На присяге

      Серёжа понял с первых дней, что порядки в училище отличаются от корпусных. Здесь они уже не дети. За два года из бывших кадет должны сделать настоящих офицеров, которые не посрамят себя на фронте боевых действий.

      После зачисления юнкеров младших классов около месяца держали в училище без отпуска. Серёжа и ещё 180 юнцов курсировали из класса в столовую, из казармы во внутренний двор для занятий физическими упражнениями. Постепенно они знакомились друг с другом.

      Юношей обучали правилам отдания чести, поведения на улице, в театрах, соблюдения формы одежды и т. д. «Вы же будете ходить в увольнительные, появляться на улицах! Вы должны показать себя с лучшей стороны!»

      Им внушали, что офицеры должны олицетворять в глазах общества мужество, порядочность, честь, благородство.

      Честь – святыня офицера, которую он обязан хранить. Честь – его утешение в горе. Она закаляет мужество, облагораживает храбрость, не знает ни тягостей, ни опасностей. Честь нельзя запятнать. Большее внимание в училище уделялось чести как внешней оценке качеств человека, его репутации.

      Серёжа знал, что для Воронцовых не репутация главное, а понятие внутренней чести, то есть чувство самоуважения, самокритики, приближения к нравственному идеалу, который человек сам для себя выбрал. Он думал о том, что его отец без оговорок соответствует образцу настоящего офицера! Ему хотелось подражать Владимиру Сергеевичу – подражать уже не по-детски, а как офицер офицеру. В корпусе он тоже встречал тех, чьему примеру хотелось следовать.

      Он вспоминал начальника корпуса, Фёдора Константиновича, жалел, что не с кем поговорить по-итальянски.

      Однако, к радости Серёжи, он обнаружил в казарме своего ровесника, Фому Бартолоцци, с чёрными волосами, так же обритыми наголо, как у него самого, с чёрными, сверкающими как угли глазами. Воронцов обратил внимание на нерусскую фамилию и потом подошёл к пареньку в казарме.

      – Добрый день, сударь!
      Тот выпрямился и с интересом смотрел на Серёжу. Воронцов промолвил:
      – Честь имею представиться! Сергей Воронцов, Второй Московский кадетский корпус!
      Собеседник протянул руку:
      – Очень приятно! Фома Бартолоцци, Петровский полтавский кадетский корпус!
      – Итальянец?! – удивлённо и обрадованно воскликнул Сергей.
      – Отец – итальянец, – ответил Фома.
      «Это судьба», – подумал Воронцов и предложил:
      – Давай дружить!

      В это время, услышав их разговор, к мальчикам уже нёсся портупей-юнкер Пичугин, рослый юноша, старший их отделения.
      – Эээ, желторотики, так не пойдёт! Давайте соблюдать ритуалы при заключении дружбы!
      «Желторотики» открыли рты: какие такие ритуалы?!
      Пичугин сказал авторитетно:
      – Чтобы закрепить дружбу, следует вместе выпить стакан вина или рюмку водки, скрестив правые руки с товарищем!
      – А, на брудершафт? – уточнил Серёжа.
      Он знал уже, что это такое, ему крёстный объяснял, но сам Сергей никогда ещё не пил ни с кем на брудершафт.

      – Но где мы возьмём вино или водку?! – спросил Фома.
      – Об этом не беспокойтесь, но надо… – Пичугин потёр указательным, средним и большим пальцами правой руки друг об друга, вытянув выразительно ладонь к мальчикам.

      В это время вокруг уже собрались другие курсанты, и Саша Светин тоже подошёл. Пичугин объяснил, в чём дело.

      Все скинулись на выпивку, потому что всем хотелось закрепить дружбу в отделении ритуалом. Возник спор, что покупать: водку или вино. Водка – слишком крепко и поэтому рискованно, зато вина на эти деньги купишь меньше, потому что оно дороже.

      У Серёжи под ложечкой сладко засосало. Он предвкушал приключение.
      – А как же вы выйдете в город? Нас же не пускают в увольнительную?
      – Желтор-ротики! – ещё раз снисходительно протянул Пичугин.

      И Серёжа почувствовал себя маленьким мальчиком. В самом деле, ему уже семнадцать лет! Прорвёмся!
      Пичугин вышел из дортуара, но вскоре вернулся, подмигивая каждому из своего отделения. После построения и отбоя он высунул нос из-под одеяла и позвал:

      – Моё отделение! А ну живей сюда!
      Хорошо, хоть желторотиками на этот раз не обозвал…

      Мальчишки собрались вокруг кровати, плотно закрыв спинами то, что происходило внутри. Некоторые курсанты из других отделений пытались прорваться и посмотреть, но у них ничего не вышло.
      – Держи оборону! – подзадоривал Пичугин.

      Явилась откуда-то рюмка, вернее лафитничек, гранёный, конусообразной формы, на ножке с шариком у донышка. Когда каждый выпил с каждым, в головах у них помутилось.

      Зато все были уже друзьями. Кто-то затянул песню, обнимаясь с товарищем.
      Пичугин цыкнул:
      – Отбой! По кроватям!
      Ребята посыпались на свои места. К старшему подошёл портупей-юнкер Александр Жуков в белом исподнем с другого конца казармы и шепнул на ухо:
      – Нарвёшься, Пичугин!
      – Не выдашь – не нарвусь! – весело сказал Пичугин.

      Жуков скрестил руки на плечах:
      – Могила!.. Скажешь, где водку брал? Эй, братцы! Кто желает проделать тот же ритуал, скинемся!

      Отделение Пичугина шушукалось на кроватях, некоторые обнимались в проходах.
      – Тихо! – воскликнул портупей-юнкер.

      Серёжа решил поболтать с Фомой, но тот что-то невнятно пробормотал в ответ и засопел сонно, как маленький ребёнок. Ему стало смешно, и он фыркнул.

      – Воронцов! – воскликнул Пичугин. – Ты два наряда вне очереди хочешь?
      Серёжа не хотел. Вскоре всё затихло. Он был рад, что всё обошлось. Хороша юнкерская жизнь! Скоро и присяга!

      На следующий вечер скрепляли дружбу юнкера отделения Жукова. Серёжа подумал, что, если пить с каждым, то… Сколько же это надо выпить?

      И вот теперь юный Воронцов размышлял: а то, что они тут вытворяют, соответствует понятиям о чести? Хотелось спросить у отца. Серёже почему-то казалось, что отец таинственно промолчит, а крёстный ответит: «А как же! Мы тоже при поступлении бегали за водкой в самоволку!» Конечно, Бутов бегал впереди всех! – фыркнул про себя Серёжа.

      Ещё до присяги начались занятия по предметам. Химия, Закон Божий, русская грамматика были привычны. Раз в неделю проходил урок французского или немецкого языков, – немного: только чтобы не ударить в грязь лицом перед нежным полом на балах. Понемногу начинались дифференциальное исчисление, аналитическая геометрия, артиллерийское черчение. Было обещано много часов механики, фортификации, тактики, топографии и собственно артиллерии. «Артиллерия – бог войны!» – говорил тридцатилетний преподаватель Николай Платонович Цытович. Первогодки слушали и верили в могущество славного рода войск, с которым они собирались связать свою военную жизнь.

      На занятиях преподаватели внушали поступившим, что нужно тренировать в себе умение преодолевать тяготы и лишения, заставляли бегать с полной выкладкой – шинель и всё прочее, весом чуть больше полпуда. «Для начала! Пока присягу не приняли!» – смеялся фельдфебель Михалыч.

      Он говорил также: «Научись повиноваться, прежде чем будешь повелевать другими». Серёжа понял, что в училище придётся смирить свою гордыню и научиться беспрекословно выполнять приказы вышестоящих.

      Перед присягой были обещаны испытания: как поступившие овладели искусством поведения вне стен училища и танцем. Сказали, что без умения танцевать вальс в отпуск не отпустят!

      «Ого!» – подумал Серёжа. Зря он отнекивался, когда Любочка предлагала брату научить его танцевать. На самом деле, ему неловко было обнимать барышню, хоть она ему и сестра.

      Слава Богу, здесь женского пола не было – танцевали друг с другом, и поэтому Сергей без труда овладел искусством вальса, будто всю жизнь умел вальсировать. Он вращал в пируэтах лёгкого пластичного Сашу, а Пичугин крутил его самого, словно даму.

      Танцы вначале вызывали громкий хохот у юношей, некоторые показали себя как медведи или коровы на льду, о чём им было сказано без обиняков. Но к концу месяца все научились танцевать и сдали зачёт. В город-то охота!

      * * *
      А в Москве тем временем граф Воронцов получил от министра Ванновского телефонограмму: Пётр Семёнович, наконец, приступил к своим обязанностям. Ему хотелось выслушать самому доклад генерала о строительстве магистрали, поговорить о визите во Владивосток и Хабаровск.

      Владимир собрал фотокарточки из поездки, документы и приказал доставить билет на поезд.
      Как он и предполагал, Софья на его предложение поехать на присягу к Серёже отказалась:
      – Владииимир! Как я могу оставить детей?!

      Граф пожал плечами:
      – Дети большие уже, Офимьевна посмотрит за ними, а Динку ты можешь взять с собой! Мы с тобой вместе уедем, а потом ты вернёшься!

      – А ученицы? На кого я их оставлю? Штольц им будет русский язык преподавать?
      Она с ехидцей округлила большие глаза.

      – Ненадолго же ты поедешь! – уговаривал муж.
      – Владимир! Если недолго, то что же таскать Диночку? Только утомится. И в училище её не допустят!

      Воронцов подумал: а даме-то позволят присутствовать на присяге?! Генерала, конечно, не задержат, а его спутницу?
      Конечно, хорошо было бы поехать с женой и с дочерью в столицу, побыть вместе, показать им красоту Петербурга! Но… октябрь, погода неустойчивая, вдруг дожди зарядят – испортят впечатление его дорогим дамам от города его юности. Те годы часто вспоминались ему, когда он теперь думал о выросшем сыне Сергее…

      * * *
      Принятие присяги в военном училище было событием чрезвычайно торжественным.
      После церковной службы на плацу выстроились юнкера: на правом фланге — старший курс, на левом — первокурсники. Перед строем стоял аналой со святым Евангелием и крестом, чуть в стороне — военный оркестр.

      На особых трибунах - почётные гости, родители. И дамы на присяге были. «Зря Софья отказалась ехать…» – в который раз пожалел Владимир Сергеевич.

      Начальник училища поприветствовал всех.

      Затем раздалось: «Равнение на знамя!»
      Боевое знамя - это драгоценнейшая реликвия, некий символ духовного единения людей, солдат, офицеров. К знамени военные всегда относились трепетно. Потерять знамя, позволить противнику его уничтожить, захватить - значит покрыть себя и свою часть высочайшим позором! Всегда части, утратившие знамя, расформировывались.
      Всё это Серёжа знал давно. «Червлён стяг, белую хоругвь» чтили ещё древнерусские воины! Серёжа об этом читал.

      Под звуки торжественного марша «Под двуглавым орлом» знаменщики вынесли белое знамя училища с золотым орлом на навершии древка. У Серёжи дух занялся от волнения!

      Знаменщик остановился у аналоя, раздалась команда: «На молитву! Шапки долой!»
      Юнкера сняли шапки. Священник негромко сказал мягким, приятным голосом:
      – Сложите два перста и подымите их вверх. Теперь повторяйте за мной слова торжественной военной присяги.
      Незабываемые слова, введённые в присягу самим Петром Великим, Серёжа повторял вместе со всеми товарищами:
      – "Обязуюсь и клянусь Всемогущим Богом перед святым его Евангелием защищать Веру, Царя и Отечество до последней капли крови"...
      Внутри у него всё дрожало от волнения и восторга! Он - михайловец! Напротив него стояли старшекурсники, улыбками приветствуя новых товарищей.

      Алые погоны с жёлтым вензелем великого князя Михаила Николаевича – в виде буквы «М» – на плечах Серёжи и его товарищей сияли новизной. Не дай Бог запятнать их чистоту неблаговидными поступками!
      Адъютант училища читал вслух военные законы, карающие за нарушение присяги и награждающие за храбрость. Начальник училища цитировал высказывания генералиссимуса Александра Васильевича Суворова:

      «Быть здоровым – для военных значит воспитывать в себе способность переносить тяготы и лишения. "Нужно утомлять свое тело, чтобы укрепить оное больше. Если сказано «вперёд», так я не знаю, что такое усталость, голод, холод", – говорил Суворов.

      Быть храбрым – это значит стойко встречать любую, опасность, честно выполнять свой долг, даже под непосредственной угрозой смерти. По Суворову: "Военные добродетели суть отважность для солдата, храбрость для офицера, мужество для генерала".

      Быть твёрдым – это значит не подчиняться влиянию всевозможных случайностей, временных неудач, быть настойчивым и упорным. «Вся твёрдость воинского правления основана на послушании, которое должно быть содержано свято», – завещал нам Суворов.

      Быть решительным – значит уметь быстро избрать и применить в бою наиболее верное средство достижения победы. "Спешите, Ваше сиятельство, деньги дороги, жизнь человека еще дороже, а время дороже всего", – говорил Суворов своему генералу».

      «Господа юнкера! Будьте здоровы, тверды, храбры и решительны!», - так завершил генерал Демьяненков свою речь.

      Мальчишки были серьёзны, ответственны, горячо молились. Они поочередно выходили из строя, каждый целовал крест, Евангелие и знамя и возвращался на своё место.

      Владимир Сергеевич стоял среди почётных гостей и вспоминал, как он присягал в Николаевском училище. Вся жизнь была впереди: войны, ранения, потери, препятствия… Но и достижения и счастье!

      После присяги курсанты училища прошли в церемониальном марше под ту же мелодию. Рядом с Серёжей шагали с одной стороны Пичугин, с другой - Светин. А Фома, посверкивая медной трубой, стоял среди оркестрантов, игравших марш.

      Музыка поднимала настроение. Казалось, она сама готова перейти в плясовую. Труба выпевала нежную музыкальную фразу, и перед мысленным взором вставало юное лицо девицы, которая ждёт милого из похода!

      «Под такую музыку хорошо гарцевать на коне!» - думал Сергей, вышагивая в строю.

      Сколько часов было потрачено на обучение сложным и красивым построениям! В кадетских корпусах каждый мальчик обучался искусству маршировать, но надо было добиться согласованности действий.
      Отец Серёжи отметил, что фельдфебели хорошо натренировали своих подопечных. «Красиво идут!» Он спрятал довольную улыбку глубоко в усы.

      Последовала команда «Р-разойдись!» - все рассыпались по плацу. Начальник училища пригласил и юнкеров, и гостей на праздничный обед, во время которого Владимир Сергеевич не имел возможности подойти к Серёже. Он разговаривал с офицерами, отвечал на расспросы о Японии.

      После обеда юнкерам объявили свободное время. Все, к кому приехали родные, собрались в большом зале по кучкам. Мальчишки в алых погонах старались держаться с суровостью: они ведь теперь не малыши, а михайловцы, почти офицеры! Но при маменьках это получалось плохо.

      Владимир Сергеевич договорился с Серёжей, что встретятся завтра, когда юнкеров отпустят в увольнительную. «У мамы уроки!» - ответил генерал с сожалением на вопрос сына о домашних.

      Вечером был бал, куда были приглашены воспитанницы выпускного класса Павловского женского института, находившегося недалеко от Литейного проспекта.

      Зала блистала паркетом, электричеством, зеркалами!
      Серёжа пригласил танцевать миниатюрную барышню с короткой стрижкой и детским выражением лица. На ней было нежно-фиолетовое платьице с вертикальными складками у горизонтального выреза, доходящего до самой ямочки-душки под шеей. Девичьи плечи закрывала распахнутая коротенькая лёгкая белая кофточка-фигаро.

      Серёжа назвался, девочка ответила, что её зовут Женя Михайлова, кивнула в знак согласия и положила ладонь ему на плечо. Женя танцевала легко, говорила тоже лёгким шелестящим голосом. Серёжа не посрамил своего танцмейстера - вальс удался.

      Потом он танцевал с другими барышнями, высокими и низенькими, с косами и с взрослой причёской валиком, как любит укладывать волосы мама, но лёгкость и шелест Жени запомнились больше всего, - может быть, потому, что это был его первый танец в Петербурге, в училище, с барышней.

      Вечером в дортуаре было много разговоров, горячих обсуждений, хвастовства, в котором огромная доля была, разумеется, выдумана. То ли ещё будет - после увольнительной! Там уж точно никто не поверит и не перепроверит!

      На следующий день погода испортилась: тучи низко, дождь, похолодание. Это Питер! Серёжа подумал: повезло, что присяга прошла в торжественной и тёплой обстановке! Он был всё-таки изнеженным юношей. Очевидно, дальнейшая армейская жизнь его изменит. Невозможно стать настоящим воином, если боишься слякоти и мороза!

      Юнкера после завтрака всё равно с удовольствием одевались в город. Но перед тем, как отправиться в первый отпуск, надо было пройти проверку внешнего вида.

      Шинель серого гвардейского сукна с тёмно-зелёной выпушкой подпоясана чёрным лакированным ремнём, жёлтая медная бляха блестит, как солнце! На голове чёрная суконная шапка, с красным кантом по верху и красным околышем. Шаровары уже зимние, зелёные с красной выпушкой. На шинели такие же алые погоны, как и на мундире.

      Отделенный портупей-юнкер Пичугин, убедившись, что у Серёжи все в порядке, подтолкнул его сзади к фельдфебелю: «Давай, Серёга, не подведи!» Фельфебель Михалыч одобрил и отправил юнкера Воронцова к курсовому офицеру, а тот - к дежурному по училищу. Полковник Головин уже в вестибюле, перед самым выходом, придирчиво осмотрел Серёжу. Форма выглядела безукоризненно, сапоги, пуговицы и бляха поясного ремня — начищены до блеска.

      - Красавец, истинный красавец, Воронцов! - сказал Александр Михайлович. - Отцу кланяйся! Пошёл!
      Серёжа смутился, но козырнул и сделал «кругом-марш!»




Примечания:

Тут нашла этот марш. Очень красивый. Есть разные варианты - с флейтой и без.