Капсула - во имя варианта!

                «Они ни в кого не верят и никогда не плачут –
                Бог, открывающий двери, и Ангел, приносящий удачу!»
                гр. Високосный Год
Вибрация телефона заставила меня вздрогнуть. Покопавшись в сумке, я обнаружила всего одно короткое SMS: «Едешь?» - как будто я могла не поехать! Отправила в ответ: «Разумеется».
Но сначала надо было зайти на съёмную квартиру (я не могу называть такие места «домом», «дом» – это нечто более уютное, чем убитая в хлам однушка с диваном и раскладушкой). На моё несчастье, Гелька была там со своим вечным плеером в ушах и подпевала Агилере на нарочито жутком английском. Я выложила из сумки книжки и поставила в холодильник свой завтрак – «Бифилайф» и докторскую булочку. Этого хватило, чтобы привлечь её внимание.
- О, птичка-ботаничка прилетела! – прогоготала Гелька, гордившаяся своими прогулами и дутыми трояками. Гелька не верила в то, что женщина-бурлеск должна быть образованной.  Зачем бы ей?
- Буду утром, не жди меня сегодня, - бросила я, не обращая внимания на её кривляния, от которых даже самой Агилере наверняка стало бы неудобно.
- А, соскучилась по дружбе телами! – хихикнула Гелька. В этом отношении у неё всё тоже было предельно просто. Рассказы, которыми она меня пичкала, были один похабнее другого.
- Представь себе, - огрызнулась я, продолжая собираться.
- Давай, удачно вам там! – проорала она на прощание, показывая мне неприличный жест.
*  *  *
На улице была та самая «больная сентябрьская прохлада», о которой пелось в песне про ушедшего за горизонт земных забот Художника. В воздухе было много грусти по Несбывшемуся, о котором писал Грин. По крайней мере, у меня всегда было, есть и будет это высокое небо – оно гарантировано, пока я существую. Синее небо сквозь жёлтые кленовые листья – когда-то давно мне объяснили, что это контраст. Кто и когда – не помню. Рыжий троллейбус TROLZA плыл по серому асфальту, подтверждая тезис о том, что контрасты прекрасны. Я видела, как он отражается в лужах, оставшихся после вчерашнего дождя…
- Что здесь за проезд? Девушка? – кондуктор приготовилась к допросу с пристрастием, грозно смотря на меня из-под очков на верёвочке. Вставать ради меня ей не хотелось.
- Студенческий, - ответила я, доставая карточку в обложке и вытягивая руку как можно выше вверх. Надо было, чтобы она его разглядела.
- Раньше нельзя было показать? – мой акт милосердия с вытянутой рукой остался не замеченным.
- Извините, - ответила я. Должно быть, печально работать кондуктором. Кондуктор привыкает ловить безбилетников – до неба ли ему? Это таким, как я, всё до неба.
*  *  *
Уже почти темно, на замызганной автостанции остаётся всё меньше пассажиров. Последние сумеречные старушки ждут последние сумеречные рейсы. Темень такая, что время от времени слышится: «Дочк, ты не видишь, это не на Старый Ключ сажают?» - и я отвечаю «да» или «нет» в зависимости от таблички на лобовом стекле, которую мои молодые глаза различают хорошо. Волга дышит туманом, становится зябко.
Наконец, подъезжает мой автобус. «Мне до Клинцов…» - говорю я и сую водителю мятые бумажки (не умею хранить купюры бережно разглаженными). Почему-то вспоминается строчка «на тебе сошёлся клином белый свет». Сейчас он действительно сойдётся там клином. Вряд ли хоть кто-то представляет, насколько…
Садимся втроём – чья-то молчаливая бабушка, явно отправленная сторожить дачу, увешанный снастями сорокалетний мужчина-рыбак со щеками в прожилках купероза, и я, встрёпанная студентка-цыплёнок с широко распахнутыми глазами, в которых хранится дневное небо. Мужчина и бабушка с неодобрением косятся на меня, и на лицах у них написано, что, принадлежи я к их семействам, они бы меня никуда не отпустили в такой час. Но я не их имущество.
Мне приходит второе SMS: «На месте». Я набираю ответное: «Еду». Попутчики смотрят на меня ещё более угрюмо и зло - SMS явно побудило их развивать Гелькину теорию меня, спешащей на свидание. Я вжимаюсь в кресло, чтобы не услышать колкую проповедь о нравах молодёжи.
Город кончается, а за ним идут посёлки, по слухам, населённые цыганскими баронами и скрывающимися преступниками. Но в них темно и пусто, лишь кое-где поблёскивают окна обитаемых домов и дач. Накрапывает дождь.
Мне хочется, чтобы кто-то спросил меня, что у меня за проезд. Потому что я смогу рассказать ему правду – ему, видящему меня первый и последний раз. Я тот ещё злостный заяц-безбилетник. Я расскажу ему, что в мае этого года я лежала в какой-то глухой подворотне с этой самой сумкой со студенческим на имя Марины Мироновой и номером телефона Гельки, твёрдо зная, что никакая я не Марина Миронова. Что я никогда не поступала на историко-филологический в этом городе. И никогда не дружила с Гелькой (и уж точно не настолько, чтобы снять квартиру напополам с этой разбитной особой). Все эти три с лишним месяца мне очень хотелось рассказать кому-то, что происходит со мной на самом деле.
Но я молчу и буду молчать, играя роль странноватой, но всем привычной первокурсницы Мироновой, которая уже успела обзавестись парнем – даром, что она с виду сущая тихоня.
Никита встречает меня на станции с большим чёрным зонтом. В своей наглухо застёгнутой куртке он похож на курсанта военного училища, бледного и подтянутого до «как аршин проглотил». Никита тоже никогда не подавал документов на вычислительную математику. И на самом деле его тоже зовут не Никита. К сожалению, у нас есть только эти документы, и мы не знаем правды.
Мы – стёртые. Наша история началась 7 мая этого года, когда мы очнулись в один и тот же день в одном и том же городе, каждый со своей легендой и инструкциями. Мы им последовали и следуем до сих пор. Ничего, кроме этого, нам не остаётся – при малейшей попытке отклониться от них мы ощущаем ужасную головную боль. Никита предполагает, что каждый из нас пережил операцию, от которой, впрочем, не осталось никаких видимых следов. Мы помним себя только начиная с 7 мая. И знаем, что невыполнение инструкций приведёт к полному уничтожению. Никита экспериментировал – не подчинялся, пока хватало сил. И получил новое предписание – никогда не повторять неподчинения. В тот день его глаза были красны, а сам он выглядел измученным и напуганным.
Сегодня Никита обычный – хмуроватый и немногословный. Он вообще редко улыбается, хотя лицо у него улыбчивое. Наверное, он делал это чаще до того, как его стёрли, и он стал Никитой…
- У нас полчаса, Марин. Точку тебе обозначили? – говорит он, когда автобус отъезжает. Я киваю. Он на всякий случай повторяет то, что я и так знаю: «Полтора километра к юго-западу от деревни Клинцы, поле за лесополосой!»
Никита берёт меня за руку, и мы бежим прочь от деревни, от людей, как два зверёныша. Бежим, как бегали все эти три месяца. Никита поглядывает на свой наручный компас с подсветкой – он был при нём, когда он очнулся стёртым. В тот же вечер мы узнали, зачем он нужен.
Мы бежим строго на юго-запад по темноте. Бежим, потому что инструкция в голове не даёт нам двигаться медленнее. Я откуда-то знаю, что нечто похожее испытывают муравьи, когда на них действует инстинкт. Наконец, мы достигаем цели – слабо освещённого круга в центре поля.
Я кладу руку на компас Никиты, и мы проваливаемся в Капсулу, которая находится под ним. На этот раз у Клинцов, но где она окажется на следующей неделе?.. Мы никогда не знаем этого до дня, когда она нас позовёт.
- Катализатор М? – спрашивает Капсула.
- Присутствует, - отвечаю я, ещё толком не отдышавшись.
- Акселератор Н? – продолжает она.
- Здесь, - говорит Никита, чуть пародируя голос системы оповещения. Да, он умел улыбаться…
Мы сбрасываем одежду и расходимся по дезинфекционным. Время на них строго регламентировано – Капсула отсчитывает полторы минуты. Больно бьющие струи душа очищают нас от грязи, потом надо пройти нечто вроде кварца или солярия, надев очки (знать бы, насколько это вредно для человека?..). Затем каждый из нас надевает свой тяжёлый комбинезон с кучей датчиков и аккуратной сеткой проводов. Он уже стал привычным, как вторая кожа.
Я подхожу к похожему на ванну углублению и жду команды. Она раздаётся:
- Катализатор М, пошла! – я ложусь и соединяю комбинезон с системой питания Капсулы. Никита закрывает крышку. И быстро отходит, потому что зовут уже его:
- Акселератор Н, пошёл! – я слышу, как закрывается крышка его «ванны», и теряю сознание.
*  *  *
Со всех сторон слышится шёпот, но я улавливаю только отдельные слова и имена. Это обычный процесс. Я попадаю в Лабиринт, как маленькая подопытная крыска. До сих пор не могу адаптироваться к его живой пульсации – идти по дороге, которая очевидно является одушевлённой, мне страшно. Но у меня в руках привычный перечень знаков, с которыми я уже более-менее освоилась. Здесь работает только интуиция – я не спрашиваю себя, почему я так делаю. Просто выбираю то, что кажется правильным здесь и сейчас.
- Запрещающий на этом повороте, - командую я, и нужный знак появляется в моей ладони. Я устанавливаю его, мысленно извиняясь за столь грубое вторжение в живую ткань дороги.
- Разрешающий на этой развилке, - бросаю я в пустоту и беру разрешающий знак. Ставлю на одной из дорог, не давая себе сомневаться и сколько-нибудь долго думать.
Проходят часы. Запрещающие, разрешающие, предписывающие знаки находят своё место. Живая ткань под моими ногами принимает их, но далеко не всегда охотно – иногда приходится чуть ли не сражаться с ней, чтобы знак встал туда, где я хочу его видеть. Я устаю, пот катится градом.
- Катализатор М, срочный вызов! – говорит Капсула. Только этого мне сейчас не хватало…
*  *  *
Лабиринт сменяется Экраном. Я вижу человека. Мужчина ведёт синий автомобиль с забавным номером В 911 ОК – «Всё ОК, 911!». У него доброе лицо и светлые волосы, лежащие на темени аккуратными волнами, как у всех, кто мог бы быть кудряв, если бы не короткая стрижка. Эх ты, «всё окей». Было бы оно и вправду «окей», меня бы здесь не было. Продолжаю наблюдать… Мужчина заметно устал, судя по всему, он не первый час за рулём. Его веки слипаются…
- Катализатор М, пошла! – командует Капсула.
Я врываюсь в реальность этого светловолосого и перехватываю руль. Успеваю заметить имя «Иван» на правах. Вот дурак – по ночам ездить! До того, как он очнётся, мне надо исчезнуть. Экран, словно пылесос, втягивает меня обратно. Иван просыпается и едет дальше…
* * *
Подключив Маринку, я почти прыгаю в свою «ванну» сам и нажимаю кнопку закрытия крышки.
- Акселератор Н, пошёл! – слышится сверху. Пойду я – куда ж я денусь. Куда пошлют, туда и идём.
Я попадаю в Тир. Часть мишеней – серебристые, часть – чёрные. Серебристые нравятся мне больше. Для чёрных эта ночь – последняя.
В моём распоряжении арбалет и стрелы к нему – чёрные и серебристые. Я быстро подбираю стрелы и нацеливаюсь в мишени соответствующего цвета. Лучше немного помедлить, но ошибаться нельзя ни в коем случае. Вариант этого не простит.
Я продолжаю стрелять. Чёрное – в чёрное. Серебряное – в серебряное.
Кажется, что мишени никогда не кончатся. У меня почти не остаётся сил.
- Акселератор Н, экстренный вызов! – гремит Капсула. И я понимаю, что надо собраться.
*  *  *
На Экране появляется чужая постель, в которой спят двое – грузный мужчина и хрупкая женщина – почти девчонка. Судя по дипломам в рамке над кроватью, хозяина комнаты зовут Семёном Викторовичем. В богато декорированной комнате всё уставлено архитектурными макетами, даже на тумбочке перед кроватью стоит один. С трудом разбираю подпись «Хэппи Таун».
Хозяин ворочается во сне и, наконец, привстаёт, кашляя. Зажигает ночник и поднимает что-то с пола. Это газета с заголовком «Город счастья с отравленным воздухом: кто строит жилой квартал в зоне будущего химкомбината?» Семён Викторович перечитывает статью, шевеля пухлыми губами. Девчонка в его кровати вяло просит его заткнуться. Он посылает её к чёрту и рвёт газету на части.
Я вижу, как стрела в моих руках из полосатой серебристо-чёрной становится полностью чёрной.
Семён Викторович закашливается и спешит в противоположный угол комнаты за лекарством.
- Акселератор Н, пошёл! – раздаётся надо мной.
Я выпускаю стрелу из арбалета. Пузырёк разлетается вдребезги. Семён Викторович падает. Подбежавшая девчонка визжит и, размазывая остатки косметики по щекам, набирает «скорую»…
 *  *  *
- Акселератор Н, сеанс окончен, - произносит Капсула. Я чувствую себя совершенно разбитым. Сегодня преобладали чёрные мишени. Надеюсь, Маринке повезло больше с её разрешающими знаками.
- Катализатор М, сеанс окончен, - слышится рядом. Я встаю, чтобы помочь Маринке выбраться – она ниже ростом, и ей с трудом даётся любое перемещение в тяжёлом комбинезоне.
Я был прав: сегодня она даже улыбается. Счастье, что в этой игре у неё роль доброго полицейского. Не представляю её на моём месте.
Переодеваемся в нашу обычную одежду и выполняем последнее, что требует Капсула.
- Повторяйте за мной: мы – Катализатор и Акселератор Варианта, обязуемся продолжать свою работу на благо и во имя Варианта Будущего, который под угрозой!
Мы повторяем. Капсуле не так уж обязательно озвучивать эту фразу – она и так звенит в наших головах. За три с лишним месяца мы её отлично выучили.
Я провожаю Маринку на автобус. Спрашиваю:
- Интересно, кто этот твой Иван?
- Ну, папаша или дед какого-нибудь там Джона Коннора. Кто его знает… Вроде хороший дядька. Только дурак, что по ночам ездит! Таскай их таких с того света… - Маринка рассмеялась так, будто она не стёртая, а совсем обычная. Я ухмыльнулся тоже:
- Надеюсь, ты будешь милосердна и к своей АгЕлере, если она тебе попадётся…
Я не стал рассказывать ей про Семёна Викторовича. Она знает достаточно про мои чёрные мишени. Или догадывается. Или просто чувствует.
До автобуса остаётся две минуты, когда Маринка вдруг говорит: «Давай поддержим легенду – зря, что ли, моя репутация страдает?!» - и начинает щекотать меня. Я смеюсь так, как никогда ещё не смеялся. Или так, как смеялся до того, как стал Никитой Никифоровым.
Дело кончается тем, что я ловлю её, и... ощущаю приближение знакомой головной боли.
Мы здесь во имя Варианта, но сами мы, видимо, не Вариант.
Впрочем, это не так важно. Когда-нибудь я высчитаю эту формулу.
Когда-нибудь я узнаю, что они с нами сделали и как нас зовут на самом деле.
Блестящий студент Никифоров как-нибудь заработает себе на серебряную стрелу.
И на разрешающий знак для Маринки.

16-17 июня 2015 г.
АнастасИЯ РОСтова