Дурацкая шутка

      

    Я только что перешла на работу в ТПИ на кафедру начертательной геометрии. А зав. кафедрой был некто Локтаев Александр Иванович. Очень интересная личность: и как педагог, и как человек. Как педагог – это что-то уникальное: он начертательную геометрию – предмет очень не любимый студентами, который они называли «ни черта не петрия», так вот этот предмет он умудрялся читать, как интереснейший роман, ну прямо – детектив.

  Заслушаешься. А, как он это виртуозно проделывал! Артист – лауреат премии «Золотая маска». Я училась у него мастерству, простаивая всю лекцию под дверью. Подслушивала. Иногда я просила разрешения присутствовать  у него на лекции. Но мне больше нравилось подслушивать.
 
  Одно плохо – был он человеком нудноватым. Особенно, это касалось заседаний кафедры, которые он любил проводить довольно часто. Каждый преподаватель должен был подробно «освятить» состояние группы в части успеваемости: характеризовались студенты поимённо: сколько удовлетворительных, сколько неудовлетворительных оценок, почему так и что с этим делать?

  Сначала выступали преподаватели строительного факультета, потом, те, что преподавали механикам, потом – автодорожникам и т. д. Времени уходило – уйма, а толку от этого всего было меньше нуля. Эта тугомятина длилась несколько часов, пока кто-нибудь из преподавателей не говорил: «Александр Иванович! Извините, но мне надо ребёнка из садика забрать». И Александр Иванович милостиво распускал заседание, только не совсем, а - до завтра. «Ну, хорошо, завтра продолжим».

  И хорошо, если оно кончалось «завтра», ибо иногда ещё на день переносилось. Я одно такое заседание выдержала, второе – выдержала с большим трудом. В основном, оттого, что я не могу транжирить время попусту. До этого я работала в строительном техникуме. Там педсоветы шли в основном не более часа.

 Это – официальная часть, зато потом мы могли и беседовать, и спорить, и сплетничать в своё удовольствие. А тут после окончания очередного тура заседания, уже некогда было даже словом перемолвиться: всех дома ждут дела, семьи.

  На третье заседание, то есть на окончательную часть третьего заседания я принесла бутылку шампанского и килограмм винограда.
  - Подождите, коллеги. Прошу внимания. Прошу, также задержаться на десять минут и отметить важнейшее событие в жизни нашей замечательной кафедры! Александр Иванович! Вы не возражаете? Мы много времени уделили разборке производственного процесса, и надо немного времени уделить благополучному завершению.

   Все были в шоке. Мнутся и не знают, как реагировать на столь неожиданный поворот событий.
  - Александр Иванович! Где, в каком ВУЗе какой страны заседания кафедры длятся по три дня? Нигде и никогда! Только у нас! Где отмечают столь важное событие, как его окончание? Где? Нигде! Это будет только на  нашей кафедре! Это будет у нас традиция! Предлагаю официальную часть считать закрытой, открыть вторую часть, типа маленького банкета. Открываем шампанское!

  Первым среагировал Сами Набиевич – Самишка.
  - Я – за! Бутылку мне, бутылку! Муся – Мария Григорьевна, быстро стаканы, бокалы. Александр Иванович! Вы ж у нас котируетесь, как отличный юморист! Как! Не знали? Ну, будете знать, если оцените замечательную идею. С таким концом мы и по неделям согласны заседать. Чем заседание будет длиннее, тем банкетная часть больше. Идёт?

   Аплодисменты! Сумки и сумочки в стороны. Тост за нашу замечательную кафедру, где собрались такие замечательные люди и педагоги. Ну и, конечно, за нашего наставника – Александра Ивановича! Ванечка – Иван Засенцев быстро спустился вниз, в чайхану, и принёс несколько палочек шашлыку, несколько чайников зелёного чая, лепёшку и пичаку (это такие национальные конфеты).
 
   Выпили. Домой уже никто не торопился. Что-то и в садик за ребёнком не надо идти. И вдруг… Александр Иванович запел. Да-да! Встал, постучал по стакану карандашом, привлекая внимание:
  - Есенин. Любовь хулигана.
  Откашлялся.
  - Давно не пел. Сто лет, наверно. – И начал: «Заметался пожар голубой. Позабылись родимые дали. Первый раз я запел про любовь,  Первый раз отрекаюсь скандалить».

  Он пел так душевно, проникновенно, что слёзы навёртывались на глаза. С другой стороны было немножко смешно: он как-то так тряс головой, нет, не тряс… ну, не подберу слова. Одним словом это движение головы предназначалась, как нам казалось, чтобы «сделать вибрацию». Потом мы убедились, что это у него такая манера петь. «Потом?» Да, потом. Потом мы ведь все заседания кафедры кончали застольем.

 Потом, мы эти застолья вместе с заседаниями кафедры перенесли на квартиры. Потом установили очерёдность: у кого и когда проводить это мероприятие. Заседания кафедры резко сократились, я имею в виду официальную часть. Они превратились в праздничные застолья: совместное приготовление пельменей, мантов. Пловы, жаркое, соусы, различные деликатесы.

 Каждая семья, у которой проходило очередное «заседание» придумывала что-то своё. В конце концов, стали уставать от праздников. «Заседания» стали проводить реже. Евгения Терентьевна – жена Александра Ивановича оказалась неутомимой. Теперь «заседания» проходили только у них дома. «Женечка», как ласково называл её в нерабочее время муж, всегда готовила роскошный стол.

 А Александр Иванович, как галантный кавалер, поочередно танцевал с дамами и пел песни на стихи Есенина, которого он обожал.  «Клён ты мой опавший», - пел он самозабвенно."Сам себе казался я таким же клёном,Только не опавшим, а вовсю зелёным" - и это было здорово.

 Но, всему приходит конец. Всё меньше и меньше стало приходить на «заседания». Александру Ивановичу никак не хотелось расставаться с юностью, ибо на этих застольях он становился вдвое моложе, остроумнее. А весельем он умело всех заражал. Пришлось заседания проводить в стенах института, а «банкеты» - у него на дому для тех, у кого ещё хватало сил.

 Вот уже и Мария с Володей откололись, остались мы с Серёжей. Мне уже давно бы надоело, но Сергею было неудобно отказаться от приглашения Локтаева. И мы продолжали ещё какое-то время ходить к ним в гости.

   Зато мы все на кафедре как - бы сроднились: так тепло друг к другу стали относиться. Всегда были готовы и заменить, и поддержать, и помочь, если есть в этом нужда.  Я скажу, что жить, когда тыл у тебя надёжен, гораздо приятнее, спокойнее. А это – не мало!
  Итак, жизнь на кафедре вошла в прежнее русло с той лишь разницей, что заседания кафедры стали короче, но эффективнее. Иногда кому-либо стукнет в голову вспомнить замечательное прошлое, сбегает вниз, да принесет «по пивку», да по палочке шашлыку. А то и просто зелёного чайку с конфетами. Просто, чтоб немного посидеть по-семейному, поделиться хорошими или не очень хорошими новостями.

  Так шли дни, бежали недели, летели месяцы.  Как-то приходит Сами Набиевич и объявляет:
  - А меня кто-то когда-то где-то выбрал в народные заседатели! Да ещё – единогласно! Никто ничего объяснить не может? Кто меня единогласно выдвинул?

  Все, кто был в это время на кафедре, застыли на месте. Молчание.
  - Так. Опять игнорируют моё мнение. Опять подкинули мне проблему!
  Это стал возмущаться Александр Иванович.
  - У меня итак на кафедре все мои педагоги перегружены, не то, что всякие там электрики и сантехники, у которых часов и на ставку-то не набирается, так они моих работников ещё какими-то судьями нагружают. Сами Набиевич! Я разберусь!
  - Ой, бросьте, Александр Иванович! Они вас уже так изучили, что вам уже ничего не добиться. А, знаете? И не надо! Не надо. Конечно, неприятно, что игнорируют ваше мнение, выбрали в заседатели не просто меня, а представителя вашей кафедры. ОНИ знают, что Локтаев всегда на передовой, что его сотрудники «ВСЕГДА ГОТОВЫ». Что на кафедре царит лозунг: «Надо – значит, надо!»

 Успокойтесь! ОНИ ждут, что вы пойдёте выяснять отношение, говорить, что таким образом вас унизили. Не ходите и не ссорьтесь с начальством. Вы лучше поблагодарите за доверие. Скажите, что на кафедре все ходят гордые. Скажите: «Уж мои сотрудники правосудие не подведут». Тем более, что мы не знаем, что это такое? Может, отлучаться придётся не очень часто. Выдюжим, Александр Иванович! Выдюжим!

  О, господи! Что это с Самишкой? Откуда такое красноречие? Уже вошёл в роль, что ли?
А Александру Ивановичу предложение Сами понравилось. Он уже мечтал завтра
 ИМ утереть нос, удивить. Однако Сами он сказал: «Ну что ж, Сами Набиевич! Мы надеемся, что вы не посрамите нашу кафедру. Будете максимально внимательны, доброжелательны, рассудительны и, главное, справедливы».

  Несколько дней жили в ожидании приглашения  Сами на заседания. А его всё не звали. Прошла неделя, месяц.
  - Сами Набиевич! Может, надо напомнить о себе? – Вдруг заговорил Локтаев. – Что же это они? Кем-то же вы выбраны? Институт направил своего сотрудника, а о нём забыли? Ну-ка, позвоните! Давайте, давайте, не скромничайте.
  Сами набрал номер нарсуда.

  - А! Ну, хорошо, спасибо. До свиданья.  – И, обращаясь к нам, - Сказали: «Помним, помним. Как понадобитесь, позвоним».
  - Это, что ж! У них за полтора месяца ни одного преступления не произошло, что ли? Нет, они просто о вас забыли. Ждите на днях звонка.
  И точно через день приходит Сами, трясёт повесткой в нарсуд.

  - Вызвали на завтра к десяти утра. Ларис, у тебя завтра как раз в это время окно, подменишь?
  - Охотно, но… час за два.
  - Идёт.
  Локтаев гневно вскинул на меня удивлённый взгляд.
  - Что это за торговля? Вроде бы у нас так не положено?!

  - А! Александр Иванович, мы с Сергеем записались в очередь на покупку машины. Сами Набиевич, любезно предложил «натаскать» меня, то есть научить вождению, чтоб я смогла получить права ко времени покупки машины. Поэтому, если у вечерников нет последней пары, то,  Сами Набиевич учит меня «рулить» на Орджонидзеабадском шоссе. Я уже хорошо трогаюсь с места, не дёргаясь. И вообще, уже что-то получается, но надо накатывать вёрсты.
 
  - А Сережу кто натаскивает?
  - Сергей пока штудирует теорию. В следующий набор запишется на курсы.
  - Передайте Серёже, что я готов его «натаскивать». На своей старушке, если его не шокирует, что моя «Победа» - почти музейный экземпляр.
  Я поблагодарила, и мы разошлись каждый по своим делам.

  Сами не было два дня. Появился на третий день к концу занятий. День был насыщенный лекциями, поэтому были почти все педагоги.
   - Ну, как заседалось? Тоскливо?
   - Что вы! Мне так понравилось. Ну, прямо Конан Дойль! В книгу просится. Так интересно! Александр Иванович, мы не прогадали. Там познаётся наука логического мышления, наука задавать вопросы, толковать ответы. В общем здорово!

  - Нет, батюшка! Общими фразами не отделаетесь. Специальное заседание устраивать не будем, а вот в рабочем порядке вам придётся отчитаться.
  - С удовольствием, Александр Иванович! Мне самому не терпится всё рассказать и услышать ваше мнение. Юристы – народ странный, и наше общечеловеческое мнение не совпадает с их точкой зрения. Ну, так что? Будем слушать? Ага! «Итак, мы начинаем…»

  И он начал рассказывать историю одного преступления, а может и не преступления.
   «В одной немолодой семье, где супругам за 30, произошла ссора. Ссора обычная на бытовой почве: он не сделал то, что она многократно просила. Обида, досада, слово за слово, и Тоня – жена в порыве негодования сказала Васе – мужу: «Чтоб ты сдох! Надоел!» - и ушла.

 Куда? Все женщины, чтоб снять стресс, идут в магазин. Вот и она пошла в магазин, посмотреть: не привезли ли чего новенького. А обиженный Вася решил отомстить жене. «Ах, ты хочешь, чтоб я сдох? Так я сдохну. Радуйся!»
  Он залез на табурет, привязал к проводу, ведущему к люстре верёвку, решив повеситься. Но….передумал.  «Ишь, чего захотела? Она будет жить, а я – гнить?» Тут его осенила блестящая мысль: попугать её - пошутить.

 Заодно проверить: действительно ли она хочет его смерти? Глубоко в душе шевельнулась надежда, что она его ещё любит, и будет убиваться, видя его повешенным, мёртвым. «А потом,- мечтал он, - выпьем, посмеёмся, и всё у нас снова будет хорошо».
 
   Он сделал какую-то хитрую петлю, что не затягивается полностью. Только надо быть осторожнее: если верёвка сдвинется с этой точки, то сразу станет затягиваться. Риск – благородное дело. Приладил верёвку, и аккуратно отодвинул табурет. Петля держит, всё нормально. Висит, ждёт супругу.

  Вдруг за дверью крик: «Тоня! А, Тонь! Ты дома?» Это соседка Катька пришла. Как вошла, да увидела висящего Васю, заохала, заахала. «Ой, что это с Васькой? Ой, что будет с Тонькой?! А где ж сама Тонька?» Тут она вспомнила, что Тоня говорила, что зарплату получили вчера. Да сразу вдвоём: можно будет купить….» И она ринулась к серванту. Она знала, где они хранят деньги.

 Вытащила ящик, увидела «драгоценности» - бижутерию. Сграбастала всё. Куда деть? Достала носовой платок (хорошо, что у неё был мужской, большой), положила всё туда, завязала за уголки и сунула за пазуху: в лифчик. Деньги просто положила во вторую половину лифчика и пошла к выходу.
 
  «Положь на место», - скомандовал Вася. Но Катя глянула на него и не поверила своим ушам. Подумала она, что Васькин голос ей почудился. И она пошла дальше. А идти надо было мимо висящего Васьки. Только это она прошла мимо, как Вася изловчился, раскачался немного, и ногой толкнул её, как следует, в зад.

 Ноги у неё поехали вперёд, а сама она грохнулась спиной оземь. А тут, как на грех, валялась выкатившаяся когда-то из-под кровати, гантелина, и Катя трахнулась об неё головой, да дырочку и пробила. Лежит, а из дырочки кровь сочится.

  А  Васе-то шевелиться не стоило. Теперь его петля сместилась и стала затягиваться.  Но мозги ещё работают. Думает Вася: «Ничего себе – пошутил. И на кой чёрт мне сдались Тонькины бирюльки. Им ведь грош цена. А теперь вот жизнь за них приходиться отдавать» Уже петля затянулась, язык вываливается изо рта, глаза вылезают из орбит, а  Тони всё нет.

   Ну, наконец, пришла хозяйка, да и ахнула: Васенька повесился. «Вот, дурачок, неужели подумал, что я и вправду хочу, чтоб он умер? – пронеслось у неё в голове. «Васенька, - запричитала она. – Что ж это ты наделал?» Но тут сообразила, что надо что-то предпринимать, кинулась на лестничную площадку:

 «Люди, помогите! Помогите! Катя, Катя, открой дверь, помоги: Вася повесился1» Метнулась назад в квартиру и увидела Катю, бездыханно лежащую по другую сторону стола. «Господи, Катька! Что с тобой?» Вдруг она увидела, что у Кати голова лежит в луже крови. Ахнула и заметалась между мужем и подругой. «Что делать, что делать?» Наконец, догадалась, выбежала на улицу: «Помогите, помогите кто-нибудь! У меня два трупа! Помогите!» Улица была пустынна.

 Выходной! Все у телевизоров. И только один мужчина оказался неподалёку. Тоня кинулась к нему: «Мужчина, миленький, помогите! У меня дома два трупа. Надо «скорую» вызвать, надо что-то делать! Я не знаю, что?»

  Мужчина – это будущий свидетель ещё не совсем, как говорят: «врубился». Он ещё и пошутил: «Если два трупа, то надо не «скорую» вызывать, а «труповозку». Пошли, посмотрим». Как увидел эту картину, закричал: « Ты, давай быстрее режь верёвку, может, он ещё жив. Я побежал звонить»

  Телефон-автомат почти в квартале от дома женщины. Мужчина начал судорожно искать двушку, но во время вспомнил, что в «скорую» можно звонить без монетки. А вот ни адреса, ни фамилию он не спросил. «Я же просто прохожий. Я заторопился: там двое, как мертвые: одна лежит, другой висит. Я поторопился. А? Что? Улица Чехова, дом 14 второй подъезд, третий этаж. Квартиры номер не знаю. Но я же буду там, я буду вас встречать. Быстрее, может кого-то можно спасти!» И мужчина помчался назад.
 
   Он увидел, что теперь валяются на полу три трупа. Женщина лежит на полу с мужем в  обнимку. Муж хрипит. Значит - живой. Оказывается: Тоня не смогла ножницами перекусить верёвку. Она побежала на кухню за ножом, встала на табурет, стала пилить, да всё никак, да никак. Когда оставалось перепилить всего несколько ниточек, табуретка зашаталась.

 Женщина, потеряв равновесие, ухватилась за мужа; верёвка оборвалась, и они вместе полетели на пол: внизу - муж, сверху - она, а на ней - табурет. Он поднял женщину, велел принести воды и начал пилить верёвку, что стянула шею. Вася был без сознания.  Наконец, удалось немного ослабить петлю. Тут и милиция объявилась.

  «Так, где трупы?» Один подскочили к Васе, «раз», и перерезал верёвку. Видать, острый нож у них в запасе был. Другой милиционер, что кинулся к Кате, говорит: «Пульс есть, живая дамочка». Тоня бегает от мужа к подруге: то брызгает на них водой, то лупит по щекам. Так она всегда Катю приводила в чувство, когда та выпьет лишнего.

 «Слабенькая она, - говорила потом Тоня про свою подругу. – Чуть выпьет, ну, пару стаканов водки и…всё. С копыт. Приходится приводить в чувства, чтоб до кровати дошла». Это потом она так говорила, на суде, а пока она рыдала на груди у мужа, просила прощения. «Васенька, миленький, только не умирай. Как же я без тебя буду жить? Я люблю тебя, - и осыпала лицо поцелуями».

 Вот и «скорая». Теперь милиция приступает к своему делу, а «скорая» - к своему. Спрашивают Тоню, что она думает по этому поводу. У Тони своя версия.
 «Наверно, кто-то повесил Васеньку, чтоб забрать деньги: мы как раз вчера зарплату получили.

 А тут Катька зашла. Она их и спугнула. Они её оттолкнули и убежали. А Катя ( тут Тоня заплакала), Катя теперь вот из-за наших денег пострадала. Обращаясь к врачам: «Ну, что жива она?»
  - Проверяли? Деньги на месте?
   Тоня кинулась к серванту.
  - Нету. Ни денег, ни моих драгоценностей.

  Муж пытается что-то сказать. Можно разобрать: «Катька, Катька».
  Врачи хотели прослушать сердце, расстегнули кофту.
  - Ой, что это? Хозяйка, милиция, а ну-ка, сюда. Да скорее! Нам ей укол надо сделать. А тут вон чо!

  - А! Катька! Так, подружка любимая. Я ей всё, как на духу рассказываю, а она украла у меня всё. Так! А кто ж её толкнул? Или ударил? Васька-то был повешенный. Может, она его сама и повесила? Тюкнула чем-то по голове, да и повесила.
  - Что вы мелете, женщина. Разве ей его поднять?

   Кате перевязали голову и увезли в больницу. Фельдшер сказала: «Хорошо, что у неё кровь густая. Почти сразу свернулась. А то бы могла умереть от потери крови, пока вы гуляли».
 
   Вася потихоньку пришёл в себя. Для протокола он не сказал, что толкнул, то есть пнул Катю. Это – факты. А теперь – суд. Допросы, допросы. А чего допрашивать? Всё ясно как божий день. Ваське, как просит адвокат: пятнадцать суток за хулиганство. С моей точки зрения – вполне справедливо. Катьке – штраф какоё-нибудь, чтоб впредь не зарилась на чужое добро.

 Но, Катька, вместо того, чтобы у Тони в ногах валяться, ибо не пни её Вася, так и ушла бы с добычей, и ведь никто ничего  не смог бы доказать. Катька, вместо того, чтобы покаяться, стала требовать судить Васю за нанесение телесного повреждения. «Голова – жизненно важный орган». Мне кажется, её науськал прокурор.

 Уж очень он агрессивно настроен против Васи. Вася-то  - совершенно посторонний ему человек, что он против него имеет? Вот, Александр Иванович, тут и кончается справедливость, к которой вы меня призывали.  Катя всё доказывала, что Вася её толкнул. Вася оказался умным мужиком, догадался, что этот факт сработает против него,  и упорно отрицал это.

 «Как же я мог, сама подумай. Я же висел» И тут он сказал роковую фразу: «Я же не мог дотянуться, ногой, это ж раскачаться нужно, а тогда петля затянется». Прокурор тут же и говорит: «Вот, поэтому-то у него петля и затянулась, так что чуть сам не задохнулся. В конце концов, ОНИ получили от него  признание. Прокурор обрадовался и влепил ему статью: «предумышленное или преднамеренное покушение на убийство».  То ему вменялось только хулиганство, приведшее к несчастному случаю. И вдруг - статья стоимостью в восемь лет  колонии.
 Вот как юристы могут всё перекрутить. Я не выдержал, выступил.
  - Выходит, граждане судьи, что подследственный (он теперь не Василий) знал, что свидетельница придёт и украдёт их деньги и прочее, и решил её убить. Для этого он сотворил виселицу, повесился и ждал, когда он будет проходить мимо, чтоб её убить. Смешно выглядит. Можно было её хорошо толкнуть, стоя на полу, а не висячем положении, рискуя жизнью. Он ведь сам чуть не погиб.

  - Ему не надо было её толкать, - заявил прокурор. – Подследственный всё рассчитал: он не думал её толкать, он был уверен, что когда он в висячем положении скажет ей, чтоб она положила деньги не место, то женщина, а, как известно, женщины  - народ эмоциональный, от испуга получит сердечный удар и умрёт. А у него, вроде бы: алиби. Он не виноват – он висел. Я настаиваю, что это предумышленная, хорошо спланированная попытка убийства.

   - А защитник - адвокат какой-то: ни рыба, ни мясо. Мямлит что-то. Отложили ещё  «до завтра». Александр Иванович! Вам это не напоминает наши прежние заседания кафедры?
  Александр Иванович вскинул руки:
  - Ах, вы, Сами Набиевич! Вот вы, оказывается, какой? Вредный и злопамятный!
  Все засмеялись.

   - Да, что вы! Я от души, я по-бесхитростному вспомнил: «Завтра продолжим». Чего продолжим? Переливать из пустого в порожнее. Ну, не обижайтесь. Приятно вспомнить заключительный этап наших заседаний. К сожалению, там, если и будет банкет в честь победителя в юридической дуэли, то нас, простых заседателей, не позовут. Да и правильно. Они этого не заслужили. Все заседатели – люди удивительно инертные.Вот, мой напарник. Ему всё равно, чем всё кончится. Ваську - бедолагу ему не жаль. Его жену, которая будет ждать мужа семь или восемь лет, тоже не жаль. Дождётся ли?
 
  - А как же подружка - воровка? Её не должны наказать? Из-за неё Василий чуть не погиб. Выходит, она  - потенциальный убийца! Тоня не подала заявление на возбуждение уголовного дела?
  - Нет. Катька не воровка. Она ведь ничего не украла с точки зрения правосудия. То есть, из квартиры она не вынесла, значит: кражи не было.

  - Позвольте, - вступил в разговор Ванечка Засенцев, - но и у него убийство, что ему инкриминируется, тоже не состоялось. Значит, не было покушения.
  - Это – Ванечка, - по-человечески. А то – по-юридически. Но, я, Александр Иванович, даю слово, что поборюсь ещё за Ваську. Думаю, что второй заседатель меня поддержит. А пока, пошёл штудировать юридический кодекс. У меня только ночь осталась.
 
  - Да! – сказал кто-то из педагогов. – Дурацкая шутка! Неужели, она так трагически закончится?
  - Завтра узнаем, -  подытожил Сами.

  Прошла неделя. И вдруг в большой перерыв Муся, то есть Мария Григорьевна спрашивает:
  - Сами Набиевич, вы обещали рассказать, чем кончился суд над Васей. Уж сколько времени прошло, а вы всё молчите.

  - Да, суд ещё раз откладывали, и только вчера был вынесен окончательный приговор. Александр Иванович поставил тогда условие, чтоб я отчитался. Вот сегодня я и собираюсь это проделать. Так что, если кому интересно, прошу задержаться после лекций на полчасика. Так, Александр Иванович? Не возражаете?

  К концу лекций Сами накрыл на стол: купил пару порций шашлыку, чтоб всем хватило по палочке, несколько чайников зелёного чаю, лепёшку, виноград и, любимый всеми, пичак. Педагоги, увидев накрытый стол, пришли в восторг: "как в недавние времена, которые теперь кажутся такими далёкими, и за которыми, как оказалось, они соскучились".

  Расселись.
  - Ну, давай, Самишечка, не томи. Как там наш Вася? Приговор не смягчили?
  - Не торопитесь. Я должен отчитаться по полной программе. Я тщательно проштудировал кодекс, касающийся хулиганов, а также немного разобрался с покушениями на убийство.

 С моей точки зрения, Васю наказывают неправильно: превышают срок и, вообще, не придерживаются закона. Я поделился с напарником, убедил его, и мы решили до суда обговорить это с прокурором. Прокурор засмеялся и сказал: «Вы правы, молодые люди.

 Но правосудие не должно только наказывать, оно должно ещё и воспитывать. Вот я ему и влепил хорошенький срок. При этом отложили суд, чтоб дать подсудимому хорошо подумать, взвесить возможные последствия его дурацкой шутки. Адвокат растолковал ему, что могло всё кончиться более трагично.

 Никто не знает, насколько крепка или хрупка нервная система его жены. Мог случиться сердечный приступ или инфаркт. И он должен был хорошо это осознать. Но, я не думал, что в этот раз нам придётся столкнуться с такими въедливыми заседателями. Так что, пришлось ещё раз отложить суд. Надо было, чтоб подсудимый всё хорошо понял и сказал толково последнее слово".

   После нашей беседы состоялся суд, где Вася произнёс замечательную речь: просил у всех прощения, и чувствовалось, что он искренне раскаивается. В конце концов, приговор ему сильно смягчили.

  - Ну, не тяни, не тяни. Говори быстрей.
  - Дали нашему Васе два года.
  - О-о-о!
  - Условно.
  - А-а-а! Ура! Это дело надо обмыть. Разливайте чай.

  Послышался тупой звук от чоканья пиалушками с зелёным чаем.
  - А что с Катькой? Её-то хоть как-нибудь наказали?
  - Да. Поскольку Тоня не стала подавать на неё заявление на возбуждение уголовного дела, простила «подругу», то суд наложил на неё за жадность и подлость штраф в размере трёхмесячного оклада, то есть 540 рублей.

  - Ну что ж, - сказал Александр Иванович, смеясь. – Мы в вас не ошиблись. Поздравляем, Сами Набиевич с крещением. Теперь в суде у нас есть свой человек.
  - А я хочу предложить тост из «Кавказской пленницы» - вступил в разговор Ванечка Засенцев: «Да здравствует советский суд, самый справедливый суд в мире!»
 
  -Ура! – Поддержали его остальные.      
  Торжественная часть окончена. С удовольствием съели шашлычок (жаль – маловато). Зато вспомнили кафедральную традицию.

 С большим удовольствием посидели, поделились семейными новостями, пообсуждали политические новости, поспорили, поругались, помирились и, довольные, разошлись по своим делам: кто проводить консультацию, кто – проводить дополнительные занятия, а кто и просто пошёл домой.
 
  - Ну, что, Лариса, будешь сегодня вечером рулить?
  - Обязательно!
  Все засмеялись, и жизнь на кафедре потекла по-прежнему. 



P. S. Справка:

Н.з., участвуя в правосудии, независимы, подчиняются только закону и пользуются всеми правами судьи. Н.з. избираются гражданами на предприятиях и в организациях открытым голосованием сроком на 2,5 года и призываются к исполнению своих обязанностей в судах в порядке очередности не более, чем на 2 недели в год, кроме тех случаев, когда продление этого срока вызывается необходимостью закончить рассмотрение судебного дела. начатого с их участием. Н.з. может быть избран каждый гражданин РФ, достигший ко дню выборов 25 лет. На Н.з. распространяются нормы о неприкосновенности судей.
Из энциклопедии юриста.