До востребования, Аромат памяти

До востребования, повесть




 Глава Аромат памяти





Дарина Сибирцева




Запах мандаринов вызывал у Ани не ощущения-воспоминания новогодних праздников, а рассказа на развороте журнала, прочитанного в далекой юности. Она не помнила ни автора текста, ни точной его фабулы, ни названия журнала, в котором он был напечатан. А запах мандариновых корочек, фигурировавших в качестве обонятельной детали произведения, что раскладывал  главный герой рассказа по всему дому-даче, остался с нею на всю жизнь.

Кто бы мог подумать, что чужие буковки, сложенные в слова неизвестным человеком, пройдут красной нитью через всю жизнь Анны. Она всегда с тех пор искала в себе и для себя тот дом, в который привел герой прочитанного рассказа случайную попутчицу, слышала запах мандариновых корочек, разливающийся по холоду не топленной дачи героя. Аня помнила, что в рассказе он грел руки о чашку чая вместе со своей гостьей и вдыхал аромат мандариновых корочек.

Эта мечта-счастье, едва уловимое, со страниц давно прочитанного рассказа так и осталось красивым миражом, поиски которого заняли всю её жизнь. Она искала даже не конкретного человека или конкретный дом. Аня искала те ощущения, которые остались в ней, как послевкусие от рассказа. Ощущения теплого счастья и умиротворения.

Правда со временем, на практике, Аня убедилась, что высушенные корочки мандарина не так уж и сильно источают аромат. То был авторский вымысел, не иначе. Но мысль об этом так прочно поселилась внутри Ани, что она стала раскладывать по дому-даче корочки не только мандарина, чужого нам фрукта, а   местных яблок,аромат  которых был более сильный и приятный.

Нарезая тонкими ломтиками яблочные дольки душистой антоновки, штрифеля и белого налива Анна вплетала  жизнь в бесконечную песнь женской теплоты, которая дарилась дому и семейному очагу. Дети и внуки с удовольствием поедали яблочные "чипсы" зимой, и аромат этих долек доставлял сладость не только дому, но и душе, сердцу.

   …
Аня шла по дорожке из снега, так непривычно кипельно-белой после вечного черного  месива грязи городских улиц. Ноги приятно увязали в пушистых белых кристалликах. Их тяжело было вытаскивать  из вязких сугробов. Тяжело, но почему-то приятно. Тишина отчетливо звенела предновогодними переливами в ушах.
 Анна глубоко дышала от счастья. А на ветках недалеко от неё качались круглые красные комочки – снегири. Красные яблоки невыразимой красы русского леса.
…

А началось всё с того, что тринадцатого января, в субботу, Аня проснулась рано. Было ещё темно, и небо не оставляло надежды на погожий день уходящего года по старому стилю.

Муж будет отсыпаться до обеда после  множества новогодних суматошных дней и недель. Дети и внуки приедут к вечеру по случаю праздника, который всегда в семье отмечали. День сулил Ане только многочасовое стояние у плиты в душной городской квартире, потом  обычные разговоры  за семейным столом и телевизор.

Аня вздохнула. Грустная перспектива. Город последние годы не просто давил её, она здесь задыхалась: не выдерживала современного ритма секущей раскадровки и городской беготни по кругу. Информационного напряжения и безумия меняющихся, мельтешащих картинок дня сегодняшнего.

Аня взяла из стопки бумаг на полочке лист и вывела на нём:
«Сергей, я на даче, целую». Быстро одела джинсы и куртку (спортивный стиль до сих очень любила), сунула в любимый рюкзак кошелек, мобильный, ключи от дачи и томик Чехова. Входная дверь тихо закрылась.

Даже поездка на электричке за город показалась Ане необычным приключением. Она не передвигалась на электричках лет пятнадцать. Вагоны подвижного состава электричек сменили сине-зеленый «колбасный» цвет на современный, красно-серый. Новые поезда мало походили на те, в которых когда-то люди возили колбасу и другие продукты из города в другие области. Теперь это были и снаружи и внутри вполне модели двадцать первого века. Обтекаемый дизайн вагонов походил на вытянутые капсулы.

Билеты, правда, стоили дорого. И путешествие  всей семьей на электричке теперь обходилось куда дороже, чем на машине, если, конечно, ты не был обладателем всевозможных льгот. Аня села в полупустой вагон – раннее утро давало о себе знать –  и расслабилась, впервые за всю неделю. Под стук колёс перед ней, как водится, понеслись кадры прошедшей жизни, как быстрое черно-белое немое кино. Мерное покачивание поезда настраивает на философский и ностальгический лад.

Чехов занял привычное место в руках вместо молитвенника. В мелькании картинок за окном электрички стоял сюрреализм. Аня пристально вглядывалась в чуть узнаваемые пейзажи за окном и не ощущала их своим прошлым. Лишь смутные очертания этой  досконально изученной когда-то дороги, по которой она каталась именно таким способом лет двенадцать подряд в юности и молодости, как туманный флёр просмотренного  когда-то сна окутывали мозг. Так мы смотрим на поляну в лесу, вроде бы знакомую, но какую-то совершенно новую и неузнаваемую через прошедшие лета и зимы.

Два часа промелькнули быстро. Аня, кажется, задремала, под конец устав заглядывать в томик любимого писателя и в своё туманно-размытое  прошлое под стук колёс, которые нежно отсчитывали расстояния-годы. Но внутреннее чутье разбудило её, и она осторожно вышла из двери на своей станции. Такой знакомой и незнакомой…







Иллюстрация - картина Поля Сезанна