улыбка разочарования гиббона Бобби

ПРОЛОГ

Гиббону Бобби всегда снились джунгли. Он открывал глаза, сумрачно оглядывал железные прутья, окрашенные желтой охрой и снова погружался в сон. Иногда он просыпался, принюхивался к вечернему воздуху, жевал потемневшие бананы и мастурбировал. Данное обстоятельство уже не смущало ни обитателей, ни служащих, ни даже посетителей зоопарка. Дело это  давно и прочно вошло у всех в привычку. К тому же Бобби делал это дело вяло, безрадостно и машинально, так будто выполнял рутинный процесс рутинный процесс, предписанный ему обществом.
У гиббона не было ни прошлого, ни будущего, но ему снились джунгли и Вечность, а люди боялись мечтать. 


1.

Тетушка Ануш обладала могучим генеалогическим древом, она была  агрессивна, образована, легендарна. С раннего возраста подвергалась гендерной дискриминации. Яростные многочисленные стаи альфа-самцов преследовали, шли по пятам, принюхивались к запаху тела. По утрам видения рассеивались. Самцы обращались в загорелых и мохнатых темпераментных мужчин, которые торговали на центральном рынке гвоздиками, апельсинами и фиолетовыми баклажанами. Вечерами под «мелодии и ритмы зарубежной эстрады» самцы вливались в ряды прогрессивного человечества.

Прогрессивное человечество одержимо тягой к познаниям. Большая и лучшая его часть осваивает высокие технологии, занимается научной, исследовательской, общественной, предпринимательской (на худой конец)) деятельностью. Другая, гораздо меньшая и гораздо худшая часть прогрессивного человечества, пытается обратить все эти достижения себе во вред. Эти товарищи, (которые нам вовсе не товарищи) устраивают то революции (красные, оранжевые, голубые), то оттепели, то заморозки, отравляя жизнь не только отдельным индивидуумам, но и целым странам, государствам, континентам.
Вот и наши представители бесклассового общества, воспитанные консервативными матерями и отвергнутые целомудренными красавицами, идут после работы учиться, учиться и ещё раз учиться. Идут, чтобы передать другим богатейший опыт, накопленный худшей частью прогрессивного человечества в таких увлекательных сферах, как буккаке, пеггинг и гонорея.

Равиль познакомился с тетушкой Ануш, когда ей уже «стукнуло» 35. Несмотря на преклонный возраст, тетушка выгодно отличалась от прочих красавиц упругим девичьим станом, чувственными губами, светлым лицом и волосами цвета золоченой бронзы. При этом у неё было такое странное выражение лица, что её всегда хотелось, причём всем, всегда и везде. Как говорил Равиль: «До самозабвенння...» Гибкая талия, нежный пушок над верхней губой и невыразимой прелести голос дополняли упоительную картину, воспламеняющую мужчин и дразнящую женщин.
Временами, будучи слегка в хмелю, тетушка Ануш напевала:
Ой, мама, моя мама,
какая драма!
Вчера была девчонка,
сегодня — дама...

«Лёгкий озорной нрав» тётушки Ануш объяснялся наличием у неё двух недугов. Недуги были страшными, но соблазнительными. Благодаря им тетушка и пользовалась «сногсшибательным» успехом.
Бесплодие и либерализм считаются как и причиной, так и следствием вышеупомянутых форм любви, именуемых порой «скотством», так как по мнению большинства репродуктивных женщин, и то, и другое — непростительные вещи, однако для мужчин (опять же некоторых) это преимущество, причём неоспоримое...
Помимо «недугов», у тётушки Ануш имелись недостатки, которых было великое множество, но основным, всё же, было упрямство. Настоящее такое , ух, упрямство — весьма куражистое и даже немного героическое. Ну, не желала баба Люба сокращать поголовье своего мужеского стада до какой-то одной доминирующей единицы. В этом упрямству тетушки Ануш вполне мог позавидовать осёл Ходжи Насредина. 
Помимо прочего, видимо рассчитывая отомстить природе за неудавшееся материнство, тетушка овладела мастерством женской интриги, кокетства и вранья.
Одним из её кавалеров был дядя Анзор.

2. Дядя Анзор
Анзору было за пятьдесят, и в зоопарке у него имелся доходный (по его мнению) бизнес. Бизнесом был передвижной ларёк, из которого вкусно пахло (на фоне прочих запахов). Над прилавком дядя Анзор разместил ламинированную вывеску: «БЕЛЬГИЙСКИЕ ВАФЛИ ТЕТУШКИ САЛЛИ». Временами темпераментный продавец вафель (от тетушки Салли) включал кавказскую музыку и вызывающе запевал: «А я в этом фылме главный актор! Я – сценарыст в нём, я – рэжиссор!» Дядя Анзор поднимал указательный палец на уровень носа и многозначительно улыбаясь, добавлял: «Я ТАК думаю...». Вафельный мастер чувствовал себя неплохо. У его киоска всегда крутились зеваки.
Коммерческий успех дяди Анзора объяснялся тем, что вафельный павильон (или точнее «ларёк с вафлЯми», как именовала его предприятие тетушка Ануш) располагался напротив клетки с человекоподобным гиббоном Бобби.

3.

Гиббону Бобби всегда снились джунгли. Он открывал глаза, сумрачно оглядывал железные прутья, окрашенные желтой охрой и снова погружался в сон. Иногда он просыпался, принюхивался к вечернему воздуху, жевал потемневшие бананы и мастурбировал. Данное обстоятельство уже не смущало ни обитателей, ни служащих, ни даже посетителей зоопарка. Дело это уже давно и прочно вошло у всех в привычку, к тому же Бобби делал это дело вяло, безрадостно и машинально, так будто выполнял рутинный процесс рутинный процесс, предписанный ему обществом.
У гиббона не было ни прошлого, ни будущего, но ему снились джунгли и Вечность, а люди боялись мечтать.
Посетителям зоопарка бросалось в глаза удивительное сходство гиббона и продавца вафель (от Салли), особенно когда те, томясь от вынужденного бездействия, тискали свои достоинства или точнее, признаки. Гиббон разминал свои увесистые ядра довольно бесцеремонно. Дядя Анзор проделывал те же действия бережно и осторожно. Со стороны казалось, что Анзор перебирает струны гавайской гитары или перепелиные яйца.
Гиббона в такие минуты томили необъяснимые чувства. Я не берусь описывать, какие именно, но знаю точно, что у тех чувств нет и не может быть названия. У людей есть такая эмоция — улыбка разочарования, но едва ли она применима к приматам. Конечно, между темпераментным продавцом вафель и гиббоном Бобби имелись существенные различия. Ведь дядя Анзор жил относительно свободно и позволял себе многое по отношению к тому же  Бобби. Он называл Бобби Кинг-Конгом,  учил курить и жестами призывал к побегу.  Но гиббон  тупо смотрел на Анзора, сидел в клетке и делал свое дело. Не парься, мол, дядя Анзор, развлекался со своей тетушкой Ануш, а мне пусть снятия джунгли и остров Черепа.

Freedom


Лимузин медленно едет по Береговой улице. Улица освещена земляничными фонарями.
Фонари похожи на шары, наполненные изнутри бриллиантовым светом.
Вокруг фонарей вспыхивают крошечные огоньки и осыпаются на землю призрачными мотыльками.

Автомобиль выезжает на набережную и движется вдоль чугунных оград.
Дерзкие бронзовые истуканы демонстрируют боеготовность, граничащую с героизмом. В руках они держат копья, гладиусы и скутумы, иногда - телескопические удилища.
Внизу — тяжёлая, как расплавленный свинец, вода.
Вечерний город тонет в реке и отражается в стёклах домов.
Отдыхающие в льняных одеждах прогуливаются по набережной, сидят в кафе, пьют, курят, играют в любовь, позёвывают, глядя на воду…

Водитель включает музыку. Из радиоприёмника льётся «Лунная река» в исполнении Фрэнка Синатры. Глаза гиббона наполняются мерцающим светом реки. При свете осыпающихся на город звёзд кажется, что это слёзы счастья.

Вдруг в ярком свете фар, карающим мечом правосудия сверкает полосатый жезл...

— Простите, вы выходите?

— Нэт. И вам нэ советуем, — отвечает за всех дядя Анзор.

Милиционер берётся за рацию. С правой стороны уже спешит помощь.

— Руки... руки! — кричит дядя Анзор, которого силой тянут из машины.

Дядю Анзора доставляют в спецприёмник, который (по иронии судьбы) именуется «обезьянником», а гиббона - опять в клетку, восстанавливая таким образом status quo