2. 1. По следам Рождества. Слезы камня

  Слова о том, что у нее не получится, Заскребыш услышала поздно, только в четырнадцать. Зато потом эти слова часто неслись ей вслед из злых сердец в глаза, за глаза, они произносились тем, кого она считала другом за несколько часов до важного события, ради которого работала не покладая рук, кидались в спину и на расстоянии даже через много лет. Это уж потом она привыкла настолько, что точно знала: если произнесены такие слова -  овчинка выделки стоит! Единственно, что никогда не укладывалось в уме - как люди могут их произносить? А, да что там! От избытка сердца говорят уста. Ведь доброго на свете тоже немало, но для себя сделала вывод никогда не сообщать заранее о своем намерении.
Права была бабка-ведунья на сто процентов: сделаешь - только потом болтай, а лучше помалкивай, но у Заскребыша совсем не было жизненного опыта, кроме того простодушие и доверчивый характер. Ну нельзя же и в самом деле на вопрос как обстоят дела и в самом деле о них рассказывать! Она верила людям, принимала все за чистую монету, ни в ком еще не чуяла дна и поэтому часто становилась объектом толков и пересудов. Ей завидовали в том, что то она делала. Завидовали, если вдруг оставалась в покое и не совершала ничего вовсе. Требовалось много усилий, чтобы научиться ставить диагнозы людям, но еще больше равнодушия.

Ее упрекали в неблагодарности те, кто не знал благодарности сам. Однако сердце ее изначально было всему благодарно и это уже момент философский, а что такое религия или философия ей в ее советские четырнадцать лет еще неизвестно. Зато хорошенько втемяшено в голову, что Бога нет, космонавты летали и ничего там не видели.

Еще со времен кареты, Заскребыш помнила один летний день. Она услышала  постулат во дворе и поспешила домой, где в спальне уже год догнивало свой век тело ее вспыльчивой, гневной бабки. Бабка приехала к ним жить из своей деревни с обещанием следить за детьми и, конечно, Заскребышем. Ребенка забрали из садика, но бабка рассорилась с матерью по только им известной причине, собрала огромный голубой чемодан и на вопрос подбежавшего ребенка: "Куда ты, баба?" - оттолкнула ее, бросив одну во дворе, и уехала к другой дочери, за четверо суток от Канска, в поселок под Хабаровском. Девочку с тех пор оставляли одну в закрытой квартире, но это только зимой. Летом с утра до вечера предоставлен был целый двор, значит, и соседние улицы.

Не прошло и года, как бабку парализовало. Зятек второй дочери оказался крут, а потому пришлось ехать в "Золотой "втроем на один билет, оставив детей постарше на самих себя. Папка ехал без билета, все четверо суток бегал из вагон в вагон от кондукторов. Однажды мать положила уснувшего Заскребыша на верхнюю полку, но когда вошел новый пассажир, он сбросил спящего ребенка на пол. Этого перепуганный ребенок не запомнил, зато в памяти остались бесконечные туннели, остановка поезда над озером Байкал,  хабаровский деревянный лакированный трамвай, временная квартира у старушки, где на этажерке манило,  расставленное ее внучкой, множество запыленных игрушек. К игрушкам категорически нельзя было прикасаться или двигать, чтобы не порушить священное старушкино  ожидание.

Бабка сидела на старой грязной кровати и сосала кусок сала. На мать это произвело неизгладимое впечатление и пока она решала, как же следует поступать дальше, Заскребыша уложили спать с двоюродным братом, который днем был мальчишка мальчишкой, а ночью писался во сне как маленький.  В доме тетки  было тухло. Общую картину спасал мед в сотах. Кроме того у местных жителей было развлечение: каждый вечер они жгли шины. На костер собирались дети и взрослые. За костром наблюдали с сопок тигры, а среди людей у костра говорилось о том, как сладок от мороза на сопках дальневосточный виноград.

Мать не решилась забрать бабку в надежде, что та выкарабкается. Но не прошло и года, как ей снова пришлось отправиться за ней, теперь уже совсем одной. Зять не хотел терпеть в доме больную старуху, которую, кажется, поколачивал наравне со своей женой. И все же следующей зимой мать сумела привезти бабку домой. Неизвестные мужчины внесли обездвиженную негнущуюся женщину, как несли какую-нибудь неудобную в узких проемах, громоздкую мебель. Мать суетилась, благодарила, люди были осторожны с парализованной и не хотели никакой мзды за свою помощь. Это были добровольные помощники, что помогали от самого вокзала. Заскребыш во время отсутствия матери тяжело заболела и себя  ощущала где-то под потолком. Папка был испуган, не знал что делать. Он не предполагал, что дети могут умирать от тоски.

Бабка пребывала в состоянии полубреда, давила о стены фекалии, отчего вся комната отвратительно пахла, как бы не старалась отмывать ее мать. Лишь однажды бабка поразила всех. Она вдруг выползла из своей комнаты и встала в дверях, волоча свою парализованную правую сторону и глядела оттуда на потрясенных домочадцев. Отгадка вскоре нашлась. Для невестки матерью было куплено на рынке у чучмеков лекарство. Оно полностью бесцветно растворялось в воде и называлось "слезы камня". Говорилось при этом, что слезы собирают в горах. Заскребыш не представляла себе горных камней, хотя высоких холмов в их местности было предостаточно, поэтому не могла понять, как гладкие голышы, какими устало канское дно, могут источать из себя эти слезы под солнцем. Но каменные слезы вместо невестки достались бабушке, которая просила пить, а на кухне оказался полный стакан воды.

Однако одноразовых каменных слез было недостаточно, денег на них не было. Бабка слегла и принялась за свое мучение. Заскребыш, услышав во дворе, что Бога нет, прибегала, чтобы поделиться этой новостью.
- "Бабка, Бога нет!"
- "Не говори так, доченька, не говори так!". И бабка протягивала к внучке и трясла свой оловянный крестик на веревочной нитке. Но Засребыш не понимала: почему бабка не живет и не умирает. Зачем и для чего нужно такое существование. Врачи объясняли, что сосуды плохие, но очень хорошее сердце. Люди другого сорта считали, что это родовое проклятие. И оно простирается только по женской линии.

Однажды мать шлепнула умирающую в сердцах по заднему месту, рассердившись на ее фекальное хулиганство. Но когда стала умирать сама, старшая дочь-медик  повторит тот же поступок за несколько часов до ее смерти, а потом всю жизнь  будет в этом раскаиваться. Наконец, в первый день ноября бабке понадобилось  увидеть любимого внука. Внук приходил из интерната только на выходные. Бабка призвала юношу, взяла за руку и произнесла: "что мое - то твое". Сразу стало возможным для нее испустить дух. Любимый внук лекарем не стал, хотя собирался быть врачом, хирургом. Однако, по странной случайности, став уже взрослым и семейным человеком он потерял пальцы правой руки на лесопилке. Травма руки ожидала и его первого сына.

Что же тогда предстояло Заскребышу?
Искать Бога?       
 
Как умирала бабка Заскребыш не видела, ни о чем таком не думала: например, о чем думает и что чувствует сейчас человек, желавший то ли любви, то ли уважения и заботы, может, послушания. Непримиримая  женщина, испившая меру человеческой немочи, познавшая одиночество старческого бессилия, а потому полностью безразличная теперь к унижавшему ее достоинство, телу, которое торжественно  занимало внимание всех присутствующих и центральную комнату домовиной наискосок. Все в доме тоже стало торжественным, приходили соседки, дальние родственники, голосила время от времени в вечери  мать. Детей соберут в одной комнате. Они спрячутся под одеялом и будут бояться, но все-таки слушать "в черном, черном углу...". Страшно от присказки, от того - а вдруг бабка встанет? А еще от того, как нежданно-негаданно к людям приходит смерть. И что это такое: то ли страх и ужас душевный, то - ли долгожданное облегчение для усталых, отмученных тел.
   
Но Заскребыш домой не спешила. Возвращаясь из школы, где училась во вторую смену начальных классов, она смотрела как падают под фонарями снежинки, на  свет окон красного кирпичного дома, на крыше которого неоном светилась надпись о том, что отсюда начинается район текстильщиков. Спокойные, пышные хлопья, долгожданного в этом году, снега. Здесь неподалеку была-будет самая настоящая арка. Новая не лучше прежней. Зачем ставят арки Заскребыш не знала. Как не понимала зачем нужно рушить старое, чтобы строить порушенное старое. Она подставляла ладошки в двойных парах варежек и ловила поток,  непрестанно льющийся с неба, где царит чистота и льется на землю неожиданный, необыкновенной красоты,  мягкий  сказочный снегопад.