Сизиф

    Под силу ли человеческому разуму осознать во всей ее полноте трагедию молодого человека, которому от природы дарованы во множестве начинаний лишь самые зачатки, лишь только проблески некоторого таланта, легко гибнущие, как молодая зелень на весенних деревьях в ночные внезапные заморозки, лишенная поддержки твердых качеств души и характера. С ранних лет его преследует скрывающаяся под разными одеждами, но всегда неизменная и неотвратимая беда; его отзывчивая душа, в стремлении познавать все, к чему она не прикоснется, в способности пробуждать самый живейший интерес ко всему новому была жестоко ограничена - достигая  первых быстрых успехов и оставляя  далеко позади всех своих сверстников, наш юноша в один миг стремительно охладевал и отворачивался от намеченного,  и одной лишь силы характера уже не доставало ему для дальнейшего движения. Молодой же человек, окрыленный столь быстрыми и легкими успехами, играючи достигший казавшихся недоступными для его товарищей высот, неизбежно обречен был ощущать свое превосходство над ними; как следствие, рождалась гордость, переходящая в самолюбование; учителя также не оставались безучастными -  обнаруживая в нем очевидные способности, они поспешно раздавали ему преждевременные авансы. Но проходило время, и весьма скоро выяснялось, что молодой человек, так скоро прошедший несколько начальных уровней мастерства, больше не в состоянии сделать и шагу, в то время, как все почти товарищи, что на первых порах казались самыми скромными его тенями, почти все уже настигли его, и, продолжая свой медленный, но уверенный рост, уже вполне очевидно оставляют нашего героя позади.
    Следствием ли первых серьезных опасностей, возникших на пути несчастного юноши, являлось столь трагическое недоразумение, производным ли непостоянного его характера было оно, неутолимой жаждой ли  свежих впечатлений, дающихся только в новизне познаваемого предмета – мне неизвестно, да и кто поручится в том, что истинно познал тайны души человеческой.
    Я хочу взглянуть на этот вопрос чуть иначе и вспомнить, что сохранению длительного, устойчивого интереса к начатому делу, способность довести его до конца является следствием четкого понимания того, что результатом дел твоих, плодом их станет нечто такое, что безусловно послужит или на пользу людям (причем важнее будет, если пользу эту сознавать будет причиняющий ее - субъект, нежели тот, на кого она направлена – объект), или же им на радость (но не ту вульгарную радость балаганных шутов, что разлилась нынче повсюду), и не замутив притом ясности их сознания туманом лжи и искушения.
    Запомним пока этот несложный вывод – мы к нему еще вернемся.
    А сами в это время попытаемся установить один важный факт, а именно причинную первичность, приводящую в действие весь последующий психологический механизм: должно быть так, что или внезапная потеря интереса влекла за собой неминуемые последующие трудности, встречи с которыми так не желал наш юноша, либо первые серьезные опасности, прервавшие широкую, легкую поступь его и возможный страх грядущих ошибок и разочарований притуплял еще совсем недавно разгоревшуюся страсть -  это тем более необходимо понять, чем беспристрастнее мы хотим отнестись ко всем странным заблуждениям и бесконечным метаниям молодого человека и почувствовать невидимую логику терзавших его противоречий.
    И тут уж не обойтись без конкретного случая – но что же взять за образец? За недолгую жизнь страстный юноша прикоснулся к стольким предметам, что, пожалуй, не оставил без внимания даже самых изощренных увлечений – он клеил разнообразнейшие модели,  играл на скрипке, занимался боксом, собирал марки, рисовал, выжигал, вышивал, изучал историю древних веков, интересовался палеонтологией…
    В спорте дела его шли особенно хорошо – он, что говорится, подавал надежды. И в школе оказался ко времени – классе во втором, кажется – самая пора начинать. Почему именно бокс, я точной информацией не владею, знаю, что отец вроде как на футбол хотел, мама вообще из всех видов только гимнастику и фигурное катание признавала – короче, сложилось так, что оказался парень на секции бокса. Сначала, конечно, на просмотре.
    Тренер только паренька увидал - беру, говорит – и п;лно! А как не взять – фигурка то у него уже проглядывается коренастая, плотная. Реакция есть. Глаза горят. Что еще надо – клад, а не мальчишка.
    И пошло дело. И хоть первые тренировки сильно в тягость были – беготня, акробатика, растяжка, но, ничего -  втянулся. И сразу почти первые результаты – на подтягиваниях все, как червяки извиваются, мало кто до десятки доходит – он, пожалуйста: прямым – пятнадцать, обратным – восемнадцать. И при этом – результаты растут.
    Пошла ударная работа – и тут все горит. Рука быстрая, точная. Ноги хорошие. Дистанцию чувствует.  Ну, - думает тренер, - теперь только давай. А парня и просить не надо – наоборот, с тренировки едва не силой выгоняют. В группе ему пары нет – ставят с двумя, а то и тремя годами старше – а он и там не теряется.
    Прошел год. Парень окреп, заматерел малость. Прошла и первая эйфория от легких успехов. Однако, в школе, в его возрасте соперников у него и рядом нет. Тренируется со своими, на спарринг выходит со «старшаками» -  держится, а иной раз  может и врезать хорошо.
    Прошел еще год. Вот и наш отрок (ему одиннадцать), после школы спешит на тренировку. Но - блеску в глазах поубавилось, и он с тихой завистью поглядывает на стадион, где лениво пинают мяч футболисты, перекидываясь детскими обидными шуточками – уж не следы-ли первого надлома начали проступать в его душе – ну что ж, кажется, мы и у цели.
    Вот он заходит в раздевалку, по-хозяйски, плечами расчищая себе дорогу. Он уже давно научился чувствовать и ценить свое особое положение – и все смешно, по-ребячьи лебезят, заискивают перед ним – ну просто царь явился ко двору, не меньше.
    А еще через год заглянем – всё – сгорел наш парень.  Тренировки прогуливает, дома врет, сам черт знает где болтается. А ведь настоящих, больших сложностей пока и рядом не было. Просто затормозился слегка, всего лишь сбавил немного обороты – и всё, сразу душа остыла. Характер у парня есть, ходит, работает – но, результатов мало, о былой славе все уже давно позабыли, тренер рукой махнул.
Выходит, просто наскучили однообразные тренировки, простая, кропотливая, рутинная работа – где результат уже не дается легко и главное – нет постоянного и скорого прогресса. Уже не хвалят, не восхищаются, уже привыкли к твоим успехам и ждут от тебя большего, следующего серьезного шага – а его все нет и нет.
    Плюс – другая страсть захватила – и с боксом пришлось завязать. А жаль – хороший боксер мог бы получиться.
    Итак: дело не в трудностях и не в характере, на что грешил тренер – он, хоть и опытный мужик, но ошибся. Просто парню не нужна была конечная цель, которую дал бы ему бокс: соревнования, степени, победы. Он об этом тогда еще и не думал совсем. Ему и сам бокс был не интересен, будь то борьба, футбол, теннис, что угодно – результат был бы одинаков.
    А двигало им острое, внезапное и мощное первое впечатление, полученное от нового дела, первые новые эмоции, страсть познавать, примерять на себя; его окрыляли первые быстрые успехи и не будь их, возможно он бы и раньше потух, но на этой волне порой довольно долго держался. Как только она сходила, эта первая чудесная волна (длится это могло совершенно по разному, но всегда неизменно заканчивалось), он сразу чувствовал это, как будто ведро воды плеснули на горящий костер, все мгновенно исчезало.
    Это казалось странным его родителям, учителям – они подозревали его в лени, в капризах, в чем угодно – но никому так и не удалось понять эту несложную парадигму.
    А она работала – и влияние её было всеобщим; все направления личной жизни молодого человека  в полной мере почувствовали на себе её жестокую силу.
    Я забыл сказать об очень важной детали – с детских лет я был знаком с этим человеком, отношения наши на разных жизненных этапах складывались неодинаково; мы были приятелями, иногда мне казалось, что ближе его нет для меня никого, и от него в ответ чувствовал нечто подобное, временами мы не общались подолгу, впрочем, никогда не ссорились и относились друг к другу с уважением.
    Многое из того, что я знаю о нем – об его необычной, непредсказуемой и владеющей им силе - он, впрочем, никогда не напрямую, а часто обрывками, полунамеками и даже шутливо, словно подтрунивания над собой – рассказывал мне сам. Кое о чем я и сам догадался – но это были самые поверхностные предположения, составить из них ясную картину мне до недавнего времени не удавалось.
    Однажды, спустя нескольких лет молчания он неожиданно позвонил мне и предложил встретиться. Я немедленно согласился.
    Зашедши в кафе, где было намечено свидание, я увидал его одиноко сидящим в дальнем углу.  За столом не было ничего, кроме чашечки кофе – пустой – и неизменно сопровождающей его всюду книги – на этот раз это был томик Кафки.
«Странно», - подумалось мне,  - «раньше я не замечал за ним склонность к подобного рода литературе, помниться, незадолго до нашей последней размолвки (в один день мой приятель просто перестал звонить и брать трубку) он искренне и очень убедительно объяснял мне изобразительную мощь русских писателей девятнадцатого века, из которых, по его тогдашнему убеждению, выросла вся последующая европейская и даже мировая литература».
    Впрочем, известная доля житейского абсурда неизменно сопровождала его всюду и во всем, и мне ещё раз пришлось в этом убедиться, выслушав очередную его историю, центральной фигурой которой, как я предположил – и не ошибся – была женщина.
    Не без интереса, хоть и зная наперед все основные сюжетные повороты, я выслушал его недлинный рассказ.
      - «Ты ведь знаешь, старик», - начал он и посмотрел на меня уставшими глазами – «как катастрофически мне не везло с женщинами… а после той истории… ну да ведь ты помнишь всё…»
      - «А тут… совсем другое дело, понимаешь!  Ну, не буду мучить подробностями, когда мы познакомились, она уже она была замужем. Ты ее не знаешь, а я с ней давно был знаком, но мы долго не виделись и не общались. Встретились случайно. Она полюбила меня. Она же и сделала первые шаги – я подозревал что-то такое, но, знаешь, никогда и не думал…»
      - «И тут, веришь – как волной окатило – понял, всё – вот оно – моё – нашёл – гармония полная – все мысли мои с полуслова, ну – я, как мальчишка, как в первый раз. И что главное – время проходит, год - и больше, а всё также, не слабеет, кипит, ну, ты понимаешь, о чем я… Думал я долго тогда, сомневался, но в себе только одном, и в один день решился. Объяснились,  и я ей предложил тогда вместе жить, ко мне переехать.
      - «Уверен был, что завтра уже она у меня будет, и  - ошибся! Зачем, говорит, это, нам ведь и так хорошо. С мужем у нее отношения были непонятные – не любила она его никогда – это точно, но и бросить не могла, по крайней мере, очень ей нелегко это было. А меня тогда удивило это и… обидело страшно. Ну, думаю, ладно – всё равно ты моя будешь. Мало мне уже было встреч наших, хоть и виделись каждый день прочти».
      - «Ну ты знаешь – если во мне что загорится, то на дороге не вставай! Опять чувствую – жизнь во мне проснулась, кипит – утром встаю на работу, и петь хочется. Та энергия моя, утерянная, казалось, безвозвратно - теперь снова во мне! Как описать это чувство – когда ты ощущаешь счастье так, как толчки сердца разносят кровь по телу – это живое, пульсирующее, горячее, вечное счастье!»...

    Все последующие события я мог бы рассказывать дальше сам, и, готов поспорить, едва бы где сильно ошибся. Он, словно прочитав мои мысли, опять принял усталый и потерянный вид.
     - «В этот раз всё было не так. (я насторожился).  Точнее, со мной не так, острее было и… дольше. Намного дольше, чем всегда, вот я и поверил…»
     - «Она ушла от мужа и переехала ко мне. Но счастье мое было коротким. Как только все вышло по-моему, я кожей стал чувствовать, что источник энергии, бившей во мне, стал уменьшаться, сжиматься с каждым днем. Увы – надолго его не хватило».
     - «Не стану описывать всю мерзость наших объяснений – я снова один, и, черт возьми, рад этому!»
    Мы посидели еще с четверть часа и расстались. Я так и не понял, зачем он решил возобновить наше знакомство, да и решил-ли, собственно. В советах он не нуждался, да и плохой из меня советчик в таких делах – я сам закоснелый холостяк; разговора по душам за кружкой пива со мной он отродясь не пытался затеять – вновь его появление осталось для меня загадкой.
    Тогда я и решил выбрать время и попытаться всё хорошенько обдумать. Появляется вторая закономерность, которую можно было вполне сформировать и сформулировать. Всеми средствами максимально сосредоточенных душевных и умственных сил, брошенных на достижение казавшейся на тот момент главнейшей жизненной цели – она вполне достигается. Далее следует краткий миг наслаждения лаврами победы, и резкое охлаждение к дальнейшим действиям в этом направлении. Тем более, что действия эти уже касаются не только двоих, в круг втягивается целая когорта третьих лиц, дополнительных обязанностей, требующих вступать в отношения с государством и -  мало чего хорошего. Можно-ли всё это так объяснить – не знаю, не уверен, но – это по крайней мере логично.
    Есть-ли тут что-то от «обломовской» морали, от нечеткого представления  цели своих усилий, о невозможности действовать без уверенности в смысле своих действий, и предпочтения открытого бегства бесконечным и бесплодным выяснениям отношений – наверняка, если хорошенько посмотреть, отыщется что-нибудь в этом роде.
    Все начинания свои, я хорошо знал это, и те даже, где достигнуты были серьезные успехи (а он везде почти выказывал способности), забрасывались им безо всякого сожаления, а иной раз и с чувством большого облегчения – под конец они были лишь неприятной, надоевшей обузой для него.
    Прощаясь, я спросил у него об охоте – года три назад он сильно увлекся, купил неплохое ружье, вступил в общество, серьезно изучал теорию и часто выезжал куда-то, по сезону, стрелять уток.
     - « А... забросил к чертовой матери, надоело, - отмахнулся он, - да и жаль  животных, что их изводить ради забавы, и так не осталось почти… да,старик... совсем забросил».
Мы уже совсем было разошлись, как он, развернувшись, будто вспомнил что-то важное, быстро прокричал мне:
     - «Я ж теперь подводной охотой занимаюсь, - и в глазах его вновь загорелись лукавые огоньки, - ружье купил немецкое, костюм, ласты. Ты не поверишь, какая красота под водой – подводное царство!»
    Мы наконец расстались. Грустно мне было после этого разговора, притом что я знал его как человека несомненно честного и нуждающегося в добрых делах, получая в них большую для себя поддержку.  Думаю даже, что интерес его к охоте мог угаснуть потому только, что некому стало раздавать застреленную дичь, наслаждаясь при этом двойным удовольствием: благодарностью за дары и  заслуженной славой отличного стрелка.
    Напомнил он мне одного несчастного – жителя мрачного царства Аида – Сизифа – за той лишь особенностью, что товарищ мой иногда менял свои камни, но также, с упрямым упорством толкал их на гору, зная наперед, что труд его обречен, но всякий раз надеющийся…

    Теперь уж и не знаю, когда бог даст свидится - года два от него не было никаких известий.