрабатывал тем, что рисовал копии картин известных художников. А в один из дней, когда он поссорился с женой, тоже повесился.

     Мы помолчали, как бы в память о них, после чего я спросил о сводном брате Евгении. Его судьба оказалась довольно неприятной. Со своим взбалмошным характером он постоянно попадал в криминальные истории, связался с воровской компанией, грабил магазины и ларьки и, вполне естественно попал на Колыму. Не успокоился и там, совершил пару побегов, за что ему непременно добавляли срок.

     - Он жив сейчас? - спросил я.

     - Кто его знает, - ответила мать. - Последнее письмо от него пришло с Кавказа лет пять назад. Писал, что женился, пасет овец в горах...

     - Но дядя Миша-то держится.

     - Держится. Работает, но тоже выпивает - рюмку мимо рта не пронесет.

     Позже, учась в аспирантуре, я узнал, что дядя Миша скончался. Было ему немногим больше пятидесяти лет...