Ромашковый чай

Всё началось куда как просто - обе потянулись к одной и той же коробке чая. Я - потому что нервы ни к чёрту, а ромашка успокаивает. Она - потому что... не знаю. И она не знает. И вообще, она мне как-то раз, уже потом, призналась, что ромашковый чай вообще терпеть не может.

А в тот день почему-то захотелось.

Касание рук, одновременное "ой", такое же синхронное "извини" - и она уже смеётся. И я смеюсь.

Говорят, любые взаимоотношения, начинающиеся со смеха, обречены на долгое существование. Очень хотелось верить.

Зачем обе заглянули в чайную в почти тридцатиградусную июльскую жару - это уже другой вопрос. Который, впрочем, остался без ответа, как и ещё пара десятков подобных вопросов.

Потом было лето - наше лето, и плевать, что только половина. Маки, украдкой сорванные с городской клумбы в пять утра, велосипеды (у неё был оранжевый), холодные брызги росы, невесть как попавшие на Цну чайки - и смеющийся взгляд голубых глаз в фокусе летних дней.

А осенью было море. И пусть оно, конечно, ничуть не настоящее, даже не глубже метра, но издалека этого было не разобрать.

Мы забирались на крыши, на лестницы и мокрые скользкие деревья, кидали в лужи белоснежные самолётики и акварельные листья: красные, фиолетовые, синие, иногда и белые. В общем, не такие одинаковые, как настоящие.

Потом бежали от надвигающегося осеннего ливня, укрываясь под козырьками подъездов, тентами летних кафешек. Дождь, конечно, всё равно настигал, и каждая такая прогулка неизменно оканчивалась кружкой чая. (" - Ромашковый? - Ромашковый")

...Январь, конечно, не лучшее время для прогулок, но нам на это глубоко наплевать. Поэтому в квартиру вваливаемся уже не мы, а два снеговика, постепенно превращающихся в людей.

- Чаю нальёшь? - у неё от холода подрагивают руки, но это ненадолго.

- Тебе какой, ромашковый?

Она смеётся.

И я смеюсь.