Кинжал

Язык до Киева ведёт,
Об этом знает весь народ.
По улицам его шатался,
Прекрасным «вольный» мир казался.
Мазурничал, когда охота,
И не ленился подработать.

- Помочь вам? – И на мой вопрос,
Дал мне мешок, чтоб я донёс
С вокзала и до дома.
Был тот мужчина как знакомый,
Позвал меня к себе обедать.
Я согласился это сделать.

И в комнатку к нему вошёл.
Три стула, койка, грубый стол.
Он улыбнулся удивленно
На майку и мои кальсоны.
- Уж осень, ты полуодетый!
Давно ты ходишь так по свету? –

Хоть был я и безус,
Умел я вышибить слезу.
Мой батя, мол, красноармеец
Погиб, свидетельство имею.
Мать схоронил вот только-только.
Сам с Дальнего востока.

Имею давнюю мечту,
Определили, чтоб в приют.
Приехал к тётке я в Воронеж,
Спалилась, мол, на самогоне.
Мечтал, что ремесло освою,
А сам скитаюсь вот с братвою.

Он заглянул ко мне в глаза,
И задумчиво сказал:
- Ты друг одет не по сезону. –
Взгляд кинув на мои кальсоны.
- Давай ка ты не ерепенься,
От сына всё – переоденься! –

Пшеничный хлеб был на обед,
Картошка с дюжиной котлет,
И сало с чесноком, с прослойкой,
Коляска из колбаски свойской…
Всё это не могло присниться,
Гостинцы были из станицы.

Он сразу в жизнь мою проник,
Назвал его я «большевик».
Достал мне сахара головку,
Располовинив её ловко,
Кусочек чая от брусочка.
Налил мне кружку кипяточку.

Клеёнку предо мной утёр,
Продолжил наш с ним разговор.
- Всех беспризорников посадим
В котёл и переплавим
В большевиков, врачей, рабочих!
Вот так вот, миленький дружочек. –

- Мы барахло твоё сожжём,
И в баню на Подол пойдём,
Чтоб ты немножечко отмокнул. –
И он взъерошил мои лохмы…
Когда шли с бани, предложил,
Чтоб у него чуть-чуть пожил.

Мне было сытно и тепло,
Когда я жил с «большевиком».
Работал он в губкоме,
А я хозяином был в доме.
По моим меркам жил шикарно,
Ходил на рынок, кошеварил.

С работы как-то он пришёл,
Сказал, что, кажется, нашёл
Решенье варианта.
На службе у него, у коменданта
Деды в станице так решили –
Подростка бы усыновили.

- Мне в дом чужой идти дитём?
Там будет видно – поживём .
А на словах сказал: – Конечно! -
Да, пруха не бывает вечной,
В уме себе подумал:
- Закончились мои изюмы. –

На службу утром он ушёл,
А я черту всему подвёл.
Но прежде чем совсем уйти,
Решил я в доме навести
Порядок настоящий
Взгляд упал в открытый ящик.

А там на дне лежал
Кавказский наградной кинжал.
И я смотрел заворожено
На изумрудный цвет у ножен.
Узор манил на малахите,
Не думал я кинжал похитить,

А взять и просто поносить,
Перед друзьями пофорсить.
И взял его не безвозвратно,
Поклялся, что верну обратно.
Смахнув над печкой паутину,
Гостеприимный дом покинул…

…Базар как жил так и живёт,
Кинжал под майкой жёг живот.
Затылок, обхватив руками,
Малец лежал за рундуками.
Его глаза остекленели,
И пена изо рта на теле.

Искусанная в кровь губа
И рана свежая у рта.
Одет он был порядочно,
И я решил – припадочный.
Уже видал падучую,
Хотел помочь ему.

Кинжалом зубы я разжал,
Мальчонка сипло задышал,
Закисшие глаза открылись.
Над рынком вороны кружились.
Подняться на ноги пытался,
Но падал он и спотыкался.

- Пойдём к извозчику -  сказал,
Я сделал как он пожелал.
- Что прётесь! – крикнул бородач,
Но сел «падучий» как богач,
Ему червонец в руки кинул,
Меня к себе плотней придвинул.

- Давай езжай к чайнОй «Уют»,
Там кореша давно уж ждут. –
Видать, что здесь он приземлился,
А я поднЯл и он не злился.
А ведь подумаешь заморыш,
Ошибку знал лихач матёрый.

«Уют» - пристанище воров,
Здесь их приют и здесь их кров.
Что своровали, то сбывали,
И тут же сразу пропивали.
Есть деньги значит дверь открыта.
«Уют» держал купец-барыга.

…Клоп был авторитетный вор,
Со мной затеял разговор:
- Ты говорят у нас фортовый,
Кинжал взял на «гоп-стопе» клёвый! –
Я вспомнил как мальцу хвалился,
И с участью «пера» смерился.

Взял, посмотрел: -Подаришь мне? –
И я подумал о себе:
- Ну, ты и с «мякушкой» мальчишка -,
Увидел профиль его хищный.
Слова ведь не вернёшь обратно,
Кинжал исчез мой безвозвратно.

Шалман воров гулял слегка,
«Заморыш» был как «сын полка».
- Тебе я просто приукрасил,
Кинжал не мой. Его на часик
Взял у порядочного дядьки,
С ним поступил ужасно гадко. –

На ухо я юнцу шепнул.
- А твой  гоп-стоп, ты что загнул?
Сам виноват, справляй поминки! –
И дал взамен мне нож свой финский.
Поступок был мой беспределен,
Пошел куда глаза глядели…

…Товар в лотках через плечо,
Мальцы сбывали кто почём.
Зубасто львы с афиш глядели,
Красноармейцы шли в шинелях,
Из окон ресторанов песни,
И звон и гул, которым тесно

По главной улице витать,
Но всё вмещалось – благодать.
Я оказался на бульваре,
Здесь беспризорники шныряли.
В привычный мир я возвращался,
Чтоб разговор наш завязался,

Их попросил я закурить,
Приостановлен был мой путь.
Все «Беломор» они смолили,
Но предложить мне не спешили.
- Да это же жиган знакомый,
Который опустил в притоне

Забубённого вора,
Дай закурить ему, братва!
Его я знаю по Ростову!
Здорово! – Мне сказал знакомый.
- И не глядите, что обструган,
Он духовой и отчаюга! –

Ушёл с Ростова «налегке»,
Сейчас был в новом барахле.
Как не обученный чурбанчик
Им снова привирать я начал.
«Гоп-стопом» взял, мол, на тропинке
И показал жиганам финку.

Потом пошли поспать в котёл,
Я закурил. – Ну и осёл! –
Подумалось и стало грустно.
Во сне причмокнул кто-то вкусно.
В тревожный сон я погрузился,
Зимой дыхнуло, снег кружился…