10-10. За бедой беда

2 ноября ушел из жизни Ириска. В ночь с 1 на 2 ноября он свалился с дивана, где лежал все 15 дней. Ослаб он ужасно, стоять уже не мог и  пополз искать укромное место. Я поняла, что он хочет уйти. Послала ему простынку в моем бельевом шкафу на нижней полке, прикрыла дверку. Он лег. К утру нашла его там же перевернувшимся головой к комнате. Лежал неподвижно, но был еще жив – сжимал пальчики при прикосновении к ладошке его лапки. С тяжелым сердцем я ушла на работу. Маша находилась на больничном – опять ОРЗ. Просила ее захаживать к коту почаще. Но она проспала, зашла только  днем. Ириска лежал на полу, наполовину вывалившись  из шкафа, его рот был открыт, а тело уже холодное, окоченевшее. Маша позвонила мне на работу. Я все бросила и бежать домой, ревела без остановки. Дома мы нашли коробку, я завернула котика в новое голубое полотенце (то самое, на котором подавала каравай молодым), обложила его же шерстью, которую мы счесывали в мешочек. Ириска, даже мертвый, после тяжелой болезни все равно был такой хорошенький!

Реву белугой каждый день, вспоминая это. Даже больше, реву, чем после ухода мамы. Тогда я как будто закаменела. Коробку мы с Машей запаковали в два мешка, заклеили скотчем. В тот же день я поехала на дачу – хоронить. Поезд пришел в Пери, когда уже стемнело. По дороге шла, ориентируясь на небо в звездах и на белый снег на дороге. Скользко. Горько. Почему-то не страшно и не холодно, только очень тяжко на душе. Шурик за все время болезни кота и даже в день его ухода  так ни разу не сказал ни одного слова по поводу -  отстранился полностью. И это мне трудно и простить ему, и забыть, хотя в тот страшный день он мне  был  не нужен. Я бы не позволила ему даже дотронуться до Ириски.

Затемно вошла в дом, оставила Ириску в западной комнате, затопила печку. Утром в 8 часов, еще в сумерках, пошла рыть яму под маминым дубом. Принесла Ириску. Прочла молитву, икону поставила, слова сказала добрые. Ревела, не переставая. Опустила в яму, закопала, укрыла холмик кротовыми кучами (животному от животных), поставила три гранитных валуна и крестик из корня того дуба, под которым он похоронен. На будущий год сделаю здесь альпийскую горку и посажу черные ирисы. Вот и все.

На день смерти Ириске было пятнадцать лет. Целая жизнь с нами. Я не представляла себе, как буду без него.

Прошло еще пять дней. Начавшись в октябре, испытания не оставляли  нашего дома. Беда шла за бедой. Нас в доме оставалось все меньше, да и те начали болеть. Сначала простудилась Маша, от нее заразился Шурик, который вечно кутался не по сезону - смотреть было тошно, а тут еще и заболел! А в один прекрасный день Маша проснулась с жалобой, что у нее второй день болит живот в области давно вырезанного аппендикса. Решили вызвать неотложку, потому что случилось это в праздничные дни, когда  врачей не доищешься. От бригады скорой помощи было ноль, мы решили съездить в больницу, на осмотр гинеколога. Дежурной больницей оказалось печально знакомое нам НИИ Скорой Помощи им. Джанилидзе, где Маше в 1994г вырезали аппендицит.

На скорой поехали втроем. Шурик вел он себя странно, но вспоминать об этом мне совсем не хочется В больнице Машу долго обследовали, сделали ей все анализы. С ребенком было все в порядке, но все равно с учетом беременности нас уговорили оставить ее на ночь в стационаре. Похоже, у нее были проблемы со спайками. Маша держалась мужественно и даже нас подбадривала. Она желала любой ценой сохранить ребенка, отчего все прочие проблемы для нее остались на втором месте. И это было правильно. Шурика она видела насквозь, поняла, что его не переделать, но ей лучше жить с ним, чем растить ребенка одной. Главное сохранить мир в семье, чтоб ребенку было хорошо, считала она. И писала мне отличные, умные письма! Как же она на меня похожа - родная, близкая мне душа! Я совсем не знала своей дочери, а ведь она – сокровище бесценное! И любя ее, я старалась держать себя в руках, готовила  зятю завтраки, не обращая  на его странности никакого внимания.

Без Ириски мне было очень плохо. Я страдала так же, как год назад, когда ушла мама. События прошлого ноября и декабря мистически повторялись в моей жизни с небольшими вариациями. Мне снова  навязали в декабре отпуск,  в точности, как в прошлом году, и опять приходилось использовать его на нерадостное дело – у меня нашли очередной полип, и мне предстояла операция. Прямо, как в песне Высоцкого: «А за бедой беда…» В этот раз я за себя волновалась мало - слишком много было других поводов. В первую очередь беспокоила беременность Маши, у которой вдруг обострилось все, что раньше было и не было – функция щитовидки,  варикоз, кожный дерматит и даже проявления спаек в брюшной полости. И по каждой болезни ее посылали на обследование к специалисту, делали дорогие платные анализы, назначали курс лечения.

Пол будущего ребенка все еще был не определен, и я очень нервничала по этому поводу, опасаясь мальчика…  Если бы при другом муже…. Шурика я тогда не переносила почти на животном уровне, хотя внешне старалась это не показывать. Лодырь и эгоист, привыкший за 20 лет жизни с бездетной годящейся ему матери женщиной быть только послушной и красивой игрушкой в постели, не мог вызвать во мне симпатии. Я на таких мужиков никогда не зарилась. Маша просила меня быть мудрой. Я видела, что она тоже не была в восторге от него, но работала над собой  ради ребенка, которого очень хотела. Ради него она была готова сыграть любую роль. У меня была гениальная дочь, перед  мудростью которой я преклонялась. Добром и терпением она умела укоротить и извлечь пользу из любых людей, чего ни я, ни Валерка не умели никогда.

 От Валерки меня тоже трясло. Приходил он в дом  исключительно к Маше. Прочел однажды ей и Шурику лекцию, как надо жить, принес им никому не нужные ходунки для будущего малыша, не посчитавшись с нашим мнением по поводу этого. Я  их, конечно, потом выкинула. 

Последнюю неприятность судьба приготовила мне на работе.  Нам объявили, что  с 1 декабря «Северную Стальную Компанию» реорганизуют в филиал «ТД Северсталь-Инвест». Новое начальство во главе с Генеральным директором Александром Николаевичем Морозовым, территориально находящееся в Череповце, никому не нравилось. Ожидалось много неразберихи, финансовой нестабильности, а главное - потеря самостоятельности. Предчувствия подсказывали мне, что Козлов и его команда уже готовились  в очередной раз сняться с места  и начать дело в другом месте.  Заработки теперь напрямую зависели от выполнения плана и дурной воли далеких от производства череповчан, могли  полететь и наши должности. Учитывая мой недавний переход в компанию, мне было  за что опасаться.  37-ая гексаграмма «И-Цзин» - «Семья (домашние)», описавшая данное событие, меня тогда несколько успокоила: «Ваше место там, куда тянет сердце, там же вас ждет и благополучие. Надежды исполнятся с посторонней помощью. Возможно, про себя вы думаете, что где-то трава зеленее, но, поверьте, если покинете сейчас свой край, очень скоро убедитесь, что совершили ошибку. Наслаждайтесь семейной жизнью, общением с друзьями, покоем».

Гексаграмма дала мне совершенно правильный ответ, который тогда я поняла в другом смысле. Я решила, что останусь в «ССК», как бы оно ни стало называться, и сколь бы мало мне не предложили бы в новой организации. Бежать мне было некуда, других предложений я не имела, а тянуло меня к привычному образу жизни на знакомой работе.  Как раз в те дни  исполнилось 8 месяцев моего пребывания в «Северной Стальной Компании» - тот самый срок, к которому  обычно завершается адаптация к новому месту.

Только спустя год  я урузумела, что смысл гексаграммы был истолкован мною неправильно.. Данная гексаграмма посвящена семейным проблемам. Суть ее – содержать в порядке дом и семейные отношения, которые требуют внимания. Советует не самоутверждаться за счет близких, быть восприимчивым к нуждам других, чтобы способствовать их благополучию. Делать все возможное, чтобы сохранять терпение и деликатность. Когда ты поражен снаружи, то неизбежно приходишь к жилищу. Осознание этого – основа жизни с домашними. Домашние – это то, что внутри. Это, более подробное толкование гексаграммы, данное в книгах С. Деннинг и  С.Карчера, удивительным образом описывает развитие ситуации, начавшейся в ноябре 2006г у меня на работе.

Чтобы покончить с бедами, постоянно валившимися на мою голову, я решила вызывать священника и освятить нашу квартиру. Я договорилась на эту тему с отцом Сергием из Чесменской церкви (он же – протоиерей Церкви Святителя Николая Чудотворца). В субботу 12 ноября  отец Сергий пришел к нам, и все трое – я, Маша и Шурик участвовали в данном ритуале. Появилась надежда, что  теперь бесовщины в нашем доме станет меньше.

Больница, где мне делали диагностику по поводу рецидивирующего полипа, подарила мне новые важные впечатления. Меня потряс не столько современный уровень «комфортности» производимых здесь операций, сколько легкость и внешняя беспечность молодых женщин – соседок по палате, делавших в этот день аборт. Их лица, казалось, не выражали ничего, напоминавшее мне печаль или сожаление о душе не рожденного ими ребенка, в подавляющем большинстве случаев зачатого ими и в браке, и в добром здравии. Энергетика здания больницы, расположенной неподалеку от печально известных в Петербурге «Крестов», наводила на меня ужас. В этих стенах  в течение 20-и, если не больше  лет,  ежедневно происходили и происходят запланированные убийства сотен младенцев, лишенных их беспечными родителями возможности появиться на свет, более того, по прошествии совсем короткого времени забытых их матерями, плохо осознающими, какой грех они совершили. Самой горькой мне казалась мысль о том, что  двадцать лет тому назад одна из этих невинных душ была загублена мною… 

Другим ярким воспоминанием дня осталось впечатление от пребывания под наркозом Описать эти ощущения трудно – мое сознание тогда существовало вне тела и являло собой  что-то, что невозможно сейчас вспомнить, но явно  где-то было в этот период беспамятства, наступивший достаточно быстро – внезапно. Потом сознание, видимо, начало возвращаться, потому что я продолжала помнить о том, что я нахожусь в необычном, непонятном мне мире, который хочется познать и запомнить. Я с интересом наблюдала перед глазами какие-то рассыпающиеся, движущиеся в пространстве фигуры. Почему-то в голове вертелось название фильма «Матрица» и мысль, что  все наблюдаемое – точно как в том фильме. Уже позже, придя в себя, я подумала, что ничего подобного  в «Матрице» я не видела, да и знала этот фильм не слишком хорошо. Виденное  больше напоминало игру компьютерной графики. Я наблюдала, как мое сознание все больше и больше растворяется в пространстве, делится на все более и более простые формы, теряет форму, собираясь в точку, входить в которую мне почему-то было страшно, но меня не спрашивали. Потом вдруг появились неприятные и местами болезненные ощущения в теле, голоса врачей – все звуки были искаженны, и сам звук словно раздробился на части и утратил привычную форму. Потом было смутное осознание, что меня куда-то переваливают, потом появилось очертание ламп над головой (мои глаза оставались открытыми?), которые стало все больше проясняться, и я, еще не чувствуя своего тела,  уже полностью осознала, что лежу в кровати, что меня укрыли одеялом, мне тепло и очень не хочется двигаться. И еще мне не хотелось выходить из этого странного состояния. Я, как истовый  исследователь запредельных миров, судорожно пыталась восстановить в памяти увиденное, а оно таяло, и на смену ему уже приходило нормальное сознание. Я начала слышать разговоры соседок по палате, потом увидела, как привезли на каталке женщину, оперировавшуюся вслед за мной, потом еще одну – промежуток времени между этим событиями был подозрительно мал, вообще время тогда шло совсем в другом, ускоренном  ритме. Собственно временем были только моменты моего сознания, а его провалы просто исчезали из памяти и из времени, хотя, мне кажется, в них тоже что-то наблюдалось, чего я не могла вспомнить и не помню.

На другой день я вышла на работу. Все находились в подвешенном состоянии – наши «хозяева» из ТД «Северсталь-Инвест», абсолютно не считаясь ни желаниями, ни с разумными предложениями нашего руководства, переводили организацию на свой баланс – с новой штатной структурой и окладами. Никто толком не знал, как эта структура будет выглядеть, под угрозой  находились отделы Учета и Продаж – у них существенно менялась форма оплаты. Бухгалтерия вообще целиком шла под сокращение. Мне почему-то казалось, что Производственный отдел пострадает меньше всех – его курировал Командир, а с ним в Череповце считались, зная, что своих людей он не бросает.

В моей жизни все это уже было. В Центральной администрации, исходя из соображений логики, я тоже думала, что сокращение не коснется моей должности. Но как раз логика меня и подвела, как подвела и успокоившая меня гексаграмма 37. А может быть, я вложила в ее толкование не тот смысл. Я-то думала, что останусь на прежней работе в худших, но привычных для меня условиях. С предстоящей  материальной потерей я смирилась легко – даже и не думала уходить куда-то вслед за явно собиравшимися в новый поход подводниками. Их уже собирал однажды у себя в кабинете Козлов, и, зная его очень хорошо, я видела, что он планирует в очередной раз повторить трюк с «донной торпедой». Хочешь рассмешить Господа – поведай ему о своих планах!

Командир действительно собирался  уходить по завершению всех дел в «ССК». Его должность Исполнительного директора в новой структуре отсутствовала – ему предлагалось занять более высокий пост технического директора «ТД ССИ», который ему не нравился – не те люди, с которыми ему приятно работать, и слишком большой хомут на его шею. О том, что ликвидируют и мою должность, я узнала неожиданно. В производственном отделе утвердили должность только одного специалиста, которую предложили Светлане. Светлана была нужней, чем я, кроме того, сократить ее за год до пенсии было бы большим свинством, чем меня. Командир позвал меня в кабинет и сообщил о предстоящем сокращении. К подобному повороту событий я была не готова, хотя внешне, как это всегда со мной бывает, автоматически изобразила маску согласия и понимания. Только краска к щекам прилила. Юрий Александрович выглядел усталым и измученным. Я  не испытывала к нему обиды: он сам не был готов к подобному натиску со стороны руководства Череповца, которое не воспринимало никаких доводов Командира. Для них судьба ССК была предрешена,  не пугали ни предстоящие убытки на переоформление всех договоров, ни временное снижение объема продаж, связанное и этой бумажной волокитой, а еще больше с разрушением сложившегося коллектива. Большинство нашего коллектива не собиралось работать здесь в условиях понижения заработка. А меня просто сокращали - за ненадобностью.

Командир сказал, что готовит запасной вариант для себя в другой организации и обещает мне при появлении первой же возможности взять к себе на должность инженера по охране труда. Это единственное, что он мог для меня сделать. В качестве утешения мне было поручено до увольнения скопировать  с компьютера все  файлы, которые могли пригодиться на новой работе.

Идея снова пойти за Командиром почему-то не увлекала, хотя успокаивала и тешила самолюбие. Один раз от похожей ситуации - нежелания подчиняться «Комтеху» - мы все ушли добровольно, но в результате уже через год попали в точно такую же: под жесткое подчинение еще более глупому руководству «Северстали». Положение для многих из нас стало более критичным. В «Комтехе» никого не сокращали, здесь же часть людей сознательно выдавливали.  Если еще раз уйти на «лучшее место», то ситуация может стать еще более жесткой. Кроме того, меня пугала должность инженера по охране труда. Слишком рискованная и…  не интересная.

Параллельно с этим  в голову приходили другие мысли. С рождением Машиного ребенка для нашей семьи мне было бы полезнее стать домохозяйкой  – избавить Машу от яслей, от потери стажа на работе, помочь ей сделать карьеру на будущее. Посвятить себя внучке, как это в таком же возрасте и добровольно сделали для меня бабушка, а потом для Маши – моя мама. Теперь мне надо было отдать им долги. Где-то внутри я и сама этого хотела: мечтала просто жить в семье, вести хозяйство, нянчиться с внучкой на даче, не нервничать и не тянуть себя из последних сил из болота за волосы.  Я начала здорово уставать на работе, становиться нервной и рассеянной. Чего греха таить, я была не таким уж хорошим работником, и сознавать это было стыдно. Мне было  неловко перед хорошо воспитанным Командиром, который протягивал мне руку помощи. Я помнила свое прежнее отношение к пожилым людям на работе – их понимаешь, отдаешь должное их заслугам, но они все равно раздражают – не занимали бы места! И вот все возвращалось ко мне…

Почему судьба так безжалостно со мной поступала? Я даже будущей пенсии себе приличной не заработала, а ведь всю жизнь не относилась легко к своим обязанностям. Снова приходилось начинать экономить, отказывая себе в мелочах, снова чувствовать себя ущемленной и связанной  финансовой несамостоятельностью. На Шурика надежды не было, да и при сложившихся отношениях зависеть от него особенно не хотелось. Я все больше замыкалась в себе в его присутствии, изолируясь от него. Мне казалось, что я никогда не смогу принять этого человека, который для меня навсегда останется чужим.

Шурик жил у нас, как чужак на вокзале со своей подружкой. Я не видела в нем ни малейшего желания что-то сделать для дома из мужской работы. Особенно я не любила его улыбку. Она была наигранной. Я поняла это, услышав несколько раз его смех. Смех был таким же, какой  издавала наша бухгалтер из «Спектрэнерго» Ира Егорова: смех рождался не по причине смешной ситуации, а для украшения беседы в качестве знака вежливости. Смех был  удобной связкой в разговоре, играющей роль «поглаживания» собеседника, как правило, нужного ей человека и совершенно не обязательно действительно ей симпатичного. Я не люблю, когда люди так смеются, и сама так не умею. Шурик смеялся именно так. И его совершенно не смущало, что его смех никто не подхватывал, не находя для него повода.

С появлением в доме Шурика, меня начали преследовать неприятности. Даже обручальное кольцо, подаренное им Маше, она не могла носить из-за невесть откуда появившегося зуда на пальце! Только слепой не видит этих странных и пугающих знаков! Я уговаривала себя  гнать подальше эти странные подозрения, но неприятности продолжались. Светлана предположила, что дурное в наш дом могло идти не от Шурика,  а от его бывшей жены, которая вряд ли желала нам счастья. Шурик, с ее согласия прописанный в ее квартире, продолжал ее навещать, тем более, что  кроме нее, других друзей в Петербурге у него не было. Может быть, именно она была бессознательным генератором порчи?