улыбка разочарования гиббона Бобби

Тетушка Ануш обладала могучим генеалогическим древом, была образована, агрессивна и легендарна. С раннего возраста подвергалась гендерной дискриминации. Яростно многочисленные стаи альфа-самцов преследовали её, шли по пятам, принюхивались к запаху тела. По утрам видения рассеивались. Самцы превращались в загорелых и мохнатых темпераментных мужчин, которые торговали на рынке гвоздиками, апельсинами и фиолетовыми баклажанами. Вечерами под «мелодии и ритмы зарубежной эстрады» самцы вливались в ряды прогрессивного человечества.

Прогрессивное человечество одержимо тягой к познаниям. Большая и лучшая часть прогрессивного человечества осваивает технологии, занимается научной, исследовательской, общественной и предпринимательской деятельностью. Другая, гораздо меньшая и гораздо худшая часть прогрессивного человечества, пытается обратить эти достижения себе во вред. Эти люди устраивают революции (красно-оранжевые, голубые), оттепели, заморозки, отравляют жизнь не только отдельным индивидуумам, но и целым странам, государствам, континентам. Вот и наши представители бесклассового общества, воспитанные консервативными матерями и отвергнутые целомудренными красавицами, идут после работы учиться, учиться и ещё раз учиться. Идут, чтобы передать другим богатейший опыт, накопленный худшей частью прогрессивного человечества в таких увлекательных сферах, как буккаке, пеггинг и гонорея.

Равиль познакомился с тётушкой Ануш, когда ей уже «стукнуло» 35. Несмотря на преклонный возраст, тетушка выгодно отличалась от прочих красавиц упругим девичьим станом, чувственными губами, светлым лицом и волосами цвета золоченой бронзы. При этом у неё было такое странное выражение лица, что её всегда хотелось, причём всем, всегда и везде. Как говорил Равиль: «До самозабвения...» Гибкая талия, нежный пушок над верхней губой и невыразимой прелести голос дополняли упоительную картину, воспламеняющую мужчин и дразнящую женщин.
Временами, будучи слегка в хмелю, тетушка Ануш напевала:
Ой, мама, моя мама,
какая драма!
Вчера была девчонка,
сегодня — дама...

«Лёгкий озорной нрав» тётушки Ануш объяснялся наличием у неё двух недугов. Недуги были страшными, но соблазнительными. Благодаря им тетушка пользовалась «сногсшибательным» успехом.
Бесплодие и либерализм могут быть как причиной, так и следствием вышеупомянутых форм любви, именуемых порой «скотством», так как по мнению большинства репродуктивных женщин, и то, и другое — непростительные вещи, однако для некоторых мужчин это — преимущество, причём неоспоримое...
Помимо «недугов», у тётушки Ануш были и другие недостатки. Их было великое множество, но основным, всё же, было упрямство. Настоящее упрямство — весьма куражистое и даже немного героическое. Ну, не желала тетушка Ануш сокращать поголовье своего мужского стада до какой-то одной доминирующей единицы. Упрямству тетушки Ануш вполне мог бы позавидовать осёл Ходжи Насредина. 
Помимо прочего, видимо рассчитывая отомстить природе за неудавшееся материнство, тетушка овладела мастерством женской интриги, кокетства и вранья.
Одним из её кавалеров был дядя Анзор.
________________________________________
Дядя Анзор
Анзору было за пятьдесят, и в зоопарке у него имелся доходный (по его мнению) бизнес. Бизнесом был передвижной ларёк, из которого вкусно пахло (на фоне прочих запахов). Над прилавком дядя Анзор разместил ламинированную вывеску: «БЕЛЬГИЙСКИЕ ВАФЛИ ТЕТУШКИ САЛЛИ». Временами темпераментный продавец вафель (от тетушки Салли) включал кавказскую музыку и вызывающе запевал: «А я в этом фылме главный актор! Я – сценарыст в нём, я – рэжиссор!» Дядя Анзор поднимал указательный палец на уровень носа и многозначительно улыбаясь, добавлял: «Я ТАК думаю...». Вафельный мастер чувствовал себя неплохо. У его киоска всегда крутились зеваки.
Коммерческий успех дяди Анзора объяснялся тем, что вафельный павильон (или точнее «ларёк с вафлЯми», как именовала его предприятие тетушка Ануш) располагался напротив клетки с человекоподобным гиббоном Бобби.
________________________________________

Гиббону Бобби всегда снились джунгли. Он открывал глаза, сумрачно оглядывал железные прутья, окрашенные желтой охрой, и снова погружался в сон. Иногда он просыпался, принюхивался к вечернему воздуху, жевал потемневшие бананы и мастурбировал. Это давно вошло в привычку и не смущало ни обитателей, ни служащих, ни посетителей зоопарка. Бобби делал это вяло, безрадостно и машинально, как рутинный процесс, предписанный ему обществом.
У гиббона не было ни прошлого, ни будущего, но ему снились джунгли и Вечность, а люди боялись мечтать.
Посетителям зоопарка бросалось в глаза удивительное сходство гиббона и продавца вафель, особенно когда оба, томясь от вынужденного бездействия, тискали свои признаки, а точнее, достоинства. Гиббон разминал увесистые ядра довольно бесцеремонно. Дядя Анзор проделывал те же действия бережно и осторожно, так, будто вокруг никого не было. Со стороны казалось, что дядя Анзор перебирает струны гавайской гитарки или перепелиные яйца.
Гиббона в такие минуты томили необъяснимые чувства. Я не берусь описывать, какие именно, но знаю точно, что у таких чувств до сих пор нет и не может быть названия. У людей есть такая эмоция — улыбка разочарования, но едва ли она применима к приматам. Конечно, между темпераментным продавцом вафель и гиббоном Бобби были существенные различия. Ведь дядя Анзор жил относительно свободно, а гиббон Бобби всегда сидел в клетке. К тому же дядя Анзор развлекался с тетушкой Ануш, а гиббону Бобби всегда снились джунгли...

________________________________________
Дядя Анзор и Бобби

Лимузин медленно едет по Береговой улице. Улица освещена земляничными фонарями.
Фонари похожи на шары, наполненные изнутри бриллиантовым светом.
Вокруг фонарей вспыхивают крошечные огоньки и осыпаются на землю призрачными мотыльками.

Автомобиль выезжает на набережную и движется вдоль чугунных оград.
Дерзкие бронзовые истуканы демонстрируют боеготовность, граничащую с героизмом. В руках они держат не копья, гладиусы и скутумы, но телескопические удилища — с буквой "М" в начале.

Внизу — тяжёлая, как расплавленный свинец, вода.
Вечерний город тонет в реке и отражается в стёклах домов.
Отдыхающие в льняных одеждах прогуливаются по набережной, сидят в кафе, пьют, курят, играют в любовь, позёвывают, глядя на воду…

Водитель включает музыку. Из радиоприёмника льётся «Лунная река» в исполнении Фрэнка Синатры. Глаза гиббона наполняются мерцающим светом реки. При свете осыпающихся на город звёзд кажется, что это слёзы счастья.

Вдруг в ярком свете фар, карающим мечом правосудия сверкает полосатый жезл...

— Простите, вы выходите?

— Нэт. И вам нэ советуем, — отвечает за всех дядя Анзор.

Милиционер берётся за рацию. С правой стороны уже спешит помощь.

— Руки... руки! — кричит дядя Анзор, которого силой тянут из машины.

Дядю Анзора доставляют в спецприёмник, который (по иронии судьбы) именуется «обезьянником», а гиббона -  в клетку, восстанавливая таким образом их status quo