Фантом

"Дорогой Эжен!

Не знаю – кому еще мне писать! В годы юности, когда ни война, ни личные драмы не омрачили еще наших жизней – мы, кажется, считались друзьями. Памятуя те счастливые дни, я решился побеспокоить тебя, избрав адресатом своего последнего письма.
Я пишу не от безысходности, как может показаться, и не от отчаяния, а лишь для того, чтобы как-то скрасить последние минуты жизни… Я, впрочем, не надеясь быть понятым и не уверен, что и ты, прочтя этот текст, поверишь в то, что смерть моя напрасна. Как бы то ни было, жалеть меня не стоит. Я испытал слишком много разочарований для того, чтобы горевать о своем уходе. Однако я все же скажу: я не виноват, Эжен! Не виноват!

PS
Господин Шмидт, по любезному позволению, которого я пищу эти строки, передаст тебе эту записку. Надеюсь, ты простишь меня за это вторжение в твою жизнь. Пускай дальнейший текст будет считаться моей исповедью.

***

Четыре года назад я и мой друг Михаэль прибыли в Вернигероде. Я планировал потратить пару дней на изучение новый геологических находок здешних мест, а мой юный спутник согласился скрасить эти дни, а заодно изучить местные красоты.
На мой взгляд, ландшафты Гарца – одни из самых живописный в Германии – очень полезны для правильного воспитания юношества. Каким-то образом рельефы земли тонко настраивают человеческий ум на романтический, или напротив приземленный лад. Я давно заметил, что люди, живущие в местах с бедным ландшафтом – в степи или среди полей – не слишком интересные собеседники; живя на плоскости, они пытаются отыскать глубину в самых примитивных и простых вещах – в социальной проблематике, политике, драмах простого народа и других бессмысленных и вульгарных вещах. Такие люди редко любят лес и совсем не понимают горы.
Михаэль, к моей радости, живо откликнулся на предложение посетить Гарц, и особенно был заинтересован восхождением на Броккен, которое я планировал. Однако уже на вокзале он заметил пеструю листовку с рекламой бродячего цирка «Альказар», который на неделю остановился в Вернигероде. По блеску его молодых глаз я понял, что поход туда – дело уже решенное.
 Вечером, войдя в номер Михаэля, я обнаружил, что он уже «при параде» и готов посетит «шапито» незамедлительно. Наскоро переодевшись, я вышел с ним из отеля, и уже через полчаса мы, миновав старые кряжистые ивы, поднимались на пригородный пустырь, озаренный крупной майской луной.
Должен заметить, что цирк был довольно неказистым. Унылыми мне показались и покосившиеся серые столбы, обмотанные выцветшими лентами, и прожелтелые, полосатые шатры, по старой ткани которых от земли расползались длинные следы черной плесени. Михаэль, казалось, ничего этого ее замечал. Купив себе безвкусной и приторной сахарной ваты, он принялся нахваливать цирк, который ему напоминал о луна–парках девства:
– Раньше я готов был проводить в них дни напролет, – говорил он, – катаясь на небезопасных аттракционах, посещать сомнительные «комнаты ужаса» или бесчисленные представления фокусников!
Стоило ему высказать эту проникнутую скрытой печалью фразу, как из дальнего шатра выскочил болезненного вида клоун, который дребезжа колокольчиком начал зычно выкрикивать:
– Знаменитое представление барона Кёстрица! Магический Фантом! Левитация, оживление неживого, исчезновение и появление предметов, а также многое другое…
– Вот тебе и фокусник, – сказал я, пытаясь изобразить улыбку.
Меня в сериоз беспокоило, что Михаэль сочтет меня унылым сухарем, так как ему явно было весело в этом подозрительном месте.
– Даниель, ты хочешь пойти на фокусника? – в голосе Михаэля звучала неприкрытая ирония. – Я бы не хотел дополнительно смущать твое душевное спокойствие!
Стараясь не замечать неприкрытого сарказма моего юного друга, я улыбнулся и купил тут же две билета на представление. Когда Михаэль поцеловал меня в щеку, я понял, что сделал это не зря.

***

Представление было более чем обычным. После ряда стандартных трюков пожилой фокусник вытащил на сцену оклеенный блестящими звездами ящик. Раскрыв его дверцы, он показал публике находящегося внутри Фантома: это была восковая фигура молодого человека с красивым, но злым лицом. Должен признать, что скульптура была довольно умелой и удачной. Под звуки Кинижского марша Фучека Фантом медленно начал двигаться, исполняла приказы «барона». Михаэль следил за представлением, как завороженный, да и я, признаться, увлекся происходящим. Более всего меня поразили манеры фокусника, который касался Фантома с явным отвращением, да и вообще выглядел, так как будто его совершенно не занимало ни собственное представление, ни успех у публики.
Поле того как Фантом поскрипывая кожной одеждой вышел из ящика я подумал, что скорее всего это не манекен, а загримированный живой человек. Словно прочитав мои мысли, Кёстриц вдруг посмотрел в зал и вскрикнул:
– Живой человек, скажите вы? Подделка? Нет, господа. Этот Фантом – не подделка. Это настоящая кукла. Я призываю любого добровольца убедиться в моей правоте, чтобы развеять ваши сомнения!
К моему удивлению Михаэль неожиданно вскочил и потянул руку, как ученик на уроке.
– Давайте поаплодируем этому смелому юноше, – сказал фокусник, убедившись, что других желающих нет, – Выходите на сцену молодой человек и скажите – нет ли у восковой фигуры ниток, за которые кто-то мог бы дергать, рычагов или иных недостойных приспособлений.
Ощупав Фантома со всем тщанием, которое даже меня заставило смутиться, Михаэль громко возвестил, что ничего подобно не нашел. Когда Кёстриц на глазах публики пронзил Фантома длинной вязальной спицей, Михаэль также подтвердил, что фигура восковая.

***

После цирка мы немного прошлись по старой улице, а затем пошли в отель. Я хорошо запомнил лицо моего юного друга в том вечер: оно было немного исхудалым, а веки его казались очень темными от усталости, но губы были пухлыми и напоминали спелые вишни, а щеки оттенял слабый румянец. Перед тем как попрощаться с Михаэлем мне захотелось его обнять, скрыв от враждебности окружающего мира, но я сдержался. Пожелав друг другу приятных снов, мы разошлись по своим комнатам.
Утром я проснулся от громкого стука в дверь. От стоящей в дверях хозяйки отеля я узнал, что Михаэля только что нашли мертвым, и полиция уже едет. Я хорошо помню, как мое лицо тогда исказила странная улика, а из глаз брызнули слезы. Я никак не мог поверить, что эта женщина говорит мне правду! Отстранив ее я молча зашел в номер на против, но какой-то мужчина схватил меня за плечи и командирским голосом велел стоять на месте.
– Простите, – снова вмешалась хозяйка, – но до прихода полиции никому лучше не входить туда.
– Как же? – спросил я непонятно кого непонятно о чем.
Истолковав слова по своему, хозяйка сказала, что нашла труп горничная, которую вызвал звонок. Позднее я узнал, что Михаэль был зарезан. Я увидел его тело через два часа. Потом меня допрашивали. Я ничего не знал и не понимал. Я чувствовал лишь, что получалась какая-то чушь: пока я спал, кто-то зарезал моего Михаэля, а потом вызвал гувернантку. Как было установлено, сам он истек кровью слишком быстро, чтобы это сделать самостоятельно. В итоге полиция установила, что это «убийство совершенное неизвестным, при помощи ножа». Меня отпустили, а убийцу так и не нашли. Я до сих пор считаю, что мог предотвратить его смерть тем или иным образом!

***

Я долго не мог отойти от пережитого. Стараясь мало общаться с окружающими, я приживал в одиночку. Прошел несколько лет, когда уже в другом городе я увидел на стене афишу того же старого цирка. Врачи, мистики и воины сходятся в том, что не стоит избегать врага, следующего по пятам. Следуя этому древнему и мудрому совету, я решил дать бой и предупредить удар наступлением. Одолеваемый тяжелыми воспоминаниями я, однако, решил посетить цирк вновь.
Опять гротескное представление барона Кёстрица: усталый старик ничуть не поменял программу. Зрелище было одновременно неприятным и завораживающим. Словно в гипнотическом трансе зрители безмолвно наблюдали болезненные движения куклы. Страх и горечь сжимали мое сердце, и ком застрял в горле. Вероятно, я ненамеренно дал волю эмоциям…
На следующее утро я спускается выпить кофе в гостинице, где тогда остановился. Видя, что все столики заняты, я подсел к молодому аккуратному юноше с газетой. Меня приятно удивили его изысканные манеры, которые при этом, резко контрастировали с экспрессивной мимикой и манерой речи. От своего соседа по столу я узнал, что «Произошло убийство!».
– Странно, что вы не слышали, должно быть не любите газет? – спросил он.
– Вы правы. Я мало интересуюсь новостями и уж тем более таким.
Я не был расположен к беседе, однако, юноша, казалось, этого не заметил:
– Думаю, что вы бы заинтересовались, ведь оно произошло в этой гостинице. Конечно же все стараются обставить так как будто ничего не произошло, но вы присмотритесь к обслуге – они-то все знают.
Действительно, поднос официанта слегка подрагивал, а мальчик поправлявший стулья был смертельно бледен.
Подробности также небезынтересны, – продолжал мой собеседник, смакуя слова, – неживое ранение в яремную вену остры предметом. А знаете, что самое странное? – он наклонился ко мне, и не дожидаясь моего ответа сказал – самое странное в том, что убийство произошло в закрытой комнате на третьем этаже. О чем это говорит?
Я не знал, как мне реагировать.
– Это говорит о том, что убийца гимнаст или альпинист!
Я побледнел, и собеседник сразу это заметил.
– Вижу, вам что-то известно, – сказал он, поднимая бровь.
Я извинился и хотел встать, но юноша полол мне руку на колено и усадил. Мне пришлось сдаться, так как идти куда-то мне было тяжело. Мои ноги стали ватными, а голова слегка начала кружиться. Все окружающие звуки стали доноситься до меня словно издалека. В глазах потемнело…

***

Очнувшись в своем номере, я обнаружил подле себя медсестру, которая мерила пульс и что-то пишущего врача.
– Все в порядке, – сказала медсестра, – давление в норме.
– Но вставать я вам пока не рекомендую, – добавил эскулап. – Вот вам рецепт, будите пить три раза в день перед едой в течении месяца. Если случай повториться – обращайтесь незамедлительно.
С этими словами он положил мне на тумбочку листок, поклонился и попрощавшись вышел. Некоторое время я лежал без движения и пытался вспомнить – что произошло. В дверь постучали. Я что-то сказал и в комнату вошел мой сегодняшний сосед по столу.
– Вам лучше? Я взял на себя смелость пригласить своего врача.
Я поблагодарил незнакомца за внимание, и хотел было встать, но тот удержал меня и с нежным насилием уложил обратно.
Я извинился за свой «припадок» и сказал, что меня, вероятно, разволновала новость об убийстве. Гость попросил разрешения закурить, и я составил ему компанию. Беседа пошла довольно оживленно. Я совершенно не заметил, как невольно начал сопоставлять случай описанный в газете с убийством Михаэля.
– Какие интересные вещи вы говорите, – вдруг сказал мой новый знакомый, – Не связано ли это как-то с цирком?
Я очень удивился такому вопросу. Заметив неловкость, юноша рассмеялся, а затем признался, что поступил несколько нечестно:
– Я вероятно должен был представиться и это бы, возможно что-то изменило. Меня зовут Фриц Дикс и я репортер местной газеты. Не подумайте, что я хотел как-то обмануть или воспользоваться вашим положением.
– Да, новость неожиданная, – только и смог сказать я.
Сердиться на Фрица была бесполезно, да и глупо. Пожав ему руку, я тоже представился. Признаться меня и самого заинтересовало его предположение. Загадка смерти Михаэля не давала мне покоя все это время. Чтобы выяснить каковы факты молодой репортер решил отправиться в редакцию и просить секретаршу подготовить подборку убийств за последние пять лет.
Мы договорились с Фрицем, что он будет держать меня в курсе. И действительно, вскоре сделав ряд звонков и получив несколько телеграмм Фриц пришел ко мне с уверенностью в том, что куда бы не приехал цирк, везде происходят похожие убийства…

***

Не откладывая дела в долгий ящик, мы оба отправились в цирк, который еще находился в городе и уже скоро завели разговор с его колоритным директором, который именовал себя «доктором Мариусом Шиканедером». Это был довольно грузный мрачного вида мужчина с тяжелым взглядом и довольно гротескными черными усами разной длины. Закурив толстую сигару, он без особого интереса принялся слушать Фрица. Талант внушать людям расположение у этого парня был явно. Не прошло и пяти минут, как мы получили позволения Шиканедера провести расследование, так как об убийствах он якобы не знал.
Около трех часов мы опрашивали всех циркачей. Многие из них были довольно приветливы, но большинство восприняло нас враждебно. Очарование Фрица было очень полезным, но два три клоуна оказались совершенно не подвержены его чарам.
Как я понял из этих бесед, почти все согласны с тем, что убийца – директор. Укротительница тигров подозревала психически–неуравновешенного акробата и бывшего танцора балета Ежи Потоцкого, а сам он считал, что убийца это не человек, а злобная укротительница, которые ненавидит всех, кто отказывается с ней переспать и покушалась даже на его жизнь. Один клоун предположил, также, что убийцей может быть чахлый барон Кёстриц, который явно вел обособленный образ жизни и не слишком «влился в дружную цирковую семью».
Фриц сказал, что отправится в Бремен, чтобы узнать о Еже побольше, а я тем временем остался в цирке, чтобы, с негласного разрешения директора, следить за акробатом.
Своими подозрениями я поделился с бароном Кёстрицем, который оказался настоящим обедневшим дворянином и довольно чутким человеком. Я не смог утаить от него и о постигшем меня несчастии. Барон, который и без того был вечно печален и понур, отреагировал живейшим сочувствием. «Смерть всегда отнимает у нас самых дорогих, а самых достойных уводит во цвете», – сказал он, мою трагедию приняв как собственную.
Барон считал, что полицейские не найдя улик могут спугнуть преступника своим вниманием. «Помяните мое слово, – говорил он, – от этих недоумков больше вреда, чем пользы. Таким людям лишь бы привлечь кого-нибудь к ответу, а уж кого и к какому – им нет дела».
Напоследок Кёстриц сказал, что также будет внимательно «приглядывать» за акробатом. Любопытно, но вечером того же дня ко мне подошел и сам Потоцки, который попросил быть «аккуратным в обществе барона».
– Барон странный человек! – сказал он с деланной таинственностью. – Я думаю, что его совесть не совсем чиста.
На мой вопрос, с чего он так решил – Ежи многозначительно приобняв меня шепнул:
– Его что-то гложет. Когда Кёстриц забывается – он словно светится доброй улыбкой. Не верьте этому – это притворство! Лишь стоит ему опомниться, как печаль вновь ложится на его чело. – Сделав многозначительную паузу и явно довольный своей фразой, поляк продолжил. – Он убийца, дорогой мой, подлинный убийца! Я слышал, что он даже прикончил своего собственного сыны!
Отпустив, наконец, моё плече, Ежи скрылся во мраке своего шатра. После этого странного эпизода я вспомнив желание Фрица самому во всем разобраться, не стал сообщать никому своих догадок и просто пошел спать.
На следующее утро я получил телеграмму от репортера, в которой тот просил меня приехать в Бремен. Должен признать, это меня очень удивило, так как никаких объяснений в сообщении не давалось. Я решил перепоручить свою слежку Кёстрицу, но придя в цирк, узнал, что барон неожиданно исчез. Шиканедер в негодовании заявил, что если до середины дня тот не найдется, цирк будет вынужден уехать без него.
– Наверняка в бар пошел пьянствовать, – загоготал мерзкого вида клоун, в котором я узнал зазывалу на представления барона.

***

В Бремене Фриц сообщил мне, что случилось новое убийство. В этот раз цирка рядом не было. Я было решил, что это совсем другое не связанное убийство и не понял, зачем было вызывать меня издалека, но Фриц настаивал на своем. Он решил, отправился на место убийства, чтобы расследовать дело лично и попросил меня остаться в его бременском номере пока он не вернется и следить за его корреспонденцией. Эта довольно странная просьба меня немало удивила, но я не стал спорить. Вообще поведение Фриц мне показалось довольно сомнительным. Он необычайно много шутил, хотя и было видно, что он совсем не весел. Я решил, что ему известно что-то, что он по каким-то причинам не хотел бы мне называть до поры.
Не делая акценты на своих догадках, я согласился на просьбу Фрица и даже поехал его проводить, так как у вокзала находится, известны мне книжный, в который я давно хотел зайти.
Выйдя из книжного, я неожиданно столкнулся с бароном Кёстрицем! Тот явно не ожидал увидеть меня, да и я, признаться, был немало удивлен. Кёстриц пустился в объяснения (хотя я их и не просил), утверждая, что лечил сердце, и что ушел из цирка из–за приступа. У меня не возникла никакого сомнения в том, что он лжет.
– Где же вы теперь работаете? – решил спросить я.
– Да, что там… Вышел на пенсию, – криво улыбнувшись, пробормотал барон.
 После вопроса о том, где же он живет, Кёстриц вовсе сменил тему. Я также заметил, что во время всей короткой беседы он до бестактности часто смотрел на часы. Вид у него был измученный и лицо выглядело исхудалым. Я предложил Кёстрицу отужинать где-нибудь, но старик отказался и спешно попрощавшись, спешно зашагал в переулки.
Столь странное поведение барона вынудило меня проследить за ним.
Я старался быть как можно незаметнее, хотя это и не требовалось: Кёстриц ни разу не оглянулся. Пройдя довольно быстрым шагом до окраины, Кёстриц наконец сбавил шаг и вскоре скрылся в невысоком старом доме. Им оказалась гостиница «Гросс Грюнау». Меня посетила мысль тайно снять в ней номер и если бы не мое обещание Фрицу, отслеживать его корреспонденцию, я бы сразу так и поступил. Весь вечер я думал над тем, зачем мне врал барон и даже написал об этом Фрицу.

***

Проснувшись рано утром, я тот час отправился в «Гросс Грюнау». На рецепции находилась милая, но не слишком умная на вид девушка в аккуратной белой блузке. Я спросил у нее: в каком номере остановился мой друг барон Кёстриц. Девушка сначала меня не поняла, и лишь, когда я подробно описал внешность барона, назвала мне его номер. К счастью, как я уже заметил, девушка была недалекой: едва сообщив мне самое главное, она заглянула в свою амбарную книгу и вскрикнула:
– Позвольте, но это не господин Кёстриц!
– Что? – спросил я.
– Господин, которого вы описали, зарегистрировался, как Хенрих Щюц из Бадена.
Это вновь показалось мне странным.
Отправив Фрицу телеграмму, я попросил в своем старом отеле переправить мои вещи в «Гросс Грюнау», куда велел отсылать и всю корреспонденцию. В середине дня, я тайно въехал в номер на этаже Кёстрица.
С самого начала я решает проникнуть к барону в номер. Наши комнаты были соседними, а балконная дверь Кёстрица не была заперта, но предпринимать слишком отчаянные уловки мне казалось глупым. Изучив безалаберность обслуги, я легко выкрал запасной ключ от номера барона и вскоре проник внутрь.
В окно ярко светила луна, но я все же зажег приготовленный фонарь. Комната циркача была примечательной: на столе возле внушительной стопки книг  и портрета какого-то юноши, стояла заключенная в банку иссохшая голова, которая отсчитывает «тик–так, тик–так, пять часовэчэра, тик–так…», в углу у ширм с афишами был развешан концертный фрак, а на полу лежал оклеенный звездами цирковой кофр. Мне стало любопытно, и я раскрыл его створки.
Моему взору предстала кукла – молодой человек в обтягивающем трико из черной кожи. Дотронувшись до груди куклы, я заметил, что рельеф мышц и ребер сделан также хорошо, как и черты его мрачного воскового лица. Пугающий натурализм куклы был особенно неприятен в сочетании с холодностью Фантома, который все больше напоминал мне заскорузлый труп. С ужасом я заметил сходство лиц куклы и юноши с фотографии, что стояла на столе.
Решив внимательнее рассмотреть бледное лицо Фантома, я наклонился и будто бы уловил неприятный запах засохшей старой крови исходившей от куклы. Я дотронулся до ее лица и ощутил омерзение: лицо было маслянистым как свеча, но более плотным, жестким и холодным. Рассматривая ресницы Фантома, я обнаружил, что они наклеены довольно грубо, что выдавало небрежный ремонт. Приблизив свое лицо почти вплотную, к кукле, я вдруг увидел, как та раскрыла свои мутные глаза.
В ужасе я отшатнулся и споткнувшись, повалился в стоявшие за моей спиной вольтеровы кресла. Желтоватые стекляшки со слабым скрипом повернулись и невидящий взгляд Фантома устремляются прямо на меня. Я было решил, что случайно задел какой-то скрытый механизм, но тут манекен медленно (как и тогда в цирке), начинал двигаться. Ужас сковал меня. Я не мог объяснить того, что видел.
Фигура медленно поднялась, взяла со стола бритву и начала движение в моем направлении с чудовищным скрежетом. От этого звука у меня заломило виски.
– Кёстриц! – закричал я. – Кёстриц прекратите это!
 Я догадался, что старый фокусник контролирует Фантома. Он, вероятно, решил насмеяться надо мной, напугав до смерти…
– Прекратите! Где вы?
Я начал искать фокусника глазами и понял, что тот скрылся за ширмами. Как глупо было с моей стороны не убедиться в том, что комната пуста с самого начала!
– Кёстриц! – взмолился я, когда фантом был уже близок.
Не выдержав моей мольбы, барон вышел на свет. Его лицо было бледним и полубезумным, а руки дрожали. Фантом начал медленно наклоняться, не прекращая издавать неприятное лязганье, которое смеиваясь со скрипами его кожаной одежды, вызывали мощную зубную боль. Я схватил куклу за руку, но понял, что наши силы не равны. Хотя фигура и двигалась медленно, но Сила ее была неописуемой. Видя, как фигура сшибает стулья на своем пути, я понял, что это вовсе не воск, а твердый пластик.
Я оказался загнан в угол. Фантом поднес бритву к моему горлу. Вдруг резким движением Кёстриц неожиданно схватил куклу за плечи. Развернувшись, та ранила барона в плечо. Опомнившись, я с силой, толкнул Фантома в проем раскрытого балкона, перевалившись через низкие балконные перила, кукла с шумом вывалилась на каменную мостовую. Выбежав на балкон, я обнаружил мерзко извивающиеся куски разбитой твари. Кёстриц издал глухой протяжный звук, и конвульсии куклы прекратились.
Когда я вернулся в комнату, барон уже был мертв, а рядом с его телом густо растекалось большое темно-вишневое пятно.

***

 Я заметил, что из кармана халата Кёстрица торчит толстая тетрадь. Я нашел в ней несколько подшитых сложенных пергаментов из какого-то каббалистического манускрипта. Не разобрав в них почти ни слова, я обратился к тексту самой тетради. Ясные крупные буквы, которыми она начиналась, постепенно сменялись кривым и нервическим почерком.
В своем дневнике, которым оказалась тетрадь, Кёстриц подробно описывал обряд, который несколько лет назад он провел в Тевтобургском лесу: «Я считал несправедливым то, что Бог забрал моего сына, в столь юном и прекрасном возрасте. Но, как говорит Витгенштейн, мы должны молчать про то, о чем не можем говорить… «Знающий Алхимик в силах изловить Душу и заключить в некий Сосуд [или в предмет]», – сообщает Аризаль. Но внутри этого манекена оказалась не душа Ханса. «Проклятая душа иного нечестивца, однако, [обладая определенной силой] порой, имеет над cим предметом [своего рода власть, подобную той], что при жизни имела над своим собственным телом». Я проиграл. Фантом исполнял мои желания, но при этом самовольно совершал кровавые убийства, в то время когда воля моя им не владела».
Из текста Кёстрица я понял, что он был вынужден присматривать за Фантомом, стараясь предотвращать убийства, но стоило ему отвернуться или заснуть, как кукла выходила на охоту. Никакие замки не могли сдержать ее. В своем путанном пространном тексте барон писал, что хранил Фантома как можно дальше от людей и лишь в этот, последний раз решился держать его в собственной комнате подле своей кровати…
Когда я уже заканчивал чтение, яркая вспышка света прервала меня. Дверь упала с петель и в номер вошел Фриц, а за ним двое полицейских. Заметив мертвого Кёстрица, они тут же скрутили меня. Я пытался объясниться, толковал, что кукла могла действовать, лишь пока был жив ее создатель: черпая из него силы. Но к моему ужасу Фриц заявил, что во всех убийствах виновен я.
Я онемел от его слов. Как он мог так ошибиться?
Я кричал: «это не я! Как ты не понимаешь?», но он не хотел меня слушать. «Лишь свободная душа могла вырвать дух злодея! – вопил я в панике. – Прочти дневники!»

***

Когда полицейские под руки выводили меня из номера Кёстрица, я заметил, что Фриц забрал его дневник с собой, но на суде он отрицал это, уверяя, что дневник барона – моя фантазия. О, Эжен, если бы ты видел его лицо в тот момент! Это было лицо Сатаны! Я теперь убежден, что вся эта история – его злая шутка. Когда меня перевозили в тюрьму для смертников, из зарешеченного окошка я снова видел цирковые фургончики, удаляющиеся за горизонт. Только тогда я заметил, что на эмблеме «Альказара» изображен ликующий Диавол".

Бремен, 2006 - Москва, 2015