10-15. Подруги

Дома празднование моего Юбилея прошло гораздо лучше, чем на работе. В субботу пригласила к себе своих девочек. Гостей оказалось больше, чем я ожидала. Пришли Наташа Менашкина и Наташа Крюкова, Люба Павловская (приглашенный Сергей Репин в этот день работал!), Наташа Семенова, Галя Шибут и Олег Птичкин. Последний  явился к десяти вечера, когда все уже начали расходиться. Маша и Шурик тоже сидели за нашим столом, нисколько мне не мешая. Одним из приятных моментов вечера оказалась просьба Наташи Менашкиной почитать свои стихи. Я вручила  ей свой сборник, откуда Наташа начала выбирать отдельные стихи по своему выбору. Читала она здорово, я удивилась: у меня, оказывается, есть очень неплохие вещи. Неужели это я их писала?

Вероника и Регина придти не смогли – одна из-за мамы, другая из-за мужа. Таню Шипилину и Таню Петровскую я не приглашала. Что, впрочем, к лучшему, потому что последняя четверка моих друзей иначе мыслит и живет в ином мире, собери я их вместе, разговор за столом пошел бы в другом русле. От вечера остались хорошие воспоминания и хорошие фотографии.

Дела у моих подруг обстояли неважно. Муж  Регины всю зиму хворал и жил с ней в городе, почти не выходя из дома – его мучил больной позвоночник и угроза инсульта. Внешне это выражалось в капризах, эгоизме и  приступах агрессии против Регины. Полная беспомощность в обслуживании себя не мешала ему считать Регину обязанной служить ему, не обращая внимания на собственные трудности. Сын Юра – сорокатрехлетний инвалид детства по психическому заболеванию, тоже к весне стал агрессивным и, как и всегда, полностью обслуживаемым ею. Регина носила им с рынка лучшие, экологически чистые и полезные продукты, готовила, кормила и обихаживала двух своих мужиков, не уживающихся друг с другом, и при этом не имела собственного угла и пристанища – спала на кухне, на полу, слушая громкий звук двух их телевизоров и потакая их эгоизму. Регина всегда была для меня примером служения, доброты и жертвенности ближним. Она продолжала читать и конспектировать Никола и  утверждала, что он  помогает ей правильно, без отрицательности реагировать на происходящее. Своим долгом, миссией она считала служение семье, которое не приносило ей счастья, но придавало смысл существованию. Регина обращалась к Богу, но всегда рассчитывала  на свои силы и свое понимание ее долга.

У Вероники тоже был очень тяжелый период жизни. Ее маму, Веру Николаевну, на неделю положили в ту же больницу, где ей два года назад сделали операцию по удалению опухоли на желудке. Тогда обнаружили  онкологию, но Веронике дали надежду, что вырезали все. Два года Вероника выхаживала мать, неотрывно находясь возле нее. А сейчас у нее снова началось ухудшение. Анализы были плохими, а  в животе начала скапливаться жидкость, в боку появились боли. В их дом уже приходила онколог и нечего утешительного не пообещала. Состояние Вероники я могла себе представить – нечто подобное я уже пережила. К счастью, родственников у них было больше, чем у нас, что в какой-то степени спасает. Хотя бы психологически. 

С 20 февраля Веру Николаевну положили  в наш хоспис, где год назад умер Валеркин папа. У нее была 4 стадия рака. В хосписе ей регулярно откачивали жидкость, скапливающуюся в брюшной полости - до 7 л за сеанс! С каждой откачкой, жидкость прибывала все сильнее, но это было единственным, что как-то продлевало ее жизнь. Появились и боли, не связанные с процессом пищеварения, начали отекать ноги. Свой 55-летний Юбилей и свой первый в жизни день Рождения Вероника провела без мамы. Состояние обеих  понятно… К сожалению, и это тоже нам необходимо пережить. Про хоспис Вероника сказала, что условия и врачи там исключительно хорошие, но сами больные уже ни на что не реагируют, их ничего не интересует, друг с другом они почти не разговаривают.  Впрочем, домой на праздники, Вера Николаевна поехать не захотела –  в больнице, на уколах, ей было легче.

Примерно та же история происходила с мамой Любы Пушкиной. К Рождеству я написала Любе письмо, а она, получив его, мне сразу же позвонила. Жизнь у нее была не лучше, чем у Вероники. Мать (92-х лет) давно болела и была очень плоха. На ее лекарства в месяц уходило около десяти тысяч, кроме того, недавно закончился суд с ее бывшей невесткой, которая при разводе долго вымогала и унижала их семью. К счастью, они, наконец, разъехались, Аркадий уже жил с другой женщиной и полностью осознал все «прелести» своей предыдущей жены. Люба по-прежнему жила в Пушкине, хотя и по другому адресу, а работала в Питере, по выходным подрабатывала в Воскресной школе при церкви в Пушкине. Она очень уставала, не высыпалась и была сильно ограничена в материальных средствах. С отцом ее сына они снова жили вместе. Последний по-прежнему пил, сильно хворал, но работал и помогал ей. Это был пример еще одного женского служения и самопожертвования.

Третьей моей подругой, несущей тяжкий крест домашних невзгод, была Галя Патрахина, давно не появлявшейся на моем горизонте. Я в очередной раз позвонила ей и услышала, что она собирается на  работу: Галя дежурила по ночам в Центре Залманова, купившего помещение в  доме, в котором находилась ее квартира. Я напросилась придти к ней на работу. Место для встречи было идеальным – тепло, светло, уютно, никого посторонних и неограниченное количество времени для разговоров! Купила по дороге кое-чего к чаю и отправилась. По дороге вынула из почтового ящика письмо от Николая. Хорошее письмо. Но об этом позже.

Встреча с Галей прошла хорошо. Как мне показалось, она была рада мне и искренна со мной, ничего в ней не напоминало мне те жуткие странности, на которые так настойчиво намекала Фаина. Это меня поразило. Похоже, что Фаина как будто специально и на протяжении долгого времени делала все, чтобы поссорить нас. Зачем!? И что она наговорила обо мне Гале? А за что она обижается на меня сама? Загадок было более, чем достаточно.

Галя была узнаваема. И одета была хорошо, и выглядела нормально. Поседела, но выкрасила волосы. Немного располнела, но это ее не портило. Галя оказалась первым в моей жизни человеком, которая все свои несчастья объясняла своими грехами. Что посеешь, то и пожнешь, сказала она. Хотя мне ее испытания, посланные ей за ее грехи, показались чрезмерными и несправедливыми. Может быть потому, что ее грехи были антиподами моих, а мои грехи  абсолютно несвойственны ей. Богу виднее. Если я, например, часто позволяю себе говорить о других и другим отрицательно, если я предъявляю к людям, а к своим ближним – особенно, завышенные требования, считая для них обязательным отдавать долги и ни при каких условиях не паразитировать, то Галя никогда и ни о ком не говорила плохо, не осуждала действия обидевших ее и бездумно раздавала все имеющееся, не заботясь о будущем. Подводя итог содеянному, она каждый раз сообщала мне, как в очередной раз осталась ни с чем, понадеявшись на благородство и совесть других, как снова проявила мягкотелость, неприспособленность к жизни, альтруизм, больше похожий на простодушие. Итог оказывался плачевным.

 В эту нашу встречу причину своих тяжелых обстоятельств Галя искала в себе – и это было удивительно. Никто из моих подруг и никогда этого не делал. Единственной причиной, сказала Галя, было то, что и она, и ее родители жили без Бога, не просили Его помощи, а пытались все решать сами. Кратко перескажу историю ее жизни так, как услышала ее в тот день.

Родители Гали были интеллигентными и обеспеченными людьми, они занимали прочное положение, сделав хорошую по советским временам карьеру, были коммунистами, полными и убежденными безбожниками, привыкшими надеяться на свои силы, в таком же духе они воспитывали и Галю. В доме была огромная библиотека - была возможность доставать хорошие книги. Галя получила хорошее гуманитарное образование, работала научным сотрудником в музее Суворова, потом перешла в ГЭБ –экскурсоводом и там хорошо зарабатывала. Была красива, удачно вышла замуж за мягкого и доброго интеллигента, который ее очень любил, отчего, зарабатывая меньше ее, охотно занимался домашним хозяйством, детьми и всячески баловал жену. Галя была любима и счастлива, увлеченно занималась своей, интересной ей работой. Дети - Андрей и Максим, росли почти без ее участия, на попечении детского сада и школы. Галины родители жили отдельно,  оставив Гале и ее семье кооперативную квартиру. Родители мужа тоже жили отдельно. Муж, преданный Гале, полностью отошел от своей матери и почти не навещал ее. Сейчас Галя называет этот факт причиной будущего возмездия ей – посевом, давшим горькие всходы десять лет спустя. На сорок девятом году ее жизни  все поменялось. Сначала от рака и почти одновременно умерли ее родители, а потом от той же самой болезни ушел из жизни муж.

Как раз в этот, очень тяжелый период жизни мы с Галей и познакомились. Она тогда вместе с Любой работала экскурсоводом и, чтобы как-то отвлечься от личной трагедии, начала ходить в мою группу, найдя в ней для себя отдушину. Увлеклась йогой, теософией, встала на позицию большинства думающих интеллигентов доперестроечных времен, которой придерживалась и я сама: «Цель жизни – духовное самосовершенствование». Бог у нас подразумевался существующим, но никогда не упоминался явно, этого стеснялись, как стесняются безграмотности и суеверия. Религия была для нас предметом научного познания, интереса, уважения заслуживала скорее философия, а не религия, а Бог понимался как безличное, вечное, бесконечное и разумное Начало, Абсолют, творящий циклически изменяющийся Мир ради божественной игры и в соответствии с Его творческой  природой. Как и все мы, Галя вовлеклась в разные эзотерические сообщества – в астрологию, сахадж-йогу, индуизм, теософию и оккультизм. Православие и христианство было для всех нас не путем к Богу, даже не великой религией, а одним из способов самосовершенствования, который нам, почему-то, нравился меньше других и который мы знали хуже других, хотя уважали и собирали информацию о храмах, об истории религии, об обрядовой стороне данной «школы». Мы все тогда были полны гордыни, плохо понимая, что это – наша беда, а не добродетель, и даже не считали это проявлением гордыни. Мы многозначительно и серьезно рассуждали о том, что верим в неограниченность человеческого разума, в правоту самооценки и в то, что нравственным законом человека должна быть его личная совесть и убеждения, а первейшей потребностью – самоуважение и самовыражение. «Главное – не утратить чувство собственного достоинства и использовать свой разум, знания и способности для самосовершенствования себя и мира».

Галины дети по-прежнему были предоставлены своей совести – им предано служили, но не обязывая и не обременяя их долгом перед матерью. Естественно подразумевалось, что они, воспитанные в хорошей семье, не могут не поступать также. Сколько я знала Галю – она всегда была поразительной альтруисткой, не умеющей «толкаться», защищать свои права, чего-то жестко требовать от других. Ей было легче отдать, чем требовать, чем ссориться с кем-то. На этом мы с ней и поссорились, а вернее, перестали понимать друг друга. Ее рассказы о том, как ее в очередной раз облапошили с квартирой, с мебелью, с вещами и с зарплатой люди, к которым она была патологически терпима, милосердна, истории об ее принципиальном «подставлении  второй щеки» обидчику начали меня раздражать. Я выражала свой гнев на ее обидчиков и при этом оказывалась «черной» сама: я, якобы, не дорастала до ее уровня, тянула ее вниз своей отрицательностью. Это не говорилось мне явно, но это подразумевалось, я видела, что Гале тяжело в моей отрицательности. И мы перестали встречаться. Прошло пятнадцать лет.

За это время Галя задарма продала свою квартиру, мебель, потеряла работу, снова была вынуждена жить с Максимом в  квартире Андрея. Андрей нашел себе «красивую и умную» девушку Танечку с «золотыми рукам», которая околдовала его. Андрей полностью попал под ее влияние и перестал видеться с матерью. Галя отдавала им продукты, дарила свои вещи и одежду. Танечка брала, была ласкова, но ответных шагов не делала, а потом и вовсе запретила Андрею навещать мать. Потом Галю сбила машина, и она около года находилась в больнице. Ни один из сыновей не навещал ее, не помогал деньгами. К тому времени у Тани с Андреем был ребенок – мальчик-подросток, которого тоже не часто допускали к бабушке. Галю выходили ее знакомые – верующие из протестантского университета Богословия, который Галя к тому времени закончила и начала «маньячить» христианской теологией так же рьяно, как еще совсем недавно она маньячила сахадж-йогой.  Как ни странно, это ее новое увлечение христианством, постоянное цитирование Библии еще больше увело ее от реальной жизни: около года до аварии она ни с кем не говорила ни о чем, кроме Библии. И вот случилась авария - множество переломов, больница. Потом длился трехлетний суд с виновником аварии, Галин проигрыш на этом суде, полное отсутствие материального возмещения ей за лечение в больнице, за потерю работоспособности, здоровья. Сначала она пропустила установленные сроки обращения с иском (она не могла в это время передвигаться, как объясняет это Галя, а ее родные никак не проявляли себя, были еще более социально беспомощны, чем она). Потом выяснилось, что Галя не может представить в суд чеки и иные документы, подтверждающие ее материальные потери. И Галя осталась ни с чем, - без здоровья, без денег и без работы.

 Примерно в это же время Таня и ее сын, Галин внук, попадали в другую автокатастрофу, в которой погиб ее внук – 18-летний парень. Андрей начал пить. Сын Максим, неожиданно заболел тяжелым, неизлечимым заболеванием головного мозга, его поставили  на учет к психиатру. Из-за болезни Максим стал агрессивным и грубым, а с этого года  начал пить и возжелал не отдавать Гале свою пенсию, продолжая требовать от нее денег на питание и проезд. Словом, он стал вести себя точно так же, как и сын Регины – как потребитель, мучитель и эгоист, хотя и тяжело больной.

Судьба целенаправленно и жестоко выбивала из-под ног Гали все, что прежде было счастливым, стабильным и благополучным, что служило предметом для зависти ее менее удачливых подруг. Бог таким образом разрушал ее гордыню и неумение (нежелание) быть требовательной к другим, не позволяя им паразитировать. Не всякая жертва самоотдачи приятна Богу: Тот, кто распускает своих ближних, не делает их счастливыми и способными к самостоятельной жизни. И это грех не меньший, чем грех гневливости, осуждения, жестокости, повышенной требовательности к тем, кто тебя окружает.