12 Далекие земли

      
ДАЛЕКИЕ ЗЕМЛИ
      
       Поздний вечер. Мокрый асфальт. Я иду по городу, дышу влажным ветром, читаю тайные знаки, выложенные желтыми окнами на каменных скрижалях высоток. Оставим за скобками сгоревшую проводку, я всегда таким был. Сейчас, после всего, мне кажется, что я наконец-то научился с этим жить. Я смотрю вокруг. Это — моя реальность. Вот сейчас, вот такая. В городе еще не настала весна. Растаял снег, упали первые робкие дожди. Город замер в недоумении, в ожидании, в надежде на лучшее, но без особых на то причин. Он переболел зимой, и это очень заметно — облезлый, неухоженный, злой… избегает собственного отражения в лужах. Но сердце бьется. Там, глубоко внутри.
       Мусор под ногами как летопись. Дамская сигарета со следами помады — упала, погасла, не сгорев и до половины — ноль терпения, и, должно быть, та еще стерва… У стены под аркой разбитая пивная бутылка. Шел себе расслабленно, выскользнуло, грохнулось. Да и пофиг, есть еще… Смятая в крохотный комочек страничка из записной книжки. Знаю, девчонка, знаю. Мне тоже приходилось терять. Будет болеть навылет, а вечером ты выпьешь горячего шоколада и перестанешь плакать. И будет "завтра", и будет еще, мы же не учимся на ошибках!.. Я прошел твоими следами полквартала. Спасибо, что оставила следы… И дальше. Размякшая от воды фаст-фудовская обертка, мелочь, рассыпанная у стоянки в поисках ключей от машины. Люди, о которых я ничего не знаю. Люди, о которых я знаю все. Тревоги, страхи, радости, за миллионом радужных иллюзий — ровный сердечный бит.
       Город топит в пеленгах, обнимает волнами ветра, в котором все: бензиновый выхлоп, запахи еды, вонь мусорных баков и вечная тема асфальта после дождя. Отблески фар бегут по мокрым проводам, играя в гирляндах повисших капель. Автобусы, полные внутреннего света, везут по делам силуэты уставших граждан. Где-то далеко рвется на волю джаз.
       Прохожих все меньше, напряжение трафика падает к нулю. Все нормально. Отдыхайте, ругайтесь, откройте окна, чтобы ночь впустить. Размешивайте сахар в чае, глотайте крепкое, нужно ведь как-то жить. Я тоже покурю. Я вам завидую немножко, но это не беда. Я немного пьян. И, пожалуй, счастлив.
       У меня есть город. Этого достаточно. Я останусь с ним, цена не важна. Я останусь с теми, кого сам считаю настоящими. В конечном счете для меня это ответ на все вопросы.
       Я приду не домой, но в какой-нибудь дом. В пустую клетку статистического жилищного вопроса. В пыльную заброшенную квартиру. Полусонный, уставший. Когда я найду, во что завернуться и где улечься, когда я усну, я буду чувствовать, как город несет меня в ладонях. Подхватывает теплой волной и поднимает выше окон и крыш, выше самых последних проводов. Не на закланье, не в новую, счастливую жизнь. Он несет меня с собой. За тринадцатый размытый горизонт. И дальше.
      
       Стеф вошел, и накат пульсирующих басов прижал его к двери. Вечеринка. Малыш F отмечает… Стеф втянул голову в плечи, двинулся в глубину квартиры — он не любил грохот. Джунгли тел шевелились в танце. Стеф кому-то махал, кому-то улыбался, бегло целовал каких-то девушек в подставленные щеки. Глаза цепко перебирали силуэты, обрывки жестов, цветные пятна одежды. На губах — слегка фальшивая улыбка, в глазах — напряжение, почти крик. Стеф помнил об осторожности: стоит хоть одним жестом выдать нетерпение, и ковер под ногами станет вязким, а руки танцующих джунглей оплетут намертво и будут держать-уговаривать-упрашивать. Время окажется потеряно.
       Навстречу попался хозяин вертепа, Малыш, до смешного нелепый и броский в своем серебристом пиджаке. Стеф еще сильнее съежился, стараясь казаться маленьким, незаметным. Робко улыбнулся:
       — Привет! Поздравляю, и все такое… А где все наши? Я, кажется, заблудился.
       "Не обращай на меня внимания, не спрашивай ни о чем!.."
       — Там посмотри, — небрежно махнул куратор. — Ну или курят на балконе.
       Стефан двинулся в указанном направлении. Улыбка нервно дернулась, пропала. Увидел Деки, чуть заметно передохнул. Но Стефан не Деки искал.
       В углу резались в карты. Обступив журнальный столик, народ возбужденно гомонил. На столешнице набросаны были вперемешку фишки и купюры, игра катилась к концу. Стеф подошел, вытянул шею, заглянул поверх чужих плеч.
       Играли Дамба и Хворый. Рыжий сидел с ногами в кресле, нацепив свою обычную невозмутимую гримасу, и щурился одним глазом из-за дымящей в углу рта сигареты, тонкие пряди челки липли на мокрый лоб.
       Стеф переминался с ноги на ногу и думал, как бы обратить на себя внимание. Ему очень надо было выцарапать рыжего из этой толпы, по возможности — незаметно. Деки на его месте, наверное, уже придумал бы двадцать способов переключения внимания: устроить стриптиз, толкнуть речь, встать на голову, взорваться фейерверком… Стефан кусал губы и отчаянно просил изнутри: "Пожалуйста, Хворый! Подними глаза, посмотри сюда! Ты не представляешь, как мне нужен твой взгляд!"
       Но рыжий не смотрел. Он смотрел куда угодно, кроме того направления, где за чужими спинами маячил Стеф.
       На тёрне Дамба внушительно поднял. Хворый состроил гримасу "о, как", затянулся поглубже, аккуратно раздавил окурок в пепельнице и уравнял.
       — Пожалуйста… — беззвучно прошептал Стеф сухими, онемевшими губами. Он мысленно тянулся к рыжему изо всех сил. Уже другие, уловив смутный момент напряжения в воздухе, стали рассеяно поглядывать туда, где был Стеф.
       Вдоль скул Хворого поползли пятна румянца, выдавая его взвинченность. С легкой дрожью в руках он взял со стола колоду и сдал последнюю карту. Дамба снова бросил солидный рейз.
       Хворый усмехнулся.
       — Ну что, Дамба, — проговорил он, поцарапав коленку. — Печальная у нас с тобой складывается история…
       Народ вокруг попритих.
       — Почему еще печальная? — купился взлохмаченный Дамба.
       — Потому что ты думаешь, будто втащишь меня со своей парой валетов, ушастый сукин сын…
       Дамба неловко ерзнул.
       — Про валетов ты ничего наверняка не знаешь. А сам сидишь с мусором на руках, в это я готов поверить.
       — С мусором… — хмыкнул рыжий. — Почему бы и нет, если мусор в масть трем червушкам, которые на столе лежат…
       — Гонишь, нет у тебя флэшака.
       — Есть у меня флэшак, скоро ты в этом убедишься, глупый слоненок. И будет плакать твоя мама, и твои друзья, и все твои деньги — тоже. Ол-ин, дружище, ол-ин.
       Дамба заерзал еще сильнее. Хворый сидел себе спокойно, лишь чуть-чуть подался вперед, выдав жестом жажду положительного ответа.
       — Да пошел ты, чертов псих, — сломался Дамба, бросив карты на стол. У него действительно была пара валетов.
       Довольно ухмыляясь, Хворый собрал со стола купюры, фишки оставил.
       — Эй, Пантера! Иди доешь слона, мне надо отлить.
       Он выбрался из кресла, его место заняла Пантера, хищно разминая пальцы.
       — "Доешь слона", — обиделся Дамба. — У меня и так почти ни хрена не осталось. Куда это ты валишь, с тобой играю, между прочим!
       — У нас с ней деньги общие, — бросил Хворый напоследок.
       Прежде чем смешать колоду, Пантера посмотрела карты рыжего, оставшиеся на краешке стола. Уважительно повела бровью, и Стеф понял, что наблюдал чистейший блеф.
       Хворый подхватил свои сигареты, протолкался от стола под градом ладоней, одобрительно хлопавших его по плечам. Едва он вышел за пределы круга, о нем забыли. Не меняя ритма шага и выражения лица, он приблизился к Стефу, сгреб за отворот куртки, поволок сквозь плотную толпу веселящейся тусовки. Стеф тянулся следом, спотыкаясь. Хворый выбрался в прохладный, тихий подъезд, затащил Стефана на площадку выше и там притиснул к стенке. Вся его отрешенность к тому моменту слилась долой, глаза люто светились:
       — Что творишь, психованный?!.. — яростно прошипел рыжий. — Ты мне чуть кишки не выжег своими херобл#дскими позывными!
       — Хворый, Хворый, — залепетал Стеф, опасаясь быть придушенным раньше, чем успеет все изложить.
       Хворый резко отвернулся, отошел. В тишине звонко чикнул кремень зажигалки. Потом — длинный выдох.
       — О чем глаза твои кричат? — чуть погодя спросил рыжий более-менее нормальным голосом.
       Стефан решил, что можно снова начинать дышать. И, немного продышавшись, сказал:
       — Пойдем со мной!
       — Что?!
       — Ты должен пойти со мной, это важно, — повторил Стеф.
       Хворый повернулся. Поглядел на него с недоумением.
       — Я б сказал тебе насчет пойти, да ты и сам адрес знаешь…
       Не склонен был рыжий после выходки Стефана к сотрудничеству.
       — Хворый… пожалуйста!.. Прости, что я… сделай со мной, что угодно, только потом! Времени мало, — сбивчиво, поспешно нес Стеф, как бредил. — Мне очень нужна твоя помощь!..
       — Помощь?.. Ты, парень, принаглел…
       Стеф начал сползать на пол, потому что стоять — не мог. Начал очень отчетливо слышать удары своего сердца.
       — Я вот-вот завалю маршрут, — прошептал он.
       Сквозь легкий туман и накатывающую отстраненность ощутил, как его дернули вверх крепкие руки.
       — Эй, эй, Стеф!.. Слышишь меня? Ты куда поплыл? Я пойду, успокойся! Стефан? Успокойся ты, шальной, никто ничего не завалит!
       Мальчишка упрямо тряхнул головой, цепляясь за его кисти.
       — Хорошо… сейчас… пойдем.
       Руки держали. Пальцы ткнулись в шею, вымеряя пульс.
       — Про маршрут я понял, с тобой-то что не так? Пульс как у голубя…
       — Я… на разгонке. Немного… лишнего хватанул.
       Взгляд Хворого стал испуганным, горьким. Как будто он до последнего надеялся, что никогда от Стефана такого не услышит.
       — Немного… это раза в три? — проворчал он. Осторожно отпустил парня. Стефан держался на ногах. — Не пугай меня так больше, недоносок! — буркнул Хворый. — На, покури, я вернусь сейчас.
       Хворый ушел вниз. Стеф выковырял из оставленной пачки сигарету, прикурил ее, тяжело облокотился на перила.
       Через полминуты рыжий появился снова, облаченный в потрепанную броню куртки, с небрежно намотанным шарфом на шее и походным рюкзаком за плечом. Резкий в движениях — Стефан нагнал на него тревог своим отчаянным сумбуром, — но собранный, такой, как всегда. Стеф ощутил, как откатило чувство беды. Хворый — это хорошо. Хворый разберется. Теперь главное — успеть.
       Стеф оттолкнулся от перил и стал спускаться ему навстречу. Они как раз миновали дверь, за которой продолжалось веселье, когда оттуда выкатился Деки.
       — О! Тоже решили свалить? Привет, Стеф! Не знал, что ты вовлечен в мероприятие…
       Стеф бросил короткий умоляющий взгляд Хворому.
       — Рановато уходишь, док! — подбросил Хворый ненавязчиво.
       Деки был глух к намекам, пьян, и создавал много шума.
       — Напротив, мой больной друг, очень вовремя!
       Делалось понятно, что там, на вечеринке Деки опять взял на себя больше, чем мог унести.
       — Куда мы идем? — он ловко вклинился между ними.
       — На станцию, док, а ты?
       — Пройдусь с вами за компанию.
       Хворый выпустил пар сквозь зубы и решил пока оставить все, как есть.
       Однако на станции, едва они попытались бережно отделаться от него, Деки что-то заподозрил.
       — Вы от меня кое-что скрываете!
       — Да брось ты, кривошеий! Езжай домой, проспись хорошенько. Я прям вижу, как тебе нужен отдых! — уговаривал Хворый.
       — Вы что-то мутите, братья-апачи!.. Я хочу с вами!
       — Деки, ты пьян!
       — И это делает меня невыносиним… Не-вы-но-симо упрямым!
       — Да мы просто валим спать! — не выдержал Хворый.
       — Вдвоем, а? Ну, где двое, там и третий. Не бойтесь, я обещаю не храпеть и не пинаться.
       Стефан до крови обкусывал губы.
       — Я не трезв, рыжий перец, но я и не глух! Я слышу нотки фальши в твоем голосе. Оставь борьбу, Хворый, я неумолим!
       — Ох, Деки…
       — Я предупреждаю, если ты…
       — Чувак, говорю тебе в последний раз и очень серьезно — отвали.
       Будь Деки потрезвее, он бы насторожился. Но сквозь мутные окуляры он прекрасно видел, что Хворый поленится его бить. Голова у рыжего была занята чем-то другим. Чем-то таинственным и секретным.
       Деки паясничал еще какое-то время, возможно, в конце концов вынудил бы Хворого побороть лень, но Стефан тронул Хворого за рукав и шепнул:
       — Оставь. Пусть только замолчит.
       На это Деки согласился и задрал нос, считая себя победителем.
      
       Потом они (с шумным Деки на прицепе) ехали, шли, почти бежали. Стеф постоянно озирался, но скорости не сбавлял. "Возвращается," — решил Хворый.
       Остались позади заброшенные новостройки, потянулись кривые, расхристанные улицы старого района, гниющие заживо двухэтажки. Хворый угрюмо сутулился. Поганое место.
       Стеф сориентировался по каким-то ему одному известным маякам и свернул к одному из этих могильников, нырнул в тускло светящуюся пасть подъезда. Когда Хворый вошел следом, Стеф поднимался на второй этаж.
       Деки уже некоторое время молчал в арьергарде. Хворый надеялся, что он где-нибудь потеряется, но тщетно.
       — Пахнет гарью, — пробормотал Деки, постучав рыжему между лопаток.
       Хворый принюхался. Верно, горечь. Здесь везде изрядно воняло, поэтому он и не обратил внимания сразу. Кислотная плешь… час от часу не легче.
       Следом за Стефаном они вошли в незапертую квартиру.
       Тесная, загроможденная мебельным хламом глотка коридора. Воняет древесной гнилью и старухами. Где-то близко монотонно бубнит телевизор.
       "Как мальчишку вообще сюда занесло?!"
       Они продирались в полутьме, стараясь поменьше спотыкаться и ничего себе не сломать. Проходили мимо старомодно застекленных дверей со слепым матовым стеклом. За некоторыми горел свет. Одна, судя по запаху, вела в туалет. Коридор все тянулся. Появилось чувство, что квартира внутри больше, чем снаружи. Хворый психовал — трое мужиков ломятся сквозь чужое жилище, и с минуты на минуту поднимется крик. "Может, успеем смыться до того, как прибудет патруль? Стефан, маньяк, знай, жмет вперед, будто его приглашали". Нет, Стефана никто сюда не приглашал, Хворый мог бы в этом поклясться. Мальчишка свернул вправо. На кухню.
       Все тут было какое-то гнойно-желтое. Голая лампа-сотка под потолком, стены выкрашены заборной зеленой краской, на которую так и просится сакраментальный трехбуквенный… Хворый, человек в быту довольно неприхотливый, не то, что есть — ссать бы тут не стал. И дело даже не в убогости. Чутье проводника сигналило однозначно: нельзя тут оставаться, бежать отсюда надо. Бежать, пока стены не начали сходиться. Сердце колотилось, будто он уже бежал. Хворый начал поднимать руку, чтобы вытереть лоб…
       — Епт!.. — вырвалось у Деки.
       Хворый оглянулся. Деки показал глазами на холодильник. Там, подобравшись, сидела черная кошка и пялила бесстыжие иссиня-зеленые зенки с лютой, совершенно человеческой ненавистью. Деки махнул рукой. Кошка спрыгнула вниз. Холодильник включился и зарычал.
       Хворый сделал еще полшага вперед, потому что Стеф тянул, умолял его глазами. И понял, зачем.
       Девчонка — сколько ей там?.. Стефану ровестница — сидела на полу между разделочным столом и мойкой, только что не в обнимку с мусорным ведром. Серенькая, обвислая водолазка с растянутым воротом — явно не по ее плечам, непонятного цвета матерчатые штаны до щиколоток, руки сцеплены вокруг колен, голова откинута к стене.
       В глубине коридора утробно заклокотал бочок унитаза. Все дернулись. Все, кроме нее.
       …В зрачках, как в застоялых омутах, неподвижно желтели точки света. Никакого страдания, никакой боли. Только желтые точки.
       — Эй, — позвал Хворый. — Как тебя зовут?
       — Она не скажет, — шепнул Стеф. — Она молчит. Я поэтому и… тебя. Мы же… ну… всегда говорим с ведомыми…
       — И что теперь делать?
       — Я не знаю. Я думал, ты…
       — Ловко! — подал голос Деки.
       — Что?
       — Ловко ты его подставил! — Деки хихикнул.
       — Что?! — оба обернулись.
       Деки попятился. Вид у него был ошалелый.
       — Ты подставил его, Стеф! Мертвый маршрут! Лучший способ сгинуть. Когда ведомого нельзя вести. Я знаю, потому что Лого тоже так под грань спихнули, практически при мне!
       Деки нервно взъерошил волосы.
       — Хворый, это не правда… — выдохнул Стеф.
       — Правда, — отрезал Деки.
       — Нет…
       — Правда!!! — заорал он.
       — Хворый, я…
       — Сматывайся, рыжий, пока "линейку" не поймал!
       Они орали друг на друга, как-то наплевать сделалось на предполагаемых жильцов. Стеф чуть не плакал:
       — Я не знал! Я хотел ее вытащить! Я хотел помочь!
       Хворый молчал, зацепившись взглядом за сцепленные руки девчонки. У него возникло чувство, что они все попали в страшную западню. Кто-то подстроил это, кто-то, сумевший однажды учесть все случайности. И теперь они будут жить вечно, стоять посреди этой кухни, кричать друг на друга, и ничего не изменится…
       Хворый грохнул ладонью по столу. Повисла пауза.
       — Деки пошел вон, — сухо произнес Хворый, как о свершившемся факте. — Стеф, кончай скулить, ты мне нужен.
       Как по волшебству, Деки пошел вон, Стеф замолчал, и стало слышно, как док пробирается обратно по коридору.
       Хворый сбросил с плеча рюкзак, расстегнул куртку, присел перед девчонкой на корточки.
       — Стеф, принеси одеяло.
       Стефан проглотил свой глупый вопрос и скрылся.
       Хворый проверил пульс на шее, заслонил ладонью свет — зрачки работали, как надо. Потрогал ступни — прохладные, как у всех, кто ходит босиком. Взялся расплетать пальцы, стиснутые вокруг запястья левой руки.
       — Ну все, все, просыпайся, — приговаривал он. — Надо отсюда сматываться.
       Молчала. "Не бить же ее!.. — испуганно промелькнуло в голове. — Да и где она, истерика?.. Лучше бы ты ревела, глупая! Откуда у тебя столько сил на молчание?"
       — Просыпайся, Элли, давай-ка мы свалим из твоего Канзаса в ближайшую страну чу…
       Хворый поперхнулся. Неуклюже осел на пол — кровь разом отхлынула, оставив в ушах противный комариный писк.
       …У нашей Элли на руке старые электронные часы с поцарапанным стеклом… мужские часы… три царапины, как "а" с растопыренными ножками…
       Давным-давно точно такие же принадлежали Хворому. Он подарил их вместо талисмана… Когда он видел их в последний раз, на них было несколько капель крови.
       Флэшбек был чудовищный. Старая боль окатила его волной, оглушила, раскатала. Минуту рыжий упирался в пол ослабшими руками и не верил, что сможет встать. Но встать было надо. "Потом разберемся," — приказал он себе, отрубая болевые алармы.
       Подошел Стеф с косматым, нечесаным пледом.
       "Шифер опять ползет, — успокоил себя Хворый. — Случается. Справлюсь". Повторил несколько раз для верности, хотя случай был явно не рядовой.
       Он потянулся вперед, принялся бережно вытаскивать девчонку из закутка. Она вяло упиралась.
       — Она боится, — сообщил Стеф.
       — И что? Переживет…
       Хворый поставил ее перед собой, ловко упаковал в одеяло, подхватил на руки.
       — Валим отсюда, девчонка. Стеф, рюкзак мой захвати…
       Они прошли обратно по заколдованному коридору. Снова — свет за дверями, зловещее бормотание телевизора, запах старух. На улице стало чуть полегче. Хворый чувствовал, как до предела, до звона напряжены мышцы человечка, завернутого в плед. На ходу опустил голову, потерся носом об ее висок, подышал теплом в волосы. Показалось? Или чуть-чуть оттаяла?
       — Хворый? — Стефан начал понемногу приходить в себя после того, что ему Деки наговорил.
       — М?
       — Здесь что-то неладно с гранью.
       — Да тут не только грань.
       — Что?!
       — Ты хоть знаешь, куда занесло тебя, отчаянный?
       — Это Западный…
       — Это кислотка. Сюда грань не ходит. Мертвая зона. Для всех.
       — Но здесь же живут…
       — Да, Стеф. Как раз они и живут.
      
       Они торопились на станцию, но возле заброшенных новостроек пришлось немного передохнуть. У Хворого ныли руки, и он смертельно хотел курить. Нашли скамейку.
       Они странно выглядели со стороны: двое парней с младенцем-переростком. Осторожно сунув руку мимо одеяла в нагрудный карман, рыжий вытащил сигарету. Стефан дал ему огня.
       — Стеф, — рыжий выпустил дым на "ф".
       — У?
       — Как ты ее нашел?
       — Ты мне не поверишь, если расскажу.
       — Даже так? А с пересчетом на то, что я проводник?
       — Все равно, не поверишь, — очень по-взрослому вздохнул Стеф.
       Спустя шесть минут:
       — Пойдем дальше?
       — Пойдем.
       Призывно светящиеся двери станции монорельса оказались заперты.
       — Бл#дские засранцы! Черт, а!..
       — Может, автобусы ходят?
       — Хрена лысого, блокада!
       — Встряли…
       — У тебя деньги есть?
       — Сейчас посмотрю… тридцать с мелочью.
       — М-да. Может, тогда пистолет найдется? И пара чулков?
       — Смеешься…
       — Пойдем, вон, сядем.
       Девчонка на руках у Хворого согрелась и пыталась дремать.
       — Стеф, записнуха моя у тебя? Поищи в Западном, что поближе.
       Стефан достал книжку, подал рыжему, как будто забыл, что теперь он сам ее владелец. Рыжий смутился.
       — Не видно же ни хрена! Иди на свет. Когда найдешь, позвони Марке. Пусть сгребается и дует туда же на предельной скорости. Рабочий его знаешь?
       — Нет.
       — Там, сзади, на корочке.
       — Хворый… как он доберется-то?
       — Не волнует. Пусть хоть по воздуху летит. Или труповозку закажет.
       — Чего?!!
       — Труповозку… Ты что, не знаешь? Марка ведь у нас труповоз!
       — Се-серьезно?
       — Стеф, давай, блин, потом это обсудим! Постой! Позвони еще Пантере. Попроси, чтобы утром она нас как-нибудь отмазала от Малыша.
       — Она меня с говном съест.
       — Не ссы, не съест. По телефону не сможет.
       Переговариваясь с Пантерой, Стеф рассеянно оглянулся, посмотрел на скамейку. Хворый покачивал спящую, укутав ее руками. Пантера что-то спрашивала, а Стеф перестал на время ее слышать. Что-то было в скупых движениях рыжего… незнакомое, непривычное… нежное?
      
       Улица заброшенного района. Жизнь иссякла здесь не так давно. В некоторых подъездах сохранились горящие лампочки. На лестницах скрипело под ногами битое бутылочное стекло. В "схеме маршрутов" значились чьи-то имена. Стеф подумал, что их надо бы вычеркнуть.
       — Кто водил по этим маршрутам до тебя? Как его звали?
       — Не знаю, — отозвался Хворый.
       — И что с ним потом стряслось?.. Тебе не интересно?
       — Нет, — отрезал Хворый сквозь зубы.
       Неприметная дверь в углу площадки, грязный коврик с загнутым уголком, ключ под ковриком. В прихожей над полуслепым от пыли зеркалом висела жестяная сова. Налево — комната, прямо — кухня и все остальное, направо — крохотный чулан с запахом старых фотореактивов. Странно, что жилище вообще сохранило запахи прежних хозяев. Но сохранило. И это был добрый знак. Не взирая на пушистый "налет времени", в квартире продолжал теплиться едва уловимый уют. Устроив Элли на скрипучей тахте, Хворый бродил по комнате, оглядываясь.
       — Стеф…
       Стефан подошел, и Хворый протянул ему крохотный пустой флакончик от духов. Парень понюхал.
       — Я безнадежно влюблен, — улыбнулся Хворый. — Какая женщина!..
       — Это да. Но у нее был муж.
       — Я знаю. Доктор наук. Но все равно.
       — Ты знал их?!
       — Нет, — хмыкнул он. — Я их не знал. Но все равно.
       Потом они сидели на ковре возле тахты, почти касаясь плечами, как два сторожевых барбоса. Не говорили. И не спали. Светил оранжевый ночник. Окно Хворый чем-то занавесил на всякий случай.
       Тишина тянулась, тянулась, становилась пугающей из-за своей нескончаемости. Стеф поймал себя на том, что ждет. Чего? Кого? Марку? Что-то непохоже… Середина ночи, проклятый час. Невыносимо долгий.
       — Интересно, сколько времени? — спросил Стеф. — У тебя нет часов?
       Слово "часы" отозвалось внутри ярко-алым. Рыжий слишком хорошо помнил их. Они не из пластиковых времен, они были гораздо раньше. Что, если они настоящие?.. Хворый сжал зубы, чтоб не затопило раньше времени. Перемолчал основной накат и буркнул:
       — Полтретьего, если по солнцу судить.
       Стеф поглядел на него диковато, потом сообразил, что рыжий шутит.
       — Хочешь есть? — спросил Хворый вполголоса чуть погодя.
       Стефану стало полегче.
       — Хочу. А что?
       — Бутерброды. На вечеринке спер.
       Хворый выволок из рюкзака полиэтиленовый пакет, поставил на пол.
       — Круто! Как ты догадался?
       — Случайно, — усмехнулся Хворый с долей иронии. — Такой будешь?
       — А этот с чем?
       — Рыба какая-то…
       На площадке за дверью послышались шаги, возня, дверь несильно толкнули.
       — Это Марка, — подхватился Стефан.
       Хворый поймал его за край куртки с неожиданной силой:
       — Не спеши…
       — Да ты что…
       Приглушенные голоса снаружи.
       — Кого он еще приволок? — Стеф мучительно вслушивался.
       — Это не Марка, — сказал Хворый.
       Они со Стефом уставились друг на друга.
       — Не может быть, — сипло выговорил Стеф.
       — …заперта, сука… — недовольно пробормотал чей-то голос.
       — …ниче…
       Дверь толкнули сильнее. Голоса продолжали бормотать. Кто-то визгливо расхохотался. Какая-то пьяная девка.
       Хворый беззвучно вышел в прихожую, постоял, слушая и пытаясь, должно быть, посчитать говоривших. Потом вдруг заорал, растягивая слова, как заспанный человек:
       — Кто там, нах!.. Подите в сраку, нах!.. Патруль вызову! Пидоры…
       За дверью встревожено замолчали. Хворый вернулся, наклонился к уху Стефа:
       — Найди себе что-нибудь на случай, если они не уйдут. И погаси свет.
       — А патруль? — с надеждой шепнул Стеф.
       — Здесь телефона нет.
       — Хворый… так просто не бывает!.. Это же поинт!.. Они как мертвые нейроны, их потому и выбирают, что не достают до них никакие события!.. — Стеф замолк.
       Хворый коротко взглянул на спящую Элли.
       — Давай, парень, меньше слов.
       Деловой тон — прекрасное средство от лишних перепсихов. Стефан занялся поисками твердых тупых предметов. Хворый на долю секунды пропал из поля зрения. Появился с обрезком водопроводной трубы-тридцатки. Сел в дверном проеме комнаты на корточки. Закурил. Стеф погасил свет.
       — Стеф… из комнаты не высовывайся.
       За дверью было тихо, но удаляющиеся шаги все не раздавались.
       — А ты?
       — Нам вдвоем тут тесно будет. Не суйся, а то прибью.
       Стеф не совсем уяснил, предупреждение это или угроза.
       Ждали. Стефан постоянно сглатывал мятно-железный привкус во рту. Был миг, когда он очень хотел проснуться дома. Впрочем, ждать долго не пришлось. В дверь тяжело забарабанили.
       — Эй, ты, обсос, на!.. Открывай, на!..
       Хворый больше не отвечал. Каждая шутка хороша лишь однажды. Они потратят время, матерясь и пиная створку. Потом начнут ломать. Войти все разом не смогут. Хорошо бы у них не оказалось фонариков… Для Хворого все было просто. Жаль только, гады вломятся в этот уютный угасающий мирок, девчонку ему перепугают.
       Стеф то и дело вытирал о штаны потеющие ладони. Руки сделались холодными. "Господи, — думал он удивленно, — это как война. Древность какая-то!.. дикость!.. Никто уже так не воюет, никто не берет в осаду крепости… Мать учила меня рисовать, а не драться".
       Ему случалось… но не так. Сидеть смирно, ждать, зная, что их больше, зная, что они все равно войдут… Стефан так не умел, и внутри что-то больно дергалось, кричало бессмысленно: не хочу, не хочу!.. Сидеть и ждать с холодным сердцем могут только солдаты да отморозки, вроде Хворого, которым ничто в жизни не дорого по-настоящему.
       Снаружи принялись долбить дверь более осмысленно. Хворый отметил про себя, что ломика у них нет. Поднялся на ноги.
       Стефан считал удары, неведомо откуда зная, что замок вылетит на восьмом. Он вдруг совершенно успокоился. Понял, что больше всего его угнетала темнота и ожидание. К темноте он привык. Ожидание вышло. Значит, все будет хорошо.
       Замок вылетел на восьмом, с сухим, негромким треском. Дверь отошла, ударилась о стену. В прихожей началась возня, почему-то молчаливая, начисто лишенная прежних матов. Стеф слушал, стоя на месте. Разглядеть все равно ничего было нельзя. Звуки сместились к порогу, за порог. "Зря он высунулся…" Кто-то заорал. Далеко-далеко, наверное, в конце улицы раздалось завывание сирены. Стеф вздрогнул: не может быть! На площадке дрались, рычали. Разбилось что-то стеклянное. Сирена помаленьку приближалась. Стеф метнулся к окну, сдернул тряпку. Увидел отблески мигалки. Да не может быть! Откуда взялся?!! Визгливая девка тоже что-то услышала, закричала на своих насчет "валить". Хорошо, замечательно. Ее крики гасили инерцию свалки, кто-то уже бежал. На пределе легких девка протрубила магическое слово "патруль, на!.." Шаги заполнили гудящую темноту на лестнице. Где-то внизу победоносно грохнула дверь подъезда. Стеф у окна услышал еще один звук. Скрипнули тормозные колодки. Сирена тошнотворно мяукнула и стихла. Мигалка осталась вспыхивать в черных стеклах соседних домов.
       Стефан прислонил свою дубину к холодной батарее. Ткнулся лбом в стекло. И провалился в бессмысленную зимнюю неподвижность на долгие, долгие секунды.
       Зажегся верхний свет, резанул по глазам. Стеф проморгался, собрался с мыслями. В прихожей брякнула труба. Ага, живой.
       Хворый, взъерошенный, загнанно дышащий и шмыгающий носом, перешел комнату, даже не взглянув в сторону Стефа. Ему навстречу откинулся угол косматого пледа, Элли рывком уселась. Хворый плюхнулся с ней рядом, и перепуганная девчонка вцепилась в него намертво. Стефан почувствовал, как жаром обдало лицо, словно сунулся в костер. Опустил глаза. Ну… какая разница, кто ее успокоит?.. Все верно, она ведь испугалась… Хворый шептал что-то… "не бойся, не бойся, ушли",  гладил ее по спине. Потом бережно снял ее руки, поднялся. Подошел к Стефану. Они переглянулись: понимаешь?.. ни хрена!.. а ты?.. тоже.
       — Ты цел? — спросил Стеф вслух.
       — Пару раз попали.
       — Сколько их было?
       — Х-хер знает!.. Больше, чем хотелось.
       Хворый зло вытер разбитый нос тыльной стороной кисти. С ладони капало красным.
       — У тебя…
       — Угу. Пивная бутылка.
       Рыжий не мог долго стоять на месте. Снова отошел.
       Входная дверь медленно распахнулась. Хворый моментально…
       — Эй, что тут у вас творится? — Марка зажмурился от света.
       — А-а… вовремя ты, — криво ухмыльнулся Хворый.
       Стефан вдруг сообразил одну штуку.
       — Марк, ты не представляешь, как ты вовремя! Это твоя сирена была, да?
       — Не моя она вовсе! Водитель по ночам постоянно ее врубает. Он у нас малость того… не родной, — Марка осторожно улыбнулся. — Ну ладно, не о том. Зачем трубили срочный вызов?
       — Ты на трупокате? Можешь нас забрать отсюда?
       — Обоих?
       — Троих, — Хворый кивнул на тахту.
       — А… ну… придется потесниться, но можно, почему нет?
       — Тогда давай: сперва прогулка, потом разговоры.
       — О'кей, стройтесь на посадку. Пленных не брать.
       — Стеф, рюкзак!
       На площадке воняло разлитым пивом и кто-то лежал.
       — Марка, там вон не твой пациент? — попытался пошутить Стеф.
       — Да хрен знает… У нас уже есть один, хватит пока.
       Стефан примолк.
       Марка договорился с водителем, распахнул заднюю дверцу. Они расселись тесным кружочком вокруг серого мешка с молнией.
       — Водила хочет сдать жмура, — сообщил Марка. — Потом даст мне ключи, и я вас отвезу. Нормально?
       — Ага, — покивал Хворый.
       Машина тронулась, сирена завыла. Первые пять минут все непроизвольно морщились.
       Марка придвинулся к Хворому, чтобы не драть горло:
       — Что с рукой?
       — Надо бы заштопать, чтоб не текло.
       — Ушибы, переломы, синяки?..
       — Проявятся — посчитаем.
       Элли выпростала руку из-под одеяла, к которому все начали уже привыкать, вытянула палец, ткнула труп. Спрятала руку обратно.
       — Кто она? — поинтересовался Марка осторожно.
       — Не знаешь, что ли? Как обычно…
      
       Утро. Пантера бродит по комнате, раздраженно подергивая хвостом. С трех ночи, когда эти приперлись, никто не спал, поэтому Пантера мрачнее тучи. Потом еще и Деки подтянулся, будто без него не тесно.
       Хворый — лежит у стены на раскатанном матрасе, до странности неподвижный. Шепчется с Деки, сидящим рядом. Стеф свернулся клубком в любимом пантерином кресле. То клюет носом и засыпает минут на десять, то трясет головой и принимается упрямо ковырять нарождающуюся дырку на коленке. Элли сидит у Хворого в ногах, собравшись в напряженный комок, таращит огромные глазищи на Пантеру.
       В комнате тихо и нервно.
       — Пантера, будь человеком! — слабым голосом просит Хворый.
       — Да? Чего тебе? — злится она.
       — Кофе дай.
       — Облезешь! — И добавляет, не скрывая раздражения: — Сами варите.
       Стеф молча выползает из кресла, понимая, что больше некому. Плетется на кухню, хромая на затекшую ногу.
       Хворый и Деки продолжают шептаться:
       — …знаешь, которые… дай, если есть.
       — …дозировку?..
       — …знаю, знаю…
       — Ты следи за… левый бок побереги, а то… я же все-таки не врач…
       Деки роется в спортивной сумке, что-то отдает Хворому.
       — Не вздумай анальгетики…
       — Помню.
       Деки кивает на прощание. Хворый только опускает ресницы.
       — Я ухожу, — говорит Деки, вставая.
       — Прекрасно, прекрасно! — язвит Пантера. Идет за ним следом в прихожую.
       В комнату заглядывает Стеф, нерешительно смотрит на Элли.
       — Кофе будешь?
       Элли не торопится с ответом.
       — Будет, — вяло командует Хворый.
       Пантера возвращается. Встает в стойку, складывает руки на груди.
       — Ты спятил, ты так не думаешь?
       — А должен? — бледно острит рыжий.
       — Обязан!
       — Ладно, как знаешь… Что он сказал?
       — А что он, по-твоему, мог сказать? "Какое счастье"? Он чуть очки свои не сожрал от злости. Непосто подобрать отмазы, когда сразу половина команды срывается во фрирайд!
       — Сколько у нас будет времени? — устало морщится рыжий.
       — Мало. Несколько дней. Мне не нравится идея умереть, таская твои маршруты вместо тебя. Два человека?! Это что за команда вообще?
       — У тебя будет Деки, а у Деки будешь ты, — говорит Хворый с долей глума.
       Пантера останавливается на середине комнаты, аж задохнувшись от ярости.
       — Рыжий, у тебя же пока не сломана челюсть? Ты близок к тому, чтобы она сломалась.
       — Учту.
       Возвращается Стеф с разномастными кружками.
       — Сахар есть? — спрашивает он.
       — Облезешь!
       — Только не предлагай идти самим рубить тростник, — ворчит Стеф, забираясь в кресло.
       Хворый начинает вставать с матраса в стонах и корчах, чтобы добраться до вожделенного кофе. Элли поворачивает голову, перехватывает его взгляд. По-прежнему ничего не говорит, но смотрит так, что у Хворого шерсть на загривке становится дыбом, и по щекам пятнами идет румянец.
       В комнате повисает гробовая тишина. Если бы эти двое стали вдруг целоваться или даже трахаться — ерунда, не в счет. Но тут другое. Элли видит только рыжего. Одного рыжего на всем белом свете. И он видит только ее. Между ними своя реальность. Все остальные здесь лишние.
       Стеф прячет глаза. Пантера отворачивается. "Не наживешь ты с ней добра!" — мстительно думает она и злится, и не может понять, на что. И отхлебывает кофейную горечь — как раз вкус своих мыслей.
       — Когда ты нас выставляешь? — подает голос Хворый.
       Он сел, откинувшись спиной на стенку, держит кружку двумя руками, греет ладони.
       — Когда сможете ходить, — цедит сквозь зубы Пантера.
       — Спасибо, — усмехается Хворый. Что бы ни отколола Пантера, он ее слишком хорошо знает и никогда не злится. Из-за этого он невозможен.
       — Пантера…
       — Ну?
       — Будь человеком, найди для Элли какие-нибудь штаны.
      
       Дулась Пантера или нет, а штаны она для Элли нашла неплохие. И кроссовки тоже. "Забирайте, — сказала добрая Пантера. — Барахло все равно Джерома, а Джером был говнюк." Ее собственные вещи для Элли оказались непоправимо малы. Хворый отдал молчунье вторую рубашку, таскаемую в рюкзаке на всякий случай, а Стефан куда-то молниеносно смотался и притащил джинсовую ветровку.
       Они вышли втроем из подъезда дома Пантеры и пошли навстречу своей судьбе, палимые ясным весенним солнцем.
       — Куда двигаемся? — поинтересовался Стеф.
       — К морю. В далекие земли.
       Стефан просканировал взглядом подбитую хворовскую физиономию. Переносица вспухла, играла палитрой лиловых тонов.
       — Ты так до экватора не дотянешь.
       — Думаешь? Не совершай ошибку Деки, не дразни меня, пока я не могу тебе треснуть.
       Стеф улыбнулся.
       — Ну хорошо, к морю, так к морю.
       Элли жалась к рыжему, не могла идти на полшага позади, как все ведомые. Хворый в конце концов взял ее за руку.
       — Скажи, как это тебе вчера почти не попали по морде? — усмехнулся Стеф.
       — Я ее берег, подставлял вместо нее железку.
       — Хитрый ход, — признал парнишка.
       Он, в отличие от Деки, ни разу не видел рыжего в драке, однако подозревал, что его старший товарищ действует жестко, и скорее всего, пострадавшими оказались те придурки, что сбежали.
       Стефан шел и размышлял на эту тему, поменьше оставляя себе времени замечать, что Элли, вообще-то, симпатичная девчонка.
      
       "Надо определиться, — сказал Хворый. — Давайте что-нибудь подожжем".
       Они дошагали до старого парка и там развели костер. Был такой способ высветить направление маршрута, если уж совсем ничего не помогает. Нажравшийся обезболивающих рыжий не мог камлать на колесах, как делал всегда, чтобы прочистить настройку, а Стефану он химию есть запретил, сославшись на то, что парню вчера хватило.
       Костер хорош в темноте. Или в сходящих на землю сумерках. Но Стефан был рад огню даже под полуденными небесами. Он грел руки, чтобы ощутить живое тепло.
       В старом парке было пустынно, просторно, безлюдно. Из-под взрытой земли тянулись навстречу солнцу проржавевшие толстые трубы. Высоко наверху мотали ветками тополя.
       …Глядя в огонь, они становились немножко другими. У Хворого сходила с лица безрадостная, напряженная гримаса, смягчались складки возле губ. Зелено-карие глазищи Элли, отражая пламя, сияли мягко, задумчиво. Стефу было хорошо, и он предполагал, что на нем это тоже как-нибудь отражается.
       Всюду, незаметно для беглого взгляда сквозь палые листья и бугристый чернозем лезла молодая трава, терпеливо побеждала дело рук человеческих — заброшенную два года назад траншею.
       Хворый пытался разобраться с направлением, потом, видимо плюнув, просто ушел в медитацию. День был хорош на редкость, локальные несрастухи не могли его перебить. Элли запрокинула голову назад, зажмурилась, подставившись солнцу. Сыроватые ветки в костре тоненько пели.
       — Может, здесь останемся? — пошутил Стеф.
       — Ворона на башку насрет, — Хворый и сам на мгновение глянул вверх.
       — Используем шляпы… — небрежно предложила Элли.
       Стефан не удивился, даже не сообразил сперва, что говорит она. А когда открыл рот, Хворый осадил его предупреждающим взглядом. Стеф кивнул. Закрыл рот обратно.
       Элли подняла глаза на Стефана, смешливо прищурилась. Стефан улыбнулся ей. Сохраняя серьезность, Элли кинула в него прутиком.
       Хворый нехотя поднялся, побрел прочь.
       — Ты куда? — удивился Стеф.
       — Поссать, — бесхитростно поведал тот.
       Стеф проводил его взглядом. Что-то вспомнил и двинулся следом.
       — Хворый.
       Хворый дернулся:
       — Стеф, мать твою!.. От тебя спасение есть?!!
       — Извини, — Стефан отвернулся. — Я хотел спросить…
       — Ну спроси, раз пришел…
       — Как ты думаешь… это маршрут?
       Хворый помолчал, застегивая ширинку.
       — Странный какой-то маршрут… Я и на полхода вперед не вижу.
       — Да у меня тоже с вариантами глухо. Я о другом хотел спросить. Твой он или мой?
       Рыжий подошел. Встал рядом.
       — Почем мне знать?..
       — И как мы будем?
       — Будем как-нибудь — огрызнулся рыжий. — Не вешай на меня своих собак. Мне, чую, и так придется несладко. Устроил ты мне передышку, Стеф.
       Стеф опустил голову:
       — Точно, ты же недавно… Прости, я не хотел! Я только…
       — Стоп! Надоел уже. Все прощаю, только заткнись. — Помолчал, копаясь по карманам. — Серьезно, Стеф. Не уверен я, что ты один ее вытянешь. Я за себя-то не уверен…
       Вышло двусмысленно. Хворый искоса глянул на Стефана, проверяя, заметит ли парень.
       Тот кивнул, соглашаясь с общей идеей.
       — Сигареты ищешь? — осторожно уточнил Стеф.
       — Угу.
       — Кончились у Пантеры. Я выкинул пачку.
       — Так и знал, — пробормотал Хворый. — Ладно, пошли.
       Элли ждала их у огня, уютно обняв коленки руками. Хворый тронул ее за плечо, кивнул в смысле "пора идти".
       Костер тлел, выпуская из середины сероватую вуаль дыма. Стеф оглянулся пару раз — не хотелось уходить.
      
       Рыжий решил идти Восточным, руководствуясь простой логикой — чем дальше от стартовой точки, тем лучше. Восточный диктовал свои ритмы и правила, не фанат Хворый был тамошней экспериментальной застройки, но в целом — почему бы и нет? Восточный целыми кварталами задыхался от районной гнили, но умирал, сохраняя достоинство обреченного, и рядом с опустевшими домами полно было маркетов, кофеен и ярких вывесок.
       — Что такое "районная гниль"? — спросил Стеф.
       Хворый запоздало понял, что часть своих теорий вывалил вслух.
       Элли на ходу жевала булку, с умеренным любопытством поглядывая по сторонам. Хворый непобедимо хотел спать. Поэтому, наверное, слегка загонялся. Открыл рот, чтобы заткнуть мальчишку, задумался, передумал. Почему, собственно, заткнуть? Он же просто болтает!.. Кого, интересно, он теребит, когда рядом нет Хворых? Спать-то как тянет… хоть на асфальт ложись! Бок болит, падла…
       Хворый обнаружил, что Стефан, не дождавшись ответа, уже некоторое время смотрит на него.
       — Плохо? — спросил мальчишка чуть слышно.
       "В самую душу смотрит, — испугался Хворый. — Спалюсь…"
       Его алармы никуда не делись, старая боль прогрызала его изнутри. Он только надеялся, что в общей тормозной струе под угнетенные ингибиторы и ноющие ребра Стеф не выцепит основной сигнал.
       — Да отключаюсь я, — виновато ухмыльнулся рыжий. — Деки со своими таблетками… Ты давай, говори со мной, а то, и правда, лягу.
       — Что за "гниль"? — повторил Стеф.
       — Болезнь памяти.
       — Как это?
       — Люди уезжают. Наверное, какой-то покореженный инстинкт, как у перелетных птиц. Бросают дома, бросают барахло, бегут от прошлого.
       — Почему?
       — Откуда мне знать? Распадается что-то. Сперва срывается кто-то один, за ним еще и еще… а потом смотришь с верхнего этажа на темные пятна…
       Стеф долго молчал.
       Сонное одурение делало асфальт вязким, как песок. Хворый нашарил сигареты.
       — А ты?
       — Что "я"?
       — Почему ты не уезжаешь?
       — Мне, Стефан, некуда бежать, — пробормотал Хворый и подумал: "А не сболтнул ли я чего-нибудь лишнего? Башка не варит. Этак я совсем его загружу!"
      
       Стеф сбросил ботинки и пошел осматриваться. Хворый блекло ухмыльнулся его любопытству. У него давно уже поинты чувств не вызывали.
       — Ух ты!.. — донеслось издали. Мальчишка выглянул в прихожую: — Там такой трах… э… кровать здоровенная, — поправился он ради Элли, — я таких еще не видел!
       В заброшенном жилище было столько штор, ковров и драпировок, словно прежние хозяева страдали светобоязнью. Ну или вампирами были, как вариант. И снова — пыль, а вещи продолжают ждать хозяев, не понимают, куда и зачем те пропали. Иногда в таких комнатах кажется, что жильцы вот-вот вернутся. На памяти Хворого не вернулся ни один.
       Он забрел в спальню. Траходром был — да! Хворый стащил куртку, бросил на пол, стянул шарф. Дополз до ближайшей подушки и рухнул на нее, подняв облачко пыли. Услышал приглушенный голос Стефана где-то в недрах соседних комнат:
       — Смотри, какая хреновина!..
       "Надо бы… — подумал Хворый и понял, что просто не сможет. — Не такой уж Стеф оболтус, сообразит поднять меня часа через два…"
      
       Рыжий проснулся с мыслью "проверить, все ли в порядке". Под щекой была смятая подушка. С одной стороны, поскладывав на него руки и ноги, спала Элли, с другой — под самым боком свернулся в клубок Стеф.
       "Я так и знал!" — отметил рыжий. Но не смог рассердиться. Ему было тепло.
       Перепутавшись, как волчата, они лежали на самом дне весенней ночи. Хворый прислушался к себе, ожидая сводку паршивых новостей, и с удивлением понял, что не так уж ему плохо. Присутствие девчонки сбивало дурные сигналы. Впервые за хрен знает сколько, Хворый чувствовал, что у него есть что-то еще, кроме боли.
       Он легонько провел рукой по расслабленной спине Элли, ощутил уголки лопаток под тканью бывшей своей рубашки. Девчонка о чем-то вздохнула во сне, сцапала его за шею, потянула на себя. Снова расслабилась.
       "Она ведь не из пластиковой киношки… Часы у нее настоящие, эти часы я ни с чем бы не спутал. Значит, можно туда прорваться, значит, какой-то выход есть… — сердце пошло быстрее от шального порыва мыслей. — Интересно, как у них там, в действительности?"
       Он никогда по-настоящему не верил, что сможет вырваться из своей заморочки. Надежда была новым чувством. Она рисовала впереди пленительные горизонты, и рыжий вглядывался в них — недоверчиво, осторожно, но с жадностью. "Я пойму, что было на самом деле и чего не было. Жить будет просто. Все будет настоящим. Химию можно не жрать, до изнанки не выкладываться… может, вообще с маршрутами завязать, как Деки тогда советовал?.. хватит уже сражений… надо попробовать нормально пожить, хоть знать буду, что это такое… на работу устроюсь, коврик у двери положу… надо хоть что-то построить, пока я весь не вышел… хотя бы скворечник сколотить… Вот с ней я смог бы. Надо только с маршрутом разобраться…"
       Рыжий думал об этом еще какое-то время. Поначалу, наверное, будет ломать от старого, тянуть назад. Но это можно пережить ради того, чтобы пришло потом понимание из самых глубин: всех не вытащишь. Когда-нибудь он сможет смириться с этой очевидностью, и как итог — простить себе свою потерю.
       Рыжий попытался представить тишину на том месте, где тянуло и ныло вот уж сколько лет.
       "Мне бы только с маршрутом разобраться…"
       Он дождался, пока схлынут волнующие чувства, и медленно, минута за минутой, снова сошел в сон под мирное дыхание тех, кто рядом.
      
       …очнулся от звонкого железного грохота, рванулся вверх — ему почудился удар и скрежет, брызги раскрошенного лобового стекла на руках — сел на кровати, перегородив рукой спящую Элли, открыл глаза…
       Тихо. Еле слышные, почти неразличимые звуки — то ли бормотание, то ли вода из крана — в глубине квартиры, а может быть, долетают с улицы.
       …начал снова дышать.
       За рубашку сзади потянули. Хворый повернулся.
       Элли отрицательно покачала головой. Хлопнула по покрывалу в том месте, где лежал Стеф. Мальчишки не было. Хворый беззвучно выругался, лег. От рывка разболелось все побитое.
       Девчонка обмоталась вокруг него, словно хотела спрятать. Хворый накрыл ее рукой. "Не твое это дело, рыжих прикрывать," — подумал он грустно. Маленькая ладошка зарылась ему в волосы, пальцы принялись перебирать пряди за ухом. Рыжий покорно прикрыл глаза, поплыл от ощущений. Он давно уже забыл, как это… а приятно, черт возьми!.. Дыхание Элли касалось щеки… только голову повернуть, и поцелуешь. Хворый почувствовал, как от этого всего наивно и не вовремя начинается в штанах известное дело. Элли теплой ладошкой развернула его лицо к себе. Рыжий увидел ее чистые, яркие глазищи — без следа пластиковой мути. "Ты мое настоящее?" Элли сделала робкое движение, будто хотела поцеловать и не осмеливалась, но рыжий сам все понял, потянулся навстречу.
       В спальню сунулся Стеф. Замялся в дверях, потупился. "Ну выбрал ты момент, сволоченок!.." — с досадой подумал Хворый. Выставить его, что ли? Да нет, он прав. В чем-то…
       — Чего надо? — подал голос Хворый, не скрывая злости за облом.
       — Я… там… кофе, как бы…
       "Стефан, Стефан, — думал рыжий, шагая вслед за ним на кухню. — Спаситель хренов…" Нежность не отпускала.
       За столом они расселись строгим треугольником. Пили кофе (откуда Стеф его выкопал?.. с собой принес?), поглядывали друг на друга, чувствуя общую неловкость. Рассыпанный Стефаном ящик с ложками и вилками так и остался лежать на полу.
       Но впереди был день на марше, и рыжий привычно замкнулся на знакомую тематику.
      
       …Едва они вышли из подъезда, Элли кивнула вперед, на бредущих в их сторону скучающих патрульных. Хворый поспешно двинулся за угол.
       Солнце смылось в отпуск. Наверное, в те самые далекие земли, куда Хворый все мечтал попасть. Над городом висела ровная, как стена, серая дымка. Штилевое молчание давило на уши.
       — Не есть хорошо, — обронил вполголоса рыжий.
       К полудню дурное безветрие начало выгонять на улицу раздраженных, взвинченных людей с одинаковым рыбьим выражением в глазах. Стало душно. Стефан взмок, нес свою куртку в руках. Вел пока он. Хворый тащился следом, полуслепой, все никак не мог пробиться в настройку. Дело было не в драйверах, драйвера тащили. Но город менял все вокруг раз за разом, стирал пробросы. Рыжий начал опасаться, что зреет тут что-то глобальное. "Как бы в шторм не залететь…" Это случалось весной, под конец сезона. Обычно среди своих перебрасывали предупреждение, чтоб никто на рожон не лез. Проводники расползались по норам и сидели ровно. Даже ангелы прятались. Штормовые заморочки по скорости топят, будь ты хоть трижды ловкач.
       К трем пополудни никого из них еще не съели, а у Стефана не было с утра ни минуты передышки — двигался, менял направления, искал варианты… пару раз так ловко поймал бродячие споты, что рыжий завистью умылся. Стеф был молодчина — рыбьи взгляды ни разу не сфокусировались на них троих.
       …их не съели и к девяти, хотя Стеф выдохся, начал ошибаться по мелочам. Но тогда уже включился рыжий, подхватил с середины такта. Паршивое предчувствие насчет шторма окрепло.
       Вечером Стеф забежал в маркет раздобыть еды. К нему привязался охранник, стал требовать вывернуть карманы, поскольку Стеф, якобы, что-то спер.
       — Я же только что зашел! Я даже не тронул ничего! — убеждал Стеф со злым недоумением.
       Хворый читал по губам, стоя с Элли снаружи, глядя сквозь стекло витрины.
       Охранник и Стеф отошли куда-то в сторону. Через некоторое время мальчишка вышел, красный, разъяренный, шипя, как вода на сковородке:
       — С-с-суки!..
       Они пошли дальше — ни с чем.
       — А ты!.. — вдруг повернулся Стеф к Хворому. — Стоял, лупился, как рыба аквариумная! Неужели  вмешаться не мог?!
       "И что, по-твоему, мне надо было сделать? Вырубить его?.."
       Хворый промолчал. Он много о чем успел подумать. И маршрут выдался такой, что всю жесть на себя собирал, и шторм скоро… И, может, стоило бы Стефана отправить восвояси, не рисковать парнем, но Стеф был нужен, любая помощь нужна. Больной чердак одной надеждой не починишь, Хворый знал про себя, что в любой момент несчастная его башка может пойти опасными трещинами, никак нельзя предсказать, где и когда это случится. Он начнет ошибаться. Один заваленный маршрут на счету уже есть. И если сейчас сделать красивый, человеколюбивый жест, в итоге он угробит девчонку. Как бы там его ни тащили нежные чувства, прежде всего он — проводник. Маршрут не отложишь до лучших времен, раз уж пошли, придется закончить. "Если сам захочет уйти, я его отпущу," — подумал рыжий про Стефана. Паршиво ему было так думать — парень упрямый и гордый, этот не сольется просто так, будет держаться до последнего и наверняка сам немалую цену заплатит. Но какие тут варианты?
       Несколько минут спустя, Стеф оттаял:
       — Прости…
       — Забудь.
      
       Они ночевали на третьем этаже, в квартире с бронированной дверью — ключ (только для своих) в секретке за мусоропроводом. Во дворе ночью шла районная драка. Хворый просыпался от истошных криков, ходил в сортир или курил, стоя у окна. Драка тянулась, как дурацкий спектакль. Хворый снова ложился. Засыпал. Просыпался.
       Шторм набирал силу.
      
       …окна будто закрыли бумагой, гигантским таким белым листом. Стеф протер глаза спросонья, растерянно пробормотал:
       — Что еще за хрень?..
       — Туман, — отозвался Хворый откуда-то сбоку.
       Стеф посмотрел в ту сторону. Рыжий рылся в рюкзаке, видать, проверял боеприпасы.
       — Просто туман? — уточнил Стеф.
       Рыжий неприятно улыбнулся.
       — Держи уши торчком, сегодня выложимся по полной.
       Они сошли вниз по лестнице, как приговоренные.
       Туман глушил свет. Снаружи он оказался неровный, клочковатый, напоминал внутренности чудовища. Были надежды, что рассеется к полудню, да фиг-то!
       Улицы вообще не стыковались. По ногам тянуло ледяной струей, будто открыли мировой холодильник. Не сговариваясь, рыжий и Стефан взяли синхронку — две пары глаз, два набора рефлексов без чувств и размышлений. Несколько раз накатывало безлико, отовсюду сразу, едва успевали прижаться к стене.
       Полдень не наступил, вечер не наступил, так и висело белым.
       Девчонке стало худо, почти как в самом начале. Хворому пришлось синхронку сбросить и быть с ней.
       — Давай, парень, нам бы хоть куда-нибудь выйти, — шепнул рыжий, сжав плечо Стефана.
       "Справлюсь," — упрямо подумал Стеф.
       Они держались близко, чтобы не потеряться в молоке. Парень слышал, как Хворый вполголоса набрасывает для девчонки инструкции, будто стажеру. "Зачем он?" — не успел удивиться Стефан, и понял, зачем.
       Но все-таки они прошли.
       Уже на поинте, когда Стефан улегся и ощутил каждую мышцу и связку ноющими от боли, когда ему стало понятно, что завтра он не сможет встать, а встать все равно придется, и не только встать, дальше пойти, стало ему жутко до чертиков. Стеф поглядел на Хворого. Рыжий сидел, ссутулившись, измотанный и отрешенный, щелкал колесиком по кремню и смотрел на вспышки.
       Веки Стефана тяжело опустились, он провалился в сон, продолжая видеть в плывучей тьме все ту же сценку.
      
       "А что, рыжий, если ты подставляешь их? Что, если рухнула уже твоя черепица, ты просто правду боишься признать? Одни часы ничего не доказывают. А Стеф не в курсе… может, знал бы — за помощью не пришел, уж тем более, на опасный маршрут бы с тобой не потащился. Шагаешь ты прямо за грань и этих двоих с собой тащишь. Тебе-то нечего терять! Ты хорошо, если в самом конце очнешься и осознаешь, что натворил. Сдавайся. Признай, что пора на свалку. Скажи ему правду, скажи, что был рыжий да вышел весь!"
       "Заглохни".
      
       На следующий день Хворый сказал про шторм. Стефан пожал ноющими плечами. Он и сам все понял, в начале еще, не видел смысла развозить очевидное.
       — Ну шторм, и что? Предлагаешь мне бросить все и в Студию валить?
       Таков и был план, но из уст парня прозвучал он с ломовой иронией, и Хворый сбился с первоначального курса.
       — Стеф, ты пойми, лучше не будет, только хуже, — попытался донести рыжий, сглотнув трудный комок в глотке.
       — Допустим, — Стефан посмотрел ему в глаза сердито и прямо. — Будет хуже. Я свалю, а вы двое — сгинете. Ты, вроде как, предлагаешь мне с этим жить до конца моих дней? Сам бы ты свалил на таких условиях?
       — Я — другое дело, — рыжий покачал головой, чувствуя, что проигрывает вчистую.
       — Скромнее надо быть, Хворый, — мудро заткнул его парень. Так мудро, что возразить стало нечего.
       Однако рыжий поборол растоптанные гордяки и продолжил мысль:
       — Ладно, останься. Пообещай мне только одну вещь, чтобы я был спокоен. Обещай, что не будешь себя загонять до нуля, и когда почувствуешь, что выдохся, уйдешь.
       На это Стефан, помявшись, согласился, поскольку здравое зерно в идее было.
       Собрались. Дальше пошли.
      
       Город вышел из-под контроля, маршрут рассыпался, батарейки на нынешнем уровне заморочек садились за час, дальше — на чистом упрямстве. Уже понятно было, почему остальные во время шторма сидят по убежищам. Потому что бессмысленно это, потому что выйти и погибнуть — синонимы, и то, что они трое до сих пор еще живы — дикая, слепая везуха. И даже гордости за свою везучесть не было, только заспиртованная в химии усталость. Да и шли-то лишь потому, что не было вариантов возврата, соступи с линии маршрута, и смоет без следа.
       …Стефан сидел у стены. В руке дымилась сигарета, тлела сама по себе — выпала из внимания. Стеф смотрел на Хворого и Элли. Рыжий говорил с ней всегда, когда мог. Временами Стеф слышал системные фишки — Хворый просто нес о своем, все, что в голову забредало, иногда натыкался на личные воспоминания рыжего, что-то даже из школьной жизни, что-то про собаку, а когда слов разобрать не мог, слушал этот хриплый голос, цеплялся за него, потому что, измотанный до смерти и обдолбанный, как мультяшка, рыжий говорил так, что становилось спокойно. Рыжий говорил так, как будто они никогда не умрут, и все решаемо, все будет хорошо.
       Стефана злила до слез, раздирала эта иллюзия, ясно же было — ничего хорошего там, впереди не притаилось, он ненавидел Хворого за вранье, но помнил, что это от усталости… усталость такая — всех ненавидеть… надо отвлечься. Да, точно. Пойти раздобыть еды.
       Стефан поднялся, как старик, опираясь на стену рукой. Выкинул сигарету в цветочный горшок с засохшим обитателем. Вышел из комнаты в коридор. Увидел телефон. В тупой спонтанности снял трубку, набрал номер.
       — Какой баран звонит среди ночи?!! — отозвался сонный знакомый голос.
       — Привет, Пантера! — тихо сказал Стеф.
       Повисла нехорошая электрическая пауза. Пантера бросила трубку. Не узнала. Или была слишком зла. Стеф стоял и слушал гудки отбоя. Ни к чему вспомнил, что срок, отпущенный Малышом F, давно вышел. Об этом и думать-то было смешно… Когда это было? Дни назад? Недели? Световые годы…
       "Не сегодня, — попросил Стефан сам себя. — Может, завтра, хорошо?.. Только не сегодня… Я им, все-таки, нужен…"
       …Ночной ветер яростно тряс жестяные подоконники и чем-то гулко громыхал во дворе. Стефан пялился в темноту. "Улетит твой сарай," — пообещал про себя кому-то. Кому? Наверное, тому, у кого был сарай. Надо было отдохнуть, а он уже просто не мог отключиться. Запаренный мозг гнал обороты вхолостую, так что аж сопротивления подвывали.
       Ветер… ночной экспресс… ночь-эстакада… несет нас в далекие земли… в далекие южные земли… к морю…
      
       — Хворый… — и замолчал, мучительно пытаясь одолеть тяжесть следующих слов. — Я… не могу больше.
       Хворый сглотнул всухую.
       — Ясно, Стеф. Иди. Я позвоню, когда вернусь.
       Стефан стоял и смотрел на него, на Элли, притаившуюся у рыжего за плечом. Страшно было думать, что для него кошмар скоро кончится, а для них — будет продолжаться. Но он, правда, больше не мог.
       — Эй, Стефан, — подал голос рыжий. — Помнишь, ты когда-то рассказывал сказку про желтую зажигалку?
       Понадобилось перевернуть тысячу лет архивов, однако парень вспомнил.
       — Ну?
       — Скажи, что там дальше было? Если спалить систему, люди уцелеют? Системный народ — он останется?
       — Да не знаю я, — растерялся Стеф. — Это же просто сказка…
       Хворый кивнул и больше не задерживал.
       Стефан обулся, натянул на ноющие плечи куртку, взялся за ручку двери.
       Ушел.
       "Все сдаются, рыжий. Сдаются усталости, боли, сдаются, чтобы уцелеть. А ты почему особенный? Ты же видишь, не втащить тебе против бури. Тем более, одному".
       Рыжий с голосом больше не спорил. В башке царили дымящие руины, простые вещи высыпались из памяти, но рефлексы пока держали, и он собирался втащить еще один, последний раз.
      
       — Боже, спаси мои яйца! — воскликнул Деки. — Хворый, откуда ты выполз?!!
       Они созвонились полдня назад, рыжий попросил о кредитах. Деки понимал, что не будет никаких кредитов, чистая благотворительность по дороге в один конец, но это был рыжий, и отказать Деки не смог.
       Хворый молча забрал у него сумку, и они с Элли пошли прочь.
      
       Ничего не осталось, и настройка теперь не отпускала ни днем ни ночью. Химия сделала его прозрачным, как стекло. Рыжий шел сквозь шторм, как по тротуару. На город несло дожди, обвальные, мощные, как потоп. Они стихали, может, на час или два, и тогда в лужах было видно небо. И кружилась голова, если долго смотреть.
       Жрать не хотелось в принципе, уже давно. Если б не девчонка, упрямая и в этом неизменная, Хворый бы забил. Но так приходилось время от времени.
       …Хворый аккуратно сложил свои кости в пыльное кресло, сорвал с пачки сигарет обертку, вытянул вожделенную. Элли пришла к нему на колени. Забрала сигарету — куда потом подевалась, черт знает. Девчонка медленно придвинулась, поцеловала его в горькие от реактивов губы. Дала передохнуть и поцеловала снова. Рыжий заплавился на этом, встречал и возвращал, уже давно сгорели все ограничители. Но импульсы не проходили ниже ремня, такая вот печальная история.
       — Я вряд ли на что-то гожусь, — признал он честно.
       — Обними. Этого хватит.
       И он обнял.
       "Ты мое настоящее".
      
       Где-то далеко под желтым электрическим светом в знакомых четырех стенах Стефан рвался с цепи:
       — Надо найти рыжего, сгинет он в одиночку!
       Пантера сидела бледная, сломала в кулаке карандаш, пока слушала доводы парня.
       — Ты сам чуть не сгинул, да и очухался всего часа два как, — увещевал его Деки. — Самоубийство вот так срываться.
       — Да там же рыжий! Пантера, ну скажи ему!
       Она рывком поднялась с дивана, комнату перешла.
       — Деки прав.
       Вышла наружу и дверью хлопнула.
       Стеф замер с открытым ртом, дернулся было следом.
       — Не ходи, — придержал его Деки. — Она плачет там.
      
       Шторм утих. Дожди, учинившие в городе глобальное промывание, неспешно собрали свое облачное барахло и откочевали куда-то еще, уставшие, довольные, с приятной пустотой на душе.
       Хворый стоял у окна, Элли сидела на подоконнике, прижавшись спиной к его груди, сцепив в сложный замок свои руки с его руками.
       Они не говорили. Незачем. Они уже давно читали без слов. На грань забили, и та больше не приходила. Ни одна грань не могла растащить сцепление между ними, так какой тогда смысл?
       Дом стоял на возвышенности, и с последнего этажа было видно россыпи огней — мокро блестящие капельки на бархатной шкуре ночи. Небо было не черным — темно-синим. Как море. Станция "Далекие земли", конечная.
       — Смотри, — усмехнулся Хворый. Провел рукой по стеклу, и большая часть окон в доме напротив погасла.
      
       Было утро. Какое-то утро, какого-то дня — время растеряло индексацию. Рыжий помнил только, что балкон стоял открытым всю ночь, и снаружи наносило лето. Они нежились в обнимку на старом диване, потом Элли, кажется, сказала "хочу искупаться". Хворый рассеяно кивнул. Элли расстегнула ремешок часов, оставила их у Хворого на груди, ушла. Рыжий сгреб часы в ладонь вместе со своей зажигалкой, чуть сжал пальцы и вернулся в солнечную нирвану с открытыми глазами.
       По стене ползла, постепенно разворачиваясь, желтая проекция окна.
      
       Что-то заслонило свет. Хворый повернул голову.
       — Стеф… Как ты меня нашел? — улыбнулся он, узнав светлые вихры, превращенные солнцем в нимб.
       Стефан глядел на него, радостно взъерошенный, но какой-то тревожный.
       — Да уж поверь, было непросто! Ты куда пропал? Я весь город перевернул!
       — Куда пропал?.. Ты же знал, куда.
       — Ничего я не знал! Ты с весны ушел за горизонт. Пантера все углы обгрызла, Деки говорит, видел тебя как-то, но не был уверен, что это именно ты.
       — А где Элли?
       — Кто такая Элли?
       Хворый опустил тяжелые веки.
       — Что-то ты гонишь, Стеф.
      
       …снова открыл глаза. Тишина нашептывала, как волны прибоя. Стало чуть холоднее. Солнечная проекция заняла место Стефана, а сам он куда-то подевался. Пустое пространство квартиры мягко резонировало в голове.
       Что-то было у него в руке. Хворый сел, разжал пальцы.
       В ладони лежали часы и желтая зажигалка. На миг контакты совпали правильно, и рыжий увидел, что на стекле нет трещин, как "а" с растопыренными ножками.
       Пронзительный, четкий момент реальности. Вот этого он хотел, к этому он тянулся из последних… Все вокруг настоящее до боли. Вот только нет в этой реальности трещин на стекле часов. И рядом — нет никого.
       Хворый встал, оттолкнувшись рукой от дивана, преодолевая непомерную тяжесть озарения. Оглушенно мотнул головой, разгоняя плавающие пятна. Побрел на балкон — воздуха как-то резко не хватало.
       Отстоявшись минуту-другую, он начал смеяться в лицо врагу, будто его рвало этим безумным, безудержным смехом. Отнявшие у него все, что было, переломившие ему хребет высотки и проспекты невозмутимо пялились в ответ. И не было в них ничего особенного, так, стекло, цемент и бытовуха. Никакой системы, никакой грани. Рыжий сполз вниз, царапая спину о кирпичную кладку, сунулся мордой в ладони. Заплакал.
      
       …Его нашел Стефан, дальше все было быстро: неотложка отвезла в больницу, как когда-то давно, добрые доктора, охая и ахая, промыли, подвесили капельницы, сделали укол от боли бытия. Хворый наблюдал за ними прозрачными, пустыми глазами, когда в сознании был. Маячил Стеф, появлялась Пантера. Приперся зачем-то Малыш F. А когда пришел Деки, выяснилось, что пациент такой-то выписал себя сам и смотался в неизвестном направлении.
      
       — Хворый?
       Рыжий, темный силуэт на фоне заката, оглянулся.
       — А, Стеф… — похлопал по парапету рядом с собой.
       Стеф пересек крышу, уселся. Парень изрядно загорел за лето. Стал старше. Волосы отросли ниже плеч, ему шло.
       Соседние дома, все как один заброшенные, тонули в зеленых кронах, С запада подступал темным накатом лес, обнимал покинутый микрорайон по югу и сходил на нет кустами вдоль железнодорожной насыпи. Впереди было старое шоссе, полускрытое за деревьями и даже какая-то речушка. Город отсюда не был виден совсем. Разве что ночью, предположил Стеф, далекой россыпью светящихся точек.
       — Вид ничего, — вежливо заметил парень. — Дом только староват.
       — Не ссы, крыша выдержит, — усмехнулся рыжий.
       Помолчали.
       Стефан искал его четыре месяца, с того момента, как рыжий исчез из больницы. Приговаривал себе "нашел тогда, и сейчас смогу", но в этот раз все было непросто, рыжий сам не хотел. Сколько раз Стеф срывался за призраком и догонял в итоге левого прохожего, сколько раз он ловил эхо на тусовке, мол видели тогда и там-то. Стал больше курить от бесполезного итога всех усилий. Но Стеф не сдавался, в этом с рыжим они были очень похожи. И нашел.
       Теперь сидел, маясь от неловкости, не знал, что говорить.
       — Хочешь кофе? — предложил Хворый.
       — Хочу.
       — Пойдем вниз.
       Следом за рыжим Стеф спустился на девятый этаж, зашел в квартиру с выломанным замком. Огляделся.
       — Э-э… ничего. Где ты тут спишь?
       — Где захочется.
       — А…
       — А под голову кладу старые газеты! Расслабься, Стеф, у меня все хорошо, не надо обо мне заботиться.
       — Я не забочусь, я издеваюсь, — хмыкнул Стеф.
       Рыжий зажег газ, набрал воды в джезву. Стеф уселся на круглую трехногую табуретку.
       — Что ты делал все это время? — отважился спросить он.
       — Жил…
       …Здесь было тихо. Не работал лифт, не хлопали двери, не звучали голоса других людей. Ночью долетал грохот товарных составов с железной дороги. Днем светило солнце, и все звуки пропадали в нем. Когда рыжий ходил по комнате, мыл посуду или сдергивал унитаз, ему казалось, что он лишь додумывает этот шум по привычке.
       Не было никакой индексации времени. Для призрака без лишних шестеренок — то, что нужно. Глубокие борозды, пропоротые когда-то стрелками и цифрами, медленно зарастали.
       Раз в неделю он выбирался за продуктами и сигаретами. (Деньги у рыжего были, еще в больнице он смекнул разменять давнее "проси, что хочешь" у Малыша.) Полчаса шел пешком вдоль старого шоссе и закупался в придорожном магазинчике. Судя по тому, как скоро его там стали узнавать добродушные тетки за прилавками, он был основным клиентом.
       Когда хотелось развлечься, рыжий читал. Лишь изредка это были книги. Никто из уехавших жильцов не позаботился оставить ему библиотеку. Он подбирал разный хлам: старые газеты, журналы для домохозяек, брошюрки по садоводству, детские книжки, учебники... Иногда в каком-нибудь сортире удавалось поживиться полуразодранным детективом.
       — Зачем ты сбежал? — спросил Стеф.
       Рыжий взял с полки сигареты, прикурил от спички.
       — Я не сбегал. Я ушел.
       — От нас?
       Рыжий медленно покачал головой. Он тоже платил за расставание свою цену, но будучи тем, чем он стал, он просто не мог остаться.
       Стефан всматривался в него. Хворый стал мягче, ровнее, спокойнее, сделался как выцветшее фото. Он даже выглядел странно счастливым, как кажутся счастливыми люди, которых давно нет на свете.
       Хворый разлил кофе. Стефу подвинул кружку, себе оставил стакан. Сел через угол стола, сложив локти на столешницу.
       Он мог бы задавать вопросы, мог бы попытаться выяснить, тот ли это Стефан, которого он когда-то знал, но рыжий не хотел уже никаких доказательств. Весной он сорвался из больницы ради ответов. Он вспомнил, как трезвонил в дверь, как ворвался внутрь, как только створка приоткрылась.
       — Ты кто такой? — воскликнула Кэт, попятившись.
       — Я Хворый. Помнишь, встретились в твоем грохотальнике?
       — Я не помню. Уйди, чувак, ты меня пугаешь!
       — Нет, нет, пожалуйста!.. Мне нужно узнать кое-что. Я уйду, как только ты мне скажешь. Мы виделись раньше, давно. Ты встретила меня на вокзале.
       Кэт пыталась припомнить. Долго не могла. Он упрямо смотрел ей в глаза. Взгляд Кэт просветлел.
       — Так это был ты… — радость и боль на лице пронзительно смешались.
       — Да, это был я. Скажи мне, что тогда было?
       — Ничего особенного. Мы поболтали, я пригласила тебя вписаться. Мне показалось, мы нравимся друг другу, но через несколько дней ты ушел. Потом я как-то видела тебя в Студии.
       — И все?
       — Ну… у нас был секс, если ты об этом.
       — Потом я пропал с горизонтов, — угадал Хворый. Все его расклады и догадки становились на места, осталось лишь точки расставить.
       — Да, пропал. Хворый… я не хочу об этом…
       — Пожалуйста, скажи, — устало попросил он.
       — Тебя увезли в больницу на скорой. Сказали, овердоз… Больше я о тебе ничего не слышала.
       "Вот почему мне врали часы, и все вокруг казалось пластиком… — подумал Хворый. — Всегда боялся слететь под грань, а слетел давным-давно… Так давно, что и сам не помню. Ирония…"
       Он горько усмехнулся.
       — Это твоя демаркация?.. — тихо спросил рыжий. — То, о чем ты пыталась забыть?..
       — Да, — прошептала она.
       — Ты что же, влюбилась в меня, глупая?
       — Хворый, это не смешно.
       — Знаю. Ты помнишь систему?
       — Систему? — недоуменно хлопнула глазами Кэт.
       И вот теперь рыжий пил кофе с человеком, которого знал и не знал, так же, как Кэт, но в данном случае он не хотел больше альтернативных историй. Он уже не верил ни в одну из них. Единая реальность разбилась на разные версии, разошлась параллельностями, убежала рельсами в вечное лето, и рыжий понимал: не пересекутся больше эти пути. Он научился жить с этим спокойно.
       — Скажи… есть шанс, что ты?..
       Стефан осмелился спросить, лишь когда они стояли в прихожей, собираясь прощаться. С надеждой вскинул на рыжего взгляд, как тогда, давно.
       — Может быть. Когда-нибудь, — мягко соврал Хворый.
       Глядя ему в глаза, Стефан отчетливо понял: рыжий уже не вернется, он где-то в далеких землях, бродит по пояс в траве, и нет у них там никаких монорельсов.
      
   


Это история о людях, которые поступали правильно, боролись до конца, и все равно проиграли.


ГРАНЬ

 
Спасибо Наташке Казаковой за подачу искры, от которой воспламенилась основная идея.
Спасибо Сергею (Собаку) Стальмакову за генеральную техподдержку.


     1998-2015