Последний эшелон

     Одна из самых мрачных и кровавых страниц
в истории германского фашизма и нацистского
аппарата насилия - это обращение гитлеровцев
с военнопленными. Здесь уже само слово
"обращение" кажется просто неуместным. Речь
идет о поголовном уничтожении взятых в плен
бойцов и командиров Советской Армии - пленных
расстреливали, подвергнув многих из них пыткам,
морили в "рабочих лагерях", то есть также умерщвляли,
но уже с помощью непосильного труда, побоев,
голода и свирепствовавших во всех "кацет" эпидемий.

                Д.Мельников, Л.Черная.
               Империя смерти. Аппарат насилия
               в нацистской Германии 1933-1945.


     Лагерный режим, установленный для советских
военнопленных, является грубейшим и возмутительным
нарушением самых элементарных требований,
предъявляемых в отношении содержания военнопленных
международным правом, и в частности Гаагской
конвенцией 1907 г., признанной как Советским Союзом,
так и Германией.

                "Известия",
                26 ноября 1941 г.


     По подсчетам советских историков... немецко-
фашистские захватчики лишь на оккупированной
территории СССР уничтожили 3,9 млн советских
военнопленных.

                Великая Отечественная война.
               1941-1945. Энциклопедия. М., 1985.




     Везет же мне, право, на встречи с интересными людьми! То во время командировки в Волгоград, живя в одном номере гостиницы с последним живым участником боев на территории завода "Красный Октябрь", услышал от него, бывшего рядового, много интересного, чего не встретишь ни в одной книге об этом периоде войны. То в одной глухой деревушке, затерявшейся в приуральской тайге, услышал необычный рассказ древнего старика-старовера о том, что сотню-другую лет назад в Мордовских лесах водились огромные звери, которые, по его описанию, более всего походили на мамонтов.
     Я был подростком, когда к нам приехал из глухой деревни дальний родственник, рассказавший, как он попал в немецкий плен. Их часть отступала, и придурковатый или окончательно растерявшийся командир оставил его в лесу прикрывать отход части. А через пару часов он увидел цепь немцев с автоматами и овчарками. родич "прикрывать отход" не стал, но своим присутствием задержал врага примерно на полчаса - те окружили его и долго хохотали, тыча в него пальцами и рассматривая "воина", ноги которого были укрыты грязными обмотками, а подошвы ботинок подвязаны веревками.
     Приятель, с которым мне довелось учиться сначала в институте, а позднее и в аспирантуре, рассказал о "снежном человеке", обитавшем в диких лесах Архангельской области...
     И вот новая встреча с пожилым человеком, участником войны, которая обогатила меня новыми интересными сведениями из истории родной страны.
     По заданию редакции я выехал в одно из отдаленных сёл N-ской области. Взяв интервью у нужного мне человека, я подошел к остановке автобуса, сел на скамейку и стал ждать.
     Автобуса всё не было, хотя, судя по расписанию, он должен быть давно здесь. Я уже начал нервничать, когда услышал голос, обращенный ко мне:
     - Гражданин, эй!
     Я обернулся: из окна дома, стоящего сразу за навесом остановки, высунулся пожилой мужчина. Он смотрел в мою сторону и махал рукой, подзывая к себе.
     Я встал и подошел, вопросительно глядя на него.
     - Ты, мил человек, напрасно ждешь автобус, - проговорил он.
     - Почему? - искренне удивился я.
     - Так у Митькиного автобуса кардан полетел, - объяснил он. - Так что пока не отремонтирует, автобуса не будет.
     - А это надолго?
     - Дня два-три, не меньше.
     Я растерялся: до города более сорока километров, а тут еще дождь собирается.
     - Заходи в дом, чего тебе на улице куковать? - пригласил мужчина. - Тебя как зовут-то?
     - Валерий, - ответил я.
     - А меня Семен Данилыч, - представился он. - Давай заходи, не стесняйся. Не сидеть же тебе на улице, пока там Митька не расстарается. Заходи, я один живу.
     "Черт, - выругался я про себя. - Вот уж, если не повезет, то хоть застрелись! Не идти же пешком... Придется, видимо, переночевать здесь".
     С этой мыслью я зашел в избу Семена Даниловича. Поздоровавшись, я снял шляпу и растерянно стоял у двери.
     - Да ты не смущайся, проходи. Не ты первый, не ты последний, кто остается у меня ночевать. Автобус-то у Митьки - рухлядь, ломается едва ли не ежедневно Есть хочешь? Садись за стол, сейчас обедать будем...
     - Я заплачу, - начал было я, но он отмахнулся:
     - Брось, у меня не ресторан, изысков нет. А мне все веселей в компании, чем жить бобылем.
     - А что случилось? Почему вы одни? А родные где? - поинтересовался я.
     - Была жена, да во время оккупации сгинула...
     Хозяин начал расставлять на столе тарелки, достал из подпола солёные огурцы и грибы, вынул из печи горшок с картошкой...
     - Ещё горячая, - сказал он. Печь-то недавно топил.
     Глядя на эти разносолы, я предложил:
     - Может быть, я в магазин сбегаю?
     - Зачем? - удивился он. - У меня для такого случая все есть. Одному-то выпивать несподручно, ну, а если гость в доме, так уж сам бог велел.
     Выпив по рюмке крепчайшего самогона и слегка закусив, я, просто для того, чтобы завязать разговор, спросил, указывая на награды на его пиджаке:
     - Воевали?
     - Это трудовые, после войны получены. А военных нет, - ответил он.
     - А что так? По возрасту вы должны были подлежать призыву.
     - Бронь у меня была. Я ведь классным машинистом на паровозе был, гонял товарные эшелоны в Германию.
     - Это перед войной? - уточнил я.
     - Да, - подтвердил он. - Чего только не возили туда. Да и оттоль многое везли, в основном машины, станки...
     - Мы выпили еще по стопке и стало заметно, что самогон начал действовать на старика - по крайней мере, он стал более разговорчив. А узнав, что я - журналист, оживленно сказал:
     - А ты бы вот взял и написал, что со мной приключилось во время войны.
     - Так вы расскажите, - ответил я, полагая, что он начнет рассказывать типичную историю, которая могла случиться с тысячами фронтовиков и описана во многих книгах, очерках и фильмах. Но то, что я услышал, было ново для меня, и я постарался запомнить ее, чтобы впоследствии предложить эту тему редактору.
     - Так вот, - начал свой длинный рассказ Семен Данилович. - Помощником у меня был Витька Хромов - толковый парень. Мы с ним за шесть лет в паровозной будке словно породнились - друг друга понимали без слов.
     Он помолчал, видимо, переживая прошлые дни, а потом продолжил:
     - Да, везли мы марганцевую руду в эту самую Германию.Дело было часа в четыре ночи - в это время в июне уже светло. До границы оставалось километров сорок, не больше. И вдруг Витька кричит мне с тендера: "Глянь-ка, Данилыч, чего это? И лопатой в небо тычет. Я и задрал башку вверх. Николи я не забуду этого: небо почернело от самолетов и все в нашу сторону летят. Сколько их было, и сосчитать невозможно.
     Один из них спустился и пролетел прямо над нами, только крыльями помахал, вроде как поприветствовал. И я, дурень, рукой ему помахал - все в порядке, мол, у нас, не волнуйся.
     А Витька снова ко мне:
     - Чегой-то это, а?
     Откуда я мог знать? Вспомнил, как наши с немцами недавно в Бресте парад проводили, я Витьке и ляпни:
     - Дак опять, небойсь, учения проводят.
     - Ни хрена себе силища! - воскликнул Витька.
     - Ты меньше галок лови, - осадил я его. - Уголь в топку кто за тебя будет подбрасывать?
     Он успел лопат пять в топку-то бросить, как слышим: загрохотал позади нас так, что и паровоз стало слегка потряхивать.
     Витька вытаращил глаза, на меня смотрит, а я - на него, понять ничего не можем.
     - Бомбят никак? - спросил Витька.
     А что я ему скажу, сам ничего не понимаю. Доехали до самой границы, все, как положено, пропустили нас наши. А тут и немецкие погранцы - по-русски балакают, улыбаются. А мы понять не можем - чего это они так радуются? Никак праздник у них какой?..
     Тут один из ихних пограничников в будку залез, командует: поехали, мол, нашим заводам ваша руда нужна - танки делать.
     А нам что: сказано ехать, так чего же медлить? Поехали...
     Как и ране, привезли руду на завод ихний, ждем, когда разгрузят и какой наряд дальше будет? А немец-пограничник, что с нами в будке-то был, говорит: приехали, обратного пути не будет.
     - Как это не будет? - удивился я, а сам выглядываю, ищу кого из нашего торпредства, которые нам путевку дают. А там нет никого.
     Витька и спроси немца:
     - А нам-то что делать? Чего здесь болтаться, домой надо возвертаться,
семьи у нас...
     А тот зубы скалит:
     - Капут вам всем, война началась.
     - Какая война? - поразились мы с Витькой. - Ты чего буровишь, немецкая твоя рожа?
     Немец и двинул Витьке прикладом винтовки по губам. У того аж зубы повылетали и кровь из разбитых губ потекла.
     Тут-то мы и поняли, что не шутил он, а те самолеты, что мы видели, летели наших бомбить.
     Семен Данилович помолчал, потом налил себе самогона в стопку и также молча выпил. Потом продолжил:
     - Вскоре подошел еще один солдат и нас повели в какое-то здание и там закрыли в комнату без окон.
     - Мы чо, в плен попали? - прохрипел Витька разбитыми губами.
     - Видно так, - ответил я. А что тут еще скажешь?
     - Бежать бы надо, - через какое-то время прохрипел Витька.
     - Куда? - отмахнулся я от него. - Вляпались мы с тобой по самое некуда. Так что сиди и не кукарекай. Там видно будет.
     Воды нам принесли, кое-чего поесть. А спать на голом полу пришлось. Да это не беда.
     А утром куда-то повели. Шли недолго - по одной из улиц вели огромную колонну наших военнопленных.  Наши конвоиры коротко поговорили с кем-то из сопровождающих, нас и втолкнули в общую толпу.
     Мы с Витькой договорились держаться рядом. Нас, одетых в гражданское, спросили, кто, мол, такие? Мы рассказали... Потом я спросил идущего справа пленного:
     - Это как вас угораздило в плен попасть?
     Тот злобно ответил:
     - А как надо было? У нас был приказ начальника Генерального штаба Жукова: быть в боевой готовности, но на провокации не поддаваться, огня не открывать Вот мы и выполнили этот приказ.
     - Зачем боевая готовность, если отвечать нельзя? - поинтересовался Витька.
     - А ты поди спроси у этих долбоё-ов, которые такой приказ отдали, - огрызнулся солдат. - Вот так и взяли нас, как идиотов, с оружием в руках.
      
     Минуты две или три Семен Данилович не вымолвил ни слова, а потом снова наполнил стопки и произнес:
     - Вот так я и попал в неметчину. И до того был там с составами, а в плену задержался на пять с лишним лет. Вот когда мы шли колонной-то, на ночь нас остановили в поле под открытым небом. Сбили в кучу, немцы вокруг с автоматами. Собаки опять же... Давай-ка выпьем, а то что-то в горле першит.
     Выпив и закусив, он продолжил:
     - Да. Лежим мы на земле голодные, пить охота, спасу нет, а ничего не дают. Так веришь или нет, от голодухи всю траву в поле съели, да еще и корни повыкапывали и тоже съели. До ветру не сбегаешь, так что где сидишь, тут и опростаешься. Вонища!..
     - А бежать не пытались?
     - Несколько человек попробовали было, но немцы за ними не кинулись даже - спустили собак. А те свое дело туго знают. Только и слышали отчаянные крики сбежавших... После-то уж никто и не пытался - куда там!
     А утром подняли нас и погнали дальше. Многие остались в поле - кто был ранен или обессилели настолько, что идти не могли. Пристрелили их. Идем, значит, куда-то к склону солнца, а конвойные подальше от нас держатся - вонь от нас, как при газовой атаке. Нос воротят и на нас, словно на свиней, поглядывают. Только и слышно было от них: швайн да швайн - свиньи, стало быть, по-ихнему.
     В конце концов привели нас в какой-то концлагерь. Ну, там хоть, по крайней мере, крыша была и сортир на улице. Кормить понемногу стали.
     При переписи, узнав, что мы с Витькой паровозники, нас как-то выделили и на общие работы в первый день не послали. Вызвал меня какой-то ихний начальник, спрашивает:
     - Паровоз хорошо знаешь?
     - Дак, почитай восемь лет на них езжу. Всяких перевидал.
     - Ну да, - кивнул он головой. - Иначе тебя на международные перевозки не поставили бы. Ладно, иди, я найду тебе работу по специальности.
     - Так и мой помощник здесь, говорю ему про Витьку.
     - Хорошо, - ответил он и записал Витькины данные в какую-то бумагу.
     Семен Данилович встал, закурил и подошел к раскрытому окну, пуская на улицу дым. А потом вернулся за стол и продолжил:
     - Вот в книжках пишут, как издевались над нашими пленными, как они там умирали от голода, болезней, как над ними проводили страшные медицинские опыты, даже кожу сдирали.
     - А разве это не так? - удивился я. - О том пишут и те, кто побывал в их концлагерях и выжил. 
     - Всё так, да не так, - после небольшой паузы проговорил хозяин. - А ведь немцы далеко не дураки, задарма никого кормить не станут. Специалисты и им были нужны. Они всех переписывали и нужных им людей направляли на работы на заводы, фабрики, аэродромы...
     - Да, я читал, что, например, на острове Рюген, где немцы создавали сверхоружие, работали тысячи рабочих и инженеров из числа пленных. Да и на заводах Шкода в Чехии, где делали и ремонтировали танки, тоже было много наших.
     - Вот ты и сообрази: зачем им нужны были люди, которые не приносили пользы?
     - Что, людей без специальности убивали и сжигали в печах?
     - Зачем? Они работали в каменоломнях, добывая бутовый камень, на цементных заводах, на разгрузке... А вот от тех, кто был не способен работать, действительно избавлялись.
     Хозяин снова помолчал, а потом спросил:
     - Ты вот обрати внимание, кого из женщин угоняли в Германию?
     Я пожал плечами:
     - Понятное дело, старых не брали - зачем они им?
     - Вот-вот. И угоняли большей частью из деревень. И знаешь почему?
     Я снова пожал плечами.
     - А потому, что им нужны были доярки, няньки для детей, помощницы по хозяйству. Я же собственными глазами видел, как приезжали на повозках ихние крестьяне, договаривались с начальством лагеря и отбирали приглянувшихся им молодых женщин, да и мужчин тоже - в крестьянском деле много тяжелой работы.
     - И что, их просто так отпускали? - удивился я.
     - Под расписку, понятное дело. И жили они в ихних семьях, нормально жили, конечно, и работали честно.
     - Я где-то читал, что некоторые наши девушки повыходили замуж за немцев и остались там после войны, - вспомнил я.
     - Да и мужики женились на немках, у которых мужей-то поубивало на войне, - поддержал меня Семен Данилович.
     - А в армию Власова многие шли? - спросил я.
     - Чего не знаю, того не знаю, - ответил хозяин. - Нас-то с Витькой быстренько отправили работать на паровозе. Мы перегоняли грузовые составы внутри Германии. Само собой, в Россию нас не направляли - мало ли что. Условия жизни были вполне нормальные, как говорят, и сыты, и нос в табаке...
     Я обратил внимание, как рассказчик напрягся, когда я упомянул генерала Власова. Поэтому не стал расспрашивать далее, предоставив ему право говорить только то, о чем он сам хочет рассказать.
     Вскоре Семен Данилович заключил:
     - Поздно уже. Ты, парень, ложись на диванчик. Постеля чистая, стираная.
     - Сами стираете? - спросил я.
     - Да нет, - усмехнулся он. - Нашим бабкам помогаю то огород вскопать, то что-то подремонтировать. Вот они и взяли надо мной шефство. И молоком снабжают, и сметанкой балуют, бельё опять же...
    
     Мне, возможно, приснилось, что хозяин, спавший в той же комнате на кровати, во сне ворочался и вздыхал. Не знаю, врать не стану. Но в бревенчатой избе, на свежем деревенском воздухе, я спал, как убитый.
     Проснулся я от легкого стука в окно и тихого окрика:
     - Сёмушка, отвори-ка окошко!
     Потрескивали дрова в печи, что-то шипело и пахло чем-то вкусным и необычным.
     Заметив, что я открыл глаза, Семен Данилович весело проговорил:
     - Вставай, соня! Завтрак готов. Как спалось?
     - Как в раю, - ответил я, потягиваясь. - Кажется, никогда так сладко и спокойно не спал.
     - Да, это тебе не бетонный короб и газы от машин, коими вы дышите в городе, - засмеялся он. - Умывайся из рукомойника и за стол...
     На столе стояла сковорода с жареной картошкой с грибами и луком и кринка парного молока.
     - Наворачивай, не стесняйся, - просто предложил хозяин. - У нас здесь всё своё, без консервантов. И молочко парное пей - Власьевна только что принесла после утренней дойки.
     - Очень вкусно, - похвалил я Семена Даниловича. - Сто лет такого не ел.
     - Ты отдыхай, - сказал он, когда мы позавтракали. - А мне Власьевне надо сена накосить для коровы.
     - Можно я помогу вам? - спросил я.
     - Так ты же наверняка не косил никогда, - усмехнулся он. - Какой из тебя косарь?
     - Чем-то я все-таки могу помочь? А сидеть так, без дела, как-то не приучен, - настаивал я.
     - Ну, коли так, пошли, - согласился он.
     Делянка, на которой нам предстояло косить, располагалась примерно в километре от деревни.
     - Обычно траву-то косят с раннего утра, - рассказывал Семен Данилович. - Ну, да ничего, и так ладно будет. Роса-то уже сошла...
     - А мне что делать? - спросил я.
     - Будешь скошенную траву ворошить - раскладывать ее ровным слоем, а как сверху она подсохнет, переворачивать ее.
     Он дал мне длинную ошкуренную палку с раздвоенными сучками на конце.
     - Вот ей и управляйся, - пояснил он. - Ну, с богом...
     Часа через два большая часть травы на делянке была скошена и Семен Данилович объявил отдых. Прямо на стерне он разложил тряпицу, достал из сумки бутылку молока и хорошую краюху ржаного хлеба.
     - Давай, уминай, не стесняйся, - предложил он. - Обед мы с тобой заработали.
     Этот хлеб с молоком мне показался необыкновенно вкусным, о чем я и сказал Семену Даниловичу.
     - Хлеб-то мы сами печем, не доверяем городскому, - серьёзно ответил он. - Ты вот даже не знаешь, какой дух исходит, когда его вынимают из печи. Только за то, чтобы подышать им, стоит жить в деревне. А молоко топлёное в печи, с румяной корочкой да с кусочками всплывшего масла, тоже не пробовал?
     - Нет, - честно признался я. - Я же в городе родился и вырос.
     - Вот я и говорю, - ответил он, укладываясь на траву.
     Потом он прикрыл глаза и, казалось, задремал. Но вдруг, не открывая глаз, заговорил:
     - Ты вот эттось спросил о Власове. Он у немцев-то появился позже нас с Витькой. Не знаю, о чем те с ним договаривались, только стал он вербовать наших пленных в свою армию.
     - А вы сами-то видели его? - спросил я.
     - Издаля только, - ответил он. - Длинный, словно жердь, худой, в очечках круглых. Грузились его солдаты в наш эшелон - отправляли их на Запад.
     - Много к нему пленных переметнулось?
     - Дак отколь знать-то? Но поговаривали, что прямо-таки рвались к нему в очередь. Всё лучше, чем в лагере баланду хлебать.
     - Я читал, что около трехсот тысяч он собрал. И многим еще отказывал, - сказал я. - Это же несколько армий.
     - Похоже, - согласился Семен Данилович. - Они ведь из-за чего к нему ринулись - у Власова это не за колючкой сидеть, в бараке вшей кормить и баланду хлебать. Человек всегда выгоду для себя ищет. Многих нам пришлось перевозить... Вот и-за этого нам с Витькой и впаяли по шесть лет лагерей после освобождения. Вот и выходит, что попали мы из огня да в полымя. Он, Витька-то, Германию выдержал, а дома, в лагере, сгинул на лесоповале - придавило его упавшим деревом. А я, видишь, вышел, потом передовиком стал. Колхоз-то у нас богатющий был, наградами нас не обделяли.
     На третий день пребывания в гостях Семен Данилович, выглянув в окно, сказал мне:
     - Собирайся, скоро автобус придет.
     - Откуда вы знаете? - удивился я.
     - А чего тут мудрёного? Коли народ к остановке потянулся, стало быть Митька починил свой драндулет.
     Я тепло попрощался с гостеприимным хозяином и вышел на свежий воздух.
     Кое-как втиснувшись в подъехавший ПАЗик, я помахал рукой Семену Даниловичу, привычно высунувшемуся из своего окна. И все время, пока мы ползли до города, думал о том, сколько же пришлось пережить нашим отцам и дедам! И ведь не сломались, не пали духом, не отчаялись... Крепка, видимо, все-таки у нас, русских, закваска!..

                Послесловие: Родина или жизнь?

     О Великой Отечественной войне с фашистами написано так много художественной и публицистической литературы, что, кажется, невозможно найти тему, которая не была бы замечена и описана исследователями и литераторами. Исключение составляют лишь материалы, доселе хранящиеся в закрытых архивах спецслужб, а также негативная роль "выдающегося полководца", полуграмотного самодура Жукова, особенно непосредственно перед началом и в самом начале войны, когда он возглавлял Генеральный штаб и напрямую был ответственен за стремительное продвижение немцев и за огромные потери, которые мы понесли в первые месяцы войны. А именно он во многом виновен в том, что Красная Армия оказалась совершенно не готова к войне оборонительной и потому в первые же недели понесла огромные потери вооружения, горючего и личного состава - одни были убиты, а миллионы (!) солдат, офицеров и генералов оказались во вражеском плену.
     Для сегодняшнего молодого поколения я - человек из далекого прошлого, который встретил войну в трёхлетнем возрасте. И единственное, что я о ней помню - это немецкие самолеты в небе, зенитные орудия на крышах четырехэтажек, "колбасы", которые несли по дороге 17-19 летние "тети", бомбоубежище в нашем огороде, вой сирен воздушной тревоги. Помню, как заплакал, когда из черной тарелки радио Левитан трагическим голосом объявил: "Сегодня наши войска оставили город Харьков".Помню, как пришла похоронка на отца и как мать, узнав об этом, упала без сознания. Помню, как заплакал, когда нас, воспитанников детского сада привели к раненым в госпиталь читать им простенькие стихи, а я, вспомнив об убитом отце и при виде забинтованных - кто без ноги, кто без руки "дядей" - горько зарыдал. Помню, как сразу по окончании войны по дороге на рынок шпалерами стояли покалеченные бойцы с медалями на груди, просящие милостыню. Помню пленных немецких солдат, мостивших соседнюю улицу, у которых мы выменивали кусок дефицитного хлеба или вареную картошку на !заграничные безделушки" - губную гармошку, ножички, марки с конвертов с изображением свастики и  ли Гитлера. И эти воспоминания живут во мне до сих пор, не давая забыть той страшной трагедии моей страны и моих соотечественников.
     Позже, читая книги о войне, я сначала восхищался героизмом наших людей, которые, казалось, всем миром встали на защиту родины. Представлял, как тяжело было нашим солдатам в окопах, когда нередко не хватало оружия, боеприпасов и еды, и негде было согреться в лютые морозы... Представлял, каково было им, когда они месяцами не мылись и едва ли не поголовно обовшивели.
     Я до сих пор с ужасом представляю, что чувствовал мой отец, попавший в котёл со своей 2-й ударной армией, брошенной на произвол судьбы и тяжело раненый при прорыве в районе Мясного бора, где его вместе с другими однополчанами кое-как закопали в болотистую почву.
     Читая книги о войне, я представлял, как тяжело было партизанам Ковпака, Медведева, Вершинина и других, зимой или в распутицу продолжавших сражаться, хотя они прекрасно знали, что любой партизан, попавший к немцам, подлежал немедленному  и безусловному расстрелу или повешению. 
     И уже будучи взрослым, читая мемуарную и иную литературу, разговаривая с бывшими солдатами и попавшими в плен и отсидевшими в наших концлагерях после войны, я все чаще начал задавать себе вопрос "Почему?":
     - почему так много солдат попало в плен, а часть их сдалась добровольно, а не из-за сложившихся обстоятельств;
     - почему наше командование нередко бросало своих солдат в неподготовленные атаки, обрекая их на верную смерть, хотя негативный исход атак был очевиден?
     - почему все сходило с рук Жукову, который гнал солдат через минные поля
и самолично, не имея на это законного права, сдирал погоны и даже приказывал расстреливать солдат и офицеров (эту жестокость он проявил еще во времена подавления Тамбовского мятежа и на Халкин-Голе). И за что на него навешали столько наград, хотя многие его операции заканчивались "победой", которые , судя по числу потерь, следовало бы приравнять к поражению (Ржевская операция, на "невском пятачке", Берлинская операция)
     - почему Жукова считают "освободителем Москвы", когда прежний командующий Андрей Власов отогнал немцев от столицы на 100-120 км, за что и был награжден лично Сталиным орденом Ленина и возведен в следующий чин. Именно за его успехи по
успешному прорыву окруженных в районе Киева частей и за то, что он отбросил немцев от предместья Москвы, он награжден, повышен в звании и был назначен командующим 2-й ударной армии, которая УЖЕ НАХОДИЛАСЬ В БЕЗНАДЕЖНОМ ПОЛОЖЕНИИ, и фактически не получала никакой поддержки извне - армия была брошена на произвол судьбы. Чуда не произошло;
     - почему руководителей Белой армии (А.Колчак, а.Деникин, п.Краснов), яростно боровшихся с советской властью, стали чествовать едва ли не как национальных героев (А.Колчаку поставлен памятник, прах А.Деникина торжественно перенесли из Парижа на погост Даниловского монастыря, книги П.Краснова печатаются большими тиражами), а Власов, вытащивший из гитлеровских концлагерей и спасший от возможной гибели более 300 тысяч наших соотечественников, освободивший Прагу от немцев перед подходом к ней армии Конева, считается предателем;
     - почему наши храбрые солдаты колонной в десятки и сотни тысяч покорно шли в плен по собственной территории, словно послушное стадо, хотя их охраняло небольшое число охранников, а по обочине дороги были наши бескрайние леса? Почему они не бросились на охрану разом и не порвали ее на части, обретя себе свободу;
     - почему у немцев всегда хватало оружия, техники, боеприпасов, питания для солдат, хотя все это им приходилось привозить их за тысячи километров из Германии, Чехии, Италии, Испании, Франции, а у нас вечно не хватало ни оружия, ни патронов, ни нарядов, ни еды, ни обмундирования, хотя все заводы страны находились в относительной близости и ВСЕ ОНИ работали на оборону;
     - почему на фронте были случаи, когда отдельные части едва ли не в полном составе сдавались в плен, особенно когда узнавали, что против них стоят части Русской Освободительной Армии под командованием Власова.
     Господи, сколько же возникает этих "почему"! И на многие из этих вопросов у меня нет ответа.
     Цифры, свидетельствующие о числе советских военнопленных поражают воображения - мировая история не имела такого прецедента: "до конца 1941 года (за полгода! - авт.) в плен немцам сдались 3,8 миллиона красноармейцев, офицеров, политработников и генералов, а целом во время войны - около 5, 24 миллионов"*.
----------------------------------------------
     * Иоахим Гофман. Власов против Сталина.
Трагедия Русской Освободительной Армии 1944-1945.

     А сколько людей ушло на службу немцам в качестве полицаев? Этих цифр мы никогда не узнаем.
     Крепка же советская власть, если от нее бежали, как черти от ладана!
     Сколько людей было расстреляно заградотрядовцами и СМЕРШевцами? Этого нам тоже не дано знать.
     Сколько людей, покалеченных войной, калек покончило с собой в послевоенные годы? Это - тоже военные потери. Эти люди просто не вписались в мирную жизнь.
     Сколько престарелых родителей, узнавших о гибели на фронте своих сыновей и дочерей, умерло от инфарктов и инсультов, мы никогда не узнаем.
     Сколько людей, побывавших в немецких концлагерях, попало в сталинские лагеря, скончалось или было убито в них, нам тоже не дано узнать. И это тоже жертвы войны.
     Мы никогда не узнаем, сколько людей погибло или умерло от недоедания и болезней при 12-часовой работе в полуотапливаемых цехах оборонных заводов во время войны.
     Нам не дано знать какой процент от общего числа принимавших участие в боях попало в плен или было убито. Ясно одно, что этот процент не красит победителей.   
     Так что, с учетом сказанного выше, вполне можно согласиться в Виктором Астафьевым, считавшем, что эта война унесла не менее 50 миллионов наших сограждан.
     Считается, что на Руси были великие полководцы мирового уровня. Нам приводят пример доблести русских под руководством Дмитрия Донского на поле Куликовым. Но после этой "победы" хан Тохтамыш сжег Москву, а легендарный Дмитрий Донской бросил столицу на произвол судьбы и позорно сбежал в Коломну.
     В ранг святых возведен Александр Невский, который без помощи татар едва ли смог победить псов-рыцарей. Он же рвал ноздри, отрезал носы и уши и просто убивал новгородцев за то, что они отказались платить ему двойную дань.
     Мы превозносим Петра I, победившего ослабленный отряд шведов под Полтавой  после чего он не смог догнать раненого в ногу Карла и фактически попал к туркам и был выпущен от них за огромный выкуп, возвращение завоеванных ранее Азова и снесение только что построенной крепости Таганрог.
     В песне о крейсере "Варяг" (написанной, кстати, немцем, - авт.) и канонерке "Кореец" мы воспеваем доблесть наших моряков во время войны с японцами, тех "героев", которые вместо того, чтобы дать ложный сигнал о сдаче и дождаться, когда к ним приблизятся японские суда, взорвать и себя и их к чертовой матери, примитивно потопили на мелководье корабли (которые впоследствии японцы подняли и использовали как боевые единицы флота)и сдались врагу, спокойно переждав войну в плену у врага и благополучно вернулись на родину "триумфаторами"!?
     И вот первая половина ХХ века - войны с немцами, поляками финнами, фашистами... И опять страшные потери.
     Так почему же нас бьют и в хвост, и в гриву, кому только не лень?
     Отказать в храбрости нашим людям нельзя - достаточно вспомнить Бородинское сражение, две обороны Севастополя, последние войны в Афганистане, Чечне, с Грузией. И не вина наших солдат в том, что им пришлось поспешно убраться из Афганистана, а чеченцев элементарно купить.
     Безусловно, за все потери рядового состава несут прямую ответственность их командиры и командование войск, включая Верховного Главнокомандующего.
     История не донесла до нас сведений - было ли в древние времена столь массовое пленение и переход на сторону врага, как это имело место во время Великой Отечественной войны? Сражались ли наши пращуры так же храбро, как описывается, например, в "Задонщине"? Кто знает, летописи писались людьми, которые не были лишены чувство патриотизма и посему могли слегка приукрашать подвиги русских богатырей. советских с
     Однако я все-таки хочу вернуться к причинам массового пленения наших солдат во время войны с фашистами. Безусловно, значительная часть их сражались так же самоотверженно, как это описал, например, М.Шолохов в романе "Они сражались за родину". Но насколько сильно было чувство любви к отчизне было у нашего народа?
     Для того, чтобы уяснить это, я попытаюсь углубиться в историю простого труженика.
     Сколько бы не было князей и царей на Руси, народ служил для них средством  исполнения замыслов, порой вздорных и направленных исключительно на личное обогащение. И никто не спрашивал простого ратника - хочет ли он воевать, может быть, у него дома престарелые родители и семья, которые остаются без кормильца. Велено идти, и не смей отказываться! Иначе... Вернешься ли ты домой - князя или царя это не волнует.
     Полтавская битва... Именно здесь ПетрI применил заградотряды для своих войск. С позиции простого солдата это "нововведение" означало: откажешься идти в атаку - смерть от своих, пойдешь - есть шанс выжить, хотя бы и останешься увечным. Каков стимул!
     Впоследствии это петровское "нововведение" успешно использовали генерал Брусилов с Первой мировой войне, Жуков на Халкин-Голе, Сталин во время войны с фашистами...
     Такое отношение к народу, словно к скоту ("наши бабы еще нарожают!"), прослеживается едва ли не во всей истории России.
     Еще в 1801 году поэт и публицист Василий Попугаев опубликовал повесть "Негр", в которой эзоповым языком уподобил русских крестьян с американскими рабами. А до этого, в конце XVIII века Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву" прямым текстом назвал крепостных рабами. За что и был приговорен к смертной казни, замененной впоследствии ссылкой.
     Крепостного человека не считали за человека - его можно было убить, выпороть, продать, изъяв из семьи, обменять на гончую или скаковую лошадь, проиграть в карты, травить собаками или медведями, а молодых девушек насиловать и вообще делать с ним всё, что хочешь. А дури у помещиков всегда доставало. К примеру, известная помещица Варвара Петровна Тургенева, мать писателя Ивана Сергеевича, гоняла крепостных за 70 километров за кашей и каждый день наказывала крепостных плетьми.
     Крепостное право в Российской империи отменили только в 1961 году, то есть менее 150 лет назад. Но рабская психология оказалась чрезвычайно живуча - постепенного отмирания ее не наблюдалось, равно как и готовности землевладельцев отказаться от своих рабов. Напомним, что телесные наказание были отменены были отменены только в 1904 году!
     О каком чувстве собственного достоинства, уважении к личности и закону можно говорить в таком случае? Как писал известный писатель и гуманист Короленко, у крестьян "были слишком сильны воспоминания крепостного права. Он давно миновало, но несправедливые и пережившие свое время дворянские привилегии не давали заглохнуть позорной памяти рабства".
     Да и как можно было изжить из себя многовековую рабскую покорность, если, едва освободившись от одного вида рабства, россияне попали в другое, организованное Лениным, Троцким, Сталиным. Того, кто не согласится со мной, я отсылаю к крестьянам  "социалистического рая", не имевшим паспортов, которые могли выехать в соседний город лишь по специальному разрешению и работавших бесплатно - за "палочки", отметки за трудодни.
     И если при царизме простой народ просто пороли, то при социализме его расстреливали, гнали в концлагеря на самые тяжелые и бесправные работы наподобие строительства каналов, городов (например, Комсомольска), добычи золота на Колыме, заготовке леса... Как и прежде, жизнь простого труженика ничего не стоила.
     Вот я и задаюсь вопросом: почему наши солдаты в начале войны так легко сдавались в плен? Была ли у них в головах мысль о том, что он таким образом предает Родину, а в конечном счете, и своих родных? Да, многие попали в плен в силу безысходности - были ранены или контужены. Но сотни тысяч здоровых мужиков, безропотно шагавших в плен при единицах охранников, не укладывается у меня в сознании. И в таком случае я неизбежно прихожу к выводу, что в них осознание чувства Родины, необходимости ее защиты (а это означает и защиту собственного дома, собственной семьи) было вторичным. На первом же месте стояла животная жажда жизни, жажда самосохранения. Выжить любой ценой, несмотря ни на что! И в армию Власова рвались не из чувства восстановления справедливости на Родине, а потому, что там лучше - хорошо кормят, одевают, не гоняют на тяжелые работы, не издеваются... И когда вставал выбор: Родина или жизнь, пленные выбирали второе.
     Может быть я не прав. Не знаю...