10-17. Нечаянные радости

Я всегда не любила женский праздник 8 марта. Возможно, я излишне остро чувствовала фальшь и наигранность общих поздравлений, цветов и подарков от коллег мужчин. Женский день был не данью уважения женщине, а удобным поводом хорошо провести время на работе. У меня больше не было работы и не было неприятных ожиданий этого дня. В 2006 году почти все в моей жизни происходило иначе – я была выбита из привычной колеи, в которой находилась несколько десятков лет, и неожиданно обнаружила, что вне этой колеи жизнь была нисколько не хуже, а может быть даже лучше!

С женским днем нас с Машей поздравил Шурик. Он  принес нам по красивому букету розовых гиацинтов и по серебряной цепочке на шею. Щедрые подарки! Я поблагодарила зятя и искренне похвалила его. День прошел хорошо. Мы даже разговаривали, как одна семья. И я почему-то подумала, что скоро совсем привыкну к новой жизни, и постепенно все у нас наладится.

Я больше не торопилась  по утрам на работу. Просыпаясь рано, я слушала через наушники передачи радиостанции «Мария», прочитывала на церковнославянском молитвы или отрывок Псалтыри и  дожидалась ухода на работу нашего кормильца. Шурик не стал менее ленивым и пассивным, я по-прежнему не сидела с ним за общим столом, не общалась, но не потому, что мы враждовали: мы  просто все еще боялись и чуждались друг друга. Я слабо представляла себе, как он относится к тому или другому событию, о чем и какими словами говорит с Машей, что ему нравится, а что нет. Это было не его виной, а моей. Я сама избегала общения, закрываясь от него дверью в свою комнату. Но подвижки в отношениях уже начались

Итак, в 9 часов утра, услышав звук «музыки ветра» над дверью, закрывшейся за зятем, я выходила на кухню, мыла и убирала посуду и начинала готовить. Продукты покупал Шурик. Денег он не жалел, всего покупал помногу, игнорируя наши скромные пожелания: питались мы в новой семье даже лучше, чем раньше, когда жили вдвоем. Хозяйничать в доме мне очень нравилось, я научилась сносно и разнообразно готовить, и мою стряпню ели с удовольствием, ничего не оставляя. Много времени я уделяла любованию и уходу за комнатными растениями, которых развела в доме во множестве – это было моим новым странным пристрастием последних лет. Шурик тоже любил природу, он  завел в своей комнате аквариум с рыбками. 

Управившись с завтраком, я убиралась в комнате, и мы с Машей шли гулять. Маша гордо несла свой большой живот то ли с Мишкой, то ли с Викой, а мы шумно радовались этому животу, яркому весеннему солнышку, белому снегу и морозной погоде. Раз в неделю мы посещали Милых – нашего врача из женской консультации. Ирина Александровна все время торопила события, предрекая Маше скорые роды, а нам с Машей казалось, что еще рано, неделя с 28 марта - 4 апреля казалась самым подходящим временем для предстоящего события.

К вечеру я обычно сматывалась из дома, передавая бразды опеки за Машей ее мужу. Я посещала лекции сразу двух православных центров. В Чесменском приходе  Марина Михайлова давала уроки по «Новому Завету и Символу Веры», дьякон Сергий Шарыкин, он же преподаватель духовной семинарии, читал нам «Ветхий Завет», а отец Александр Бартош «Историю Петербургской епархии». В «Лествице» при храме «Всех Скорбящих» в пятницу, субботу и  воскресение происходили очень интересные занятия, в том числе, беседы их настоятеля - отца Вячеслава Харинова, выступали преподаватели Духовной академии - архимандрит Иануарий Ивлев и архимандрит Августин Никитин. Читались и другие лекции по истории и искусству – все на очень высоком уровне и бесплатно, что в моих обстоятельствах особенно радовало. А еще я посещала  курс церковнославянского языка, который вела  к.ф.н. Валентина Борисовна Дорогая.

Поздний вечер обычно посвящался просмотру любимого сериала «Не родись красивой» и неприличному для не «подсевших на него» реалити-шоу «Дом-2». Шурик на это время оставлял Машу мне и уходил в свою комнату – читать, грызть семечки, слушать радио или просто непонятно о чем думать. В сущности, я занималась тем же самым, мы с ним были очень похожи, только я зачем-то осуждала его за это поведение, а он меня нет.

Я успокоилась. Я абсолютно не хотела искать работы и даже работать где-либо вообще, потому что была нужна Маше и надеялась быть ей полезной и в будущем,  когда родится малыш. Беспокойная Персона, мучавшая меня последние годы надуманным долгом следования привычному эталону жизни («утром на работу, вечером домой и вся жизнь по расписанию»), наконец оставила меня. Не надо было больше истязать себя, подстраиваясь под выдуманный образ правильности, не надо гнаться за интеллектом и способностями молодых. Я успокоилась внутри и радостно ждала появления на свет нового объекта моей любви и приложения сил. Меня ожидала непростая работа, незнакомая мне и очень ответственная, но я видела в ней смысл и ценила плод, который она может принести, предвкушая радость предстоящего  служения.

Я уже с неприязнью вспоминала мои последние месяцы на работе и с удивлением отмечала, что, несмотря на многочисленные потери, Бог все устроил в моей жизни к лучшему. Мне искренне нравилось мое новое положение, было ощущение, что тяжелый и чуждый мне крест, за который я так сильно цеплялась, упал и остался позади, идти без него гораздо легче. Ненужной и паразитирующей я себя вовсе не чувствовала. Наконец-то я могла без спешки и раздражения вычистить «углы», навести порядок, научиться готовить блюда, за которые никогда раньше не бралась, позаботиться о Маше и ее семье. Я начала привыкать к Шурику. Он по-прежнему казался  мне недалеким, но жить с ним было удобно. Вежлив, исполнителен, аккуратен, любит Машу, не скупится на деньги и подарки. Пусть он не умел красиво и к месту преподносить свои дары, но его бриллиантовые сережки, подаренные Маше на его компенсацию за неиспользованный отпуск, произвели на меня впечатление. Мне такого никогда не дарили! Жили мы материально не хуже, чем при моей работе, хотя я ни копейки не вносила в семейный бюджет. Я редактировала ему рекламные статьи в журналы - это было нужно ему по  работе! – и мне было приятно, что он обращался ко мне с этим. Я это умела и любила делать,  кроме того, это помогало его карьере. И это нас сближало. Мы с ним во многом были похожи, очень странно, что я с таким трудом преодолевала в себе почти подсознательное неприятие его. Я хорошо относилась к нему на расстоянии, но, оказываясь лицом к лицу, все еще чувствовала в себе раздражение, которое старалась преодолеть. Пока это получалось плоховато. 

А еще Бог подарил мне удивительную возможность познакомиться с ним поближе. Последние дни ожидания нашего первенца я сознательно посвятила изучению православия. Делала я это методом погружения – каждый день я отводила какое-то время этой новой для меня стороне жизни – молитве, чтению духовных книг, слушанию радиопередач христианского направления, посещению лекций. В первую неделю Великого поста во всех храмах Санкт-Петербурга  читался канон Андрея Критского. Эта очень красивая вечерняя служба шла  в церкви без света, при свечах и сопровождалась  множеством поясных и земных поклонов и пением псалмов. Я ходила в храм каждый день. Физическое, и духовное здоровье, пришедшее ко мне неизвестно откуда, стало приятным воздаянием этой работы. Я явственно ощутила, что мои ежедневные молитвы были услышаны,  моя жизнь начала меняться и исправляться независимо от моих желаний или намерений, и меняться к лучшему. Я почувствовала себя блудным сыном, вернувшимся после долгих странствий - сыном, которому рады. Однажды я уже назвала себя «блудным сыном», понимая под этим возвращением совершенно иное. Моим Домом тогда были стихи, прорубь, Кастанеда, Веды и языческое поклонение Небу, природе, всему тому, что не уживалось с обычной, прагматичной и разумной жизнью людей,  подобных Валерке: честных, умеющих много работать, но лишь ради себя любимого, ради обретения удовольствий и жизненного комфорта. Все это никогда не было моим Домом, не давалось мне, не уважалось мною, но при этом часто становилось предметом зависти и обиды, причиной моего неприятия  «успевающих» людей.

Я жила не от мира сего, но в этом мире «не от мира» мне было гораздо лучше, хотя и беспокойно – я продолжала себя сравнивать с другими и металась между двумя правдами. Я искала средства и способы самосовершенствования, формулировала смыслы и цели жизни, хотела их достичь, но никогда не достигала. Постоянные, практически одни и те же, ошибки сбивали меня с пути, втаптывали в грязь, погружали в отчаяние. Языческие и теософические учения убедительно объясняли, что такое происходит со всеми, что падения помогают взлету. Во мне никогда не было покоя, потому что учения, которые я исповедовала, призывали рассчитывать на свои силы. Греха нет, говорили эти учения, есть только невежество. Если человек узнал, как надо жить и почему, но все равно поступает неправильно, его ответственность только повышается. Он заплатит за все  плохое, хотя  и получит воздаяние за все хорошее. Ничего не прощается, потому что карму творим мы сами. Раскаяние облегчает карму, но платить все равно придется.  Это мировоззрение нравится мне до сих пор. Оно имеет право на существование, ведь никто не знает, как на самом деле устроен мир.

Христианство считает Домом человека Иисуса Христа и его законы. Если мы следуем им, если любим Бога и боимся его ослушаться, если доверяем ему, то мы находимся под его защитой. Если рассчитываем на свои знания, силы и умения, то совершаем грех, служим Лукавому, на которого не сможем опереться в трудную минуту.

В чем раскаивается христианин в дни Великого поста? Вчера я неожиданно поняла, что все те длинные списки с перечислением бытовых грехов священнику есть полезная психотерапия для верующих, но раскаяние должно состоять не в этом. Человек не может не совершать ошибок, не оступаться, не поддаваться страстям. Он может быть слаб, но он должен время от времени вспоминать способы правильной жизни и законы, данные человеку Богом, вспоминать грех Адама, свойственный каждому из нас и постоянно повторяемый. Этот грех состоит в своеволии, в попытке уйти от Бога и жить, рассчитывая на свое представление о добре и зле, жить без Бога. Рассчитывая на себя, трудно защититься от сомнений и слабости. Обрести мир в душе можно единственным способом – доверив Богу свою жизнь и поверив в благость его промысла относительно нас. Если мы не доверяем Ему, рассчитываем на свою силу и знания, то мы оказываемся вне Его помощи. Мы не защищены от зла.

 Десять  буддийский заповедей, ступени самосовершенствования классической йоги и  Декалог Ветхого Завета по сути схожи. Одни учения объясняют необходимость следования им утилитарными соображениями сосуществования единичного в Целом, другие - средством для освобождения от страданий, третьи ссылаются на Волю Творца. Удивительно то, что в любом мировоззрении нарушение заповедей одинаково делает нашу жизнь тяжелой. Оступаясь, мы платим страданием, но христианство дает надежду на прощение греха при искреннем раскаянии в нем. Это путь милосердия, заставляющий нас быть столь же милосердными к ошибкам ближних.

Православие очень интересно рассказывает о ступенях развития нашей души, чей истинный Дом – Царство Небесное. Преподаватель церковнославянского языка Валентина Борисовна, занятия которой я посещала, неожиданно открыла мне глаза  на совершенно непривычные для моего ума критерии достижения этого Дома. Я имею в виду Заповеди Блаженства, изложенные в Евангелии от Матфея. Путь в этот Дом чрезвычайно труден и состоит из ряда ступеней, ни одну из которых нельзя пропустить.

Первая ступень - обретение нищеты духа. Нищету духа толкуют все, кому не лень, и все – в меру своего понимания. Богословская точка зрения состоит в необходимости жажды общения с Богом, с духовным началом нашего бытия, от которого мы отошли. В практическом смысле обретение нищеты духа означает возникновение  глубокого и прочувствованного осознания того, что наши возможности – не более, чем количество воды в раковине, находящейся в море. Возможности Бога – это вся вода в море, и когда мы перестанем захлопывать створки нашей раковины, устав защищать «свою крепость», море сможет пройти через нас и дать нам все нужное в нужном количестве. Первая заповедь блаженства говорит о смирении, укрощении своей гордыни и оставлении  на волю Бога «заботы о дне грядущем».

Вторая ступень касается «плачущих». Это не те, кто сетуют на свою жизнь и обиды, причиняемые им. Это плачущие о своем несовершенстве, о грехах, в которые мы постоянно впадаем, нарушая те правила, которые Бог установил для нас в ветхозаветном Декалоге. Надо научиться раскаиваться в совершенном. Это не так просто, как кажется. Я, например, привыкла судить себя, исходя из собственных ощущений или представлений о добре или зле, что очень часто заводит меня в тупик. Трудно человеку, всегда жившему без отца, принять заповеди Отца не в  качестве осознанного вывода, а в качестве аксиомы, и не только принять, но довериться им. Раскаяние в своих ошибках и раскаяние в нарушении данного нам свыше установления вовсе не одно и то же.

Третья ступень заключается в  приобретении кротости. Кротость приходит только после обретения нищеты духа и раскаяния, иначе ее не достичь. Кротость – это состояние молчания (не хочется говорить, спорить, доказывать), это уступчивость (нет желания требовать чего-то для себя) и это довольство своей участью, какой бы она ни была. Тот, кто доверил себя в руки Бога, становится кроток. Тот, кто надеется на свои силы и на других людей, много говорит, прекословит и отстаивает свое мнение. Это внешнее проявление отсутствия кротости.

На четвертой ступени мы должны  «алкать и жаждать» правды больше, чем мы алчем материальных благ. Алкать и жаждать (желать утоления потребности в пище и питье) – главные побудители к действию обычного человека. Их всегда предлагает нам Змей, искушающий нас на удовлетворение телесных  потребностей. В понимании Церкви правда – это все то, что заповедал нам Отец Небесный. Душа не может жить без этой правды, хотя и свободна откликнуться на соблазны плоти. Чтобы войти в Царство Небесное нам необходимо преобразовать шкалу своих ценностей в сторону духовных целей. Целиться в Небо, а не в Землю. Ценить Бога больше, чем Жизнь. Только при этих условиях мы сможем «наследовать землю». То есть, целясь в Небо, попадем хотя бы в Землю - автоматически решим свои земные проблемы.

 Следующая, пятая ступень на пути к Царствию Небесному – милость. Это есть бескорыстное, незаслуженное деяние, совершенное по расположению души, без рассмотрения лиц и обстоятельств. Так Солнце оказывает «милость» всем – добрым и злым – одинаково. Если мы уже алчем «правды», то милость становится для нас доступной. Милосердие – это не просто добродетель, это – жизненный путь, на котором мы отдаем другим все, что нас обременяет: наше имущество, наши  привязанности, наши дарования. Через это милосердие Бог одаривает других.

Шестая ступень и шестое блаженство говорит о чистоте сердца. Здесь сердце – не физический орган, а сосредоточие всех душевных сил, воли, ума и чувств. Очищается сердце только милосердием к ближнему – к людям, тварям, растениям и даже вещам.. Пока мы думаем о себе, чистоты сердца нам не достичь. В Священном Писании образцом чистого служения является Авраам. Семидесятилетний старец сидел в зной под дубом и напряженно смотрел на дорогу. Он ждал случайных путников, сострадая тем, кто находится в пути, и жаждал оказаться им полезным. Завидев на горизонте трех путников, он начал молить Бога, чтобы они не прошли мимо и чтобы он смог оказать им милость - омыть их ноги,  накормить, дать отдых. Путники пришли в его дом  и оказались самим Господом, воплотившимся в облике трех ангелов. Чистота сердца Авраама была щедро вознаграждена – Господь сделал его отцом многочисленных народов. Когда мы делаем что-то по милосердию, все страсти от нас отходят, и тогда Господь готовит нам и утешение, и испытание. Через это испытание мы очищаемся. Господь являет нам себя только в чистом сердце человека.

Седьмая заповедь и седьмая ступень совершенствования требует от человека стать миротворцем. Мир творит Бог, но человек способен стать подобием божьим. Творить мир может только чистый сердцем человек, ибо в нем есть покой. Сердце становится покойным, когда берет на себя тот крест, который дает ему Бог, идет вслед за ним. Дух пронизывает покойное сердце. Не надо огромных усилий, надо время от времени подниматься на встречу с Господом, принимать от него его спокойствие и возвращать его другим людям. Только от человека зависит положить предел злу. Если мы не отвечаем на зло злом, мы - миротворцы.

Восьмая и девятые ступени говорят об одном и том же и различаются только степенью достижения. Они проверяют нашу готовность способностью принять изгнание правды ради и даже любые мучения Господа ради. Когда мы становимся на новую жизненную стезю, со всех сторон начинается противоборство. Только начнешь что-то менять в себе, как возникают обстоятельства, мешающие это сделать. Люди, казавшиеся друзьями, становятся твоими противниками. Чем сильнее стремишься к кротости и миролюбию, тем больше тебя провоцируют на проявление страстных, неуправляемых реакций. Чем больше жаждешь радости и любви, тем настойчивее жизнь создает поводы для уныния и отчаяния. Демоны не могут простить нам наших намерений. Люди – орудия демонских сил. Господь попускает нам терпеть трудности, чтобы укрепиться в своей вере. Вера сильнее расцветает и быстрее умножается, когда подвергается гонению.

Если в восьмой заповеди идет проверка нашей способности защитить и укрепить праведные намерения относительно устройства собственной жизни, то девятая заповедь и девятая ступень совершенства касается людей, полностью посвятивших себя Богу. Они целиком принимают на себя иго Господа и становятся мучениками за веру. До конца убежденный человек не боится этих мучений, он желает их, потому что хочет принести себя в жертву ради любви. Претерпевая несправедливые страдания за Того, кого любит больше себя, такой человек получает наибольшую «мзду» в Царстве Небесном. 

Смысл Заповедей Блаженства не случайно открылся мне по завершению очень трудного участка моего жизненного пути с  «Дарами Волхвов» и может быть рассмотрен в качестве своего рода Послесловия  к нему. Идеи Заповедей не были ни революционными, ни неизвестными мне. Более двадцати лет минуло с тех пор, как я впервые прочитала Евангелия. Заповеди Блаженства во многом повторяли вехи духовного пути, описанного множеством других знакомых мне эзотерических школ. Но, несмотря на  впечатление известности истин, они подавали их под совершенно новым, особым углом зрения и знаменовали собой начало моей новой, другой жизни, Предисловием которой являлись. Испорченность и несовершенство моей души еще не позволяло мне полностью избавиться от «служения бесам», продолжавшим управлять мною. Но даже краткого обращения к Христу – чтения и размышления о нем  - иногда оказывалось достаточным, чтобы одолеть это бесовское влияние и по-новому взглянуть на происходящее: не как на злосчастную и бессмысленную круговерть событий, которые работали против меня, а как на подарок любящего меня Бога, предназначенный исключительно для меня. 

Я пока еще не знала, что есть МОЙ ДОМ, не была уверена, что не сбегу от христианского учения, в которое в последнее время глубоко и сознательно погрузилась, в мое собственное, стихийно сложившееся во мне «языческое» мировосприятие. Я только надеялась, что не сбегу. Мне стало спокойно на душе, чего не было очень давно.