Наследие А. Вельского 41

- Вы не ответили, - напомнила она, когда короткая дуэль взглядов прекратилась.
- Ответил – не знаю.
- Срок, который отмерен Вам и Вашей Верочке не будет долгим. Может быть, неделя.
- И мы умрем…
- Да. Но сначала умрет ваша душа, а потом, через какое-то время и тело. Она отстанет от души, может быть, на месяц, может быть на полгода. Но в нем уже не будет вас. Если Вы предпочитаете жизнью считать второе, то тогда больше… Что Вы выбираете?
- Подождите, - я поднял руку, требуя объяснений, - что значит, что в теле не будет меня? А что же будет?
- Некое существо, оболочкой очень похожее на Вас, но способное к убийству, ненависти, совокуплению, ну и к поеданию пищи в весьма малых количествах. Вас, то есть Подольского Олега Владимировича –  уже не будет.
- Разве так бывает?
- С некоторых пор – да. Но не отвлекайтесь, что же Вы выбираете?
- Наверное, самого себя…
- То есть, неделю жизни, вместо той, более долгой, - Вельской обязательно надо было, чтобы я ответил, используя для ответа именно ее слова.
- Да. Ту жизнь, пусть короткую, но где я есть я.
- Любите ли Вы свою женщину?
- Мне кажется, что это…
- Это Вам кажется, - не позволила мне продолжить Вельская и повторила вопрос, - Любите ли Вы свою женщину?
- Да.
- Любите ли настолько, чтобы принять за нее то решение, которое только что приняли за себя?
- Нет, - а вот такого вопроса я не ожидал, да я и не мог даже себе представить себе подобной постановки вопроса.

     Правда, вопрошающую, это абсолютно не интересовало.
- Нет – значит – не любите.
- Нет – это значит, я не могу принять такое решение за нее.
- Если Вы не можете принять такое решение за нее, значит, сомневаетесь, а, следовательно, не любите!
- Марина Александровна, ну подождите! Поймите меня, я не такой человек…
- Черт возьми, а какой Вы человек!
- Мне надо подумать…
- Да некогда думать. Некогда. Время нашего теперешнего разговора – вот и все Ваше время на размышление. Даже меньше.
- Но ведь Вы сами не стоите перед подобным выбором, - я не хотел упрекать Вельскую, я лишь хотел выиграть время для себя.
- Мой выбор! Да что Вы знаете о моем выборе! - воскликнула Вельская, - что Вы знаете?!
- Хорошо, я согласен, может быть, мой выбор мелочь, по сравнению с тем, что предстоит сделать Вам. Но и Вы поймите…
- Что Вы хотите, чтобы я поняла? Что!
- Хотя бы то, что я человек, который прожил большую часть жизни, и привык к тому, что смерть, только ожидает меня, а не стоит на пороге дома. Понять, что для меня, для нас, смерть неизбежное будущее, но не выбор.
- Подольский, кончилось это время, да и не было его никогда. Это Вам только казалось, что оно было. Нет времени, когда смерть где-то впереди, она всегда на пороге, как Вы изволили выразиться, дома. А главное, смерть – это всегда выбор. Который Вы либо делаете, либо позволяете ей делать его.
- За себя, черт возьми. За себя – да, но за других!
- Не верю, а точнее, Вы врете! Всегда в жизни Вы делаете выбор не только за себя. Сама жизнь – это множество переплетение выборов. Просто всем удобно никогда не думать об этом. Вот и сейчас Вы пытаетесь уйти от него…
- В конце концов, это безжалостно, - не выдержал я.
- Безжалостно, то есть немилосердно…
    
     Да, разговаривать с этой женщиной было очень тяжело, у нее словно не существовало полумер, полутонов и каких-то альтернатив. Я никогда не встречал таких людей и сейчас, где-то в самой глубине порадовался тому, что раньше обходился без подобных знакомств.
- …что ж, поговорим о милосердии, - Вельская зло усмехнулась, закинула ногу на ногу и закурила, - о милосердии и о любви. По истечении данного вам срока, когда из ваших тел уйдет ваше «Я». На его место придет несколько простых желаний, которые я уже перечислила. Честь из них будет очень естественна для живых существ. И заметьте, я говорю не о людях, а о живых существах. Говорю так, как если бы, в одной огромной банке оказался одновременно весь Ноев ковчег. Только не по паре, а намного больше. Знаете, чтобы началось тогда?
- Ну…
- Это риторический вопрос, я сама Вам расскажу. Началась бы великая грызня, потому что они оказались бы здесь все насильно, потому что природа не допускает таких общежитий. Сильный, пожирал бы, слабого. И каждый слабый ненавидел бы не только сильного, но и того, кто засунул слабого в эту банку.
- Но…
- Без но. Теперь представьте себе, что Ваш город – это та самая банка. И здесь нет этого великого множества существ, а есть только то, что мнит себя человеком. И внутри каждого, как раковая опухоль, живет ненависть. Здесь будет убийство, одно, огромное. Здесь даже совокупляться будут из страха и ненависти. Представьте себе, свою женщину, раздвигающую ноги перед каждым встречным, чтобы выжить самой, или, еще лучше, чтобы продлить Вашу жизнь!
- Прекратите!
    
     Я был готов ударить ее. Готов был схватить ее, поднять со стула и бить головой о стену. Бить по лицу, бить до крови, до того момента, пока ее пронзительный голос не замолкнет, пока он не перестанет терзать мой слух, мой мозг. А еще я увидел как у нее под платьем…
    
     Дыхание мое стало жарким, торопливым, но воздуха не хватало. Сердце словно стало огромным и не умещалось в грудной клетке. Мне даже казалось, что так распирает меня, что хрустит грудная клетка. И что-то случилось с глазами, нет, не появилось радужного зрения, скорее даже, наоборот, на какое-то время все стало серым. И там, то есть внутри этого серого, я почувствовал нечто, что меня ждет…
    
     …целая ванная ледяной воды. Я даже не смог сдержать крика. Все серое исчезло, а была именно ванная комната и ванная, в которой я лежал, как был, одетый, но в воде. А рядом стояла Вельская и тщательно поливала меня из душа ледяной водой. А еще, помимо мокрого холода, у меня присутствовала боль. Лицо, правая рука и очень нехорошо было правому боку…
- Вылезайте, Подольский. Я там халат Вам принесла, ничего более подходящего под рукой не оказалось.
- Марина Александровна, а что…
- Через десять минут я Вас жду на кухне. Торопитесь, у нас очень мало времени. Скоро должны вернуться ваши девочки.

     Она перекрыла воду и вышла из ванной.
-  Господи, что же такое произошло, - пробормотал я.

     Выбраться из ванной было не так уж и просто. Я хотел вылезти сразу, но вовремя одумался, сначала сел, выдернул пробку и подождав, пока уйдет часть воды, поднялся. Одежду пришлось снять прямо в самой ванной, и лишь потом, обсушившись полотенцем выбраться на коврик и залезть в халат. Перед тем, как запахнуть халат я взглянул в зеркало. На боку был огромный синяк, не знаю, надо было, наверное, об дерево удариться со всего маху, чтобы заполучить такой. Действие ледяной воды окончилось, зато теперь навалились все болезненные ощущения.
- Господи, да что же все-таки произошло, - повторно пробормотал я.
- Подольский, время. Идите пить горячий кофе, а то простудитесь, - услышал я голос Вельской и поспешил ответить.
- Да, уже иду…
    
     Горячий кофе, как и горящие четыре конфорки, были как нельзя кстати. Я отогревался какое-то время, хотя, на самом деле собирался с духом.
- Марина Александровна, что здесь случилось? - выговорил я наконец.
- А Вы не помните? - ехидный и злой такой вопрос.
- Нет. Честное слово, нет.
- У вас был первый приступ болезни, - коротко ответила Вельская.

     Я начал устраиваться на табурете, но оказалось, что с больным боком, даже такое простое движение весьма проблематично. Я невольно поморщился.
- А если Вы об этом, то это я.
- Больно, черт возьми.
- Не могла же я вам позволить завалить меня только на основании нашего шапочного знакомства.
- Вы хоте сказать, что я пытался…
- Да, вы пытались меня изнасиловать, это слово вы боитесь произнести?
- Не помню…
- Ладно, я тоже уже забыла…
- Марина Александровна, все-таки, можно получить некоторые объяснения?
- Можно. То, что с Вами произошло и есть та самая болезнь, которую вызывают тексты моего родителя. У вас был приступ, следующий, скорее всего, будет через пару дней, потом еще один, и так до тех пор, пока Вы целиком не станете другим.
- А Вы можете помочь, то есть вылечить?
- Уже нет. Слишком поздно.
- Марина Александровна, а у Верочки, у нее то же самое?
- Не совсем, но разница только в деталях. И к тому же, у нее, по-видимому, первый приступ уже был, если она оказалась в коме…
    
     Замолчала Вельская, помалкивал и я. Не потому что мне нечего было сказать, просто я уже пришел в себя, и ко мне вернулась память. А вместе с ней, вернулись и вопросы… 
- Что скажите, Олег Владимирович.
- Мне страшно.
- Это не тот ответ, не на тот вопрос.
- Марина Александровна, а что вы хотите сделать?
- То есть?
- Ну, я принимаю какое-нибудь окончательное решение, а потом?
- Глупый вопрос, но попробую ответить. Вы говорите – нет. Я дожидаюсь девочек, забираю рукописи и после этого ухожу из этого дома, а заодно и из вашей жизни. Вы, соответственно, через некоторое время перестаете быть собой и присоединяетесь к тем, кто вскоре заполнит этот город. Вы говорите – да. Тогда я даю Вам возможность прожить последние дни человеком, а, кроме того, я дам вам их прожить вместе с Вашей женщиной.
- А потом?
- Вы умрете людьми. Вот и все.
- Вы не договариваете.
- Вы не отвечаете на мои вопросы.
- Значит, с этим ничего нельзя сделать?
- Нет.
- Марина Александровна, я согласен.
- Согласны на что?
- Я буду делать то, что Вы мне скажите.
- То есть, Вы признаете, что в данной ситуации, я разбираюсь лучше?
- Да.
- И Вы безропотно будете делать то, что я говорю?
- Да.
- Точно?
- Да.
- И не попытаетесь сбежать или обмануть меня?
- Марина Александровна!
- Да или нет, - Вельская действительно не принимала эмоциональных всплесков, только четкие ответы, не допускающие вариантов.
- Да.
- Олег Владимирович, я потому такая нудная, чтобы вот сейчас и здесь, разрешить все недоразумения, которые могут быть между нами. Здесь и сейчас, потому что потом, если Вы вдруг попытаетесь мне мешать, то я просто убью Вас. Вы это понимаете?
    
     И вдруг я почувствовал, что я устал. По-настоящему, как устают только один раз в жизни, перед самой смертью. И когда накатывается такая усталость, то уходят желания, страхи и все подобное, но что-то и остается, важно только понять, что именно. Мне повезло, я понял. Остается только долг.
- Не волнуйтесь, Марина Александровна, я понял, и я говорю – да.
    
     Такое короткое слово, наверное, самое короткое, из существующих значимых слов в русском языке. А вот сказал его, и стало легче. Честное слово, появились желания, ну те, которые, поменьше, которые иногда похожи на безобидные человеческие слабости. А с другой стороны, у них появился какой-то привкус, своя острота и прелесть. Словно кто-то в знакомое и надоевшее блюдо добавил необычные специи… Кто бы смог убедить меня, еще пару лет назад, что смерть можно сравнить с кулинарной приправой… Я рассмеялся.   
- Есть хотите? - неожиданно спросила меня Вельская.
- А знаете, не откажусь, - улыбнулся я.
- Я приготовлю что-нибудь простенькое, не будете возражать?
- Знаете, Марина… А можно я буду звать Вас Марина?
- Зовите, и лучше на ты.
- Хорошо. А знаешь, так, наверное, приходят откровения…
- Сладость их получения вещь довольно-таки горькая, - ответила Вельская и предложила на выбор, - яичница-глазунья или пельмени магазинные?
- Если не трудно, то яичница-глазунья.
- Хорошо. А в процессе готовки, я еще кое-что расскажу.
- А может, мне лучше самому заняться приготовление, - предложил я, - а ты будешь рассказывать?
- Пожалуй, нет. Я уже сто лет не готовила таких простых вещей, хочется вспомнить кое-что…

     Я смотрел, как она хлопочет, и слушал. Оказалось, что она вполне может быть к месту и на кухне. Ей даже шел передничек, правда, он не очень вязался с теми словами, которые она говорила:
- Слушайте Олег. В каждой разведке любой страны, постоянно ведется работа по теме массового контроля над сознанием граждан. Понятное дело, что в основном функцию контроля выполняет пропаганда посредством средств массовой информации и других массовых организаций. Однако, параллельно рассматриваются и другие способы. Пропаганда хороша, когда речь о длительном и планомерном процессе. А иногда возникает необходимость в быстрой перемене мышления. Понятно?
- В общих чертах, - кивнул я.

     Марина обернулась, зафиксировала мой кивок и продолжила:
- Думаю, что работы по данной тематике ведутся и сейчас, но это к слову. И вот, более двух десятков лет назад в зону внимания одной отечественной конторы попался писатель Александр Вельский. Неизвестно, сколь велики были его литературные достижения, но главным оказалось то, что произведения этого писателя каким-то образом воздействовали на граждан. Вполне подходит слово энергетика, хотя в конторе используется другой термин – деструктурирующий фактор – сокращенно ДФ. Стоило рядовому гражданину прочитать одно из произведений этого автора, с читателем начинали происходить престранные вещи. Целое множество престранных вещей, но обязательно присутствовали в этом множестве повышенная агрессивность, а, кроме того, из-за ускорения физиологических процессов появлялись новые возможности, использование которых, впрочем, пагубно действовало на организм человека. Сами понимаете, что доставались эти свойства совершенно случайным образом. Так, например, Паша слышал голоса не рожденных младенцев, кому-то доставалась левитация, вам, например, радуга… Понятно?
- Да. Немного фантастично, конечно, но понятно…
- Ладно. Первое время контора не привлекала Вельского напрямую, просто она дала ему зеленый свет. Любая редакция, куда он обращался, с радостью принимала его произведения, и тут же переправляла в контору, оставляя один экземпляр для обычной редакторской работы. Готовились даже матрицы для печати. Хотя, до больших тиражей дело никогда не доходило. Так, на самом же деле, контора, экспериментировала. Результатом стали своеобразные эпидемии агрессивности в двух, небольших городках на юге. Их своевременно удалось локализовать, а потом и вовсе избавиться. Однако, в тот момент контора поняла, что в руки ей достался необыкновенный и жуткий подарок…
- А что Вельский?
- На тот момент отец ничего не знал. Писал в свое удовольствие, учился в институте, встречался с матерью. Его книги выходили малыми тиражами, и в основном в маленьких городках, где имелось соответствующее оборудование, такие маленькие типографии. Понимаете, что в этих маленьких городках, контора продолжала экспериментировать и надо сказать, что результаты не могли не радовать. В течение пары месяцев любой маленький город превращался в кипящий котел, готовый в любой момент разразиться революцией городского масштаба. Насколько мне известно, контора дважды подводила население к черте и дважды отказывалась от опасного эксперимента, на защите граждан настаивало правительство. Однако, сами понимаете, что эксперимент хорош, когда он закончен, когда данные получены, и можно анализировать. У конторы буквально чесались руки, не знаю, сколько бы они топтались в нерешительности, но кому-то пришло в голову сделать перевод текстов и провести эксперимент за границей. В какой-то банановой республике. Подробностей я не знаю – но эксперимент прошел удачно – за пару месяцев любвеобильные, заплывшие жирком пожиратели бананов, превратились в экстремистов самого различного толка, и в республике началась гражданская война. Контора была очень довольна, кому положено, получили награды, премии и звания. Как, в конце концов, разобрались с той войной – не знаю. Хотя, иногда доходят слухи, что до полного успокоения так и не дошло. Вот, в общих чертах, что представляет собой литературное наследие отца… Есть вопросы?
- Я что-то не понял, но Вы говорили, что больные должны были умереть?
- Да, но произошло какое-то отклонение, я предполагаю, что это произошло из-за перевода текста. Может быть, ослабла сила воздействия – точно не знаю. Те живут, а вот переводчик уже нет. Сошел с ума, где-то через пару месяцев после перевода. Но и это еще не все, оказалось, ДФ в переводе передается по наследству, что еще хуже… Понимаете?
- Да уж, хоть и с трудом, но понимаю…
- Хотите еще что-нибудь узнать?
- Да, - но это был поспешный ответ, то есть, мне надо было подумать над формулировкой вопросов, ответы на которые я хотел бы знать, - вопрос есть, только надо подумать, как их правильно сказать…
- Думайте-думайте, - тихо сказала Вельская, поставила передо мной яичницу и вышла из кухни…
    
     А я остался думать, остался складывать доставшиеся мне фрагменты мозаики. На самом деле я был скорее похож на любопытного ребенка. Но это было до того момента, пока вся, то есть целиком, информация не дошла до меня. А вот когда это случилось, я чуть не выронил из рук вилку. И как совсем недавно Вельская, зашептал сам:
- Господи, Боже мой…
    
     По ее словам, для катастрофы требуется всего два месяца, а у нас эти произведения гуляют намного дольше. Для кипения требуется малое число участников, у нас, если доверять моему впечатлению – каждый третий в городе. Если все, что говорила Вельская правда, то у нас должна назревать самая настоящая война. Хотя, с другой стороны, пока ее не было, можно даже сказать, что вообще ничего не происходило… Мне пришла в голову утешительная мысль о том, что может быть, и не так страшен черт… Вернулась Марина.
- Что-то девочки задерживаются, - пробормотала она, поворачиваясь ко мне спиной, и принимаясь за приготовление кофе.
- Черт возьми, - только сейчас до меня дошло, что помимо нас с Верочкой, чьими судьбами я уже распорядился, были еще и Анастасия и Александра.

     Марина быстро обернулась.
- Вы чего?
- Мариночка, Господи, я ведь совсем забыл. А как же девочки? Неужели и им придется…
- Нет, - Верочка вздохнула с некоторым облегчением, ей словно самой было приятно хоть иногда сообщать хорошие новости, - с ними пока все в порядке. И если вы ничего не перепутали, то и дальше все будет в порядке, им надо будет только помочь…
- То есть?
- Иногда у ДФ возникает своеобразная инверсия. Изменения происходят, но они как бы положительные. То есть, фактор все равно деструктурирующий, но он не разрушает человека агрессией. Такое встречается очень редко. Я знаю таких человек десять, не более.
- А у тебя инверсия ДФ? - то ли предположил, то ли спросил я у Вельской.
- Да. Я могу лечить, могу инициировать. Скорее всего, тому же можно научить девочек. Здесь главное, не опоздать, потому что инверсия быстро перерождается.
- То есть они будут как все?
- Да.
- Вы поможете им?
- Конечно, - кивнула Марина, и даже улыбнулась.

     Даже и не знаю, откуда у меня был такой аппетит, может быть, так подействовали специи, которые добавила Марина, то ли холодная ванна. Одним словом, я попросил Вельскую сделать еще порцию. Потом мы пили чай, а потом закурили и продолжили разговор.
- Что будем делать теперь? - поинтересовался я.
- План такой. Сначала девочки. Потом ваша Верочка. Потом все остальное. Такой порядок надо пояснять или все и так понятно.
- Девочкам не удастся попрощаться с матерью, - я не спрашивал, я просто сожалел.
- Они позвонят, - ответила Марина, как бы утешая меня, - для них нахождение здесь смертельно опасно. Каждый лишний час, даже каждая минута…
- Я все понимаю. Просто Верочка будет переживать.
- Я думаю, что Вы сумеете все ей объяснить.
- Да, конечно, в конце концов, главное, что они будут живы.
- Живы и здоровы, - поправила меня Марина.
    
     Я даже и не ожидал, но оказалось, что и я могу мыслить теми же категориями, что и Вельская. Мало того, мне это даже понравилось. Нет, не подумайте, не ситуация эта, а именно возможность воспринимать весь мир, и при этом каждого. Умение сделать правильный выбор… Странно, но то ли меня этому никогда не учили, то ли учение это забылось за ненадобностью. Зато теперь я постигал это ощущение снова… Даже и не знаю, как далеко зашел бы я в этих новых ощущениях, но во входную дверь позвонили – это вернулись с рукописями Анастасия и Александра. Я поспешил к двери, но по пути меня перехватила Вельская.