Венский стул

  Я маленькая девочка, и я сижу у окна на высоком, черном стуле,  болтаю ногами. Руки мои трогают  его закругленные бока, спинку,  они гладкие. У него высокие ножки, весь он   слегка вытянут вверх, покрыт лаком. «Венский»,-   говорили взрослые. И я  медленно проговаривала за ними не понятное для меня слово «В е н с к и й». Что-то было магическое в этом названии, волшебное. В гостиной  круглый стол окружали четыре таких стула. Они поражали своей элегантностью, благородством, каким- то  изяществом даже. Старушки-соседки,  приходившие  к моей  бабушке по делу, норовили сесть именно  на эти стулья, хотя в доме была и другая мебель. Они так ровненько присаживались на них и почему то сразу менялись, как-то  становились  совсем другими, такими  серьезными, умными, тихонько разговаривали, секретничая о чем-то, и долго потом пили чай.
  Сегодня  день  какой-то  необычный. В комнате много света, солнечные лучи,  пробравшиеся через стекла окон, светят прямо в центр  гостиной. И мне на минуту показалось, что стол и стулья сейчас захохочут от лучей, как от щекотки или пустятся в пляс.  Я положила свои детские ладошки на стол и потрогала его, потом на спинку одного из стульев, потом на другой  и  следующий. Теплые. Последний стул на мое прикосновение  ответил вдруг слабым скрипом. Мне показалось? Нет!
  «Садись, садись»,- сказал мне стул. Я засомневалась, но осторожно села к нему, а он скрипнул чуть  громче, приветливей:  «Смелей, смелей». Я вежливо ему тоже сказала: «Здравствуйте».  И, уже  совсем осмелев,  прикоснулась пальцами к его  округлостям и бокам. Стул весело пискнул: »Щекотно».  И мне тоже стало щекотно, я  заерзала, закачала ногами и запела: »Ля-ля-ля». Стул тут же отозвался: »Скрип, скрип, с к р и п!».  Вдруг  я соскочила с сиденья, так как вспомнила очень важную вещь. Я мечтала с самого утра  посмотреть на улицу в окно. Дело в том, что вот уже несколько дней я не гуляла, бабушка поила меня горячим чаем с малиной и медом, ставила компрессы на горло и укутывала шею теплым шарфом.
-Лёгкая простуда, - сказал фельдшер маме, заглядывая мне в рот  и  прижимая  мой язык холодной ложечкой.
-Денька три  дома подержите. Полоскание, теплое питье.
И держат! Гулять нельзя, в коридор нельзя и даже к окну нельзя.
-Возле него  холодно, дует, - грозила мне бабушка пальцем  и пресекала все мои попытки заглянуть в окно.   
 - Сейчас или никогда?!- мелькнула дерзкая мысль у ребенка. Взрослые на работе, бабушка в магазине.
Стул был придвинут к окну очень быстро и без его  на это согласия. Он же не обиделся  а, наоборот,  весело отнесся к моей проказе. Запищал: » Смотреть, смотреть». И я,  держась двумя руками за его округлую, гнутую спинку, встала во весь рост и замерла.   Вместо серого, пасмурного неба и   холодного ветра, который больно хлестал меня по щекам мокрыми оплеухами в тот злополучный день,  когда  я заболела, я увидела,  белые,  пушистые деревья вишни под  окном, их ветви ложились на ставни  и касались оконного стекла.  Сквозь снег  ярко горели красные, ярко-желтые  листья. Дальше был  сад,  с ног до головы укутанный  белым покрывалом. А выше  за ним проглядывало  светло-серыми лоскутками небо.
-Красиво, - как завороженная    вскрикнула  я.
-Зима, зима! - протяжно и нежно вслед за мной  проскрипел  стул.
Я долго стою  на своих тоненьких ножках и смотрю, смотрю на зиму. Но я маленькая девочка и очень быстро устаю, а с окном так не хочется расставаться.  Я становлюсь на коленки и руками обхватываю спинку стула, обнимаю его  и кладу сверху на его спинку свой подбородок. Смотрю снова в окно. Стекло почти не замерзло, лишь в нижней его части, в  самом низу,  тонкая полоска белых капелек. Как они туда попали? – подумала  я.  Рассматриваю  его сверху  донизу. Окно  плотно закрыто и оклеено белой бумагой,  а вот внутри…Взгляд мой удивленно  останавливается. Я  часто- часто задышала. Стул вопросительно скрипнул:  Что? Что? 
-Ух ты!  - прошептала я. Там между двумя деревянными рамами, за оконными стеклами было что-то н обыкновенно  волшебное.  Там была сказка.
  Белый снег из ваты, переливался серебром. Он был посыпан мелкими осколками елочной игрушки  и от солнечного света   казался настоящим, пушистым,  легким. Утопая в ватном снегу, стояли игрушечные сани,  запряженные парой оленей. Чуть поодаль глиняная  маленькая  рыжая собачка. Казалось,  что она бежала следом  за санями.  И еще я   увидела  там два стаканчика с солью. Я представила сказочные озера. Лед сковал берега и искрился хрупким  льдом.  От увиденного  у меня  захватило дух. Я засмеялась, захлопала в ладошки.
 – Красиво! - поддакнул мне стул. А я вдруг  подумала, а что там за  другими рамами окон?  Стул виновато прошептал:  А  я не знаю.
 Окон в комнате было ровно четыре, как и венских стульев.  Решительно, быстро от одного окна к другому я передвигала стул.  И мне казалось, что  кто-нибудь сейчас войдёт и вдруг  помешает и  я, не успею рассмотреть, что же там за окном.
В каждом окне  между рамами была своя история, свои герои, своя пьеса, своя сказка. Только одно было  неизменно одинаковое: два стаканчика с солью.  Белая ватка, украшенная  бусинками, пуговицами  или бумажной веточкой с  яркими цветами,  придавала ощущение времени года. Каждый раз,  пододвинув стул к следующему окну и взобравшись на него, я становилась во весь рост,  разводила руки в сторону, потом прижимала  кулачки к груди со словами: « Ах, как красиво!»   Увиденные игрушки  так манили к себе, но их нельзя было потрогать за стеклом, только любоваться. И, смотря туда, придумывать какую ни будь  свою интересную историю. Бабушка моя, наверное,  волшебница, или сказочница!
Последнее окно выходило на южную сторону. За рамой в солнечном свете я увидела мальчика,  луковичку Чиполино и дядюшку Тыкву. Ватка была украшена мелкими разноцветными цветочками, вырезанными из цветной бумаги, стаканчики с солью были похожи на два колодца. Солнце яркими лучами било в это окно, слепило  мне глаза.
 – Лето, лето!-  говорила  я, раскачиваясь на стуле.
 – З и м а, -возражал мне,  поскрипывая  стул.
За этим занятием  и застали меня взрослые. Сняв со стула, терли мои холодные ладошки и грозились отшлёпать,  если еще такое повторится.  Тут же последовало и наказание:  мед и горячее молоко с противной пенкой. А стул был водворен на место к своим братьям. На прощание он в поддержку мне смешно просвистел: "Держись, я здесь".
С того дня мы стали дружить. Когда взрослые уходили, я приглашала его на прогулку  к какому -ни будь окну. Мы с ним придумывали продолжения наших историй или сочиняли новые.  Беседовали  даже о событиях, случившихся  в доме за последний день, другой.  Он делал вид, что не слышал, и важно  поддакивал мне.  Чаще,  конечно, говорили мы о погоде  за окном. Стул жаловался на свой старческий ревматизм, жалобно скрипел. А  бывало, дремал тихонько, вместе  с нашим котом. И когда я  слегка, по -детски, пришепётывая, смешно рассказывала ему о своих пупсиках и барынях- куклах, он  весело попискивал, хохотал по -своему, по -деревянному.
Когда  все взрослые были дома,   ребенку ничего  было нельзя: гулять на улице, подходить  к окнам и ходить без носков по комнате.  Я находила свой  любимый стул среди  других. На спинке у него была небольшая вмятина.  Тихо подходила к своему приятелю, гладила  его сиденье,  бока, спинку рукой. Медленно, протяжно говорила:  «В е н с к и й». Он тихонечко мне  отвечал. Поскрипывал. Взрослые  не догадывались  о наших секретах. А мы с ним при каждом удобном случае убегали в нашу страну на прогулку.А зима в том году была суровая и долгая, и нашим историям не было конца.