Deus ex machina Бог из машины

Посвящается моей дочери, Ксении, в надежде на то, что ее фантазия никогда не будет ограничена реальностью, а воображение раскроет перед ней бесконечные миры, полные чудес, удивительных обитателей и захватывающих историй...


                DEUS EX MACHINA

                БОГ ИЗ МАШИНЫ

DEUS EX MACHINA (лат.) – БОГ ИЗ МАШИНЫ
Развязка вследствие вмешательства непредвиденного обстоятельства (в античной трагедии развязка наступала иногда благодаря вмешательству какого-либо бога, появлявшегося на сцене при помощи механического приспособления)

                Глава Первая.

       Старый пес умирал.

       Надрывный свист его дыхания время от времени перекрывал завывание ветра за окнами. Шипение сквозняков складывалось в унылый шепот, который бормотанием оживал в уголках убогого жилья и наполнял комнату призрачными звуками. Им в такт раскачивались и плясали тени, избегая тусклого света керосиновой лампы.

       Старик тяжело поднялся из-за стола, вспугнув стайку теней, и, шаркая валенками, подошел к печи. Пес приподнял угловатую морду и мутными глазами уставился на хозяина. Сглотнул, сбивая дыхание, когда старик потрепал его за уши, и попытался приветливо подняться. Но лапы поскребли когтями пол и бессильно поджались под рыжее брюхо.

       – Ладно, Болтун,– вздохнул старец, раскрывая в улыбке редкие желтые зубы.– Можешь полодырничать сегодня.

       Он подбросил поленья в печь и вернулся за стол, чтобы не спеша набить выгоревшую и провонявшую табаком трубку.

       Старик выпустил клуб едкого дыма и улыбнулся. Завтра приедет почтальон, и они проведут вечер за бутылочкой домашней настойки, ведя неторопливую беседу о суетности городской жизни. В основном говорить будет гость, которому алкоголь и крепкий табак развязывают язык, и тогда он не скупится на диковинные рассказы о новых технологиях. Байки о компьютерах, управляющих обществом, планах заселения Луны и Марса наводили на размышления и переполняли радостью старческие души, упасенные великого зла подобных чудес.

       Стрик шумно затянулся, ощущая приятное томление в груди, но сорвался на кашель, содрогаясь всем телом. Он не успел отдышаться, как сквозь завывание надвигающейся бури послышалось далекое эхо выстрела. Старик насторожился, вслушиваясь в стоны осеннего ветра, но кроме редких капель дождя да шороха сквозняков различить ничего не смог.

       Слух и раньше подводил: подчас мерещился гул моторов на заброшенной дороге и шум вертолетов, словно покинутые города пытались ожить, наполниться привидениями. Раньше, во время охоты, ему доводилось забираться вглубь зоны, натыкаясь на поросшие мхами постройки. А однажды даже вышел к поселку, который давно исчез с географических карт. Он так не отважился ступить на едва различимые под порослью трав улицы, чувствуя на себе укоризненные взгляды пустых окон.

       Смотритель посмотрел на пса и улыбнулся.

       – Пойду, гляну дорогу, покуда не задождило. Постереги тут.

       Он накинул на плечи длиннополый плащ и бережно снял с крюка ружье. Прикинув на руку тяжесть оружия, остался доволен тем, что еще в состоянии его держать.

       Болтун зашевелился у печи и с усилием встал на дрожащие лапы.

       – Не провожай,– махнул на него старик, подумав про себя, что пес до зимы не дотянет.

       А осень уже брала свое. Она холодно встретила с порога мокрым ветром, сорвавшим капюшон с головы. Было темно, и низкий свод тяжелых туч едва различался сквозь пелену мелких капель, круживших перед глазами. Человек поежился и с хлюпаньем двинулся к покосившейся калитке. По привычке прикрыв ее за собой, он оглянулся на тусклый свет крошечного окошка.

       – Не дотянет до зимы,– тихо повторил он, и шуршание дождя унесло его слова.

       В лесу ветер не так баловал, застревая в еще крепких кронах, и почва не расползалась под ногами, позволяя двигаться быстрее. Смотритель мог пройти по этой тропинке с закрытыми глазами, но он внимательно вглядывался в сумрачную чащу, ожидая увидеть непуганого зверя. По зиме случалось подстрелить зайца прямо во дворе, да и вороватые волки одно время повадились скулить под окнами.

       Деревья расступились перед насыпью дороги, и порыв ветра принес с собой отчетливый звук грузовика. Старик вышел на бетонку как раз в тот момент, когда из-за поворота показался свет фар, выхватывая из сумрака силуэты деревьев. Это была большая машина и двигалась быстро.

       Смотритель встал в нерешительности, оглядываясь на нетронутое заграждение, перегородившее дорогу, и недоумевая о том, кто бы это мог быть. Грузовик резко остановился прямо перед ним, ослепив фарами. Хлопнули двери, затопали десятки ног. Призрачные фигуры людей полукругом встали поодаль, оставаясь во мраке.

       Бьющий в глаза свет и суета теней у грузовика не давали собраться с мыслями и найти нужные слова для непрошенных гостей. Старик развел руки в стороны и вдохнул воздух для еще не придуманной фразы, но едва полы его плаща раздвинулись, грянул гром.

       Десятки, сотни пуль подбросили его тело в воздух и, разрывая брызгающую кровью плоть, швырнули на бетон. Удары металла ворочали и толкали бесформенную массу по мокрой поверхности дороги, оставляя ярко-красный след, который быстро бледнел и кипел пузырьками дождевых капель.

       Грохот выстрелов оборвался, а тяжелая масса дождя придавила эхо к влажной почве, которая заклубилась туманом порохового дыма. Из мрака вышли двое и осторожно приблизились к обезображенному телу. Один из них, невысокий и худощавый, раскрыл чемоданчик, который бережно нес в руках, и сосредоточенно склонился над смотрителем. Закончив странный ритуал, он выпрямился и, повернувшись ко второму, чью атлетическую фигуру не мог скрыть бесформенный плащ, покачал головой:

       – Мы ошиблись, Таран. Это не он.

       Таран резко повернулся к машине, подставив ужасное лицо свету: правильные и даже красивые черты уродовались двумя абсолютно разными глазами. Один был черным, лишенным зрачка и радужной оболочки, как воронье око, а другой, зеленовато-бледный и почти бесцветный, выглядел тусклым и зловещим.

       – По местам,– низким голосом скомандовал он.– Вернемся к реке. Похоже, мы его пропустили.

       Подобно теням люди беззвучно исчезли в утробе грузовика, и тот, развернувшись, быстро удалился. Дождь еще долго омывал тело старика, и разбавленная кровь торопливо сбегала ручейками с грубого бетона на мягкую землю, которая жадно поглощала влагу после засушливого лета. Шумная осенняя ночь распевала песни ветров под аккомпанемент ливня, и не было места в этом празднике стихий жалобному вою Болтуна.

       Этой ночью пес умер.

                * * * * *

       Ливень, не прекращающийся третий день, достиг своего апогея ночью, и под утро начал сотрясать небо над городом громовыми раскатами, которые окончательно разбудили Ольгу, перебив беспокойный сон. Она долго прислушивалась к осенней вакханалии, не будучи в силах покинуть уютную постель, и погрузиться в суету нового дня, хотя тот обещал заметные перемены в жизни. Накануне она с сослуживцами отмечала новое назначение, и, как результат, головная боль утром и чудовищный привкус во рту. Именно ощущение зловония, исходившего от нее, побороло лень и желание понежиться в постели. Женщина с усилием встала и, шлепая босыми ногами по холодному полу, направилась в ванную комнату.

       День начинался тяжело, а значит, все было как обычно. Завопивший неожиданно таймер будильника заставил Ольгу вздрогнуть и расплескать горячий кофе. Она раздраженно отмотала салфетки и, протерев ошпаренную руку, швырнула их на пол. В такие моменты вспоминались слова матери: «Дочурка, не показывай людям свой характер, а то так и будешь мыкаться до конца жизни одна… как и я».

       Ольга злилась на себя. Зная, что сегодня предстоит первый день на новом месте и знакомство с сослуживцами, легла пораньше, чтобы выспаться, проснуться свежей и с подобающим настроением. Испортить отношения с людьми она всегда успеет, но не первое впечатление о себе.
 
       Женщина встала перед зеркалом, всматриваясь в красивое лицо с тонкими чертами. В свои тридцать с небольшим она выглядела не просто хорошо - была яркой и эффектной, и знала об этом. Природа выдала ей щедро, но добавила лишнего. Усмирить дерзкий взгляд или скрыть ироничную улыбку в нужный момент, она не умела. На любой вызов реакция была мгновенной и открытой, а люди плохо переносят такую искренность.

       Ольга подняла брови, пытаясь придать лицу выражение кротости, но зеркало ответило ей невнятной гримасой:

       – Кого я обманываю?

       Она подошла к вешалке, на которой красовался новенький парадный китель теперь уже без нашивок транспортной полиции, и прищурилась, приложив его к себе перед зеркалом. Форма была ей к лицу и отчасти оправдывала резкий и несносный характер - казалось, быть стервой полагалось по долгу службы. Но Ольга искренне не любила полицейскую форму, как и все, что она олицетворяла. На то у нее были причины.

       Снова напомнил о себе таймер, и женщина торопливо оделась. Несмотря на то, что накануне курьер вместе с приказом о назначении и формой доставил новую гражданскую карточку, которая позволяла теперь пользоваться скоростной транспортной линией, она все равно направилась к привычной, общественной. Новые привилегии позволяли иметь даже собственный автомобиль и квартиру побольше, но, лишившись всего этого однажды, она не торопилась возвращаться к прежним удобствам. К тому же времени в запасе было достаточно, чтобы по пути обдумать неожиданные перемены.

       Устроившись инспектором транспортной полиции, Ольга получила право на дополнительное образование, и следующие два года с трудом совмещала работу с учебой, самоотверженно пожертвовав личной жизнью и друзьями. Ей приходилось выстраивать карьеру шаг за шагом, прикладывая много упорства к продвижению по служебной лестнице, чтобы выкарабкаться со дна, в котором оказалась. Подавая рапорт на повышение после успешных экзаменов, она была готова ждать месяцы, годы, пока автоматизированная городская система востребует ее дело из архива и даст ему ход.

       И ждать, действительно, пришлось годы: писать рапорты, и получать невнятные отказы. Но вчера, спустя лишь месяц после очередного разочарования, без всякого предупреждения, собеседования или предложения, ее перевели в Центральный департамент полиции помощником эксперта в отдел по расследованию убийств, да еще с повышением звания и гражданской категории. Это было слишком странным, чтобы не насторожить.

       Прибыв на место, Ольга вставила идентификационную карточку в регистрационный терминал у входа и получила несколько сообщений на свое имя. Ее уже ожидал некий Валерий Серый, эксперт департамента, но сперва предстояло пройти рутинную процедуру оформления у кадровиков.

       Здание было свежей постройки, с претензией на монументальность и чиновничью роскошь. Когда-то с размахом строили церкви и костелы, чтобы великолепие и золото их убранств впечатляли верующих, символизируя величие и беспрекословность религиозной власти. Теперь каждое государственное учреждение своим видом до хрипоты и с угрозой вопило о превосходстве государства над никчемным гражданином, требуя подчинения и смиренности.

       И среди таких построек особенно выделялось это здание, построенное на месте старой тюрьмы. В народе тюрьму называли «Володаркой» по имени улицы, на которой стояло это знаковое учреждение. Но стояло оно там с незапамятных времен уже третью сотню лет. Примечательным было то, что Пищаловский замок никогда и не был замком, потому что сразу строился как острог, и всю свою историю использовался по единственному назначению. Архитекторы новостроя не стали разрушать реликвию, верно служившую всякой власти, а застроили ее новыми корпусами и зашили фасадами из стекла и бетона.    Кто-то из журналистов назвал новое здание Цитаделью правосудия, и теперь люди звали это место «Цитаделькой» по созвучию с предшественницей. Но все помнили, что внутри Цитадельки осталась нетронутой Володарка, с ее сторожевыми башнями и щербатой многовековой каменной кладкой. 

       Потребовалось время, чтобы в лабиринте бесконечных коридоров и мраморных лестниц найти просторный и неуютный офис отдела по расследованию убийств. Казалось, здесь все было продумано так, чтобы работнику было неудобно находиться на своем месте - от освещения до угловатой мебели и ее нелепой расстановки.

       У нового руководителя был огромный стол, прижавшийся к стене между несочетающимися по стилю шкафами и массивное кожаное кресло, отличавшее его статусом от остальных. За столом восседал соответствующий ему щеголеватый блондин, уверенный в себе, и с легким налетом заносчивости. Он был, действительно, хорош собой, из тех на кого обычно вешаются впечатлительные женщины.

       Эксперт Серый сдержанным жестом указал Ольге на стул для посетителей перед своим столом и даже не потрудился встать навстречу. Мало того, он позволил себе откровенно оценивающий взгляд и долгую паузу, в течение которой молча рассматривал присевшую напротив женщину.

       В офисе было не меньше двух десятков разных по калибру столов, расставленных без всякой логики, и в лучшем случае четверть из них выглядела обитаемой. В дальнем углу уже немолодой сотрудник беззвучно и неподвижно склонился над папкой с документами, наглухо погруженный в ее содержимое. Помещение выглядело необжитым, а резкий запах отделочных материалов выдавал недавнее заселение его обитателей.

       – Ботвинник Ольга?– вместо приветствия, наконец, выдавил из себя красавчик и открыл папку с ее личным делом, одиноко лежавшую на глянцевой поверхности стола.

       Женщина выдержала паузу, после чего еле заметно кивнула.

       – А я Ваш непосредственный руководитель… Валерий Александрович Серый. Можно без отчества.

       Ольга промолчала, спокойно выдержав пристальный взгляд – попытка смутить ее и заставить отвести глаза, казалась смешной и неуместной.   

       – А я Вас помню,– разочарованный эксперт несколько раз небрежно перевернул страницы ее анкеты: кроме нескольких бумажек в папке ничего не было.– Точнее Ваше личное дело. Год назад просматривал базу кандидатов, и по запросу вывалился большой список. Но Вы выделялись среди остальных… Практически никакой информации: школа с медалью, а спустя двенадцать лет начало службы в полиции, и ни слова о прежней жизни. Я заинтересовался, запросил личное дело, и даже оформил приглашение на собеседование, чтобы получить к нему доступ.

       – И что?– сдержанно улыбнулась Ольга, когда эксперт Серый неожиданно замолк и снова уставился на нее.

       – И ничего,– он шумно закрыл папку.– В личном деле этих двенадцати лет тоже не было, а на мое приглашение пришел отказ от системы: что-то типа «ограничено к рассмотрению» или «не рекомендовано к рассмотрению». Впервые такую формулировку видел. В списке есть, а выбрать нельзя. Поэтому, когда вчера пришел Ваш перевод, сразу вспомнил. Но вижу, и теперь ничего не изменилось: вопросов стало только больше.

       Он похлопал ладонью по папке и вопросительно поднял брови, всем видом демонстрируя ожидание.

       – Пришел перевод? Так это не Вы меня перевели?– смутилась женщина.

       – Увы, даже рядом не стоял.– Он многозначительно поднял глаза к потолку, намекая на волеизъявление «сверху».– У Вас есть покровитель где-то там?

       – А по моему послужному списку заметно, что кто-то заботится обо мне?

       Серый довольно откинулся на спинку кресла, уловив раздраженные нотки в голосе собеседницы. Ему удалось спровоцировать ее на эмоциональное проявление, и теперь он чувствовал свое превосходство дознавателя. Ольга поджала губы, но укорять себя за несдержанность не стала.

       – Вы не знаете, чем я занималась 12 лет до службы в полиции,– улыбнулась она.– А я не знаю, зачем я здесь. Все логично.

       – Логично?– эксперт Серый удивленно поднял брови.– Что здесь логичного?

       – Ну, это же женская логика,– Ольга еще шире растянула улыбку.– Что-то знаете Вы, что-то я. А вместе сложим картинку целиком.

       – Вы правы,– развел руками красавчик.– Но моя половинка картины мира очень компактная. Наша аналитическая группа в отделе убийств только формируется. Меня назначили две недели назад, а этот стол появился у меня позавчера. Компьютеры и оборудование еще в закупке, установят недели через две, если повезет. Все только начинается. Есть еще заминка с переводом специалистов... Вы в числе первых. Толком никто не знает, чем будем заниматься. По замыслу, наша группа должна глубоко прорабатывать версии оперативных групп и работать с архивами нераскрытых дел, выявлять разные неочевидные связи и закономерности. Что-то типа такого.

       – Понятно,– кивнула женщина.– Новый министр устанавливает новые порядки, экспериментирует с новыми подходами.

       – Не совсем,– Серый какое-то время молча всматривался в собеседницу, сомневаясь, стоит ли выкладывать все карты на стол, и не сдержался.– За полгода министр уже ни разу не новый. Не та должность. Тут есть кое-что поважнее…

       Ольга подыграла красавчику, изобразив удивление, и тот податливо наклонился вперед, доверительно понизив голос:

       – У нас тихий и спокойный город, и для отдела убийств не так много работы… было. Я пять лет на оперативной работе и знаю, о чем говорю. А в конце весны на ровном месте пошел такой рост тяжких, что мы уже летом на выезды не успевали. И если по началу убийства хоть как-то на бытовуху походили, то сейчас уже все в разнос пошло. Откровенно заказные, профессионально отработанные. И главное, идет по нарастающей, да еще с таким трендом…

       Серый практически перешел на шепот.

       – Как сказал начальник управления на последнем совещании, такими темпами осенью в столицу придется танки вводить. Легионеров уже месяц как перевели на казарму, ни отпусков, ни увольнительных, гоняют на стрельбища. Сами не знают к чему готовить их. Штатку отдела убийств за лето дважды увеличивали, а людей взять негде! Говорят, в области и в регионах ситуация аналогичная. Людей из-за этого не отпускают. Поэтому с переводами в нашу группу такие задержки.

       – Что-то я ничего такого в новостях не слышала,– Ольга недоверчиво поморщилась.

       – А когда в новостях реальные новости были?– возмутился эксперт.– Для этого здесь целое управление старается, все фильтрует. У нас тут по коридорам КОБ бегает, как ошпаренные… комитетчики, Комитет Общественной Безопасности... Все никак не могут наверх объяснить, что происходит, и откуда ноги растут. Никак не могут все это связать…

       – Так они же, вроде, только по политическим.

       – Количество переходит в качество,– глубокомысленно вздохнул Серый.– Когда необъяснимая волна насилия достигает таких масштабов, сам собой возникает вопрос, кто за всем этим стоит. А это вопрос к ним. Впрочем, сейчас сами все поймете.

       Он торжественно встал из-за стола и свысока посмотрел на женщину:

       – Я планировал иначе Ваш первый день, хотел провести экскурсию по нашему управлению, показать историческую часть здания, новый контакт центр. Это впечатляет, потому что серверные стойки заменили операторов на приеме звонков граждан. Издержки новых технологий. Но придется ехать на вызов. Оперативные группы еще не вернулись с ночных вызовов, а у нас тут утром резня и три трупа в одном из спальных районов Чижовки. И это только утро. Поэтому прошу сразу, как говорится, с корабля на бал.

       – Я готова,– Ольга с готовностью встала, хотя удивления скрыть не могла, из-за чего выглядела неуверенной и суетливой. Она тоже не ожидала, что ее первый день службы начнется именно так.

       – Не торопитесь,– расплылся в самодовольной улыбке эксперт и вышел из-за стола.– Время еще есть. Специалисты туда уже выехали. Пока все отснимут, все образцы соберут, у нас еще час-другой есть. Как раз успеем заехать к Вам, чтобы Вы переоделись. В парадных мундирах на таких мероприятиях делать нечего. В управлении вообще форму носить не принято.

       Подойдя к выходу и предупредительно открыв дверь для Ольги, он остановился, словно, что-то вспомнив:

       – Итак, теперь Ваша очередь, дополнить картину мира о двенадцати годах вашей жизни.

       – О двенадцати годах?– женщина наигранно подняла брови.– А, Вы о тех двенадцати годах до службы в полиции? Валерий Александрович, я думаю, если кто-то изъял из моего дела информацию об этом периоде, то сделал это с какой-то целью. Не знаю, в чем смысл этой секретности, но лучше оставить все, как есть. Мало ли, вдруг это важно. В каждой женщине должна быть загадка. Вот и у меня теперь будет.

       Она уверенно вышла в коридор, а ее новый руководитель, лишь сдержанно буркнул под нос: «Я так и подумал».

       Эксперт Серый имел не самый скромный служебный автомобиль, оборудованный всеми новомодными усовершенствованиями. Два года отслеживая транспортные потоки Минска, Ольга многому научилась, и могла по внешнему виду оценить все прелести новенького «Мерседеса», угадав не только его базовые характеристики, но и тип коммуникационной принадлежности, количество каналов связи для автоматики и даже модель автопилота. Впервые за долгое время ей приходилось видеть город из окна автомобиля, который двигался в плотном потоке с максимальным разрешенным приоритетом.

       Нельзя сказать, что она любила город и это нагромождение зданий, технических сооружений и извилистых дорожных лент, которые причудливо струились среди небоскребов, нависая друг над другом, утопая в лабиринтах нижних ярусов и сбиваясь в запутанные клубки. Столица на всех действовала одинаково подавляюще, оставаясь непознанной в своей величественной красоте. Она подчиняла волю рассматривающего, являясь воплощением мощи, подобно вечно действующему механизму, запущенному однажды и до скончания веков.

       – Это препаршивенький район старого Минска,– отвлек от мрачных мыслей голос Серого, который не проронил ни слова по пути от Цитадельки до ее дома и после, когда они двинулись по скоростной магистрали в Чижовку. Теперь он вытянул руку в сторону плотной невысокой застройки, и заговорил так, словно это были мысли вслух.– Сейчас здесь затишье, а по ночам много шума бывает. В таких местах, обычно, есть свои криминальные царьки-авторитеты, которые по-своему поддерживают порядок, стараясь не доводить дело до полиции. Такое положение вещей нас устраивает, освобождает от необходимости отслеживать мелкие правонарушения и конфликты. Но время от времени из-за несогласованности возникают распри между различными группировками. Иногда они вырастают в затяжные разборки, перестрелки и потасовки. Было бы безумием пытаться остановить их или изменить положение вещей. Мы лишь ограничиваем распространение криминального хаоса, не допуская его в центр города и ни в коем случае не вмешиваясь в отношения местных князьков. Под утро здесь обнаружили изуродованные тела трех местных бездельников, низшей гражданской категории. Двое были уже мертвы. Тонкость момента заключается в том, что параллельно нашему расследованию собутыльники жертв, их родственники и сами «авторитеты» будут проводить собственные потуги найти виноватых. Каждый начинает искать среди своих врагов. Это может спровоцировать настоящую бойню под знаменами мести, чего мы и должны избежать. Понимаешь?

       Машина, тем временем, съехала на узкие улочки непривлекательного квартала и, изрядно поколесив в его лабиринте, остановилась возле толпы возбужденных зевак, окружавших полицейские автомобили. Вокруг царили оживление и суета.

       – Какие мои функции?– уточнила Ольга, проглотив плавный переход с «Вы» на «Ты». Это было неизбежно.

       – Хорошо, что спросила об этом,– Серый заглушил двигатель и повернулся к Ольге, стараясь заглянуть в глаза.– Будешь просто ходить за мной, прислушиваться и присматриваться. Главное, ничего не делай без моего ведома.

       Выбравшись наружу, они оказались в плотном кольце горожан, которые на разные голоса выкрикивали в их адрес пожелания, приветствия и оскорбления. Женщина была благодарна спутнику, заботливо подхватившему ее. Мягко удерживая за руку, он, буквально, прокладывал себе дорогу к полицейскому ограждению, расталкивая пеструю людскую массу, которая пялилась на них пустыми глазами, чье телячье безразличие было разбавлено иногда похотливо-любопытными или откровенно враждебными взглядами. Привязалось неприятное ощущение, словно она обнаженной выставлена напоказ, и каждый пытается потрогать ее маленькими, замутненными ленью глазенками. И еще этот многоголосый гул, сдавленный, вкрадчивый шепоток, липнущий к лицу и рукам своим вязким неразборчивым эхом, смеющимся, стонущим, угрожающим.

       Ольга не сразу заметила, как они выбрались на открытое пространство за ограждением, и не слышала, как ее коллега громко отчитывал какого-то офицера за беспорядок. Подчиняясь бесцеремонным пинкам блюстителей порядка, толпа быстро редела, и лишь самые стойкие собрались в небольшие группы, внимательно наблюдая за действиями полиции с удаления.

       – Все в порядке?– Серый бережно встряхнул помощницу за плечи.

       – Эти люди... Здесь так душно...– растерялась Ольга.

       – Она слишком впечатлительна,– заметил стоявший рядом с экспертом пожилой, но очень приятный мужчина с нашивками медика. Седые, аккуратно уложенные волосы эффектно обрамляли располагающее к себе лицо.– Ей нужно время, чтобы собраться.

       – Это доктор Петкевич. Игорь Петкевич. А это мой новый помощник, Ольга Ботвинник. Итак, Вы в порядке?

       В ответ она легко расправилась, восстановив выгодную осанку, и благодарно уголками глаз улыбнулась внимательному доктору, на что тот ответил едва уловимым поклоном.

       – Потом будете переглядываться,– вмешался Серый.– Вам предстоит уйма совместной работы, так что успеете еще возненавидеть друг друга. А с характером нашей новой сотрудницы это вообще не представляет труда. Приступим.

       Он направился вглубь оцепленной полицейскими зоны, где, прикрытые бесформенным черным пластиком должны были находиться трупы жертв. Рядом нетерпеливо топтались парни из команды уборщиков, облаченные в угловатые комбинезоны серого, как и их микроавтобус, цвета. Загадочный инструмент и баллоны с какими-то адскими смесями были демонстративно выставлены у открытого жерла автомобиля, указывая на длительное ожидание, потому что лица людей, занимающихся этим ремеслом, не имели никакого выражения, оставаясь невозмутимо спокойными.

       Один из них жестом поприветствовал приближающуюся троицу и скупыми движениями принялся сворачивать пластик, из под которого проглядывали перепачканные почерневшей кровью конечности.

       – Может, Вам не стоит на это смотреть,– предупредительно поинтересовался доктор Петкевич, обращаясь к женщине.

       – Ничего страшного: мне приходилось работать с телами,– поторопилась ответить Ольга и прикусила язык.

       Мужчины переглянулись и многозначительно промолчали, заставив понять, что она допустила очередную оплошность, которая, впрочем, быстро позабылась, уступив по значимости большему событию – открывшемуся зрелищу.

       Это были парни двадцати-двадцати двух лет с короткими агрессивно безвкусными стрижками и очень развитой мускулатурой, наводившей на мысль, что ее обладатели зарабатывали на жизнь не умственным трудом. Тело одного, неестественно выгнутое, свидетельствовавшее о сломанном позвоночнике, было абсолютно лишено одежды и хранило на себе следы повреждений, зиявших синеватыми провалами пятен в нескольких местах. Останки же второй жертвы вызывали непроизвольную дрожь. Это действительно были останки, лишенные целостности и связности, с неуместной аккуратностью разложенные в своеобразном порядке вдоль выпотрошенного тела. Раскрытая веером ребер грудь обрамляла верхнюю часть огромной дыры, которая заканчивалась острыми срезами тазовых костей, связанных с торсом только позвоночником и лоскутками кожи. Все внутренности были начисто извлечены и возлежали вокруг, схематично отражая былое единство.

       – Тут и тела почти нет. Его еще собрать надо,– буркнул Серый, покосившись на Ольгу, невозмутимо перенесшую этот взгляд.

       – У меня тоже сложилось впечатление, что кто-то изучал анатомию,– признался медик, склонившись над трупом.– Только в качестве инструментов использовались руки и пальцы.

       – Хотите сказать, он был разорван голыми руками?– изумилась Оля.

       – Все признаки говорят об этом. И физическая сила маньяка невообразимо велика: взгляните на неразделанный труп. Мелкие синяки были получены позже, во время падений и удаления одежды. Жертве были нанесены только два удара. И оба смертельные. Первый, в область груди, сломал ребра и осколками костей повредил легкие и сердце, а второй, нанесенный в среднюю часть спины, не просто сломал позвоночник – он выбил из него несколько позвонков. Любой из этих ударов должен был отбросить тело на несколько метров и лишить возможности двигаться, так что необходимости второго удара не было.

       – Думаете, что они были нанесены одновременно?– переспросил эксперт.

       – По-видимому.

       – Один человек ударил одновременно и спереди, и сзади?

       – После вскрытия я смогу определить направление ударов и их силу. Только и всего. Выводы будете делать сами.

       – Бред какой-то,– возмутился Серый.– И с чего вы взяли, что это маньяк…

       Доктор раздраженно фыркнул и резко выпрямился:

       – Если бы не осмысленность действий, я бы не был уверен в том, что это вообще сделал человек. Каждый из извлеченных внутренних органов был надкушен, и следы челюстей видны повсюду. Это отпечаток странных зубов, и царапины на костях оставлены более прочным материалом, чем человеческие ногти. Я еще буду изучать эти данные. И еще… после такого вскрытия здесь все должно быть залито кровью, а ее едва набралось, чтобы запачкать одежду.

       – Был дождь.

       – Ерунда! Мы прибыли через минут десять. Как-раз возвращались с ночного выезда. Поэтому застали третьего еще живым. Не исключаю, что маньяк пил кровь жертв.

       – Ну и на здоровье… Кстати, о третьем,– оживился Серый.– Какие у него шансы?

       – У него в голове дыра размером с ладонь и повреждения мозга. Если он и выживет, то будет растением. На него не рассчитывайте. И на нем, к слову, тоже не было одежды.

       – Надеюсь, ее он не съел…

       – Странно,– Ольга сделала шаг к останкам распотрошенной жертвы и склонилась над прокушенным легким.– Такой прикус точно не мог оставить человек. С чего вы решили, что это убийца надкусывал органы, а не какое-нибудь животное?

       – Потому что животные не раскладывают аккуратно потроха добычи,– Петкевич с любопытством посмотрел на женщину.– Вы медик? Кто Вы по специальности?

       – Я не медик,– Ольга резко выпрямилась и отошла за спину эксперта Серого, стараясь не смотреть на доктора, который не сводил с нее глаз.

       Моросивший все утро дождь начал усиливаться, и, поежившись, эксперт повернулся к команде уборщиков, чтобы поблагодарить за то, что те предоставили ему возможность лично все увидеть. Молчаливые парни восприняли это как сигнал и приступили к своему делу. Останки людей аккуратно упаковывались в промаркированные пакеты соответствующих размеров, как при обычной фасовке мяса, а бурые пятна на мостовой обрабатывались растворами и сжигались, стерилизуя поверхность. Ольга какое-то время наблюдала за их работой, пока Серый не отвлек ее:

       – Я вижу, ты прекрасно вживаешься в обстановку,– он прищурился, глядя на нее, и раскурил сигарету.– Что скажешь об увиденном?

       Дым не поднимался вверх, а клубился вокруг, нависая едким синеватым облаком, медленно сползающим в сторону.

       – Это интереснее, чем, сидя за экраном терминала, отслеживать движение транспорта,– осторожно ответила женщина.

       – У тебя хорошее самообладание,– заметил эксперт, покосившись в сторону небольшой группки зевак, которых даже накрапывающий дождь не смог разогнать по теплым барам, где они обычно собирались, заводя длинные и никчемные разговоры.– А что думаешь о конкретном происшествии?

       – Как для человека неопытного мне многое остается неясным,– уклончиво ответила Ольга.

       – Что именно?

       – Почему речь идет, например, об одном нападавшем, и не допускается существование соучастников?

       – Я не все успел рассказать. Есть свидетель. Женщина, вызвавшая полицию.

       – Свидетельница?

       – Ну-у, относительная,– признался Серый.– Местная проститутка. Она была с этой троицей, пока те не отправились «потрясти» одинокого прохожего. По сути, нападавшими они и являлись, а тот, в какой-то мере, защищался.

       – У него это хорошо получилось. И что же говорит эта свидетельница?

       – Она и двух слов связать не может,– расхохотался он не к месту, делая это явно громче, чем стоило бы.

       Ольга поморщилась, ощущая, что большая часть громких реплик собеседника были направлены «на публику» и предназначались не только ее ушам.

       – Она находится в стадии наркотического опьянения,– невозмутимо продолжал тот.– Поэтому говорит много, но несвязно. Достоверно пока ясно одно – он был один.

       – И больше очевидцев нет?

       – Наверняка таких наберется не мало, но нужно их еще найти.

       – А видеокамеры?

       – Какие видеокамеры?– напрягся Серый, энергично забегав глазами по серым стенам близлежащих зданий.

       Узенькая улочка, где все произошло, имела крохотные придатки-ответвления, которые едва протискивались между массивными зданиями, подступившими вплотную к дорожному покрытию и нависающими монолитом грубых сооружений со щербатыми проемами окон. Даже в яркие солнечные дни свет вряд ли разгонял сырое присутствие сумерек в этом месте, оберегая прохладные тени, укрывающие под собой убогость трущоб. Трагедия разыгралась как раз на стыке улицы и одной из щелей между зданиями, плотно заваленной мусором и смрадными отбросами, которые причудливо вспыхивали в ответ на мерцание неоновых вывесок. Под одним из таких вульгарных рекламных щитов, возвещающим о наличии здесь питейно-развлекательного заведения, находилась небольшая камера охранной системы.

       – Не пойдет,– разочарованно выдохнул эксперт.– Эта камера для видео наблюдения за витриной, и она повернута к зданию. Место происшествия в поле зрения не могло попасть… У нас больше ста тысяч камер по городу, объединенных в сеть, но они только в центре города и на охраняемых объектах. В спальных районах камер нет: их местные ломают – не хотят, чтобы им в окна заглядывали. А ремонт и обслуживание оборудования хороших денег стоят. Поэтому на спальные районы давно махнули рукой. Эту, скорее всего, страховщики поставили, когда витрину страховали. Не факт, что она вообще что-то пишет.

       – Если есть запись, в стекле витрины, пусть и некачественно, но отражается как раз эта часть улицы.

       – Отражение в стекле? Учитывая, что ночью здесь освещения вообще нет,– Серый многозначительно покачал головой.– Это отпадает.

       – Даже при плохом или частичном качестве я бы попыталась с помощью нейросети восстановить картинку,– не унималась Ольга.

       – Зачем?– искренне удивился эксперт.– Это сложно и хлопотно. Я же сказал: нужны очевидцы.

       Он склонился к ее уху и перешел на таинственный шепот:

       – Ты заметила компанию на той стороне улицы? Это один из местных «князьков» со своей свитой. Я тебе говорил о них. Он уже давно пялится на нас и наверняка многое бы отдал, чтобы узнать, о чем мы с тобой беседуем. Хотя сам может поведать нам больше десятка видеокамер. Я думаю, мы достаточно его «подогрели»...

       Эксперт еще больше понизил голос.

       – Замечаешь? Мы ему нужны! Не мы его опрашиваем, а он хочет говорить с нами... Главное, не переиграть. Следи.

       Он резко замолчал и со скучающим видом направился назад к машине, хотя в его походке и чувствовалось напряжение. Ольга послушно последовала за ним, замечая, как люди, на которых указывал коллега, стали недоуменно переглядываться и обмениваться репликами. И когда их растерянность, казалось, достигла наивысшей точки, Серый, словно вспомнив о чем-то, остановился и уже более развязной походкой направился прямо к этой группе, бросив украдкой спутнице: «Включи диктофон».

       От компании из четырех человек отделился самый старший, который все равно выглядел слишком молодым и напоминал тех, чьи игры в «крутых парней» закончились трагично. Он прыгучей походкой направился навстречу, нервно передергивая плечами и непроизвольно искривляя шею и лицо, что придавало ему придурковатое выражение. Ольге подумалось, что парень должен заикаться, но, поприветствовав их, тот дефектов речи не показал, хотя специфический говор, украшенный колоритным жаргоном, не стал понятнее. Его манера растягивать слова, мямлить и проглатывать окончания раздражала.

       – Как сам, эксперт?– фамильярно начал он.– Давненько не проведывал нас.

       – Чем реже видимся, тем лучше наши дела,– буркнул Серый.

       – Верняк!– громко отреагировал парень и сдержанно гы-гыкнул.

       Он постоянно вздрагивал, морщился и переминался с ноги на ногу, временами оглядываясь на дружков, исподлобья наблюдавших на удалении.

       – А как дела в твоем районе?– вежливо поинтересовался полицейский, сделав невольный комплемент собеседнику, который буквально понял фразу «твой район» и теперь надулся от осознания собственной значимости.

       – Да, в целом, тихо.

       – Тихо?– округлил глаза Серый, оглянувшись назад, где уборщики уже заканчивали работу.

       – Я же сказал «в целом»,– поправился парень.

       – Ты мне грузишь, Демьян,– не унимался Серый.– Натурально грузишь как лоху последнему!

       – Не наезжай, командир,– спохватился тот, остерегаясь, что дружки услышат тон, в котором с ним разговаривает полицейский.– Ты, конечно, в авторитете, но на меня не накатывай. Мы нормально базарим. Правильно, нет? Горло выключи, и как культурные люди перетрем.

       – Все ништяк,– продолжал он после паузы.– Только тут такие непонятки начались. Гнюс со своей братвой не был большого ума и мог по водичке кого на уши поставить или леща кинуть. Но он не косячил так, чтобы его записать и кишки размотать по всей улице. На последней сходке авторитетные люди все порешали, отморозков с улицы убрали. Помнишь, сколько тогда работы твоим уборщикам привалило? Теперь все по понятиям. Мир, тишина. Бизнес надо делать культурно.

       – Ты хочешь сказать, что ни у кого не было причин избавиться от них?

       – Отвечаю! Если бы они кому дорогу перешли, их бы сделали начисто и не пачкали свой район. Все бы затерли, чтобы не всплыло!

       – Только не загружай мне про одинокого прохожего, который замочил трех жлобов, а одного разделал как мясник котенка.

       – Вонючая эта тема, скажу я тебе, эксперт,– перешел на доверительный шепот Демьян.– Тут попадалово вышло. У одного барыги из бара псина была уникальной породы, размером с маленькую лошадь! Дурной был и злой зараза: многим задницы надкусил и кобелей загрыз вагон. Из-за него иные по ночам выйти боялись – хозяин, приколист, иногда домой ее не впускал, и псина бродила по улице в тоске до утра. А позавчера, тот случай вышел, так нашли только ее башку да шерсти клок.

       – К чему ты мне это рассказал?

       – Не шуми, вольно, не на митинге. Здесь никто тебе петь не станет.

       Демьян зло сощурил глаза, и Оля содрогнулась, увидев новое выражение безумной жестокости на лице парня, которое вполне могло объяснить его предводительство среди сверстников, хотя он и не выделялся телосложением. Увидел блеск в его глазах и Валерий.

       – А мне и не нужны песни остальных,– пошел он на попятную.– Если я и буду здесь говорить с кем, так только с тобой.

       Удар пришелся в цель, тем более сказано все было громко, в расчете на удаленных слушателей.

       – Ты же знаешь, к тебе здесь прислушиваются, эксперт,– проглотил наживку Демьян.– Тебе доверяют, верь мне, очень авторитетные люди. И их тоже парит такой пожар в квартале. Был разговор. Из своих никто не запачкан, а чужаков здесь не бывает. Дела у нас ведутся культурно. Выходит, что стукнутый тут завелся, хотя я догадываюсь, откуда ноги растут.

       – Ну и?

       – Появилась на районе ведьма одна: приезжая бабка лет семидесяти, натуральная старая калоша. Заселилась в старом доме, что с пожара пустой – там, вроде, ремонт не доделали, а ей, походу, вид на жительство дали. Прикинь, одна в том доме живет и не парится. Не то, чтобы она страшная какая была, но люди ее стороной обходят. У нее каждую ночь свет горит, а сама днем не выходит. Я ее сразу на меточку взял. Во всякую там черную магию не верю – я человек деловой, но, если есть в мире ведьмы, то она первая из них. Я не удивлюсь, если Гнюса сожрала какая тварь, что она через колдовство свое вызывает.

       Полицейский долго молчал, то ли обдумывая услышанное, то ли ожидая продолжения, и, в конце концов, заговорил, но так тихо, чтобы только Демьян его и мог слышать.

       – Послушай, парень, я ведь твою психованную натуру знаю. На тебе четыре трупа висит, мне это известно наверняка, да времени нет копать старое. Но, если в ближайшее время старуха умрет даже своей смертью, обещаю тебе, Демьян, что я с тебя не слезу! Ты мне веришь? Я пригоню в этот квартал полк внутренних войск, чтобы у каждого мусорного бака стоял легионер, и месяц буду заглядывать во все окна. Только еще одно убийство! Не знаю, сколько твои «уважаемые люди» потеряют на этом, но, повторяю, я с тебя уже не слезу тогда.

       Теперь лицо Серого приобрело пугающий вид, который, видимо, и снискал ему авторитет у подобных демьянов. Парень покосился в сторону Ольги, оценивая, слышала ли она оскорбительную для него тираду, и тихо прошипел: «Где залезешь, там и слезешь».

       – Я врубился в твой базар, командир,– продолжал он уже громче,– но ты слушай сюда. Я порожняк гнать не стану, а псих на улице мне не нужен. Я выловлю тебя, когда пробью тему.

       Парень резко развернулся и пошел в сторону, так же подпрыгивая и подергиваясь. Следом направился и его эскорт, оставаясь на небольшом удалении, чем, видимо, тому оказывалась дань уважения.

       – Дерьмо,– несдержанно плюнул в его сторону Серый.– На руках этого гаденыша крови больше, чем в донорском банке центральной больницы. Культурный человек. Бизнесмен. Дерьмо! Но теперь они сами начнут искать убийцу, наводить порядок, и в ближайшие недели на улицах даже пьяного не встретишь. Вот только старуху надо бы навестить.

       – Зачем?– искренне удивилась Ольга, которая уже окончательно продрогла и теперь с надеждой оглядывалась на теплый автомобиль.

       – Во-первых, чтобы он знал, что я держу ее на контроле – здесь за нами наблюдают десятки глаз. А во-вторых, он бы, на самом деле, не стал упоминать о ней просто так.

       Эксперт Серый на какое-то время задумался и неожиданно спросил:

       – Так все дело в Моратории?

       – В Моратории?– вздрогнула женщина.

       – Да брось,– поморщился Серый.– Я же дознаватель, а не простак, который вчера паровоз впервые увидел. Твои пропавшие из биографии двенадцать лет… Ты одна из тех опальных ученых, которые занимались опытами над людьми. Когда приняли международный Мораторий на все эти генетические эксперименты, и прошла череда шумных дел с разоблачениями, самых отличившихся закрыли на годы, а остальных просто разогнали: закрыли ваши лаборатории, кафедры, институты, опустили всем гражданские категории. По времени как раз совпадает с твоим приходом в транспортную полицию. Тогда запустили программу социальной реабилитации для оказавшихся не у дел специалистов. Куда еще их было пристроить? Госслужба в самых непопулярных местах… И ты реально согласилась на транспортную полицию?

       Он вызывающе хмыкнул и продолжал требовательно смотреть на Ольгу.

       Моросивший дождь окончательно забрался под ее куртку нарастающим ознобом и усилил волну дрожи, которая поднималась откуда-то изнутри. Женщина глубоко вдохнула, чтобы унять растущую в ней ярость, но глоток свежего воздуха распалил ее еще сильнее.

       – Да, мой проницательный следователь,– она подняла глаза и вплотную придвинулась к его лицу. Голос дрожал, и Ольга говорила, почти не разжимая зубов, чтобы они предательски не стучали, пока слова рвались из нее наружу.– У меня была ученая степень по биоконструированию, и своя кафедра в университете, и свои исследования, и своя жизнь, и свои мечты… Я даже не заметила, когда необразованные балаболы, называющие себя политиками, которые вечно врут и гундосят всякую популистскую чушь, превратили всю эту ересь о запрещенных темах в науке, об этических границах, не просто в законы, а в настоящую охоту на ведьм! И в одно прекрасное утро всю мою жизнь просто выключили щелчком пальцев…

       – Ведьма!– встрепенулся Серый, перебив женщину.– Надо зайти к старухе прямо сейчас! Это пять минут ходьбы отсюда. Только сначала принесу тебе накидку из машины, а то ты замерзла, и вся дрожишь.

       Ольга застыла от неожиданности, а тирада недосказанных слов, буквально застряла у нее в горле приступами кашля. Она с недоумением смотрела вслед Серому, который спокойно вернулся к машине, извлек из багажника старый армейский плащ и, вернувшись к ней, как ни в чем не бывало, заботливо закутал ее в это бесформенное одеяние.

       Бесцеремонно прерванный диалог оставил странное ощущение. Она хотела кричать в голос на этого зарвавшегося мужлана, готова была ударить его, уничтожить. Но сил не было даже на то, чтобы пошевелиться: глубочайшее опустошение обрушилось на нее непреодолимой тяжестью. Ведь, она говорила о том, что болело в ней все эти годы, о самом важном - о том, что разрушило ее жизнь. А он просто не стал ее дальше слушать, потому что выяснил, что хотел, и ее слова больше ничего не значили.

       – Пойдем,– Серый даже улыбнулся ей, прежде чем отвернуться и уверенно зашагать к арке многоэтажки.

       Обескураженная женщина покорно двинулась следом в полном смятении чувств. Но с каждым шагом усиливалось осознание того, что ей становится легко, словно сбросила с плеч груз, который носила на себе годами. Это было похоже на пробуждение в утренней реальности после тяжелого гнетущего сна… 

                * * * * *

       Дом, в котором жила старуха, ютился в одном из переулков и являл собой архаичное сооружение еще старой застройки. Четырехэтажный, он имел угловатую крышу, порождавшую такую загадочную конструкцию как чердак, где по свидетельствам многих историй обитали привидения, таились сокровища и совершались самые гнусные преступления. Здание находилось в плачевном состоянии и с нетерпением дожидалось ремонта. Стена у основания дала широкую трещину, которая расползлась к крыше паутиной более мелких. А обвалившаяся штукатурка оголила рыжие ребра щербатых кирпичей, покрывая поверхность стены ярко-красными язвами. Ощущение болезненного вида довершали синяки оконных проемов, за одним из которых таился дрожащий огонек, хорошо различимый в полумраке осеннего дня.

       Старуха назвалась Карминой и, не скрывая раздражения, проводила полицейских в комнату. После грязи задворков, которые Ольга увидела в начале дня, она стала привыкать к этому спутнику трущоб, но в помещении, где жила пожилая женщина, была окончательно подавлена. Приходилось буквально ступать по мусору, пробираясь через нагромождения старой мебели, беспорядочно разбросанной по некогда просторной комнате. Старушка юрко маневрировала в привычной для себя обстановке, направляясь к единственному креслу, выглядевшему относительно цельным на фоне остальной разрухи. Она ловко, что несколько противоречило ее дряхлому виду, взобралась на высокую подушку и закуталась многочисленными пледами, больше напоминавшими драное тряпье.

       – Я жду вас уже который день,– визгливо пожаловалась она, шевеля морщинистыми губами не в такт произносимым словам.

       – Госпожа Кармина,– вежливо начал эксперт.– Мы из полиции, и вряд ли Вы нас ждали. У нас есть несколько вопросов...

       – Так вы можете и опоздать,– сердито промямлила старуха, игнорируя вступительную речь полицейского.– Он, конечно, еще не родился, но уже появился на свет.

       – Итак, я хотел бы выяснить кое-что,– гораздо громче попытался еще раз Серый, но неугомонная старушка, не обратив на это внимания, продолжала что-то нечленораздельно вещать о сроках, отведенном времени и чьем-то рождении.

       Полицейский вопросительно посмотрел на Ольгу, и та пожала плечами. Он шумно вздохнул, но поморщился от зловония, которое беспокоило его спутницу с того момента, как они вошли в комнату.

       – Уж не похоронила ли она своего муженька где-нибудь в шкафу,– тихо проворчал он.– Вы проживаете здесь одна?

       – У меня никогда не было мужа,– вдруг отчетливо заявила старуха, высоко подняв голову и демонстрируя неожиданную вменяемость.– Я никогда не была с мужчиной.

       – Сожалею,– спохватился эксперт, стараясь воспользоваться проблеском ее рассудка, не будучи уверенным в его продолжительности.– Итак, я собираюсь задать несколько вопросов. Готовы отвечать?

       – Вопросы?– изумилась старуха.– Да разве вы знаете, о чем должно спрашивать? Вы пришли сюда, направленные судьбой, получить ответы на вопросы, которых еще не знаете.

       – А Вы что-нибудь знаете о происшедшем ночью убийстве?

       – Убийство… Весь мир замер в ожидании Его явления! Падут царства, и исчезнут народы, а ты у порога великих перемен беспокоишься о какой-то одной смерти?

       – Да что ж это такое! Не надо строить из себя сумасшедшую дуру!– рявкнул неожиданно Серый.– Или отвечай на вопросы, или прекрати морочить мне голову своими предсказаниями.

       – Сумасшедшая?– прошипела старуха и подалась вперед.

       Ее сморщенное сухое личико, казалось, собралось в злобный кулачек, чтобы ударить обидчика. Только в этот момент, заглянув в покрытые молочной пеленой глаза, эксперт понял, что старуха была слепой. Едва различимые зрачки смотрели мимо, но он не мог избавиться от зловещего ощущения, что Кармина видела не хуже любого зрячего. Это ощущение складывалось из мелких несоответствий – не было скованности в движениях, не было осторожного прощупывания предметов, а на столе у окна коптила старая керосиновая лампа. Серый не удержался и осторожно провел рукой перед глазами старухи. Глаза не отреагировали, но уголки губ поджались в заметной улыбке.

       – А ты, парень, или глуп или слеп, если не видишь безумство мира, в котором живешь,– тихо зашептала старуха.– Да, в моей голове бывает хаос, как и вокруг меня, но в душе моей все на местах! И вера моя посильнее моих слабостей будет. Ее свет хранил меня до этой встречи, и только он может зажечь свет понимания в ваших душах. Прислушайтесь к моим словам, избранные, ибо труден ваш путь, и не будет награды!

       – Извини, добрая женщина,– нагнулся к старухе раздосадованный эксперт.– Не на ту мельницу льешь воду. Не хочешь говорить теперь, я притащу тебя на допрос к себе. И тогда тебе лучше оказаться по-настоящему безумной.

       Дальнейший разговор смысла не имел, и Ольга уже поторопилась шагнуть в сторону выхода, когда Кармина резко выхватила из-под вороха своих пледов костлявую ручонку и цепко ухватилась за рукав полицейского.

       – Постой!– угрожающе вскрикнула она.– Куда собрался? Разве знаешь, куда идти? Слушай, зачем пришел. Он явился в наш мир как Гнев, чтобы судить, и будет много жертв. Но Он еще не рожден, неразумен, как дитя. Сейчас он пустой сосуд, который наполнится людскими пороками. А потом изольет их на людей и многократно преумножит. Его ищут и другие... Что они ему покажут? Остерегайтесь – они идут по его следу и уже близко. Помни! Чем наполнишь сосуд, то и выпьешь из него!

       Серый осторожно, но твердо избавился от захвата навязчивой старушки и предусмотрительно отступил.

       – О ком ты все толкуешь?– не выдержал он.– Кого мы, по-твоему, ищем?

       – Его, который обещал вернуться!

       – Как я понимаю, говорит о боге,– неожиданно для себя вставила Ольга.

       – Ну, хватит,– подытожил Серый и направился к двери.– Мы скоро встретимся и уже на моей территории, а не на этом кладбище.

       – Ты вернешься раньше, чем думаешь. То, что тебе адресовано ты услышал,– загадочно бросила ему вслед старуха, и неожиданно позвала.– Ольга, обожди.

       Удивленная женщина встала как вкопанная, и даже идущий впереди полицейский – она видела – содрогнулся.

       – Тебе предстоит более долгий путь. Не пытайся сопротивляться этому и искать встречи с Ним, пока Он не найдет тебя. Ты не встретишь его в миру, но обретешь в себе. Не бойся своих сомнений – они плата за право выбора.

       Справившись с оцепенением, полицейские молча вышли из комнаты.

       Дождь временно затих, оставив после себя влажную свежесть и бодрящее дуновение ветра. Ольга всей грудью вдыхала осенний аромат, приправленный горечью прелых листьев, принесенной из какого-то позабытого скверика, еще не задушенного городом. И каждый глоток воздуха все больше прояснял голову, разгоняя остатки странного ощущения, навеянного визитом к Кармине.

       – Настоящая ведьма,– заметил Серый, весело улыбаясь женщине.– Время от времени нам придется иметь дело с подобными субъектами.

       – Как она узнала мое имя?

       – Ну, возможно, ты держала в руке табличку с именем, а может, она и в самом деле ведьма, хотя, думаю, все проще: я называл тебя по имени.

       Он взял Ольгу под руку и мягко увлек по направлению к улице, где стоял автомобиль.

       – Мы не разговаривали при ней.

       – Уверена?– наигранно удивился Серый.– Кстати, о твоем безмолвии, ты говорила о боге. Верующая?

       Ольга не стеснялась своих убеждений, не очень популярных в современном мире, но сейчас его вопрос казался неуместным, а сам он - человеком, с которым вообще не стоит откровенничать лишний раз.

       – Не скажу,– коротко ответила она.

       – Я с уважением отношусь к подобным вещам, хотя и далек от их понимания. Кстати, не подумай, что мая грубость в разговоре со старухой от отсутствия у меня манер и воспитания. Порой, это лучший способ прекратить истерику или привлечь внимание. А ты заметила, что она слепая?

       – Слепая? Может и так. Не обратила внимания. Да и какое это имеет значение? Она же не свидетель.

       Полицейский резко остановился, когда они подошли в машине, и взял Ольгу за руку. Его ладонь была теплой и мягкой, а прикосновение неожиданным.

       – Рад нашему знакомству. Уверен, сработаемся. Результаты медицинской экспертизы и заключение получим в лучшем случае завтра. Возвращаться в офис смысла нет, поэтому предлагаю перекусить где-нибудь в центре, поболтать о пустяках, отметить знакомство.

       – В другой раз,– женщина отдернула руку, и стала торопливо, снимать плащ.– Хочу вернуться домой и обдумать увиденное…

       – Как скажешь. Я подвезу.

       – Не надо,– Ольга протянула Серому плащ.– Дождь закончился, и я пройдусь. Сама доберусь на подземке. Надо голову проветрить.

       – Хочешь одна идти по этому микрорайону?– покачал головой эксперт.

       – Я живу в таком же. Так я могу поработать завтра с видеоизображением с той камеры?

       – Ты упрямая… Хорошо, отправлю ребят, чтобы забрали записи, но зачем тебе это? Не наша работа: мы сегодня только на замене. Ты же знаешь, как все работает: оформляем отчет осмотра, собираем в папку материалы и заключения, ставим подписи и завтра вечером отдаем юристам. Они классифицируют и запускают дело в производство. А послезавтра начальник управления назначит на дело молодого следака. Все! Мы - эксперты, наше дело отрабатывать запросы следователей, а не вести расследование.

       – Я знаю,– кивнула женщина.– И я не люблю высовываться без нужды. Но в этом случае есть противоречия, которые не дают мне покоя, чтобы просто забыть об этом.

       – Зубы?!– Серый развел в стороны руки, демонстрируя возмущение.– Этот придурок мог просто нацепить вставную челюсть, или спилить передние резцы, чтобы они сочетались с его татуировками и пирсингом! Какая разница? В любом деле есть существенные детали, а есть просто информационный мусор. Я тебе гарантирую, что это дело ляжет в архив на следующий же день, после назначения следователя. Мотив понятен: парень жестко защищался, а молодые ребята просто напали не на того парня. Он оказался психом, но без большого ума, потому своими укусами оставил тысячи образцов ДНК в слюне, соплях и прочих выделениях. Петкевич завтра ее выделит и пробьет по базе, в которой есть ДНК более девяноста процентов населения страны. Если он есть в базе, его сразу объявят в розыск, а если нет, поставят его ДНК на контроль, и найдут, как только он впервые сдаст кровь в любой поликлинике. Все! Здесь нечего расследовать.

       Женщина молча, не отводя взгляд, смотрела на Серого. Она ждала.

       – Я от тебя в восторге!– наконец, с раздражением произнес он, и резко швырнул скомканный плащ, на заднее сиденье «Мерседеса», но быстро успокоился и заговорил тише.– Делай как знаешь. Я это зарегистрирую как тестовую задачу для тебя на испытательный срок. Оформлю сегодня допуск в вычислительный центр для тебя и оставлю в сети. Утром в терминале будет вся информация, куда идти и кто, из специалистов будет с тобой работать. Но время у тебя завтра до пяти часов. Материалы надо юристам передать. Я к этому времени соберу в отчет личные данные по жертвам, приложу ссылки на похожие дела из архива и дожму Петкевича, чтобы он сам сделал заключение, а не перевалил на какого-нибудь практиканта или студента. А то у нас морг уже под завязку, и он норовит развозить трупы по городским больницам… Ну что еще?

       Последний вопрос Серый задал, уже усевшись на водительское сиденье. Он опустил стекло и вопросительно посмотрел на Ольгу, которая подошла вслед за ним к машине и теперь молча стояла, чего-то выжидая.

       – А я могу попросить о допуске еще и постороннего специалиста?– спросила она тихо, почти с виноватыми интонациями.– Есть пара знакомых с опытом именно моделирования в нейросетях. Там есть специализированные пакеты сервисов и свои тонкости в работе с ними.

       – Ну, ты даешь!– Серый протянул через окно мобильный телефон в упаковке.– Твой служебный мобильник, забыл сразу отдать. Все телефоны, и мой, и диспетчерской, и по службам уже вбиты, мобильный доступ к базам данных открыт. Держи всегда при себе и трекер не выключай. Он не только для того, чтобы за тобой следить - если что-то случится, по нему тебя найдут и помогут. Все, до завтра…

       Мерседес резко сорвался с места и также резко ушел в поворот, покидая тесный и опустевший дворик. Последние зеваки спешно расходились по домам, а снова усилившийся дождь старательно смывал с асфальта еле различимые следы недавней трагедии.

       Ольга еще какое-то время задумчиво смотрела вслед уехавшему автомобилю, пряча в уголках губ беспричинную улыбку. Наконец она подняла воротник куртки и, спрятав озябшие ладони в ее карманы, двинулась в сторону ближайшей станции подземки.

                Глава Вторая.

       Ольга вернулась домой уже в сумерках.

       День принес резкие перемены в жизни, и в этом было будоражащее возбуждение. После многих лет размеренной рутины, когда каждый следующий день не отличался от предыдущего, сливаясь в сплошную серую обыденность, жизнь утратила не только цели, но и ориентиры. Сегодняшний день стал для нее пробуждением – дышалось легко и полной грудью. Она впервые с нетерпением ждала начала следующего дня, который принесет новые впечатления и заполнит жизнь яркими событиями.

       Женщина не могла найти себе места, переключаясь между просмотром новостей и мыльных опер, пыталась что-то приготовить на тесной кухне, взялась перебирать старый бельевой шкаф. Но так и не смогла ни на чем сосредоточиться, отвлечься от наплыва беспокойных мыслей и образов - перед глазами стояли картины пережитого дня, заслоняя за собой все остальное.

       Особое место в хороводе переживаний занимал Серый. Странным было то, что он одновременно и притягивал ее и отталкивал. В нем сочеталась отвратительная мерзость мужлана и деликатность настоящего мужчины. Ольга помнила трогательное прикосновение его теплой ладони и оскорбительную заносчивость, когда он отвернулся, даже не дослушав ее. Стало сложно различать, что из впечатлений об этом человеке было честным воспоминанием, а что плодами ее воображения.

       Женщина подошла к зеркалу, нахмурилась и дала себе легкую пощечину:

       – Осторожно,– назидательно и громко заявила она своему отражению.– Соберись, тряпка. Посмотри, куда тебя заносит… Мужика тебе надо. Да где ж его взять?   

       Отражение не слишком убедительно отреагировало на наставление, с поджатыми губами всматриваясь в Ольгу.

       Служебный мобильный тихо пискнул, уведомив о поступившем сообщении.

       – Помяни черта,– прошептала женщина, прочитав на экране сообщение от Серого.

       Само сообщение было коротким: ей выдали разрешение на привлечение стороннего специалиста, но к нему прилагался целый список ссылок на бюрократические процедуры и формуляры, которые предстояло заполнить.

       Глаза Ольги загорелись, и она нетерпеливо схватила личный телефон, быстро пролистывая архив контактов. Губы беззвучно шевелились, проговаривая имена, которые с трудом всплывали из памяти. Она сделала несколько вызовов, но номера больше не обслуживались.

       – Антон!– радостно вскрикнула женщина, когда при очередной попытке раздался короткий гудок, и трубку сняли.– Привет. Это Ольга Ботвинник. Помнишь?

       – Конечно,– ответил тихий, но знакомый голос, по которому сразу вспомнился молчаливый худощавый парень с бледной кожей и неухоженными волосами.– Лучшие годы в моей профессиональной карьере были в Вашей команде.

       – Рада слышать!– Ольга улыбалась своей удаче.– Не буду лукавить и спрашивать после четырехлетнего перерыва, как твои дела. Но мне очень нужна завтра твоя помощь в использовании сервисов нейросети для моделирования. Это важно, и я рассчитываю на тебя.

       – Лучший специалист по молекулярному моделированию, которого я знаю, это Вы,– также тихо ответил голос.– А помочь я Вам не смогу.

       Женщина почувствовала, как земля уходит из-под ног. С чего она решила, что может так запросто объявиться в жизни этого парня спустя годы и нагрузить его своими проблемами? С чего она взяла, что может щелкнуть пальцами, и за ней побегут люди, которые ее, возможно, уже не помнят?

       – Я понимаю, что это неожиданно,– Ольга постаралась собраться с духом.– Да и деньги за день работы ничтожные. Я понимаю, что у тебя своя жизнь, и заботы. Но со временем это может стать постоянной подработкой, если все сложится… Когда все развалилось, я устроилась в транспортную полицию, а сейчас меня перевели в департамент тяжких преступлений. Это в Цитадельке. Знаешь? С твоим работодателем проблем не будет: я могу сделать официальный запрос…

       – Цитаделька на Володарке?– голос был явно удивленный.– Дело не в этом. Я бы с радостью помог без всяких оплат. Но на завтра я уже взял отгул. Мы с женой идем на похороны. Так что завтра без вариантов.

       Ольга ударила себя кулаком по лбу:

       – Сожалею об утрате... А что случилось?

       – Вы его должны помнить. Это Никифоренко, он был заведующим кафедрой биопрограммирования в университете. Моя жена лучшая подруга его младшей сестры, и мы поддерживали близкие отношения.

       – Конечно я его помню,– понизила голос Ольга.– Он молодой, ему немногим за сорок должно быть. И что произошло?

       – Я деталей не знаю. Сказали, несчастный случай на рыбалке. Он уехал на выходные и не вернулся. Его сестра обратилась в полицию, а вчера ее вызвали на опознание. Завтра похороны, может, узнаю подробности.

       – Жаль,– выдохнула Ольга.– Он был толковый. Только не знала, что рыбак.

       – Я тоже не знал. Никогда не видел у него удочек… И это уже третьи похороны с начала года из нашей университетской команды. Всякий раз какие-то несчастные случаи…

       Он назвал имена, которые Ольга не смогла вспомнить. В те годы она была слишком увлечена работой и почти не замечала людей: ни с кем не поддерживала отношений и старательно избегала даже обязательных мероприятий, ограничиваясь формальными и короткими приветствиями или поздравлениями.

       – Помню их,– солгала женщина.– Понимаю, что это может показаться не очень вежливо в этой ситуации, но, возможно, ты порекомендуешь специалиста, который мне поможет? У нас тогда была очень способная девочка, Светлана Кузнецова, кажется. У тебя есть ее контакты?

       – Она пропала в прошлом году,– после короткой паузы ответил голос.– Ну, как пропала… Наверное, переехала. Мы с ней до последнего поддерживали контакты, а потом она перестала выходить на связь. Ее мать написала заявление, но в полиции его не взяли. Сказали, что нет оснований. Квартира пустая: все вещи вывезены, следов взлома нет, и там только ее мобильный остался. Все признаки, что она просто уехала… Обычная ситуация для наших. А Вы не получали предложений? Насколько я знаю, всем из университета они приходили.

       – Какие предложения?– Ольга насторожилась.– Ты про этот обезличенный спам с обещанием больших заработков? Я даже не реагировала на них. Это были или провокации комитетчиков, или какие-то сумасшедшие авантюристы… А ты связывался с ними?

       Антон долго молчал, прежде чем ответить:

       – Я, как и все, долго не мог устроиться после работы в университете. А там предлагали хорошие ставки, но с переездом куда-то в регионы и с ограничением по связи. Подробностей не раскрывали, а переезд для меня был не вариант. Слухи разные ходили, но тогда мне эти ребята стали подкидывать небольшие проекты, на которых я и держался. Я и сейчас как фрилансер им модели частенько обсчитываю. Платят хорошо. А, многие, я знаю, серьезно рассматривали предложения с переездом. Поэтому в доступе из наших почти никого нет. Думаю, многие согласились.

       – Хочешь сказать, что кто-то продолжает исследования под Мораторием?– Ольга смотрела на собственное отражение в зеркале, и видела в округлившихся глазах не только удивление, но и ужас.

       – Полным ходом,– вздохнул Антон.– Честно говоря, я был уверен, что и Вы там. Поэтому удивился, когда Вы сказали, что теперь работаете в Цитадельке. Мне год назад в одном проекте попались Ваши доработанные модели со свободными радикалами лантанидов. Я был уверен, что это Вы продолжаете работу.

       – Нет, это невозможно,– уверенно возразила женщина.– Тогда КОБ изъял все архивы лаборатории. У меня даже личных записей не осталось. А модели я не публиковала нигде. Уверена, комитетчики все загребли и, если не уничтожили, то запрятали очень глубоко.

       – Это были Ваши результаты.

       – Ты ошибаешься,– Ольга покачала головой.– Если кто-то ведет исследования, то, понятно, рано или поздно они придут к тем же выводам и решениям, которые получили мы. Это неизбежно. Это нормально…

       – Там были модели с Вашими комментариями,– Антон проявлял нетерпение, от чего стал произносить слова коротко и отрывисто. Он делал так и раньше, когда спорил с ней.– Остались даже не просчитанные до конца ветки, которые мы с Вами откладывали на потом. Там была и черновая модель, из-за ошибки в которой Вы на меня накричали и грозились уволить.

       – Не важно,– она чувствовала, что не может больше продолжать разговор, и не видела в нем смысла.– Это не сейчас обсуждать. Я и так позвонила в неподходящий момент… Ладно, в любом случае остаемся на связи… Буду рада, если найдешь возможность для личной встречи. Мои контакты у тебя есть, и я никуда не денусь. Еще раз извини, что побеспокоила в такой момент… Мои соболезнования.

       Ольга отключила звонок, не дождавшись ответа, и отбросила телефон в сторону, рискуя его разбить. Она продолжала смотреть на него с нескрываемым испугом, словно, это была ядовитая змея, которая заползла в ее дом. Она сделала несколько беспорядочных шагов по комнате, не находя себе места, и запустила пальцы в волосы сжав их до боли.

       Женщина громко вскрикнула, выпуская наружу поднявшуюся в ней ярость, и с разбега прыгнула на кровать. Она зажмурилась и свернулась в позу младенца, поджав колени к груди и подперев сжатыми кулаками подбородок.

       В этом положении она провела всю ночь, не выключая свет и не переодеваясь ко сну. Она даже не была уверена в том, что спала. Разговор с Антоном крутился в голове по непрерывному циклу, бесконечно повторяя одни и те же фразы. Это был не сон, а утомительное ночное наваждение.

       Таймер заверещал громко и беспощадно, звуковыми пинками возвращая Ольгу в реальность нового дня.

       – Все будильники попадут в ад,– прошептала женщина, обхватив руками горячую от боли голову.

       Она с трудом поднялась, нашла брошенный накануне мобильный телефон, и заставила его замолчать. Быстрые сборы прошли как в тумане, но стоило выйти из дома, и голова прояснилась, а ночные переживания отступили за границы сознания. Не понятно было, помогла ли горсть выпитых таблеток или утренняя прохлада ранней осени, но к Ольге вернулось хорошее настроение и сладостное предвкушение предстоящей работы.

       Она знала, что никакие проблемы не смогут тебе помешать, если не зацикливаться на них.

       Терминал у входа в Цитадельку требовал дождаться сопровождающего ее специалиста, и Ольга осталась снаружи, всматриваясь в наливающийся солнечным светом небосвод, на котором сегодня не было ни единого облака. День обещал быть погожим, и можно было бесконечно долго всматриваться в небесную голубизну, впитывая ее свет.

       Пощелкивание трекера на мобильном телефоне предупредило о приближении сопровождающего. Ольга с недоверием посмотрела на парня, который вышел из парадного входа и направился к ней, сверяясь с указателем своего трекера. Когда он подошел вплотную на экране под указателем появилось его удостоверение с фотографией - ошибки не было, она ждала именно его.

       – Ты тот специалист, которого мне выделили на сегодня?– спросила женщина вместо приветствия, рассматривая ссутулившегося щуплого паренька, на верхней губе которого виднелась легкая поросль волосиков, которые еще не были знакомы с бритвой.

       Тот кивнул, и огляделся по сторонам:

       – А где второй? Должен быть еще какой-то посторонний специалист.

       – Думаю, меня одной хватит,– вздохнула Ольга.– Ты здесь по распределению?

       – Да,– паренек сложил брови «домиком», изобразив бесконечную грусть.– На два года. Министерство внутренних дел оплатило мое обучение. Так что я здесь надолго… Нам в другой корпус, но, если постороннего не будет, можем пройти через главный вход. Или пойдем снаружи в обход.

       – Веди в обход, специалист по распределению.

       Вычислительный центр Цитадельки был устроен еще хуже, чем главный корпус. Складывалось впечатление, что эти сооружения проектировали не архитекторы, а генералы с широкими лампасами, которые плохо представляли, чем занимаются их сотрудники и беспокоились только о том, чтобы было достаточно места для парадного построения личного состава.

       Преодолев подъемы по монументальным широким лестницам и обойдя лабиринт стеклянных кубов с серверными стойками, они, наконец, дошли до огромного зала, в котором были расставлены рядами до сотни терминалов вперемешку с проекционными экранами и планшетами. Оборудование было современным и дорогим, но в зале, кроме них больше никого не было. Обезумевшее от безлюдья и одиночества эхо перекрикивало не только их голоса, но и каждый шорох, каждый шаг.

       – Сюда?– Ольга указала на терминал, возле которого стояла пара стаканчиков с кофе и пластиковый контейнер для еды, явно принесенные заранее сопровождавшим ее пареньком.

       «Сюда?» – многократно переспросило эхо.

       – Сюда,– согласился паренек, и эхо разнесло добрую весть по всему залу.

       Он включил терминал и надел на правую руку перчатку клавиатуры. Монитор автоматически перешел в проекционный режим, отобразив голограммой объемный интерфейс с висящими в воздухе кубиками. Паренек ткнул в один из них указательным пальцем перчатки, и тот развернулся в плоский лист с мелким текстом.

       – Это Ваша заявка,– прокомментировал он.– На нее выделены восемь ядер процессора, многоканальный доступ во внешнюю сеть, и приложены еще две видеозаписи.

       Паренек ухватил за край висящего в воздухе голографического листа заявки и отодвинул его в сторону. Потом подтянул ближе к себе два кубика с нанесенной на них пентаграммой кинопленки. Он сдавил один, и над тем засветилась надпись: «Дополнительная запись с внутренней видеокамеры».

       – А это интерфейс нейросети… Какой запрос вбивать?– паренек толкнул еще один кубик, и тот рассыпался на десяток геометрических фигур, каждая из которых была украшена вязью неразборчивых рун.

       Ольга не отрываясь смотрела на молодого специалиста и широко улыбалась, едва сдерживая смех.

       – Тебя же Ильей зовут?– наконец спросила она, когда тот растерянно на нее уставился.– Ты когда-нибудь работал с нейросетью?

       – Конечно,– возмущенно насупился Илья, старательно понизив свой по-детски звонкий голос.

       – И знаешь принцип ее работы?

       – У меня, на секундочку, диплом программиста…

       – Я у тебя не про диплом спросила!– Ольга шумно вздохнула.– Снимай свою варежку, и убирай эти воздушные пузыри, если не хочешь, чтобы у тебя руки через час отвалились. Этими игрушками будешь своих сверстниц впечатлять… Кто выделял мощности под эту задачу?

       – В заявке указано не было,– нахмурился паренек.– Поэтому мощности установлены по умолчанию.

       – На восьми ядрах два получасовых видеопотока нейросеть будет разбирать недели две, а нам все надо закончить к пяти часам вечера,– женщина начинала терять терпение.– Как нам получить дополнительные мощности?

       – Надо новую заявку писать на завтра. На сегодня уже не согласуют.

       Кубики растаяли в воздухе, когда Илья снял перчатку, и монитор терминала загорелся в обычном экранном режиме, расположив меню пользовательского интерфейса в плоскость. Ольга придвинула к себе клавиатуру и мышь:

       – Пересядь и подключи второй терминал. Я буду ставить тебе задачи и показывать, что надо делать. У нас есть ограничение на подключение к внешнему хостингу нейросетей?

       – Нет. Ничего такого в заявке не указано.

       – Тогда слушай,– Ольга вывела командную строку и набрала несколько запросов.– Каналы у нас широкие, объем вытащат. Выведи список серверов с хостингом нейросетей. Я нарежу видео на фрагменты, и мы их раскидаем по публичным серверам. Ты будешь следить за откликом. Когда мы превысим их лимиты по загрузке, сервера нас будут блокировать. Тебе надо будет перенаправлять потоки на следующий сервер. А я на наших восьми ядрах соберу построенные ими модели в единое целое.

       – А это законно?– шепотом спросил Илья.

       – Я же у тебя спрашивала, понимаешь ли ты принцип работы нейросети?– женщина едва сдерживала смех.– Конечно, законно. Нейросеть – это самообучающийся алгоритм. Он нарабатывает статистику применения, запоминает как схожие задачи решались в предыдущих случаях и создает новые ассоциативные связи. Чем чаще и больше его используют, тем эффективнее он работает. Поэтому все нейросети, кроме очень секретных, публичные и доступны для любых пользователей. Иначе они бы не могли развиваться. А чтобы нейросеть работала еще лучше, ее надо не запросами долбить, а переводить в диалоговый режим и подсказывать, что ей делать. Для этого есть целые библиотеки сервисов. По умолчанию она будет перебирать весь объем методов, постепенно аппроксимируя их. А если, блокировать заранее ненужные ветки или, наоборот, указывать приоритеты, нейросеть будет быстро адаптироваться под твою задачу, и решение будет найдено в разы быстрее. А ты вообще, знаешь, что такое аппроксимация?

       – Да,– неуверенно ответил паренек.– Мы это проходили…

       – Проехали,– отмахнулась Ольга и погрузилась в настройку сервисов, быстро переключаясь между окнами запущенных на сервере процессов.

       Она впервые за многие годы снова окунулась в привычный и знакомый ей мир, который с детства занимал все ее мысли, светил для нее путеводной звездой, горел неудержимым желанием и иссушал жаждой. В такие минуты она теряла ощущение времени, растворяясь в работе без остатка - она не чувствовала себя, не замечала никого вокруг.

       Погруженная в работу, она не видела с каким восторгом заглядывал ей через плечо Илья, какими глазами он на нее смотрел. Ольга даже не заметила, что он дважды выходил из зала, чтобы сбегать для нее за свежим кофе, и не вспомнила бы, сколько этих картонных стаканчиков с кофе машинально выпила.   

       Нейросеть сравнительно быстро разобрала оба видеопотока и даже на их синхронизацию ушло не так много времени, но собрать объемную модель никак не получалось. Фреймворки, с которыми она работала, были специализированы для создания пространственных молекулярных моделей, а не для обработки видеоданных. На освоение нужных ей инструментов потребовались бы месяцы, а доступных ей не хватало.

       Время истекало неумолимо, и последние часы работы дались Ольге с большим напряжением. Она несколько раз вспоминала Антона, который, наверняка, нашел бы решение за пару минут, скачав несколько дополнительных расширений к сервису или перестроив структуру данных. Но ей для этого требовалось больше времени.

       Женщина даже вскрикнула от восторга, напугав паренька, когда очередной тест прошел и первый фрагмент модели собрался в нужном формате. Она быстро загрузила нарезанные фрагменты уже очищенного видео в обработчик и запустила сборку. Было уже начало пятого, а таймер обещал закончить процесс сборки за двадцать минут.

       – Получилось!– она оттолкнула клавиатуру, и повернулась к Илье.– Через двадцать минут модель соберется. На какой проекционный планшет можно вывести трехмерный видеопоток?

       – Все планшеты недоступны,– развел руками паренек.– А монитор такое видео не вытащит…

       – Дай угадаю,– женщина разочарованно откинулась на спинке стула.– Нужна была заявка.

       – Я уже оформил на завтрашнее утро и растолкал, кого смог, чтобы быстро согласовали.

       – Такой облом,– вздохзнула Ольга.– Испечь пирожок, а роток не открыть, чтобы куснуть. Может, это и к лучшему. Сегодня устала. Завтра приду со своим начальником, и вместе все просмотрим на свежую голову.

       – А Вы крутая,– неожиданно высказался Илья.– Я еще никогда не видел, чтобы кто-то так работал.

       – Скорее опытная,– неожиданно для себя женщина засмеялась в ответ на неловкий комплемент паренька.– А еще злая. Поэтому будь внимательным с такими как я. Такие переступят через тебя, и глазом не моргнут.

       Монитор моргнул, возвестив о том, что сборка модели завершена, и Ольга сохранила ее на архивный сервер. Она сформировала ссылку и отправила Серому с коротким сообщением «готово». И только в этот момент заметила, что у нее за день накопилось более двадцати непрочитанных сообщений от него.

       Почти сразу же зазвонил мобильный телефон:

       – Вижу, ты не читала моих сообщений,– с игривого укора начал Серый.

       – Приношу извинения, только закончила. Очень увлеклась. Боялась не успеть. Но все получилось.

       – Видел. Получил ссылку, и поэтому перезвонил. Днем не дергал, чтобы не отвлекать. Я так понял, без планшета запись просмотреть все равно не получится.

       – Да, заявка на завтра уже есть.

       – Тогда мои сообщения можешь не читать. Утром встретимся и поговорим. Есть что обсудить. Думаю, ты была права по этому делу, и твоя запись очень понадобится. Молодец.

       – О чем речь?– насторожилась Ольга.

       – Я же сказал, завтра. Сегодня отдыхай.

       Ольга с удивлением посмотрела на телефон. Серый уже положил трубку, а список его сообщений исчез – на их месте светилась запись «отправитель удалил 23 сообщения».

       – И что это значит?– прошептала себе под нос женщина. Она повернулась к Илье и помахала ему рукой.– Удачи, специалист по распределению. Сам здесь все выключай, а я пошла отсыпаться.

       Она вышла, не оглядываясь, а впечатленный паренек еще долго вслушивался в звук удаляющихся шагов.

                * * * * *

       Агент Макаревич возвращался со службы поздно. Было далеко за полночь, но городские улицы оставались шумными и людными, что не могло не раздражать агента, давно мечтающего о тишине, спокойствии и восьми часах сна. Но и теперь, вернувшись домой, он не будет отдыхать, а сядет за отчет, чтобы ранним утром предоставить его в управление Комитета общественной безопасности. Его трехдневное расследование привело к интересным результатам, которые станут еще одним кирпичиком в фундаменте грандиозного следствия, затеянного его отделом. Только это ощущение трудной, но значительной победы, да еще ежечасные таблетки стимуляторов позволяли ему держаться на ногах. Последнее усилие – отчет, рапорт, несколько замечаний и предложений для старшего следователя, а потом он затребует двухдневный отпуск. Сорок восемь часов сна!

       Агент непроизвольно улыбнулся, но осунувшееся лицо отозвалось на эту попытку гримасой и нервным подергиванием лобных мышц. В последний раз поморщившись от ярких рекламных вывесок проспекта, резавших воспаленные глаза пестрым мерцанием, он свернул на улицу жилого квартала, с удовольствием погружаясь в царящие тут полумрак и безмолвие. Уверенной мягкой походкой он шел краем тротуара, и по мере того как шум проспекта отдалялся, теряясь за спиной, усиливалось эхо его шагов, разносимое свежим осенним ветерком. Именно ради этой прогулки Макаревич отказался от машины, отдав предпочтение городскому транспорту и успокаивающему мраку холодной влажной ночи. Он шумно дышал, словно пил жадными глотками осеннюю ночь, и прислушивался к собственным шагам. Полузакрытые глаза скорее любовались суетой размытых теней, чем высматривали и без того хорошо известную дорогу. Вскоре даже свист далекой надземки, сверливший мозг головной болью, растаял в шорохах ночи, отпустив утомленный слух в объятия тишины. Ни одного резкого звука, ни одной яркой вспышки света...

       Уже возле самого дома беспокойство агента Макаревича стало возрастать, вновь мобилизуя резервы организма. Он остановился напротив черного провала открытой двери, не решаясь войти в подъезд своего дома, и оглянулся на едва различимый контур дворика. Окна многих квартир изливали ровный, приглушенный жалюзи и занавесками свет, словно цветные луны. И только вход в его дом был съеден мраком, не позволяя поселиться там даже отблескам уличных фонарей. Агент не боялся темноты и навряд ли стал бы жаловаться утром на ответственные за беспорядок службы. Но в этот момент он не мог отделаться от необъяснимого беспокойства, поселившегося в нем, а поэтому внутренне проклял всех, по чьей вине ему придется добираться до квартиры по неосвещенной лестнице.

       Ему нужен был только второй этаж, и агент решительно устремился в жерло черной двери, торопясь преодолеть последний отрезок пути. Но едва тьма поглотила его, Макаревич осознал непростительность ошибки: он ухватился за пистолет сразу, как только почувствовал чье-то присутствие рядом, хотя и понимал тщетность запоздалой попытки. Чья-то мощная рука перехватила его запястье, легко отведя дуло пистолета в сторону, а другой захват сдавил горло. Задыхающееся тело судорожно билось в панике, пока твердые пальцы перемалывали кость руки и безжалостно погружались в шейные мышцы, а мозг уже обреченно засыпал, не будучи в силах сопротивляться. Дрожащее, еще борющееся тело в последний раз напряглось, выпрямилось и безвольно обмякло. Агент Макаревич бесшумно опустился на холодные ступени, заботливо придерживаемый чьими-то сильными руками.

       Незаметная тень выскользнула из чернильной тьмы дверного проема и призраком растворилась в ночи, не выдав себя ни единым звуком. До рассвета оставалось не более четырех часов, и город вскоре начнет по-настоящему засыпать, чтобы с первыми лучами солнца вновь ожить шумом нового дня. Именно эти несколько часов полного затишья так любил агент Макаревич, именно на эти мгновения он рассчитывал в последние минуты жизни.

                * * * * *

       Ольгу разбудил телефонный звонок за полтора часа до таймера. Это была третья подряд ночь, не давшая полноценного отдыха, что оставило на ее лице неизгладимый отпечаток, лишив его свежести и приоткрыв завесу неопределенности с возраста. Она выглядела на свои тридцать с небольшим, плюс еще пять за усталость и нервные переживания.

       Позвонивший диспетчер дал ей семь минут на сборы – подлетное время вертолета – и, избавив от объяснений, предоставил самой себе. Ольга едва успела одеться и наскоро привести себя в порядок, когда во дворе уже зашумели винты приземляющейся машины. Пилот тоже не взялся комментировать срочность вызова, и смирившейся женщине осталось с пассажирского места рассматривать город.

       Вертолет не поднимался высоко, петляя между колоннами небоскребов и придерживаясь лабиринта основных транспортных магистралей, что позволяло увидеть приевшиеся пейзажи в несколько ином свете. Под этим ракурсом Минск, действительно, напоминал красочные открытки и плакаты, символизирующие древнюю столицу, и Ольга ловила себя на мысли, что любуется городом.

       Как раз в этот момент пробившееся сквозь низкие тучи восходящее солнце заиграло отражениями на зеркальных стеклах высотных зданий, упиравшихся в темную крышу небосвода. Цветные блики запрыгали по всему городу, затмевая тусклое постоянство освещенных улиц и площадей, бесконечно отражаясь и двигаясь. На какое-то мгновение причудливыми венами вздулись каналы рек, разрезающие городские постройки, сверкнули и погасли. Ослепленная буйством красок женщина на секунду зажмурилась, но, открыв глаза, вновь оказалась в обычном полу мрачном унынии осени, и лишь края нескольких туч еще были окрашены горящими рубцами света, которые быстро сомкнулись, уничтожив последнее свидетельство недавнего чуда. И хотя сказочный пейзаж исчез, на ее лице долго играла светлая и теплая улыбка.

       Они приземлились в какой-то загородной резиденции, утопающей в зелени старых сосен. Ольгу встретил один из младших офицеров аппарата управления и начал спешно инструктировать по пути к куполообразному зданию с конференц-залом, где уже второй час шло заседание.

       – Это закрытое заседание,– монотонно бубнил он на ходу, даже не поворачиваясь.– В нем принимают участие высокопоставленные представители различных ведомств. С момента начала круг участников расширился, и, думаю, Вы не последняя, кого они поднимут сегодня с постели. Излишне говорить, что тема засекречена, и Вы несете ответственность за сохранность полученной информации.

       Офицер резко остановился, так что Ольга едва не налетела на него, и обернулся. Они стояли возле массивной двери, за которой, видимо, все и происходило.

       – Запомните, Вы не вступаете ни с кем в диалог, не задаете вопросов и не произносите ни звука до тех пор, пока к Вам не обратятся. Это не требование этикета – все гораздо серьезнее. Ботвинник Ольга, помощник эксперта, прибыла.

       Последние слова были сказаны в микрофон, а в следующий момент таинственная дверь открылась, и женщина оказалась внутри. Растерянная и смущенная, она застыла у порога.

       Конференц-зал был огромным помещением с высоким сводчатым потолком, что придавало ему сходство с цирком. Это ощущение усиливалось наличием в центре амфитеатра ярко освещенного круглого стола, за которым восседало человек десять. Еще около двадцати участников располагались полукругом на значительным удалении, образуя второй ряд, до которого, очевидно, не долетали даже обрывки фраз, учитывая активную систему шумоподавления. В целом, если не считать освещенного центра, в зале было темно, и Ольге пришлось прибегнуть к помощи одного из охранников, чтобы добраться до своего места. Ее усадили во втором ряду таким образом, что она из-за расстояния не могла переговариваться с соседями, которыми оказались эксперт Серый и доктор Петкевич. Оба слегка наклонили головы в приветствии, но на вопросительный взгляд женщины только пожали плечами. Густая тишина окутала со всех сторон. Кто-то услужливо принес ей горячий кофе и сэндвич, которые были очень кстати, учитывая разыгравшийся из-за раннего пробуждения аппетит. Женщина быстро освоилась и стала с интересом наблюдать за происходящим.

       Собственно совещание происходило за столом, где десятеро его участников о чем-то переговаривались, возбужденно жестикулируя. Ни один звук не долетал до второго ряда, поглощаемый соответствующей аппаратурой, что создавало странное ощущение немого театра, где на сцене упражнялись в пантомиме несколько второсортных актеров. Ее соседи, Серый и Петкевич, будучи такими же зрителями, не проявляли к происходящему интереса и, казалось, боролись со сном, равнодушно свесив головы. Через какое-то время Ольга тоже начала скучать, убаюкиваемая тишиной и странной обстановкой. Она бы непременно заснула, но рядом вдруг появился офицер охраны, пригласив ее следовать за своими коллегами и присоединиться к совещанию.

       Освещение скрадывало истинное расстояние до круглого стола, как, впрочем, и его размеры, поэтому, заняв за ним указанное место, Ольга, ослепленная яркими лампами, по-прежнему не могла никого рассмотреть кроме соседей, усевшихся рядом.

       – Господа,– услышала она чей-то низкий голос, усиленный акустической системой.– Мы долго совещались, прежде чем пригласили вас участвовать в нашем закрытом заседании, но сложившаяся ситуация требует того. Возможно, ваше расследование имеет отношение к последним чрезвычайным событиям, для обсуждения которых мы собрались. Но, прежде чем посвятить вас в курс дела, стоит ознакомиться с имеющимся в вашем распоряжении материалом. Нам стало известно, что существует смоделированная трехмерная анимация на основе собранных данных. Мы запросили ее из архива и теперь продемонстрируем. Прошу быть предельно внимательными, господа.

       Из махины стола, больше похожего на небольшую площадку для гольфа, послышался шум, и на его поверхность через раздвижные элементы стали выбираться антенны, динамики и прочие детали, необходимые для создания голографического изображения. Ольга встречала упоминания о существовании такой технологии, более совершенной, чем обычные проекционные планшеты, но никогда не видела, и теперь с восторгом наблюдала за собиравшейся на ее глазах конструкцией. Вскоре на столе сложился купол, образованный переплетением бесчисленного количества мелких деталей, который ощетинился острыми пиками антенн и напоминал чем-то диковинного зверя. Очевидно, большая часть устройства оставалась в утробе стола, что объясняло его размеры, но даже видимое глазу вызывало чувство глубочайшего уважения к его создателю.

       Гул постоянно нарастал, заставляя мелко вибрировать стол, и Ольга отдернула от него руки, ощущая, как вибрация неприятно проникает в тело. Она непроизвольно сжала зубы, когда десна начали чесаться от вибрации, и зажмурилась, а поэтому пропустила начало. Когда она открыла глаза и сосредоточилась на происходящем перед ней, стола уже не было.

       В матовой дымке стали просматриваться контуры, словно проявляющиеся сквозь пелену тумана, а какофония звуков сложилась в далекое завывание ветра. Через мгновение перед ней развернулся хорошо знакомый участок улицы, настолько реальный и осязаемый, что потребовалось время, чтобы привыкнуть к эффекту полного присутствия. Видимо, учитывая это, и действующие лица появились позднее, а их приближение предупредило эхо неразборчивых фраз. Но стоило отвести взгляд в сторону, и яркая иллюзия исчезала, съедаемая мраком помещения, что напоминало об искусственном происхождении мнимой голографической реальности.

       Послышались шаги, и прямо сквозь Ольгу из-за спины на улицу вышли трое. Она даже отшатнулась от неожиданности, но быстро овладела собой, узнав в двух призраках тех самых парней, чьи изуродованные тела довелось видеть два дня назад. Теперь они двигались, дышали, разговаривали, шаг за шагом повторяя события роковой ночи.

       – Оставишь пару затяжек,– требовательно заявил один из них, обращаясь к невысокому приятелю, которого Ольга видела впервые. Очевидно, это был третий, единственный выживший тогда.

       Он с издевкой улыбнулся в ответ и, глубоко затянувшись сигаретой, ловким щелчком швырнул ее в лужу:

       – Бери.

       – Скотина,– обреченно отметил первый, и желваки на его лице многообещающе зашевелились, а глаза сузились в щелочки.

       – Заткнитесь оба,– скомандовал Гнюс, повернув лицо в сторону смотревшей на него Ольги.

       Женщина напряглась, словно ожившее привидение могло заметить ее. Это было то самое лицо, на котором застыл ужас в момент смерти, и именно оно принадлежало телу, так цинично препарированному. Теперь оно жило:

       – Не слышите? Идет уже.

       Три фигуры бесшумно скользнули в тень, и на какое-то время улица опустела. Когда за спиной вновь послышались шаги, и прямо перед Ольгой вырос высокий парень, закутанный в длиннополый плащ, она уже не испугалась, а лишь пожирала глазами загадочный силуэт. Вновь прибывший передвигался легко, мягкими, неторопливыми движениями. Он остановился, повернув голову в направлении, где укрылись трое, и стал терпеливо ждать, всматриваясь во что-то. Под таким углом невозможно было видеть его лицо, и даже осанка, скрытая бесформенным плащом едва просматривалась, но это было все, что попало в поле зрения охранной видеокамеры.

       Трое парней, догадавшись, что их засада раскрыта, вышли на свет, полукругом обступая незнакомца, который ничем не выдал своего беспокойства. Зато лица нападавших были угрюмыми и злыми.

       – Что, приятель, заблудился?– начал Гнюс, не скрывая угрожающих интонаций.

       Они ближе подступили к объекту своего интереса, и их руки многообещающе полезли в карманы.

       – Тебе что, сука, впадлу ответить?– развивал тему коротышка, который едва доставал до плеча своим дружкам.

       – Слышь, урод! К тебе обращаются!

       Незнакомец сохранял неподвижность, что, должно быть, разъяряло незадачливых охотников на ночных прохожих, разжигая их кровь.

       – Ты под кого косишь, гад,– заорал Гнюс.– Ты что, падла, со мной играть вздумал?

       – Давай сигарету,– не в тему вставил первый, чем окончательно взбесил своего предводителя.

       – Забей хлебало,– нервно осадил его Гнюс.– Я тебе сейчас дам прикурить, рыбий ты потрох: из задницы дым повалит!

       Он сорвался на крик, и в его руке сверкнуло лезвие ножа:

       – Ты не видишь, что этот гад играет с нами?! Слышишь ты, сука немая, ты с кем цепляешься? Ты думаешь, я тут шутки с тобой шучу, гнида?

       Его глаза лезли из орбит, а в уголках губ появилась слюна, струйкой стекая по небритому лицу. Дружки напряглись, предвкушая близкую развязку, и вплотную подступились к незнакомцу.

       Все это происходило прямо перед Ольгой, и она отчетливо могла рассмотреть каждый жест, каждую деталь, не упуская ни одной мелочи.

       На удивление, первым начал коротыш, резко взмахнув рукой с коротким и широким лезвием. Его коварный удар был направлен в шею незнакомца и, по идее, должен был остаться для того незамеченным, так как нападавший находился сбоку и немного сзади от потенциальной жертвы. Но загадочный прохожий уверенно нырнул под разящую руку и, отступив на шаг, оказался за спиной коротышки, нависая над ним всей мощью своего тела. Он обрушил на затылок того тяжелый кулак, направляя падающее тело прямо под ноги двум остальным, чем выиграл значительное время. Это позволило ему следующим шагом приблизиться к Гнюсу, так и застывшему с ножом в руке. Еще будучи в движении, он резко выбросил вперед руку, и та с неприятным хрустом и пугающей легкостью вошла глубоко в торс испуганного парня, пробив плоть под тонкой рубашкой. Следующим движением, не вынимая застрявшей руки из широкой раны, он сдвинул оцепеневшего Гнюса в сторону и вперед таким образом, чтобы его конвульсирующее тело оказалось между ним и третьим нападавшим, не позволяя тому что-либо предпринять.

       Никто из троицы не успел даже шелохнуться самостоятельно, словно незнакомец забавлялся с неподвижными куклами, будучи единственным и неоспоримым хозяином положения. Почти сразу он с хлюпаньем вырвал руку из покачнувшегося тела предводителя и, отступив в сторону, оказался сбоку от последнего парня, который успел лишь поворотом головы проследить этот маневр. С хриплым выдохом Гнюс рухнул на колени, сомкнув руки на пробитой груди, и завалился лицом вперед. Звук его падения совпал с гулкими ударами методичного незнакомца, который скупо использовал энергию движения. Он широко развел длинные руки в стороны и смертоносными ножницами сомкнул их на последнем неприятеле. От удара кулаков, которые одновременно ударили в грудь и в спину, тело парня взвилось в воздух и, перевернувшись, рухнуло на асфальт.

       За все это время убийца лишь на мгновения поворачивался боком к камере, демонстрируя безукоризненно правильный профиль с классическими чертами. Даже возвращаясь к поверженному Гнюсу, он умудрился шагнуть спиной вперед, словно осознанно отворачиваясь от объектива видеокамеры, так и не сняв завесы тайны со своего лица.

       Низко склонившись над предводителем нападавших, он с интересом наблюдал за судорогами того, а потом осторожно прикоснулся к рваному краю раны, вынудив жертву трепыхаться. В следующее мгновение незнакомец запустил обе руки в повреждение, активно перебирая ими, а еще живой Гнюс агонизировал, шумно булькая кровью в легких. Его тело, окончательно вздрогнув, замерло, когда большая часть внутренностей уже оказалась на мокром асфальте рядом. Доктор оказался прав: каждый извлеченный орган маньяк внимательно рассматривал и надкусывал, аккуратно раскладывая перед собой.

       Спустя несколько минут, которые показались вечностью, незнакомец прервал свое занятие и выпрямился. Он оставил без малейшего внимания тот факт, что коротышка зашевелился и издал несколько протяжных стонов, но заинтересовался блестящей курткой другой жертвы. Намокший материал красиво переливался, отражая вспышки рекламных щитов. Убийца легко, словно тряпичную куклу, переворачивал мертвеца и очень быстро обзавелся полным комплектом одежды. Не раздумывая, он сбросил с себя грубый плащ, открыв на обозрение абсолютно голое тело с невероятными атлетическими пропорциями. Исключительно развитая мускулатура оживала при малейшем движении, уродливо вздуваясь змеями на спине и огромных ручищах, которые по размеру не уступали ногам. Неторопливо облачаясь в новые одежды, незнакомец продемонстрировал неожиданную гибкость и безупречную координацию. Закончив со своим туалетом, он, не оборачиваясь, также легко и мягко продолжил путь в прежнем направлении, словно ничего и не было.

              Шокированная видением Ольга еще долго всматривалась в опустевшую улицу и слушала шум начинающегося дождя, пока тот вновь не превратился в утробное урчание голографической аппаратуры. Конструкция быстро складывалась, прячась в незаметные лючки и отверстия, оставив после себя ярко освещенную поверхность и звенящую тишину.

       – Итак,– прервал паузу тот же голос, выводя женщину из состояния задумчивости.– Благодаря стараниям Ольги Ботвинник, мы имели возможность ознакомиться с интересным материалом. Прежде чем выслушать замечания по этому делу руководителя следственной группы, хотелось бы услышать мнение автора фильма. Что бы Вы, Ольга, могли добавить к увиденному?

       Женщина не сразу поняла, что обращаются к ней, и растерялась, не понимая сути вопроса. Кроме того, яркий свет и удаленность собеседников не позволяли видеть лица участников заседания, за исключением соседей, что создавало неприятное ощущение разговора ни с кем и ни с чем, так как говорить приходилось в пустоту перед собой. Она шумно набрала в легкие воздух, но нужные слова ускользали, и пришлось так же шумно выдохнуть, затягивая время.

       – Я не уверена, что являюсь автором этого фильма,– наконец нашлась она.– На базе остаточных изображений с камеры, мы создали лишь трехмерную анимационную модель, которая имеет мало общего с увиденным сейчас. И в моей модели не было озвучки.

       – Ваша скромность похвальна. Мы, действительно затребовали адаптировать Ваши наработки для соответствующей аппаратуры. Специалисты, которые дорабатывали Ваши материалы высоко оценили качество Вашей работы. Поэтому у них получилось восстановить и звук. Но работавший над этим персонал ни в коей мере не изменил самих данных, придав им лишь большую реалистичность. Как Вам вообще пришла в голову мысль восстановить информацию с отражений на стекле?

       – Это случайность.

       – До работы в полиции, Вы занимались биопрограммированием?– подключился другой голос.

       – Биоконструированием. Это разные сферы деятельности.

       – И вчем разница?

       – Биоконструирование - это теоретическая и исследовательская деятельность, которая рассматривает процессы органической химии и межклеточного обмена веществ на молекулярном уровне, устанавливает связи, моделирует прогнозы. Здесь много физики, химии и математики. А биопрограммирование чисто прикладная деятельность, которая направлена на изменение клеточных процессов и проведение экспериментов.

       – А Вам приходилось участвовать в экспериментах над людьми?

       – Не над людьми, а над образцами клеточных материалов человека. Конечно, такие эксперименты проводились.

       – И какого рода были эти эксперименты?

       – Вся информация есть в личном деле,– не выдержала Ольга, почувствовав давление.– Запросите его.

       – Отвечайте на вопрос...

       – Минуточку, господа,– вмешался третий голос.– Давайте все по порядку. Как знаток архитектуры человеческого организма, можете ли Вы, сударыня, поделиться своими наблюдениями?

       – Я же не медик,– осторожно ответила женщина.– У меня не может быть квалифицированного мнения.

       – Мы понимаем, но для нас ценны Ваши субъективные наблюдения. Прошу Вас. Заключение медиков у нас уже есть.

       Ольга выждала время и, собираясь с мыслями и чувствуя скрытый подвох в вопросе, начала:

       – Мне приходилось сталкиваться с понятием среднестатистического человека. Его физиология, вес, рост, поведение, реакции на классические раздражители и прочее. Очевидно, что наш объект выходит за рамки стандартных характеристик. Его действия и навыки, в равной степени, как и физические данные, заметно отличаются, что делает его легко выделяемым из общей массы, а, следовательно, легко узнаваемым. Думаю, стоит навести справки о людях, занимающихся спортом, проходивших военную и специальную подготовку. Если не брать в расчет возможные психические расстройства, мы имеем дело с человеком, занимающимся убийствами на профессиональном уровне. Вряд ли маньяк оставил бы без внимания раненого, узнав, что тот жив. За исключением надругательства над трупом, действия агрессора были точно рассчитаны и экономны, гарантируя лишь его безопасность.

        – А Вам не кажется, что это Ваше исключение сводит на нет остальные доводы,– вмешался чей-то неприятный голос.

        – Следствие еще ведется, и значимость фактов будет оцениваться компетентными людьми,– невозмутимо ответила женщина.

       – Хорошо, продолжайте.

       – Собственно, мне нечего больше сказать, за исключением одного. На улице появился человек, способный голыми руками убить трех вооруженных полноценных мужчин. Человек, который не боится убивать при малейшей угрозе. Мы не знаем, кто он, откуда, чего добивается. Мы лишь видели, мне кажется, незначительную часть его возможностей. Для начала необходимо выяснить, кто он, и попытаться определить цели, с которыми он оказался на улицах города.

       – Прекрасно!– подытожил чей-то звонкий голос.– Вы правильно понимаете ситуацию и правильно ставите приоритеты. Рад, что мы не ошиблись в Вас. Хотелось бы еще услышать заключение медиков. Что Вы добавите, господин Петкевич?

       Доктор явно ожидал этот вопрос, так как ответил сразу:

       – Действительно, мне остается только добавить. Кроме выдающейся физической силы, скорости реакций, можно выделить и необычность психоэмоционального состояния преступника. При неуравновешенной психике он сохранил способность к точному расчету своих действий, что делает его крайне опасным. По сути, мы были свидетелями действий настоящей машины убийства, лишенной не только комплексов элементарной морали, но и обычного человеческого восприятия.

       – Поясните мысль.

       – Видимо, неудачно выразился,– спохватился доктор.– Любой человек, даже безумный, несет в себе отпечаток всей человеческой истории развития, извращая, иногда, ее под воздействием физических или психологических травм, чтобы, изменяя свое восприятие реальности, защититься от внешней агрессии. То есть, попросту говоря, все равно остается человеком. В данном же случае поведение преступника легко объяснимо с точки зрения животного, которое до возникновения непосредственной угрозы сохраняет спокойствие, но, подвергшись нападению, защищается жестоко и без колебаний, экономно, как отмечалось, расходуя жизненные силы.

       – Другими словами,– вновь перебил доктора настойчивый голос,– мы были свидетелями защитной реакции обычного животного, и потому раненый был проигнорирован?

       – По всей видимости, да. После подобной схватки человек испытал бы сильнейшее потрясение. Инстинкты хищника у людей отчасти заменены общественной моралью: он бы испугался, обрадовался, впал в депрессию – что угодно, но только не равнодушие. Происшедшее не типично для человека, и должно было найти свое отражение хотя бы на настроении. Совсем иначе дело обстоит в животном мире, где подобная реакция вполне естественна и является нормой. Если хотите, речь идет о разумности существа.

       – Итак, это было поведение зверя?

       – Да, в какой-то степени, – вынужденно признал медик после продолжительной паузы.– Но более существенным в этой ситуации является другая деталь: то, что в полученных образцах мы выделили пять человеческих ДНК и несколько ДНК животных!

       – Спасибо, доктор. Мы ознакомились с Вашим заключением и сейчас не будем обсуждать качество собранных образцов.

       – Я лично присутствовал при сборе образцов!– возмущенный голос Петкевича стал звонким.– Они не испорчены! Боле двадцати образцов на укусах и ранах с идентичным набором разных ДНК. По трем человеческим даже идентифицированы личности. Я специально обращал на это внимание в своем заключении!    

       – Спасибо доктор! Мы не будем сейчас это обсуждать,– настойчиво и требовательно повторил голос.– У нас совсем другая повестка. А к какому заключению пришел эксперт Серый, который руководит этим расследованием? Что Вы думаете.

       Ольга покосилась на полицейского, отметив про себя нескрываемое им негодование и раздраженность. Он нервно постукивал шариковой ручкой по гладкой поверхности стола и шумно дышал, широко раздвигая ноздри.

       – Что я думаю? До этого момента я даже не знал, что руковожу расследованием,– сощурился эксперт, пытаясь всмотреться в размытые силуэты остальных участников заседания по другую сторону стола.– Я думаю, что здесь ломают дешевую комедию, задавая некорректные вопросы и разыгрывая битую карту секретности. Потрудитесь объяснить, что происходит, почему нас подняли среди ночи и чего добиваетесь от экспертной группы. С кем мы, вообще, ведем диалог?

       Ольга с уважением посмотрела на профиль своего руководителя и готова была аплодировать его ответу, но вместо этого опустила глаза, пряча торжествующую улыбку и вслушиваясь в наступившую тишину.

       – Вы правы,– наконец заявил чей-то новый голос, спокойный и уверенный.– У нас есть информация, с которой мы собирались ознакомить Вас в свое время, но теперь, чтобы сохранить деловую атмосферу, придется форсировать события. Вас пригласили сюда под давлением чрезвычайных событий, к которым, возможно, ваше расследование имеет отношение. Этой ночью произошла серия целенаправленных убийств, в результате чего за несколько часов было уничтожено сорок девять человек. Все они были сотрудниками КОБ – Комитета общественной безопасности. И все они занимались важнейшим правительственным расследованием. Сорок девять человек за три часа! Восемнадцать из них были секретными агентами, о существовании которых знали единицы.

       – Чтобы воссоздать целостность картины, позволю себе напомнить некоторые факты,– продолжил выступающий.– Четыре года назад, после продолжительного давления общественности, комитет ООН по правам человека предложил всем странам подписать хорошо известную конвенцию, запрещающую развитие определенных направлений науки, связанных с изменением генетического кода человека, искусственной мутацией и проведением опытов над людьми. Правительства всех государств были вынуждены, повторяю, руководствуясь общественным мнением, подписать конвенцию, более известную как Мораторий. Была приостановлена деятельность всех специалистов мира, занимавшихся этой проблематикой. Были свернуты все проекты, так или иначе использующие технологию биоконструирования. Мы не будем касаться моральных аспектов запрета: примем это как факт. Международные комиссии до сих пор шныряют по исследовательским центрам, вынюхивая нарушения этого табу. По иронии судьбы, подписание конвенции совпало с рядом политических убийств в разных странах, исполнителями которых были люди с измененной генетической структурой. И самое ужасное заключалось в том, что искусственная мутация затрагивала не столько их физические качества, которые усиливали бойцовские способности, сколько психику, превращая людей в послушное животное, оружие, способное к самопожертвованию. Спецслужбы всех стран более двух лет пытаются сдержать волну нового безумия, но безрезультатно. На черном рынке можно найти искусственного мутанта, безжалостного убийцу, раба, который в несколько раз быстрее и сильнее любого тренированного человека. Чтобы не раздражать общественность, информация, поступающая в прессу, контролируется. Но, мне Вы можете поверить, производство этого варварского оружия и его использование достигли невероятных масштабов, а сама технология, что еще более ужасно, развивается большими темпами. Все это указывает на хорошую организацию производства и подпольное проведение дальнейших исследовательских работ. Последний год согласованная деятельность многих агентств была направлена на поиск и контроль зарегистрированных специалистов в данной области, чтобы выявить людей, причастных к производству мутантов. Объединенными усилиями удалось выявить несколько лабораторий в Европе, но это были лишь незначительные элементы подпольной структуры с прекрасно организованной конспирацией и щедрым финансированием.

       Докладчик ненадолго замолчал, давая возможность слушателям оценить важность информации.

       – Две недели назад аналогичная законспирированная лаборатория была нами обезврежена недалеко от Минска. Материалы, попавшие в руки КОБ, дали нам основания полагать, что крупнейшая исследовательская база по созданию мутантов находится на территории нашего государства! Центр всей международной сети лабораторий и исследовательских центров.

       Ольга вздрогнула и почувствовала, как жар ударил ей в лицо.

       – В наши руки попали даже образцы их продукции. То с чем мы столкнулись, невероятно, но это факт,– неумолимо продолжал голос.– И накануне нашего доклада международной комиссии, которая курирует спецслужбы разных государств в борьбе с производством мутантов, нам нанесли сокрушительный удар. Убиты все, кто имел отношение к этому расследованию, и уничтожены практически все собранные материалы, включая уникальную базу данных, которая хранилась в Центральном правительственном вычислительном центре. Таким образом, мы не просто отброшены назад – мы остались с голыми руками перед лицом неизвестной и чудовищной опасности.

       Ольга пыталась осмыслить услышанное, но мысли путались в голове, заслоняемые потоком эмоций, которые безжалостно атаковали ее женскую сущность. Она не могла подавить в себе мстительное ощущение торжества над политиканами, сломавшими ее жизнь, вышвырнувшими на улицу, в грязь, над профанами и тупоголовой массой общества, решившей, что запретами можно остановить прогресс. Она искренне злорадствовала.

       – Не будем вдаваться в подробности,– прозвучал голос ведущего.– На это у нас просто нет времени. Мы не контролируем ситуацию, и, к сожалению, нам не удалось сохранить происшедшее в тайне. Несколько часов назад вооруженные силы Беларуси были приведены в состояние полной боевой готовности. В настоящее время в Минск входит легион внутренних войск для поддержания порядка. Будет введен комендантский час. Над нами довлеет общечеловеческая угроза. События сегодняшней ночи будут иметь мировой резонанс, и нам надо быть готовыми к любой неожиданности. Надеюсь, теперь Вы удовлетворены, эксперт?

       Последние слова были произнесены с нотками неприязни, которые, впрочем, не имели никакого значения по сравнению с важностью сказанного.

       – Отчасти,– упрямился Серый.– Я по-прежнему не улавливаю связь. Есть проблемы, которыми занимается Комитет, и есть сфера деятельности нашего Департамента полиции. Я не понимаю, зачем мы здесь.

       – Вы все прекрасно понимаете!– раздраженно выкрикнул чей-то голос.

       – Одну секундочку,– вмешался ведущий.– Я повторяю, у нас нет времени на межведомственные трения: все очень серьезно. Господин эксперт, мне кажется очевидным, что в своем расследовании Вы столкнулись не просто с преступником, а с модифицированным мутантом. По следам укусов медики сделали заключение, что строение зубов и челюстей вашего маньяка не могут принадлежать не только человеку, но и любой другой живой форме. Это не преступник – он лишь оружие, направленное против кого-то или чего-то. Вероятно, он принимал участие в убийствах сотрудников КОБа. И он, а, возможно, они, по-прежнему на улицах города. Трудно даже предположить, кто будет следующей целью!

       – Это не объясняет нашего участия в сегодняшнем собрании,– не сдавался Серый.

       – Прекратите кривляться,– вновь вспылил кто-то.

       – А Вы прекратите играть с нами! Мне приходилось сталкиваться с методами Вашего ведомства, и я знаю цену сотрудничества с КОБ. Я не собираюсь никому верить на слово и служить Вашим мутным представлениям об интересах человечества. Я с места не сдвинусь, пока не буду знать, во что Вы нас втягиваете, и не повернусь к Вашим людям спиной!

       – Никто не знает всего и обо всем! Успокойтесь, эксперт, и не забывайтесь,– властно вступил ведущий.

       Ольга с удивлением обернулась на побледневшего Серого, на лбу которого заметно вздулись вены. Ей не приходилось видеть его таким.

       – Нам известна история, на которой Вы акцентируете внимание,– продолжал голос уже спокойнее.– И, поверьте, мы учли это обстоятельство. Выбора, действительно, нет, а проблема остается острой. Старайтесь контролировать эмоции. Вашей группе предстоит не только форсировать расследование, но и расширить его сферу с учетом полученной Вами информации. О сотрудничестве с КОБ речь не идет – если Вы были внимательны, то могли догадаться, что работать Вам просто не с кем – в живых никого не осталось. Вам придется поднять упавшее знамя и рассчитывать в ближайшее время только на себя. Со временем мы сможем выделить Вам в поддержку квалифицированных специалистов, но позже, а пока временно присваиваем Вам высшую гражданскую категорию с неограниченным доступом к информации, с открытой лицензией на убийство и прочими привилегиями. Возможно, в Ваших руках сейчас судьба не только этого города и государства, а поэтому примите груз ответственности достойно. Очень ценным для расследования может оказаться опыт, с этого момента тоже эксперта с высшей гражданской категорией, Ольги Ботвинник, чья осведомленность в биоконструировании может оказаться бесценной в этой ситуации. Как Вы, сударыня, прокомментируете Ваше назначение в этих обстоятельствах? Мы можем на Вас рассчитывать?

       – Несколько неожиданный взлет карьеры,– язвительно заметила Ольга, удивляясь своему спокойствию. Ей казалось, что собственный голос, тихий, но уверенный, она слышит со стороны.– Конвенция, Мораторий… Это было грубейшей стратегической ошибкой, хотя никто теперь не хочет касаться этой темы. Запретить развитие науки так же невозможно, как и заткнуть пробкой извержение вулкана. Теперь наступили неизбежные последствия. Все, чего добилось правительство, идя на поводу бездарных политиков – потеряло контроль над развитием целого научного направления, и сейчас у нас на руках вполне логичный результат. Можете ничего не говорить о моих личных обидах, которые нужно отбросить во имя общего дела. Сосредоточьтесь на понимании того, что нашлась группа людей, получившая монопольное право на новейшую технологию. Вдумайтесь, им осталось только подобрать с улицы тысячи голодных ученых, выброшенных на произвол судьбы, дать им возможность воплотить свои изобретения в жизнь, но уже с учетом собственных, а не общественных интересов. Неважно, кто эти люди, но они не только унаследовали все имевшиеся разработки, а еще и получили возможность направлять исследования в нужное им русло. Как далеко они могли зайти при столь благоприятных условиях, можно только гадать! А теперь, даже если Вы присвоите нам царские титулы, выставить нас против махины организованной преступности просто нелепо! И козырять грузом ответственности, которую Вы ищите на кого возложить, неуместно! На что вы рассчитываете?

       Наступившая тишина многое рассказала Ольге о впечатлении, которое произвела ее речь. Она сама не ожидала подобного от себя, но была довольна высказанным: в ней давно назревало возмущение, сдерживаемое годами, и теперь оно выплеснулось заслуженным протестом.

       Неожиданно свет, слепивший ее все это время, погас, растворившись в уютном полумраке, которого было достаточно, чтобы, наконец, увидеть остальных участников собрания, восседавших за столом. Ольга была потрясена. Она ожидала увидеть украшенных сединой старцев, мудрых и величественных. Но из восьми, как оказалось, членов совета лишь один мог претендовать на почтенный возраст, а некоторые были даже моложе нее.

       – Давайте поговорим нормально и серьезно, без всех этих новомодных штучек,– сказал старший, который и был ведущим. Только голос его звучал теперь тише, и в нем чувствовалась усталость.– Хорошо. Если мы последуем Вашей логике, кроме как сложить оружие нам ничего не остается. Пусть правительство признает ошибку, уйдет в отставку, ученые будут реабилитированы, начнется новая предвыборная кампания. К власти придут новые люди, время повернется вспять, невинные жертвы встанут из могил, и наступит эпоха благоденствия. Вы предлагаете это?

       – Я изначально был против их кандидатур,– вмешался молодой человек, чей голос и обладал теми неприятными визгливыми нотками. Даже тусклое освещение не могло скрыть болезненной бледности его лица.

       – Да прекратите Вы, в конце концов, Макареня,– не сдержался ведущий, громко ударив кулаком по столу.– Если Вам не знакомо понятия такта, то хотя бы будьте рассудительны. Ситуация критическая.

       – Именно поэтому нам нельзя полагаться на хныкающую парочку неудачников,– проигнорировал его замечание Макареня.– Дело слишком серьезное, чтобы тратить усилия на их утешение и уговоры. Надо действовать!

       – Да, Вы похожи на человека действия,– хмыкнул Серый.– И Вы, видимо, очень удачливы. Почему бы Вам лично с Вашим опытом и недюжинным интеллектом не взяться за эту работу? Вы же сразу наведете порядок!

       – Господа, господа,– укоризненно вскрикнул другой участник совета, интеллигентное лицо которого украшали старомодные очки.– Нам только банальной ссоры не хватает.

       – Мне казалось,– заметила Ольга,– что я единственная должна вести себя здесь как женщина.

       – Оставьте, милочка,– фыркнул Макареня.

       – Она Вам не милочка,– тихо, но с угрозой вмешался Серый.

       – Хватит!!!– закричал ведущий так, что система акустики едва справилась с его голосом.– Следующий, кто произнесет хоть слово без моего разрешения, я клянусь, тотчас выйдет отсюда под конвоем и далее будет наблюдать за происходящим из-за решетки! Я не могу поверить в то, что здесь творится! Все обсуждения прекращаются! Я здесь для того, чтобы отдавать приказы, но у вас, эксперты, есть выбор. Меня не интересует ни ваше мнение, ни возникшие вопросы – время вышло. Вы будете участвовать в мероприятиях по восстановлению законности и порядка в стране или нет? У вас только одна задача: дайте мне конкретные цели для ответного удара. У нас остались считанные дни, прежде чем все пойдет под откос. Я не спрашиваю, хотите ли вы, можете ли, я не интересуюсь причинами: только ответ!

       – Это мой долг,– ответил полицейский.

       – Не надо этого пафоса! Мы не касаемся ничьих долгов! Отвечайте: да или нет!

       – Да.

       – Теперь Вы, сударыня. Жду односложного ответа.

       – Да,– тихо, но уверенно ответила женщина.

       – Рад, что не ошибся в вас. Доктор Петкевич, Вам предстоит сформировать рабочую группу медиков и биологов для поддержки их расследования. Набирайте кого угодно и сколько угодно, и никакой другой работы кроме этой. Теперь вы, господа эксперты. С этого момента будете подчиняться только мне лично и постоянно действующей комиссии, которая будет, надеюсь, сформирована к концу дня. Называйте меня советник Титок. Связь будете поддерживать только со мной. Избавьтесь, пожалуйста, от служебных и личных телефонов и прочих мобильных устройств – по ним вас легко обнаружить – и не появляйтесь более на своих квартирах. У вас полная свобода действий и все средства, которыми мы располагаем. Вас проводят в арсенал, где получите лучшее, что у нас есть, а я буду ждать результатов. Быстрых результатов. Все, удачи вам.

       Ольга едва успела обменяться с экспертом взглядами, как за их спиной появился один из офицеров охраны и кивком пригласил следовать за ним. На этом их участие в загадочном совещании прекратилось, и женщина с облегчением последовала к выходу из конференц-зала, торопясь покинуть угнетающее помещение.

              Глава Третья.

       Главный арсенал Департамента полиции находился в подвале под центральным административным зданием Цитадельки, как раз в той части, которая относилась к Пищаловскому замку, и являлся самым охраняемым помещением в городе. Путь туда пролегал по длинным коридорам через множество постов, отгороженных бронированными дверями и решетками. Эксперты сменили нескольких провожатых, прежде чем оказались в зале с низким потолком, чем-то напоминавшим небольшое стрельбище.

       По пути Ольге хотелось перемолвиться с напарником, но присутствие охранных видеокамер сдерживало порыв. Они не обмолвились даже во время десятиминутного ожидания офицера арсенала, чувствуя на себе чей-то незримый пристальный взгляд.

       – Доброе утро, господа,– услышали они за спиной, и эхо разнесло слова по всему залу причудливыми отголосками.

       Улыбающийся офицер с открытым дружелюбным лицом и великоватым носом уставился на них, разглаживая несуществующие складки на безупречном кителе.

       – Лейтенант Гиль, служащий арсенала,– представился он, протягивая руку для приветствия.

       – А кто мы, Вам, наверное, известно,– оживился Серый, отвечая рукопожатием.– Похвастайтесь своими сокровищами, коллега. Не терпится обзавестись чем-нибудь в Вашей лавке.

       – И я думаю, нам потребуется помощь при выборе,– призналась Ольга.

       – О, не беспокойтесь,– засуетился офицер.– Выбирать не придется: все уже подобрано.

       Лейтенант Гиль подошел к широкому столу, прикрытому непрозрачным пластиком, и резким движением сорвал его:

       – Все готово.

       – И это все?– удивился Серый, разглядывая два небольших черных чемоданчика, украшавших металлический стол.

       – Этого более чем достаточно: полный комплект,– Гиль набрал цифровой код на одном из них, и тот плавно раскрылся. Офицер отошел в сторону, давая возможность «клиентам» оценить содержимое. Восприняв изумление коллег в качестве комплемента, он осторожно извлек наружу тонкое металлическое кольцо и поднял его на уровень глаз.– Бронежилет.

       – Бронежилет?

       – Последнее, что оставили нам биоконструкторы до Моратория,– печально заявил лейтенант.– Даже полевые испытания не пройдены до конца: экспериментальные образцы.

       – Они хоть работают?– засомневался Серый.

       – Еще как! Жаль, их больше не производят.

       – И как же его носить?

       – Как обычный ошейник! Примерьте,– офицер расстегнул хитроумную застежку и протянул устройство эксперту.– Размер универсален.

       – Я не уверен,– промямлил тот, примеряя кольцо на шею.– И теперь я защищен?

       – Не думаю,– Гиль помог полицейскому соединить кольцо и отошел в сторону, оценивая свою работу.– Его стоит включить. Единственная кнопка в центре – она же и выключатель.

       Серый включил устройство и, протяжно застонав, вздрогнул:

       – Боже мой, какой зуд,– завопил он изогнувшись.– Что происходит?

       – Он настраивается на нервную систему,– вмешался офицер.– Через несколько секунд все пройдет.

       – Пожалуй, полегчало... Но теперь я защищен?

       – О да! Желаете испытать?– лейтенант Гиль ловко выудил из того же чемоданчика увесистый короткоствольный пистолет и направил его в грудь Серого.

       – Подождите, подождите,– спохватился полицейский, выставив вперед руки.– По какому принципу он хоть работает?

       – Очень сложно,– признался тот.– Ошейник подключился к нервной системе через спинной мозг и анализирует информацию, поступающую от нервных окончаний. Как только поступает сигнал о повреждении ткани на каком-то участке, он активизируется, распределяя энергию возможного удара или ожога по всей площади.

       – То есть никакого защитного поля он не включает?

       – В этом нет необходимости. Повреждение наносит не сила, с которой пуля попадает в тело, а направленное воздействие этой силы на одну точку. Благодаря ошейнику Вы будете ощущать только сильные толчки, неприятные, но безвредные.

       – А огонь?– не унимался эксперт.– Я получу ожог не в одной точке, а по всему телу? Как с плазменным или лазерным оружием?

       – Все нормально. Энергия не просто распределяется – она направляется таким образом, чтобы максимально противодействовать источнику. Чем сильнее будет ожег или удар, тем мощнее будет Ваша защита. Теоретически, Вы неуязвимы. Не спрашивайте, как это работает - представления не имею, а никакой документации и в помине нет.

       – Это здорово,– глаза Серого загорелись.– Нет, это слишком здорово, чтобы быть правдой.

       – Вы правы, есть и недостатки. Действие бронежилета не распространяется на голову: ошейник воздействует на какие-то химические и физические процессы организма, используя нервную систему, и, если он попытается защитить голову, то повредит мозг. Учтите это, и еще, пожалуй, возможное возникновение резонанса. Такое вероятно, если попадете под обстрел автоматического оружия. Пули ударяются через равные промежутки времени, и ошейник начинает гонять силы инерции то в одну, то в другую сторону, раскачиваясь и всякий раз усиливая приливную волну за счет задержки при циркуляции по нервной системе. Энергия возрастает многократно и... Бух!

       – Бух?!– вздрогнули эксперты.

       – Это произошло лишь однажды. В парня выпустили несколько сотен зарядов – безрезультатно, но как только перестали стрелять, его затрясло, и он разлетелся на куски сам по себе.

       – Ужасно,– не сдержалась Ольга, оглядываясь на второй чемоданчик.

       – Поверьте, это ничтожный недостаток,– заявил неунывающий лейтенант Гиль.– Это устройство на несколько порядков совершеннее всех остальных образцов арсенала.

       – Надеюсь, оружие не уступает по новизне средствам защиты,– высказал предположение эксперт Серый, с любопытством поглядывая на тупой ствол пистолета, который офицер продолжал держать все это время в руке.

       – Да, это скорострельный плазменный пистолет-автомат класса В-14, но прежде, чем мы перейдем к его достоинствам и недостаткам, последнее замечание о бронежилете,– Гиль виновато улыбнулся и пожал плечами.– Выключайте его перед сном, иначе ни за что не уснете, и время от времени давайте себе передышку от него. Он запитывается от Вашей энергии и держит организм в постоянном возбуждении, так что будете быстро утомляться, могут появиться головные боли, кошмары по ночам и галлюцинации.

       – Вы уверены, что теперь все сказали,– уточнила Ольга.

       – Конечно! Вообще-то их предполагалось эксплуатировать при наличии специального стимулятора, но их больше не производят, как запрещенные, а первоначальный запас выжрали агенты КОБ – они очень любят эти бронежилеты.

       – Они всегда съедали самое лучшее,– согласился Серый.

                *****

       Покинув арсенал, эксперты направились в близлежащий ресторанчик, чтобы устроить себе запоздалый завтрак и обсудить новости, неожиданно навалившиеся на них. Кроме ошейников-бронежилетов и компактных пистолетов они с собой ничего не взяли, предоставив служащим арсенала сложить остальные приобретения в новые служебные автомобили, которые в этот момент оборудовались дополнительными бортовыми компьютерами, радарами и прочими устройствами. Передышка обещала быть короткой, и полицейские торопились использовать ее.

       – Такое впечатление, что мы отправляемся на войну,– призналась Ольга, машинально пытаясь ослабить хватку металлического кольца на шее, когда официант, ловко прибрав меню, заторопился исполнять заказ ранних посетителей.

       – Боюсь, что так и есть,– согласился Серый, указав на колонну военных грузовиков за окном.– Легионеры уже топают по улицам.

       Женщина проследила за его взглядом и согласно кивнула в ответ:

       – И что, по-твоему, нам с тобой делать?

       – Ждать,– весело заявил эксперт, откинувшись на высоком стуле.– Начнем с завтрака. Я вижу, как он к нам торопится.

       Официант подкатил к столику поднос, плотно заставленный различными блюдами, и принялся их степенно расставлять перед посетителями, всем своим видом демонстрируя, что давно не видел таких голодных клиентов по утрам. Еды было много, и Ольга пожалела о половине заказа, хотя самоуверенный напарник ни сколько не унывал перед обилием пищи.

       – Что-то мне подсказывает, что следующая трапеза будет не скоро,– прокомментировал он.

       Женщина с интересом наблюдала за Серым, ожидая какого-нибудь перерыва в его усердии, чтобы задать мучавший ее вопрос. Потеряв терпение, она решилась:

       – Послушай, а о каком деле с КОБ ты упоминал на совещании?

       Полицейский напрягся, но быстро овладел собой.

       – Здесь хорошая кухня,– не в тему высказался он, но, перехватив на себе взгляд Ольги, обреченно отстранил очередное блюдо.– Это дела минувших дней.

       – А все-таки?

       – Ты же понимаешь, что в моем возрасте должность руководителя группы означает, что карьера давно пошла под откос. Произошло это шесть лет назад, когда я возглавлял в отделе самую профессиональную группу оперативников и ждал большого повышения,– не спеша начал он, обдумывая каждое слово.– Я был тщеславен, доверчив... Мы не ездили на вызовы и отрабатывали только сложные операции, единственные в Департаменте взаимодействовали с КОБ: проводили совместные расследования. Где-то мы работали по их задачам, а где-то они помогали нам. Было сложно и интересно. В очередной такой истории мы разрабатывали журналиста. Обычный балабол, много шумел, вел свои расследования, раздражал руководство. Месяца через два комитетчики начали ныть, что дело завязло, и у них так долго возиться не принято. Предложили «ускорить процесс» и кое-что ему подбросить, чтобы закрыть на годик. Я уперся рогом и пошел на принцип, потому что так дела не делают, и предъявить ему было нечего. Думал, мое мнение что-то значит. Но меня быстро заткнули и задвинули в рутину обычным оперативником. На этом мои отношения с КОБом закончились. А с пыльной полки меня достали только две недели назад на управление группой из-за острого дефицита в кадрах. Вот такая история с душком.

       – Обычная история, наивная,– Ольга пожала плечами.– И стоило это того?

       – Хороший вопрос,– Серый задумался.– Журналиста через месяц после этого закрыли на десятку по обвинению в попытке изнасилования несовершеннолетней. Шумно и показательно. Для всех, кто сомневается, история получилась поучительная, а я живое напоминание.

       Серый вяло возобновил завтрак, уже без прежнего аппетита, и Ольга какое-то время не пыталась заводить новый разговор, просто наблюдая за напарником. Наконец, он сам заговорил, то ли под давлением ее взгляда, то ли освобождая голову от мыслей, которые его беспокоили.

       – Теперь ты понимаешь, в какую хреновую ситуацию нас поставили?– эксперт с прищуром посмотрел на женщину.

       – Ты мне скажи,– она улыбнулась и, сложив ладони под подбородком, уперлась локтями в стол. Это был самый красноречивый жест, демонстрирующий готовность внимательно и долго слушать.

       – А ты сама порассуждай… У КОБа не пятьдесят оперативников, и даже не пятьсот, чтобы из-за одной ночной резни, списать их в сторонку и обратиться за помощью… К кому же? К сбитому летчику и обиженному биоконструктору с несносным характером, да еще без опыта. Извини, что так прямолинейно.

       – Понимаю, согласна,– Ольга весело ему подмигнула.– Но это объяснимо. У комитета под боком расцвела подпольная сеть с запрещенными исследованиями в грандиозных масштабах, да еще с производством мутантов. Они скомпрометированы, и нужны люди со стороны…

       – Смешно!– перебил ее Серый, поморщившись как от зубной боли.– Не будь наивной. Любая власть держится на людях с оружием в руках. Полиция, военные с их разведкой, комитетчики, легионеры внутренних войск и еще десяток спецслужб, даже названия которых ты не знаешь… У всех своя специализация и свои задачи, но цель одна - защищать государство и укреплять его власть. Только есть одна неприятная деталь… У людей с оружием должно быть достаточно силы, чтобы хорошо служить тем, кто отдает им приказы, но не больше! Иначе зачем им исполнять чужие приказы? Сами смогут решать, где и какую силу применить. Поэтому они должны быть разделены, и между ними должны быть раздор и противоречия...

       – Разделяй и властвуй,– Ольга игриво округлила глаза, изображая испуг.– Да ты анархист! Такая крамола от служивого!

       – Я выбрал службу государству, но это не значит, что я идиот,– отмахнулся Серый.– Все силовики не только решают свои задачи, но и приглядываю друг за другом, удерживают баланс и равновесие. Это не заговор, а условие существования устойчивой системы. Не отвлекайся… Вопрос не стоит, знал ли КОБ о существовании подпольной сети и вовлечен ли кто-то из комитетчиков в эту схему… Это же не наивные простаки, которые угрюмо и бдительно подглядывают за политическими. Поверь, они знают свое дело, и знают, что ты ела на завтрак в первый понедельник весны. И остальные ребята тоже не зря едят свой хлеб.

       – А теперь ты мне скажи,– он придвинулся к столу, когда задорная улыбка сползла с лица женщины.– Сколько надо собрать опальных и поднадзорных ученых, чтобы развернуть сеть лабораторий? Сколько специалистов надо привлечь, чтобы все это обслуживать? Сколько уникального и заметного оборудования надо закупить, перевезти и запустить, чтобы это заработало? Сколько денег надо прогнать по счетам? Сколько тон запрещенных грузов и материалов надо регулярно перевозить через границу в одну и в другую сторону? Как и кто это может сделать незаметно для десятка спецслужб, каждая из которых в своем болоте знает каждую лягушку? Даже если все зажмурятся, такого слона в кармане не спрячешь.

       – Хочешь сказать, что они все…– голос Ольги был хриплым и непослушным.

       – Перестань,– покачал головой Серый.– Без прямого и непосредственного участия силовиков это вообще было бы невозможно. И втихую от остальных, какая-то одна структура на такое не решится. Это сразу всплыло бы, а головы инициаторов слетели бы в тот же момент. Они десятилетиями удерживают равновесие, делают осторожные, хорошо просчитанные шаги, и очень деликатно согласовывают всякий раз их с остальными. Потому что все на виду. Нельзя задевать чужих интересов, чтобы не подставиться под удар, потому что людям с оружием ошибок не прощают.

       – Тогда и мой неожиданный перевод, и твое назначение,– женщина нахмурилась, с усилием принимая те мысли, которые настойчиво складывались в ее голове,– а теперь и наш новый статус...   

       Она не стала заканчивать фразу, и Серый утвердительно кивнул:

       – Что-то у них пошло не так и уже давно… Я же тебе говорил, что на улицах идет резня. Это не просто рост тяжких или неожиданный всплеск убийств. Баланс нарушен, и очень крепкие ребята выясняют отношения, и закусились они жестко. Ставки подняты до максимума, но очень немногие игроки видят всю шахматную доску целиком и двигают фигурки… А теперь и наши с тобой фигурки в самом центре этой доски,– он постучал пальцем по столу.–  Нас показали всем! Прямо голыми под софиты выставили… А нам никого не показали! И правил не объяснили.

       – Теперь я понимаю твою реакцию на этом совещании,– Ольга откинулась на стуле.– Нас сделают козлами отпущения?

       – А ты высокого мнения о себе,– ерничал Серый.– Нет, наши шкурки для этого мелковаты. У нас другая роль. Мы люди со стороны, мы вне системы. В этом наша ценность для них. То, что будет сделано от нашего имени, будет сделано без подписи. Их разборки вышли на новый уровень, и кто-то уже готов сделать резкое движение.

       – И они его сделают нашими руками,– женщина кивнула головой.– Мы серебряная пуля.

       – Серебряная пуля?– эксперт даже запрокинул голову от смеха.– Скорее пара клоунов для полета на пушечном ядре. Когда фитиль догорит, полетим быстро и красиво.

       – Так что нам делать теперь?

       – Я же сказал: ждать. От нас ничего не зависит. Мы инструмент. Поверь, нас направят.

       – Как же это все скучно и грязно. И как это для нас закончится?

       Серый пожал плечами и покачал головой:

       – Зависит от того, из-за чего они сцепились,– он взял зубочистку и откинулся на спинку, демонстративно отстранившись от изобилия завтрака.– Тут всего один из трех вариантов. Если это «черный лебедь», случайное событие, которое нарушило равновесие – чей-то прокол, кто-то границы перешел, засветился, где не надо, или просто обстоятельства так сложились – все закончится быстро. Ребята сгладят последствия, подчистят за собой, публично выставят виноватого на расправу, и через месяц-другой все уляжется и забудется. Хуже будет, если это гонка за актив…

       – Гонка за актив? О чем ты?

       – Понимаешь,– Серый помахал официанту и жестом попросил его собрать остатки еды с собой.– Соперничество силовиков основано на том, что все в равных условиях, и ни у кого нет преимущества перед остальными. Но иногда появляется редкая возможность завладеть активом, который может дать такое преимущество. Не важно, что это: компромат на верхушку, новая технология, свой продвиженец во власть или контакт с инопланетянами – главное, что тот, кто завладеет активом, может получить неоспоримое преимущество над другими и значительно расширит свои возможности или сферу влияния. Вот тогда в этой гонке ставки будут повышать, пока не уничтожат спорный актив, или кто-то им не завладеет. Лучше, конечно первое, чтобы все успокоилось и вернулось к исходному состоянию…

       – А иначе начнется передел,– догадалась Ольга.– И они будут толкаться локтями, пока не найдут новую точку равновесия…

       – Молодец,– кивнул эксперт, поджав губы.– Теперь понимаешь.

       Он благодарно кивнул официанту, который принес несколько картонных коробок и стал ловко укладывать в них содержимое блюд со стола. Когда тот удалился, Серый отодвинул стул, намереваясь встать, но женщина поторопилась его остановить:

       – А третий?

       – Что третий?– эксперт сел на место и вопросительно развел руки.

       – Ты сказал, что тут один из трех вариантов,– напомнила Ольга.– Одна причина может быть в «черном лебеде», другая – в гонке за актив. А что может быть третьей причиной? Не может быть!

       Она округлила глаза, глядя куда-то за спину Серго, который тут же резко обернулся, проследив ее взгляд, и вскочил со стула: 

       – Демьян!– рявкнул он на напуганного такой реакцией парня, чьи глаза широко и удивленно расширились.– Никогда не подходи ко мне сзади!

       – Кто вас укусил, корни?– вздрогнул тот и бесцеремонно уселся за их столик.– Думал, вы по мне шмальнете, ей богу.

       Он в недоумении переводил взгляд с одного полицейского на другого и, наконец, примирительно улыбнувшись, расслабился, удобно располагаясь на стуле.

       – Как вы это хаваете?– сморщился парень, окончательно освоившись. И кивнул на упакованные коробки с едой.– На пикничок намылились? Так я ко времени!

       – Как ты нас здесь нашел?– Серый был явно озадачен.

       – Пришлось подсуетиться... Очень уважаемые люди помогли, потому что вопрос горит. Я обещал выцепить тебя, когда появятся новости,– загадочно и самодовольно заявил Демьян.

       – Что, пришил все-таки старушку?

       – Нет,– захихикал тот, подергивая плечами.– Но теперь есть, что ей предъявить.

       – Не играй со мной, приятель – у меня плохое настроение.

       – Я не развлекать тебя пришел! Если тебе нужен тот стуканутый, надо прямо сейчас двигать на район.

       – Что тебе известно?

       – Пацаны срисовали его, когда он в дом ведьмы зашел,– торжествовал Демьян.– Сейчас пасут все подходы. Времени мало, если хочешь успеть: он там с ночи. Его вальнут, как только высунется, но сами к старухе не пойдут, потому что я так сказал. Я тебе обещал – сделал. Решать тебе.   

       – Ты охренел?– Серый даже задохнулся от возмущения.– Если твои уроды устроят...

       – Устроят!– резко перебил его Демьян и встал из-за стола.– Если ты в деле, то выдвигаемся прямо сейчас. Или как знаешь… И мой тебе совет, не носи больше этого ожерелья – оно тебе не идет. Попробуй серьги.

       Он хмыкнул, оставшись довольным собой, и гордо направился к выходу.

       – Набирай диспетчера, пусть немедленно отправят группу быстрого реагирования по адресу Кармины,– затараторил Серый Ольге и резко поднялся, поправив воротник рубашки, чтобы спрятать ошейник бронежилета. Он повернулся к Демьяну и крикнул ему вслед.– Ты на колесах? А то мы без транспорта.

       – А ты думал я за вами по городу на своих двоих бегал?– возмущенно переспросил Демьян и остановился на пороге, дожидаясь полицейских.– Доставлю с ветерком. Прихватите жратву для пикника. Я тоже со вчерашнего без хавчика.

       Прямо на тротуаре у входа стоял тюнингованный электромобиль с короткими номерами специальной серии для государственных учреждений и встроенными проблесковыми маяками, которыми оборудовать могли только служебные автомобили больших чиновников. Паренек перехватил удивленный взгляд Ольги и гордо прокомментировал, усаживаясь в спортивное водительское сиденье:

       – Хорошие люди колеса подогнали… Все по делу. Прыгайте назад, там комфорт на пять с плюсом. Пока будем ехать, хоть посмотрите, что в городе творится. А я вам еще новости по радио включу, чтобы картинка со звуком была…

                *****

       Город изменился.

       Это было не уныние окрепшей осени, не безумство холодных ветров, заблудившихся в лабиринте остроконечных зданий, и не серая тень нависших над лентами улиц туч. Все было гораздо тоньше. Словно бурлящая движением махина города хранила в себе безумие настоящей жизни, которая складывалась в осязаемый одухотворенный организм, способный осознавать себя, чувствовать и видеть. Город подобно первобытному зверю вглядывался в себя, в снующих по нему людей, прислушивался к монотонному гулу их голосов и вторил ему блуждающим шепотом эха. Теперь этот зверь беспокойно ворочался и нервничал, ощущая странное напряжение, царившее в замкнутом мире его обитателей, породивших его и раболепно прислуживающих ему.

       Улицы были заполнены автоматчиками внутренних войск, бесцеремонно снующими в городском хаосе, заглядывающими в окна, застревающими в ресторанчиках и барах, поеживающимися от сырого холода в бесцельных, но бдительных патрулях. Вырвавшаяся на волю новость об убийстве сорока девяти агентов КОБ быстро растворилась в потоке абсурдной и заведомо лживой информации.

       Заработал конвейер сенсаций, сложенный из грез и фантазий журналистов, которые в своих потугах превзойти истину выплевывали в свет через средства массовой информации не только помои собственных комментариев. В ход пошла вся каша накопленной ими информации, нереальной и дикой по своей сути, призванной лишь удивлять, шокировать, подчинять недоверчивых потребителей этого бреда грандиозному танцу слухов и сплетен. Люди испокон веков боялись неизвестного и потому всегда неустанно тянулись к нему своими трясущимися руками, надеясь отыскать чудо, в которое все равно не способны верить, неизбежно отвергая и охаивая его даже ценой своей жизни.

       И скучающая людская масса, достаточно разогретая стараниями журналистов, проглотила очевидную наживку, готовая жадно впитывать в себя все, что предложат ловкие дельцы от информационной кухни. Когда есть спрос, предложение не заставляет себя ждать, безошибочно отыскивая в серой массе именно своего потребителя. Услужливая пресса и внимательные телевизионные и интернет каналы предложили широкий выбор «жареных блюд» для своих читателей, слушателей, зрителей – любого, кто готов «пережевывать» приправленную кашицу новостей из так называемых достоверных источников. Здесь можно было подобрать по вкусу рассказы очевидцев, контактировавших с летающими тарелками, или репортаж из подвала, где была убита огромная, размером с человека, крыса, интервью с чародеем, выпустившим на улицы демона, или воззвание тайной религиозной секты, предрекающей конец света – все и для всех!

       Ряды скептиков быстро редели, по мере того как толкователи небылиц находили невероятные объяснения присутствию вооруженных до зубов легионеров на улицах города, участившимся авариям автотранспорта и пробкам на дорогах, загадочным убийствам и неожиданно возникающим пожарам, увеличивая тем самым разгул красочной лжи, в чьей мутной воде кто-то пытался ловить свою рыбу. Очень скоро стало невозможным ориентироваться в мощном информационном потоке, который сотрясал размытые устои горожан, ввергая их в состояние неопределенной истерии, а громогласные журналисты, перекрикивая друг друга, торопились выплеснуть на головы своих почитателей грязь нескончаемых откровений. Как высохшей после жаркого лета землей, влага новостей впитывалась сонными умами людей, раскрывая бездну ненасытности в их стремлении к самообману и саморазрушению, рисуя в перспективе жуткие картины их собственного будущего. Раскачиваемый мелкой дрожью возбуждения город жаждал новых событий, жертвуя общим спокойствием и порядком.

       В кривом зеркале городских улиц пока незаметно, с опозданием, но уже начинало отражаться безумие новостного хаоса…

       Город еще выжидал.

                *****

       Эксперты пропустили начало информационного карнавала, взбудоражившего горожан, и были обескуражены собственной неосведомленностью. Они с удивлением смотрели на город из-за тонированных окон автомобиля Демьяна, и не могли поверить в те перемены, которые обнажались перед ними. Ольгу сначала раздражало то, с какой интенсивностью парень переключал новостные каналы, но спустя какое-то время, она поняла, почему он это делал: слушать чушь, которую разносили станции в эфире, было просто невыносимо.

       Трафик городского движения тоже превратился в хаос, и женщина, прослужившая четыре года в транспортной полиции, понимала это как никто лучше. Проблема была не только в заторах и пробках, которые сковали транспортные артерии города – навигатор автомобиля давал какие-то бессмысленные указания водителю и строил совершенно бессмысленные маршруты. Это могло означать только одно – городская система управления трафиком, просто не работала. Благо, Демьян, даже не пытался реагировать на навигатор и направлял электромобиль по лабиринту улиц, следуя какому-то своему замыслу. Он вел резко и рискованно, совершая дерзкие маневры и совершенно игнорируя правила дорожного движения. Но ему удавалось продвигаться к микрорайонам Чижовки даже через полностью заблокированные дороги, иногда выезжая на тротуары, или проскакивая на соседнюю улицу через проездные дворы.

       Один раз он едва не наехал на группу легионеров, которые поставили свой броневик поперек проспекта и усердно устанавливали заграждения, добавляя в неразбериху городского движения свою лепту бардака. Демьян сманеврировал с заносом, сбив несколько запрещающих знаков, а когда один из военнослужащих направил на них оружие, парень лишь ненадолго включил сирену с мигалками. Этого хватило, чтобы легионер засомневался, а через несколько секунд их автомобиль уже свернул на боковую улицу.

       – Ух!– вскрикнул довольный Демьян.– Люблю такую движуху! Живым себя чувствую.   

       – Что происходит?– Серый уткнулся в экран мобильного телефона, пролистывая новостные ленты и не обращая внимание на происходящее за окном. Потом неожиданно набрал чей-то номер, и, включив громкую связь, придвинул телефон так, чтобы его могла слышать Ольга.– Привет, Володя! Странно, что ты снял трубку! Я думал, ты там работаешь так, что из тебя дым валит… хоть видел, что в новостях творится?

       «Привет, Валера,– глухо ответила трубка.– Да, сами в шоке. Сидим с ребятами в новостях. Такая дичь творится. Наблюдаем…»

       – Что значит «наблюдаем»?– Округлил глаза эксперт.– Вы что, не собираетесь это фильтровать? Ты представляешь, что прилетит вашему Управлению за то, что вы все это пропустили?

       «Ты потерялся, Валера?– голос в трубке не то смеялся, не то истерил.– Нас еще ночью вынесли!»

       – Как «вынесли»?

       «Не то взломали, не то заблокировали… Я не техник, я только за контент отвечаю. Сервера недоступны, фермы ботов лежат, хосты не пингуются. Все встало колом: никакой цензуры, никакого контроля. У комитетчиков и у Информационной безопасности то же самое. Приказ на полное отключение интернета и мобильной связи вышел еще три часа назад»

       – И что?

       «Как видишь!– теперь голос в трубке злорадно смеялся.– Как выяснилось, рубильника, который можно дернуть, нет. Теперь, чтобы что-то выключить, надо иметь доступ к серверам, а его, похоже, больше ни у кого нет. А понос, Валера, приказом не остановишь… Вдыхай теперь свободу слова полной грудью!»

       Трубку бросили, и Серый вопросительно посмотрел на Ольгу.

       – Я, когда диспетчеру звонила, мне сказали, что в городе черт знает что творится,– она пожала плечами.– Но у нас высший приоритет, поэтому к нам перенаправят ближайшую группу. Те ехали на какое-то сообщение о диверсии на транспорте, но добраться туда не могут. А по нашему адресу, в Чижовку, им как-раз недалеко… 

       – Это странно прозвучит,– эксперт выглянул в окно, где на обочине горожане пытались самостоятельно потушить несколько столкнувшихся автомобилей.– Но чтобы устроить такой бардак, нужна очень хорошая организация…

       – Судя по трекеру,– женщина повернула экран своего телефона Серому.– Группа поддержки будет на месте через десять минут.

       – А мы через две!– Демьян резко повернул руль, и автомобиль, стойко выдержав удар подвески, перепрыгнул через бордюр, и устремился по безлюдной парковой аллее к жилой застройке Чижовки, которая уже нависала над невысокими деревьями.

       – А еще здесь расшифровка по адресу от диспетчера,– невозмутимо продолжала Ольга.– Никакая Кармина не получала вида на жительство в том доме. Он вообще запланирован под снос, и находиться в нем небезопасно. По нашей старушке никаких сведений нет: никогда здесь не жила, в течение ста лет не пересекала ни одной границы, сведений о ее рождение на территории страны нет. Нет гражданства, нет личной карточки, нет категории, нет счетов, доходов... Вообще ничего.

       – И мужа у нее никогда не было,– добавил Серый.

       – Что?

       – Говорю, это и так было понятно. Я с такими людьми уже сталкивался. Для них даже термин есть – «тени». Таких хватает на самом деле: не сидят на одном месте, стараются не попадаться на глаза, избегают любых процедур регистрации и идентификации. Не всем нравится устройство нашего общества. И при желании можно оставаться какое-то время в тени.

       – Что я еще пропустила?– женщина с укором посмотрела на эксперта.– Что там за история с заключением Петкевича об образцах ДНК, из-за которой он так переживал?

       – Его это очень взбудоражило. Говорит, что такого быть не может. Во всех образцах в одинаковых пропорциях присутствуют ДНК нескольких людей и животных.

       – Приехали,– Демьян неуклюже запарковал машину прямо у груды мусорных баков, которые отделяли парковую зону от узкого прохода между высотными домами.– Дальше пешком.

       Он вышел наружу, и шустро бросился к багажнику автомобиля, чтобы вытащить из него несколько тяжелых сумок.

       – Ничего в этом удивительного нет,– Ольга открыла дверь, но обернулась к Серому, прежде чем выйти.– Напомни, и я тебе объясню потом, или дашь мне заключение Петкевича, чтобы я поняла, что его так возбудило.

       – Не надо мне ничего объяснять,– в голосе полицейского можно было различить не только протест, но и обиду, словно ему демонстративно указали на его необразованность. Он вышел из машины следом за женщиной и многозначительно бросил.– Меня больше заинтересовало то, что все три идентифицированных человеческих ДНК принадлежали ученым, которые раньше занимались биопрограммированием, и которых, как и тебя, выставили на улицу после Моратория. А это не совпадение и не испорченные образцы.

       Женщина, сдвинув брови, посмотрела вслед Серому, который поторопился отвернуться от нее и направился вслед за Демьяном в переулок. Она промолчала, но перемена в настроении напарника, показалась ей странной.   

       Переулок вывел троицу к заведению «Старая Вдова», всем видом пытавшемуся отпугнуть посетителей, которые, впрочем, игнорировали этот намек, не обращая внимания на грязную вывеску и горы мусора. В дополнение к этому, путь к смрадному входу преграждали тела пьяниц, живописно разбросанные вокруг. Последнее обстоятельство должно было служить неувядаемой рекламой «Вдове», благодаря которой клиенты точно знали, зачем сюда пришли.

       Прежде чем войти следом за Демьяном и Серым в питейное заведение Ольга невольно поправила ошейник бронежилета и опустила ладонь на холодную рукоять пистолета, пристегнутого к ноге. Она старалась держаться за спинами провожатых и не отставать от них, чтобы не окунуться с головой в атмосферу забегаловки, которая ее откровенно пугала.

       Просто невероятно, насколько мужчины могут быть невосприимчивы к сильным отвратительным запахам, игнорируя собственную нечистоплотность и сбивающий с ног запах изо рта. Ольга едва не потеряла сознание, когда один из посетителей, подпиравший в коме пьяного угара грязную стену, увидев ее, сделал неуверенный шаг навстречу и «одарил» громогласной отрыжкой, от которой шарахнулись даже мухи. А Серый, при этом, уверенно пробирался через толпу, осторожно раздвигая пошатывающиеся и что-то бормочущие тела, которые беспорядочно передвигались в синеватом смраде табачного дыма. Женщина беспокойно озиралась по сторонам, готовая воспользоваться оружием при малейшем намеке на угрозу. И этот взгляд, подкрепленный авторитетом увесистого пистолета, выпиравшего из кобуры, избавил ее от дальнейшего внимания пестрой, но рассудительной публики.

       Демьян, который на фоне остальных посетителей мог сойти за утонченного аристократа, подошел к столику с сомнительной группой угрюмых ребят и бросил на него тяжелые сумки:

       – Разбираем и выдвигаемся,– требовательно скомандовал он.

       – Не так быстро,– Серый угрюмо навис над столиком и взял парня за локоть.– Дождемся кавалерию. Они уже рядом.

       Демьян резко освободил руку от захвата полицейского и повернулся к нему:

       – Именно так быстро,– он явно нервничал и говорил с угрозой.– И именно потому, что они уже рядом.

       – Не нагнетай,– покачал головой Серый.– Это дело полиции.

       – А ты здесь зачем?– Демьян прищурился.– Я тебя для этого и привез. Ты и есть полиция. Мы его достанем, а ты получишь своего убийцу и звезды на погоны.

       – Ты понимаешь, что затеял?– зашипел на него полицейский.– Захотел новых трупов?

       – А сам понимаешь, сколько будет трупов, если не мы порешаем вопрос, а заезжие легавые?– парень с вызовом смотрел на Серого.– Соседи не будут смотреть, как мы стоим в стороне и сливаем район. Если мы его не держим, они заявят права на территорию. Очень авторитетные люди, сказали, ты это понимаешь. Вот тогда твои легионеры будут из Чижовки трупы вагонами вывозить. Или идешь с нами, или посиди здесь за пивком и подожди свою кавалерию… Вздрогнули!

       Последнюю фразу он бросил своим угрюмым парням, которые синхронно сорвались с места и, прихватив сумки, двинулись к выходу. Полицейский какое-то время молчал под вопросительным взглядом Демьяна, но потом нехотя кивнул и тоже направился к выходу.

       – Ты серьезно?– зашептала Ольга Серому, поравнявшись с ним, как только они вышли наружу.– Наши будут уже через десять минут. Ты же не собираешься участвовать в этом?

       – Вариантов нет,– коротко ответил тот.– Гаденыш прав. Им за такое предъявят, а последствия будут, поверь, намного хуже.

       Казалось, они шли напролом, не разбирая дороги, в направлении проема, образованного двумя заброшенными зданиями. За ними открывался уже знакомый Ольге дворик с покосившейся пятиэтажкой, в которой обитала Кармина.

       Хотя день едва пережил свой полдень, нависшие над головой чернильные тучи погрузили дворик в унылый полумрак. Женщина слышала, как спотыкался и оступался в лужи идущий впереди Демьян, как звенел и хрустел потревоженный его ногами мусор, но старалась идти вслед за напарником, уперевшись взглядом в его широкую спину, и не отводила глаз в сторону. Волнение поднималось у нее в груди, а беспокойство от того, что ждало их впереди, становилось физически осязаемым, как комок в горле.

       Возле дома Кармины, выглядевшим на фоне черного неба еще более зловещим, к ним присоединились несколько крепких и молчаливых дружков Демьяна. Но уже через мгновение, после чьей-то еле различимой команды, их процессия разделилась на несколько групп, рассредоточившись перед зданием. Ольга увидела оружие в руках остальных, и с волнением извлекла пистолет из кобуры. Ее сердце бешено заколотилось, а время стало замедляться.

       Украдкой шелестел мелкий, едва различимый дождь, и далекое, приглушенное влажностью эхо причудливо доносило звуки побеспокоенного суетой города. Прошло неопределенно много времени, прежде чем Демьян остановился у знакомого подъезда и повернулся к ним. Он шумно вздохнул и демонстративно щелкнул затвором короткоствольного автомата с длинным и тонким рожком. Вооружение его дружков было таким же невнятным – пистолеты и мелкокалиберные скорострелы.

       – Надеюсь, у тебя есть разрешение на него,– поморщился Серый.

       Демьян вызывающе хмыкнул:

       – Пора. Ребята говорят, что он там. Этот урод распотрошил Гнюса и ходит в его же шмотках! Пришло время ответить.

       – Какой план?– насторожился Серый.– Хочешь просто вломиться всей толпой в дом? Вы же друг друга положите в этих коридорах!

       – Не гони, легавый!– возмутился Демьян.– Это наше дело, и мы с корешами все сделаем ровно. Не усложняй… тут ситуация простая.

       Он кивнул своим молчаливым дружкам, и те устремились в подъезд пятиэтажки. Две другие группы, по два человека, забежали в соседние подъезды, чтобы подняться на чердак, который был общим на весь дом. Демьян неторопливо и уверенно пошел следом за атакующей группой.

       – Оставайся здесь,– Серый повернулся к женщине и быстро заговорил.– Встань за укрытие, и ни в коем случае не входи внутрь! Направь ствол в землю, ни в кого не целься, ни в кого не пытайся стрелять, пока для твоей жизни нет прямой угрозы. Дождешься наших и сориентируешь их по ситуации. Это твоя задача.

       Он двумя руками взял пистолет и заспешил вслед за Демьяном, а Ольга встала за дерево, сосредоточившись на черном проеме двери, в котором скрылся полицейский. Выстрелы забарабанили уже через несколько секунд и сразу по всему дому. Их металлические удары доносились откуда-то сверху, из провалов выбитых окон, и из черного жерла подъезда. Женщина невольно опустилась на одно колено, растерянно выглядывая из-за дерева, и не понимала, на чем в этой суматохе остановить взгляд.

       В редких паузах между грохотом можно было разобрать приглушенные крики. Кто-то завопил: «Колюню замочили! Ручкин, вали его». А потом канонада выстрелов слилась в сплошной непрерывный звук и стала быстро опускаться вниз, прямо к проему двери подъезда, который теперь озарялся яркими вспышками.

       Было удивительно в звуках выстрелов слышать только металл – это было совсем не похоже на перестрелки в кино. Реальность была проще: очень громко, очень сухо, словно кувалдой били по железной рельсе.

       Все сжалось в единственное мгновение, которое развернулось перед Ольгой на одном вздохе, и… пронеслось мимо.

       В двери подъезда выросли два силуэта подростков из команды Демьяна и тут же повалились на землю, как брошенные тряпичные куклы. Летевшие из дома пули зарывались в землю, поднимая скудные фонтанчики пыли, отскакивали от стен, с визгом пролетали совсем недалеко от дерева, за которым она укрывалась. Перепрыгнув через тела у входа, на улицу выскочил Демьян. Он держал свой короткоствол на вытянутой руке, продолжая поливать сплошной очередью все перед собой. Оказавшись снаружи, он, не снимая палец с курка, развернулся и направил ствол, изрыгающий дым и пламя, назад, в проем двери. Но короткоствол захлебнулся и замолк, а из подъезда спиной вперед вышел Серый, сделав всего два отрывистых выстрела, и тут же взмыл в воздух, перелетев через остолбеневшего Демьяна.

       Женщина даже не успела сообразить, что этот остолоп стрелял в спину полицейского – она была скованна видом здоровяка, который так легко отшвырнул Серого на несколько метров, а теперь навис над неподвижным Демьяном. Здоровяк невероятно быстрым взмахом руки нанес парню удар. Это было похоже на оплеуху, которая пришлась тому в район шеи, но последствия были ошеломляющими. Тело Демьяна сорвало в сторону, как тряпку порывом ураганного ветра, а его оторванная голова, отскочила на несколько десятков метров, как футбольный мяч, и улетела к углу дома.

       Здоровяк прыгнул со ступеней лестницы, ведущей к подъезду, и приземлился на четвереньки прямо перед лежащим неподвижно полицейским. Он повернул лицо к Ольге и посмотрел на нее яркими голубыми глазами. Женщина не смогла закричать – она встретилась взглядом с незнакомцем, который находился всего в нескольких шагах от нее, и крик застрял в груди безмолвным спазмом.

       На нее смотрел не человек и не зверь: это было чудовище с клыкастой разинутой пастью и выдающимися вперед челюстями, которое спокойно рассматривало ее равнодушными голубыми глазами. Сначала ей показалось, что тварь скорчило ей угрожающую гримасу: челюсти сомкнулись, а мышцы, стягивающие их, вздулись. Но это была не гримаса! Уродливое лицо существа деформировалось прямо на глазах и расправлялось, как скомканная бумага, пока не обрело форму человеческого лица, с безупречно правильными чертами и абсолютно безучастным выражением, напоминавшим восковую маску. То, что она видела перед собой, не могло существовать, а то что происходило вокруг, было абсурдом!

       Ольга слышала оглушающий стук своего сердца, который постепенно перекрывался визжащим воем нарастающей сирены…

       Тварь сорвалась с места резко и неожиданно. Несколькими огромными прыжками она преодолела двор, оставаясь на четвереньках, и скрылась в арке пустующей высотки. Женщина сделала несколько вдохов, почувствовав, как на нее накатывает головокружение. В сознании ее удерживал только раздражающий звук сирены, который впивался в мозг острыми иглами.

       Серый поднял голову и, с трудом облокотившись на локоть, повернулся к Ольге. Он беззвучно, как ей показалось, зашевелил губами, но женщина прочла по ним: «Ты в порядке? Где он?». Она подняла руки, сжимавшие пистолет, и направила ствол на арку, в которой скрылось чудовище.

       – Повторяю! Оружие на землю!– кто-то рявкнул ей в самое ухо, а сильный и болезненный дар по предплечьям не только заставил выронить пистолет, но и повалиться следом, лицом в землю.

       Вокруг топали десятки сапог, кто-то ворочал ее на земле, обшаривал карманы, грубо выкручивал руки, но Ольга безучастно закрыла глаза, стараясь отстраниться от происходящего вокруг бреда.

                * * * * *

       С тех пор как между ведомствами внутренних войск и полицией разделили функции по обеспечению правопорядка и проведению следственных работ, у людей, занимающихся общим делом в разных структурах, возникло много необоснованных претензий друг к другу. Проявлялось это подчас в самой нелепой форме.

       Спектаклем на эту тему и решили позабавить гражданское население легионеры, входившие в состав внутренних войск, когда в их руках оказалась пара полицейских. Уложив обоих экспертов на землю лицом в грязь, они приставили к их затылкам длинноствольные автоматы и показательно разыгрывали процедуру задержания на месте преступления с оружием в руках. Удостоверения полицейских, карточки высшей гражданской категории, надписи крупными буквами на спине «полиция» и прочие безобидные аксессуары, направленные на то, чтобы избежать подобных недоразумений, были проигнорированы как «возможно поддельные». Такой вывод поставил задержанных в один ряд с прочей мало симпатизирующей правоохранителям массой, которая ежедневно проходит через жернова блюстителей порядка. К чести легионеров любой гражданин, не зависимо от общественной иерархии и заслуг перед обществом, мог быть задержан по любому обвинению в любой части страны совершенно беспристрастно.

       Призывы возлежавших в грязи полицейских с требованием немедленно связаться с какой-то чрезвычайной комиссией и советником Титком вызывали у сбежавшихся на выстрелы зевак только веселье. Они подбадривали закованных в броню легионеров и подсказывали им шуточки, которые те могли сыграть с находящимися в невыгодном положении полицейскими. Когда блюстители порядка позволяли себе примитивные остроты в адрес задержанных, толпа взрывалась дружным хохотом и улюлюканьем, что только разжигало в авторах творческий порыв.

       Казалось, никого уже не волновали прикрытые пакетами трупы, произошедшая здесь только что трагедия и запах смерти, витающий по старому дворику. Внимание зевак было целиком занято грубым фарсом. Лишь две колоритные фигуры разительно отличались от весело настроенной публики серьезностью и чересчур очевидным желанием не выделяться из толпы. Если бы не забавное зрелище с участием полицейских, на них бы обязательно обратили внимание именно по этой причине.

       Один был массивным, неопределенного возраста атлетом с тяжелым лицом, которое уродовали необычные глаза: блекло-зеленый и черный. Он угрюмо смотрел перед собой, и его взгляд был цепким и сосредоточенным. Совсем иначе выглядел его спутник: хрупкое и болезненное телосложение подчеркивалось неопрятной одеждой и рассеянными движениями, выдававшими в нем излишнюю нервозность.

       – Как видишь, Таран, мы опоздали к началу,– подытожил он визгливым голосом результаты их совместного наблюдения.

       Атлет, названный Тараном, широко раздул ноздри, втягивая воздух и смакуя в нем запахи, доступные лишь его обонянию.

       – Пожалуй,– пробасил он. – Эта пара полицейских выскочек сильно подпортила наши планы.

       – Причем здесь они?– перешел болезненный на шепот.– Ошибся ты! Надо было брать его сразу, как только обнаружили, но ты всех бросил на агентов КОБ! Нам повезло, что мы его вообще так быстро нашли, и вот его вспугнули. Где теперь прикажешь искать?

       – Насколько я помню, это твоя забота и обязанность. Тебя приставили к нам только для того, чтобы ты со своим приборчиком помог его засечь, а не давал советы...

       Таран повернулся к спутнику и одарил его одним из тех странных взглядов, которые делали его лицо ужасным.

       – Перестань на меня зыркать, громила. Со мной твои фокусы не пройдут: плевать я хотел на тебя, и ты меня даже пальцем не тронешь. А знаешь почему? Потому что я не просто единственный, кто может его найти, я тот, кто его создал! Слышишь ты, животное, я его Создатель, Творец.

       И он залился тихим, ехидным смехом.

       – Прибереги эти речи, Змей, для впечатлительных девочек, если они тебя еще интересуют, а меня интересует его местонахождение. Творец...

       – Как же! Ты прекрасно знаешь, что радиус действия прибора – километр. А сейчас наш объект потревожен, ищет укрытие и находится в постоянном движении. Раньше утра поиски начинать смысла не имеет. Из-за тебя, Таран, мы потеряли столько времени, а он его не теряет! Даже невооруженным глазом видно, что он быстро прогрессирует и развивается. Я доложу, что ты поставил под угрозу проект, выполняя второстепенную миссию.

       – Ты только найди мне его. А о том, чтобы ты больше не докладывал, я потом позабочусь.

       – Ты не посмеешь, подонок,– неуверенно выдавил из себя Змей, на что его собеседник едва заметно улыбнулся.

                * * * * *

       – Куда мы скатились?– негодовал Серый, когда, в конце концов, его и Ольгу освободили, неохотно извинившись напоследок.– Ты только вдумайся в то, что произошло! Ведь это были стражи закона, люди, призванные вершить правосудие, защищать законность! Как можно требовать от граждан законопослушания, если государственные служащие, призывающие к этому, позволяют себе подобные выходки. Как я могу осуждать Демьяна и прочих урок, если легионеры, элитные подразделения внутренних войск, унижали нас на глазах людей, воспользовавшись властью оружия! Где мораль?! Где границы, за которые нельзя переступать?!

       Комитет, под давлением которого инцидент и был быстро исчерпан, освободил экспертов от подробного отчета о перестрелке, удовлетворившись оперативной информацией, чем сэкономил для них массу времени, которое было посвящено вечерней прогулке по старому парку в центре исторической части Минска.

       – Не заводись,– перебила полицейского Ольга, которая после инцидента долго сохраняла задумчивую немногословность.– Любое общество основано на насилии и унижении личности коллективными интересами. Это неизбежно. Суть государства предполагает жестокость и насилие, о чем бы ни говорили социологи и политологи. Это мелкий, но системный эпизод. Небеса не упали на землю, и ничего нового не произошло.

       Они говорили о чем угодно: о пустяках, погоде, заносчивости легионеров, но старательно обходили обсуждение того, что только что пережили. И Ольга была благодарна Серому, который в этом подыгрывал. Она физически не готова была об этом говорить, даже вспоминать и думать о произошедшем не было сил.

       С удивлением она отметила для себя, что ей нравится эта прогулка… В последнее время часто грезилось, что когда-нибудь вот так, под руку, будет прохаживаться с любимым человеком по вечернему парку, разговаривая на отвлеченную философскую тему. Этого еще не было в ее жизни: сначала из-за работы, в которой она растворилась на годы, а потом из-за того, что рядом не оказалось того самого человека. И пусть она держала за руку не суженного, а малознакомого сослуживца, пусть тишина и безлюдье парка им подарил комендантский час в обезумевшем городе, но звезды где-то за непроницаемыми тучами горели самые настоящие. И шуршание прелых листьев под ногами, и влажное дыхание ветра, и теплое крепкое плечо рядом были подлинными! Как ей хотелось удержать иллюзию, которая так томила в груди и ласковой слабостью сковывала движения.

       – Не хочу в это верить! Уже не хочу, отказываюсь,– тревожил низким голосом тишину аллеи Серый.– Ведь, если так рассуждать, все потуги поддерживать закон превращаются в какую-то игру со множеством условий, но без всякого смысла. Если закон не является первостепенным условием существования общества, то как мне дальше выполнять свой долг, чему служить? Я прекрасно понимаю, что наш мир катится в пропасть, что люди с каждым годом не становятся лучше. Мы погрязли в цинизме, жестокости и пороках, но это можно стерпеть, когда твоя жизнь посвящена светлым идеалам. Но если идеалов нет, тогда ничего не остается...

       – Ты так и не рассказал про третью причину,– напомнила Ольга, ощущая, как неотвратимо растворяется легкий налет романтичности, навеянный прогулкой.– Ты говорил, что вся эта возня могла возникнуть из-за «черного лебедя», то есть какой-то случайности, или из-за гонки за активом. А что за третья причина?

       – Новая сила,– быстро ответил полицейский, не дав ей договорить.– Этот вариант даже обсуждать нет смысла. Если появился еще один игрок, сопоставимый по потенциалу с существующими столпами власти, бросивший вызов системе, и претендующий на передел власти… нам в этой истории ловить будет нечего.

       – Ты говоришь о каком-нибудь мафиозном картеле или иностранной спецслужбе?

       – Не-е-ет,– он настойчиво потянул ее на боковую тропинку, которая уводила в сторону сверкающего иллюминацией входа в подземку, давая тем понять, что их путь подходит к концу.– Бандиты и иностранные спецслужбы всегда присутствуют со своими интересами где-то на задворках. Куда ж без них: они часть системы, и играют по правилам. Новая сила – это те, кто игнорирует правила, способен их сломать… Тайная религиозная секта с фанатиками, способными к самопожертвованию … Экстремистская группировка каких-нибудь анархистов с очень продуманной идеологией и массой последователей…

       – Да ну,– Ольга даже засомневалась, говорит ли полицейский серьезно, или разыгрывает ее.– Это же какая-то канспирология дешевая…

       – Вот именно!– повысил голос Серый.– Новая сила, которую никто не воспринимает серьезно, которую не замечают, пока она не станет реальной угрозой. Когда я еще контактировал с комитетчиками и серьезно рассматривал карьеру в их ведомстве, у меня было много приятелей в их системе и доступ к не слишком закрытым материалам. Я много читал их методичек и инструкций… Очень интересные, очень конкретные и практичные материалы. Была среди них одна методичка, которую я тогда пробежал очень по верхам, даже, наверное, не дочитал. А потом часто вспоминал ее, и жалел, что пропустил.

       –  И методичка была о новой силе?– с нескрываемым сомнением переспросила женщина, вслушиваясь в голоса города.

       Откуда-то издалека эхо принесло звуки беспорядочных выстрелов, и растворило их в мирном шуршании листвы парка. Старые крепкие деревья еще прочно удерживали увядшие кроны и возмущенно раскачивали ими над головами. Иной раз могучие ветви со скрипом и скрежетом сгибались к самой земле, словно пытаясь ухватить кряжистыми ручищами незваных гостей. И тогда парк наполнялся странными звучными стонами, которые пробуждали пугливый шепот опадающих листьев и наделяли голосами беспокойное движение теней. В этом размеренном танце даже ограниченное воображение прагматиков могло рассмотреть многие таинственные образы, разбуженные угрюмой осенью.

       – Нет,– задумчиво ответил Серый, после продолжительного молчания.– Я не помню подробностей, но она была посвящена профилактике неявных угроз… Там были даже отсылки в историю: закат и гибель древних и очень могучих цивилизаций были вызваны не катаклизмами и войнами, а недооценкой угроз для их власти, исходивших от новых сил внутри. Ацтеки, Древний Рим, Шумеры…

       – Глупости!– возмутилась Ольга, побеспокоив тишину парка звонким смехом.– Это притянуто за уши. Я увлекалась историей, и знаю…

       – Я не помню всех подробностей, чтобы спорить,– резко перебил ее полицейский.– Войнами и междоусобицами их растаскали уже позже, когда они ослабли и рассыпались, когда государствообразующий стержень был сломан. А это структура власти. И хребет им ломали именно недооцененные новые силы, которые несли новую, альтернативную парадигму власти…

       – Согласна: я тоже не готова об этом спорить. Так чего нам ждать от этой тайной новой силы и как ей противостоять?

       – Никак,– пожал плечами Серый.– Это будет конец. Суть методички заключалась в том, что выявлять признаки возникновения такой угрозы необходимо на начальной стадии. Именно потому, что остановить новую силу, когда она накопит достаточные для противостояния ресурсы и самоорганизуется в структуру альтернативной власти, будет уже невозможно. Это как рак: на ранних стадиях он лечится, но, когда он распространяется метастазами, можно лишь отсрочить неизбежное… В этой методичке я и встретил термины «черный лебедь» и «гонка за активом».   

       – Понятно,– подытожила разочарованная женщина с нарастающим возмущением.– Так оправдывается преследование инакомыслия и профилактика неугодных власти людей. Мол, если они самоорганизуются, то бороться будет уже поздно, и они погубят государство. Поэтому душить всех надо в зародыше. Твоего болтливого журналиста можно закрыть на десятку, на всякий случай… И тысячи ученых лучше отправить на госслужбу регулировать городской трафик, а то, мало ли, они откроют ящик Пандоры, а оттуда черный лебедь, или актив какой-нибудь вылезет, и за ним еще гонку придется устраивать…

       Поднялся ветер, и его порывы загудели под низкими тучами, заставили беспокойно шуметь развесистые кроны старых деревьев. Холодные капли дождя снова барабанили по мокрой земле и острыми иглами жалили разгоряченное лицо Ольги.   

       – Ты споришь не с автором методички,– понизил голос Серый, обескураженный эмоциональным всплеском собеседницы. Он чуть сильнее сжал ее ладонь, все еще пытаясь остановить быструю смену настроения.– Я пытаюсь объяснить, что из того, что я помню…

       – Я спорю с тем, кто сначала ноет из-за потрепанных идеалов,– женщина резко отдернула ладонь из захвата его крепких пальцев,– но тут же ищет оправдание для тех, кто растоптал его гордость, а за одно и для своего безропотного пресмыкания перед ними… Нет, батенька, как говорится, Вы или крест снимите, или трусы наденьте!   

       – Послушай,– Серый сделал шаг назад и примирительно поднял ладони вверх, демонстрируя, что хочет избежать нарастающей ссоры, хотя по его лицу было заметно, что дается ему это с трудом.– Сегодня был трудный день…  необычный… Сейчас нужно выдохнуть. Давай найдем ночлег для начала, и нормально выспимся…
   
       – Как захочу! Я не устала!– Ольга смотрела на полицейского исподлобья.– И в сон меня не клонит. Лучше похожу среди деревьев, пока есть такая привилегия от щедрой власти –разгуливать в комендантский час… 

       Она развернулась и уверенно зашагала вглубь парка, оставив озадаченного полицейского за спиной. Он сделал несколько неуверенных шагов следом, но быстро отстал, стараясь не терять ее из вида, но и не приближаясь.

       Ольга была возмущена…

       Да, на себя она тоже злилась, но себе вспыльчивый характер простила сразу. А вот Серому свою обиду, пусть и беспочвенную, простить не могла: он вообще никак не отреагировал! Он мог ее остановить, должен был. Не смог найти нужных слов, не нашел в себе силы обнять и вовремя успокоить – пусть бы накричал, нахамил, дал пощечину, в конце концов. Но не должен был оставить ее в таком состоянии! Как же часто она разочаровывалась в этих обходительных и деликатных мужчинках, которые умеют красиво подать руку или вовремя промолчать. А когда надо проявить характер и дать почувствовать свою силу, то самое плечо, на которое можно опереться, они отходят в сторону, отступают на шаг назад и чего-то ждут.

       Вот и сейчас, полицейский молча топтался где-то позади, выжидал, пока она сама соберет себя из осколков – мол, ей надо побыть одной, пусть успокоится, не надо вторгаться в ее личное пространство… Женщина не понимала инфантильность современных мужчин. Если бы хотела побыть одной, не держалась бы за твою руку в парке, а ушла бы гулять одна! Но, если уж ты идешь рядом, так и оставайся рядом, а не сбегай с испуганными глазами, при первой неожиданности.

       Ольга остановилась напротив старого невысокого дуба, всматриваясь в его загрубевшую кору и изогнутые временем ветки, которые провисли к земле под собственной тяжестью. Его потрескавшийся ствол повело и скрутило, расколов местами в трещины, а надорванная и исцарапанная детскими ручонками кора напоминала лохмотья нищего, но он был живым. Он стоял над эти местом и над временем, которое у него было, и которое ему еще было суждено. В центре чуждого мегаполиса, залитого в бетон и асфальт, он сохранил свою мощь, свою гордость, хранил в себе всю силу жизни, которую люди никогда не понимали по-настоящему.

       – Нам разблокировали телефоны,– Серый остановился в нескольких шагах.– Мы снова на связи, но ненадолго.

       Он подошел к Ольге вплотную и сдержанно обнял ее за плечи, умудряясь даже в этом жесте выдержать незримую дистанцию.

       – Пришли несколько сообщений и адреса служебных квартир для ночлега,– размеренно и тихо произнес он.– Все в пешей доступности. Там предписано укрыться на ночь, а утром прибыть в Департамент. Там нас встретят. Написано, чтобы до этого момента на связь не выходили и избавились от мобильных. В городе беспорядке и провокации. И никаких подробностей.

       Ольга уткнулась лицом в его грудь и прикрыла утомленные глаза. Она чувствовала себя опустошенной и измотанной:

       – Я устала,– выдохнула она.– Будешь сам ему все объяснять.

                Глава Четвертая.

       Семнадцать лет подряд, изо дня в день, старый Милаш приходил сюда, едва ночь начнет покрывать город. Впервые он спустился к реке в тот летний день, когда его бездетная жена тихо скончалась. Тогда он только ушел на пенсию и еще растерянно придумывал достойное занятие для городского пенсионера, как весь мир вдруг перевернулся и стал абсолютно чужим и непонятным. Суетные люди продолжали сновать перед ним с озабоченными лицами, но все это не имело уже никакого смысла, если имело его вообще когда-нибудь.

       Милаш не был старым нытиком, который поучает молодых жизни, с раздражением высказывая накопленное годами недовольство. Но не был он и тихим увядающим старцем, утонувшим в воспоминаниях, которые иные с самолюбованием выкладывают в скучных мемуарах. Это был просто очень уставший и очень одинокий человек, посвятивший в свое время работе всю жизнь. Он так и не нашел себе увлечения, бесцельно убивая время за книгами, телевизором и утомительными ежедневными прогулками перед сном, которые затягивались до глубокой ночи. И его ничуть не смутили небылицы, рассказанные в новостях, и сообщение о комендантском часе, на время действия которого гражданам предписывалось не выходить на улицы. Казалось, потускневшая вселенная просто не в силах вывести этого человека из болезненного равновесия, более подобного коме. Равнодушие не просто сопутствовало ему последние годы, оно стало смыслом омертвевшей души.

       Милаш не боялся ни людей, ни темноты. Он уже не тосковал по умершей жене и не любил эту покосившуюся скамейку на набережной грязной реки, которая рассекала город темно-зелеными и дурно пахнущими водами, хотя и приходил сюда каждый божий день. Ему вообще редко выпадало счастье испытать хоть какой-нибудь всплеск эмоций, но в этот вечер старик искренне удивился, увидев, что место, бережно хранившее его одиночество, занято.

       Фонарь в сквере на противоположном берегу был ярким, но едва освещал деревянные брусья скамьи и огромного детину, занявшего ее. На дрожащей при каждом прикосновении ветра речной глади от фонаря пролегала пылающая дорожка света, которую вполне можно было назвать лунной. Она складывалась из бликов, чьи пляшущие огоньки раскачивались, угасая и разгораясь вновь, что придавало реке с ее смрадными водами сказочный вид, полный двусмысленных намеков.

       Старик не любовался игрой света на поверхности воды, которая с тупым постоянством несла куда-то свое грязное жидкое тело, и не находил в этом пейзаже ничего романтичного. Он просто приходил сюда, как мог приходить в любое другое место, чтобы упереть свой взор в одну точку и неподвижно сидеть, не думая ни о чем. Не имело значения, красиво здесь или убого, темно или светло – главное, чтобы не было никого больше, чтобы это место существовало только для него!

       – Это моя скамейка,– тихо возмутился Милаш, подойдя вплотную, и впервые почувствовал, как слаб его голос.

       Сумерки не позволяли старческим глазам рассмотреть детину, не соизволившего даже вида показать, что заметил старика, и Милаш грузно и неловко уселся рядом с незнакомцем. Ему, вдруг, стал очень любопытен этот странный молодой человек, захотелось расспросить его о чем-нибудь, послушать обычную человеческую речь, и незаметно для себя, как это часто бывает в преклонном возрасте, старик заговорил.

       Сперва он просто нашептывал под нос собственные мысли, беседуя с самим собой. А после, стал доверчиво пересказывать воспоминания, по мере того, как они вздымались из глубин памяти. Было удивительно, какие подробности раскрываются в минуты озарения, как много ярких мелочей складывается в отчетливые картины прожитых лет. Милаш говорил и говорил, взахлеб расписывая отдельные эпизоды жизни. Он поведал о скромном уюте семейного счастья, пережитого с женой, об их печали из-за невозможности иметь детей, о страшном грузе одиночества, которое отравило его старость, лишив смысла прожитую жизнь, наполненную никчемной суетой. Больше всего угнетало отсутствие детей, глазами которых можно было увидеть мир заново, по-детски чистым и искренним, наблюдая в их медленном становлении самого себя, словно возрождаясь в наивных детских душах.

       – Воистину, наше бессмертие сокрыто в потомках,– печально подытожил старик и с ужасом обнаружил, что всю свою боль выложил незнакомцу, который молча слушал его все это время. Неожиданный гнев обуял Милаша, как будто странный громила подло забрался к нему в душу и подсмотрел, выкрал нечто такое, в чем он боялся признаться даже себе.

       Едва удерживая нахлынувшее негодование, старец поднялся со скамьи и замахнулся тростью на незнакомца, вкладывая в этот жест нахлынувшее волной отчаяние, причины которого не мог осознать. Но рука не успела описать полного взмаха, как могучая ладонь подскочившего парня перехватила ее у запястья, больно сдавив. Милаш не пытался освободиться от захвата или вопить, он лишь уперся взглядом в лицо врага, вкладывая в него весь гнев и презрение, на которые был способен. Но едва их взгляды встретились, ледяной холод чистого, ничем неразбавленного ужаса пробежал по спине и закрался в голову.

       За долгую жизнь Милаш научился читать в глазах людей, иногда безошибочно угадывая не только характеры, но и затаенные уголки темных душ. Сейчас же он заглянул в бездну. И дело было не в том, что в этих глазах не было ничего человеческого, не было самой жизни – там было Нечто, и оно внимательно смотрело из бездны на него, Милаша. Нечто настолько чужое и далекое, что даже человеческий облик не мог прикрыть его инородности!

       Старик протяжно застонал и закрыл глаза, ощущая, как почва уходит из-под ног, а предательское головокружение переворачивает весь мир, увлекая за собой во тьму падения. Он рефлекторно взмахнул онемевшими руками и ухватился за скамью, которая вращалась вместе со всей вселенной вокруг напуганного дрожащего человека.

       Милаш открыл глаза: он сидел на своей скамейке в полном одиночестве. К другому ее краю была прислонена его трость, а темная пелена медленно спадала с глаз, возвращая городскому пейзажу скудную игру ночных красок, по мере того, как вселенское вращение замедляло свой ход.

       Он был один в абсолютной тишине, и только дрожь в теле напоминала о пережитом эпизоде.

       Старец чувствовал себя настолько ослабевшим, что даже мысли едва ворочались в отяжелевшей голове, словно усталость тысяч беспокойных лет свалилась на него враз, прижимая своим грузом к уютной и мягкой земле. Милаш глубоко вдохнул свежий ночной воздух, и его прохлада головокружением отозвалась в посветлевшей голове, но головокружением приятным и желанным, вызывающим невольную улыбку. Умиротворение, пришедшее затем, ласковой истомой разлило тепло по телу, обернуло вязкой сонливостью. Все замерло в ожидании Покоя, и даже дыхание не прерывало вдохновенной тишины, которая щедро изливала благодать на измаявшуюся плоть старого человека.

       Стало так тихо, что в слабеющем шуршании крови в венах можно было расслышать шум летнего ветра. Дуновение того самого ветра, который пугает своим грозным завыванием, но лишь мягкой свежестью касается обожженной солнцем кожи. А потом вновь срывается к земле, пригибая сочные зеленые травы, и взмывает вверх, раскачивая кроны гибких деревьев, неустанно разнося и смешивая такие разные летние запахи в сложные палитры и букеты, способные усладить изощренного гурмана. Особенно Милаш любил запах, приносимый летом с прохладной реки, поросшей невысоким камышом. Любил, когда ветер доносил терпкую пряность едва уловимой древесной гнилости от притопленных бревен, застрявших в прибрежной осоке.

       Сколь многое он любил видеть и наблюдать, и как много важного он упустил, не придавая этому значения в угоду суете, проглатывая недели, месяцы, годы бесценной жизни одним залпом как рюмку крепкого алкоголя, вместо того чтобы пить эти мгновения маленькими глоточками, растягивая удовольствие и смакуя соцветие вкусов.

       Память щедро одаривала Милаша красочными озарениями, и он послушно внимал ей, бережно вглядываясь в каждую деталь, и осторожно следовал за ее ходом, влекомый давно забытыми эмоциями и переживаниями: он очень боялся упустить это странное состояние, воспринимая его как последний шанс вернуть потраченную жизнь.

       И пока он боролся за свои воспоминания, его мертвое тело уже остывало на скамье, остановив отсутствующий взгляд на светлом пятне фонаря в скверике на противоположном берегу, где ютилась ранняя осень, сердито перешептываясь с вековыми деревьями.

                *****

       На памяти Серого еще никогда в городе не было такого беспорядка.

       Происходящее больше походило на взрыв безумия, которое стремительно распространялось подобно заразе, охватывая все новые массы людей, спешивших избавиться от гнета законности в поисках безграничной свободы. Постоянное давление исключительной определенности и скука непоколебимой обыденности теперь рассыпались в пыль под натиском хаоса. Люди отказывались подчиняться набившему оскомину укладу, придерживаться норм поведения и исполнять гражданские обязанности: они выходили на улицы, устраивая стихийные праздники и гуляния, игнорировали требования блюстителей порядка, веселясь до истерии и радуясь неожиданному избавлению. Даже журналисты, стоявшие у истоков разыгравшегося беспредела, поубавили прыть, всерьез развернув тему «вируса безумия», поразившего горожан, и коварного «психотропного оружия».

       Направившись утром к зданию полицейского департамента, эксперты попали в безвылазную пробку и были вынуждены бросить автомобиль прямо на обочине. Избавившись по настоянию советника Титка от мобильных телефонов, они оказались без связи, так как ни один общественный терминал на их пути не работал. Двигаясь в шумной толпе вдоль забитой сигналящими автомобилями трассы, полицейские угрюмо молчали, стараясь не потерять друг друга в людской реке, которая угрожающе быстро разрасталась, выходя из берегов.

       Городской транспорт и подземка не работали, а легионеры блокировали все входы в метро, выстроив перед ними монументальные заграждения. Люди проигнорировали призывы властей остаться дома, и городские улицы впервые за последние десятилетия приняли поток пешеходов, на который не были рассчитаны.

       Отовсюду доносились смех, брань и крики, а по мере приближения к центру города давка увеличилась настолько, что движение практически остановилось, более напоминая раскачивание из стороны в сторону, то продвигаясь на шаг, то откатываясь под давлением толпы назад. Вскоре открылась ужасная панорама погромленных за ночь зданий и разграбленных магазинов, а в воздухе появился привкус гари и копоти.

       – Черт бы побрал этого советника,– услышала Ольга сквозь людской гул слова Серого.

       – Он здесь не причем,– ответила она, перекрикивая толпу.– Нам нужно пробираться в этом потоке левее, или на нашем повороте толпа пронесет нас мимо.

       – Забудь об этом! Нам надо выбираться на свободное место и как можно скорее.

       Грубо орудуя руками и торсом, эксперт стал прокладывать путь к краю движущейся колонны. Ольга цепко ухватилась за край его куртки, стараясь не отставать. Веселые, испуганные, озлобленные лица со всевозможными выражениями мелькали перед глазами, провожали взглядами, шевелили губами, корчили гримасы, и, казалось, что этому не будет конца. А когда она натолкнулась на окровавленную женщину, вопящую от боли и молящую о помощи, не выдержала и зажмурилась, до боли в пальцах сжимая куртку Серого. И, даже ощутив несколько болезненных ударов и толчков, не открыла глаз и не обернулась: скорее бы выбраться, подальше, на открытое свободное место! В воздухе чувствовалось присутствие паники, еще мало заметное, но неумолимо приближающееся.

       – Надо попасть внутрь какого-нибудь здания,– услышала она голос напарника и, наконец, решилась осмотреться.

       За эти несколько секунд все изменилось невероятно: вокруг царили хаос и паника, крики стали невыносимыми, но даже сквозь них можно было расслышать хруст ломаемых костей и стоны умирающих. Несколько раз Ольга наступала на что-то мягкое, и тогда она представила, что с ней станет, если упадет. По каким-то непонятным законам толпа иногда расступалась, открывая залитую кровью мостовую, а потом смыкалась как морской прибой, нещадно давя людей. Людским течением их неумолимо несло к стене здания.

       – Видишь то невысокое окно?– рявкнул Серый, больно дернув Ольгу за руку.– Пробираемся к нему. Я ненадолго задержусь под ним, а ты быстро взберешься в него по моей спине и поможешь втянуть меня. Поняла?

       – Но ведь на нем решетка!

       – И если ты замешкаешь, нас обоих раздавят у этой стены! Одна попытка, поняла? Одна попытка!

       Когда до цели осталось не более десяти метров, эксперт как-то выудил из кобуры пистолет и начал расстреливать зарешеченное окно. Разбитые стекла и обугленные куски прутьев сыпались прямо в толпу, которая, напуганная выстрелами, на мгновение расступилась в стороны, открыв проход к спасительному зданию. Эксперт, не мешкая, бросился к стене и, упершись в нее руками, пригнул голову, чтобы Ольга могла взобраться по нему наверх. Споткнувшись о чье-то упавшее тело, женщина запаниковала, но удержала равновесие и бросилась к Серому.

       Она даже не успела обдумать, как будет это делать – только видела цель и стремилась к ней. Протискиваясь через разлом в решетке, Ольга сильно обожгла руку, ухватившись за оплавленный край железного прута, но даже не почувствовала боли, будучи в состоянии думать только о том, что следующий за ней эксперт не пролезет в слишком узкую дыру.

       Выхватив пистолет, она стала в упор расстреливать решетку, расширяя брешь и нисколько не беспокоясь о брызгавшем во все стороны расплавленном металле, который, падая на пол, прожигал его. Напуганная толпа, увидев путь к спасению, ринулась к зданию.

       Серый опоздал на какое-то мгновение, и многорукая людская масса вцепилась в него, стаскивая вниз, карабкаясь по нему. Ольга видела, как вздулись мышцы под курткой полицейского, и как побелели его пальцы, пока он пытался удержаться – падение означало для него верную смерть, которая уже дышала в затылок, прибирала в свои объятия.

       Женщина закричала от бессилия и ужаса, пытаясь удержать его за руки, но, когда по головам людей и по спине Серого к окну вскарабкался какой-то крупный парень, ее отчаяние переросло в гнев. Ольга попыталась столкнуть его ударом рукояти, но не смогла даже отодвинуть грузного детину, который уже втискивался в слишком узкий для него проем, рискуя застрять в нем. Женщина направила пистолет прямо в лицо парня, совершенно ее игнорирующего, и, выкрикивая угрозы и ругательства, неожиданно для себя… выстрелила.

       Она не собиралась стрелять, даже не думала об этом. Все что ей надо было – освободить путь к спасению Серого.

       Фонтан розовых брызг разлетелся в стороны, и обезглавленный человек резко отпрянул. Но руки, ухватившиеся за стальные прутья, продолжали сжимать пальцы, удерживая тело на месте, что вызвало в женщине еще больший страх, словно мертвец, лишенный головы, не остановится и все равно попытается влезть в окно.

       Продолжая неистово кричать, она стреляла и стреляла в безжизненное тело, пока то не упало прямо на головы людей, продолжающих стаскивать полицейского. А потом, перегнувшись, Ольга начала стрелять прямо в толпу, вынуждая ее отхлынуть, оставив несколько неподвижных тел.

       Серый уже едва держался за край карниза. Вложив оставшиеся силы в рывок, она втащила его в окно и потеряла сознание.

       Очнулась Ольга от боли, когда чьи-то неумелые пальцы пытались накладывать повязку на обожженную руку. Девушка с перепачканным лицом, обезображенным черными синяками и ссадинами, растерянно улыбнулась ей.

       – Повязки только тем, у кого кровотечение,– раздался властный голос пожилой дамы, и девушка исчезла.

       Ольга приподнялась на локте, ощущая ноющую боль во всем теле. Только теперь она вспомнила, что даже не осмотрела помещения, когда попала сюда, а это была просторная комната с аккуратными рядами картин на стенах и двумя проходами в такие же соседние залы, что выдавало в здании музей. Но, вопреки ханжескому и вычурно изысканному интерьеру, здесь было шумно и людно. У широких, с развороченными решетками окон толпились мужчины, которые очень организованно поднимали людей с улицы, где паника и давка достигли апогея, если судить по доносившемуся шуму. Тут же женщины пытались оказывать помощь раненым и переводили вновь прибывших в соседние помещения. Все это напоминало временный госпиталь, а стоны окровавленных людей, лежавших вокруг, только усиливали это ощущение. Хаос снаружи постепенно проникал внутрь здания, наполняя его неразберихой и угрожая в скором будущем таким же вероломным беспорядком.

      Ольга вспомнила о Сером: его не было рядом, среди раненых, он не помогал втаскивать в окна людей – его не было нигде.

       Вместе с воспоминанием о нем, вернулся и эпизод с их проникновением сюда. Холодная дрожь пробежала по телу, когда перед глазами встала картина разрывающейся на куски головы парня, который пытался влезть в здание.

       Она убила человека! 

       Ольга запомнила все до мельчайших подробностей: как трещина расколола лицо бедолаги, как подобно смятой бумаге в нее провалились черты лица, как все эти осколки в сопровождении ярко-розовых брызг разлетелись в стороны, а мертвое тело вцепилось в прутья.

       А потом она просто стреляла в людей! В жаждущих спасения, в молящих о помощи людей, беззащитных и невинных!

       Ольгу вырвало.

       Боль, испытанная при этом, казалось, убьет на месте, задушив спазмом рыданий.

       – О нет!– услышала она над собой знакомый голос.– Только не сейчас!

       Серый помог ей сесть, бережно поддерживая за спину.

       – Все нормально, но тебе надо собраться. У нас нет времени на все это. Мобильная связь не работает. Но я нашел проводной телефон, и уже через три минуты на крышу здания сядет вертолет. Мы должны успеть к нему раньше, чем толпа.

       – Но все эти люди...– пробормотала женщина, превозмогая конвульсии организма.

       – Я помог им расчистить окна и организовал помощь тем, кто снаружи. Большего мы сделать не можем, а на вертолете только два места. Если пилот увидит на крыше кого-нибудь кроме нас, даже не сядет! Понятно? Билет только для нас. Мы находимся в центре беспорядков, и, возможно, это единственный шанс выбраться отсюда живыми. Слышишь стрельбу снаружи? У нас осталось уже две минуты, и, если потребуется, я потащу тебя силой.

       Растрепанный вид, перепачканное лицо и промокшие от крови брюки ни сколько не могли приуменьшить его уверенность в себе.

       – Мой пистолет,– спохватилась Ольга, с трудом вставая.

       – Он у меня. А теперь слушай: ты будешь бежать следом, не отставая. Я не буду оборачиваться – на это не хватит времени, но если я окажусь на крыше один, то не полечу, а вернусь за тобой, и тогда у нас не будет шанса выбраться… Это останется на твоей совести. Все! Побежали!

       Эксперт выхватил оба пистолета и бегом бросился в соседнюю комнату, перепрыгивая через раненых. Он бежал через залы и коридоры, уже плотно заполненные людьми, если надо, бесцеремонно расталкивая и опрокидывая на пол встававших на пути. Ольга старалась не отставать, превозмогая боль в непослушных ногах, но все равно часто спотыкалась и наталкивалась на препятствия. Серый на ходу расстреливал замки и петли запертых дверей, вышибая их одним движением и ни на секунду не задерживаясь. И только когда они очутились на крутой лестнице, ведущей наверх, женщина услышала за собой топот десятков ног и крики: «Вертолет! Вертолет на крыше!».

       Страх оказаться снова в толпе, неуправляемой, вопящей, сдавливающей со всех сторон, подстегнул ее и заставил двигаться быстрее, наверстывать отставание. Еще несколько выстрелов, и упала последняя дверь, открыв выход на крышу. Только здесь, стоя на пороге спасения, полицейский обернулся и, увидев Ольгу, улыбнулся.

       – Они нагоняют нас,– задыхаясь, выдавила из себя женщина, поравнявшись с ним.

       – Не останавливайся!

       У противоположного края крыши завис маленький полицейский вертолет. Увидев бегущих экспертов, пилот снизил машину, предоставив ей раскачиваться в полуметре над поверхностью под толчками бокового ветра, но на поверхность сесть не рискнул.

       Серый замедлил бег и, пропустив Ольгу вперед, помог ей вскочить в вертолет первой. Только оказавшись в воздухе, они оглянулись, чтобы увидеть, как на крышу выливался целый поток кричащих людей. Кто-то из них даже выстрелил по вертолету, но было уже поздно и слишком далеко.

       А вокруг здания, на улицах и переулках, насколько хватало глаз, гудела колышущаяся людская масса, заполнившая собой все открытое пространство. Крыши отдельных зданий были переполнены людьми, которые вопили и махали руками в сторону вертолета. Один из них сорвался прямо на глазах и полетел вниз, на головы несчастных, которые толпились внизу, сокрушая фасады зданий, взламывая запоры окон и дверей в надежде найти укрытие в строениях, которые не могли им дать убежища.

       Вертолет, взбивая тяжелый воздух винтами, спешил удалиться от кошмара, царившего внизу. Ольга закрыла лицо руками и заплакала.

       – Что происходит?– спросил эксперт у пилота, отдышавшись.

       – А разве надо что-то объяснять?– хмыкнул тот.– Вот почему это началось, хотел понять. Какие-то террористы взорвали магистрали надземки. Появились пробки. Переполнились остальные магистрали, и обходные пути встали. За пару часов парализовало вся транспортную систему. Люди стали добираться пешком, заполонили дороги, перекрыли движение, а дальше, как снежный ком. Никто не понимает, как началось... Я никогда не думал, что можно остановить надземку, и даже не мог представить, чем это закончится, но ведь должны быть люди, которые учитывают все такое. Кому нужна хваленая транспортная сеть, способная перевозить миллионы пассажиров в час, если при ее отказе начинается такое! Даже не представлял, как много людей здесь живет! Как они раньше умещались в городе?

       – Есть сведения о жертвах?

       – Да ради бога! В интернет каналах только об этом и орут: у них количество погибших уже превысило население города.

       – Но есть же официальная статистика.

       – Есть… Городская администрация как раз минут десять назад заявила, что пострадало несколько человек, но они уже госпитализированы и им оказывают помощь...

       – Абсурд.

       – Абсурд, парень, это то, что творится внизу, на улицах.

       По мере приближения к центру, взору открывались более ужасные картины. Многие здания были охвачены огнем, а кружившие вокруг них пожарные вертолеты выглядели как насмешка перед лицом тысяч людей, которые горели заживо в этих зданиях или прямо на улице, прижатые давкой к пожару. Им неоткуда было ждать помощи и даже надежды.

       Стоны, крики и плачь не долетали в кабину сквозь шум винтов, но вертолет петлял низко, так что можно было видеть даже лица тех, кто был внизу. На улицах стояли мертвецы: задушенные, сожженные, раздавленные – плотность людей удерживала их, не давая упасть.

       И мертвецов было много. И они стояли.

       На центральной площади, где сходились четыре крупных улицы, наверное, сошлись и четыре разных потока. Не имея возможности разминуться, они давили друг друга под напором идущих сзади, пока вся площадь не оказалась заставленной мертвецами. Пролетая над ней, эксперты услышали только тишину: безмолвный, недвижимый ужас.

       – Что-нибудь делается?– Серый вновь обернулся к пилоту.

       – Ввели дополнительные войска, оцепили город. Там где можно, людей эвакуируют, но паника есть паника.

       – Что в департаменте?

       – Цитаделька на осадном положении. Вокруг такая же толчея, может пореже, но почему-то вооруженная.

       – Вооруженная?

       – Люди обезумели, и кто-то позаботился, чтобы у них в этот момент оказалось оружие. В здании пожар, есть убитые, персонал эвакуируют.

       – А куда мы тогда направляемся?

       – Временный штаб Департамента на окраине, в городке полицейского госпиталя. Туда вывозят всех чиновников, а периметр квартала охраняют армейские, тяжелая пехота. Сейчас они там строят заграждения и баррикады.

       Серый многозначительно присвистнул и откинулся в кресле. События приобретали неожиданный поворот.

       – Ты представляешь...– повернулся он к Ольге, но замолк на полуслове, потому что женщина спала.

       Ее лицо было мокрым от слез, но дыхание стало глубоким и ровным. Полицейский не посмел тревожить ее сон.

                * * * * *

       Город стонал.

       Эйфория первых часов беспорядка сменилась к вечеру размеренной анархией.

       Любая общность людей подчиняется законам или своду каких-либо правил, регулирующих отношения. Даже два человека, объединенные силой обстоятельств в маленькое сообщество, неизбежно установят порядок в отношениях, основанный на принципах демократии, диктатуры или любой иной системы. Модель отношений может быть совсем примитивной или очень изощренной, но она будет всегда, и всегда будет соответствовать духу времени и ожиданиям большинства.

       С момента, как полиция самоустранилась с улиц, не будучи в состоянии поддерживать порядок, блюстителями которого они были, образовавшуюся пустоту заполнил новый закон улиц. Новорожденный развивался от самых азов юриспруденции, позаимствованных еще у природы, и действовал по принципу «сильнейший всегда прав». Этот закон быстро эволюционировал, сосредоточив власть в руках наиболее простых и жестких лидеров.

       Когда полиция, наконец, достроила баррикады периметра, отгородившего ее от остальных горожан, у нее возникло желание вернуться на улицы. Но улицы уже оказались занятыми, а действующий там порядок был установлен прочно и агрессивно защищал свои устои. Уличные банды, выражая общее негодование действиями власть предержащих и перекладывая груз ответственности именно на их ухоженные шеи, стали не только глашатаями воли большинства, но и ее новыми блюстителями. Они встретили вооруженным сопротивлением отряды легионеров, бросившихся восстанавливать старый уклад, столь неуместный в сильно потрепанном городе. И не удивительно, что застрявшие в городе патрули легионеров были разоружены или уничтожены, а более крупные соединения правоохранителей вытеснены на окраины города или под прикрытие периметра.

       События в таких случаях разворачиваются стихийно, но в одном направлении. Погромы и грабежи быстро прекратились, а на фонарных столбах взвились знаменами новой свободы висельники-мародеры: демонстративные внесудебные казни всегда пользовались популярностью в народе, нашедшим новый путь в собственное будущее, которое спешило любыми способами избавиться от скверны прошлого.

       Жизнь возрождалась.

       Еще не все жертвы были кремированы, не все пожарища были потушены, а город уже вставал из пепелища.

       Это был другой город, неузнаваемо изменившийся.

                * * * * *

       Получив сносную медицинскую помощь и передышку, эксперты включились в общую суету. Работа в периметре кипела: прямо на глазах возводились временные сооружения, протягивались коммуникации, организовывалась помощь пострадавшим. Захваченные общим азартом они надолго растворились среди снующих людей, подчиняясь волевым приказам, которые иногда противоречили друг другу и себе. Но в царившем вокруг воодушевлении это было неважно.

       Только в сумерках полицейские позволили себе расположиться с горячим ужином у полевой кухни и расслабиться, вспоминая пережитый день, который завершался красивейшим закатом. Как ни странно, но переливы красного на западе нисколько не напоминали Ольге о крови и зареве пожаров. Полыхающий в огне город и теперь пытался соперничать алыми и вишневыми тонами, замешанными на чернильной копоти дыма, с угасающим оком солнца. Природа, чьи устои брали начало в равновесии стихий, снисходительно демонстрировала людям свое превосходство.

       Женщина широко раскрытыми глазами впитывала это зрелище, стараясь уловить каждое мгновение таинства, чей спектакль играется ежедневно, но никогда не повторяется. Глаза напряженно всматривались, чтобы уловить самый загадочный момент, когда последний краешек солнечного диска спрячется за горизонт, но, как всегда, именно этот миг ускользнул. Только что он еще догорал, окрашивая сгущающуюся синеву неба, и крепко держался за край неба. А потом его уже нет, и нет так долго, что холод ночи успевает вплотную подступить к смотрящему.

       Мир вокруг, город и их жизни изменились так же мгновенно и незаметно.

       – Пропустила,– еле слышно прошептала Ольга, отвечая своим мыслям, и поежилась от порыва холодного ветра.

       Серый не расслышал слов, и это лишь усилило его угнетенность. Он весь день не мог заговорить с ней, опасаясь затронуть деликатную и болезненную тему, но понимал, что должен помочь ей избавиться от тяжелого груза.

       – Я так и не поблагодарил тебя за сегодня,– решился он, наконец, заметив, что глаза женщины опять затуманились отсутствующим взором.

       Ольга оглянулась на полицейского и долго смотрела на него, словно пыталась вспомнить, о чем он может говорить, но выражение задумчивости так и не сошло с ее лица.

       – Знаешь, я убила там человека или даже несколько человек,– спокойно ответила она и, увидев, что Серый собирается возразить, поспешила объясниться, выговаривая быстро слова и путаясь с интонацией.– Нет, нет, нет! Я не переживаю никаких потрясений! У меня нет стресса: я в полном порядке, насколько это возможно. Конечно, я впервые убила человека. И это не рядовое событие, но я спокойна. Хотя, скажи мне кто-нибудь раньше, что я вот так запросто убью ни в чем не повинного парня, а спустя пару часов сяду спокойно ужинать, я бы не поверила! Человек на моем месте должен испытать что-то сильное, что-то сопоставимое с содеянным. Ведь это что-то значимое, правда? И где мои слезы, где истерика? Почему ничего не чувствую, как будто это меня убили!? Как будто это моя кровь брызгала во все стороны! Это моя голова развалилась, как спелый арбуз!

       Ольга говорила громче и громче и, вдруг, разразилась смехом на свое неуклюжее сравнение, в котором, при всей его неуместности, обнаружила просто искрометный юмор, настолько глубокий, что смех перехватил дыхание и комком застрял в горле. Не в силах сдержать хохот, одолевший ее, женщина легко отбилась от попытки напарника обнять ее за плечи. Вспышка неуправляемой радости разом угасла, увлекая в унылую прострацию так стремительно, что на лице от резкой смены выражения стянуло кожу.

       – А ты! Ты-то что можешь сказать?!– набросилась она на эксперта.– Ты ведь убивал людей! И что скажешь? А что тут вообще можно говорить? Что стоит вся моя жизнь, все, о чем я мечтаю, о чем думаю?! А чего стоила жизнь парня?! Вот именно, чего стоила его жизнь для него самого и для меня?!!

       Последние слова утонули в рыданиях, сотрясавших ее хрупкое тело. Она все продолжала бормотать что-то нечленораздельное.

       Серый молча обнял Ольгу за плечи, прижав ее лицо к своей груди. Он не пытался говорить с ней и утешать: это был ее внутренний диалог. Полицейский знал это наверняка, потому что ходил этим путем. А еще он знал, как много подобных диалогов ей предстоит со своей памятью, как много она захочет забыть.

       Они сидели вдвоем, в отдалении от освещенных участков периметра, и молчали. И именно в таком странном состоянии их нашел молодой, щеголеватого вида офицер, пригласив к советнику Титку, который разыскивал их, как оказалось, весь день.

                * * * * *

       В это же время на противоположном конце города за закатом наблюдала другая женщина. Она была значительно моложе, и многие мужчины нашли бы ее более привлекательной. Большие темные глаза светились дерзким взглядом из-под прядей абсолютно черных волос, которые беспорядочно сплетались, обрамляя смуглое лицо и прикрывая лоб дразнящими острыми локонами, так выгодно контрастировавшими с ярко-красными поджатыми губками, в уголках которых постоянно играла расточающая высокомерие и кокетливость улыбка. Великолепные зовущие формы, подчеркнутые смелым декольте пикантной блузы и обтягивающей шелковой юбкой, завершали облик приметной для любопытных мужских глаз женщины. Избалованная постоянным вниманием она была агрессивна и самоуверенна.

       Сидя в одиночестве за столиком не слишком фешенебельной забегаловки, имевшей дурную славу, она была абсолютно спокойна. Смотрела на закат в окно и нисколько не смущалась шумных мужских компаний за соседними столиками, которые время от времени оказывали ей пошловатые знаки внимания, бравируя друг перед другом туповатыми и нарочито громкими репликами с примитивными шутками. Хорошо зная подобную публику, Ирина, так звали женщину, игнорировала попытки остальных посетителей заведения увлечь ее разговором или завязать знакомство, полностью погрузившись в пучину мыслей.

       И хотя взгляд ее равнодушно следил за солнечным диском, который скользил за окном в разломе высотных зданий к линии горизонта, многократно отражаясь в уцелевших стеклах, она думала о другом, и перед глазами стояли совсем иные картины. Сегодня она пережила самый странный и самый необычный день в жизни.

       Уже несколько лет Ирина работала в небольшом уютном магазинчике недалеко от дома, где можно было приобрести всякую бесполезную мелочь. Хозяин магазина, добрейший увалень Балашик, частенько в шутку обнимал ее за талию и доверительным шепотом признавался:

       – Ирочка, ты единственная ценность в моем бизнесе и единственная причина, по которой покупатели еще не забыли дорогу сюда.

       Она отвечала ему ритуальной колкостью в адрес не слишком больших способностей Балашика в сфере торговли, и они весело смеялись, хотя это и было правдой. Единственной причиной, почему магазинчик еще держался на плаву, был характер Ирины. В свой первый рабочий день она умудрилась поскандалить с каждым вторым посетителем, которого обслужила, и уже не чаяла получить место, кляня свою несдержанность. А на следующий день людей пришло вдвое больше, чем обычно, и они выстраивались в очередь, заводя беспредметные разговоры, обмениваясь возмущенными претензиями или откровенно заигрывая с новой хорошенькой продавщицей, после чего уходили с какой-нибудь безделушкой и массой впечатлений, чтобы вернуться назавтра.

       Балашик сразу понял, что теперь не скромный набор предлагаемых товаров привлекает клиентуру, а красивая женщина с хорошо подвешенным языком, которая могла распалить любого, подавляя своей дерзостью и умением отвечать резко и вызывающе, но, при этом, не оскорбив и не обидев человека. Сразу узаконив новый порядок дел, он переориентировал торговлю на способности Ирины, предоставив ей исключительную свободу действий и привилегии, чем обеспечил себе постоянных покупателей и достойный доход. Бизнес шел шумно и весело, а ему оставалось лишь следить, чтобы падкие на общество его работницы посетители не уходили без покупки. Так прошло несколько лет, и могло бы продолжаться еще неопределенно долго, если бы не сегодняшнее утро.

       Опоздав, по обыкновению, на работу, Ирина, на удивление, обнаружила совершенно пустой магазин. Балашик подробно поведал все последние сплетни и новости, посетовав на перебои в транспортной системе, по вине которой посетителей они теперь не дождутся до самого вечера.

       – Вот и отлично!– обрадовалась женщина.– Я как раз успею вернуться и досмотреть сон.

       – Но что мне сказать клиентам, которые заявятся сюда, чтобы пожирать глазами самую взбалмошную женщину в городе?– притворно надулся тучный владелец магазина.

       – Попробуй развлечь их.

       – Чем?! У меня нет ни одного из твоих выдающихся достоинств,– Балашик демонстративно обвел взглядом Ирину с ног до головы, задерживая взгляд на отдельных подробностях, чем вызвал игривый смех женщины.

       – Но ведь тебе необходимо готовиться к тому, что однажды я уйду, и тебе придется искать мне замену или учиться самому строить глазки тем мужланам, которых ты называешь клиентами.

       – Уйдешь?!! Я в панике! Неужели ты нашла себе жениха и собираешься замуж, чтобы бросить меня здесь одного, обреченного на разорение и нищету?! Если тебе нужен красивый и умный муж, способный кроме всего прочего еще и терпеть твой уникальный характер, то я, так и быть, согласен пожертвовать своей холостяцкой жизнью! В конце концов, таким образом, я сэкономлю хотя бы на выплатах тебе.

       Ирина расхохоталась и бросила напоследок:

       – А насчет женитьбы зря заикнулся – я давно на тебя глаз положила, а за одно и на твое прибыльное дело, так что, если заговоришь об этом еще раз, буду воспринимать это как предложение и тогда соглашусь. А к вечернему наплыву я вернусь – не дам тебе загубить уже почти семейный бизнес!

       Вернувшись домой, она сразу улеглась досыпать, но тревожный сон вскоре был прерван шумом с улицы. Ирина не придала этому должного значения и лишь плотнее прикрыла окна, решив посвятить оставшееся время чтению книги. Она не могла даже предположить, какая драма разворачивалась в это время на улицах Минска. Когда же женщина, наконец, решилась вернуться в магазин, у выхода из дома ее встретил другой город.

       Основной кошмар разворачивался в центре, но и в этот тихий и уютный район докатились волны беспорядков, которые безгранично царствовали на неузнаваемо преобразившихся улицах. Ирина увидела то, что видели в этот день миллионы других горожан: затянутое копотью пожаров небо, изуродованные тела мертвецов и грязь разрушений. Она не сразу нашла магазинчик, в котором столько проработала, потому что не смогла его узнать. А потом, стоя перед разбитыми витринами, долго не могла поверить в то, что видела. С улицы хорошо были видны сваленные в беспорядке дымящиеся стеллажи и сам Балашик, лежавший на одном из них.

       Его руки были широко раскинуты, и на одной из них не было кисти. Из уха торчала рукоять отвертки, залитая кровью, как и весь левый бок с изорванной одеждой. На широком запрокинутом лице застыло выражение сосредоточенности и напряжения, губы были плотно сжаты, а удивленно раскрытые глаза скошены к переносице.

       Женщина не решилась подойти ближе: она боялась заглянуть в эти глаза. Боялась того, что он выглядел мертвым! Ирина не была дурочкой-переростком, и что такое смерть знала. Но впервые ей приходилось видеть близкого человека, который выглядел настолько мертвым! Ошеломляющей была разница между тем добрым толстяком и этим неподвижным телом! Рассудок отказывался воспринимать его иначе как живым, и невозможно было смириться с абсурдностью резкой перемены.

       Он не просто умер от мучавшей его болезни или под гнетом прожитых лет. Он не просто превратился в жалкие останки, лежавшие теперь на груде мусора. Он исчез навсегда, унеся с собой все свои проблемы, планы, шутки, редкие теплые слова, что говорил, ту застенчивость и скованность, которые его одолевали, едва пытался пригласить ее куда-нибудь на вечер... И многое другое, что было лишь у него одного.

       Но больше всего угнетало безразличие мира и снующих мимо людей к той трагедии, которая вот так непривлекательно открылась ее взору. Никому в целом мире не было дела до бедного парня, несколько часов назад смеявшегося и радовавшегося жизни, надеявшегося и ожидавшего ее! Никому!

       Ирина не могла осуждать редких прохожих, которые торопливо проходили мимо, стараясь не встречаться с ней взглядами, и не разделяли ее боль и отчаяние: в конце концов, вокруг было много мертвецов, так же безразличных ей, как и Балашик остальным. Она ощутила щемящую боль в груди, и ей было неудержимо жаль этого милейшего парня, с которым уже никогда не заговорит, которого не увидит, но заплакать так и не смогла. Что-то во всем этом было неправильно!

       Ирина так и простояла у разбитой витрины магазина, пока не сгустились сумерки, расползаясь длинными тенями, молча отвернулась и пошла прочь. Никуда конкретно –прочь.

       Когда шум алкоголя в голове заглушил мысли и тревоги, женщина обернулась на прокуренный зал питейного заведения. Хотя было далеко за полночь, тут царило оживление, а за стойкой бара народ просто толпился. Неоспоримое большинство посетителей составляли небритые, дурно пахнущие мужчины, но частенько в общей массе мелькали смело накрашенные девичьи личики. Все обсуждали происшедшее днем, вспоминая жуткие факты с омерзительными подробностями, иногда начинали спорить, как события будут складываться дальше. И только изредка закрывали свои ревущие глотки, чтобы промочить их пивом или чем-нибудь покрепче.

       Как она ненавидела все это! Как презирала этих подонков за то, что они живы и сидят теперь здесь, никчемные и тупые, а достойнейший из людей был мертв, убит кем-то из них, сидящим точно так же в пивнушке и болтающим о будущем города.

       – ...Это еще что!– перекрикивал остальных бородач за соседним столом.– Сосед говорит, что центральная площадь вся заставлена трупами! Они там так плотно набились, что даже упасть не могут – стоят как столбы! Жуткое, говорит, зрелище!

       – А он что, с ними стоял?– перебил его другой с уродливым шрамом на шее.

       – А ты еще скажи, что он врет.

       – И скажу.

       – Может, еще и я вру?– вспыхнул бородач.

       – Мужики, не завязывайтесь,– унимал их старик с хриплым голосом бывалого пропойцы.– Бывают, что и врут со страха, а сегодня был повод, и я набоялся себе полные штаны!

     Все дружно заржали, и конфликт был исчерпан: подняли кружки за удачу тех, кто сумел выжить да еще что-то с этого поиметь.

       – Вот, сколько живу, не перестаю удивляться,– вновь оживил беседу бородач, эффектно почесывая толстыми, узловатыми пальцами растительность на своем красном лице.– Это же как судьба людями балует. Вот напротив меня Астапчики жили, что свою газету имели и издательство в центре.

       – Это, у которых дом с розовыми балконами?– уточнил старик и, получив утвердительный кивок добавил.– Знаю. Паскуднейший человек.

       – Ой, не скажи. Да, он тот, что из грязи да в князи, но хоть и стал богатым незнамо с чего, с интернетов всяких, а все одно с душой был.

       – Кто, Астапчики?– возмущенно надрывал голос хриплый старец.– Да, падла он последняя!!! Зажрался гад, а деньги на чем сделал? Ворюга! У таких как мы с тобой украл. Все они одинаковы. Мы тут землю носом роем за гроши, а он, тварь разжиревшая, на трех машинах разъезжает – одной ему мало – и дом у него, вишь какой, и категория какая-то поднебесная, и в нашу сторону не глянет, весь чистенький такой, холеный...

       – Ты дерьмо носом роешь, а не землю!– побагровел бородач.– Завидки взяли на чужое добро, свистун ты трухлявый. Да они в сто крат лучше таких раздолбаев как ты, и люди были приличные: и в деле помогут, и посидеть с ними можно было.

       – Ага! Посидеть! Налили ему разок, так он им и задницу готов лизать,– взвился хрипун, призывно зажестикулировав в расчете на остальных собутыльников, мол, вы понимаете, что я имею в виду.– За стакан этим жирюгам продался!

       – Ты что, могильник гнилой, меня шестеркой назвал?– взревел краснолицый, подавшись из-за стола.

       Его бордовая шея вздулась венами, а запачканная пивной пеной борода, казалось, ощетинилась на испуганного старика. Он потянулся к тому огромной волосатой ручищей, сверкая залитыми кровью глазами и примеряясь зашибить одним ударом.

       – Братва!– оживились мужлан со шрамом и четвертый собеседник, который все время молчал и только бросал умные задумчивые взгляды, сбиваемые, порой, громкой икотой.– Это не дело! Кинь, Леха, дурь баловать! Зашибешь старика!

       – Ты чего, Леша?– попытался исправить ошибку болтливый виновник конфликта.– Я не говорил такого. Просто Астапчики эти и мизинца твоего не стоят, будь они прокляты. Дрянь они, а не люди в сравнение с нами. Леша, нет базара. Ты меня знаешь. С чего загорелся то?

       Было жалко смотреть, как испуганно вращал глазами убеленный сединой человек, как испуганно выставлял перед собой руки, стараясь удержать надвигающуюся на него махину. Двое нейтральных дружков неуверенно попытались остановить бородача, когда он с шумом отодвинул стул и навис над противником, но делали это сдержанно и деликатно, чтобы неуправляемый гнев Лехи не задел их:

       – Тише ты! Он и сам скоро скукожится. Брось, Леха, дурить.

       А когда краснолицый верзила замахнулся для удара сжатыми в кулак пальцами, они лихо отскочили, предусмотрительно оставив жертву оскорбления наедине с обидчиком. Удар прозвучал неожиданно громко, и старик вместе с грохочущими обломками стула покатился по полу к ногам остальных завсегдатаев заведения.

       Ирина невольно содрогнулась при этом звуке, а после короткой паузы со всех сторон послышался одобрительный гул, и на какое-то время копошащийся в потугах подняться старик стал предметом общего внимания. Ему посвящались тосты, шутки и подколки. Кто-то не поленился пнуть его ногой, на что остальные отозвались бурным хохотом. Казалось, никто не замечал, что его лицо было залито кровью, что он натужно хрипел и кашлял, но стоило кому-то выкрикнуть: «Да он обделался! Нагадил в штаны», и вся толпа дружно взревела:

       – Во-о-он!

       – Убрать его отсюда, пока он не провонял тут всех!

       – Вот гнида, нажрался! Надо его голову в его же штаны затолкать!

       – А она у него и так там!

       Стены питейного учреждения сотрясли новые раскаты хохота, под которые обвисшего старика несколько веселых добровольцев потащили на улицу, откуда потом еще какое-то время слышались смех и молящее хрипение неудачника.

       – Ну, Леха, у тебя и рука!– восхищенно заметил парень со шрамом на шее, похлопав бородача по плечу.– Здоров ты, брат! Красота просто!

       Тот посопел немного, раздувая ноздри и вращая глазами, изрядно потеряв в настроении:

       – А что же он, гаденыш, на людей напраслину возводил,– словно оправдывался он.– Ну, говорю же, хорошие люди: а вот же нет! Надо ему все своим длинным вонючим языком потрогать.

       – Но ты молодец, Леха,– не унимался его дружок.– Я думал, эту старую калошу кондрашка хватит, но, видно, живучая тварь попалась. У меня случай был... Да что случай! Сегодня...

       – ...Я же дружил с этими Астапчиками,– не обращал на него внимания краснолицый.– Семьями мы дружили, собирались иногда, за город раз выезжали. Нормальные люди, никаких там коней, типа, они при деньгах, а я, типа, так... погулять вышел. Ну, соседи: нормально жили, общались...

       – А я про судьбу говорил...– спохватился он.–  Так что ты думаешь? Ну, вот все у него было! Веришь?! Я же точно знаю. Парень на самом верху был, с такими людьми общался, расскажу – не поверишь! И что?! Посмотри на меня: ну, обычный мужик, как все. И через это попал сегодня в самую давку. Вот поверишь, рядом со мной мертвыми падали, и я слышал, как у них кости ломались, а мне свезло. Просто свезло. Притопал я домой, а моя благоверная мне в крик с порога! Когда самая неразбериха пошла, так легавых как посдувало с улиц, и пошел народ шалить. Жена говорит, человек, может, тридцать на его дом как налетели! Все с палками да с железками. И заборы высокие, и двери каленые, и решетки, и собаки – а не помогло. Все разграбили, все повынесли да побили. Мне моя и говорит, а сама через это плачет, мол, сходи, глянь, может помочь кому успеешь – сама боится. Я и пошел...

       Бородатый сделал большой и продолжительный глоток из своей кружки, а внимательные собутыльники и не шелохнулись. Многие за соседними столиками стали прислушиваться к словам буяна, который одним ударом сшиб старика, а теперь разводил глубокую лирику.

       – Не видал я такого раньше,– продолжал тот, протяжно вздохнув.– Бывают, крадут, бывают, по дури, забьют кого, но там же зверье какое-то отрывалось. Короче, хозяина, самого Астапчика, распяли прямо на потолке: там балки такие из цельного дерева, так его прямо к ним и прибили за руки за ноги. Как входишь в дом, так он и висит на потолке, а под ним лужа кровищи. Уж я сколько дерьма повидал, но увидел, поверишь ли, так меня аж передернуло – жутко, жутко это выглядит. А там еще узко на входе, и чтобы пройти, надо прямо под ним по вот этой его крови ступать...

       – Вот дерьмо,– прокомментировал парень со шрамом.

       – А что делать?! И пошел – у него там и жена, Люба, и дочь-малолетка. Надо ж было и их глянуть. Нашел. На втором этаже. В таком большом зале, где у него, я знаю, много стекляшек и хрусталей всяких было – любил он это дело собирать. Но, что там было, я вам скажу, и словами не передать. Их обеих, и пацанку эту двенадцатилетнюю, сначала снасиловали, а потом, видно, пытали. И пальцы поотрезаны, и глаза повыжжены, и каких-то спиц в них понатыкали.

       – Кто же это такое вытворяет? Может, сектанты какие религиозные? Я про такое слышал,– вставил подошедший из-за другого столика крепыш со своим стулом и уселся рядом.– Там символов всяких на полу кровью нарисовано не было? Ну, там, звезды, круги, иероглифы.

       – Да там, браток, так было все кровью залито да забрызгано, что и рисовать места чистого не осталось, что на полу, что на стенах. Я говорю тебе, сроду не видал такого.

       – Ну, это точно, что пришлые делали. У нас тут таких не будет. Я всю округу знаю,– вмешался парень со шрамом.

       – А вот кукиш, Толян,– краснолицый с силой ударил по столу.– Жена говорит, что иных, из тех, кого видела, признала. И кто?! Свои! Живут через три дома от нас.

       – Вот гады!– взревел подсевший новичок.– И вот так живешь и не знаешь, какая мразь рядом!

       – А я про что?! Ну ладно, на чужое потянуло – украл. Ну ладно, по дури да по пьяни и порешить кого случается, не дай бог, конечно, но ведь зверства такие учинять, это же какую душу иметь надо! Все побили, поломали, пожгли! Что унести, видно, не могли – увечили. А там коллекция одних этих стекляшек, я думаю, столько стоила! Ничего не оставили после себя! Я вот только кресло в память и взял Астапчика – чудом уцелело. Мы с ним такими дружками были – не разлей вода. Он меня, вообще, так любил – души не чаял. А вишь, как вышло с судьбой: я в самое пекло попал – и живой, а он, бедняга, и дома не укрылся. Вот поверишь, вину за собой чую. Будто, был бы я рядом – уберег бы.

       – Да, от судьбы хода нет... А что ты про гада того говорил, что за три дома от тебя живет да на такие пакости горазд?

       – Это тот, кого жена моя признала?– Бородач сплюнул.– Да хмырь какой-то, при больнице раньше работал, а потом ему там пальцы в мастерской отхватило, так он и сидит теперь дома. Протезы он там какие-то делал или что.

       – Так что получается, честного человека среди белого дня душегубы порешили,– стал задыхаться от негодования подсевший,– а мы и сделать ничего не можем? Пока мы тут сидим, он, может, семьи наши убивает.

       Напуганный собственной догадкой, оратор замолк, выкатив влажные, с пеленой хмеля глаза, и красноречиво ими завращал. В заведении повисла пауза, свидетельствовавшая, что рассказ краснолицего бородача объединил разрозненных пьянчуг в единую аудиторию, которая теперь сообща сопела в наступившей тишине, обдумывая новую общую идею.

       – Да что мы сами порядок навести не сможем и отморозков приструнить?

       – К порядку всю эту шваль!

       – Отведи нас к тому убийце!

       Возгласы слышались со всех сторон, и охваченная азартом справедливой мести группа посетителей быстро распалялась, требуя обидчика.

       – Наши жены и дети в опасности!

       – Постойте,– спохватился бородач.– А ежели жена ошиблась? Что, если обозналась?

       – Что же мы дурней за нее? Разберемся, допросим и рассудим, как надо, по справедливости. Невиноватых трогать не станем – мы же не полицейские!

       Раздался гул одобрения, переросший в здоровый гогот, и люд с шумом потянулся к выходу за краснолицым предводителем, выкрикивая на ходу короткие лозунги и воззвания, лишенные смысла, но богатые на звучные сочетания гласных. Опомнившийся хозяин питейного заведения попытался было взять плату за потребленное с отдельных посетителей, торопливо уходящих в «крестовый поход», но, получив несколько ударов в лицо и пинков ногами, угомонился и предпочел отлежаться на заплеванном полу, тихонько постанывая.

       Заведение моментально опустело, и уже с улицы доносился шум спонтанного шествия, несущего справедливое возмездие в массы спящих горожан. Несколько предприимчивых завсегдатаев, правильно оценив ситуацию, торопились воспользоваться подвернувшейся «халявой», задержавшись в опустевшем зале, чтобы прихватить с собой все, что прятал от них за стойкой уже ничему не возражающий хозяин. Когда их внимание переключилось на завопившую официантку с кричащим своей откровенностью декольте, что они оценили практически сразу, Ирина постаралась незаметно выскользнуть на улицу, чтобы укрыться во мраке до того, как ее женские качества будут оценены каким-нибудь из оставшихся джентльменов. Она была уверена, что полученных за вечер впечатлений будет достаточно, и теперь намеревалась без приключений добраться до квартиры, где, как хотелось верить, могла найти покой и защиту.

       О том, что череда событий еще не закончилась, девушка поняла, расслышав за спиной сдержанный шепот и топот нескольких пар ног. Она чуть не вскрикнула от отчаяния – меньше всего ей нужны были неприятности такого рода. Нет, она не боялась мелкой уличной шпаны, снующей в темных подворотнях: в ее сумочке лежал маленький шестизарядный пистолет с газовыми патронами, которым она умела пользоваться. Ирине уже приходилось с его помощью превращать зарвавшихся хамов в хныкающих беспомощных тварей.

       Но сегодня был особенный день, и она как никогда ощущала себя слабой и беззащитной, и уже была напугана увиденным за последние часы достаточно. Так что, оказавшись перед лицом новой опасности, крадущейся по пятам, чисто по-женски начала паниковать. Сердце билось так часто и сильно, что сдавило грудь, отнимая дыхание. Девушка боялась обернуться, боялась увидеть то, что подстерегало ее за спиной, и продолжала ускорять шаги, бормоча что-то невнятное и сосредоточившись на том, чтобы не споткнуться и не упасть.

       Преследователи быстро сокращали расстояние, вынудив раскрыть сумочку, где лежал пистолет. Напряжение достигло критической точки, и Ирина готова была разрыдаться: она подозревала, что лишится чувств, стоит лишь притронуться к оружию или повернуться лицом к угрозе.

       Поглощенная собственным страхом, девушка на какое-то мгновение отвлеклась своими мыслями и налетела со всего хода на выросшую перед ней из темноты огромную фигуру. Она ударилась о возникшего перед ней гиганта всем телом, ощутив под грубой одеждой того камень неестественно твердых мышц. Ей приходилось встречаться с ребятами, которые ухаживали за своим тренированным телом больше, чем иной обжора за собственным желудком, и знала, что красивые формы еще не означали в надутых мышцах хоть какую-нибудь силу. Но то, что она почувствовала при одном прикосновении сейчас, было чем-то настолько мощным, что потрясенная девушка попыталась сразу завладеть источником этой силы, инстинктивно угадывая комфорт и безопасность, которые та сулила.

       – Тебя, здоровячек, мне просто небо послало,– искренне прошептала Ирина, повисая на руке своего вероятного спасителя.– Спасибо ему за это. А теперь проводи меня до дома, и я клянусь, что сделаю все, чтобы ты потом не пожалел об этом.

        «По крайней мере, одного будет легче приструнить, чем толпу»,– коварно рассудила она, вспомнив о пистолете, и улыбнулась. Теперь она взяла себя в руки и поняла, что способна справиться с любой ситуацией. Своего податливого спутника она повела более длинной, но освещенной дорогой, чтобы преследователи могли оценить габариты того, кто мог за нее постоять. Она нарочито громко смеялась и говорила, демонстрируя непринужденность и уверенность, и очень скоро поняла, что кроме ее каблучков и мягких шагов сопровождающего ни один звук не тревожит больше ночной тишины. Впереди уже был виден освещенный подъезд ее дома, и в груди Ирины что-то немыслимо защемило.

       Так вдруг захотелось ворваться домой, в теплую спаленку, и накрыться с головой одеялом, немножко пахнущим сыростью, и ощутить его поначалу леденящее прикосновение, которое вгонит в дрожь. Но после постель согреет, окутает теплом и уютом, будет ласковой и нежной в касаниях. Из-под одеяла можно слушать дождь, завывание ветров и скрипы старого дома – можно смотреть на неприветливый мир, но оставаться в безопасности, вне его досягаемости.

       Девушка посмотрела на парня, чью руку продолжала крепко сжимать, и подумала, что вовсе не хочет делить с ним свое жилище. Она уже собиралась его эффектно отшить, как вдруг сообразила, что за все время пути тот не произнес ни слова, и тяжелая печать любопытства легла на прежние планы и настроение.

       – Меня зовут Ира, и я, наверное, очень тебе благодарна, – начала девушка, заглядывая в лицо спутнику, и осеклась. У нее чуть не вырвалось: «Да ты красив, как бог, подлец», но лишь кокетливо прикусила губку и отметила для себя странное выражение голубых глаз парня. В них было что-то чистое, глубокое и... пустое.

       Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на лице красавца, и ни одним звуком он не ответил на реплику.

       Или горд, или глуп, рассудила девушка, но вслух сказала:

       – Знаешь, приятель, я незнакомых парней домой не вожу, так что, если хочешь ко мне завалиться, хотя бы имя назови.

       Неожиданно незнакомец молча двинулся дальше, увлекая ее к подъезду дома. Ирина послушно шла рядом, не в силах сдержать улыбку:

       – А впрочем, какая разница, как тебя зовут?– тихонько причитала она.– Может быть, ты глухой или немой. День, в конце концов, был необычный, значит, и закончиться должен как-то странно. А называть я тебя могу и Герасимом – главное, чтобы ты не поступил со мной как с той собачкой. С другой стороны, на твоем месте мог оказаться кто угодно, даже те ребята, так что хуже не будет... Или будет?!

                Глава Пятая.

       Советник Титок расположился в одной из огромных палаток для командного состава, оборудованных собственным отоплением, узлом связи и прочими предметами первой необходимости для крупного чиновничества.

       У входа в импровизированный кабинет экспертов встретил выхоленный денщик с повадками длинноногой секретарши. Он церемониально провел обоих посетителей в очень теплый и просторный отдел палатки, заставленный массивной красивой мебелью и устланный глубокими коврами, где и обитал скромный советник. Ольга отметила про себя, как неуместна роскошь такого убранства в этом месте, тем более в камуфляжной палатке.

       Титок устроился в одном из широких кресел черной кожи, расстегнув по-домашнему пиджак, откуда выглядывала округлость дряблого живота свидетельством высокой должности его обладателя. Старик в знак приветствия поморщил хранящее следы бессонницы лицо и кивнул на два других кресла поменьше, приглашая сесть.

       Отсутствие широкого стола между приглашенными и советником было призвано сформировать доверительную атмосферу, располагающую к конфиденциальной, но непринужденной беседе:

       – Кофе хотите?

       При этих словах вновь появился денщик, изучающе обвел взглядом гостей и, не дожидаясь ответа, исчез, утвердительно кивнув головой на прощание.

       – Какого черта вы сразу по прибытии не пришли ко мне?– раздраженно начал Титок.– Почему я сам вынужден разыскивать вас по всему периметру, а вы тратите время на какую-то чепуху?

       – В городе начались беспорядки, и мы решили...– попробовал оправдаться Серый, но советник бесцеремонно перебил его, сорвавшись на крик:

       – Я буду решать, что вам делать! Понятно?! Вы решили... Вы отвлеклись от задачи и потеряли время. Пропустили массу событий, хотя я обращал внимание на деликатность и важность поручения.

       Денщик внес дымящиеся чашки с кофе, и на какое-то время воцарилась тишина. Кофе был очень хорошим, и старик, не скрывая, наслаждался им.

       – Надеюсь, вы не голодны и успели хоть немного отдохнуть, потому что я уже несколько часов держу для вас вертолет, а с нашим дефицитом ресурсов это непростительная роскошь.

       – Мы готовы все наверстать,– заверил полицейский.

       – Хорошо,– буркнул Титок и отставил пустую чашку.– Начнем с Вас, Валера. Призовите все свое мужество и самообладание, так как у меня есть печальные новости о Вашей семье.

       Была выдержана небольшая пауза, во время которой Серый не дышал.

       – Ваша сестра, ее муж и оба ребенка погибли,– закончил советник, пристально глядя на полицейского.– Не буду скрывать, в этом есть и часть нашей вины. Незадолго до беспорядков центральный компьютер Департамента был взломан, и мы не сразу определили, что преступников интересовала информация по вашим личным делам. Когда отряд легионеров прибыл по адресу, они были уже мертвы, хотя преступники находились еще в доме. Был бой, и мы потеряли девять человек. Удалось уничтожить двух преступников, одного захватили, остальные скрылись.

       Серый тяжело вздохнул, потупив взгляд в пол и низким голосом спросил:

       – Где тот, кого захватили?

       Советник поерзал в своем кресле: он несколько раз порывался продолжить свою речь, но лишь шумно вздыхал, вглядываясь в понурого эксперта:

       – Прежде! Прежде, чем я отвечу на Ваш законный вопрос, позвольте мне закончить. Как Вы понимаете, по существующим правилам я должен был бы отстранить Вас от дела. Я Вам искренне соболезную, но даже в этих обстоятельствах, не имею возможности поставить под угрозу выполнение миссии. Это настолько важно, что я даже не стану рассматривать возможность Вашей замены. Да и не кем. Вы понимаете меня? Хочу, чтобы Вы нашли в себе терпение выслушать и понять, почему эта работа важнее наших личных трагедий.

       Полицейский едва сдерживался, и старик торопился изложить суть до возможного эмоционального срыва Серого, тщательно подбирая нужные слова.

       – При нашей первой встрече, по решению совета, вам была дана не вся информация. В частности, мы умолчали о непроверенной на тот момент информации о некоем прототипе нового мутанта, который якобы вышел из-под контроля и, неуправляемый, бежал от своих… создателей. Я уже упоминал, что, по нашим оценкам, головное научно-исследовательское учреждение по подпольному проектированию и производству мутантов находится на территории нашего государства. Предположительно, оно располагается в чернобыльской зоне, которая, как Вам известно, по-прежнему необитаема, но уже не столь пристально охраняется. Скорее всего, наши высшие военные чины имеют отношение к подпольной базе.

       Он сделал короткую паузу, оценивая реакцию на последние слова, и продолжил:

       – Одним словом, злополучный прототип находится в Минске, и, скорее всего, это тот самый маньяк, которого вы разыскиваете. Он обладает какими-то уникальными свойствами, настолько важными, что уже поступили требования от других государств о предоставлении допуска их специалистов к расследованию. Наводнили город своей агентурой, рыскающей в поисках беглого мутанта. Не исключено, что беспорядки были спровоцированы ими, чтобы создать условия для своей охоты. Аналогичные охотники были направлены в Минск и с той самой базы во главе с создателем прототипа, неким Змеем, под началом которого находились десятка два боевых мутантов. Именно эта группа виновна в гибели Ваших близких, эксперт. Именно Змея, единственного человека среди них, нам удалось захватить живым. Это ответ на Ваш вопрос. В настоящее время он находится в реанимации временного госпиталя на территории первого аэропорта, который контролируют регулярные армейские части. В момент пленения подчиненные ему мутанты пытались убить ученого и нанесли ему тяжелые ранения. Врачи полагают, что до утра он не доживет, тем более в условиях временного госпиталя. К нему вас и доставит вертолет.

       Советник откинулся в кресле, демонстрируя тем самым полную завершенность речи, и закурил ароматную сигару, ожидая вопросов.

       – Что рассказал Змей о прототипе?– поинтересовалась Ольга, давая Серому собраться с мыслями и успокоиться.

       – Его не допрашивали,– резко заявил Титок, затянувшись клубами дыма.– Аэропорт контролируется регулярной армией, которая, не исключено, причастна к организации сети лабораторий. Мы не можем им доверять. О том, кто он на самом деле, знает только лейтенант легионеров, доставивший Змея в тот госпиталь и четыре офицера моей личной охраны, которые все это время находятся у его больничной койки, исключая любые контакты с кем бы то ни било. Я, действительно, в отчаянии и не знаю, кому можно доверять. Предполагается, что в сговоре участвуют военные нескольких развитых государств – скорее всего это их совместный проект. А если в деле замешана военная разведка, да еще несколько, нельзя полагаться даже на родного отца. Вы оба – случайные люди, пришли ниоткуда. Никто не мог учесть вас в своих планах, никто не мог вас прогнозировать и завербовать. Вы «чистые» и достаточно хорошо подготовлены. Но теперь о вас, похоже, известно всем, и вы такой же предмет охоты, как и сам прототип. Скажу откровенно, у вас мало шансов уцелеть, если вы быстро не найдете мне этого чертового мутанта! Я должен знать, что в нем особенного, и зачем он так всем нужен!

       – Ну, ты и мразь,– неожиданно высказался Серый, чем напугал Ольгу, но ничуть не смутил советника.

       – По хорошему, мне наплевать, что Вы обо мне думаете, господин Серый. Я много старше Вас и куда больше повидал. Ваши личные трагедии меркнут перед лицом хаоса, который царится в городе, а гибель Ваших родных лишь несколько имен в списке из сотен тысяч погибших горожан. Я тоже потерял сегодня близких… Вертолет, который направлялся, чтобы эвакуировать моего племянника, был перенаправлен Вам на помощь по моему распоряжению, потому что он был ближе всего. А моему племяннику он уже не успел помочь. И, если Вы остро переживаете смерть своих близких, то моя ответственность за каждую загубленную сегодня жизнь. Вам даже не представить, каково это, нести такой грузом. Каждый раз, когда в кабинет кто-то входит, я жду палача, съедая завтрак, готов быть отравленным – еще никто не умер на моем посту своей смертью. И каждый раз, когда засыпаю, вижу очень много лиц – вам этого не понять. И судить меня тоже не вам. Все, что требуется от вас – будьте рассудительны. Да, очень рискованная задача, но, если это избавит мир от опасности, которую представляет прототип, я готов пожертвовать вашими жизнями. А моя, уж поверьте, давно дорогого не стоит. Учитывая, каких врагов я нажил, пытаясь все это исправить, думаю, вам придется завершать свою миссию без моей поддержки.

       Советник поднялся и пересел за шикарный массивный стол – начиналась официальная часть. Он извлек откуда-то из ящика две внушительные коробки и предложил их полицейским.

       – В каждой по десять мобильных телефонов и разные игрушки от КОБ. После первого же использования телефона избавляйтесь от него. Со мной связываться не реже одного раза в сутки. После допроса Змея покинете периметр аэропорта и укроетесь в городе самостоятельно. Там безопаснее для вас. В периметр не возвращайтесь! Если что-то будет надо – звоните, и я организую вертолетом посылку в любую часть города. Хочу предостеречь: вся ваша жизнь до мельчайших подробностей известна охотникам. По моим сведениям, их около двух сотен, плюс двадцать мутантов с подпольной базы. Будьте предельно осторожны. Запомните: вы ищите прототип, чтобы уничтожить его и избавить людей от неизвестной угрозы. Всем остальным он нужен живым.

       Советник Титок на какое-то время замолчал, напряженно вслушиваясь в голоса, которые доносились снаружи, а потом продолжил, понизив голос:

       – А теперь главный вопрос. Вы столкнулись с этим прототипом нос к носу. Расскажите, что это. Меня не интересуют обстоятельства инцидента при попытке его задержания. Все это я знаю в подробностях. Кого вы видели?

       Он терпеливо выждал не меньше минуты, пока эксперты растерянно переглядывались, после чего резко обратился к Ольге:

       – Скажите мне, это был полиформ?

       – Что еще за полиформ?– Серый вопросительно посмотрел на женщину.– Это был здоровенный громила, которому наши пули никакого вреда не причиняли…

       Ольга, выглядевшая растерянной, встретилась с ним взглядом и заговорила с явной неохотой, прерываясь на продолжительные паузы.

       – «Полиформ» это сленг… Название организма, относящегося к высшей форме жизни, способного к изменению своей структуры… Проще говоря, оборотень, способный принимать разные формы и осознанно адаптироваться к различным условиям внешней среды… Появление нейросетей и квантовых компьютеров дало мощный толчок для развития научных исследований. Расчетами и моделированием стало возможным за считаные часы получить результаты, на которые обычными методами и экспериментами потребовались бы годы. Для микробиологии и биохимии это было похоже на сорвавшуюся плотину… Открытия и прорывы в научной среде не успевали регистрировать. Тогда и появились новые научные дисциплины… биоконструирование, биопрограммирование, би…   

       – Спасибо, что поделились этой познавательной информацией, но я задал конкретный вопрос,– жестко перебил ее советник.

       Женщина одновременно с вызовом и пренебрежением посмотрела на него и невозмутимо продолжила, повернувшись к Серому:

       – Стало возможным целенаправленно изменять обмен веществ клеток, молекулярную структуру белка, можно было вносить любые изменения в ДНК… Чтобы изменить жизненную форму достаточно было просто скопировать конкретные свойства одного организма и перенести их в другой… Ограничения исчезли. Эволюции требуются тысячелетия и сотни поколений, чтобы для конкретного вида перебрать все варианты и исправить ошибки, прежде чем добиться устойчивых изменений. Мы получали жизнеспособные особи за считаные месяцы… Инвестиции и гранты хлынули нескончаемой рекой… Они финансировали все подряд и просто утопили эти проекты в деньгах и ресурсах… Наибольшую активность проявляли военные… Они вкладывались в любые фундаментальные исследования и самые безумные идеи. Большего всего их интересовали, понятное дело, совершенные солдаты. Они просто бредили этими полиформами, чтобы те могли спать голышом на снегу, выживать под водой, прыгать дальше всех, летать с птицами и плеваться рядом… Кто-то им продал идею, что такую высшую форму можно сконструировать…   

       Ольга на какое-то время замолчала, всматриваясь в советника, но тот недовольно постукивал костяшками пальцев по столу и молча ждал.

       – Восемь лет назад, на Парижской конференции доктор Патрик Жуль выступил с разоблачительным докладом,– продолжила она задумчиво.– Абсолютно исчерпывающе с подробнейшим обоснованием он доказал невозможность существования такой формы жизни. Им были сформулированы шесть неоспоримых аргументов, хотя хватило бы и одного, которые потом даже стали идиомой «Шесть гвоздей Жуля». Для его доклада я построила несколько молекулярных моделей, на которые он сослался в своей Монографии. С точки зрения науки, существование полиформа невозможно! Единственная похожая трансформация, известная природе, это метаморфоза… от гусеницы к бабочке… Не буду долго пояснять как эти процессы происходят у насекомых, растений или беспозвоночных… Для человека это невозможно…. Я не знаю, советник, что я видела вчера… 

       Она шумно вздохнула, словно собиралась с силами и уверенно заявила:

       – Но это был полиформ! Бесспорно… Я видела трансформацию костных структур, суставов… и это происходило в реальном масштабе времени, в течение секунд. Это абсолютно невозможно объяснить.

       Титок с силой ударил ладонью по столу и вытянул указательный палец в сторону Ольги:

       – Вот! Вот, что происходит! Вот почему наш город стирают в пыль! Теперь вы знаете. Так остановите это! А сейчас убирайтесь, и достаньте из этого Змея все, что сможете. Возможно… больше не свидимся.

       Старый советник отвернул кресло на пол оборота и включил на мониторе канал новостей. Полицейские молча встали и вышли из палаточного кабинета. Офицер, приведший их сюда, теперь торопливо повел к вертолетной площадке через окутанный осенней ночью лагерь в центр периметра.

       Лагерь представлял собой жалкое зрелище.

                * * * * *

       Ночь не принесла в город ни тишины, ни покоя.

       Пьянящее чувство свободы или, скорее, безнаказанности заставляло горожан искать воплощения своим потребностям, столь долго сдерживаемым общественным порядком, который, наконец, рухнул. Вседозволенностью каждый распоряжался на свое усмотрение. Так как грабежи и мародерство уничтожили материальные ценности еще в первые часы беспорядков, а остатки продовольствия пока не грозили голодом, на улицу высыпали многочисленные философы и безумцы, трактователи сущего и спасители духовного. Они устраивали представления у пепелищ и разжигали ритуальные костры, являя миру свои откровения. Они кощунствовали и вульгарно интерпретации религиозные каноны.

       Старый мир и старые философы агонизировали и умирали вместе с прежним режимом, а город требовал новых богов. И из небытия рождалась обновленная мораль. У нее были свои пророки и апостолы, были свои иуды и мученики. Кто-то еще не успел понять, куда скатывается мир, а кто-то уже жил по законам нового мироздания и ощущал восторг, стоя у истока и предвкушая долгий и полный приключений путь познания.

       Это было все равно что очутиться на другой планете или в ином измерении, наполненном таинством легенд, диковинными пейзажами и разнообразием мистических существ и героев.

       У одного из подобных шабашей, на котором неистовствовала толпа разгоряченных почитателей самозабвенного поводыря, вещавшего заблудшей пастве свою мудрость, стоял массивный грузовик. Он был похож на броневик военных, но оформлен был более талантливым дизайнером. Машина тоже несла на себе следы Великого переходного периода: пробитые скаты, обгоревшая краска и смятая кабина, наполовину присыпанная обломками здания, угол которого стал последней парковкой для автомобиля.

       Тонированные стекла покосившегося грузовика отражали отблески костра, чей неровный свет плясал на лицах обращенных и на скромном алтаре перед разглагольствующим духовным лидером. Зеркальная поверхность стекол скрывала внутри грузовика странного молчаливого наблюдателя, цинично осматривающего ритуальный хоровод из своего укрытия.

       – Если бы могли, эти недотепы станцевали бы на собственных костях с такой же радостью,– тихо прошептал Таран, и его лицо исказило подобие улыбки, больше отражающей жестокость своего хозяина, нежели проявление радости.

       Грузовик был безнадежно поврежден, а неподвижный он не мог служить даже убежищем. Эту проблему еще предстояло решить.

       Двое членов группы были уничтожены, еще трое сильно повреждены, но самой большой неудачей была потеря человека-выскочки, Змея.

        «Причем, живого»,– прошептал Таран и с такой силой сжал кулак, что хрустнули его прочные суставы.

       Он лишился грузовика, без которого возникнут не только проблемы с передвижением, потому что его команда даже внешне сильно выделялись среди людей. Он потерял прибор, с помощью которого можно было запеленговать прототип, и упустил козла отпущения, на которого можно было свалить почти неизбежный провал. Вероятность успешного завершения задания на текущий момент составляла по грубой прикидке тринадцать с половиной процентов.

       Таран поморщился и отвернулся от окна. В фургоне находилось восемь боеспособных единиц, три поврежденные и труп пленника. Энергетические запасы всех находились ниже нормы после последней стычки, а продовольствие было на исходе – восемь дневных порций, которых одному хватит на неделю, а делить между всеми было бы нерационально. И он приказал работоспособным единицам принять в пищу тела трех поврежденных, что позволит продлить их функционирование еще на какой-то срок. Использовать для пищи тело мертвого человека было рискованно – в нем могли содержаться генетические болезни или вирусы, незнакомые их иммунной системе. Тела же химер полны протеина и имеют высокую калорийную ценность.

       Таран решил еще раз вспомнить допрос пленника и проанализировать полученную информацию. К сожалению, специальными медикаментами их группа не располагала. Дознание пришлось проводить с применением особенностей нервной системы человека, подвергая ее болевому воздействию – способ трудоемкий, неэффективный, с большой долей погрешности. Человек умер во время очередного болевого шока, оставив многие вопросы без ответов, да и последние его показания могли быть следствием уже нестабильной работы мозга.

       Итак, существует группа специально обученных людей, которые прибыли в город или были привлечены из числа горожан, чтобы обнаружить и захватить прототип. Источником этой инициативы стал военный центр другого государства. По утверждению пленника, в городе действуют несколько подобных групп, настроенных агрессивно по отношению друг к другу и преследующих одну цель. Степень их подготовки, количество, возможный план действий и методики остались неизвестными.

       Таран поморщился: при всех недостатках Змея, у него было неоспоримое преимущество – он был человеком и мог мыслить иррационально, как раз чего сейчас и не хватало. Сколько раз люди на его глазах в теоретически неразрешимой ситуации принимали совершенно абсурдные решения, которые неким необъяснимым образом разрешали проблему.

       Вот и теперь, он не видел выхода из сложившейся ситуации, хотя предполагал, что при наличии в команде человека, решение могло быть найдено. Оставалось два пути: вернуть Змея или использовать двух людей, полицейских, также разыскивающих прототип. Последний вариант был предпочтительным, так как был проще: Змей был ранен, если не мертв, и в любом случае должен находиться под серьезной охраной. Полицейские же вероятнее всего ведут розыскные работы в городе без дополнительной охраны. В случае их обнаружения, за ними можно установить скрытое наблюдение до момента захвата прототипа либо произвести допрос.

       Таран прекратил дальнейшие раздумья, удовлетворившись результатом. Активная работа мозга потребляла много энергии. По меньшей мере он знал десять способов найти полицейских в городе и теперь мог не торопясь воплотить в жизнь собственный план.

       Он посмотрел на свою команду, которая старательно поглощала плоть раненых химер, обгладывая их тела до костей. На завершение процесса им требовалось не менее часа, и предводитель мутантов отвернулся к окну, чтобы следить за снующими у костра людьми.

       Взявшись за руки и раскачиваясь из стороны в сторону, горожане пели какую-то старую песню. Их новоизбранный жрец продолжал завывать у своего алтаря, до хрипоты призывая паству, но люди потеряли к нему интерес.

       Они просто горланили что-то лирическое и пялились в черное небо, где не было звезд.

       – Люди,– фыркнул Таран.– Они опять утратили веру.

                * * * * *

       Аэропорт «Минск-1» уже давно не был аэропортом. Расположенный в центре города он оказался слишком мал, чтобы его дальше развивать, но занимал слишком обширную площадь, чтобы его оставили в покое. В итоге «Минск-1» закрыли, а высвободившуюся территорию растащили под застройку вороватыми инвесторами. Но отсутствие необходимых городских коммуникаций на гигантском пустыре, которые неневозможно было подвести через обступивший со всех сторон мегаполис, превратили амбициозные проекты в проблемные долгострои, разбавленные нелепыми жилыми застройками. Бывший аэропорт так и остался проблемным районом города с остатками старой инфраструктуры, плохо освоенными пустырями и стройками, переходившими из рук в руки.

      Военные, которым когда-то досталась часть плохо освоенной территории, до начала беспорядков имели там незначительное присутствие только на охраняемых старых объектах. Но это позволило им за считаные часы возродить призрак аэропорта, способный принимать военно-транспортные самолеты, и развернули плацдарм для вылазок в город.

       Солдаты и техника постоянно прибывали, создавая впечатление суеты и столпотворения. Время от времени очередное соединение покидало аэропорт, чтобы занять какой-то гражданский объект и создать там новый периметр. По такому сценарию всего за день были взяты под контроль узлы связи, крупнейшие склады, несколько правительственных учреждений.

       Серый грустно улыбался, глядя, как тяжелые танки и закованные в броню пехотинцы уходили колоннами в город. Ощетинившись против него оружием, военные забрасывали световыми ракетами окрестности, словно продвигались по диким джунглям, а не по собственной столице.

       Вертолет долго кружил над бесформенным ангаром с плоской крышей, где расположился временный госпиталь, давая возможность в подробностях оценить профессиональные действия удаляющейся колонны.

       – Когда вы планируете окончательно отбить город?– поинтересовался полицейский у встречающего их офицера, но тот не понял или не захотел замечать иронии вопроса, обреченно махнув рукой.

       – Все идет не так гладко,– пожаловался он.– Две наши группы попали в серьезную переделку, но… что совершенно непонятно… еще одна переметнулась к врагу!

       – К какому врагу?– изумился эксперт.

       – Ясно к какому! К бунтарям.

       – К бунтарям?!– округлил глаза Серый, но, увидев недоверчивый взгляд офицера, осекся.

       Когда они углубились в коридоры здания, он нагнулся к Ольге и прошептал:

       – Ты видела эту военную паранойю? Если их не остановить, они за неделю перестреляют всех жителей.

       В ответ женщина только пожала плечами.

       В нос ударил сильный запах медикаментов, и полицейские оказались среди выставленных рядами коек и снующего вокруг персонала. Особенно неприятным был слащавый запах крови с привкусом жженой плоти. Как и в любом временном медицинском учреждении, здесь невозможно было ориентироваться, тем более что их провожатый незаметно ускользнул, предоставив самим разбираться с проблемами. Экспертам пришлось долго бродить среди стонущих тел, прежде чем обнаружили нужную дверь, а точнее, пока один из охранников советника не нашел их и не привел на место:

       – Времени мало,– торопил он.– Врачи дают ему пару часов от силы, а военные уже что-то пронюхали – дважды пытались перевести его в крыло для офицеров. У меня на счет него приказ, и военным живым он не достанется. Торопитесь.

       Серый хотел было что-то уточнить, но охранник, пропустив полицейских в небольшую комнату, тут же запер дверь и остался снаружи.

       В центре комнаты весь обмотанный капельницами лежал хрупкий, болезненного вида человек. Он мог бы сойти за мертвеца, если бы не живые блестящие глаза.

       – Наконец-то,– выдохнул он, неуверенно улыбнувшись.– Думал, не дождусь.

       – Счастлив нас видеть?– процедил сквозь зубы эксперт.

       – Не поверите, но да!

       – Гранкович?– удивленно подняла брови Ольга, и лежащий на больничной койке преступник просто засветился широкозубой улыбкой.

       – Вы меня помните, Ольга,– прохрипел он.– Вы, действительно, меня помните.

       – До Моратория я успела немного попреподавать. Вела несколько специальных дисциплин в университете,– ответила на вопросительный взгляд полицейского женщина.– Это было обязательным условием. Гранкович был моим студентом, причем не самым выдающимся.

       – Ой ли?– вмешался Змей.– Может, мои идеи тогда не были восприняты и поняты, но что скажете теперь?

       – Какие идеи? И что теперь?

       – Подождите секунду,– повысил голос Серый.– Вижу, вам есть что вспомнить, но на это времени нет. Наш пациент умирает, а у меня к нему вопросы. Ведь ты в курсе, что умираешь, что у тебя осталось всего несколько часов?

       Он склонился над койкой, стараясь заглянуть в глаза преступника, но тот спокойно выдержал взгляд.

       – Валера,– женщина попыталась мягко сдержать эксперта.– Нам лучше поговорить о деле.

       – О нет, я понимаю все, что происходит, в отличие от вас,– поторопился утешить собеседников взбодрившийся Змей.– У меня одна пуля сидит в затылке, гарантируя кровоизлияние в мозг, а другая в шейных позвонках. Кроме того, что я лишен возможности ощущать свое тело, любое воздействие, даже прикосновение, может привести к смещению одной из пуль, и это меня убьет. Поэтому мне ввели в кровь помимо целого коктейля препаратов дозу полиурбикиловой кислоты. Она исключает болевые ощущения и стимулирует работу мозга, удерживая в сознании, но быстро кристаллизуется в крови, утолщая стенки сосудов и создавая тромбы. Это такой допинг для мертвеца. Следующая инъекция через час будет последней. Так что не надо рассказывать мне о смерти. Я хочу поговорить о жизни. О новой жизни...

       – Ты будешь говорить то, о чем я спрошу,– взорвался Серый.

       – Прекрати,– оборвала его Ольга.– Хватит того, что он хочет говорить и что-то пытается рассказать. Давай выслушаем.

       Женщина села на стул у койки умирающего и взглядом потребовала того же от напарника.

       – Какая Вы мудрая женщина! Какая умница,– расплылся Змей.– Хочу, чтобы Вы знали – я всегда, всегда Вас уважал и почитал как великого ученого. Поэтому для меня важно донести суть открытия, своего творения именно до Вас… Практически сразу после подписания Меморандума, когда меня выбросили на улицу, подвернулась интересная работа в одной из коммерческих лабораторий. Работали там исключительно бывшие биоконструкторы, генетики и многие профильные специалисты. Заказы выглядели безобидными, хотя и граничили с применением запрещенных технологий. Однажды пришла хорошая работа, которую отдали на конкурс шести проектным командам. Победа в нем – серьезные деньги и перспективы. Проблему можно было решить традиционно, с большими ресурсными издержками и высокой себестоимостью, а можно было красиво и изящно подправить пару генов.

       Гранкович, задохнулся сухим кашлем, но старательно подавил его, торопясь продолжить рассказ:

       –  Мы рискнули, и нас тут же накрыла служба безопасности этой конторы. За нарушение Меморандума грозил реальный срок. В ужасе и неведении нас продержали неделю, прежде чем предложили выбор – работать дальше в засекреченной лаборатории под патронажем правительства или сесть в тюрьму. Сами понимаете, между чем и чем стоял выбор. Не буду лукавить, я с радостью принял предложение. Через несколько дней в той коммерческой структуре, произошла какая-то авария, и «погибли» все, включая меня и еще двенадцать человек, которые согласились, и которых мне потом довелось встретить на новом месте. Так нам устроили пышные похороны и перевезли на центральную базу где-то в чернобыльской зоне со множеством лабораторий.

       – Можешь показать, где это, назвать фирму, людей, с которыми входил в контакт?– вмешался Серый.

       – Вы поймете, что все это не имеет значения, когда я закончу, а относительно базы – ее найти не сложно. Она запитана от собственного ядерного реактора холодного синтеза. Вещь редкая, чтобы долго искать. База занимает огромную территорию с собственным аэродромом, на который в день садится до пяти самолетов. Там регулярное авиационное сообщение. Каждую неделю прилетали делегации, даже иностранные. Такое сложно найти? Думаю, из космоса невооруженным глазом видно.

       – Ты можешь это доказать?

       – Кому и зачем? Это не главное, а теперь уже никакого значения не имеет.

       – Продолжай,– напомнила Змею Ольга.– Какое отношение ты имеешь к беглому прототипу?

       – Прототип!– присвистнул рассказчик.– Это было не сразу… Мне долго пришлось выслуживаться и терпеть бездарей в руководстве. Заказы были исключительно военные – преимущественно разрабатывались и создавались образцы на базе модификации человеческой ДНК… бойцы, шпионы, всякие уродцы. Их называли химерами. Одному богу известно, что там плодили! Еще выполнялись заказы по клонированию. Изготавливались «дубликаты» политических деятелей с генетическими корректировками. Я лично в этом участвовал. По началу это, я вам скажу, была тонкая работа! Стоило какому-нибудь незадачливому политику сдать где-нибудь кровь, и мы за недели выращивали клона, которого потом брали в обработку другие спецы, чтобы он уже думал и вел себя «правильно», как и требовал заказчик. Подмену тоже осуществляли своими силами с помощью химер – красиво, чисто, тихо. Последние годы это работало уже как конвейер.

       Змей сощурил глаза и с вызовом покосился на полицейского:

       – Уверен, вам интересно, кого успели заменить, но, опять же, это уже не имеет значения. Добившись более-менее видного положения, я стал пробивать собственный проект. Классическое биоконструирование ведется на базе существующего материала – человеческие или животные клетки, ограниченное количество аминокислот и набор стандартных химических реакций. Не спорю, и здесь есть, куда копать, но Вы сами, Ольга, на лекциях неоднократно отмечали скудность исходного материала, на котором основана углеродная жизнь. Фактически, мы всегда ограничены атомами углерода, водорода и кислорода. Я же вынашивал идеи создания клетки на основе других базовых элементов: другие молекулы, другие реакции, другой обмен веществ. А это возможность оперировать другими свойствами, другими скоростями реакций, другими объемами и значениями энергии клетки.

       Увидев снисходительную улыбку на лице женщины, Змей побагровел:

       – Вы напрасно не верите! Многие тогда смеялись, а я своего добился! Никто не знает, чего это стоило. Мне доверились только раз, нехотя – так, на всякий случай. А я сразу же получил результат. Да, где-то мне повезло, но идея была правильной! И удача приходит к тому, кто идет за ней. Я не раскрою суть своего открытия, и унесу его в могилу! Но вам хочу сказать, что разрушил этот чертов мир и обрек человечество на вымирание! Это мой подарок вселенной…

       Увидев, что на такой мажорной ноте преступник собрался завершить повествование, Ольга насторожилась:

       – Хочешь сказать, что нашел новые последовательности реакций, и у твоего прототипа они уже встроены в обмен веществ?– подталкивала она безумного ученого.

       – Конечно!– загорелся тот.– И да… И нет. Это было сочетанием удачи, случайности и моих открытий. На это могли уйти годы, несколько человеческих жизней, а у меня это получилось с первого раза, словно эта дверь ждала, когда в нее постучат, и открылась настежь, только я протянул к ней руку… Проект «Черная кровь». Я отказался от главного постулата природы! Любая клетка существует только с единственной целью – выживать и размножаться… а я создал клетку, которая живет другой парадигмой: накапливать и обрабатывать информацию. И я дал ей способность изменяться с учетом полученной информации.

       Гранкович сделал паузу, всматриваясь в непроницаемое лицо Ольги. Он хмурился, не понимая, как его слова подействовали, но женщина осознанно не давала внешней реакции.

       – ДНК идеальное молекулярное хранилище данных,– нетерпеливо продолжил он.– Но клетка его использует только для воспроизводства, чтобы делиться и размножаться. Все процессы клетки подчинены единственному назначению. И я исключил это. Первое чего я добился, я сделал клетку бесплодной, не способной к делению…

       Змей неприятно захихикал, закатив глаза:

       – Вы не представляете, насколько дремучие люди, и насколько они не понимают, что такое жизнь. Я собрал в своей команде не только математиков, физиков, биологов – я привлек инженеров, конструкторов, технологов, людей, которые строят машины, заводы, сооружения, механизмы. Они были в шоке, когда я им раскрыл, что внутри живой клетки, нет ничего живого! Я часами объяснял им устройство и назначение клеточных органелл, я показывал, как работает рибосома, как моторные белки, кинезины, перетаскивают грузы внутри клетки по магистралям микротрубочек… Вы бы видели их глаза! Они сразу задали вопрос, который вызывает у микробиологов испанский стыд… А как возникла клетка? Из чего же она эволюционировала? А никак! У клетки нет предков и не может быть! Она может существовать и функционировать, как и любое устройство, только в собранном виде! Когда они вникли и поняли, что клетка – это механизм, состоящий из отдельных деталей и устройств, мы не просто продвинулись, мы сорвались с места галопом.

       – Что он несет?– Серый с недоверием посмотрел на женщину, но та еле заметно покачала головой, требуя, чтобы он не прерывал Гранковича.

       – Мы начали с архитектуры,– продолжал тот, увлеченный своим рассказом.– Мы спроектировали новую клетку с нуля, и придумали более ста новых органелл с четко обозначенными функциями, но подчиненными другой цели: не размножаться, а собирать и накапливать информацию, обрабатывать ее, а главное, изменяться с учетом полученной информации. Потом уже физики, химики начали работать над конструкциями новых органелл. Мы разобрали все Ваши работы, Ольга, все ваши молекулярные модели. Удивительно, как близко Вы подходили к фундаментальным открытиям, но отворачивались и возвращались в колею, которую вам навязала природа… А ведь я помню Вашу первую лекцию, когда Вы сказали, что проблема современной науки в узкой специализации ученых. Это как в истории про трех слепых мудрецов, которые озадачились тем, как выглядит слон. Один потрогал за хобот и сказал, что слон похож на змею. Второй потрогал за ухо, и сказал, что слон похож на лист лопуха. А третий обнял его за ногу, и сказал, что слон как дерево… Я собрал их всех, заставил прозреть и увидеть всю картину целиком, увидеть, что собой представляет «живая» клетка, и что можно из нее сделать…

       – Как?– Ольга выпрямила спину и склонилась к Гранковичу, который заговорил тише, и начал заметно угасать, прикрывая глаза.– Как вы смогли собрать опытный образец? Я же не школьница, чтобы в это поверить. Любая молекулярная модель может рассчитать одну или сочетание нескольких последовательностей. А в простейших клетках, их сотни миллионов. Рассчитать и спроектировать молекулярную модель всей клетки технически невозможно…

       – Конечно!– взбодрился Змей и расплылся в улыбке.– Чтобы спроектировать и рассчитать только одну новую органеллу требовались невероятные вычислительные мощности, а чтобы ее создать доступными технологиями биопрограммирования потребовались бы тысячи экспериментов. А в нашей архитектуре было более ста новых молекулярных устройств, которые еще надо было собрать в один механизм… Вы знаете, как устроен обычный микропроцессов? А знаете, чем он отличается по архитектуре от квантового компьютера?

       Он с торжеством посмотрел на Ольгу и неприятно захихикал:

       – Я тоже не знаю… Но в моей команде были те, кто это знал. Удивительно, но микропроцессор оперирует двоичной системой исчисления: нули и единицы. У квантового компьютера есть третье исчисление – квантовое – или ноль, или единица… Это как в эксперименте с котом Шредингера, пока коробку не откроешь, не узнаешь, жив кот или нет, ноль там или единица. Поэтому квантовый компьютер не лучше обычного, но есть определенный набор математических операций, на который обычному компьютеру потребуются годы, чтобы перебрать все варианты, а квантовый компьютер решает такую задачу за минуты, потому что обсчитывает не все, а ровненько идет по оптимальному решению…

       – Это к чему?– засомневалась женщина.

       – Я даже не представляю всех открытий и технологических прорывов, которые были сделаны при создании Черной крови. Когда мы уперлись в то, что на реализацию нашей концепции нужны какие-то невероятные вычислительные мощности, мы не опустили руки, мол, это невозможно, и пора сворачиваться, а пошли искать решение. И оно нашлось. В нашем комплексе был действующий ядерный реактор холодного синтеза. Но он, как и весь комплекс, появился там для обеспечения другого амбициозного проекта. Еще до того, как нейросети заполонили интернет и стали доступными каждому школьнику, огромные ресурсы вкладывались в исследования искусственного интеллекта. Никто тогда не знал, что это, и как он должен работать. На этой базе, лет двадцать назад начали создавать огромный аппаратно-программный комплекс с новой архитектурой для создания искусственного интеллекта. Там были собраны самые передовые образцы железа, включая квантовые компьютеры и черт знает, что еще. Но проект так и не завершили. Успели создать операционку и какие-то низкоуровневые сервисы, что-то типа ядра. На этом их команда завязла, проект начал раздражать военных, а когда выстрелили нейросети, его так и закрыли…

       В комнату беззвучно вошел один из охранников Титка и постучал пальцами по часам на руке. Ольга кивнула ему и повернулась к Змею:

       – Так как вы сделали расчеты для этого прототипа?

       – Мы запустили недоделанный искусственный интеллект этого комплекса,– Гронкович смотрел куда-то сквозь женщину, улыбаясь своим мыслям.– Несколько этажей железа, стойки с серверами просто простаивали выключенными. А энергии от реактора хватало и на них, и на то, чтобы еще пару городов запитать. Мы без труда получили доступ к этому барахлу, тем более что оно не работало. Мои инженеры и компьютерщики не смогли разобраться с операционкой недоделанного искусственного интеллекта, и решили подключить к работе коммерческие нейросети. По сути, они раскидали нерешенные задачи начинателей этих работ по глобальной сети, и нейросети стали дописывать код искусственного интеллекта. У них не было никакой глобальной задачи – нужны были только пользовательские интерфейсы, чтобы получить доступ к вычислительным мощностям комплекса для нашего проекта. Через каких-то пять месяцев мы смогли запустить вычислительный центр, и он заработал. Он был похож на такую же нейросеть, только работала она на порядки быстрее и очень быстро обучалась, наращивая производительность.

       – Вы создали с помощью нейросетей искусственный интеллект?– переспросил Серый.

       – Я не знаю, что мы создали,– поморщился Змей.– Я знаю, что мы получили доступ к невероятно мощному вычислительному комплексу, который решал мои задачи почти мгновенно. Уже через месяц у нас была рассчитанная молекулярная модель первой совершенно новой органеллы и вся технологическая цепочка ее создания. Эта была настолько огромная модель, что ее невозможно было ни просмотреть, ни проверить, ни пересчитать какой-то другой нейросетью. Но на выходе был результат. Инженеры не успокоились и продолжили работу с нейросетями и операционкой вычислительного центра. Насколько я помню, они добились того, что сначала нейросети обучали наш искусственный интеллект, а потом, они переключили его в реверс, как мне объяснили. Наш вычислительный центр был подключен к глобальной сети, и уже он начал что-то делать с публичными нейросетями, распределяя им задачи…

       – Еще раз,– Серый подсел на стул к Гранковичу и склонился над ним.– Ваш вычислительный центр с этим недоделанным искусственным интеллектом, подключен в глобальную сеть и напрямую работает с ее ресурсами… Он использует публичные нейросети, но… делает это как-то незаметно?

       – Да какая разница?– возмутился ученый, к бледности которого добавились синие оттенки вокруг глаз.– Да… Он сначала сильно загружал хостинг, и к нам побежали проверки от руководства. Мол, «засветились»… Но потом проблема как-то решилась сама собой. Объем передаваемых данных увеличился до максимальной пропускной способности каналов связи, но маршрутизаторы перестали их фиксировать. Мне что-то объяснял один математик, что операционка использует не общепринятую шестнадцатеричную систему исчисления, а какую-то свою, вообще непонятную. Никто в принципе не знает, как это все работает. Но это и не важно! От меня все инженеры сбежали: через мою голову сходили к руководству и убедили тех, что этот вычислительный центр даже более перспективная технология, чем моя Черная кровь. И черт с ними! Пришлось немного поскандалить: им выделили отдельный проект, а мне оставили доступ к вычислительным мощностям. И этого было достаточно!

       – И этот компьютер, или вычислительный центр, сейчас продолжает работать,– не унимался эксперт.– И он может проникать через глобальную сеть в любые системы совершенно незаметно?

       – Не… зна… ю…– по слогам проговорил Гранкович, свернув глаза на Серого.– Сходите и узнайте у них сами! Вам не об этом надо беспокоиться…

       – Что было дальше?– Ольга положила ладонь на руку эксперта с опаской поглядывая на дверь, за которой временами слышались громкие голоса.– С помощью это суперкомпьютера вы смогли просчитать все молекулярные модели новой клетки?

       – О, да!– глаза Змея снова загорелись.– Уверен, даже больше! Я не знал, что мы получили! Расчеты нельзя было ни увидеть, ни проверить из-за их количества и масштаба… Но нейросеть нашего компьютера не просто рассчитывала молекулярные модели: она исправляла наши ошибки, генерировала собственные модели, переделывала архитектуру. Наш вычислительный центр не только мгновенно оперировал невероятным массивом данных, он предлагал варианты и изменения. В итоге в архитектуру клетки им были внесены существенные изменения. Расчетные характеристики и свойства органелл, которые он выдавал на выходе, были невероятными. И вся клетка была спроектирована. Плотность хранения данных в молекулярной структуре превосходила мыслимые значения. Математики, мне говорили, что теоретически это возможно, но проверить нельзя… Нужен был практический эксперимент…

       Ученый замолк, подняв глаза к потолку, и ушел в свои мысли, рискуя там и остаться. Серый угрюмо смотрел на дверь, за которой уже слышалась какая-то возня и громкая речь.

       – Вы сделали прототип,– Ольга склонилась к уху Гранковича и перешла на шепот.– Как проходил эксперимент? Сколько образцов вы сделали? Какие свойства клетки вы подтвердили?

       – Это было здорово,– Змей заговорил отвлеченно, не в силах сосредоточить блуждающий взгляд, хотя речь его была внятной.– Технологический цикл производства был невероятно сложным… Там, конечно, присутствовали белки, но никакое биопрограммирование там и близко не подходило. Для процесса, который включал более трехсот комбинированных фаз, требовались материалы и оборудование, которого у нас и близко не было. Хотя бы тот же плутоний… С моим запросом руководство послало бы меня прямо от двери… И я им соврал, что получу в ходе эксперимента полиформ. Сказал то, что они мечтали услышать. Я шел ва-банк, и даже не думал тогда об этом серьезно… Мне дали все, что я запросил. Производственный цикл длился пять недель… Мы синтезировали около шестидесяти триллионов удивительных и неизвестных природе клеток… только в общих чертах, понимая их природу и возможные свойства… Получили черную маслянистую и очень плотную субстанцию, жидкость, около пяти литров в объеме с массой более пятидесяти килограммов… Она полностью поглощала свет и все виды излучений, которыми на нее успели оказать воздействие… При этом она сама была источником структурированных гармонических колебаний электромагнитного поля… в широчайшем диапазоне… Небольшой, но заметный радиоактивный фон…

       После небольшой перебранки за дверью послышались несколько характерных приглушенных щелчков и звон падающих гильз. Серый мгновенно поднялся и подошел к двери, встав к ней боком, проверил ошейник бронежилета и взял в руки пистолет. Он кивнул Ольге, и женщина быстро включила бронежилет, но вооружаться не стала. Ученый не обращал внимания на происходившее вокруг, с трудом выдавливая из себя слова и заметно угасая при каждом следующем звуке:

       –  Это был первый тест. Ассистент вошел в инкубатор, чтобы погрузить в субстанцию реактив, провоцирующий временное нарушение межклеточных связей. Он не успел даже близко поднести пипетку: жидкость, как живое существо, выскочило из емкости прямо на него… Как вода в губку Черная кровь просочилась через одежду и кожу бедолаги, не оставив даже пятен на халате... Это был обычный инкубатор, никаких специальных средств защиты… Просто герметичная лаборатория. Все разбежались в панике и закрыли помещение, где на полу лежал ассистент. Его судороги прекратились почти сразу, и он замер… Мы выждали час... Никаких признаков угрозы не было, а судя по датчикам ассистент был мертв. Мы привлекли двух химер, чтобы они доставили тело в анатомический театр защищенного модуля, пригодного по безопасности к испытаниям… Те спокойно вошли, вынесли тело из нашего лабораторного модуля… А потом мертвец вскочил и набросился на химер…

       Дверь у входа открылась и в помещение вошли охранники Титка с угрюмыми и напряженными лицами. Снаружи лежали несколько тел в военной форме:

       – Время вышло,– сказал один из них и решительно подошел к кровати Гранковича.

       Ученый спокойно и безучастно смотрел, как тот вколол содержимое шприца в одну из его капельниц, но не на секунду не прекратил рассказ, и даже не изменил интонацию:

       – Зрелище было невероятным… Нападавший склеился с химерами и начал их впитывать, срастаться в единое тело… Через мгновение обе химеры и труп ассистента образовали массу, общий организм, шевелящийся, размахивающий конечностями. Он менял форму прямо на глазах… Полиформ? Смешно… Он выбросил щупалец прямо из этой горы плоти и схватил еще двоих! Те просто рухнули рядом со мной и стали растекаться по полу, как масло на сковороде. Можете себе такое представить?

       Ольга смотрела, как замутнела жидкость в капельнице и неторопливо двинулась по трубочке к вене.

       – Когда сбежалась охрана все эта груда тел превратилась в шевелящийся пузырь, обтянутый кожей… Я с несколькими коллегами успел забаррикадироваться в стеклянной наблюдательной капсуле, благо она была герметичной… При первом же выстреле шар лопнул, и из него, как из кокона, выпрыгнуло человекоподобное существо, перепачканное кровью, и одним прыжком вылетело из помещения. А все, кто был рядом, упали замертво. Как позже выяснилось, из кокона распылился при разрыве какой-то неизвестный токсин…

       Охранник грубо ухватил Ольгу за шиворот и поднял со стула:

       – Убирайтесь прямо сейчас! Мы дадим вам фору в две минуты, а потом постараемся увести их за собой. Снаружи бардак и неразбериха: выбраться в город сможете сами, если не будете тупить…

       – Третий подземный уровень,– захрипел Гранкович с усилием.– Седьмой бокс… В моем кабинете в верхнем ящике стола планшет с записями… Он не подключен к сети… Ответов там не найдете, но правильные вопросы появятся… Только Вы, Ольга, сможете осознать, что я сделал… Нас отправили в погоню за ним… Идиоты… Они не понимают, что все кончено…

      Он продолжал что-то говорить, но полицейские уже не слышали, выскочив из помещения прямо наружу через небольшой пролом в стене, прикрытый брезентовой шторой. Охранники, заранее подготовившие путь отхода, остались в ангаре – было слышно, как они двигают внутри мебель, выстраивая баррикаду.

       Ольга не успела пройти и двух шагов за полицейским, как услышала за спиной резкий окрик. Она обернулась, когда патруль военной полиции уже направил на них оружие. Но первые выстрелы прозвучали не от патруля: охранники советника выбрались наружу через тот же разлом в стене и стали методично расстреливать военный патруль.

       Серый схватил женщину за рукав и потянул ее в сторону близлежащих строений. Стрельба переполошила лагерь: звучали команды, бегали солдаты, и в неразберихе никто еще не сообразил, что произошло. На бегущих от выстрелов людей мало кто обращает внимание, и полицейские спокойно добежали до заброшенного комплекса недостроенных зданий, обнесенных забором с предостерегающими надписями.

       Когда полицейский отогнул часть железного листа и открыл лаз в заборе, совсем рядом прозвучала автоматная очередь, и пули забарабанили по жести, оставляя в заборе ровные круглые дыры совсем рядом с беглецами. Ольга прыгнула в лаз и покатилась с насыпи к фундаменту, на котором возвышался каркас из столбов и перекрытий без стен.

       – В подвал!– крикнул сзади Серый и нагнал женщину возле пустого проема, который уводил в подполье под фундаментом. Он толкнул ее внутрь и прыгнул следом.– Бронежилет работает… Я точно получил пару ударов в спину, но ни боли и ничего мокрого не чувствую.

       – Посмотреть?– Ольга повернулась к полицейскому.

       – Не балуйся! Бежим,– он легко подтолкнул ее и включил фонарик на мобильном телефоне, осветив часть огромного зала, дальняя перспектива которого исчезала во мраке.– Не думаю, что нас будут преследовать. Им не до того. Но стоит найти вход в тоннель. Если повезет, это будет тоннель для коммуникаций, а если нет, пойдем по канализации. Хотя уже темнеет, возле периметра на открытое пространство лучше не высовываться.

       В подтверждение его слов снаружи загудели винты вертолетов, которые кружили где-то рядом. Тоннель для прокладки коммуникаций они нашли почти сразу, но высотой он был чуть больше метра, и продвигаться по нему приходилось на четвереньках. Зато открытые пролеты и пустые глазницы с неустановленными люками попадались каждые десять метров: выбраться на поверхность можно было в любой момент.

       Ольга сбила колени и в нескольких местах разорвала брюки, прежде чем Серый согласился, что можно выходить. Оглянувшись на недостроенное здание, женщина удивилась, как близко оно находится – им удалось проползти всего несколько сотен метров. Но сумерки уже сгустились и, пригибаясь к земле, перебежками по оврагам и канавам, им без дополнительных приключений удалось добраться до жилой застройки, половина домов в которой еще не была достроена.   

                *****

       Валтонт был старым опытным «кротом».

       На его счету было немало сложных операций и продолжительных внедрений. Венцом карьеры стал этот безумный город, где он работал восьмой год. За это время он участвовал в шести крупных акциях, три из которых приходилось самому возглавлять и планировать. Они прошли так чисто, что Центр передал Валтонту бразды правления в регионе. Теперь в его работу входили учет и контроль агентурных ресурсов, организация вербовки и подбор новобранцев. Менее чем за год ему удалось подмять под себя трех высокопоставленных чиновников, которые стали неиссякаемым источником информации, и направить на специальную подготовку семерых подростков. Его проникновение было очень глубоким и качественным. Дальнейшая служба обещала быть спокойной и размеренной, без лишнего риска и грязной работы. Чтобы списать в расход такой актив у Центра должны быть серьезные основания…

       За последний год хитрецу Валтонту удалось незаметно от Центра переправить большую часть сбережений в австралийские банки и найти там тихое и уютное место. Было понятно, что из разведки на пенсию не отправляют, а его бегство без внимания не оставят. Поэтому стоило рискнуть и побегать от хозяев в поисках свободной и честной жизни. Но теперь его мучал вопрос… Допустил ли он ошибку, или чрезвычайные обстоятельство заставили Центр действовать так рискованно и расточительно?

       Ему было сорок три года, и для агента своего профиля он был слишком стар – обычно столько не живут.

       Валтонт поморщился и поднял глаза на Акосту.

       Девушка, подпирая спиной стену, немигающими глазками уставилась на него. По-детски миловидное личико и хрупкая фигурка скрывали опасность, которую она таила в себе. На вид ей было не более двадцати, и, при этом, она уже второй год работала в Минске. Очень перспективная дисциплинированная девушка – приходилось однажды видеть ее в деле – и агент решил держать такого специалиста при себе. Тем более что, порой, ему удавалось рассмотреть за этими прелестными глазками истинное нутро, полное безграничного равнодушия и эгоизма, разбавленного профессиональным коварством и женской решимостью. А хорошо знать человека, который может в любой момент оказаться у тебя за спиной, даже важнее, чем иметь преданного, но непредсказуемого.

       Валтонт показал девушке два пальца и кивнул в сторону кровати: она не спала дольше всех и нуждалась в отдыхе. Акоста бесшумно скользнула на постель, приготовила оружие к бою и, зажав оба пистолета в руках, улеглась на спину таким образом, чтобы свет из окна падал ей на лицо. Через мгновение ее дыхание стало ровным. Девушка спала.

       Кроме них в комнате находился третий – стрелок Ровный. Двадцатисемилетний парень с хорошо натренированным телом и рефлексами, прекрасный снайпер и мастер рукопашного боя. Он находился в пике своей физической формы и карьеры, но уже дважды запятнался грубыми ошибками. Последняя, накануне, едва не погубила всю группу, включая Валтонта.

       Ровный, не дожидаясь команды, занял пост у двери и сосредоточенно замер.

       А начиналось все очень быстро, как это бывает всегда, но даже хороший опыт не может подготовить к началу новой операции. В то утро раздался звонок в дверь, и, стоило ему отпереть замок, как в комнату вошел агент связи и без единого слова из своего чемоданчика стал извлекать аппаратуру, подготавливая ее к работе. Валтонт десятки раз видел этого человека, но не знал имени и ни разу не слышал его голоса, но знал, что так и должно быть. Все установив, агент удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. Только после этого Валтонт вставил в уши микродинамики, настроил канал связи и соединился с координатором, терпеливо ожидая распоряжений.

       Не раскрывая заранее сути задания, ему дали возможность ознакомиться с выделенными для работы агентами, подробно расписав характеристики и показатели каждого, а потом организовали встречу с ними. Руководство операцией осуществлялось Центром, так что оставалось только выполнять команды, передаваемые по каналам связи. Это было свидетельством возможного участия нескольких независимых групп.

       Агенты боялись таких операций, потому что в большой игре ими легко жертвовали.

       Видимо, это обстоятельство и заставило Ровного допустить ошибку, тем более что на его репутации было черное пятно – получив приказ в одной из миссий уничтожить напарника, он выдержал продолжительную паузу перед выполнением. А Центр не любил тех, кто обдумывал их решения. Валтонта предупредили об этом факте особенно, и это означало, что у парня начались серьезные проблемы.

       Группа из шести человек ожидала в двух автомобилях на одной из второстепенных улиц, когда поступил сигнал выехать на центральную городскую магистраль и следовать за тремя военными грузовиками, направлявшимися к военному училищу со стороны аэропорта. Они без труда обнаружили военную колонну на трассе и пристроились за ней. Машина Валтонта ориентировалась на открытый внедорожник с четырьмя вооруженными солдатами, замыкавший колонну. Другая тройка двигалась вровень со вторым по счету грузовиком в четвертой полосе. Ровный был во второй тройке.

       Незадолго до того места, где магистраль разветвлялась, события начали развиваться. Со встречной полосы огромный рефрижератор, проломив дорожные перекрытия, выскочил прямо перед двигающейся колонной, сминая на своем пути легковые автомобили как картонные кубики. Поток машин с глухими ударами и скрежетом стал сбиваться в плотную груду железного лома, мгновенно вспыхнувшего темно-красным пламенем. А рефрижератор, завалившись на бок, продолжал двигаться по инерции, постепенно смещая горящую массу навстречу движения и все больше перегораживая ленту дороги.

       Порядка двадцати машин были охвачены огнем, но остальные водители уже успели среагировать и сбросить скорость. Головной внедорожник тоже увернулся от столкновения и встал недалеко от эпицентра аварии. Солдаты, а их было не меньше восьми, стали спрыгивать и попытались рассредоточиться, но едва они успели сделать по шагу, как один за другим, вздрагивая, стали падать на асфальт, принимая неестественные позы.

       В общем хаосе никто не обратил на этот факт должного внимания. Между тем, была подана команда, и группа Валтонта, остановив автомобиль рядом с замыкающим внедорожником, расстреляла в упор четырех военнослужащих.

       Акоста сразу выскочила из машины и бросилась к кабине последнего грузовика. Она успела еще до того, как удивленный водитель что-то начал соображать. Но вторая тройка, двигавшаяся впереди, попала в образовавшуюся давку, даже с кем-то столкнулась, и явно запаздывала. Ровный и еще двое агентов едва выбрались на дорогу и бросились ко второму грузовику, как из его кабины открыли огонь. Прежде чем ответными выстрелами им удалось нейтрализовать водителя и сопровождающего, один агент был убит, а второй ранен в ногу. Ровный успел занять место за рулем, когда головной грузовик, захваченный второй независимой командой, начал свое движение в объезд пылающего рефрижератора, широким бампером расчищая себе дорогу.

       Поступил сигнал к движению, но второй грузовик так и не тронулся, сдерживая остальных. Валтонт нервно высунулся из окна и увидел, как раненый агент, прихрамывая на поврежденную ногу, неоправданно медленно бежал к Ровному, который что-то кричал ему. Головная машина уже обогнула рефрижератор и быстро удалялась, а тот еще пытался дождаться раненого.

       Валтонт выхватил пистолет и прицелился в хромого, как тот вдруг вскинул руки и упал лицом вниз. Спохватившись, Ровный сорвал грузовик с места. Было непонятно, добил ли раненого страхующий снайпер или Акоста из своей кабины, откуда тот был хорошо виден, но этот вопрос, как и многие другие уже останется без ответа.

       Ни погони, ни препятствий на пути не возникло. Грузовики, предварительно повредив двигатели, оставили в небольшом стареньком дворике недалеко от центрального здания департамента полиции и спешно прибыли по указанному адресу, ожидая дальнейших указаний.

       Примерно через сутки координатор задействовал водителя, для которого это была первая работа, а их втроем оставили дожидаться чего-то еще. Время от времени им доводили обстановку в городе, но в прямой диалог координатор не вступал, хотя даже наверху отдавали себе отчет, что держать в полной готовности, а значит в предельном напряжении, столь продолжительное время агентов нельзя, иначе их эффективность понизится на порядок.

       Валтонт вытянул ноги и попытался расслабиться. Голова наполнилась невеселыми думами, но он старался отгонять их, чтобы использовать каждое мгновение для отдыха. Возраст в первую очередь сказывался в минуты томительного ожидания и бодрствования. Если ситуация не изменится к моменту пробуждения девушки, он тоже позволит себе двухчасовой сон.

       И почему-то теперь в голове засела странная озабоченность – за все годы службы так и не представилась возможность выяснить или узнать, на разведку какого государства он работал. Семнадцатилетним юнцом он попал в разведшколу и с тех пор больше не распоряжался собственной жизнью, выполняя чужую волю в бесконечных заданиях и миссиях, устраняя неизвестных ему людей, накапливая бессмысленную информацию и всячески избегая любых личных контактов, которые могут демаскировать или разоблачить. Приходилось жить по легендам, вымышленным воспоминаниям, имитируя чужие характеры и чувства, в которых бесследно растворились собственные семнадцать лет, когда он принадлежал только себе.

       Валтонт пытался откопать в себе хоть что-то из детства, когда раздался позывной. Передача велась по личному каналу, и его коллегам была не слышна. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание обоих подчиненных.

       – Готовность пятнадцать минут,– вещал монотонный, но внятный голос координатора.– Агент Ровный подлежит ликвидации. В точке семь соединитесь с полной группой. Старший Валтонт. Дополнительный состав: четыре стрелка первой категории, семь штурмовиков, из них четыре химеры, два специалиста с оборудованием и резерв – три крота с категорией свободных агентов. Возможно подключение независимой группы по ходу...

       Две пары глаз внимательно следили за его лицом. Акоста сделала дыхательную гимнастику, сбросив остатки сна, и теперь была воплощением самой исполнительности. Не прекращая слушать, Валтонт сделал жест рукой, отдавая распоряжение собираться. Уличив момент, когда Ровный отвернулся к столу, он подал условный знак девушке, и та молниеносным и точным движением пристегнула к стволу пистолета глушитель. Услышав характерный щелчок, Ровный отпрыгнул и, выхватив оружие, резко повернулся.

       Акоста произвела три отрывистых точных выстрела, поразив жертву в голову, сердце и прострелив руку, сжимавшую пистолет, чтобы посмертный мышечный рефлекс не спровоцировал случайного нажатия курка. Массивное тело неудачливого агента грузно опустилось на колени, но девушка не позволила ему упасть на пол и оставить на нем следы крови, быстро подхватив обмякшего здоровяка. Координатор еще продолжал читать характеристики персонала, задействованного в операции, а Акоста уже заполняла ванную с трупом водой.

       Трансляция закончилась, и Валтонт подобрал три теплые гильзы. Девушка, тем временем вбросила в воду несколько таблеток «супа», с помощью которого через два часа растворятся даже кости и металлические предметы. Она запрограммировала слив воды в ванной, и через несколько часов от агента Ровного на планете не останется и следа.

       Валтонт с грустью посмотрел на аккуратную работу миловидной Акосты и испытал сильное желание сразу же ее пристрелить. Однажды она или подобная ей похоронят его аналогичным образом, если смерть не настигнет раньше, во время очередной операции.

                *****

       Ирина не понимала, что произошло между ней и странным парнем, которого она затащила к себе.

       Беспорядки в городе, катастрофа и гибель стольких людей могут кого угодно вывести из себя, наложив отпечаток на психику, но что-то еще тогда подсказало, что безумие иного рода тяготило этого громадного и красивого чудака. Его глаза всегда оставались безучастными и спокойными, движения были отрывистыми и сдержанными, а сам он выглядел настолько неестественным, что, порой, вызывал затаенный ужас.

       Но ужас перед чем?

       Та постельная сцена, которую они учинили сразу по приходу к ней, представлялась грандиозным недоразумением. Она до сих пор не могла понять, что же он пытался сделать и какого результата добился, потому что практически ничего не помнила. Еще меньше она понимала, что делала сама: все происходило быстро и ненормально. Видимо, спиртное, поглощенное в забегаловке, дало своеобразный эффект по возвращении домой, но зато какой это был эффект!

       Словно кто-то тянул ее за язык, Ирина, едва переступив порог, начала, рассказывать загадочному незнакомцу собственный взгляд на брак, на отношения между мужчиной и женщиной, на материнство как явление и таинство деторождения. Чем больше она говорила, тем больше ее несло. И только человек с расстроенной психикой мог выслушивать то, что изливали ее уста, подчиняясь неведомому наитию. Потом, под предлогом демонстрации собственного опыта, девушка заманила гостя в спальню, на чем ее воспоминания о первом совместном вечере обрывались, хотя, она могла поклясться, на этом все не закончилось.

       Проснулась Ирина от криков телевизора. Ее ночной гость не ушел утром, как подобало джентльмену, а по-хозяйски расположился в большой комнате и с безучастным видом переключал телевизионные каналы.

       – Кофе в постель, конечно, никто не принесет,– проворчала она и, с трудом поднявшись, направилась в ванную.– Господи, почему я чувствую себя так, будто десять танков по мне проехали, потом развернулись на мне же и проехали назад?

       Прохладный душ в сырую погоду не может принести облегчения, а по традиции горячая вода в холодное утро из крана не течет – только прохладная.

       Девушка вышла в большую комнату в дурном настроении и, закутавшись в плед, расположилась на диване у стены. Она поджала под себя замерзшие ноги и стала рассматривать гостя, силясь вспомнить, называл ли он свое имя.

       – Привет,– наконец решилась она привлечь его внимание.

       Парень повернулся к ней лицом и слишком неестественно улыбнулся:

       – Доброе утро, Ира.

       Девушка вздрогнула, потому что поняла, что впервые слышит этот голос.

       – Вот уж не думала, что ты умеешь разговаривать.

       – Это ирония,– заявил красавец, ощетинив безупречные зубы.

       – Нет. Я думаю, это чудо. И, пожалуйста, перестань улыбаться: тебе сейчас не смешно, а улыбка – это явно не твое.

       Он выполнил просьбу настолько буквально, что засмеялась Ирина:

       – Боже мой, я уверена, что ты делаешь все это не специально. Ты ведь на самом деле какой-то недотепа.

       Увидев, что ее слова ничуть не задели собеседника, девушка успокоилась:

       – Расскажи, в чем твоя проблема?

       – Ты хочешь принять участие в моей проблеме?

       – Ни в коем случае, но мне интересно, что тебе мешает быть нормальным.

       – Это очень неконкретный интерес.

       – Послушай, а почему ты говоришь так странно: бу-бу-бу, бу-бу-бу. Монотонно, без интонаций?

       – Я говорю неправильно?

       – Да все ты делаешь правильно, только как неживой: и ходишь, и говоришь, и выглядишь, хотя это твое дело.

       Девушка еще раз осмотрела гостя с ног до головы и пожала плечами.

       – Ты вообще такой правильный, что глазу зацепиться не за что. Итак, судя по тому, что ты не ушел сразу, видимо, собираешься у меня пожить какое-то время?– осторожно предположила она и, сообразив, что ответа не дождется, согласилась.– Конечно. Раз человек умеет хорошо попросить, кто же ему в чем откажет? Пожалуйста, уличный прохожий – живи в моем доме, спи на моей кровати, сиди в моем кресле и смотри мой телевизор. А если я тебе понадоблюсь – тоже, пожалуйста.

       Ирина встала и демонстративно уединилась в туалете.

       – Но если ты мне назовешь свое имя, я смогу называть тебя им,– продолжала она оттуда.– Меня не интересует твое прошлое, настоящее или планы на будущее. Хватит только имени, чтобы я могла тебя отличать от остальной мебели.

       – У меня нет имени,– невозмутимо признался парень.

       – Ну, это очень распространенное явление,– не унималась девушка.– Тем не менее, мы можем дать тебе его прямо сейчас.

       – Нет, я еще не готов. Имя имеет, вероятно, большое значение, и я не определился.

       – Тоже верно. Зачем эти условности и лишние трудности в общении? А так ты свободен и можешь отзываться на любой звук, даже неприличный...

       Она готова была продолжить тему имени своего теперь уже постояльца, но мучившая ее с момента пробуждения тошнота нашла, наконец, конкретное и неприглядное воплощение.

       – Неужели я все это ела?– тихо причитала Ирина, сплевывая зловонную слюну в раковину и с трудом восстанавливая дыхание.

       Голова кружилась, ослабевшие ноги подкашивались, а живот просто разрывался от спазмов. Горячие слезы стекали по щекам, но она все равно попыталась улыбаться себе в зеркало:

       – Если выживу, клянусь больше никогда не шлифовать водку пивом и регулярно пользоваться средствами контрацепции.

       Положение быстро усугублялось. Ирина впервые столкнулась со странным состоянием: она пребывала в прекрасном, приподнятом расположении духа, но при этом страдала таким количеством физических недугов, что едва могла лежать на кровати, куда добралась с ощутимыми усилиями. Так хорошо и так плохо одновременно ей еще никогда не было.

       Она приподняла тяжелую, пышущую жаром голову и попыталась заглянуть в большую комнату, где ее ко всему равнодушный приятель уже добрался до библиотеки, удачно совмещая ее изучение с просмотром телеканалов.

       – Нет-нет,– прохрипела девушка шепотом, почти не размыкая потрескавшихся пересохших губ.– Не обращай на меня никакого внимания. Не пытайся подать мне стаканчик воды, потрогать рукой горячий лоб и сказать, что все будет хорошо, и что я буду жить. У меня все прекрасно... А я еще считала тебя странным! Какая же после этого я? Ну, а теперь все – опять танки едут...

       Голова Ирины упала на подушку, а сознание стало проваливаться в бездну с такой скоростью, что от ощущения падения перехватило дух.

       Ее гость на мгновение замер, прислушиваясь к сбившемуся дыханию, но, убедившись, что девушка вновь задышала ровно, вернулся к своим занятиям.

                *****

       Когда Валтонт и Акоста прибыли на место сбора, их ожидали два микроавтобуса компании по ремонту кабельных сетей связи с тонированными окнами.

       Агенты сели в первый из них, и автомобили тронулись. Света в салоне не было, но старый крот без труда определил, что вместе с ними ехали еще пять человек. Все они имели достаточно хрупкую комплекцию, а у двоих были вместительные чемоданы на коленях. Валтонт предположил, что это были два специалиста и три резервных агента. Такое количество привлеченных людей и их профиль не могли не насторожить. Тем более ему, как старшему, до сих пор не известны подробности операции, не доведен план действий, не освящена обстановка. Это могла быть либо чрезвычайная секретность, либо слепая импровизация. В первом случае повода для беспокойства не было, но во втором, если Центр до сей поры не может поставить задачу, значит, руководство операцией отдадут ему, чтобы все решал на месте и за все отвечал, а, судя по составу – те же химеры – и количеству агентов, операция предстояла масштабная.

       Автомобили встали, и в салоне загорелся свет. Валтонт кивнул в знак приветствия – ему ответили. Все присутствующие смотрели на него и только на него: это было первое правило, которое вдалбливали в головы курсантов при подготовке в разведшколе. Ты должен всегда видеть своего руководителя и всегда следить за его волеизъявлением – ловить каждый жест, угадывать каждый взгляд, даже если ты уже занят поручением.

       – Начинается операция «Замок»,– прозвучал голос координатора в наушниках, и трансляция опять пошла по личному каналу.– Код операции «красный», «единица». Повторяю: «красный», «единица».

       Это означало, что операция не может быть не выполнена ни при каких обстоятельствах. Валтонт не выдержал и поморщился, хотя знал, что все подчиненные увидели на его лице проявление эмоций, недопустимых по оперативной этике. Но теперь это не имело значения: все они или умрут, или выполнят приказ. Причем, казнь в случае провала настолько ужасна, что наслышанные агенты предпочитают бросаться в самое пекло, нежели ждать приговора.

       – Цель операции,– продолжал координатор,– захват прототипа химеры. Физическое состояние цели на момент захвата значения не имеет. Точная информация о цели отсутствует. Предположительно, это новая жизненная форма, не имеющая фиксированного тела, способная к мгновенным трансформациям и биохимическому воздействию на коротких расстояниях. Обладает обостренными органами чувств, повышенными интеллектуальными способностями, возможностью иррационального мышления. Цель крайне подозрительна, агрессивна и скрытна. Опасна. Может иметь иммунитет к различным видам оружия. В данный момент она и гражданский объект находятся под наблюдением. Принятие решения об исполнении и разработка плана захвата передаются агенту Валтонту. Миссия в стадии выполнения.

       Вот теперь Валтонт расслабился – дальше ему предстоит все делать осторожно и аккуратно. Операция представлялась простой и легко реализуемой, но количество привлеченных ресурсов и код красной единицы свидетельствовали об обратном. Озадачивало отсутствие полноценной информации о цели и противоречивые предположения о возможностях прототипа химеры. Термин «иммунитет к различным видам оружия» вообще не содержал смысла и был неконкретным, но никто не сомневался, что каждое слово координатора было взвешенным и хорошо продуманным.

       Валтонт утвердительно кивнул головой двум обладателям увесистых чемоданчиков, которые сразу же стали собирать из их содержимого маленький штаб прямо в микроавтобусе, монтируя узел связи, компьютеры и локаторы. Акосте он указал на водителя и на дверь, чтобы они вдвоем обеспечили безопасность их пребывания здесь.

       Через несколько минут он уже видел на экране компьютера часть квартала, в котором они находились, местоположение цели и расстановку агентов. Картинка формировалась со спутника слежения и строилась во всех спектрах изображения с высоким разрешением. Рассматривая при максимальном увеличении искомый прототип химеры прямо сквозь перекрытия и этажи дома, Валтонт был обескуражен тем, что в различных диапазонах и спектрах объект имел различную форму и размер, а также обладал стабильным уровнем радиоактивности.

       Он отдал распоряжение направить эту информацию в Центр для анализа и сделать запрос на возможность того, что прототип является паразитом в теле живого существа, и в этом случае уточнить цель: сам паразит, тело носителя или их совокупность. Валтонт не спеша расставлял агентов как фигуры на шахматной доске, пока специалисты шифровали и передавали донесение. Использование прямой связи допускалось в исключительных случаях, но сейчас ему было и на это наплевать. Он не торопился.

       Рассадив трех снайперов на крышах близлежащих домов так, чтобы они простреливали не только комнаты, но и все подходы к зданию и часть лестничных пролетов, он решил одного усадить в жилом комплексе напротив, в квартире того же уровня. Два свободных агента и Акоста в течение шести минут «освободили» выбранную квартиру и усадили там стрелка. Всех семерых исполнителей использовать в замкнутом помещении было невозможно. С помощью людей был блокирован узкий дворик и подъезд. Одну химеру пришлось отправить на крышу – в случае необходимости мутант мог спуститься вниз по стене за считанные секунды. Три остальные химеры были определены как ударная группа. Трое свободных агентов должны были располагаться двумя этажами ниже в качестве резерва. Все уже заняли свои места, когда о себе дал знать координатор:

       – В ответ на запрос. Целью может считаться вероятный паразит или совокупность паразита и носителя. Возможность того, что прототипом является паразитирующее существо, составляет восемьдесят процентов. Данные спектрального анализа заключению не поддаются. Цель может обладать способностями к направленному излучению. Миссия в стадии выполнения.

       Валтонт подал команду занять исходные позиции и склонился над монитором.

       – Гражданский объект неподвижен, в малом помещении, имеет повышенную температуру тела, вероятно, спит,– начал бубнить свой отчет специалист связи.– Цель неподвижна, в большом помещении, находится в пределах устойчивого контроля Первого, Второго и Четвертого стрелков. Все группы на исходных позициях.

       – Химерам к двери,– спокойно скомандовал Валтонт, и специалист связи скоординировал действия участников операции, подняв резервных агентов этажом выше, а химер подведя к двери квартиры.

       – Цель перемещается,– вдруг быстро затараторил связист.– Первый и Второй стрелки цель потеряли. Четвертый на стадии принятия решения. Цель направляется к двери.

       – Он их видит через стену!– крикнул Валтонт.– Отводи их этажом выше. Быстро.

       Пока выполнялась команда, он вызвал по личному каналу Акосту и приказал ей сесть за руль микроавтобуса.

       – Цель покинула квартиру. Третий и Четвертый стрелки в стадии принятия решения. Цель продолжает перемещение.

       – Огонь!– рявкнул Валтонт, наблюдая за тем, как точка двигается по монитору компьютера.– Химеры пусть прижмут его к лестнице, если высунется. Резерву приготовится, цель сейчас погонят на них.

       – Третий и Четвертый поразили цель, но ущерба не нанесли...

       – Вот он, иммунитет чертов.

       – Химеры вступили в контакт. Цель их атакует... Одного мы потеряли...

       – Спускай к ним с крыши помощника.

       – ...Потеряли второго... Цель трансформируется. Помощник в контакте... Потеряли третьего исполнителя... Огнестрельное оружие не наносит ущерба цели...

       – У стрелков есть гранатометы?

       – Да, но минимальной мощности.

       – Применить при первом же контакте с целью.

       – Принято.

       – Резерву использовать лучевое оружия и огнеметы.

       – Принято... потеряли последнюю химеру... Цель движется вниз... У Третьего и Четвертого контакт с целью – залп.

       За окном раздался чудовищный грохот, и автобус покачнулся. Акоста завела двигатель.

       – ...Цель поражена... Остаточные следы... Во всех диапазонах цель рассредоточена...

       – Резерву зачистить, и покинуть здание минус две минуты.

       – Резерв на месте.

       – Что у вас?– включился на их канал Валтонт.

       – Здесь ничего нет кроме кусков мяса и обломков стены. За две минуты мы не успеем... А это что? Жги! Жги это!..

       Послышалась стрельба и три точки на экране засуетились, быстро меняясь друг с другом.

       – Цель же была разрушена,– рявкнул Валтонт.

       – Она и сейчас не является цельной, но разделенные фрагменты целенаправленно перемещаются и группируются вокруг людей.

       Между тем три точки на экране сбились в кучу и теперь выглядели как одна. Агент сменил спектры, но во всех диапазонах эта точка помечалась уже как цель.

       – ...Движется вниз...

       – Кто движется? Где резерв? Пусть исполнитель взорвет выход из здания!

       – ...Исполнителя потеряли... Первый, Второй и Четвертый видят цель...

       На улице опять раздался грохот выстрелов, но Валтонт безучастно выключил экран и кивнул Акосте. Микроавтобус сорвался с места и помчался по ночному городу. Оба специалиста повернулись к своему руководителю:

       – Центр запрашивает необходимость подключения независимой группы.

       – Не отвечать. Собирайтесь,– распорядился тот и закрыл глаза.

       Машину бросили в парке, и оба специалиста удалились. Валтонт и Акоста углубились в парк и расположились на скамейке. Стояла тихая осенняя ночь, неожиданно сухая и красивая.

       – Отдай мне свои наушники,– приказал старый агент, и девушка повиновалась ему.

       Он присоединил к ним свои и, бросив под ноги, растоптал:

       – С нами все кончено, дорогая. Мы провалили красную единицу. Да и не имеет это значения – рано или поздно все равно так закончится. Я предлагаю тебе остановиться прямо сейчас, вместе со мной. У меня есть немножко сбережений, и какое-то время у нас остается, чтобы успеть их потратить. Ни у тебя, ни у меня в этом мире никого нет. Чем мы не маленькая семья?

       Валтонт улыбнулся и увидел слезы на глазах девушки:

       – Поверь, милая, у нас все будет: настоящие красивые имена, собственный дом с садиком, свои воспоминания и своя семья. У нас даже дети будут. Пойдем со мной, и, я обещаю, мы найдем то счастье, которого нас лишили. А этот мир мы оставим бессмертным паразитам и безмозглым химерам.

       Акоста окончательно расплакалась, утирая свой маленький покрасневший носик, и, когда старый агент положил ей руку на плечо, она всем своим тельцем прильнула к его груди, уткнувшись заплаканным лицом в плечо. Она была похожа на потерявшуюся девочку.

       – Все у нас будет отлично,– прошептал ей в ухо Валтонт и быстрым движением всадил длинный нож через затылок прямо в голову, в мозг.

       Он слегка пошевелил лезвием, крепко удерживая другой рукой девушку в своих железных объятиях: такая рана не убивает сразу и тренированный человек еще мог успеть воспользоваться имеющимся у него оружием. В ответ тело жертвы мелко задрожало и несколько раз порывисто выгнулось, демонстрируя неожиданную силу. Теплая, даже горячая, струйка крови стекала с ножа на сжимающую рукоять ладонь. Когда девушка обмякла, но еще удерживала трепыхающуюся жизнь, Валтонт повернул ее нанизанную на нож голову так, чтобы видеть искаженное гримасой боли лицо, и заглянул в расширившиеся глаза, долго отыскивая в их остекленевшем взгляде что-то доступное лишь ему. Потом он поцеловал мертвые обесцвеченные губы, пахнущие кровью, и склонился к уху:

       – Я тебе все равно не верю, сука. Пусть и я воткну через месяц, но не от твоей руки,– прошептал он, улыбаясь, и столкнул безжизненное тело на землю.

       Бросив в лужицу крови, которая расползалась вокруг головы девушки бурым пятном, таблетку «супа», агент встал и глубоко вздохнул:

       – Аминь...

       Валтонт ошибся на четыре дня – он не прожил и месяца. Не успел найти счастья, обзавестись домом и даже не получил собственного имени. Но воспоминания у него были.

       Все воспоминания принадлежали только ему и были самыми настоящими.

              Глава Шестая.

       Когда страх и отчаяние впервые поселяются в нас, мы мужественно сопротивляемся, опираясь главным образом на самообладание, силу воли и житейский опыт, черпаемый из воспоминаний, порой даже чужих. Но стоит им зачастить или надавить посильнее, мы пасуем, открывая для вторжения самые далекие уголки души, чтобы беспомощно наблюдать за пожирающей личность слабостью. И дело не в том, что противостоять влиянию окружающей действительности невозможно, или те житейские ситуации, в которые мы попадаем, словно в сети, сильнее нас.

       Все страхи и слабости рождаются внутри – это не пришлое, не инородное – это мы сами, наша неотъемлемая часть, всегда незримо присутствующая и выжидающая освобождения. Это всего лишь способ сбежать от себя, от совести и ответственности, закутавшись в прохладную паутину ужаса, чтобы пугливо таращиться на них из-за крепкого плеча эгоизма. А он всегда готов принять под свое авторитетное покровительство.

       Ольга была в отчаянии. И ей было страшно.

       Разделившись с охранниками, они с Серым уже глубокой ночью устроились на ночлег в сыром, но теплом подвале, опасаясь встретить заморозки под открытым небом. Прижавшись к горячей трубе спиной, женщина долго не могла уснуть, монотонно отсчитывая минуты смотрящей на нее ночи, и вспоминая скомканное эмоциями обсуждение с полицейским рассказа Гранковича. Напарник, расположившийся у противоположной стороны трубы, постоянно ворочался, что-то бормотал под нос и кашлял. Но даже производимые им звуки и вороватый шорох крыс по углам не могли отвлечь от мыслей, роившихся в голове.

       Появились новые неприятные ощущения, наполняя нутро слезливой печалью. Очень многое изменилось, и перемены были неправильными. Ольга не могла понять, куда делись пусть озабоченные, но добродушные люди с улиц, словно чернила осенних туч влились в них, принеся с собой злобу и ненависть. Куда подевались смеющиеся дети и беззаботные зеваки, снующие по городу? Почему веселый гомон и дорожный шум сменились настороженной тишиной, способной задушить своим безмолвием.

       Ей надоело видеть, как на фоне всепоглощающего равнодушия на глазах умирают случайные люди, незаметно исчезая из жизни по правилам безумной игры, которая закручивала в свой круговорот все больше и больше участников. Она сама играла по неизвестным правилам, неся боль и страдания, ломая судьбы, убивая... Свой суд вершила неизвестность, влекущая в пучину будущего, и это было противно. Казалось, откажись она от своего назначения, останься скромным оператором в дорожной полиции, и всего этого можно было избежать. Не было бы хаоса, злополучной давки в центре города, невероятного монстра, чей кровавый след приметен даже на фоне происходящего.

       Ольга не знала, как относиться к тому, что происходило вокруг и с ней. И та неизвестность, которая теперь царила в ее жизни, во всем мире, оставалась самым большим и неведомым доселе страхом. Женщина не понимала ни себя, ни новой реальности.

       Ей казалось, что она даже не сомкнула глаза ночью, но пробуждение пришло, бодрящее, придающее силы, как в любое другое светлое утро, и ночные кошмары, как это часто бывает, отступили, предоставив временно свои владения новым настроениям.

       Она проснулась первой, а Серый продолжал беспокойно сопеть во сне, ворочался и что-то бормотал. Ольга перебралась на другой край трубы, которая ночью согревала их, и, скрестив ноги, уселась напротив полицейского, рассматривая его в утреннем полумраке. Свет крошечного отверстия под потолком падал как раз на лицо спящего.

       Ей всегда казалось странным, как мужские лица сочетали в себе совершенно противоположные черты: в лице Серого она видела шаловливого ребенка с капризно надутыми губами и упрямо нахмуренными бровями, но стоило всмотреться, и его высокий лоб и ярко выраженный подбородок раскрывали перед ней настоящего мужчину, сильного, волевого, хищного… интересного.

       – Ты что делаешь?– полицейский резко открыл глаза, и в них на секунду вспыхнул испуг. Он торопливо уселся, несколько раз мотнув головой, чтобы стряхнуть оцепенение сна.– Нельзя смотреть на спящих …

       – Как захочу,– огрызнулась Ольга и продолжала пристально на него смотреть.– Я голодная.

       – У меня что-то осталось,– Серый встряхнул тяжелую куртку, которую ночью подкладывал под голову, и, пошарив во внутренних карманах, вытащил яблоко и сверток.– Есть пара тостов.

       Женщина сразу впилась зубами в кислую мякоть яблока, старательно его разжевывая, чтобы заменить этой процедурой зубную щетку. Помятые тосты выглядели непривлекательно, и она легко поделилась теми, которые все равно есть бы не стала.

       – Ночью включала фонарик на мобильном, и видела, что связь появилась.– Ольга продолжала пристально рассматривать полицейского, словно искала в нем что-то.

       – Отлично,– кивнул тот, доедая тосты.– Значит, военные взяли под контроль узлы связи и вышки. Всю ночь их вертолеты над головой летали. Надо связаться с Титком, пока есть возможность, и рассказать важные новости.

       – И какие, по-твоему, новости важные?

       – Мы знаем, как найти тот чертов компьютер, с помощью которого взламывают наши сети,– опешил Серый, с удивлением посмотрев на женщину.– Мы знаем, как остановить бардак, который разрушает город!

       – А-а,– наигранно кивнула Ольга и швырнула огрызок яблока так, что тот пролетел в нескольких сантиметрах от головы полицейского.– Эту проблему мы понимаем, поэтому она важная. А проблемы, которые понять не можем, будем игнорировать!

       – Так,– вздохнул полицейский.– Как я понял, мы снова хотим обсудить слова Гранковича про его клетки. Ладно, опустим то, что у него пуля в голове и его накачали какой-то там кислотой или наркотиками, когда мы его нашли. Опустим и то, что ты мне тут вчера вечером выговаривала, когда я тебя расспрашивал… Что ты мне говорила? Что он недоучка с раздутым самомнением, псевдоученый, что-то про эволюцию и законы физики. Что там еще вчера было?

       – Я говорила, что ты необразованный двоечник, которому даже очевидные вещи растолковать невозможно,– невозмутимо напомнила Ольга.

       – Точно,– сверкнул глазами Серый.– Это был отличный финал вчерашнего разговора. Ты минут десять объясняла мне, какой я болван неотесанный. Так что изменилось за ночь?

       – Ничего не изменилось!– вспыхнула женщина.– Но и проблема никуда не делась!

       – Постой,– полицейский поднял ладонь.– Поверь, Титок тоже не биоконструктор. У него те же три класса образования, что и у меня. Если хочешь, чтобы он тебя услышал, давай добьемся, чтобы я тебя понял… Я расскажу, что запомнил из твоих слов без этих названий белков и дезоксирибонуклеиновых кислот…

       – Ого! Ты теперь знаешь, что означает аббревиатура ДНК…

       – Я умею слушать. Работа у меня такая,– вздохнул Серый.– Теперь я знаю, что в организме человека шестьдесят девять триллионов клеток, и только двадцать девять из них с человеческой ДНК. И это на два порядка больше чем звезд в галактике Млечный путь. То есть мы больше чем на половину, если считать по клеткам, состоим из бактерий, архей, каких-то там грибков и прочей микроскопической дряни, у которых нечеловеческая ДНК. И из этих двадцати девяти триллионов двадцать пять, это клетки крови. Так что, формально, человек – это бактерия, и он жидкость... Ты мне это уже вдолбила! Не надо повторять: я понял, что наши тела представляют собой какую-то сложную экосистему всех этих клеток, которые взаимодействуют, обмениваются молекулами и всякое такое…

       Он повысил голос, как только Ольга набрала воздух в легкие, и продолжил говорить громче, не давая себя перебить:

       – Я услышал, что внутри клетки нет ничего живого, и что она скорее устроена как механизм! Ты очень красочно вчера объяснила, что молекулы похожи на детский конструктор с магнитиками, которые сами соединяются, разъединяются, слипаются, и все это там постоянно шевелится внутри клетки, и даже есть эти кинетические белки, которые умеют шагать по рельсам внутри клетки… Я усвоил, что у клетки нет предков и ученые не знают, откуда она произошла, а устроена она очень сложно, чтобы поверить в то, что она случайно могла сформироваться в первичном супе, как это представляли себе сто лет назад, и как это мне, на секундочку, рассказывали в школе… Пусть есть ученые, которые верят в теорию «дизайна» и того, что кто-то спроектировал клетку искусственно… Пусть есть те, кто верят в теорию «структур» и то, что все эти реакции и молекулы формируются по предопределенному алгоритму, который заложен еще с сотворения мира самой природой атомов и элементарных частиц…

       Полицейский вздохнул, увидев, как насупилась женщина и отвернулась, всматриваясь в сумрак подвала.

       – Поверь,– продолжил он тише.– Это все очень увлекательно… Честно! Когда все закончится, я пересмотрю все видео в сети про молекулярную биологию, и перечитаю все эти теории. Меня, действительно, это зацепило. Очень увлекательно, познавательно. Но Титка это не впечатлит: это никак не перевесит того, происходит здесь и сейчас, того, что люди сотнями гибнут. Эта угроза реальная! Если от этой клетки Гранковича исходит какая-то угроза, так ты это попробуй объяснить простым языком, а не рассказывай, как устроена клетка.

       – Хорошо,– Ольга повернулась к полицейскому и с вызовом посмотрела ему в глаза.– Химеры, которые люди научились производить… Как по-твоему происходит этот процесс?

       – Химеры – это люди с модифицированными генами,– кивнул Серый.

       – Нет! Химеры – это абсолютно новые виды высших существ, у которых генетический материал собран от нескольких разных видов. Да, обычно на базе человеческой ДНК, но не обязательно... Ты должен понимать, что ДНК человека и шимпанзе отличаются чуть больше, чем на один процент, а в остальном мы идентичны. Но суть не в этом… Если мы хотим изменить ДНК человека, добавив ему какое-то новое качество от, ну не знаю, летучей мыши, чтобы сделать из него бэтмена, что мы делаем?

       – Ты мне скажи.

       – Ну здесь все просто,– язвила Ольга.– Мы должны вытащить нужный фрагмент ДНК летучей мыши и переставить его в ДНК человека. Весь вопрос в том, как это делается. Мы же не можем их пинцетами друг к другу прилепить. А в природе есть только один механизм горизонтального переноса генов из клетки в клетку. Вертикальный перенос – это когда от родителя к потомку… А горизонтальный перенос генов, доступный нам, это вирусы. Вирус – это маленький фрагмент неизвестной ДНК или РНК. Клетка, когда собирает свою огромную цепочку ДНК, она ее собирает из фрагментов, из отдельных кусков, которые соединяются, потому что у них есть нужные замочки, как вилка в розетку. Таких фрагментов ДНК вокруг клетки крутятся триллионы от всех тех тварей, как ты говоришь, которые живут в твоем теле, и какие-то из них попадают внутрь клетки, какие-то выбрасываются наружу. Поэтому иногда чужеродный кусок ДНК, тот самый вирус, попадает в рибосому, и она начинает его копировать, потому что он имеет структуру и форму ДНК. Но из-за того, что у этого кусочка ДНК вилка с розеткой не подходят к собственной, многочисленные копии вируса ни к чему не прикрепляются и начинают заполнять клетку. В итоге происходит апоптоз, самоуничтожение клетки, и она распадается и выбрасывает скопированные вирусы в межклеточное пространство. Клетка погибает, а вирус, вредоносный фрагмент чуждой ДНК, попадает в следующую клетку, и все повторяется. Это не вирус атакует клетки, и не он поражает организм. Это клетку глючит, когда в нее попадает вирус… А сам вирус безвредный, и его ближайший родственник – камень. Он как лежал, так и будет лежать.

       – К чему это? Тебя опять уносит…

       – Вдумайся. Чтобы произвести одну химеру с известными мне технологиями нужны годы! Сначала нужно выделить нужный фрагмент ДНК источника, потом нужно создать из него вирус, который размножится в посеве клеток. И только потом этот вирус надо доработать еще несколькими итерациями, чтобы нужный фрагмент ДНК доставить в целевую клетку, где он однажды встроится в ту ДНК, которая должна принять новые свойства. И только после этого, получив измененную ДНК, можно запустить обычный природный механизм размножения видов, чтобы вырастить новый организм, человека с фрагментом ДНК летучей мыши. Но с вероятностью девяносто девять процентов эта особь окажется нежизнеспособной… Поэтому биоконструкторы просчитывают молекулярные модели, чтобы весь этот процесс сделать возможным и повысить вероятность успеха биопрограммистов! Кроме того, у клеток и высших форм эволюция создала массу защитных механизмов, чтобы препятствовать горизонтальному переносу генов. Эта процедура не просто так невероятно сложная… Ей противостоит сама природа, она ей сопротивляется.

       – И?– Серый начинал терять терпение.

       – Не «и»,– Ольга перешла на шепот.– Спроси меня почему природа этому сопротивляется. Спроси, почему самый высокий уровень защиты люли создали для инкубаторов, где выращиваются вирусы, которые носят фрагменты ДНК от одной клетки к другой. Горизонтальный перенос генов был очень эффективным инструментом два миллиарда лет назад, когда в мировом океане жили только клетки бактерий. Они почти свободно обменивались генетическим материалом, наследуя ДНК друг друга. И тогда это было эффективно для развития жизни. Она дерзко экспериментировала. Но когда на планете появились сложные многоклеточные формы жизни, природа сделала все, чтобы исключить горизонтальный перенос генов и сохранить мутации ДНК только в рамках одного организма, передавая эти изменения от родителей к потомкам… Понимаешь почему?

       – Потому что вирусы и горизонтальный перенос генов попросту убивают сложные организмы,– неуверенно предположил полицейский, чувствуя, что осознание того, что пыталась ему сказать Ольга, постепенно раскрывается перед ним.

       – Вот именно!– воодушевилась женщина.– Одно из обоснований Моратория, и я готова с этим согласиться, в том, что генетически модифицированные особи, химеры, в долгосрочной перспективе представляют угрозу всему нашему виду. Независимо от тебя твой генетический материал сыплется с тебя как пыль со старого библиотекаря. Все пространство вокруг заполнено молекулами, белками и фрагментами ДНК, ты их вдыхаешь, ты их ешь, собираешь на коже при каждом прикосновении. Но все, что есть вокруг из этих молекул развивалось параллельно с нами даже не миллионы, а миллиарды лет. Твой организм и клетки выработали способы противодействия угрозам. В твоем теле и сейчас миллиарды вирусов и бактерий, способных тебя убить, но они находятся в подавленном состоянии, потому что их угроза известна и сбалансирована – ей есть что противопоставить. И ничего нового не может появиться из ниоткуда. На каждый меч найдется свой щит.

       – Но не в этом случае,– Серый напрягся, пораженный своей догадкой.– Если вирусы, которые вы держали в своих инкубаторах, тоже опасны, когда вырвутся наружу… и химеры, если когда-нибудь станут источником неизвестных новых вирусов… то новая клетка Гранковича…

       – Она вне системы,– Ольга вытянула руку с указательным пальцем в полицейского, подтверждая, что он уловил самое важное.– И она совместима с обычными углеродными соединениями, но при этом содержит принципиально новые молекулы, о которых природа не знает, которым не может ничего противопоставить. Новая клетка Гранковича начнет выстраивать собственную экосистему, изменяя уязвимые клетки, которые выстраивали миллиарды лет сбалансированную систему взаимодействия и обмена веществ… и которая рухнет перед неизвестной угрозой.

       – Ты говоришь об угрозе биологического заражения!– полицейский округлил глаза.

       – Ты не понял!– обмякла Ольга.– Я говорю о том, что эти перемены не переживет ни одна сложная форма жизни на земле! Адаптироваться к таким переменам смогут только отдельные примитивные клетки. Все начнется сначала, и жизнь будет отброшена в океан, на уровень бактерий и первичного супа… Даже тараканы такого не переживут. Я видела, как менялась костная структура прототипа прямо на глазах: клетки так не могут, нет у них таких механизмов. Гусеница долгое время накапливает материалы и энергию, чтобы потом сплестись в кокон и трансформироваться в бабочку. Это долгий и ресурсоемкий процесс, потому что он ограничен существующими возможностями клеток. Но клетка Гранковича не имеет этих ограничений, и она использует совершенно другие процессы, не молекулярные.

       – Что ты хочешь этим сказать?– Серый нахмурился так, что у него на лбу проступила пульсирующая вена.

       – Цианобактерии, или сине-зеленые водоросли, используют энергию света и электрические импульсы, даже клетки сложных видов, тех же электрических угрей и скатов, освоили электричество, а это электромагнитное взаимодействие… Это все возможно, а с эволюцией клеток через миллионы лет, возможно, появились бы еще какие-то варианты. Но сейчас в механизмах клеток таких технологий нет, это все только в зачатке… Но вот какие уровни взаимодействия заложены в эту черную кровь Гранковича, я даже представить не могу. В эту сторону никто не копал… Но я видела, как они работают, а это значит, что они уже существуют.

       – Звучит жутковато,– Серый с усилием улыбнулся.

       – Есть еще один момент, который меня беспокоит даже больше,– Ольга поднялась и встала рядом с полицейским, который отшатнулся при этих словах.

       – Еще больше? Бешеная нейросеть… Новая клетка, которая способна уничтожить жизнь на планете только фактом своего существования… Что ты сюда еще добавишь?

       – Колония клеток, которую создал Гранкович с его нейросетью,– женщина говорила отрывисто, по слогам, чтобы подчеркнуть каждое слово,– не может вести себя как высшая форма жизни. А мы имеем признаки существа, обладающего сознанием. У клеток его не может быть… Чтобы появилась нервная система, рефлексы, сформировался мозг и начали проявляться какие-то признаки его деятельности нужен очень сложный организм со специализированными клетками, которые получают свою функцию очень долгой эволюцией…

       Ольга ткнула ошарашенного полицейского пальцем в грудь:

       – Одна клетка в твоем организме в мышечной ткани, другая в мозге, а третья в крови… И это очень разные клетки, которые долго обретали свою специализацию… Далеко не все живые формы обрели способность думать. Черная кровь, очевидно, наделена этой способностью с момента рождения.

       – Вот дерьмо!– Серый с силой ударил кулаком по трубе.– Это же все на поверхности, но так неочевидно… Этот бункерный компьютер создал не просто новую клетку. Он создал какой-то биологический компьютер!

       – А теперь вопрос,– торжествовала Ольга.– Что из этого для советника важное?

                *****

       Как и предполагали полицейские, советник больше заинтересовался информацией о клонах на политических деятелях и равнодушно отнесся к способностям прототипа. Он настойчиво требовал подробных сведений только по волновавшим его темам, а также имена, названия причастных структур и организаций, раздраженно намекая на непродуктивность проведенного допроса.

       – Я просто разочарован,– наконец заявил он после очередной попытки Ольги перевести разговор на прототип и клетки Черной крови.– Вы даже не осознали те возможности, которые открывала для вас беседа с Гранковичем. Какие разоблачения мы могли провести, как далеко могли продвинуться в наших поисках. Вы упустили такой шанс.

       – Господин советник,– не выдержала женщина.– Я понимаю, что Вы туго соображаете, но Вам стоит сосредоточиться, чтобы осознать последствия биологической угрозы и тот факт, что Черная кровь обладает интеллектом!

       – Спасибо за дерзость,– хмыкнул тот.– Позволю и себе говорить прямо. Не ожидал, что Вы такая впечатлительная... И тем более, не ожидал, что вам обоим потребуется аж двое суток, чтобы понять, что прототип обладает разумом. А угроза биологического заражения рассматривалась еще до того, как мы вас посвятили в детали на первой встрече. Все собранные Петкевичем образцы были изучены и разобраны до атомов в поисках любых аномалий. Чем бы не был этот прототип, непосредственной биологической угрозы он не несет. Это первое, что было проверено. А сейчас речь идет о реальной угрозе: международном заговоре и государственной измене. Но вместо того, чтобы выявить из числа высокопоставленных чиновников причастных, вы использовали редкую возможность контакта с создателем прототипа для философских дискуссий и околонаучных споров.

       – Вы меня не слушаете,– отчаялась Ольга.– Речь идет об общечеловеческой...

       – Оставьте, сударыня! Оставьте! Рассуждайте рационально! Что я вообще могу почерпнуть из допроса Гранковича? О том, что база находится где-то в зоне, мы понимали и до этого. Жаль, Вас нет рядом: у меня на столе ворох отчетов, украшенных фотоснимками. Из них следует, что в чернобыльской зоне нет ни одной живой души, и за последние годы не было ни единого незарегистрированного перелета над ней. Спутники слежения ничего не обнаружили, никакого движения, никакой активности. И что мне делать?

       – Вам предоставили ложную информацию, подделку. Это же очевидно! И теперь, когда мы знаем, что там есть действующий реактор ядерного синтеза…

       – Вот новость!– Титок резко перебил ее.– И что теперь? Я знаю, где находится этот объект. Я знал это и до вашего визита к Гранковичу без упоминаний о реакторе. Я же не идиот! Там не так много мест, чтобы развернуть такую деятельность. Но без показаний Гранковича я могу знать, кто из военного ведомства подсунул мне эту подделку? На каком этапе ее отредактировали? Вы же не дали мне ни единого имени, а вслепую бороться с хорошо отработанной системой я не смогу. Я даже не представляю, кому можно поручить операцию по захвату базы. Теперь понимаете? Власть основана на подчинении. Единственное оружие, которое у меня есть, это бумажка с моей подписью, и то, что в ней написано… Такая бумажка может стереть любую базу с лица земли! А может лечь в мусорку или вернуться ко мне пулей в затылок, если я ее отдам не тому исполнителю. У меня бумажная власть… у нее есть своя сила и свои слабости.

       – Мы понимаем,– вступился Серый.– И мы понимаем, что время работает против нас. Но сейчас высший приоритет в нейтрализации базы, того суперкомпьютера, который использовался для атаки на наши сервера, и в получении доступа к записям Гранковича, чтобы понять степень угрозы от прототипа…

       – О да! Это вы поняли. Я еще упомяну о том, чего не знаете! У президента сорок шесть нот от правительств иностранных государств, которые обвинили нас в нарушении Моратория, в разработке генетического оружия и агрессии против мирового сообщества. Они требуют немедленно открыть границы для военных экспертов, для каких-то комиссий. Конфликт реальный! Вооруженные силы некоторых государств приведены в боевую готовность, а наши военные проводят подозрительные маневры вокруг столицы. Беженцы запрудили все подъезды к городу, а в самом Минске через день-два закончится продовольствие. Какие беспорядки нас ждут тогда, можете себе представить! Параллельно в правительстве прямо сейчас идут бесконечные перестановки и отставки, а президент покинул резиденцию на военном вертолете и теперь из какого-то укрытия бросается сомнительными указами. И Вы мне предлагаете все бросить и идти искать Вашу химеру? Начать вслепую атаку на подпольную базу? Кем?

       – Хотите сказать, что в дальнейшем нам не придется рассчитывать на Вашу помощь?

       – Милая моя, Вы живете в сказочном мире собственных фантазий! Но мы и так затянули этот разговор, и, наверняка, кто-то уже пытается проследить звонок. Будем закругляться. В подчинении комиссии Верховного совета есть экспериментальная роботизированная бригада. Очень засекреченное соединение, хорошо изолированное от остальных военных и руководства страны. Они осваивали и испытывали новые типы вооружений, разрабатывали тактику применения новых образцов. Я курировал их работу годами, лично контролировал назначения. Еще до начала беспорядков их перебросили для испытательных стрельб на один из полигонов чернобыльской зоны, не привлекая лишнего внимания. Они в ста сорока километрах от интересующего нас объекта. Вчера я отправил туда надежных офицеров, и сейчас они готовят группу к маршу. Послезавтра будут вскрыты конверты с приказами, и силами единственной роботизированной бригады мы попытаемся разобраться во всем на месте. Операция проводится осторожно и в строжайшей тайне. Как я понимаю, хотите принять в ней участие?

       – Если это возможно.

       – В таком бардаке возможно все! О том, как вас туда доставить, поговорим завтра. Теперь последнее. Ночью в городе произошла перестрелка с применением тяжелого вооружения. В ней не принимали участия ни полиция, ни военные по их заверению. Утром там побывал усиленный отряд легионеров, но кроме нескольких обезображенных трупов и полуразрушенного жилого здания ничего не удалось обнаружить. Отряд был трижды атакован городскими бандами и понес потери. У нас серьезные проблемы с поддержанием порядка в городе. Не работает ни одно учреждение, коммунальные сети, огромный поток беженцев, а патрулирование улиц даже с применением боевой техники становится невозможным. Мы теряем контроль над объектами в центре, которые пока удерживают регулярные войска. Дезертирство стало массовым. В течение суток планируется закрыть город по всей линии кольцевой и прекратить дальнейшие попытки его захватить до окончания беспорядков.

       – Осада?– вырвалось у Ольги.

       – Да, осада! А вы как думали? О спасении столицы речь уже не идет: она отдана на откуп криминалу и бесконечным митингам. Наша первейшая забота – не дать вырваться этому безумию за пределы кольцевой. Мы и так подошли к гражданской войне ближе некуда: у революции, а это именно она, нет ни лидера, ни цели. И это ужасно! Некого устранить, и не с кем вести переговоры. Торжество хаоса и анархии ожидают нас, если не проявить решительность. Волнения уже имеют место в отдельных городах. Но мы отвлеклись... Я хотел лишь предупредить об опасности центральных районов и крупных магистралей – там хозяйничает организованная преступность. Новая власть. Туда не могут пробиться даже танки. Недалеко от такого места, у стадиона «Динамо» произошел ночной инцидент. Если сочтете возможным, проверьте, не наш ли прототип там отметился – ведь именно его появление спровоцировало эту ситуацию. В любом случае, это место станет Меккой для всех его поклонников и охотников, которые постараются разнюхать там что-нибудь. Понаблюдав за этим местом, сможете получить какое-то представление о своих противниках, хотя саму химеру или ее следы вряд ли удастся обнаружить. Вопросы и пожелания?

       – Нет.

       – Отлично. Завтра обговорим отъезд в зону. А теперь удачи, и будьте осторожны.

       Ольга выключила телефон и протянула трубку эксперту, который вопросительно встретил ее взгляд.

       – Давай просто уберемся отсюда,– разочарованно ответила женщина и направилась к выходу из подвала.

                *****

       Ворчун был неудачником всю свою жизнь.

       В двадцать три года, после участия в драке, перед ним впервые открылись ворота тюрьмы, куда ему посчастливилось попасть еще дважды. После третьего освобождения он сразу ушел в запой и пропустил три явки в управление по делам бывших заключенных. А потому решил более не испытывать судьбу и избегал всяческих контактов с властью. Восемь долгих лет он был незаметным бомжем, без гражданской категории, крыши над головой и прочих удобств, которые предоставляло общество своим законопослушным гражданам.

       За это время Ворчун потерял даже собственное имя, но обзавелся умением выживать в каменных джунглях города и обрел свободу, какую только может дать человеку бродяжничество, нищета, скитание по подвалам и канализациям, воровская удача и жизнь среди крыс и подобных ему искателей легкой наживы на дне сточной канавы. У него были друзья-товарищи, собственная «нора» и небольшая территория близ железнодорожного вокзала, куда он не допускал «коллег», пристально высматривая в горах мусора «сокровища», которые можно было превратить в еду или выпивку. Изредка покушался на зазевавшихся горожан и приезжих, чьи карманы и багаж порой приносили его бизнесу хороший доход.

       Он готовился к предстоящей зиме, утепляя жилье и накапливая инвентарь, когда город в одно мгновение превратился в нечто новое, очень похожее на его собственный мир, словно грязь и разруха его норы выплеснулись на улицы, неузнаваемо их преобразив. В пьяном угаре укладываясь спать под утро, он еще не знал, что проснется уже в другой вселенной, которая сулила ему большие перспективы.

       Покидая жилище, Ворчун еще раз обвел взглядом крохотную комнатушку, которую устроил из тесного зловонного подвала под старой будкой смотрителя. Само полуразрушенное сооружение было построено еще в незапамятные времена, когда поезда были перспективным и развивающимся видом транспорта. Находилось оно тогда на большом удалении от вокзала на пересечении железнодорожных путей и автомобильной дороги, чтобы смотритель, живший поблизости, мог комфортно нести вахту и опускать шлагбаум при приближении поезда. Последующие реконструкции путей и привокзальных строений почему-то не затронули этого анахронизма, хотя уже давно исчезла и та автострада. Паутина рельсов окутала все пространство вокруг, но будку все равно оставили, словно забыв ее рассыпающиеся старым кирпичом стены в скоплении построек разросшегося вокзала.

       Грохот проносившихся мимо составов делал место не очень пригодным для жилья, но Ворчун, оставшись однажды на улице, собирался провести в этом месте лишь одну ночь. А застрял навсегда. На следующую ночь, спасаясь от сквозняков, он уже перебрался в подвал, где к своему счастью обнаружил пузатую металлическую печь. Он выиграл войну с крысами и уже через год его «нора» стала знаменитой среди подобных ему, и за нее доводилось неоднократно махать кулаками.

       Однажды его даже пытались обокрасть, пока он «работал», но, как и любой бомж, Ворчун все ценное носил с собой, и взломщики удовлетворились тем, что уничтожили  утварь и вырвали трубу из котла. Пришлось повозиться, восстанавливая уют. В ту зиму печь спасла ему жизнь. Именно в ту лютую зиму многие бездомные нашли свою смерть от холода – они даже шли в полицию, чтобы их посадили на полгода в тюрьму, но дали перезимовать в тепле. Печка не только его согрела в те январские ночи – единственный раз Ворчун изменил правилам и дал приют двум обмороженным собратьям по нищете, благодаря чему обзавелся преданными друзьями-товарищами. Это были Седой и Рох.

       Он привычно окинул взглядом коморку и, убедившись, что ничего не оставил на виду, выбрался из подвала, заперев его за собой. Тяжелый навесной замок оставался единственной вещью за все эти годы, которая была куплена.

       Город впервые смог удивить его своим убранством.

       На фоне черных столбов дыма, которые могучими колоннами вздымались к такому же чернильному своду туч, словно удерживаемому ими, разворачивалась колоссальная панорама происшедшей трагедии. Части моста городской надземки, так эффектно возвышавшегося над многочисленными лентами рельсов и зданием самого вокзала, теперь просто не было. Зато прямо под его зияющим провалом в слюнявой белой пене, которую любят разбрасывать пожарные, нагромождались выжженные до дыр в металле вагоны электропоезда надземки и смятые коробки пассажирского состава.

       Ужасным был не сам вид катастрофы, а полнейшая тишина и безлюдье, как будто этот салат из вагонов, грудой сваленных поперек привокзальной развязки, был делом обыденным и находился здесь так давно, что уже ни у кого не вызывал интереса.

       Ворчун с широко открытыми от удивления глазами подбежал поближе, но остановился, с недоумением рассматривая пугающие своей натуральностью детали железнодорожной катастрофы. Он долго стоял неподвижно, прежде чем его окликнули.

       – А-а, это ты, Ядвига,– выдавил он из себя, покосившись на приближающуюся толстую старуху в засаленном тулупе, подпоясанную и завернутую в грязные платки, которые охватили в равной степени и бесформенный живот, сливающийся с грудью, и мясистое лицо с поджатыми щеками. Увидев ее багаж, он оживился и шагнул навстречу.– И где это ты, ведьма, уже отхватила такую вещь?

       – Даже не таращи свои зенки, пьянчуга! Эта вещь уже при деле,– женщина резко остановилась и, опустив на землю большой вызывающе белый чемоданчик с красным крестом, быстро на него уселась.– Ты же знаешь, я полгода была санитаркой при больнице скорой помощи и в подобных вещах разбираюсь... Я же каждой вещи там применение знаю...

       Старуха не могла отдышаться, со свистом выталкивая из груди воздух и придерживая себя за бок. Но она ни на секунду не отвлеклась и не отвела взгляда от хищно кружившего вокруг  Ворчуна.

       – Говори, где подрезала аптечку,– угрожающе потребовал он.

       – Да ты че, Володя?! Когда ты меня за воровством видел? Я порядочная женщина и не чета вам, забулдыгам. Я могу, если и взять, то только ничейное.

       – Это где же ничейное раздают?– заржал ее собеседник.

       – А ты ж что? Не в курсах?– догадалась женщина.– Ты, пьянчуга, небось, только сейчас глаза продрал и не варишь, что делается. В подвале все это время тух, и тебя даже грохот обвалившегося моста на ноги не поднял!

       Старуха громко и неприятно рассмеялась, покатываясь своим круглым телом из стороны в сторону, чем очень смутила и разозлила Ворчуна:

       – Заткни пасть, старая жаба, а то смеялку выдерну,– рявкнул он.

       – Да я ничего такого, Володя,– спохватилась та.– Я ж сама при рельсах живу и на шум не хлипкая, а если еще и горло по-стариковски промочить, так и собственную смерть проспать можно – потому, видно, и живу еще.

       – Давно тебе пора, да только ж ты еще многих здоровых переживешь со своими болячками.

       – Твои бы слова... А ты и впрямь ли пропустил чего? Так я тебе все расскажу, сынок. Я тебе все, как было, доложу. Ведь началось сразу не тут – в городе. Пожары там случились сначала такие, что отсюда видать было. А как электричка с моста упала, сама я не видела – врать не стану. Я не из таких баб, что любят потрепаться про то, чего не знают. Я, как вижу, рассказать смогу все, а ежели не знаю чего, то и языком чесать не стану. Ты меня знаешь. Потому мои слова уважают и верят им. Главное, случилось ей упасть, когда тут брестский утренний экспресс шел – аккурат на него и сиганула. Я, как увидела, сердце зашлось. Поверишь, такой страх был! И понаехало их, и понабежало, а все одно мало кого они спасли. Только пожарные с вертолетов пеной все побрызгали, и снова разбежались все. Даже огородки вкруг не поставили, как положено, все кричали, что бедствие в городе, бедствие – и ровненько убрались отсюда. Огонь еще догорал, а их уж и след простыл: видно, в городе беда побольше этой будет.

       – А раненых повывезли?

       – Раненых? А кто ж их знает? Да и сколько их раненых после такого жара было? Тех, что нашли, увозили. Да-а, всех вывезли до единого. И даже машины от скорой помощи побросали. Я там вещь эту и подобрала. Бесхозная. А я ведь медик, ты знаешь, мне про все в этом чемодане известно, и всему дело найдется.

       – А Размыслович где? Полиция вся? Тоже в город подались?

       – Все в город кинулись. И Размыслович твой легавый, и все охранники со своих постов – всех забрали. Даже наши: Димыч, Коневой, Борис Толстый, Мороженный – да все уже туда посунулись. Сам знаешь, нам с тех беспорядков может большой куш выгореть. Я вот тоже прирою свой чемоданчик и пойду в город посмотрю. У Гноевого же приемник есть, так там такие страхи рассказывают! Уже, типа, полгорода мертвые, а что людей губит – неведомо! То ли сила какая злая, а то ли анопланетяне атакуют...

       – А товарняк вчерашний?– спохватился Ворчун.

       – Что товарняк?

       – Ну, тот, что вечером пришел, здоровенный такой. Его же всю ночь под разгрузку растаскивали к первому ангару. Утром сегодня разгружать его должны были.

       – Одумайся! Какой товарняк? По дорогам проехать нельзя, даже метро встало. Кому теперь твоя разгрузка нужна? Машины даже подъехать не могут.

       – Так и ладно! Товарняк стоит, а охрана в городе! Надо бы наведаться.

       – Тьфу на тебя,– слишком проворно для своей комплекции вскочила старуха и вновь ухватилась за чемодан.– Я женщина порядочная, а не бандитка как все вы. Мне что чужое украсть, что дитя неразумное обидеть – одна боль на сердце. Это в тебе ни стыда, ни совести нет! Тьфу! Даже если сторожей нет, как в ангар попадешь? Стекла бить будешь, замки срывать? Бандит, одним словом.

       Подхватив свою ношу, старая Ядвига быстро двинулась прочь, кляня и причитая без умолку, изредка посылая проклятья на голову Ворчуна, который уже раскаялся, что опрометчиво не придержал язык за зубами. Памятуя, что волка кормят ноги, он побежал в сторону разгрузочных ангаров и уже через десять минут был на месте.

       Старуха оказалась права – вокруг не было ни привычной суеты, ни рева подъезжающих и отъезжающих грузовиков – не было ни души. Рельсы упирались в огромные запертые ворота, а это подтверждало то, что ангар занят. Можно было попасть внутрь еще через главный коридор, как въезжают обычно машины, но там есть сторож, который вряд ли оставит свой пост даже в день страшного суда. Для Ворчуна же был еще и третий вход – через сточную канализацию, которая, если хорошо знать ее лабиринт, выводила прямо к разгрузочным платформам внутри ангара, за спину сторожа.

       Несколько раз ему удавалось таким образом хорошо поживиться с товарняка, но это надо было делать аккуратно. Сначала приходит комендант и снимает печати и пломбы с вагонов, проводя проверку по накладным, а потом целый час оформляет бумаги на отгрузку. Вот в этот момент, когда пломбы уже сняты, а бригады грузчиков еще ждут разрешения, и можно безнаказанно и незаметно утащить что угодно – никто и не заподозрит.

       В предвкушении поживы Ворчун сдвинул крышку люка и спустился в канализацию. Два поворота налево, один направо, еще налево, и вторая шахта выводит прямо к крайней платформе ангара. Он оказался прав: шестьдесят семь вагонов и цистерн с сорванными печатями и открытыми замками призывно выстроились у платформ и сливных колодцев. Безмятежную тишину огромного строения нарушал приглушенный звук телевизора из комнаты сторожа. Эхо звонко подбрасывало стук шагов к сводчатому потолку, словно скучая по галдежу разгрузочных работ.

       Ворчун жадно сглотнул и улыбнулся: вместо того, чтобы сразу пробежаться вдоль состава, разбитого на куски по семь-восемь вагонов, и воровато порыться в содержимом беззащитных сундуков с сокровищами, он крадучись направился к коридору, откуда слышался телевизор. Он еще окончательно не осознал, зачем это делает, когда прокрался к комнатушке сторожа, и замер у входа.

       В широких армейских штанах и выцветшей майке старик Дробышевский пялился в экран телевизора, постукивая чайной ложечкой о края стакана. На секунду отвлекшись от просмотра, он вдруг обернулся и вскрикнул:

       – Опять ты?! Ну, теперь не уйдешь, сучье племя!

       Он бросился к стоявшему у стены карабину, но Ворчун был моложе и проворнее: он выхватил из-за пояса железный прут, с которым никогда не расставался, и ударил деда встречным движением в голову. Тот протяжно вздохнул и глухо повалился на спину, неподвижным взглядом уставившись в потолок. Телевизор надрывался, расписывая ужасы, творившиеся в городе, и Ворчун, сбросив секундное оцепенение, обратился к нему:

       – Есть боженька на свете! Он был недобрым человеком и поэтому помер. А я ему даже подарок однажды хотел сделать, когда просился, чтобы впустил разок. Тогда он меня очень обидел. Ругался грубо, ударил. А теперь все правильно. Все, как должно быть.

                *****

       Больше половины груза приходилось на продукты питания. Там были и холодильники с мясом, и контейнеры с консервами, мешки с мукой, сахаром, крупами, а также огромное количество красивых коробок с различными деликатесами. Но были в составе и вагоны с тканями, бытовой техникой и одеждой. Ворчун ходил от платформы к платформе, как богатый покупатель в гипермаркете, прицениваясь и не решаясь сделать выбор. На этот раз он не пытался скрыть своего присутствия в ангаре, бесцеремонно разрывая упаковки и вскрывая ящики с намерением исследовать все, до чего могли дотянуться руки.

       У сливных колодцев стояли восемь цистерн с бензином и одна, чистенькая и аккуратная, сияющая новой краской, со спиртом. При ее виде у бомжа на лице проявилась странная улыбка, но в следующее мгновение внимание переключилось на шесть темно зеленых вагонов, застывших у крайней платформы.

       Они отличались не только цветом и идеальным состоянием – на них все еще красовались яркие пломбы и печати, а по углам ядовито-красные надписи утверждали, что это собственность Вооруженных сил Беларуси. Такая же надпись украшала и седьмую платформу, где блестящие от заводского масла стояли новенький военный внедорожник и два десятка мотоциклов, заключенных в узкие пластиковые рамы.

       Руки Ворчуна задрожали от возбуждения, когда он уже собирался приблизиться к таинственным вагонам, но посторонний шум снаружи заставил насторожиться: кто-то стоял за воротами ангара и негромко разговаривал.

       Только сейчас все встало на свои места. Нет, он не собирался выбирать, что отсюда стащить – он хотел забрать все. Он хотел, чтобы весь состав, весь товарняк принадлежал ему одному, и готов был сражаться с целым миром за право обладать богатством, которое так неожиданно обрел.
 
      А почему нет? Почему это все должно принадлежать кому-то другому? Ведь это в его жизни никогда не было ничего своего! Он многие годы мыкался в нищете, терпел лишения и теперь имел законное право на богатство! Пусть это продлится недолго, пусть у него нет никаких шансов удержать эту собственность в руках, но будет драться за нее и даже сложит жизнь, но умрет богатым человеком и в вонючий подвал не вернется. Лучше прожить несколько часов в роскоши, чем долгие годы в грязи ожидать неизбежной кончины.

       Голоса за воротами замолкли, и звуки шагов указали на то, что нежданные гости направились к центральному входу возле сторожки. Принявший окончательное решение Ворчун недобро хмыкнул и уверенным шагом направился им навстречу. Сторож Дробышевский лежал на том же месте, где он его оставил, только тонкая струйка крови, пересекающая продавленный ударом лоб, уже успела подсохнуть, да мертвые, потерявшие цвет глаза покрылись пеленой.
 
      – Я вынужден выполнять твою работу,– заметил ему повеселевший бомж и взял в руки стоявший у стены карабин.

       Передернув затвор, Ворчун отправил патрон обоймы в ствол и снял предохранитель:

       – Как можно было такое оружие давать в руки какому-то старому пердуну?– укоризненно покачал он головой.– Дробышевский мог и поранить кого-нибудь.

       Огромные въездные ворота были закрыты, но в них имелась небольшая дверь, которая не закрывалась никогда. От нее до железных прутьев решетки, отгораживающей сторожку, мимо которой проходил широкий бетонированный проезд для грузовиков, было не более двадцати метров. Но акустика очень большого помещения звонко доносила все звуки снаружи, и Ворчун отчетливо слышал негромкую речь приближающихся людей. Это были два мужских голоса и высокие нотки женского говора.

       Мало того, это был говор старой ведьмы Ядвиги!

       Когда три знакомых силуэта возникли в дверном проеме, бомж широко улыбнулся и опустил карабин под стойку – он сидел на кресле сторожа, хорошо обозревая гостей, в то время как те, попав в полумрак ангара щурились и несмело продвигались к решетке, словно ощупывая при каждом шаге почву под ногами.

       – Я вижу, ты все-таки последовала моему совету,– громогласно возвестил Ворчун, наслаждаясь раскатами эха.– Но почему, старая вешалка, ты не пошла со мной сразу, а решила сбегать за дружками?

       Оцепеневшие на мгновение фигуры переглянулись и смело направились к сторожке.

       – Ты, Ворчун, что ли?– прошипела Ядвига, приближаясь.– А где Дробышевский?

       Вместе с ней были братья Ахромы – Лавень и Носатый, здоровяки-увальни, которые всегда держались вместе и пользовались дурной славой среди своих. Три пары хитрых глаз быстро обшарили из-за решетки внутренность помещения и сомкнулись на мертвом теле, лежавшем на полу за спиной бомжа.

       – Он сторожа убил,– тихо прошептала старуха, и Ахромы в ответ пробормотали что-то нечленораздельное.

       – Так какая нужда привела вас ко мне?– проигнорировал несдержанные реплики гостей Ворчун.– Выкладывайте поскорее, у меня уйма дел.

       – К тебе?– первой сбросила оцепенение Ядвига.– Мы вот тоже пришли взглянуть на вчерашний товарняк.

       – Зачем это?– искренне удивился бомж.

       – Брось, Володя, дурачиться. Что ж тебе одному с него поживиться?

       – Так ведь он мой. Первым я его нашел.

       – Об чем ты, милый?– не унималась старуха.– Там и для нас кусочек найдется.

       – Зачем же ты меня обижаешь, старая клюшка?– зашипел бомж.– Я ведь из твоей аптечки своей доли не просил. Зачем же ты мой кусок себе в рот тянешь? Ты ж, вроде, красть не умеешь.

       – А не подавишься целым товарняком, грязный пьянчуга?– с угрозой в голосе поинтересовалась Ядвига.– Один то ты вряд ли осилишь.

       Коренастые братья, как по команде, медленно двинулись к краю решетки, намереваясь войти в сторожку. Ворчун напрягся и поднял карабин над стойкой. Ахромы замерли, а старуха отпрянула от решетки и попятилась.

       – Да ты не подвинулся ли умом, Володя?– забеспокоилась она.

       – Факт,– ответил бомж, направляя на нее ствол оружия.– Не уважаешь ты меня, гадина. Все норовишь под себя подмять.

       – Тише ты, окаянный,– завопила Ядвига отходя.– Не смей пугать меня.

       – Я и не пугаю. Только моего добра тебе не видать!

       Старуха резко развернулась и бросилась назад к двери. Ворчун вскинул карабин и выстрелил. Пуля звонко шмякнулась о стену далеко от цели и запрыгала рикошетом по бетону. Братья шарахнулись в стороны и застыли неподвижно, пока разгоряченный бомж целился в вопящую и спотыкающуюся женщину. Вторая пуля попала ей в голову и опрокинула вздрогнувшее тело. Ворчун громко захохотал, потому что ему показалось, что старуха плюнула, когда пуля попала ей в затылок: огромный розовый сгусток вырвался с противоположной стороны и плюхнулся с металлическим звоном на железные ворота, оставив на них сползающую кашу.

       – Я знал, что она умеет только гадить,– прокомментировал повеселевший бомж и посмотрел на застывших братьев.– Расслабьтесь, близнецы. Она получила свое по заслугам, а вы, малые, в порядке. За вами и совесть водится. Вы ж понимаете, что мне и впрямь этот товарняк одному сто лет упал, а с Ядвигой были свои счеты. Я не жадный, делиться умею, да и не с руки мне в одиночку богатством жиреть. Сам ведь всего не удержу. Так что, я вас в дело беру. Вместе мы весь груз с товарняка поднять сможем! Что скажете, братки?

       Ахромы угрюмо молчали и исподлобья косились на него.

       – Бросьте! Дело горит, а нам еще столько вагонов потрошить. Надо поторапливаться, пока сюда все не сбежались.

       – А почто сторожа замочил?– слегка оживился Носатый при упоминании о добыче.– Это же не Ядвига. Когда его хватятся – всем не поздоровится.

       – Я тут телевизор смотрел,– безмятежно ответил Ворчун.– Так там говорят, что в городе уже миллион людей погибло, а то и больше. Кому он нужен? Никто и не заметит. А потом снесем его к горелому поезду, и, считай, все чистяком. Решайтесь, мужики. Я и других подельщиков сыскать могу.

       – Кто ж от дела откажется?– освоился Лавень.– Ты только расскажи, чего задумал, а мы с тобой вместе все и обтяпаем.

       – Вот теперь по существу базар пошел,– оживился бомж.– Носатого в город отправим, чтобы он Седого и Роха привел – мужики надежные, помехой не будут. Впятером мы живо товарняк оприходуем и самое ценное снесем в укрытие. Пока в городе порядок наведут, мы уже миллионерами будем. Давай, двигай за ними.

       – А вы чем займетесь?– не решался Носатый.

       – Приберемся здесь потихоньку,– кивнул Ворчун на трупы.– И начнем добро разбирать.

       – Так может, я с братаном сбегаю – быстрее управимся.

       – А мне одному жмуров таскать?

       – Так и дождись нас – придем, пособим.

       – Ты что, Носатый, меня за дурку держишь?– взвился бомж.– Вы слиняете, а мне тут дожидайся, легавых вы наведете или дружков каких подцепите, чтобы мимо меня товарняк сделать. Мы вместе дело делаем, или в игры играть будем?

       – Не шуми,– вмешался Лавень.– По-твоему будет. Я с тобой приберусь, а он корешей приведет. Ты только сам палку не перегни. Двигай, Андрюха.

       – И смотри, Носатый, если проболтаешься там кому-нибудь,– напутствовал удаляющемуся Андрюхе Ворчун.– Я тебя за Ядвигой отправлю. И без Роха и Седого тоже можешь не возвращаться.

       – Ладно,– нехотя ответил тот, выходя из ангара.

       Проводив его взглядом, подельники пошли к трупу сторожа.

       – Карабин тебе на что за собой тягать?– опасливо спросил Лавень, когда, наклоняясь над телом Дробышевского, бомж перекинул свое оружие через плечо.

       – Так что мне теперь его на гвоздь повесить?– съязвил тот и внимательно посмотрел на Ахрема.– Давай лучше за ноги берись.

       Увалень нехотя подчинился, но с Ворчуна глаз не сводил всю дорогу. Оба тела они снесли к огромной отстойной яме во дворе, где их слегка притопили в грязной жиже в расчете на то, чтобы потом перепрятать. Закончив дело, они присели покурить прямо на краю отстойника.

       – Смотри, какие сигареты я в товарняке нашел,– сказал бомж, залезая в боковой карман тулупа.

       Когда он выгибался, карабин съехал с плеча под руку, но старший Ахрем уже не беспокоился на его счет: он осторожно взял красивую пачку в руки и понюхал. Бережно извлекая сигарету, он довольно улыбнулся и был так поглощен этим приятным занятием, что не заметил, как ствол карабина уперся ему в живот, и щелкнул предохранитель.

       Громкий выстрел опрокинул Лавеня, и тот, перевернувшись, упал в отстойник.

       Ворчун поморщился, когда волна жара от близкого выстрела окатила лицо, и подобрал выпавшую из рук подстреленного подельника сигарету. Он ее как раз успел прикурить, когда Ахрем, держась за живот, поднялся из грязи. Он стоял по колено в отстойнике, отрывисто дыша и яростно шевеля губами. Его глаза горели бессильным гневом, а сквозь пальцы, прикрывающие рану, сочилась кровь, смешиваясь с бурой водой под ногами. Они долго смотрели друг другу в глаза в полном молчании, словно чего-то выжидали.

       Наконец, Лавень покачнулся и упал, подняв фонтан брызг. Только после этого Ворчун затянулся сигаретой в первый раз и, поднявшись, пошел назад, к ангару. Раненый еще несколько раз пытался подняться, но снова падал, с каждой попыткой отступая все дальше в круг отстойника и погружаясь при следующем падении глубже, пока не замер окончательно. Его тело медленно опустилось в грязь искусственного болота, оставив на поверхности лишь краешек короткого пальто.

       Всплывшие почти сразу пузыри предсмертного вздоха, всколыхнули ненадолго массу отстойника, но поднятая ими волна даже не достигла ближайшего края, похоронив под собой человека окончательно.

       Ворчун уселся у входа в ангар и стал терпеливо ожидать. Он смотрел на зарево пожаров, которые поблескивали среди небоскребов, и глубоко вдыхал городской воздух, пропахший гарью и обычными запахами железнодорожного вокзала. Странное ощущение свободы и бодрящее возбуждение кружили голову, волнами накатывая из глубины живота. Он наслаждался этим состоянием.

       Прошло много времени, прежде чем бомж увидел приближающуюся троицу. С младшим Ахремом шли долговязый Рох и тощий Седой.

       – Чего тут высиживаешь?– спросил Носатый, подозрительно оглядываясь вокруг.– Где братан?

       – Ждет у отстойника. Хотел тебя видеть,– спокойно ответил Ворчун, поднимаясь.– Пошли, глянем.

       – Что за дело?– торопился Рох.– Он говорил какими-то загадками.

       – Дело жизни,– скупо ответил бомж.

       – Где?– нервно перебил его Носатый, остановившись у края.

       Ворчун протянул руку вперед:

       – Видишь? Кусок дерьма выпирает из лужи.

       Он вскинул карабин и выстрелил младшему Ахрему в грудь. Пуля прошла навылет, и Носатый с удивлением в глазах сначала опустился на колени, а потом упал на спину, неестественно вскинув свои кривые ноги. При следующем вдохе, легкие забулькали кровью, а вместо крика изо рта раненого повалила кровавая пена.

       – Что ты делаешь?– взвизгнул Седой, отскакивая назад.

       – Я же сказал: дело всей жизни. У меня есть целый товарняк, но прежде чем я вас к нему допущу, должен быть уверен на все сто,– ответил Ворчун, протягивая карабин Роху.– Скрепи договор кровью, чтобы все были повязаны, и займемся делом. Вы для меня итак самые надежные кореша. Пусть теперь все будет по-серьезному и до конца. Добей его, и мы одна команда.

       Рох внимательно посмотрел ему в глаза и взял карабин, взвешивая его в руке.

       Младший Ахрем попытался сесть, но его вырвало кровью при первом же резком движении. Беспомощно размахивая руками, он таращил глаза на Роха и продолжал брызгать кровавой слюной, вздымая и опуская простреленную грудь, словно тужась вскрикнуть.

       – Какого черта?– в результате решился долговязый и, приставив приклад к плечу, выстрелил в Носатого.

       Он продолжал нажимать на курок, но пустая обойма лишь беззубо клацала замком, а получивший вторую пулю Ахрем мелко задрожал и стал биться в судорогах.

       – Что же вы делаете, изверги?– закричал Седой и вдруг протяжно заплакал.

       – Патроны кончились,– невозмутимо заявил Рох.

       – Если не ошибаюсь, то этого добра у нас навалом,– ответил Ворчун, брезгливо посмотрев на Седого, чье щуплое тельце разрывалось от рыданий.

       Умирающий, в последний раз изогнувшись, затих с искаженным гримасой лицом.

       – Не злись на него,– прошептал Рох на ухо бомжу.– Ему уже за пятьдесят, вот он и расклеился. Но, ты же его знаешь, он тебе как собака предан. Да и я сам за него поручусь. Седой оправится.

       – Вот ты за ним и присматривай,– Ворчун сплюнул себе под ноги.– А пока пусть отнесет жмурика к его братцу и нагоняет нас. Я собираюсь обосноваться в ангаре и держаться за свой груз.

       – Да ты что?– восхищенно поднял брови Рох.– А когда менты придут?

       – Да вроде, есть, чем отстреляться.

       – Ну, ты даешь!!!

       – К тому же в городе черт знает что творится. Не скоро они о нас вспомнят.

       – Это точно! Я тебе расскажу, что видел своими глазами – не поверишь.

       – Поверю. Ты только за Седым присматривай.

       – Не волнуйся, я сейчас.

       Рох подскочил к своему пожилому другу и стал что-то увлеченно нашептывать ему на ухо. В результате тот встал и, утерев грязным рукавом мокрое от слез лицо, обреченно подошел к убитому.

       – Все в порядке. Он нас догонит.

       Ворчун повел своего друга в ангар, вкратце рассказав по пути, что произошло.

       – Правильно. Братьям нельзя было доверять – они в любой момент кинули бы тебя. Дождались бы случая и порешили. Но я все равно не понимаю, почему бы нам просто не стащить побольше, а потом залечь с добычей. Можно было бы тихо и сытно перезимовать, ничем не рискуя.

       Бомж резко остановился и посмотрел в глаза Роху:

       – Залечь? Спрятаться? Опять вернуться в подвал и гнить там, дрожа за собственную шкуру? Опять бояться и медленно подыхать в дерьме? Разве ты не хочешь прожить несколько дней по-человечески, быть хозяином, внушающим страх и уважение? Пусть даже за это придется поплатиться жизнью. Я тебе предлагаю настоящую жизнь, настоящую свободу. Зачем кому-то отдавать то, что уже принадлежит тебе? Надо только удержать удачу.

       – Ты прав. Абсолютно прав. Мне тоже надоело жить без перспективы. Красиво говоришь, по делу. А такой шанс приходит раз. Все правильно. Я с тобой до конца! Мы устроим шумный праздник и заставим уважать нас!

       – Главное, не бояться собственной силы, не бояться быть лучшим и хотеть большего. Мы не мелочь бездомная, мы хотим весь мир, а не его объедки, и можем даже объявить ему войну!

       – Войну!– загорелся долговязый.– Ну, ты мужик, скала.

       – И мы не зациклимся на одном товарняке. Мы захватим еще что-нибудь грандиозное, а потом еще!

       – Втроем?

       – Втроем?– переспросил Ворчун.– Я не говорил втроем. Мы соберем команду таких же обреченных! У нас будет армия! А у меня, похоже, есть для нее оружие.

       Они как раз остановились у края платформы, с которой были видны запечатанные военные вагоны, и бомж указал на них:

       – Думаю, там наши козыри.

       – Ни фига себе!– засиял Рох, но высмотрев среди цистерн спирт, нервно засмеялся.– А вот я вижу и праздник.

       – Не раньше, чем разберемся с грузом,– осадил его Ворчун.

       – Заметано! Кстати, если думаешь расширять команду. Знаешь парня по имени Локус?

       – Никогда не слышал.

       – Он здесь, в метро ошивался. Ну да ладно. Так он три дня назад грохнул какого-то хмыря. Порезал троху, а тот, слабый, в больнице и воткнул. Все бы ничего, да кто-то стуканул на него в контору. Кто-то из наших засучил.

       – Не удивлюсь, если это была Ядвига.

       Оба засмеялись и многозначительно переглянулись.

       – Ну, ты голова, Ворчун. Так Локус теперь вроде как под колпаком, и ему ходить не долго.

       – Берем! Сгоняешь сейчас за ним Седого, и прикинь еще надежных людей. Дело наше процветает, надо расширяться.

       Подельники, перебросившись безобидными шутками, направились распечатывать зеленые вагоны, искренне волнуясь, как при получении новогодних подарков. В двух вагонах были герметичные упаковки с солдатскими сухими пайками: саморазогревающиеся супы и каши, сухие галеты, шоколад и прочая военная атрибутика, разложенная по вакуумным пакетам с пометкой звания, на которое рассчитан паек. Но четыре остальных были забиты тяжелыми ящиками различных размеров и форм. В первом же из них оказались красиво уложенные, сверкающие смазкой короткоствольные автоматы с пристегнутыми лазерными прицелами.

       – Ну, дела!– выдохнул Рох, взяв один в руки.– Я думал, такое без охраны не возят. Тут же столько этого добра! Надо еще патроны к нему сыскать.

       – В пути то охрана была,– предположил Ворчун, примеряя и себе такой же небольшой и удобный автомат.– Но состав расформирован и стоит на разгрузке, а значит, он уже прибыл, и дальше это проблемы получателя груза. Ты посмотри, какая рукоятка классная.

       – А бумаги там всякие, накладные?

       – Черт их разберет – военные. У них все ни как у людей.

       Рох наконец отыскал ящик с патронами и, набив магазин, передернул затвор. Как только он снял оружие с предохранителя, включился прицел, и тоненький бледный лучик уперся в пол, нарисовав на нем ярко-красную точку.

       – Я видел такое в кино,– взвился долговязый.– Круто! Пуля попадет прямо в эту точку. Вот это крутизна!

       У Ворчуна перехватило дыхание, когда он заглянул в прицел и поводил стволом из стороны в сторону:

       – Вот теперь силища! Теперь мы любому сможем задницу надрать. Давай бегом другие игрушки посмотрим!

       Но особого приглашения не надо было, потому что Рох уже стаскивал сверху ящик подлиннее, возбужденно сверкая глазами.

                *****

       Полицейские впервые оказались в центре города после начала беспорядков, и им открылась страшная картина перевернувшегося мира. Они пренебрегли советом Титка, хотя и оставались предельно осторожными.

       В разгромленных и выжженных магазинчиках и ресторанах едва угадывалась былая роскошь престижной части города. Но, хотя следы погромов, сгоревшие автомобили и битое стекло под ногами стали новым украшением центральных проспектов, нигде не было видно мертвых тел. Серый предположил, что горожане сами убрали их, опасаясь вспышки эпидемий, кого-то захоронив, а кого-то просто сбросив в канализацию. Между тем, жизнь не остановилась и уже где-то успела войти в привычное русло. Бары и забегаловки были открыты, переполненные посетителями. Транспортная сеть города, предприятия и организации не работали, а потому наиболее смелые бездельники, устроив себе отпуск, бесцельно шатались по улицам и питейным заведениям.

       Наибольшее столпотворение было возле Комаровского рынка и старого стадиона, где процветала меновая торговля, шумная и беспорядочная, но приближаться к таким очагам бурной деятельности эксперты не решились. Не имея точного адреса ночной перестрелки, они попытались обойти прилегающий квартал, но полуразрушенных зданий в округе было слишком много, чтобы определиться, а расспрашивать прохожих было небезопасно. Тем более что большинство людей пытались отсиживаться по квартирам, опасаясь уличного беспредела и банд подростков, которые были на удивление хорошо вооружены. Выстрелы звучали частенько, заставляя вздрагивать и осматриваться. Кроме стихийных центров торговли в городе было безлюдно, и полицейские чувствовали себя выставленными на показ.

       Из кафе неподалеку доносилась музыка, и они решили присоединиться к его посетителям, чтобы убраться с улицы и прислушаться к чужим разговорам, не привлекая внимания.

       – Я впервые за четыре дня слышу музыку,– призналась Ольга, когда они пристроились у переполненной стойки.

       – Не расслабляйся,– предупредил Серый, оглядываясь на сомнительных посетителей, галдевших в пьяном угаре.

       В подавляющем большинстве те были представлены захмелевшими крепкими мужиками с блестящими глазами и нецензурным жаргоном. Иные явно задирались друг с другом в поисках драки.

       – Чего?– услышали эксперты бас обратившего на них внимание бармена.

       – А разве не надо быть вежливым с клиентами?– осведомился полицейский.

       – Могу дать жалобную книгу,– не смутился хозяин.

       – Лучше дай пару пива и горячих бутербродов к нему.

       – Только пиво. Еды нет.

       – Вообще ничего нет?

       – Извини, сегодня не завезли,– широко улыбнулся бармен.

       – Тогда пиво и кофе.

       – Мощное сочетание. Чем заплатишь?

       – Слышал про деньги?

       – А ты на улицу выходил? Кому-нибудь там нужны деньги?

       – Чего же ты хочешь?

       – Неправильно. Это ты хочешь пиво, а у меня оно есть. И кофе я пока еще настоящий варю. Валюта, может, какая-никакая есть, украшение ценное?

       Серый был озадачен таким поворотом. Потом, сообразив, вынул из кармана запасную обойму и выдавил три патрона на стойку. Здоровяк посмотрел на капсюль и, прочитав маркировку, наклонился к полицейскому:

       – Если отдашь всю обойму вместе с магазином, добавлю к пиву четыре банки тушенки и батон.

       – Договорились. Начни с кофе.

       – Уверен, что мы все делаем правильно?– поинтересовалась Ольга, когда удовлетворенный бармен сгреб приобретение и удалился исполнять заказ.

       – Не уверен, но мы голодны. Это, кстати, может стать проблемой, учитывая, что нам еще долго придется ошиваться в городе.

       Две банки и половину белого хлеба полицейский припрятал. Быстро справившись с едой, эксперты отказались от несвежего разливного пива и без приключений покинули забегаловку, в которой могли нажить неприятностей раньше, чем узнать что-нибудь полезное. Они лишь на секунду замешкались на выходе, не решаясь выбрать направление, как с противоположной стороны улицы к ним подошли три крепких парня. Один из них загадочно улыбался и подавал какие-то знаки Серому. На немой вопрос женщины он только пожал плечами.

       – Привет полицейским,– хмыкнул улыбчивый.

       Внешность троицы красноречиво свидетельствовала о ее принадлежности к криминальной части горожан. Двое немного отстали и разошлись в стороны, отгораживая экспертов от улицы.

       – Ты случаем не ошибся, приятель?– спокойно начал Серый.

       – Нет, дядя, не ошибся. Ты, конечно, не звезда, но приметный.

       – Я тебя знаю?

       – Это я тебя знаю.

       – Автограф хочешь?

       – Шутник,– шире улыбнулся парень.– Нет, просто интересуюсь. Который час хожу за вами и не могу вкурить, с какого вы здесь, родные.

       В воздухе витала угроза, и полицейский, пожав плечами, постарался незаметным движением включить бронежилет, но жест не остался незамеченным.

       – Обвенчаны? Или теперь по приколу носят кольца на шее?

       – А я тебя помню,– оживился Серый.– Видел с Демьяном.

       – Страна знает своих героев.

       – Героев? Так шпану не называют.

       – Ну, ты даешь, легавый,– не прекращал веселья парень.– Уважаю смелых и наглых… но ненавижу уродов. Ты попал, красавец, поэтому лучше не гони. Так откуда взялись, родненькие? От своих отбились или потерялись?

       – Мы похожи на потерянных?

       – А то! Похожи на двух легавых уродов, что забрались, куда их не звали.

       – И ты, вроде, не на своем районе. На промысел вышел?

       – Это предъява? Или арестуешь? Не-ет,– опять загоготал детина-переросток.– Мы сейчас, по типу, местами поменялись. Это я тебя могу задержать, осудить и привести в исполнение. Будешь и дальше гнать или расколешься, пока все по тихому?

       – Расколюсь, пожалуй,– согласился, подумав, эксперт.– И что теперь?

       – А черт тебя знает,– содрогнулся от придурковатого смеха тот и, обернувшись к товарищам, выкрикнул.– Он меня сделал, пацаны. Козлом буду, он мне нравится. Расслабься, легавый. Так что заставило сунуться сюда? Здесь даже военные не светятся.

       Ольга окончательно растерялась, и не могла оценить ситуацию: весь разговор и поведение агрессивных собеседников не укладывалось в нормальную модель поведения. С одной стороны, ей казалось, что всеми своими действиями они провоцируют драку, и в любой момент набросятся с ножами. Но для предстоящего нападения они были крайне беспечными – огнестрельное оружие было спрятано под одеждой, а расположились они, хоть и на удалении, но совершенно неудачно для атаки.

       Женщина какое-то время бросала на парней недоверчивые взгляды, но вскоре смирилась. Серый вел себя уверенно, подыгрывая их ужимкам и даже изменил интонацию в голосе. Это было похоже на какую-то наигранную ритуальную сцену, в которой надо было оставаться в образе, и Ольга решила довериться напарнику.    

       – Демьян не говорил, что я за слова отвечаю?– пафосно заявил полицейский.

       – Он много говорил. И где сейчас Демьян? Так за какие слова ты здесь отвечаешь?

       – Помнишь, как Гнюс умер?

       – Не гони!– терял терпение парень.– Сейчас столько жмуров... А ты ищешь того, кто завалил Гнюса? Хорош пустое бороздить: давай в скверик отойдем, побазарим.

       Парень направился к скамейке под раскидистыми деревьями в переулке, а его дружки, выждав, пока за ним последуют полицейские, замкнули шествие. Они так и остались чуть в стороне, когда эксперты присоединились к детине, рассевшемуся на заброшенной листьями лавке.

       – Большие проблемы будут в городе,– издалека начал Серый.

       – Будут?! Ты вокруг смотрел?

       – Ты сам базарить хочешь или послушаешь?– резко ответил полицейский и замолчал, выжидательно глядя на детину.

       – Валяй,– кивнул тот и развел руки в стороны.

       – Гнюса распотрошил не маньяк. Это вообще был не человек. В теме ты или нет, но пару лет назад во всем мире запретили эксперименты на людях, а то умельцы начали мутантов из людей делать: суперсолдат, суперменов. Но кто-то по-тихому продолжил клепать мутантов, очень продвинутых, заточенных на убийства! К этому руку приложили чиновники и военные. Настоящий заговор правительств.

       Парень сопровождал слова одобрительными кивками, и было видно, что он внимательно вслушивался.

       – Недавно они слепили нового монстра, типа оборотня какого-то, и не то он сбежал, не то выпустили его в город как на полигон для проверки,– продолжал Серый, высматривая в парне реакцию на сказанные слова.– Весь бардак в Минске из-за него. Тут ошивается куча шпионов и всяких охотников, потому что они потеряли контроль над этой химерой – так они называют мутантов. Этот новый прототип оказался круче, чем ожидали, и теперь не могут его выловить. Есть информация, что он не просто хорош – может принимать разные облики, и не только человека, но и животных. Вот почему большая проблема… Армия в сговоре, политики – предатели, а нас только двое, чтобы его найти. Если тварь не остановить, она сможет болезни создавать, рядом с которыми СПИД будет насморком. Сам понимаешь, тем кто вверху и одуревшим генералам аж чешется поиметь такое оружие, и весь этот город им по барабану. Мой город, твой город… Вот мы и впряглись вдвоем его остановить, пока не поздно. Чувствуешь? Нас двое, и за нами никого... Зато против нас… сам понимаешь.

       Серый замолк, дав возможность парню заполнить паузу вопросами, чтобы не потерять его сосредоточенность и не передавить. Тот с готовностью отреагировал:

       – Они че? Реально полиформа сделали?

       Полицейский округлил глаза и посмотрел на ошарашенную Ольгу, которая даже перестала дышать, услышав вопрос парня.

       – Я в теме,– почти извиняющимся тоном пояснил тот, увидев реакцию на свои слова.– Меня со второго курса выперли, когда Мораторий объявили. Специальность закрыли, а на смежных факультетах по десять человек на место образовалось. Ну, я кое-чего по химии бодяжить уже умел, а дальше пацаны помогли на ноги встать. Я не в обиде – это мое.

       Ольга в порыве присела на скамейку, заглядывая в глаза парня, которые теперь не казались ей такими пустыми:

       – Ты на каком факультете учился?

       – Ты ничего не попутала?– огрызнулся детина, прищурившись на нее в ответ.– Я не на работу пришел устраиваться и не экзамены сдавать… За город они впряглись… Если за ним бегаете, то чтобы навести на него кого-то, или дураки совсем.

       Он с ухмылкой посмотрел на ошейник женщины и продолжил с явной неприязнью:

       – Эта модель остановит пулю, но не нож, ни клыки, ни зубы… В том доме ваш полиформ всех на куски порвал, Демьяну башку снес, а мимо тебя прошел… И через тебя, легавый, переступил…

       Полицейские растерянно переглянулись.

       – Вас он не тронул, потому что не захотел,– парень красноречиво сплюнул.– Но это ваше дело, и от него воняет…

       – Ты не дурак,– собрался с мыслями Серый.– Так помоги нам. Я не соврал. Мы здесь, чтобы его остановить…

       – Не остановите,– здоровяк встал и указал рукой на арку в элитной высотке неподалеку.– Вам туда, дворами, если ищите дом, где мочилово было, о котором все трещат. Только там уже нет ничего. Прибрал кто-то. Говорят, трупы были деформированные, несколько человек в одно тело слеплено. Хотел сам посмотреть, но поздно уже.

       – За этим сюда выбрался?– тон полицейского был дружелюбным и даже уважительным.

      Парень покачал головой:

       – Мы с района решили свалить. Там у пацанов совсем башню отбило, даже у нормальных: людей режут, как скот, всех авторитетов завалили… одни отморозки и беспредел… На слушок сюда заглянули, и вас приметили. А так, на вокзал идем. Там крутой один объявился. Говорят, деловой, три ходки, все по понятиям… У него человек сто уже. В поездах и на складах продуктов было валом. Так он все подмял и держит, упакованный, нормально раскрутился. Скоро в городе жрать нечего будет. Нормальные пацаны к нему подтянутся. Пойдете с нами?

       Здоровяк покачал головой и улыбнулся в ответ на удивленный взгляд Ольги:

       – Дело ваше… Захотите задержаться на улицах, придется законы улиц принять. Вас любой малолетка срисует. Приметные вы: на лбу написано, что легавые. Определитесь, под кем ходите, иначе попишут вас быстро. Ты прав, тут сейчас много спецов строем ходит. Но это ненадолго. Улицы свое возьмут. Их власть постарше этого города будет, а ваши нарядные легионеры сюда не скоро вернутся... Давай…

       Он небрежно махнул рукой и, отвернувшись, пошел прочь, не оставив никакого шанса на продолжение разговора. Когда лихая троица свернула из сквера в переулок, Ольга вопросительно посмотрела на полицейского:

       – И что это было? Сначала подумала, что мы влипли в неприятности, а теперь ощущение, что мы что-то упускаем. Даже представить не могла, что среди таких как он могут попадаться… такие как он.

       – Он прав,– ответил Серый каким-то своим мыслям.– Мы слишком заметные, а крышевать нас некому…

       Отвернулся и уверенно прошел в сторону арки, за которой начинался длинный узкий двор, упиравшийся в наполовину обвалившееся здание. Они были так увлечены этим созерцанием, что не обратили внимания, как за тремя парнями, с которыми они только что распрощались, из прилегающего подъезда увязался крупный здоровяк, закутанный в плащ.

       Троица не успела пройти и нескольких шагов по переулку, как на их пути выросли две огромные фигуры, а вкрадчивый густой голос сзади произнес:

       – Молодые люди, не могу ли я обменяться с вами парой слов?– могучий незнакомец, закутанный в плащ, приближался к ним с неприятной ухмылкой. Его правильное и даже красивое лицо было обезображено парой отвратительных глаз: один был черным, даже без намека на радужную оболочку и белок, а второй – бледно-зеленый, почти прозрачный.

       – Нет тут для тебя пары слов,– огрызнулся один из дружков Демьяна и демонстративно вытащил внушительных размеров пистолет.

       – Мне просто необходимо знать в мельчайших подробностях ваш разговор с той парочкой,– не смутился уродливый незнакомец и подал знак своим подельникам.– Повторяю: в мельчайших подробностях.

       Почти мгновенно оба паренька с хрустом свернутых шей опустились на землю, заботливо придерживаемые огромными руками двух громил. Они не только не успели воспользоваться оружием – даже не сообразили, что произошло. Ужас охватил недавнего собеседника полицейских при взгляде на равнодушные лица обступивших его незнакомцев. Он был не в силах даже пошевелиться и, отдав оружие, безропотно пошел за разноглазым гигантом, который продолжал нашептывать:

       – Я не дам тебе умереть сразу. У меня отличный опыт в пытках, а потому рекомендую сосредоточиться и собраться с мыслями. Мне нужен ваш разговор слово в слово и даже больше – запахи, которые ты ощущал, интонации в голосе и выражения их лиц. Время у нас есть, но с этим лучше не тянуть – сам поймешь, что это не в твоих интересах.

       Уже через несколько мгновений слабость, порожденная страхом, настолько овладела парнем, что он начал терять сознание и обязательно бы упал, лишившись чувств, но сильные руки вовремя подхватили его обмякшее тело.

                Глава Седьмая.

       Ирина проснулась от боли, разрывающей ее изнутри.

       Болело все тело, вздрагивая от конвульсий, которые накатывались волнами, а потом собирались в комок, набирая силы на новый мучительный толчок. И, несмотря на то, что девушка пробудилась, сознание не вернулось окончательно, путаясь и застревая в кошмарных видениях минувшей ночи. Она глухо застонала, но в ответ родившемуся звуку грудь обожгло жаром, заставившим потемнеть в глазах. Во рту собралась липкая, дурно пахнущая слизь, и девушка, перегнувшись с кровати, сплюнула, ярко ощутив ее горячий привкус.

       – Неужели я еще жива?– чуть слышно прохрипела она, стараясь рассмотреть слезящимися глазами уплывающие стены.

       Реальность постепенно возвращалась, а притупившаяся боль нехотя отступала вглубь организма. Дверь в спальню не была заперта, и через ее проем открывался вид на большую комнату, которой, по сути, не было. За порогом спальни пол заканчивался рваным разломом, очерчивая выпирающими прутьями железобетона огромный провал на нижний этаж.

       Ирина с усилием села, сбросив с себя одеяло, и замерла от прикосновения леденящего холода, который сразу окутал тело. Переборов бесконтрольную дрожь, она встала босыми ногами на пол, практически не чувствуя его. Невероятная слабость давила на плечи и отнимала ноги. Но девушка, выбросив перед собой руки, сделала шаг вперед и ухватилась за дверь.

       – Я догадывалась, что мой возлюбленный может что-нибудь подрезать в доме, но не думала, что упрет пол квартиры,– прошептала она, глядя через огромную дыру на комнату соседей снизу, где теперь была свалена большая часть ее мебели и осколки плит, которые некогда служили ей полом.– Надеюсь, кухню он мне оставил.

       Силы возвращались на удивление быстро, и уже через несколько минут, перебирая руками по стене, Ирина обошла угрожающее своими размерами отверстие, оказавшись на другой его стороне, где по-прежнему был вход на кухню. Тяжело дыша, она открыла холодильник и, усевшись прямо на пол, стала методично выгребать его содержимое.

       Такого непреодолимого чувства голода ей еще не приходилось испытывать.

       Прошло больше часа, прежде чем девушка, сыто улыбнувшись, прервала трапезу. Она откинулась спиной на холодную стену и повернула лицо к остаткам стены, где раньше было окно с ее любимыми занавесками. Снаружи заметно посветлело в преддверии рассвета.

       Только в это мгновение странная пугающая мысль пронеслась в голове. Ирина резко оглянулась и вздрогнула: в квартире царила чернильная тьма, которую не касался ни один лучик света, но она, тем не менее, видела все, отчетливо различая в полном мраке каждый предмет, каждую мелкую деталь. Мало того, ей была доступна форма этих предметов, их вес, температура, вкус и запах, словно взгляд трогал увиденное, прикасался к нему.

       Девушка закрыла глаза и открыла вновь – ощущение изменилось, стало менее ярким, но не исчезло подобно дурному сну, а осталось просто невостребованным. А стоило захотеть, сосредоточиться, и все вернется, снова откроется возможность видения. Все вокруг было ясным, ощущаемым, слышимым, осязаемым – доступным.

       Ирина зажмурилась и обхватила голову руками, запустив в грязные липкие волосы дрожащие от испуга пальцы. Полной уверенности, что это не сон или галлюцинация не было, но осознание изменения, которое произошло, не уходило, цепляясь за спутанные мысли.

       Произошло нечто необратимое.

       – Это я съела что-нибудь несвежее,– объяснила себе девушка и, осмотревшись еще раз, добавила.– Очень несвежее.

       Боль по-прежнему жила в ней, но тело переполнилось силой и энергией, побуждая к действию. Стало различимым дремавшее беспокойство – необходимо было оставить это опасное место и искать новое надежное укрытие.

       Ирина легко поднялась, отметив для себя непривычную точность движений. На этот раз она не пыталась обходить зияющий пролом в большой комнате, а уверенно перепрыгнула его, оценив, что без труда преодолела бы и гораздо большее препятствие.

       Очутившись в коридоре, девушка слегка смутилась, не обнаружив входной двери, как и той стены, где она должна была находиться. Перед ней сразу открылась часть лестничной площадки с мусором цементных осколков и пять больших свертков на ней.

       Ирина поняла свою ошибку – это были тела, а не свертки. Они пролежали уже часа три, и один из них выделялся. Он был гораздо большим и имел три головы, беспорядочно расположенных по всему телу. Это обстоятельство ничуть не удивило девушку, как не показалось ей странным и то, что часть одежд мертвого существа находилась прямо внутри туловища, придавая ему некую абсурдность. Более интересным оказался запах, исходивший от тела – он был очень знакомым и важным, и имел какое-то отношение к ней. Но Ирина никак не могла ухватить ускользающую догадку, хотя и пыталась сосредоточиться.

       Что-то торопило и подгоняло ее, заставив двигаться дальше.

       – Прекрасно! А кому понадобилась чертова лестница?

       Девушка посмотрела вниз, где тремя этажами ниже сложились остатки лестничных перекрытий и пролетов.

       – Стоит глаза сомкнуть, как уже все разворовано.

       С этими словами она неожиданно для себя прыгнула, но ни страха, ни волнения при этом не испытала. Приземление было мягким и уверенным, как если бы ей пришлось перепрыгнуть через пару ступеней. Дальнейший путь вниз был завален обломками, а потому еще какое-то время ушло на то, чтобы отыскать пожарную лестницу и с такими же акробатическими усилиями добраться до нее.

       Город начинал просыпаться, и, оказавшись на улице, Ирине пришлось держаться темных переулков и двориков. Она бежала босиком, в одной ночной рубашке через центр города к своему брату. Она не обращала внимания на то, с какой скоростью бежит и какие прыжки выполняет, преодолевая препятствия – ей необходимо было укрытие и как можно скорее. Взбежав на третий этаж, девушка стала колотить в тяжелую дверь, пока та через нестерпимо долгое время, наконец, не открылась. На пороге стоял Юра с круглыми от удивления глазами.

       – Я к тебе,– выдохнула девушка.

       – Да ты чуть дверь не высадила!

       Но она уже не слышала его слов – сделав шаг навстречу, Ирина начала падать прямо в руки брата. Она не лишилась чувств – она мирно спала, ровно вдыхая и выдыхая воздух из легких. Ее отнесли в постель. Укрыли. О ней позаботились.

       Это и было ее надежное укрытие.

                *****

       Рох постучал в дверь и вошел.

       – Я с докладом. Можно?– тихо спросил он с порога.

       – Перестань, дружище,– запротестовал Ворчун, поднимаясь из-за широкого дубового стола.– Мы свободные люди, и нам должны быть чужды эти условности.

       Но было заметно, что заискивающий тон и проявление почестей ему приятны.

       – Я хотел доложить о визите на склады,– пояснил долговязый, присаживаясь на край кресла.

       Кабинет был обставлен безвкусно, но с угрожающей роскошью и размахом. Все самое ценное и дорогое из мебели, что удалось найти среди грузов товарняка, теперь было собрано в просторном подсобном помещении, превращенном в резиденцию. Сам Ворчун, как и большинство его последователей, был одет в новенькую военную форму, хорошо сидевшую на фигуре.

       – Сперва, обсудим мелочи,– перебил он Роха, снова устраиваясь за столом.– Седой закончил, наконец, учет имущества, или ему для этого нужен год?

       – Он старается, но в его подчинении только шесть человек, к тому же надо следить за новыми поступлениями от наших вылазок и торговли. Он просил еще людей в помощь.

       – Невозможно. Чем больше их у кормушки – тем сложнее контролировать. Если начнут воровать, мы и уследить не сможем. Пусть справляется своими силами. А что у нас, кстати, с кадрами?

       – С утра объявились еще восемнадцать человек. Семеро со своим оружием. Двум пришлось отказать – староваты. Еще один какой-то чудаковатый. Я над ним думаю.

       – А что с ним?

       – Имени не называет. Говорит, не определился – для него это важно, а пока он сын человеческий.

       Ворчун хмыкнул:

       – Время сейчас такое, что всем новые имена нужны. Это не страшно. А сам не рохля?

       – Да нет. Бугай, каких мало. Наверное, стероидов обожрался.

       – Может, военную подготовку имеет?

       – Не признается. Из новеньких только четверо с подготовкой. Их я, по твоему распоряжению, в отряд Локуса определил, а остальных в сотни Рябому и Гуку.

       – Ладно. Этого сына человеческого тоже прими. А вообще, хорошо, что ты строгий к набору – нам тут случайных не надо. Сколько у нас теперь морд?

       – Двести семьдесят, но еще полдень – к вечеру, сам знаешь, потянутся лучше. Правда, с дисциплиной вопрос поднялся. Трое из тех, что на рынке с товаром стояли, часть прибрали себе. Их с поличным застукали.

       – Вот видишь!– побелел от злости Ворчун.– Воруют суки, а ты хочешь Седому еще людей дать! Шишь! А этих… соберешь сначала всех на построение и прилюдно казнишь. Пусть их живьем утопят в помоях отстойника на глазах остальных, чтобы дерьмом захлебнулись, и все это видели и знали за что. Мы их из грязи вытащили, в дело взяли, а они, падлы, у нас же крадут! Нет. Я сам перед строем выступлю и все скажу лично. Пока предупреди людей о казни, а этих сук привяжи на обозрение к столбу – пусть тоже готовятся гниды. Такие дела на самотек пускать нельзя. Сейчас то они хоть под стражей?

       – За ними присматривают, но их даже не связывали – только рыло набили.

       – Привязать к столбу! Немедленно!

       – Погоди,– заерзал долговязый.– Надо со складами порешать. Я же встретился с их главным. Майор какой-то, седой уже. Так он на встречу согласился. Через час они на стоянке перед складами ждать будут.

       – Вот как... Согласился?– оживился вдруг Ворчун.– Сразу согласился?

       – Нет. Молчал долго, сопел, а потом и говорит: разговор, дескать, не маневр, лишним не бывает и беды не повлечет.

       – Значит, согласился. Это хороший знак. А близко вы к ангарам подошли, много там солдат?

       – А черт их разберет. Видел пару бронетранспортеров, да несколько легионеров среди солдат. А так, вроде, ни укреплений, ни баррикад.– Сидят в ангарах.

       – То есть, и менты среди них есть. Вот это похуже. А за главного аж майор, да еще старый. Ну, со зрелым человеком полегче сладить. Ладно, казнь устроим по приезду, а сейчас их под стражу, и мне для визита подготовьте машину. И пусть Локус подберет самых крепких ребят, чтобы смотрелись хорошо, и усадит их на мотоциклы. Человек пятнадцать-двадцать. Сам проследи. И Гук своих тоже пускай подтянет туда на случай засады. Надо произвести впечатление на переговорах. Нам такое только на пользу. Подъедем серьезно, целым кортежем – посговорчивей будут. Ну, молодец, Рох! Ну, ты организатор! Если все получится, Серега, мы с тобой такие дела закрутим – небеса стонать будут.

       – Ладно тебе,– расчувствовался долговязый.– Это ты у нас голова светлая. За тобой, куда хочешь, можно пойти.

       – Брось, брось лебезить,– возбужденно заголосил Ворчун.– Не престало это моему наипервейшему помощнику. И кстати! Пора должности вводить! Мы же не банда какая! Подумай на досуге, как нам себя окрестить, а теперь за дело. Я тогда сам пойду к Локусу, а ты разберись с казнью. Чтобы к возвращению было все устроено. С богом, родной! С богом!

       Ворчун выскочил из кабинета и направился к платформам ангара, где кипела настоящая работа, снисходительно отвечая на приветствия и одобрительные возгласы встречных. Локус был парнем молчаливым, но исполнительным и хватким. Он добросовестно выполнял все распоряжения, и новый приказ воплотил в жизнь с завидной педантичностью. Приготовления были закончены за полчаса до указанного срока, и сверкающий новой краской военный внедорожник вырулил во дворик в сопровождении десятка мотоциклов.

       Кортеж выглядел внушительно, и был удостоен оваций и восторженных криков собравшихся на его проводы. Ворчун гордо восседал на заднем сидении головной машины в компании хмурого Локуса. Когда процессия тронулась в путь, провожающие подняли невообразимый шум, в котором безнадежно растворились молящие крики трех неудачников, подвешенных за руки у позорного столба.

       Железнодорожные склады и хранилища примыкали к вокзалу с южной и восточной стороны, занимая значительную территорию. Здесь грузы накапливались перед отправкой, пока их сортировали по составам, сюда они попадали и после разгрузки, ожидая таможенного осмотра и оформления документов. Каждый день хранения обходился дорого, а потому на складах товары обычно не задерживались, если только груз не был очень ценным. В этом случае железнодорожные склады были самым безопасным хранилищем. Когда беспорядки захлестнули город, правительство отправило первый отряд военных, вступивший в столицу, в помощь тридцати штатным охранникам с единственным требованием, взять склады под контроль. Трижды после этого конвои бронетехники пытались пробиться к ним, чтобы укрепить немногочисленный гарнизон, но увязли в уличных боях и вернулись ни с чем.

       Теперь к складам приближался Ворчун. Его группа едва успела заехать на стоянку у центральных ворот, как навстречу направился внедорожник легионеров. Его сопровождал бронетранспортер, увешанный солдатами, так же одетыми в военную форму. Со стороны могло показаться, что идут обычные учения, и два командира военной игры собрались обсудить маневры. Но встреча не была игрой.

       Военные остановились в сотне метров от прибывших и замерли. Прошло несколько минут, прежде чем Ворчун понял, что противник не собирается проявлять инициативу:

       – Он хочет, чтобы я приполз к нему сам,– возмутился он.– Этот разжиревший вояка собирается указать мне мое место. В чем-то он, конечно, прав, но такое начало нам не подходит. Вылезайте все из машины. Все! Живо!

       Ворчун пересел за руль и с криком: «Ждать меня здесь!» резко тронул машину. В пятидесяти метрах от бронетранспортера он притормозил и, круто забрав в сторону, стал удаляться от обеих групп вооруженных людей. Он доехал до края автостоянки и остановил внедорожник. Ворчун вышел из машины и демонстративно закурил, показывая всем своим видом ожидание. Теперь можно было не торопиться и спокойно наблюдать.

       В конце концов, военный поступил также, оставив бронетранспортер с сопровождающими напротив мотоциклистов Ворчуна, сам подъехал на машине в одиночку.

       – Что это за спектакль с катанием на машинках?– вместо приветствия бросил седовласый майор, хотя пожилым он не выглядел.– Ты что, хочешь впечатление на кого-то произвести? Так тут девочек нет. Только мальчики.

       – Рад встрече, давно искал возможность поговорить с глазу на глаз.

       – Говори.

       Ворчун уселся на бампер автомобиля и постарался принять непринужденную позу:

       – Надеюсь, у нас впереди долгий разговор.

       – Я жду обратного.

       – Напрасно. Начнем, наверное, с общего приветствия и прикинем наше противостояние и шансы на мирное или не очень решение вопроса...

       – О чем мы вообще говорим?

       – Брось, майор. Вы охраняете склады, а я их хочу. Так о чем нам говорить? О поэзии?

       – Вижу, я напрасно трачу время.

       – Неправда. Ты знал, зачем встречаемся. А согласился, поскольку понимаешь свое положение. Вы сидите не просто на бочке с порохом – на огромных сокровищах, которых алчут тысячи людей. И твое скорое согласие на встречу говорит о том, что ты человек разумный и расчетливый. Уверен, еще и деловой человек.

       Военный молчал и, прищурившись, рассматривал Ворчуна, который чувствовал этот взгляд, но не показывал беспокойства.

       – Итак, дорогой майор, предлагаю открыть карты, чтобы не отнимать друг у друга время. Сегодня у меня триста хорошо вооруженных подонков, большинство из которых с уголовным прошлым. У тебя – от силы полторы сотни желторотиков, и половина из них не сможет выстрелить в человека. А завтра у меня будет уже пятьсот, через неделю – несколько тысяч, а у тебя по-прежнему останется полторы сотни напуганных пацанов. Уже должен был догадаться за неделю, что помощь к вам не придет. Буду честным, они пытались, хотя и не слишком настойчиво – тяжело танками воевать против собственного народа, особенно в городской застройке.

       – Это вы народ?

       – Это мы народ! Вот когда у твоих ворот будет стоять полмиллиона голодных и обезумевших женщин, матерей, жен, да с умирающими от недостатка еды детьми – это будет уже толпа!– начал повышать голос Ворчун.– А мы как раз народ! Мы те, за кем стоят эти полмиллиона, а может и два миллиона. Или еще не понятно, что все это надолго? То, что ты называешь беспорядками, продлится дольше, чем наши жизни. Не стоит идти против всех! Надо придерживаться сильнейших, победителей...

       – Это вы-то сила?

       – Конечно! За мной большая сила. Я контролирую вокзал и прилегающую территорию. У меня есть оружие, армия, еда, бензин, а еще веду торговлю и расширяю дело. У меня есть свой рынок – Червенский, где я полный и единовластный хозяин. И только ты с горсткой солдатиков у меня как бельмо на глазу. Что есть у вас, что за вами стоит? Прямо сейчас можно утопить всех в крови, но я потеряю многих, и мне будет сложнее удержать то, чем овладею. К тому же потеряю целый день, а то и два, и какой-нибудь ублюдок похитрее воспользуется этим, чтобы занять мое место. А тянуть со складами опасно. Со дня на день людей организует голод, и сюда ворвется толпа. Вы сможете их остановить или хотя бы выстрелить в женщину? Это превратится в заурядный погром, и тогда уже ничего никому не достанется. Все просто сгорит в пламени неразберихи.

       – Ты философ,– улыбнулся военный.

       – Я прагматик.

       – Хочешь сейчас раздать людям еду, чтобы они завтра не взяли ее сами?

       – Ну, зачем так?

       – Затем, что ты посягаешь на чужую собственность, охрана которой вверена мне.

       – Вверена? Это честь такая? Да вас скармливают маленькими ломтиками. Военные операции в городе прекращены, и попыток помочь не будет. А после того, как мы ссадили два вертолета, даже они перестали здесь появляться. Вот жизни солдатиков тебе вверены – у них мамки есть, о них и думай, что им скажешь. Скажешь, как променял жизнь чьего-то сыночка на две банки тушенки… Город просто окружили колючей проволокой и закрыли. Даже для беженцев возле КПП устроили временные лагеря, а наружу не выпускают – карантин. Получилась большая тюрьма, в которую всех нас сразу и засадили. Не питай иллюзий на счет закона и протухшей чести. Вы сами давно живете по другим правилам.

       – По твоим правилам?– криво ухмыльнулся офицер.

       – Зачем задираться? То, о чем я базарю, кажется смешным? Может, ты лучше знаешь, что происходит на улицах? Или твоим толстозадым генералам из кабинетов виднее? Я здесь не для того распыляюсь, чтобы ты поприкалывался! Я нужен тебе не меньше, чем ты мне, но, если все это никого не интересует, могу отвалить. Видишь ли, весело ему! Когда твоим малолеткам будут выкалывать глаза и вырывать языки по приколу, тоже найдется кто-нибудь смешливый и веселый. Об этом не думал?

       Майор был обескуражен резкой переменой в настроении собеседника и спасовал:

       – Мы отвлекаемся от сути. Пока я слышу только о том, как плохи у меня дела. Это все, что я должен услышать?

       – Это то, что ты должен понять. Ночью солдаты, охранявшие телецентр, разбежались, а уличные банды вырезали еще два гарнизона – на подстанции и хлебозаводе. К тебе пока не лезли только потому, что я рядом! Но мне нужно забрать склады сейчас или убираться подальше, пока весь город не пришел за ними. Это ты здесь сидишь безвылазно и не видишь ни митингов, ни толпы. Пойми, у меня нет другого выбора, а вот у тебя есть.

       – И что это за выбор?

       – Ты можешь присоединиться ко мне! Я знаю, что такое майор в твоем возрасте – крыша карьеры и в ближайшей перспективе пенсия с воспоминаниями о попусту потраченной жизни. Да и подставили тебя здесь по-крупному. Мои последователи множатся, но я едва с ними управляюсь: мне нужна дисциплина, порядок, организация – одним словом, твой опыт. Объединив усилия, будем непобедимы. Могли бы хоть сейчас заняться расчисткой города и наведением порядка. Я предлагаю тебе разделить со мной перспективы, власть и богатство. Мы вышибем уличные банды из города или подомнем их под себя и будем держать все торговые точки, рынки, магазины – весь город. И людям от нас будет только польза. Я не допущу голода и новых волнений, потому что они разрушат мою империю. А то, что мы на этом немножко заработаем, думаю, никто возражать не станет. Только торопиться нам надо – в такое время ситуация может за час поменяться.

       Майор достал сигарету и, не спеша, закурил:

       – Значит, новый порядок строить собираешься. Давай так… Через часа два я отправлю на задание человек двадцать к вам в тыл. Они пойдут с севера, в обход. В этом отряде будут люди, которые никогда не поступятся принципами и не пойдут на сделку с совестью. Это будут лучшие, и обещай мне, что они умрут в честном бою, и им будут оказаны почести, и потом их похоронят по-людски, а не бросят в сточные канавы.

       Ворчун долго не мог понять смысла сказанного, но, уловив наиболее интересную для него часть, просветлел:

       – Я не был уверен, но надеялся на твое согласие. А теперь объясни мне необходимость такого сложного захода. Почему бы их просто не отпустить на все четыре стороны?

       – Личный состав неоднородный, и такая новость, а, по правде сказать, измена, приведет к последствиям. Кто-то готов умереть за свои принципы и не изменит присяге. Неугодным лучше погибнуть от рук головорезов, чем от собственных товарищей. Так мы проявим уважение к честным людям и дадим выбор тем, кто захочет присоединиться к тебе. Собственно, это не предложение, а условие. Если принимаешь, через пару часов ворота перед тобой откроются.

       – По рукам! Ты настоящий стратег, майор. Ты мне нужен. Вдвоем горы свернем!

       Машины разъехались в разные стороны, и Ворчун занялся приготовлениями, оставив нескольких наблюдателей у склада на случай, если хитрый военный обманул.

       Но план сработал, и, действительно, с севера их импровизированную базу атаковал отряд из нескольких десятков человек. Бой получился непродолжительный, и уже через полчаса затих. Несмотря на проведенные приготовления, военные унесли за собой в могилу тоже около тридцати человек, что очень задело Ворчуна.

       Ощущение грандиозной победы и великого превосходства овладело им по пути к складам. Ворота были открыты настежь, и рядом по линии выстроились три бронетранспортера и два внедорожника. Около сотни солдат, разбившись на группы, курили возле них. На этот раз кортеж Ворчуна приблизился вплотную, и сам он, приподнявшись из машины, окликнул ближайшего бойца:

       – Малый, скажи, где майор? Времени нет с ним в прятки играть.

       Тот слегка смутился и подошел к автомобилю.

       – Так ведь он сразу после переговоров всех собрал и объявил, что дальше наше задание смысла не имеет. Поблагодарил всех и предложил перейти в Ваше подчинение – Вы, мол, на текущий момент порядки устанавливаете, а порядок во всем нужен. Тем, кто не может с этим смириться, он предложил вступить в открытый бой, чтобы обрести там смерть, а не жить с позором. Тех, кто способен за себя постоять, просто отпустил.

       – Что ты мне тут истории рассказываешь? Мне нет дела до того, что он говорил – сам он где?

       – Я же сказал: собрал добровольцев, офицеров и повел их к вам в атаку… Здесь остались только те, кто к Вам собирается.

       – Обманул,– выдавил из себя удивленный до глубины души Ворчун и упал в кресло.

       Пока Рох отдавал распоряжения новобранцам и начинал осваивать новые ангары, он продолжал сидеть в машине и сосредоточенно думать. Складывалось впечатление, что он что-то упустил, но не понимал что. Потом ему захотелось изменить обещанию и не хоронить майора, а единственного из всех утопить в отстойнике, но так и не решился. Зато мысль об отстойнике напомнила о предстоящей казни, возвращая приподнятое расположение духа.

       Очень кстати демонстрация казни станет уроком новобранцам.

                *****

       Следующий день прошел для полицейских не очень удачно.

       Осмотр полуразрушенного жилого дома не дал практически ничего, и пришлось просто отсиживаться, дожидаясь темноты, пока за ними не пришлют вертолет. Советник настоял на том, чтобы они постоянно передвигались, путая следы на случай слежки. А в условленное время они оказались на крыше неприметного дома, где их подобрали. Пилот резко поднял машину в воздух и, набирая высоту, направился к черте города. Он заметно нервничал, вглядываясь в непроглядную темень, которая, казалось, в свою очередь смотрит на них. Столица, лишившись электроэнергии, утонула во мраке и покрылась оспой одиноких костров, которые рассыпались внизу подобно звездам.

       – Мир перевернулся, и звезды теперь под ногами,– тихо заметила Ольга.

       – Что?– озабоченно вскинул голову пилот.

       – Я говорю, костры на земле похожи на звезды.

       – С такой вот звезды могут запустить болванку «земля-воздух», а у меня даже радара нет. Заметите вспышку – кричите.

       Когда впереди показалась линия ровных огней, огромным полукругом уходившая в ночь, пилот оживился:

       – Это кольцевая. Военные по ней отгородили опасную зону. Граница беспорядков.

       – А большие светлые пятна?– поинтересовался Серый.

       – Палаточные лагеря беженцев. Люди бегут из города.

       – Но ведь они внутри оцепления, в городской черте.

       – Правильно. Комитет ввел карантин. Все беженцы должны пройти детальное обследование, прежде чем их выпустят. За сутки успевают пройти только пару тысяч. Остальные ждут очереди.

       – И в чью светлую голову пришла эта здравая мысль?

       – Военные. Боятся вспышки эпидемий, чтобы зараженные не проскочили. Но мне сдается, ищут кого-то. Может, повстанцев.

       – Революция надвигается?

       – Кто его знает? Но выпуски новостей больше похожи на военные сводки. Говорят, людоедство уже начинается. Правда или врут?

       – Врут, пока. Вот голод будет, а если не выпускать людей из города, будут и голодные бунты, и эпидемии. Что они вообще собираются делать дальше? Ведь, когда люди озвереют, они своими телами сметут ограждения.

       – Не сметут,– пообещал пилот.– Тут целую линию обороны построили: рвы, доты, пушки. Похоже, надолго окопались. Одна надежда на иностранцев.

       – Каких иностранцев?

       – Тут целый скандал получился. ООН заявили, что мы нарушили конвенцию и мораторий, и попринимали какие-то резолюции против нас. Так теперь со всех стран понаехало комиссий и наблюдателей. Это они людей из карантина выпускают. Всех учитывают, регистрируют. Я вам скажу, советнику полжизни стоило добиться разрешения на мой полет в город. Особенно эти наблюдатели слюной брызгали – требовали, чтобы вы сначала у них отметились. Странные вещи творятся.

       – Это точно. А отсюда мы можем связаться с советником?

       – Нет. Мы в полном радиомолчании, и даже габариты выключены. Довезу сразу к месту, и там встретит офицер связи. Вообще-то мне и разговаривать с вами запрещено: только предупредили, чтобы дал вам выспаться. Так что устраивайтесь – три часа у вас будет.

       – Вот спасибо за заботу.

       Сперва Ольге показалось, что заснуть в вертолете невозможно: невообразимый шум и вибрация доставляли серьезное неудобство. Стоило закрыть глаза, и сразу появлялось ощущение падения, но усталость и недосыпание брали свое. Сны так и не пришли: была черная мгла и пустота, подобная той, что начиналась сразу за пилотской кабиной.

       Проснулась женщина от холода и почувствовала себя разбитой. Серый уже бодрствовал, всматриваясь в посветлевшее небо за окном.

       – Доброе утро,– прокричала она ему через шум винтов.

       – Просто утро... Еще около получаса. Можешь спать дальше.

       – Почему сам не спишь?

       – Старею. Начинаю много думать и плохо соображать.

       – Впереди дождь. Я снижусь, и нас немного поболтает,– обернулся к ним пилот.– Кстати, забыл сказать: где-то сзади должны быть армейские пайки для вас.

       – И ты молчал, изверг?

       Серый полез рыться в сложенных возле них вещах, а пилот сдержал слово, устроив такую качку, что Ольге пришлось поглубже вжаться в кресло и закрыть глаза. По той же причине она отказалась от завтрака.

       – Будем садиться,– наконец услышала она крик, а следом почувствовала удар земли.

       – Больше похоже на падение,– проворчал полицейский и первым выбрался из вертолета.

       Низко пригибаясь и уворачиваясь от ветра, порожденного лопастями винта, эксперты побежали к темному микроавтобусу, спешащему навстречу. Несмотря на проявленную расторопность, они успели вымокнуть под моросящим мелко дождем, прежде чем попали в салон. Микроавтобус сразу рванул с места, подпрыгивая на бездорожье, и отважно устремился в едва различимую в утренних сумерках лесную чащу, где лишь при внимательном рассмотрении можно было заметить тропу. Кроме них и водителя в машине находился молодой офицер.

       – Из-за дождя мы отстаем от графика,– бесцветным голосом заявил он, что было свойственно большинству военных.– Мы вынуждены нагонять колонну и поедем напрямик через лес. А сейчас советник ожидает на связи.

       Офицер кивнул в глубь салона, где среди множества аппаратуры был маленький монитор с улыбающимся лицом Титка.

       – Рад не только слышать, но и видеть вас.

       – Советник,– поприветствовал его Серый, усаживаясь напротив экрана.– Как наши дела? Впервые вижу Вас в хорошем настроении. Есть новости?

       – Вообще-то, я в жизни человек веселый и добродушный, но вам не повезло застать меня в таком настроении. Послушайте, у нас мало времени. Это защищенная линия, и мы можем говорить открыто. Я, на самом деле, рад, что нам не смогли помешать, а вы выбрались из города. Удалось что-нибудь узнать о ночной перестрелке?

       – Да, похоже на след прототипа, но мы опоздали и ничего интересного не нашли. Работать там вообще невозможно – полнейший беспредел. В городе нет электричества, отопления и продуктов питания. Боюсь, там назревает паника. Это будет посерьезнее давки на улицах.

       – Я в курсе,– поморщился советник.– Но придется туда вернуться.

       – Каким образом? Вы не представляете, что там творится.

       – Очень хорошо представляю. После операции в зоне, надеюсь, у вас будет больше козырей на руках. Вертолет будет вас ждать и доставлен назад в город.

       – Отличная перспектива,– огрызнулся полицейский.– Мы будем там прекрасными мишенями.

       – Все в ваших руках, молодые люди. Мы были вынуждены открыть границу для иностранных представителей. Под их прикрытием страну наводнили агенты спецслужб.

       – Мы уже знаем.

       – Но вы не знаете, что ООН подтягивает к нам «голубые каски». Наша военная верхушка упрямится, называя это интервенцией, и грозится «защитить родину», хотя такие обещания вряд ли кого-то остановят. Все рвутся в Минск, всем нужна наша химера. Так что выбора нет.

       – А шансы?

       – Вот об этом я позаботился. Сейчас проталкиваю проект по обеспечению города продуктами и медикаментами через образовавшиеся там властные структуры. Банды организовались в крупные группировки, которые пытаются контролировать улицы и заниматься торговлей. Пока они спекулируют тем, что удалось захватить на складах, но этих запасов хватит, от силы, на пару дней. Я планирую использовать эти группы для поставок. С их помощью мы наладим торговые каналы и сможем уберечь горожан хотя бы таким образом от больших бед и, в первую очередь, от голода.

       – Хотите поддерживать банды головорезов?

       – Новую власть, а не банды. Новую власть, городское самоуправление. Если не можешь остановить бунт, возглавь его. Со временем они окрепнут так, что смогут установить порядок во всей столице, и тогда закон сам собой вернется к людям, и все встанет на места. Думаю, это единственный способ обойтись без танков и крови.

       – Несмотря на то, что погибнут невинные, а какие-то подонки заработают себе на голоде и лишениях кровавые деньги?– удивилась Ольга.

       – Жаль, нет времени рассказать хорошую старую сказку. Одной древней страной управлял жестокий и кровожадный дракон. Сражаться с ним ходило много героев, но дракона никто не мог победить, пока не выяснилось, что, даже если герой убивал его, он сам превращался в дракона и занимал его трон, становясь таким же алчным и кровожадным деспотом. Именно поэтому дракон был бессмертным.

       – Власть, которую Вы представляете, тоже бессмертна?

       – Увы, так устроен мир. Власть бессмертна. А держится она на Законе. По такому пути развивались все государства, создавались правительства. Здесь будет то же самое, но в миниатюре, и вчерашние уголовники станут губернаторами и политиками. Но речь идет о вас. Потому что именно вы вступите в контакт с их представителями и станете посредниками между ними и правительством. Это позволит вам занять видное положение в их структурах и параллельно заниматься расследованием самого важного на сегодня дела.

       – Это омерзительно!– возмутился Серый.

       – Прекрати, он прав,– вмешалась Ольга.– План хороший, и он даст нам преимущество перед остальными охотниками за прототипом. Мы будем хозяевами положения с куда большими возможностями, чем могут дать наши гражданские категории!

       – Браво, Ольга! Браво!– заулыбался Титок.– Вы мудрая женщина! Я не напрасно верил в Вас. Итак, к возвращению в город я все приготовлю. Теперь ваша задача – собрать побольше сведений о химере в подпольных лабораториях. Мы изучили записи допроса Гранковича. Будьте осторожны. Если я вас потеряю, все рухнет. Под меня начинают копать, и вы в любой момент можете лишиться ангела-хранителя. Сейчас вы в тридцати километрах от объекта, и колонна впереди уже разворачивается в боевой порядок. Когда проникните на объект, командование группой перейдет к вам. Уж простите мне стариковскую навязчивость.

       – Но почему?

       – Потому что так надо. Ребята, которые идут с вами, хорошо подготовлены, но они знают только свое дело. Операцию готовили в сжатые сроки, а о том, что это не учебная игра, а боевая операция, исполнителям довели час назад. Никто из них не знает, с чем вы там столкнетесь, а тем более истинных целей и причин. И я буду благодарен, если все так и останется. И последнее… Как только выйдете с базы, она будет уничтожена авиаударом… Это согласовано с нашими иностранными партнерами…

       – Но там же действующий ядерный реактор,– забеспокоилась Ольга.

       – Холодного синтеза,– напомнил Титок.– На это и расчет. Ядерного загрязнения не будет, а выброс сожжет там все до атомов… Никто, кроме вас с солдатами, оттуда не выйдет… Это тоже согласовано. Так что зря не рискуйте.

       – Заметаете следы?– иронично заметил Серый.

       – Какие следы? Зачем? Грохот будет на всю Европу…

       – Этот взрыв нужен, чтобы уничтожить хранилища вирусов, бактерий и биологические материалы инкубаторов,– добавила Ольга.– Это разумно и оправданно. Так мы избежим риска биологического заражения.

       – Мы правильно понимаем друг друга,– Титок оглянулся куда-то в сторону, и заговорил быстрее.– Мне пора... Запомните, я с трудом отстоял наземную часть операции, чтобы вы могли проникнуть на эту базу до того, как ее сотрут в пыль. Формально, это надо, чтобы подтвердить легитимность цели. Но все это только для того, чтобы вы достали оттуда любые материалы об полиформе. Удачи вам…

       Экран погас, и Серый с удивлением повернулся к напарнице.

       – Чего глазеешь?– не выдержала та.– Это уже не игры: последствия заражения куда опаснее любого ядерного взрыва. Я считаю это оправданным.

       – Иногда мне кажется, что чем дольше я тебя знаю, тем меньше понимаю,– задумчиво признался он.– На этой базе могут быть сотни людей, включая ученых, которых ты знаешь лично. Это просто люди…

       – Я тоже себя плохо знаю,– неуверенно отшутилась женщина.– Но, как говорится, чем лучше узнаю людей, тем сильнее люблю собак…

       – Прибыли,– перебил их офицер.

       Микроавтобус остановился, и полицейские вышли под дождь, который безумствовал в хороводе осенних ветров.

                *****

       Любое творчество является отражением таланта, неся в себе след самой сущей и значимой части своего создателя. А потому каждое творение прекрасно и уникально. Оно, как все живое, рождается в муках и боли, но несет радость творцу, и бывает любимо многими. И, как все живое, имеет свою судьбу и свой путь, в конце которого всегда утрата.

       Когда полицейский увидел то, что военные называли роботами, он понял – перед ним шедевр, сделанный руками гениальных людей.

       Эти устройства были прекрасны, насколько такое слово применимо к бездушному механизму, призванному сеять смерть и разрушения. Огромные как танки, на гусеничной платформе, они являлись законченными произведениями с совершенными линиями и формами, подавляющими скрытой в них силой, властью и дерзостью. Агрессией и опасностью веяло от каждого изгиба брони, от ровных срезов сверкающих пушечных стволов, от клыков ракетных стоек – любого элемента, любой детали. И вся эта цельность угрозы вселяла благоговейный ужас и казалась живым существом, трепетным, но безжалостным.

       – Музыка, застывшая в броне,– прокомментировал впечатления Серый, рассматривая через лобовое стекло командной спецмашины неторопливый и уверенный марш роботов.

       – Боже мой,– снисходительно улыбнулась Ольга.– Ты только послушай себя. Какую чушь ты несешь!

       Но подполковник, сидящий у них за спиной, иначе отнесся к юношескому восторгу эксперта.

       – Вы еще не видели их в деле,– доверительно заговорил он.– Все вооружение автономно и крепится на отдельных платформах с независимыми системами управления, так что «кукловоды», мы их так называем, могут стрелять сразу во всех направлениях, одновременно отслеживая до пятидесяти целей. А какая у них огневая мощь!

       – У вас всего десять роботов?– увлекся Серый.– Это и есть вся роботизированная бригада?

       – У нас десять кукловодов,– поправил подполковник.– Кроме того, в операции участвуют более пятидесяти «кукол» – это пехотинцы в специальной броне, укомплектованные независимым вооружением, которое управляется искусственным интеллектом. Каждая кукла стоит взвода по эффективности в бою. Пока боец выбирает направление движения, определяет свои действия, его оружие само находит цель, само ее отрабатывает, само определяет тип зарядов...

       – Здорово.

       – А в общей сложности, у нас порядка ста сорока различных моделей.

       – Разновидностей роботов?

       – Да, но большинство из них имеют узкую направленность. Они эффективны в определенных условиях для конкретного боевого применения. Их уже активно используют там, где человеческая реакция бессильна – все самонаводящиеся ракеты и бомбы, военные спутники, избирательные мины, беспилотники, системы наведения и слежения – роботы. На вооружении нашей бригады огромный экспериментальный арсенал, который мы тестируем, испытываем, совершенствуем вместе с производителями. И уже после нашего заключения разработки поступают на вооружение или отклоняются. То, что вы видите здесь, является новейшим поколением автономной группы войск, способной самостоятельно принимать решения и проводить операции без участия человека.

       – А ваши куклы разве не люди?

       – Так мы изучаем возможность взаимодействия солдат с роботами и целесообразность совместного использования. Но командуем здесь не мы, а автоматизированная система, искусственный интеллект, расположенный за вашими спинами.

       Полицейские обернулись на затемненный салон командной машины, где шесть офицеров сидели у широких мониторов, непрерывно выстукивая что-то на изогнутых клавиатурах. Временами они перебрасывались сухими фразами и выглядели очень занятыми.

       – Операторы,– пояснил подполковник.– Они не более чем наблюдатели. При необходимости, конечно, могут вмешаться в действия системы и внести коррективы, но это бывает редко и продиктовано тем, что роботы являются самообучающимися единицами и иногда нуждаются в подсказках, если их… заносит. Эти люди наставники и учителя. Когда проект будет закончен, их участие уже не потребуется. Даже в случае разрушения центрального компьютера кукловоды смогут действовать независимо, координируя друг друга и подчиненных им людей – кукол. Это настоящий прорыв в технологии. В иностранных армиях есть целые дивизии роботов, но их управление осуществляется централизованно через спутники. И стоит нарушить связь, как они превратятся в неподвижные груды металла. Нам удалось избежать этого недостатка, хотя разработки во многом отстали от достижений крупных государств, особенно в оснащении оружием. Сами понимаете – не то финансирование. Но, я уверен, концепция наших кукловодов самая прорывная, за ними будущее. Независимые, самостоятельные, живучие как гидры, они даже обладают личностью: Первый и Пятый очень осторожны и рассудительны, Семерка – отчаянный сорвиголова. Представляете? Характеры! Отличительные черты как у настоящей личности! Они все разные!

       Глаза подполковника загорелись, и было видно, насколько искренне он предан своему делу. Заметив, что Серый увлечен рассказом военного, Ольга поторопилась отвлечь возбужденных механическими игрушками мужчин от пустого, на ее взгляд, разговора:

       – Уважаемые, не думаю, что лирические эпитеты уместны сейчас. Мы, в конце концов, не на испытаниях, а опасность впереди реальная. Мы, на минуточку, не в курсе ваших планов. Так давайте обсудим, как все будет происходить, а не личности танков.

       – Ошибаетесь,– огорчился подполковник.– Наш разговор как раз по теме. Это подразделение создано, чтобы эффективно действовать в условиях полной неизвестности. Штабные игры и планы, заранее составленные в кабинетах, ничего не стоят. В бою никогда и ничего не идет по плану. А в планировании операции необходимости нет – наша система каждую секунду пересчитывает до тысячи вариантов стратегий, и делает это лучше сотни штабных стратегов. Тактика боя будет меняться в соответствии с изменением ситуации в реальном масштабе времени. Все будет решаться по ходу и без нашего вмешательства. Единственное, вам отведено направлять и определять отдельные акции, и только потому, что эти ограничения были введены принудительно по распоряжению советника Титка.

       – И что теперь делать?– насторожилась женщина.– Смотреть на этот парад? Где наше место?

       – Вы присоединитесь к «куклам», которые проведут вас на объект, будут сопровождать и защищать внутри, пока вы собираете доказательства, а потом выведут назад. Беспилотная авиагруппа уже в воздухе. Она нанесет удар по цели, когда вы покинете зону поражения.

       – Ого!– Ольга с возмущением посмотрела на офицера.– Вы собираетесь отправить нас прямо в бой?

       – А Вы как себе это представляли?– спросил тот с явным пренебрежением.

       – Просто!– пожала плечами женщина.– Вы захватываете объект, а когда все будут лежать мордой в пол, мы зайдем и заберем то, что ищем. Ну, или не весь объект… Нам нужно конкретное помещение.

       Офицер повернулся к проекционному планшету и взмахом руки поднял над его поверхностью трехмерное изображение сложного сооружения, которое в мелких деталях воспроизводило планировку его этажей, помещений и многочисленных коридоров – оно выглядело огромным. Военный быстрыми движениями переключал информационные слои изображения, заставляя его обрастать стенами, или делал их прозрачным, выводил паутину коммуникаций, которые цветными линиями опутывали все изображение, иногда поворачивал все изображение вокруг оси, заставлял его уменьшаться или увеличиваться на каких-то деталях:

       – Площадь помещений комплекса, не считая технических помещений и коридоров, превышает сто тысяч квадратных метров,– монотонно комментировал он.– Первая его очередь была введена в эксплуатацию более двадцати лет назад, и строительные работы по расширению приостановлены только девять лет назад. Это многоцелевой военный объект, который построили в котловане старого песчаного карьера, глубиной до ста метров. Он создавался, чтобы устоять даже при длительной осаде в условиях полномасштабных боевых действий. Речь идет о том, что всем нашим вооруженным силам на его штурм и полный захват потребовались бы месяцы, если не больше, при желании его защитников держать оборону. По официальным данным все вооружение комплекса и его системы защиты были демонтированы перед консервацией восемь лет назад. Но на местах хранения этого вооружения и оборудования мы не обнаружили. Скорее всего, комплекс укомплектован и находится в полной боевой готовности. По архитектурному плану, к которому мы получили доступ, он рассчитан на численность гарнизона и обслуживающего персонала до пятнадцати тысяч человек, но вместить может в пять раз больше…

       Офицер приблизил часть изображения, на котором красным маркером было отмечено небольшое помещение. Тонкая красная линия протянулась от этого помещения через лабиринт коридоров и туннелей к широким воротам, выходившим к ангарам возле взлетной полосы.

       – Это кабинет в седьмом боксе третьего уровня, который определен, как место, куда вы должны попасть. У вас будет не более двадцати двух минут, чтобы зайти туда и вернуться… В идеале, лучше справиться за пятнадцать, потому что потом расчетные потери будут расти, а при превышении порога в двадцать пять минут, вероятность на возвращение живыми ниже погрешности в расчетах…

       – Серьезно?!– Ольга едва не задохнулась от возмущения.– Это и есть ваш план? Надо немедленно связаться с советником, и все это обсудить… Какая-то дичь!

       – Не получится,– офицер улыбался с явной неприязнью.– Операция уже началась, и первая фаза в активной стадии: никакой связи до ее завершения не будет… Только внутренняя. Наши средства радио электронной борьбы имитируют общевойсковой РЭБ средней мощности, который есть на вооружении внутренних войск. Мы блокируем все частоты: их связь, средства навигации, датчики, чтобы исключить возможность обнаружить нашу колонну.

       – Шутите?– не унималась Ольга.– Это вы так подкрадываетесь к ним? Включили РЭБ, и думаете, что они там сидят удивленные, что у них интернет пропал… и не догадываются, что готовится нападение?

       Она повернулась к полицейскому, требуя взглядом поддержки, но тот лишь пожал плечами.

       – У них не пропал интернет,– терпеливо пояснил офицер.– У комплекса как минимум три резервных оптоволоконных кабеля для подключения к сети. Но теперь у них нет связи с их удаленными датчиками и камерами дальнего обнаружения, мимо которых мы сейчас продвигаемся, и нет возможности поднять разведывательные беспилотники. А для спутников, к которым они сейчас наверняка подключились, наши системы РЭБ включили оптический камуфляж. Те, кто за нами наблюдает с небес, видят колонну из четырех бронетранспортеров и шести грузовиков с легионерами внутренних войск… Уверены, что вам нужны сейчас все эти подробности?

       – А Вы как думаете?– Ольга развела руками.– Если хотите нас провести через боевые действия, хотя бы посвятите в планы! У вас же там есть какие-то инструктажи для военных перед тем, как их в бой отправить, брифинги всякие!

       – Вы гражданские, и останетесь простыми пассажирами до конца операции,– сквозь зубы процедил офицер с раздражением.– Все, что вам надо знать: вас приведут на место и выведут оттуда. Вы делайте свою работу, а мы сделаем свою. Но, если вам так интересно, время у нас еще есть, я объясню в общих чертах.

       Он уменьшил изображение на планшете так, что осталась только карта местности с комплексом в центре, и указал на крошечную колонну грузовиков, которая двигалась в его направлении по одной из еле различимых дорог:

       – Это то, как они нас видят. Колонна внутренних войск с легким стрелковым вооружением едет к комплексу, чтобы вломиться в парадную дверь. Мы будем вести себя, так вели бы себя легионеры,– Он ткнул пальцем в точку возле комплекса. Здесь «колонна» встанет, чтобы выстроиться в боевой порядок. Мы выждем пятнадцать мнут, в течение которых вы наденете броню и разместитесь в десантную кассету кукловода. После этого начнется вторая фаза. Мы атакуем не административное здание, где нас ждут, а вот эти ворота в технический тоннель со стороны ангаров аэропорта. Тоннель достаточно большой, чтобы в нем мог уместиться кукловод со своей огневой мощью. Остальные кукловоды начнут подавление систем защиты аэродрома так, чтобы это выглядело, как его захват. В этот момент с аэродрома в Мачулищах поднимутся пять военно-транспортных бортов в сопровождении вертолетов и направятся сюда.

       Офицер сделал паузу, глядя на полицейских с немым вопросом в глазах.

       – И зачем это?– сдалась Ольга, понимая, что тот не продолжит, пока она не спросит.

       – Это второй обманный маневр,– торжественно произнес военный и указал на широкую магистраль, которая от ворот под наклоном уходила вглубь сооружения.– Тоннель ведет в центр комплекса к технологической рампе шахты реактора. Он нужен, чтобы подвозить габаритное оборудование и обслуживать реактор. В сумме, это будет выглядеть, как штурм с попыткой захвата реактора и технических уровней. Взлетная полоса становится плацдармом для высадки десанта, который к тому моменту будет уже в воздухе… Кукловоды начнут активный прорыв по магистрали, а четыре группы кукол войдут в боковые тоннели, которые ответвляются, для защиты флангов. В этот боковой тоннель с группой кукол войдете и вы. Достаточно убедительно?

       Он указал на красную линию, которая уходила от магистрали по коридорам комплекса к лаборатории Гранковича.

       – То есть,– проговорил полицейский, понимая, что пришла его очередь заполнять выжидательную паузу военного,– кукловоды будут имитировать направление основного удара и отвлекать на себя защитников комплекса. А мы будем выглядеть как второстепенная группа, прикрывающая фланги, на действия которой никто не должен обратить внимания…

       – Таков замысел.

       Офицер провел ладонью над проекционным планшетом, убрав с него изображение комплекса, и демонстративно повернулся к своим операторам, показывая всем видом, что брифинг, на котором они настаивали, завершился.

       – Какая-то авантюра,– прошептала Ольга полицейскому.– Военные из любого мероприятия пытаются устроить маленькую войну…

       – Да ладно тебе,– Серый приветливо улыбнулся и неожиданно провел рукой по волосам женщины.– По мне, так все хитро продумано. Настоящее приключение… Ты просто на нервах.

      Это мягкое нежное прикосновение вызвало в женщине волну странных и неуместных ощущений. Она резко отстранилась, и Серый отдернул руку, убрав ее за спину. Могла возникнуть неловкая пауза, но в этот момент к ним повернулся подполковник:

       – Мы на месте! У вас пятнадцать минут на то, чтобы надеть броню и сесть в Кукловода. Торопитесь, вас ждут возле Шестерки. Лейтенант Мазур поведет вашу группу кукол. Он вас проводит внутрь и выведет наружу. Он подчиняется вашим приказам.

       – Минутку. А как нам управляться с этой броней?– начала было Ольга, но офицер перебил ее.

       Он открыл дверь наружу и держал ее так, пока полицейские выходили из командной машины, больше похожей на небольшой бронированный автобус:

       – Не надо ни с чем управляться. Там все работает автоматически. Просто наденьте.

       – Все?– повернулась к нему Ольга, прежде чем раздраженный полковник успел закрыть дверь перед ее носом.– Больше не увидимся и не пообщаемся?

       Военный постучал себя пальцем по уху:

       – Я буду на связи, пока Мазур не посадит вас в вертолет,– он резко и громко хлопнул дверью.

       – Ранимый какой-то он для военного,– пожала плечами женщина.– А еще говорили, что это у меня характер для службы не подходит.

       Серый промолчал, пряча улыбку.

       Кукловоды встали на обочине, уткнувшись шеренгой в редкий пролесок с кустарником, отделявшим дорогу от пожухлого луга, который в нескольких километрах дальше поднимался к холму с высоким железным забором. Забор не выглядел ни прочным, ни грозным, но растянулся на все видимое пространство, отгораживая, судя по картинке проекционного планшета, всю территорию комплекса.

       Многочисленный персонал суетился у техники, выполняя мало понятные ритуалы подготовки к бою – все проходило мирно и обыденно, словно готовились к параду. Вблизи кукловоды выглядели еще более устрашающе, как свирепые быки, которые фыркали и били копытами перед тем как вырваться на арену, чтобы растоптать хрупкого тореадора. Самым чарующим было то, что эти великаны, высотой с двухэтажный дом в холке, вели себя как живые, рефлекторно поворачивая башни с пушками или пулеметные турели, иногда начинали гудеть, продувая двигатели, или приседали между траками гусениц, опуская бронированный корпус к самой земле. Отдаленно они напоминали мифических кентавров: гигантский многорукий торс громоздился на скошенной под углом бронированной плите корпуса. Кукловод мог «откинуться назад», уложив свой торс на широкую корму, в которой скрывались кассеты с десантниками, а мог «вытянуться в полный рост», подняв всю махину своих пушек и ракет на несколько метров над броней. 

       – Лейтенант Мазур,– неожиданно представился среднего роста крепыш с вызывающе широкими плечами.– Пора одеваться…

       Ольга вздрогнула от неожиданности и какое-то время молча рассматривала лейтенанта, мощное телосложение которого совсем не вязалось с его дружелюбной улыбкой и открытым, приветливым лицом.

                *****

       Как и обещал подполковник, «броня» оказались несложной в применении.

       Мазур подвел их к двум металлическим «креслам», выставленным перед кукловодом. Первым в кресло усадили Серого, и оно тут же зашевелилось под ним, обнимая его пластинами брони, пока не собралось в корпусный экзоскелет. Когда полицейский встал с земли рыцарем в железных доспехах, Мазур водрузил на его голову массивный шлем, спрятав за непроницаемым забралом восторженное лицо эксперта. 

       Ольга зажмурилась, когда наступила ее очередь, и стойко перенесла вибрирующие объятия механизмов, облачавшихся вокруг ее тела броней куклы. Мазур помог ей встать и поднял над головой шлем:

       – Это тактический шлем,– предупредил он.– Ему понадобится пару минут, чтобы откалибровать сенсоры. Просто выполняйте его команды и отвечайте на вопросы.

       Ольга послушно следовала инструкциям роботизированной брони, которая просила поднять руку, сделать шаг вперед или в сторону, прикоснуться пальцем к голограмме, повисшей прямо перед ней в воздухе. Женщина приседала, сжимала и разжимала ладони, подсказывала на какой из картинок, возникающей перед глазами, изображение более четкое. По-своему, это была забавная и необременительная процедура, похожая на игру для впечатлительных подростков.

       – Все,– услышала она в наушниках голос Мазура.– Вы подключены, Шестерка Вас видит.

      Он встал перед Ольгой, и над ним в воздухе повисла надпись: «Лтн. Александр В. Мазур». Изображение несколько раз вздрогнуло, и на краю поля зрения начали появляться замысловатые символы и приборные панели.

       – Интерфейс адаптивный,– комментировал Мазур.– Он будет подстраиваться под вашу реакцию и сигнализировать о том, к чему надо привлечь внимание. Запомните несколько моментов. Первое, сейчас ваш вес более двухсот килограммов, а все движения усилены. Это важно помнить, если рядом окажется что-то хрупкое. Но вы будете ощущать только восемьдесят процентов собственного веса – остальное усилят двигатели и автоматика экзоскелета. Так что будете чувствовать себя легко – бегать быстрее и прыгать дальше. Заряда батареи хватит минимум на шесть часов. Второе, у Вас нет прямого оптического контакта. Все, что видите, это проекция на зрачок обработанного видео с камер и датчиков. Будете зоркими в кромешной тьме, в дыму, в любых условиях. Третье. У вас нет вооружения, но есть активная защита: в ранце за спиной есть набор гранат, дымовых шашек и заряды с картечью. Вашего участия они не требует. Эти системы будут срабатывать автоматически, если надо будет поставить завесу или встречным выстрелом отклонить летящую в вас гранату. Не пугайтесь, если такое произойдет. И последнее, аптечка в броне автоматическая. Если нужно будет ввести обезболивающее или стимулятор, броня сделает это сама, даже укола не почувствуете. Ваши медицинские карты загружены, так что за дозы и аллергию можете не беспокоиться. Это все! Готовы?

       – Ощущения крутые,– услышала Ольга голос Серого.– Я чувствую себя молодым и неуязвимым.

       – Подождите!– запротестовала женщина, когда лейтенант направился к кукловоду, из которого уже выехала ферма.– Я чувствую запахи!

       – Повезло,– улыбнулся Мазур.– Значит, насморка нет.

       – Броня не герметична?

       – Пятый класс химзащиты,– кивнул лейтенант.

       – Что это значит? Мы вдыхаем воздух снаружи?– беспокоилась женщина.– У нас нет кислородных баллонов?

       – Это броня, а не скафандр. Мы же идем в бой, а не в открытый космос,– Мазур подошел к ферме, в кассетах которой были установлены такие же пустые кресла, как и те, которые облачили полицейских. Он ловким движением уселся в одно из них, и броня почти мгновенно сомкнулась вокруг него. Модель была явно другая, более массивная и угловатая. Голос лейтенанта заметно изменился, стал четким и выразительным.– Я понимаю, к чему вопрос: биологическое заражение и все такое. Скафандров на такие случаи у нас нет. Но в этой броне забор воздуха производится через активную систему фильтрации и нагнетает повышенное давление внутри корпуса брони. Поэтому через мелкие щели и отверстия воздух постоянно выдавливается. Мимо фильтров внутрь ничего не попадет. Это лучше, чем ничего, хотя я знаю, что фильтры не остановят вирусы и бактерии… Мы выдвигаемся, цепляйтесь к кассете.

       Полицейские прислонились спиной к свободным ячейкам кассеты, и захваты прочно вцепились в броню, подняв их над землей. Остальные солдаты уже успели занять свои места, облачившись в кукол, и десантный модуль Кукловода втянул в свою утробу четыре фермы с кассетами десантников уместив в своей корме двенадцать человек.

       Внутри было тесно, словно их навалом сгрузили в коробку как старые ботинки. Броня оставалась неподвижной и не позволяла даже пошевелиться, от чего у Ольги начало нарастать ощущение того, что ее сковали и сдавили прессом. Но не успела она поддаться приступу клаустрофобии, как почувствовала резкий рывок с места, и в тот же момент в глаза ударил яркий свет: перед ней открылся утренний пейзаж, переполненный красками и избыточными деталями.

       Реальность вернулась настолько резко и неожиданно, что была подобна шоку.

       – Для новичков,– прозвучал неузнаваемо жесткий голос Мазура, который говорил быстро, но отчетливо.– Кукловод сейчас проецирует нам изображение со своих камер. Входим в зону боевых действий. Внимательно следите за обстановкой и отмечайте важные детали. Перед сбросом услышите предупреждающий сигнал. Напоминаю, десантирование происходит автоматически. Шестерка каждому подсветит его точку высадки и сбросит его в эту точку.

       Они колонной двигались через заросшее травой поле в направлении забора на вершине холма. Их кукловод, двигался последним в цепочке, а потому возможности видеть, что происходило впереди, не было.

       – Ольга и Валерий,– женщина услышала голос подполковника, и в верхнем левом углу появилась его фотография с подписью имени и звания.– Это сообщение слышите только вы. Десять минут назад с аэродрома в Брестской области по тревоге подняли звено перехватчиков с полетным заданием на наш объект. Их удалось принудить развернуться только на полпути с привлечением ПВО. ВВС не могут объяснить, кто поднял тревогу, и чей это был приказ. Сейчас разбираются, что произошло. Но уровень угрозы для нашей операции возрос. Это не может быть совпадением. С учетом инцидента система обнулила все вероятностные прогнозы, рекомендует отменить операцию и провести сбор дополнительных разведывательных данных. Мы не знаем, с чем можем столкнуться.

       – И что это значит?– взволнованно переспросила Ольга.– Так свяжитесь с Титком.

       – Это ваше решение,– невозмутимо ответил офицер.– Только у вас полномочия завершить или отменить операцию.

       – А откуда я знаю?– возмутилась женщина.– Нас везут на войну в какой-то коробке. Я этого не просила. Чего вы от меня ждете?

       – Продолжаем, подполковник,– уверенно произнес Серый.– Действуем по плану.

       – Принял. Продолжаем по плану,– изображение полковника исчезло.

       – Что происходит?– Ольга почувствовала, как нарастает ее гнев.– Советник назначил нас крайними? Мы что военные, чтобы тут командовать? Он это все затеял, организовал, а нам на курок нажимать?

       – Успокойся,– по слогам проговорил полицейский.– Не паникуй. 

       «Контакт»,– яркая красная надпись вспыхнула перед глазами и погасла, а в следующее мгновение какой-то из идущих впереди кукловодов с ядовитым шипением запустил ракеты. Шестерка в этот момент как раз проезжала через пролом в хлипком заборе. Впереди забарабанил пулемет, потом второй.

       Бой начался, и Ольга замерла, всматриваясь в зарево ярких вспышек впереди.

       Они въехали в редколесье и теперь двигались вдоль старой дороги, которая петляла между одинокими соснами. Их Шестерка заметно отстала от остальных кукловодов, которые нарушили ровный строй, рассредоточившись среди деревьев.  Вскоре они проехали разрушенный контрольно-пропускной пункт с сломанным шлагбаумом, несколько дымящихся автомашин, среди которых виднелись тела людей в камуфляжной форме. А канонада выстрелов впереди не умолкала.

       Дорога, изрытая воронками, стала непроходимой, а молчаливый осенний лес у обочин заполнился туманом порохового дыма и гари. Из этой молочной пелены местами проступали силуэты сожженных броневиков, танков и обугленные скелеты стационарных укреплений. Воздух сотрясали громы взрывов, раскачивая корпус Шестого, а продвижение колонны заметно замедлилась.

       В синевато-серых клубах пожара на середине дороги застыл поврежденный кукловод. Не обращая внимания на алые языки пламени, которые полировали броню, вырываясь из под днища, горящий робот, высоко задрав острые стволы пушек, расстреливал боекомплект куда-то вперед, чтобы помочь продвижению колонны.

       – Десятка,– услышали полицейские чей-то тихий комментарий в наушниках.– У нее уже третий раз двигатель выгорает!

       – Тишина!– рявкнул Мазур.– Не по общему каналу! Я тебе, Димыч, пасть забью!

       И тут картинка сменилась. Дорога уперлась в чистые улицы маленького поселения с невысокими зданиями, выглядевшими ухоженными и обжитыми, и глухими ангарами. Используя возможности для маневра, кукловоды разъехались в стороны, осторожно продвигаясь через застройку. Людей не было видно нигде, а роботов атаковали небольшие вертолеты и бронетехника, затаившаяся в переулках. Преимущество кукловодов было настолько подавляющим, что уже через несколько минут поселение, охваченное пожарами, осталось позади, а за пустырем окраин сразу открылась перспектива аэропорта и куполообразные сооружения вокруг него.

       Мгновенно все свободное пространство, вся земля до тех построек покрылись уродливыми пузырями разрывов, а воздух расчертили дымные следы ракет и пунктиры трассирующих выстрелов. Какофония звуков и, казалось, вставшая на дыбы земля плотно сжали роботов со всех сторон, словно макнув их в гремящий огненный водопад.

       Несколько раз покачнувшись от ударов, Шестой развернулся в сторону и бросился в непроглядную дымовую завесу. Он двигался слишком быстро для пересеченной местности и порой едва удерживал равновесие, подпрыгивая на неровностях и проваливаясь в воронки.

       Ольга уже не могла ориентироваться среди проблесков взрывов и разносимой ветром гари, сквозь которую изредка проглядывали сооружения базы. Очередной порыв ветра вместо того, чтобы еще больше смешать густые клубы, разогнал их, открывая часть поля битвы. Все происходило нереально быстро, с обескураживающей простотой и легкостью.

       Огромная металлическая плита на пути Шестого, неожиданно нырнула в грунт, и на ее место, как зверь из норы, поднялась башня, похожая на голову гигантского насекомого, украшенная короткоствольными пушками и квадратными стойками ракет. Словно щупальца, потянулись от кукловода к подземному зверю хвосты ракет, а пушки стали рыхлить землю вокруг норы. Башня не успела произвести ни единого выстрела, как превратилась в яркий огненный цветок, дрожащий от прикосновения ветра, и расточающий маслянистый черный угар. Но в следующее мгновение такое же земляное насекомое вынырнуло откуда-то сбоку, из засады, и впилось клыками своих орудий в металлическое тело Шестого, с хрустом откалывая куски брони с его панциря. И прежде чем робот заставил его разгореться в очередной огнедышащий цветок, Ольга ощутила несколько болезненных толчков, дважды теряя картинку с наружных видеокамер. Кукловод был охвачен огнем, но продолжал резво продвигаться, нагоняя опередивших его роботов. Бурлящая взрывами атака неожиданно оказалась в самой гуще аэродромных построек, и в хаосе вспышек можно было увидеть уже и людей, которые на секунду, как призраки, попадали в поле зрения и бесследно исчезали в беспорядочности боя, чтобы потом мелькнуть вновь, но уже в другом месте. Их хрупкие тела и смехотворное оружие выглядели неуместными.

       Резкий звон на какое-то время заглушил звуки сражения, и красный круг очертил приземистую постройку в стороне, выглядевшую прочной и неприступной. Полицейские старались рассмотреть и запомнить больше деталей, окружавших цель, но события развивались стремительно, увлекая в свой танец.

       Утроба кукловода ожила движением и зашевелилась. Ольга ощутила серию толчков, и картинка перед глазами исчезла, канув во тьму. А в следующее мгновение пришли ощущение полета и слабый удар приземления. Каким образом кукловод выбросил ее наружу, женщина не поняла. Но теперь она стояла на одном колене, упершись руками в землю и смотрела перед собой, различая каждую высохшую травинку, трепетавшую под горячим ветром боя. Громадина Шестого, которую она воспринимала только что как собственное тело, теперь возвышалась в десятке метров впереди, заслоняя кукол от неистовства боя.

       Мимо нее, огромными прыгающими шагами, пронеслись несколько силуэтов. Ольга не успела толком их рассмотреть, как кто-то резко поднял ее на ноги и слегка подтолкнул сзади.

       – Не отстаем!– услышала она голос Мазура. 

       Усиленные экзоскелетом ноги понесли женщину к бункероподобной постройке почти незаметно для нее самой – она даже не была уверена, что бежит сама, словно броня, разочарованная ее нерешительностью, самостоятельно рванулась в нужном направлении. Все происходящее не касалось ее и разворачивалось само собой: ее участие и не требовалось. Ольга слышала, но не обращала внимания на окрики и команды в наушниках – просто бежала к цели, не воспринимая происходящее, как реальность. Ее не удивило, что она в числе первых оказалась у входа в бункер и смело в него ворвалась следом за другими куклами, как только взрыв разнес тяжелые ворота. Она прижалась к стене вместе с остальными, когда в пролом, «пригнувшись», влетел кукловод и с грохотом умчался по широкому коридору, непрерывно стреляя во все стороны. Еще один загородил собой вход, продолжая бой с кем-то снаружи.

       Вокруг нее столпилось несколько десятков закованных в броню кукол, над каждым из которых дополненная реальность подписывала имена и звания. Но уже через мгновение куклы рассредоточились на несколько отрядов и разбежались вдоль коридора. Над одной из боковых дверей замерцал маркер указателя, и Ольга устремилась к ней, сдерживая дыхание, которое никак не попадало в ритм ее быстрых движений.

       Пробежав несколько коридоров, она оказалась в широком вестибюле перед широкой платформой лифта, которая, при желании, могла опустить на подземные уровни целый дом.

       – Ну, Вы даете, дамочка,– услышала женщина в наушниках голос Мазура.– Вам не надо врываться первой в каждое помещение. Здесь не соревнование, и призов не будет. Держитесь в конце группы и дайте ребятам сделать свою работу.

       Ольга с трудом осознавала, о чем говорил лейтенант, и не понимала, как можно было вообще говорить в такие минуты.

       – Нам вниз,– показала она на лифт.

       – Я знаю. У нас тактическая карта перед глазами.

       – А почему у меня ее нет?– Ольга растерянно осмотрелась. К краю платформы подбежали несколько десантников и за несколько секунд установили на ее поверхности взрывное устройство, после чего порожняком отправили заминированную платформу вниз.– И почему я никого не слышу? Все молчат, или нас отключили от связи? 

       – Потому что вы не умеете пользоваться картой,– после паузы ответил Мазур.– Не надо отвлекаться на то, что вас не касается. У вас прямой канал связи только со мной и подполковником. Этого достаточно.

       Внизу шахты прогремел взрыв, подняв над ее колодцем клуб молочно-белого дыма. Он еще не успел рассеяться, как десять бронированных кукол синхронно прыгнули в пропасть лифтовой шахты, чтобы занять плацдарм. Теперь выстрелы доносились не только из коридора позади, но и со дна ямы.

       – У нас изменения,– перед глазами снова появилось изображение подполковника.– Наши борты в Мачулищах не смогли подняться. Отвлекающего маневра не будет. Воздушное пространство закрыто. Мы получаем сообщения о массовом подъеме в воздух военной авиации сопредельных государств. Более сотни воздушных целей… Воздушное пространство над страной закрыто. Сейчас экстренно сажают гражданскую авиацию и отводят воздушные суда подальше от нас.

       – Это из-за нас?– в голосе Серого слышалось волнение.

       – Да,– сразу ответил подполковник.– Правительству поступают требования прекратить нашу операцию, открыть воздушное пространство для иностранной авиации и не препятствовать нанесению ракетно-бомбового удара по нашему объекту.

       – Это угроза вторжения?– выдохнула Ольга.– Что нам делать?

       – Это серьезный кризис,– спокойно признал военный.– Но решение за вами. Повторю, никто, даже президент, не сможет остановить операцию. Система и кукловоды будут подчиняться только вашим приказам.

       – Сколько у нас времени?– полицейский подошел к краю платформы и заглянул вниз.

       Мазур легонько подтолкнул Ольгу следом, и быстрыми движениями закрепил за ближайшую балку лебедки заплечных ранцев полицейских:

       – Просто прыгайте вниз,– прокомментировал он.– Лебедки опустят и отсоединятся автоматически.

       – …Смотря чем ударят,– монотонно продолжал подполковник.– От двух до пятнадцати минут с момента запуска. В любом случае наши силы ПВО такую массированную атаку не отразят. С высокой долей вероятности, разрешение на нанесение удара наше командование выдаст… Сейчас они просто тянут время, чтобы выиграть его для нас.

       – Тогда не будем его терять,– Ольга заглянула в бездну шахты, на дне которой сверкали вспышки, и сделала решительный шаг в пустоту.

       Замок лебедки щелкнул, превращая падение в скоростной спуск вдоль стены. Женщина допустила ошибку во время прыжка, повернувшись к стене лицом, а не спиной, как это сделали остальные, и теперь могла видеть только скользящую перед глазами поверхность бетона и искры, которые высекала ее броня от трения. Пришлось даже подогнуть колени и вытянуть руки, чтобы отодвинуться от стены.

       Глубина шахты была немногим более десяти метров, но приземление стало ощутимым. Ольга едва устояла на ногах от удара о неровное дно, усыпанное крупными кусками бетона и арматуры. Десантники уже вели бой где-то в глубине коридора, который несколькими изломами поворотов уводил вглубь комплекса. Женщина уверенно сделала шаг в том направлении, но громадина брони Мазура встала на пути:

       – Не торопитесь,– остановил он ее.– Ситуация быстро меняется… Командная машина атакована группой ударных вертолетов. Связи с ними и с подполковником больше нет. Кукловоды перешли в автономный режим. Троих из них мы уже потеряли снаружи… Магистраль, через которую вошли, удержим еще в течение трех-четырех минут… Кукловоды в магистрали удерживают позиции, чтобы дать возможность отойти отрядам с противоположной стороны... Они столкнулись с превосходящей мощью противника… У нас большие потери.

       – А что с противоположной стороны магистрали?– Серый звучал обеспокоенно.– Там по схеме почти ничего не было…

       – У нас схема десятилетней давности,– Мазур говорил быстро, но сохраняя спокойствие.– Там должны быть ремонтные и какие-то производственные блоки. Но сейчас, со слов ребят, их атакуют боевые роботы, превосходящие нас в броне и огневой мощи… Мы недооценили противника. Остальные группы сейчас пытаются выйти из комплекса с наименьшими потерями. Кукловоды, насколько это возможно, будут прикрывать их отступление.

       – Мы тоже должны отступить? Прямо сейчас?– Ольга говорила взволнованно.

       – Не сможем, уже не успеем,– лишенный интонаций голос офицера раздражал женщину.– Дорога назад закрыта. Когда куклы выйдут из магистрали, кукловоды сдетонируют, чтобы обрушить конструкции и устроить завалы. Это на какое-то время прикроет нам тыл.

       – А как мы выберемся? Мы в ловушке?– женщина почувствовала, как на нее накатывает отчаяние. Она очень остро ощутила несправедливость происходящего: ей здесь не место! С самого начала, это все было не про нее! Она ненавидела Титка…

       – Мы уже у входа в лабораторный комплекс,– Мазур развернулся и двинулся по коридору в направлении звуков боя.– Не отставайте… Мы заберем то, за чем пришли. А выйдем через воздуховод сжигателя. Он ведет из лабораторного комплекса прямо наружу.

       – Вы же знаете, для чего этот воздуховод?– Ольга бежала следом за военным, боясь отстать.– Это труба для отвода пламени при аварийном сжигании биоматериалов! Зараженная камера заполняется газом и…

       – Я знаю!– перебил ее офицер.– Температура горения газа от восьмисот до двух тысяч градусов. Наша броня выдерживает до полутора тысяч. Даже если нас захотят поджарить, у них не выйдет.

       Там, где коридор под углом в девяносто градусов уходил влево, несколько кукол пытались что-то обстреливать за поворотом, но оттуда достойно отвечали, разбрасывая рикошетом пули и раскалывая декоративные панели на стенах. Ненадолго выпрыгивая на линию огня и уклоняясь от выстрелов, солдаты успевали сделать залп из всего оружия, включая автономное, выглядывающее из-за их спин, и снова укрыться за выступом стены.

       «Так ничего не выйдет,– послышался чей-то задыхающийся голос в наушниках.– Они прибывают быстрее, чем мы их отстреливаем. Нас заперли и, если мы здесь задержимся, через пару минут просто выжгут отсюда или накроют».

       – Что там?– спросил Мазур.

       «Пятнадцать метров коридора,– перед глазами появилось изображение с подписью бойца.– Он расширяется, и за ним помещение с баррикадами. Около тридцати стрелков и пара автоматических пулеметов под потолком. У кого-то кумулятивные пули – они нас как туалетную бумагу прошьют».

       – Пятнадцать метров не пройдем…– лейтенант ударом ноги выбил дверь в соседнее помещение, заставленное коробками.– Двое остаются их сдерживать, остальные ко мне. За этой стеной уже лабораторный комплекс. Пройдем здесь: установи заряды.

       «Можем спровоцировать обвал потолка.– прокомментировало изображение, подписанное как «Димыч».– Стену мы пробьем, а пройти не факт, что сможем».

       – Обвалить потолок будет идеально,– Мазур отошел в сторону, пропуская в комнату нескольких бронированных кукол, которые бросились к дальней стене устанавливать бомбу. Он придержал женщину, не дав ей последовать за ними.– Если откроется проход наверх, не придется петлять по коридорам. Там открытое пространство складского помещения…

       Пол вздрогнул под ногами, и Ольга с опаской посмотрела на давший трещину потолок. Волна пыли и дыма вырвалась через выбитую дверь и заполнила коридор непроницаемым облаком. Изображение дрогнуло, и броня сместила диапазон видимого спектра, восстанавливая качество картинки. Полицейские последовали вслед за десантниками, которые по нагромождению бетонных блоков взбирались на образовавшуюся груду мусора. Легко сбросив вниз несколько внушительных обломков, один из них выкрикнул: «Есть проход», и в следующее мгновение нырнул в открывшуюся дыру.

       – Отведи заслон,– непонятно кому скомандовал Мазур.– Установите здесь дополнительные заряды и обвалите перекрытия. Убедитесь, что заблокировали проход и догоните нас.

       Женщину поражало спокойствие и размеренность, с которой переговаривались военные. Они вели себя так непринужденно, словно, происходящее вокруг было обыденной рутиной. Ольга легко забралась на груду обломков вслед за полицейским и протиснулась в узкий проход, за которым открывались помещения лабораторного комплекса.

       «Здесь стеклянные гробы»,– услышала Ольга сообщение и замерла, округлив глаза.

       Огромное помещение было заставлено стеклянными инкубаторами разных размеров и форм, выстроенных длинными рядами от пола до потолка на несколько сотен метров: здесь их были тысячи, и все они были активными! Инкубаторы были заполнены мутными жидкостями различных цветов: некоторые светились, какие-то бурлили, а в иных можно было различить шевеление причудливых организмов. Лишь в немногих стеклянных колбах узнавались силуэты, похожие на человеческие – в остальных просматривались щупальца, клыкастые пасти и уродливые конечности.

       – Не повредите их!– закричала женщина.– В инкубаторах биологически активные материалы и опасные реактивы!

       – Вы ее слышали,– коротко прокомментировал Мазур и решительно двинулся между рядами стеклянных гробов и колб, переступая через кабели изогнутые тубы, которые обвивали паутиной все помещение, извивались по полу, сплетались в узлы под потолком.

       – Даже представить себе не могла такой масштаб,– Ольга широко раскрытыми глазами всматривалась через стекло инкубаторов в то, что за ними скрывалось, следуя за Мазуром.– Невероятно! Настоящее производство...

       За спиной послышался грохот, и пол под ногами заходил ходуном, заставив дрожать и плескаться жидкость в многочисленных колбах.

       – Остальные уже покинули комплекс,– прокомментировал офицер.– Ведут бой снаружи. Отходят к лесному массиву отдельными группами. Их атакуют ударные вертолеты… Сообщают, что минуту назад комплекс начал запускать ракеты ПВО, мощные, большой дальности… У нас мало времени.

       – По нам уже запустили ракеты?– угрюмо спросил Серый.

       – Не знаю,– невозмутимо ответил Мазур.– Связи у нас нет.

       – Подполковник тоже не отвечает?– Ольга догнала офицера возле тяжелой металлической двери, которая больше походила на ворота.

       – Он уже не ответит,– военный ухватился за широкий выступ двери и с помощью еще одного десантника поднял ее тяжелую панель вверх.– До атаки вертолетов подполковник отправил свой резерв нам навстречу. Они уже подходят к внешней трубе воздуховода, чтобы прикрыть наш выход.

       Пригнувшись, один десантник нырнул под плиту двери, но женщина не успела последовать за ними, как сзади раздался грохот и беспорядочная стрельба. Она в ужасе обернулась назад, чтобы увидеть, как лопаются стеклянные колбы, разбрызгивая фонтаны, а в проходы между инкубаторами вываливаются уродливые существа. Некоторые из них оставались неподвижными, а некоторые начинали извиваться, размахивая конечностями.

       – Димыч!– неожиданно завопил Мазур.

       «Это не мы! Контакт! Кто-то расстреливает гробы! Боже, да они кругом! Здесь женщина! Она живая…»

       Пол быстро заполнялся липкой зеленоватой жидкостью, которая вспыхивала временами голубоватыми молниями и окутывала шипящей пеной металлические стойки и кабели. Свет моргнул, изменив очередной раз спектр картинки: в помещении замерцали проблесковые огоньки тревожной сигнализации, и завыла сирена. В тот же момент перед глазами загорелось сообщение «Газ! Угроза взрыва!»

       – Не стреляйте в инкубаторы!– безнадежно кричала женщина, но звук ее голоса потерялся в общем шуме и грохоте пулеметов.

       Стеклянные осколки разлетались фейерверком в разные стороны, и Ольга зачарованно смотрела на непоправимую катастрофу, которая разворачивалась на глазах.

       «Эта дрянь разъедает броню… Мы атакованы, отходим к пролому… Нас атакуют какие-то роботы…»

       Вдруг прямо откуда-то из-под ног, из зеленоватой жижи, которая растекалась по полу, приближаясь к ним, выскочила огромная змея и прыгнула на стену возле двери. Она не соскользнула вниз, а уцепилась едва заметными лапками-присосками за поверхность и, изогнув тело, повернула пасть к десантникам. Прежде чем один из солдат успел поднять оружие, тварь с шипением плюнула ему в забрало шлема и спрыгнула назад, быстро выгибая тело. Шлем десантника, на который попала слюна, прогнулся и, окутавшись паром, стал покрываться пузырями.

       В этот момент тяжелая плита двери задрожала и со скрежетом стала медленно опускаться вниз, закрывая перед ними проход. Десантник ухватился руками за шлем, пытаясь сорвать его с головы.

       – Не снимай!– выкрикнул Мазур и, направив ствол на броню куклы, выпустил струю огня.

       То, что произошло в следующее мгновение, выглядело зачаровывающим. Пламя лишь легонько лизнуло силуэт десантника и устремилось к потолку, как огненный дракон, вырвавшийся наружу и разрастающийся в размерах от ощущения свободы. Оранжевый яркий цвет, плотный и физически ощущаемый, уверенно заполнял все пространство огромного помещения, пузырясь и раздуваясь клубами пламени. А потом этот цвет превратился в нестерпимо ярое пламя, которое ударило Ольгу в лицо и отшвырнуло на сползающую вниз металлическую дверь.

       Она не понимала, на сколько растянулось во времени это мгновение, но отчетливо видела всю динамику взрыва, как замедленную съемку. И даже успела заметить гудящие пламенем факелы под потолком, которые продолжали нагнетать газ в помещение, прежде чем кто-то толкнул ее под дверь в соседнее помещение.

       Когда дверь окончательно опустилась, Ольга села, всматриваясь в редкие языки пламени, которые выбивались из-под нее: плита так и не сомкнулась с полом, оставив щель, в которую можно было просунуть кулак.

       – Повезло, что герметичность была нарушена,– услышала она голос лейтенанта.– И газа еще было мало, иначе нас бы размазало. 

       Он помог женщине подняться и склонился над десантником, который сорвал с головы дымящийся шлем и с силой бросил его на пол. Рана на его лице и шее была ужасной: левая сторона была лишена кожи, а окровавленное месиво пузырилось и расточало белые клубы пара…

       – О чем ты думал?– с упреком вздохнул Мазур.– Идти можешь?

       Десантник утвердительно моргнул и поднялся. В помещении их было пятеро: кроме полицейских, раненого солдата и Мазура был еще один закованный в броню боец, который уже выдвинулся вперед, выставив перед собой ствол тяжелого пулемета. Он медленно шел между большими стеклянными кубами с прозрачными шлюзами, в которых располагалось медицинское оборудование и койки. Он осторожно водил стволом, всматриваясь в тех, кто разместился в странном госпитале – не все койки занимали люди. На некоторых лежали откровенно уродливые человекоподобные твари.

       – Всем отключиться от общего канала,– произнес лейтенант и осторожно осмотрелся.– Дальше действуйте по ситуации. Выбирайтесь самостоятельно и продвигайтесь в расположение части…

       Оставшийся без шлема солдат закашлялся, закатывая глаза и краснея. Его вырвало, и кровавая пена проступила на губах. Он покачнулся, но на ногах устоял. Солдат махнул рукой вдоль ряда стеклянных комнат, призывая остальных двигаться вперед.

       – Пойдешь замыкающим,– Мазур поднял оружие, направив его на ближайшую стеклянную комнату, и двинулся вслед за ушедшим вперед десантником, повторяя его движения.– За следующей дверью коридор с лабораторными кабинетами. Мы почти на месте.

       У самого выхода помещение заканчивалось парой небольших бассейнов, так же закрытых стеклянными стенами. Шедший впереди солдат застыл между ними, всматриваясь через прицел в содержимое одного из них. Подойдя к нему вслед за офицером, женщина поняла, что заставило бойца замереть. У края бассейна над мутной водой громоздилась живая масса со множеством извивающихся щупальцев, верхушку которой венчал обнаженный женский торс. Женское лицо монстра с зелеными блестящими глазами выражало безумное страдание и было искажено выражением ужаса. Женский торс мелко вздрагивал и тянул тонкие руки с непропорционально длинными пальцами к пришельцам.

       – Что за чертова русалочка?– прошептал Серый.– Она не выберется оттуда?

       Ольга не успела ответить, как резкий звук сзади заставил ее вместе с остальными резко обернуться. У такого же бассейна с противоположной стороны прохода стояла девочка лет двенадцати, прижавшая руки к стеклу, и смотрела на них. Увидев, что ее заметили, девочка еще раз требовательно ударила ладонями по стеклу и беззвучно зашевелила губами. Она показала на вентиляционное отверстие над бассейном и заколотила по прозрачной стене кулаками.

       – Еще одна русалка? Тоже хочет наружу?

       – Идите вперед и заберите то, за чем пришли!– Мазур положил руку на плечо солдата, и тот двинулся к двери. После чего офицер кивнул раненому бойцу без шлема.– И ты иди с ними. 

       Лейтенант поднял ствол и выстрелил очередью по стеклянной стене, за которой стояла девочка. Пули с визгом отскакивали от поверхности, оставив на прочном стекле только паутину трещин и сколов. Девочка отскочила в сторону и одним прыжком перепрыгнула через бассейн, прижавшись спиной к противоположной стене. Она присела, обхватив руками колени, и исподлобья уставилась на военного, сверкая глазами.   

       – Что ты делаешь?– вскрикнула женщина.– Она не то, чем кажется!

       – Мы все не то, чем кажемся!– жестко ответил Мазур.– Заберите то, что вам надо, и возвращайтесь сюда.

       Он указал рукой на вентиляционную решетку над бассейном:

       – По схеме это ближайшая шахта к воздуховоду сжигателя. Торопитесь, а я пока пробью дорогу к выходу.

       Мазур отвернулся, устанавливая заряды в центре трещин стеклянной стены. Серый без колебаний двинулся к открытой двери, за которой уже скрылись двое десантников. Ольга бросила гневный взгляд на лейтенанта и заторопилась за полицейским. Короткий коридор с многочисленными ответвлениями и комнатами привел ее к двери, отмеченной голографическим указателем. Дверь уже была выбита, и Серый находился внутри. Женщина вбежала в кабинет Гранковича, бегло осмотревшись по сторонам, и повернулась к полицейскому. Стены комнаты без окон были увешаны пластиковыми досками с исписанными маркером схемами и формулами. В центре находился единственный массивный стол с широким кожаным креслом за ним.

       – Что-то нашел?– спросила Ольга в тот момент, когда раздался звук отдаленного взрыва.

       – Здесь не так много мест, где искать,– Серый указал на стол.– Забирай все, что найдешь, пока я делаю съемку настенной живописи. Похоже, лейтенант уже пробил выход. Надо убираться.

       Женщина рывком выдергивала пустые ящики из стола, отбрасывая их в сторону, и с каждым следующим, в ней росли гнев и разочарование. Принять то, что все напрасным, она не могла, но в столе ничего не было. Она в отчаянии ударила ногой по массивному креслу и то, отлетев в сторону, опрокинулось. В следующее мгновение из какого-то неприметного кармана или скрытого тайника кресла на пол вылетел планшет. Ольга в возбуждении подскочила к нему:

       – Нашла! Обычный бытовой планшет!

       – Я тоже закончил,– Серый застыл у двери, пропуская женщину вперед.– Бежим!

       Грохот и вибрация снова сотрясли комплекс, и с разных сторон зазвучали очереди выстрелов.

       – Где вы?– Услышала женщина голос Мазура, выбегая в коридор и на ходу пряча планшет под щиток грудной брони.– У нас гости!

       Она бежала, не разбирая дороги и задевая стены, от которых отламывались куски пластика. Полицейский следовал по пятам, а сопровождавшие десантники открыли за спиной стрельбу.

       Лейтенант встречал у разбитой стеклянной стены, удерживая тонкий канат, противоположный конец которого скрывался в щербатом отверстии в потолке, где раньше была вентиляционная решетка. Он жестами поторапливал приближающихся полицейских и, как только Серый оказался на расстоянии вытянутой руки, военный ловко зацепил канатом подъемный механизм его брони и легонько толкнул. Он продолжал натягивать канат, пока броня стремительно поднимала полицейского к отверстию в потолке.

       Когда Серый скрылся в колодце, и канат легонько провис, Мазур следом зацепил Ольгу и подтолкнул ее к проему. В этот момент металлическая дверь, отделявшая госпиталь от сгоревшего инкубатора, загромыхала под невероятно сильными ударами. Уже поднимаясь женщина увидела, как вбежавшие следом за ней из лабораторного комплекса десантники открыли огонь в сторону двери. Последнее, что она увидела прежде чем скрыться в узком колодце воздуховода, был раненый десантник без шлема: оступившись, он упал в бассейн, над которым она только что так уверенно поднялась, и мутная зеленоватая жидкость забурлила и заколыхалась, выдавая невообразимое движение под ее поверхностью.

       Лебедка отщелкнулась в тот момент, когда Ольга оказалась на керамических панелях узкого пологого колодца, уходившего под небольшим углом вверх. Встать в полный рост возможности не было, и женщина на четвереньках направилась за полицейским, который уже карабкался к выходу в нескольких метрах впереди, еле различимый в потоке дыма, превратившегося в настоящий туман, раскачивающийся вдоль поверхности то вперед, то назад. Картинка перед глазами часто моргала и сменялась, переключая разные режимы, но компьютер брони, явно не мог справиться с выбором, и видимость осталась очень ограниченной. Гулкое эхо колодца разносило звуки выстрелов и скрежет брони по керамической плитке: кто-то уже двигался по колодцу следом за ней.

       Пришлось проползти не менее сотни метров, прежде чем туннель расширился и изогнулся в ровную площадку, обрывающуюся отвесной стеной в нескольких метрах над землей. Из-за плотного молочного дыма, окутавшего все вокруг Ольга не сразу поняла, что они выбрались из комплекса на поверхность. Броня, наконец, справилась с изображением, и женщина увидела группу кукол, которые быстро двигались от лесного массива к ним навстречу по забетонированной площадке.

       Она обернулась к жерлу воздуховода сжигателя в тот момент, когда нарастающий за спиной гул усилился до ревущего воя, и увидела, как выплеснувшийся наружу поток пламени буквально вытолкнул их колодца два силуэта. Перевернувшись в воздухе, те перелетели край площадки и упали на бетон, прокатившись несколько метров.

      Женщина спрыгнула с края колодца, изрыгающего под давлением пламя, одновременно с полицейским. Но прежде чем ноги коснулись земли, она поняла то, на что сразу не обратила внимания. Над одним из вылетевших силуэтов горела надпись: «Лтн. Александр В. Мазур», а над вторым мерцал красный треугольник, указывая, что это противник.

       Бегущие навстречу десантники синхронно вскинули оружие, но так и не сделали ни единого выстрела, продолжая бежать - только Мазур, который даже не успел встать на ноги, стал в упор расстреливать поднимающуюся громадину.

       «Уйди с линии огня…»

       Только когда Серый прыгнул к ней, столкнув в сторону так, что они оба повалились на землю, пролетев несколько метров, Ольга поняла, почему куклы не стреляли: она находилась прямо за спиной робота, всего в нескольких шагах. А в том, что это был робот, не было никаких сомнений! И этот робот был впечатляющим!

       Женщина лежала на бетонном покрытии не в силах отвести взгляд от этого удивительного создания. Чем-то он напоминал экзоскелеты десантников – такой же черный с элементами составной брони по всему корпусу, но в сравнении с куклами, он выглядел безупречным... Эта была совершенная боевая машина, напоминающая формой человека, но нисколько не похожая ни на роботов из фантастических фильмов, ни на хоть что-то, виденное ей ранее. Поразительным было то, что создание оказалось неожиданно «худым», с тонкой талией и очень утонченными линиями корпуса.

       Пули, которыми поливали робота подбежавшие куклы, высекали на его корпусе искры, но нисколько не вредили, разлетаясь рикошетом во все стороны. Короткими, уверенными движениями тот вскинул одну из своих конечностей и очень громкими выстрелами мгновенно остановил атаку десантников: трое отлетели назад на несколько метров и рухнул на бетон, оставшись неподвижными, а остальные бросились врассыпную, пригнувшись к поверхности и перекатываясь в стороны, чтобы рассредоточиться. Словно продолжая свое движение, робот неестественно изогнулся и молниеносным движением нанес удар ногой по броне Мазура, который подскочил к нему вплотную с гранатой в руке. Офицер отлетел на десять метров, перевернувшись в воздухе через голову, и упал рядом с другими десантниками.

       Робот сделал неожиданно широкий шаг и навис над лежащими полицейскими, направив на них «руку» с угловатым раструбом ствола. Но выстрела не последовало: он замер на мгновение словно всматриваясь в них, а затем коротко приставил руку к голове и, слегка подогнув колени, прыгнул. Робот взмыл высоко в воздух и с изяществом приземлился на краю площадки горящего воздуховода возле клокочущего потока пламени, и в следующее мгновение исчез…

       – Что это было?– Ольга с трудом поднялась, чувствуя, как почва уходит из-под ног.– Он нам честь отдал?

       Полицейский ей не ответил: почва действительно уходила у них из-под ног. Бетонная площадка раскололась ровными трещинами, и гигантские плиты медленно разъезжались в стороны, открывая отверстия ракетных шахт, из которых доносилось гудение и поднимались столбы дыма. Где-то над головой, в небе, послышался нарастающий свист… А совсем рядом прозвучал массивный взрыв, который сотряс землю, и спустя секунду еле заметной волной толкнул женщину… Перед глазами мерцало раздражающее сообщение: «Тревога! Найти укрытие!». Ольга попыталась присесть и упереться руками в землю, чтобы не потерять равновесие…

       Время давило на нее невыносимо: что-то толкало, громыхало с такой интенсивностью, что уследить за всем этим было уже невозможно – слишком громко, слишком много, слишком быстро.

       Женщина так и не успела дотянуться до земли руками, готовая с покорностью принять шумный финал всей этой фантасмагории, когда ее подхватили чьи-то руки и потащили к раскачивающимся деревьям на краю бетонной площадки. Она с трудом успевала ловить землю ногами, а ее продолжали тащить и подталкивать. Она бежала вдоль растущих столбов огня, которые с шипением поднимали из открывшихся шахт массивные туши ракет.

       Серый и Мазур удерживали ее за руки, продолжая тянуть к деревьям, и она смиренно поддалась их настойчивости. Но когда до леса осталось всего несколько шагов, Ольга вскрикнула от неожиданности и… полетела вниз. Бетонную площадку от леса отделял глубокий желоб не менее пяти метров в глубину и ширину. Для чего было нужно это технологическое сооружение, так осталось для нее непонятным, но со стороны эта канава с гладкими бетонированными стенами была совершенно неразличима.

       Если бы полицейский и военный не удерживали ее во время падения, она бы обязательно приземлилась на бетонное дно плашмя. Они повалились на дно длинной бетонированной канавы, которая в обе стороны уходила куда-то в бесконечность в тот самый момент, когда небо упало на землю – иначе это объяснить было невозможно.

       Земля вздрагивала и подбрасывала их вверх с такой силой, что удержаться на ногах было невозможно. Сверху на них сыпались камни и обломки размером с футбольные мячи, а над головой рекой лился огонь, проносясь с гудением над канавой, и изредка яркими языками пламени облизывал бетонные стены.

       Ольга готова была сдаться, хотела этого, но неугомонный лейтенант продолжал ее куда-то тащить. Он что-то говорил ей при этом, но она не могла разобрать ни слова: перед глазами продолжала мерцать надпись: «Тревога! Найти укрытие!».

       Она не поняла, откуда на дне этой бесконечной канавы взялись открытые внедорожники без крыши и дверей, но с очень широкими колесами и угловатым металлическим каркасом, условно обозначающим кабину. Возможно, встречавшая их группа кукол позаботилась об их отходе, но теперь это было неважно. Все было неважно… Женщина покорно уселась на заднем сиденье рядом с полицейским и безучастно наблюдала за гонкой по дну бесконечного канала, по которому они мчались с невероятной скоростью, подпрыгивая при каждом толчке земли и уворачиваясь от падающих обломков.

       Постепенно громовые раскаты взрывов отдалились и остались где-то позади, но не стали от этого менее громкими и пугающими. Стены канала, по которому они ехали, заметно присели и уже выровнялись с уровнем глаз. Ольга почувствовала, как мелькание деревьев в сочетании с рывками внедорожника раскачали в ней головокружение и ощущение приближающегося обморока. Ее начало мутить, и женщина успела сорвать с головы шлем как раз в тот момент, когда внедорожник с резким заносом остановился. Ее вырвало с такой силой, что в глазах потемнело.

       Она не успела отдышаться, а Мазур опять подхватил ее за руку и потащил к краю канавы.

       – Да остановись ты! Хватит!– Ольга изо всех сил оттолкнула военного и, усиленный экзоскелетом, ее удар отбросил того на метр. Она с силой швырнула в офицера свой шлем и с трудом удержалась чтобы не наброситься с кулаками.– Отцепись от меня уже!

       – Мы добрались до запасной точки эвакуации,– невозмутимо ответил Мазур и одним движением выпрыгнул из бетонного желоба. Он склонился и протянул женщине руку.– Вертолет ждет в десяти шагах. Все закончилось.

       Ольга взялась за его руку и выбралась на поверхность. В десяти шагах от бетонной канавы стоял крошечный двухместный аэромобиль с четырьмя хрупкими отводами для винтов с электродвигателями. Похожие аппараты когда-то городская администрация закупила в качестве аэротакси для Минска, но проект так и не состоялся – две сотни машин простаивали без дела, невостребованные горожанами.

       – В этом квадрокоптере только два места,– она повернулась к офицеру, который помогал Серому избавиться от брони.

       – Все верно,– Мазур придержал полицейского за руку, когда, броня экзоскелета разжала того из своих объятий и сползла на землю, снова сложившись в замысловатое кресло.– У меня свой маршрут и свои задачи. А вас беспилотник доставит к месту назначения.

       – А это куда?– переспросила Ольга, принимая помощь военного в разоблачении от брони. Она с трудом передвигала тяжелые ноги и вынуждена была опираться на плечо Мазура, когда тот подводил ее к аэротакси и усаживал в тесную кабину.

       – Понятия не имею,– бесцветным голосом ответил лейтенант и включил панель управления аэромобилем. Он указал на экран консоли.– Маршрут задан. Аппарат автоматический. Это не гражданская модель, надежная. На радарах его не видно, умеет маневрировать и будет держаться низко – в паре метров над землей. Доберетесь быстро и без приключений. На этом все…

       – Теперь операция закончилась?– переспросила женщина, глядя мимо военного на громыхающее зарево, над которым гигантский столб черного дыма уже уперся в небесный купол и теперь расплывался по нему над облаками.– Хотела спросить… А куда делась девочка, когда ты разбил ее камеру?

       – Понятия не имею. Я за ней не уследил.

       – Понимаю… Тогда, наверное, спасибо… или прощайте?

       – Ни то, ни другое,– после паузы ответил Мазур и закрыл прозрачный фонарь кабины аэромобиля.

       В тот же момент беспилотник бесшумно и без заметных усилий оторвался от поверхности и резко рванул с места, уверенно петляя между редкими соснами. Вырулив через несколько секунд на просеку, он еще прибавил в скорости так, что замелькавшие деревья слились в сплошную полосу.

      Ольга зажмурилась, чтобы снова не начало мутить, но в тот момент, когда ее веки сомкнулись, заснула. Она провалилась в глубокую пустоту сна настолько неожиданно и быстро, что дыхание сорвалось, и легкие с шумом выдавили вздох. Полицейский этот странный вздох не услышал, потому что уснул раньше.

                Глава Восьмая.

       Несмотря на то, что даже самые яркие сны редко задерживаются в памяти и обычно бесследно растворяются, стоит лишь открыть глаза, Ирина была уверена, что от сюрреалистических видений кошмаров она никогда не избавится – настолько впечатляющими были их переживания. И эти опасения, продиктованные невероятной близостью небытия, непременно сбылись бы, не будь само пробуждение более необычным, навалившимся на потревоженную нервную систему девушки новизной количества звуков и красок, запахов и лишних подробностей. На секунду она потерялась в обилии информации, которая буквально разрывала ее, сменяясь в бешенном ритме.

       Маленький паук под потолком восседал на запыленной паутине, со скрипом поглаживая ее нити уродливыми лапками. Протекающий кран монотонно сплевывал капли воды на дно гулкой раковины, которая всякий раз вздрагивала звоном вибраций и вновь утихала в ожидании следующей капли. Ветер снаружи давил на оконную раму, заставляя ее выгибаться и скрипеть сухими стыками, пробирался внутрь сквозняками сквозь многочисленные щели, чтобы облизывать кожу прохладными язычками и раскачивать краешек бумажного листа на столе у подоконника. Все вокруг шевелилось, расточало запахи, отражало свет, преломляя его палитру и раскладывая на составляющие спектры.

       На кухне жарилась картошка на пригорающем подсолнечном масле, постреливая нагревшимися кристалликами соли. Неприятно царапая металлом по металлу, кто-то помешивал ее, возбуждая новые волны шипящих звуков и резко пахнущих испарений, в которых смешивались летучие соединения растительных жиров и запах подмоченного крахмала, выдавливаемого жаром из твердых ломтиков картофелин.

       Шумно вздыхая и переминаясь с ноги на ногу, это скопище звуков порождал Юра, ее брат.

       Ирина не могла видеть его из своей комнаты, но узнала сразу. Запахи, звуки дыхания, манерность производимых им шумов – все было знакомо, все было очевидным и легко узнаваемым. Она также знала, что в квартире они одни, что у двери стоит мешок сырой картошки, что кто-то недавно открывал аптечку, а белье в шкафу проложено душистым мылом. Девушка видела, ощущала и слышала очень много бесполезных мелочей, которые, как мозаика, складывались в неузнаваемый реальный мир, настолько странный, что легко оттеснял ощущения прерванного сна. Реальность заслонила собой фантасмагорию сновидений, раскрывая в себе куда большее откровение фантазии.

       Девушка вспомнила, как накануне ей удалось стряхнуть с себя состояние проницательности и ясновидения, и уже через несколько мгновений овладела собой. Она босиком пошла на кухню и стала за спиной брата, ступнями ног ощущая приятную прохладу. От него пахло простудой и раздражением:

       – Босиком ходишь? Уже чувствуешь себя здоровой?

       – Тебе тоже доброго утра.

       – Шутишь? Скоро вечер,– Юра кивнул в сторону окна, за которым царствовали серость и уныние.– Второй день спишь.

       Он продолжал, не поворачиваясь к сестре, колдовать над жаркой, и девушка, слегка хлопнув его по спине в знак приветствия, перебралась в угол кухни, где стоял диванчик. Удобно расположившись на нем и поджав под себя озябшие ноги, она шумно потянула ноздрями воздух и улыбнулась:

       – Пересолил, кулинар ты мой.

       – С чего ты взяла?

       – Сам попробуй.

       – Вот еще! Не хочешь – не ешь. Мне же больше достанется. Сейчас с едой напряженка, так что уговаривать не буду. Это еще хорошо, что я успел десять мешков картошки на зиму прикупить, а то бы не знал, что и делать. Правда, семь из них в гараже стоят, и надо бы как-нибудь ночью их сюда притащить.

       – Так привези их, раз они в гараже стоят,– посоветовала Ирина.

       – О, какая умная! Любишь советы давать. На улице была? Видела, что делается? По дорогам только на танке можно проехать – кругом баррикады, мусор. И бензина у меня нет, и, вообще, садись есть, но молча! Советчица нашлась!

       Он поставил дышащую паром и приятным теплом сковороду прямо на стол, и девушка, поддавшись искушению, вытянула руки над ней, чувствуя нежное прикосновение горячих струй подымающегося воздуха. На кончиках пальцев дрожало слабое ощущение маслянистой терпкости, которое возбуждало аппетит и заставляло утробно урчать в животе. Ирина сильно хлопнула в ладоши и возвестила во весь голос о том, как она голодна.

       – Рад слышать,– ответил брат и, демонстративно выставив на стол соль, сел рядом.– Потому что больше я тебе ничего предложить не смогу.

       – Ничего страшного,– заверила его девушка, набивая полный рот.– Меня больше беспокоит количество пищи, а не ее разнообразие. Десяти мешков картошки вполне хватит.

       – Еще бы! Но не забывай, что кроме тебя у меня еще есть своя семья.

       – Вот как? Но это же здорово! Обязательно познакомь меня с ними, раз уж я не твоя семья.

       Ирина с удивлением отметила ту легкость, с которой она затронула «запретную тему».

       На протяжении многих лет она старательно избегала разговоров и даже легких намеков вокруг семейной истории, от которой кошки скребли на душе. А теперь можно было непринужденно шутить об этом. Не надо было старательно подбирать слова, не надо было краснеть. Ей больше не было больно! Она больше не видела в этом всем трагедии! Просто незначительный и даже забавный эпизод в жизни.

       – Перестань кривляться!– Юра бросил вилку на стол, и та, запрыгав по его поверхности, упала на пол.– Хватит мне тыкать в лицо этой историей! Сколько я могу оправдываться? Я не пригласил вас тогда на свадьбу, потому что на то были причины. Отец со мной до сих пор не разговаривает и бросает трубку, когда я звоню. Мать упрямо не признает Светку и собственных внуков, а ты заявляешься раз в год и всякий раз пытаешься меня подколоть. Тебе не кажется, что анекдот, который тянется восемь лет, перестает быть смешным?

       – Анекдот был коротким. Это реакция на него затянулась. И то, что ты до сих пор не понял, сколько дерьма вылил на наши головы тогда, так и не допер, что пережили при этом родители, только подтверждает, какая ты аморальная тварь.

       Ирина широко улыбнулась и пожала плечами:

       – Но ты мой брат, и я не откажусь от тебя и от твоей картошки, никогда не побрезгую тобой и не стану стыдиться твоих грязных мыслишек и поступков даже перед лицом самого богатого и перспективного жениха.

       – Ты настоящая змея, Ирка,– поник ее брат, опустив глаза.– И все вы отреклись от меня за одну единственную… оплошность.

       – Упс-с, не горячись, родной! Это ты отрекся! Старший брат, любимец семьи... Посмотри на Юру, делай как Юра, а вот Юра бы на твоем месте... Помнишь все это? Они в тебе души не чаяли, все для тебя делали: у Юры будет самое лучшее образование, Юра выйдет в люди, у Юры такие культурные, интеллигентные друзья, Юра познакомился с очень хорошей умной девушкой из обеспеченной семьи, у него будет прекрасная семья, самые лучшие дети... Юра, Юра, Юра... Помнишь?! Они взяли кредит в банке, чтобы купить вам свадебный подарок! Отец у друга взял костюм, чтобы хорошо выглядеть на венчании. Я всем подружкам в классе растрезвонила, как поеду в Минск на свадьбу самого лучшего в мире брата! Ты никогда не будешь этого помнить, потому что не видел этого. А я никогда не забуду лицо отца, когда ты позвонил накануне свадьбы и сказал, что нам не стоит приезжать! Ты такое дерьмо, братец! Я проплакала всю ночь, я отказывалась верить в такое!.. А родители меня утешали, уговаривали, пытались объяснить. И было видно, что они сами едва сдерживались! Причины у тебя свои были?! Кто из твоих друзей-собутыльников помнит твою свадьбу? Кого из них помнишь ты сам? Но они были тогда рядом с тобой, а мы нет! Их ты не постеснялся, а мы были старомодными, смешными провинциалами. И ты отмахнулся от нас. Большей грязи в человеке я не могу и представить.

       Она говорила легко и непринужденно, иногда даже с шутливыми интонациями. Это было удивительно, но ее собственные слова совершенно не трогали теперь ее саму, хотя раньше даже от случайных воспоминаний о тех днях к горлу подкатывал ком и наворачивались слезы. Всякий раз вспоминая постаревшего отца, осунувшегося и с потерянным взглядом, ревела навзрыд.

       – Хватит,– прохрипел парень, сжимая кулаки и краснея.

       – Да брось ты! Жизни не хватит, чтобы отмыться!

       – Хватит,– стонал тот.

       – Кому? Тебе? А папе с мамой? Ты перечеркнул все, что у них было, ты спустил в унитаз их жизни, а они жили только для нас, для тебя! Они четыре дня ничего не ели, не ложились спать, обреченно ожидая у телефона, когда их любимчик, их чадо, вспомнит и о них, додумается позвонить. Ты позвонил через три недели!!!

       – Я же объяснял,– всхлипывал Юра.– Мы сразу уехали на пароходе в круиз, и оттуда нельзя было позвонить...

       – Да ладно тебе,– улыбнулась девушка.– Какая разница-то? Восемь лет прошло, но и через восемьдесят ничего не изменится. Ты не представляешь, каково это, когда тебя предают самые близкие, самые любимые люди, когда о тебя вытирают ноги родные... Я ведь сама, когда в Минск на учебу подалась, думала тебе как-нибудь отомстить, отыграться. А когда из университета поперли, и сама домой вернуться не смогла... Что поделать, мы оба сделаны из дерьма…

       – Я знаю... Мне Колька говорил. Они думают, что ты закончила учебу и сейчас работаешь в Национальном банке...

       – Это все ерунда,– махнула рукой Ирина, не упуская возможности лишний раз запустить вилку в сковороду с картошкой.– Я не потому тут отсиживаюсь. Боюсь насовсем вернуться, боюсь, что еще одно разочарование убьет их окончательно. Да и тяжело это! Когда приезжала к ним – радовались, оживали, суетились. А через недельку, как страсти поулягутся, снова скисали, становились молчаливыми и задумчивыми. Смотреть на это не могла. Они так постарели за эти годы. Сдали. Им бы уход нужен, внимание – все собиралась перебраться к ним, а не могу. Как подумаю... Там, братец, смертью пахнет, они ее только и дожидаются. Так что, я такая же дрянь, как и ты, только маленькая, а рыбак рыбака… В наше время это не редкость – нравы!

       Опустив лицо на руки, Юра плакал, искренне и громко, ничуть не скрывая рыданий. И хотя теперь это был зрелый муж, плечи его вздрагивали точно также как в детстве у того плаксивого и слишком изнеженного мальчугана, которого она знала. Но, как и в те далекие годы, Ирина не испытывала чувства жалости к нему – наоборот, абсолютно чистое, ничем не побеспокоенное равнодушие. Этот эпизод лишь напомнил об усталости от переживаний, которую она испытала однажды, и которая наложила отпечаток на всю жизнь, навсегда притупив ощущения и лишив былого разгула эмоций. Ее и теперь больше интересовал собственный голод, рациональный и реальный.

       Отодвинув, наконец, пустую сковороду, она откинулась и похлопала себя по животу:

       – Свободного места не осталось – все внутри занято. А помнишь, как однажды нам купили целый ящик мандаринов и выдавали по несколько штук за раз, чтобы не объелись. Ты был хитрее и сразу стал отдавать мне свою половину, а я, дурочка доверчивая, все хватала от жадности, и у меня тут же на лице появились такие страшные пятна – диатез на цитрусовые. Вся коробка досталась тогда тебе, а я промучилась несколько недель. Хоть сейчас признайся: ты это нарочно сделал?

       Юра поднял на нее красные глаза и пожал плечами.

       – А-а, не важно. Теперь-то какая разница? Лучше расскажи, куда твоя Светка с моими племянниками подевалась.

       – К своим вчера ушли,– тихим голосом ответил брат.

       – Поссорились? Из-за меня?

       – Зачем? Вовсе нет. Ты потеряла сознание прямо на пороге. У тебя был жар, какие-то судороги. Мы не знали, что с тобой, и решили детей и Светку убрать от греха подальше. У нас ни лекарств, ни медикаментов никаких нет, а в городе черт знает что происходит – если подхватишь заразу, то уже не выкарабкаешься.

       – Правда? А твоя половина не предлагала меня вышвырнуть на улицу или оставить здесь одну, и самим убраться.

       – Ну, что ты уже накручиваешь?

       – Я знаю твою женушку – она почище нас будет. И через тебя переступит, если надо будет. Признайся, чего тебе стоило остаться со мной? Скандал? Размолвка?

       – Перестань выдумывать,– окончательно овладел собой парень.– Ты, действительно, слабо представляешь, что тут происходит. Настоящий разгул преступности и бардака. Ничто не работает, ничего нельзя купить, света нет, воды нет, еды нет. Это еще каким-то чудом в нашем доме остался газ, но, думаю, ненадолго. Хорошо, если он просто отключится, а не взорвется вместе с домом. Кругом больные, и мертвецы прямо на улицах лежат – в любой момент может вспыхнуть какая-нибудь эпидемия. Когда ты заглянула к нам в таком виде, я уже грешным делом подумал, что началось, но ты быстро оклемалась. Похоже, вообще не болела. Что случилось-то с тобой?

       – А-а! Не спрашивай. Влюбилась, наверное.

       – Сильное чувство.

       – Не иначе. А почему вы до сих пор из города не сбежали, раз все так плохо? Или ты здесь вообще решений не принимаешь?

       – Не распускай фантазию. Все проще – из города никого не выпускают.

       – Как это? Раньше сюда попасть нельзя было, а теперь выбраться? Ну, столица, ну, умеет удивить.

       – В первый день было очень много желающих выехать из города, опять началась давка, и мы с детьми не решились на такое. А недавно, как раз к твоему приходу, узнали, что военные перекрыли все выезды и выходы, организовали прямо в городской черте палаточные городки для беженцев и заставляют всех пройти комиссии, прежде чем выпустят из Минска. Представь, сотни тысяч людей с детьми и стариками живут в палатках под открытым небом, а за сутки успевает пройти пару сотен семей через один такой пропускной пункт. Вот-вот должны ударить морозы – представь, что станет с ними. Многие вернулись, но большинство осталось, потому что там организована хоть какая-то медицинская помощь, раздают бесплатное питание.

       – И зачем эта комиссия?

       – А зачем все, что здесь происходит? Что-то ищут, или чего-то боятся, но это стало для нас проблемой, и нет выхода отсюда. Поэтому, я считаю, что запасенная картошка – настоящее сокровище. Она, а не правительство и армия, спасет меня и моих детей. Вот в болезни от нее толка не будет, и мы бережемся заразы, а в остальном – она наш шанс.

       – Тебя и твоих детей?– вздохнула Ирина.

       – Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду. Твоя жизнь для меня так же небезразлична, как и их, как и моя собственная, и я разделю с тобой последний кусок. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом. И ты будешь со мной до конца, даже если это будет стоить мне жизни, даже если моя жертва станет напрасной, ты должна знать...

       – Да уймись ты, жертвенный ягненок! Я не собираюсь эксплуатировать твое чувство вины – надеюсь, оно у тебя есть – и подвергать риску твой эгоизм. Я сегодня же уйду.

       – Перестань!– закричал Юра.– Ты специально это делаешь, чтобы мне было больно, но я не отпущу тебя! Я не отрекался от родителей, не пытаюсь избавиться от тебя, и не надо делать из меня морального урода! Я разделю твою болезнь, не потому что чувствую себя виноватым, а потому что ты моя сестра, и я люблю тебя! Я иду на это искренне, а не под давлением обстоятельств или...

       Он задохнулся в самом разгаре речи и продолжал вращать глазами и зевать ртом, но уже не находил слов. Это рассмешило девушку:

       – Успокойся, красноречивый. Я не собираюсь никому ничего доказывать, но не пытайся тащить меня в свою жизнь. Я не твое покаяние, и ты для меня не такой уж и брат. Ты мне помог, когда это было необходимо – спасибо, но дальше у меня свой путь. Раз есть лагерь – мне туда. Это как раз мой случай.

       – Ты ненавидишь меня! Ты пытаешься мне мстить!

       – Брось, братишка,– Ирина перегнулась через стол и слегка потрепала его по волосам.– Я, конечно, язва и сучка, но не до такой степени. По правде, я давно не испытывала таких сильных чувств как любовь или ненависть. Вот разочарование, уныние, отчаяние – случалось, как раз в духе времени. А сильного ничего не было. Оглянись: люди вполне заслужили того, что на них навалилось. Мир давно катится не по тем рельсам, и мы только часть его – такие как все остальные, не хуже, не лучше. Может, это и кара небесная, но нам дальше все равно надо идти порознь. Извини, Юра. Я не могу остаться и помочь тебе с твоей совестью. Ищи ее без меня…

       – Почему ты уходишь?

       – Мне нужно показаться доктору, и я пойду искать его даже в лагерь беженцев. Но я не больная и не заразная, так что можешь смело вернуться к своей семье и попытаться сохранить ее и уберечь.

       – Тогда зачем тебе доктор, если ты здорова?

       Девушка улыбнулась и, откинувшись опять на диван, сладко потянулась:

       – Мне кажется, я беременна.

       – Здорово,– растерялся ее брат, плохо скрывая удивление.– Это же прекрасно, и отчасти все объясняет, но как это? Я имею ввиду, кто он? Ты ведь не замужем, или я хотел сказать... Я тем более хочу помочь.

       – Не стоит, уверяю тебя. К тому же не думаю, что это радость, и что все будет прекрасно.

       – Что-то не так?

       – Пожалуй. Нет, скорее все не так. Дело в том, что отец ребенка, если это был он, а больше и некому было – боже, что я несу – был очень странным человеком. Я и сама не уверена в том, что это произошло, и тем более не знаю, как это произошло, но я убеждена в своей правоте... Я чувствую себя беременной, носителем новой жизни, хотя все случилось только несколько дней назад, и я еще не могу чувствовать ничего такого. Понимаешь? Очень уж это противоречиво… Вряд ли смогу тебе объяснить.

       – И где теперь этот странный отец?

       – Ты бы не стал спрашивать, если бы видел его. Что-то во всем этом не так: я с ним познакомилась, и сразу стали происходить небывалые вещи, а в результате я очнулась в бреду в полуразрушенной квартире – кругом были трупы, странные ощущения, или я просто до конца не проснулась, но окончательно пришла в себя только здесь, на твоей кухне. Вот как познакомилась с ним, так только сейчас и очнулась, причем беременная. Круто, правда?

       – Ты находишь? По крайней мере очень быстро и по-современному. Его и след, конечно, простыл... И зачем тебе доктор? Собираешься избавиться от ребенка?

       – Нет! Ни в коем случае! Как же тебе все объяснить? Просто постарайся поверить мне, принять как есть: случилось нечто очень неординарное. У меня, конечно, нет опыта, но я отдаю себе отчет, что моя беременность протекает не совсем обычным образом… Боже, я в собственных словах смысла не вижу… Вот я, сколько видела девочек в таком положении, как сама относилась к абортам там или к материнству, придумывала себе что-то, представляла, воображала... Но мне же не шестнадцать лет, в конце концов, а только все это оказалось ерундой! Не знаю, у всех ли это так, но мое состояние нельзя описать простым словом «беременность». Это нечто... большее. Сравнить даже не с чем. Это намного круче, чем то, что происходит сейчас в городе. И пока ты не спросил, у меня и мысли в голове не возникало что-то изменить. Возмутительная идея. Я даже думаю, что это невозможно, неосуществимо… Понимаешь? Физически невозможно. Нет! Мне определенно надо показаться врачу!

       – Тебе нужен психиатр?– очень деликатно, почти шепотом спросил Юра.

       – Нет,– рассмеялась девушка, рассмотрев в глазах брата беспокойство.– Мне не нужен ни психиатр, ни священник. Хватит обычного гинеколога с теплыми руками и бегающими глазками, который вкрадчивым голосом подтвердит мне то, что я уже и без него знаю. Я хочу убедиться, что не спятила, а чудеса случаются.

       – Хорошо,– сдался Юра.– Утром я провожу тебя в лагерь. Не буду пытаться с тобой спорить. Без толку. Надеюсь, до утра обождать сможешь? Не станешь ломиться в путь на ночь глядя? Выспись получше.

       – Запросто! Еда и сон – отпадное сочетание. С удовольствием посвятила бы этому всю жизнь. Дай мне напиться, и я снова завалюсь в кровать.

       Парень протянул ей стакан кипяченой воды, но прежде чем Ирина успела из него отпить, прилив смеха стал душить ее с невероятной силой.

       – Чего скалишься?– испугался брат.– Чего-нибудь смешное на дне увидела?

       – Нет,– с трудом отдышалась девушка.– Я вдруг подумала, что ты никогда и не узнаешь, что такое беременность, а я тебе пытаюсь рассказывать странные стороны этого явления.

       – И это настолько смешно?

       Она молча кивнула.

                *****

       Впервые за последнюю неделю Протасеня позволил себе выходной.

        После многочисленных перемен места работы он, в конце концов, устроился помощником повара в маленьком кафе, расположенном на первом этаже его же жилого дома. Это было старое многоэтажное строение еще тех времен, когда было модно совмещать квартирные дома с магазинами, ресторанчиками и прочими учреждениями, что всегда казалось ему чрезвычайной глупостью. Но, стоило однажды совместить место работы с местом проживания, как пришлось изменить свое отношение на диаметрально противоположное. Это было не просто очень удобно! Такой незначительный на первый взгляд нюанс в корне изменил роль работы в жизни. Олег более не искал и не желал иного. Даже значительное повышение в заработке не могло прельстить его более.

       Сперва казалось немного странным, что, едва выйдя утром за порог своей комнатки, он уже оказывался на рабочем месте, причем опередив всех коллег. Потом он не знал, куда девать лишние два часа в сутки, сэкономленные на дороге, что за неделю составляло уже десять часов – целый световой день, а за месяц почти пятьдесят! Он мог позволить себе без всякого ущерба приходить первым и уходить последним, подолгу задерживаясь на работе. И хозяин в силу этого же обстоятельства доверил ему ключ от служебного входа, чем Протасеня не брезговал порой пользоваться и в личных целях, устраивая милые вечеринки для знакомых.

       И, наконец, по той же причине он избежал городской давки, унесшей столько человеческих жизней, хотя и жил почти в центре, недалеко от железнодорожного вокзала. В тот день он единственный из работников кафе попал на работу. Из-за зарешеченных окон Протасеня наблюдал за тем, что делалось на улице, и многое понял для себя, хотя самый расцвет беспорядков прошел гораздо дальше.

       Безумство еще не успело охватить столицу, и о погромах никто не помышлял, а смекалистый Олег уже смотрел вперед и заботился о завтрашнем дне. Он высадил дверь в квартиру сгинувшего соседа, который, как он знал, был заядлым охотником и хранил дома настоящий арсенал. Организовав вооруженную охрану заведения, он затаился и стал выжидать. На следующий день к нему присоединился посудомойщик Тимоха, заглянувший на всякий случай, но решивший задержаться вместе с Протасеней и полным холодильником.

       Они не открылись для посетителей в первые дни и избежали плачевной участи конкурентов, принявших на себя удар разгулявшейся от лишней свободы толпы.

       Привлекая крепких жильцов дома в общее дело, они зажгли вывеску несколькими днями позже, когда отсутствие продуктов выгнало на улицы не только бездельников и погромщиков, но и честных граждан, готовых платить за то, что могло им дать кафе, и платить не мало. Они стали зазывать посетителей, когда конкуренты исчезли в прямом смысле, оставив после себя пепелища и следы грабежей. Люди охотно расставались с ценностями в обмен на продукты, но бизнес все же не протекал безоблачно. Бродяги и уголовники сильно досаждали, нанося ущерб и грозя большими неприятностями. Приходилось расширять команду, но это сказывалось на доходности, тем более что содержимое хранилища быстро таяло.

       Олег уже подумывал свернуть дело и, прихватив кассу, податься подальше, как вдруг объявился некий Ворчун. Даже не он сам, а его дружки-подельники.

       Это были те же негодяи, беспринципные и аморальные, но сытые и хорошо организованные, представляющие реальную силу и какой-то порядок. Они ничего не требовали от работников кафе и добросовестно расплачивались за выпивку бесценными продуктами, консервами, крупами, просто отдыхая тут по вечерам или заглядывая на утреннюю чашку кофе. С их приходом все изменилось, а слух о заведении, где не бывает драк, никто не задирается, и где можно не бояться, что тебя ограбят у всех на глазах, быстро облетел окрестности, собирая широкий круг клиентуры. Иногда даже женщины заглядывали в кафе, чтобы заключить сделку или осуществить обмен.

       Перспектива казалась радужной, и Протасеня на правах владельца договорился о встрече с самим Ворчуном.

       Дела шли хорошо, и Олег позволил себе немного отойти от них, чтобы отдохнуть перед встречей с предводителем армии подонков. Вокруг имени Ворчуна роились небылицы и сплетни, но факт оставался фактом: у Ворчуна получалось процветать в хаосе и устанавливать свои законы.

       Протасеня облачился в лучший костюм и бодро спустился в кафе. Был полдень, и в небольшом зале теснилась толпа хлипких мужичков, которые опасались высовываться из своих квартир по вечерам. Они наперебой уговаривали чернобородого громилу за стойкой принять их условия обмена, размахивая смехотворными сокровищами и не прекращая стенать, но тот был непреклонен.

       Ближе к вечеру соберется публика побогаче – они не будут торговаться или скулить – отдадут названную цену или уйдут ни с чем. И уже с наступлением темноты потянутся парни Ворчуна, основные и самые желанные посетители.

       Олега, как владельца, беспокоило отсутствие в его заведении женщин, которые боялись улицы, боялись темноты и избегали любых сборищ мужчин. Не дай бог объявится конкурент, который решит эту проблему, и вся рать переметнется туда, прихватив его надежды на процветание. Он думал об этом, когда его взгляд наткнулся на милое девичье лицо в толпе.

       Их было две.

       Смазливые, восемнадцатилетние, с блуждающими растерянными глазками, с хорошими фигурками под теплой одеждой. Протасеня укоризненно глянул на громилу за стойкой, но тот красноречиво поднял брови, давая понять, что видел их и не упустил бы. Поблагодарив удачу, он уверенно двинулся к ним, прикинув, что его торжественный вид как нельзя уместен.

       Девушки заметили его и, угадав, что он направляется именно к ним, насторожились.

       – Добрый день,– как можно дружелюбнее начал Олег, выдавив из себя приветливую улыбку.– Могу чем-нибудь помочь?

       – Нет, спасибо,– сразу ответили те.

       – Ну, что Вы! Никакого беспокойства. Что я могу вам предложить?

       – Ничего. Мы уже собираемся уходить.

       – Ну, уж нет! Прекрасные дамы такая редкость у нас. Позвольте угостить вас чем-нибудь.

       – Спасибо, но это ни к чему.

       Девушки были по-настоящему напуганы, и это читалось в их прекрасных по-детски чистых глазах. Протасеня был озадачен. К тому же время стесняло его, и он не мог себе позволить долгое и церемониальное обхождение, но нельзя было и давить:

       – Хорошо,– решился он.– Вижу, что напугал, но, клянусь, хотел лишь предложить выгодную и абсолютно безопасную сделку. Я владелец кафе. Сейчас за тот столик принесут обед на двоих независимо от того, будете вы его ожидать или уйдете сразу. Во втором случае его просто разворуют остальные посетители. Но этот скромный дар нисколько вас не обяжет – можете свободно уйти и до, и после трапезы. Я вернусь через десять минут, и, если вам еще будет интересно узнать, что я собираюсь предложить, дождитесь меня, и мы поговорим.

       Не давая им возможности сразу ответить отказом, Олег развернулся и пошел к проходу за стойкой. Наблюдавший за этим громила-бармен моментально отреагировал, организовывая поваров. Не успел Протасеня еще достаточно отойти, как мимо него пробежал официант с бутылочкой аперитива, парой салфеток и несколькими яркими салатами. Девушки были поставлены в неудобное положение, и стали быстро о чем-то перешептываться, а стол уже покрывался яствами.

       – Чтобы ни один чмошник к ним не приблизился,– зашипел Олег на ухо громиле, когда тот следом нырнул в подсобку, откуда они потихоньку наблюдали за посетительницами.

       А те, поддавшись искушению или давлению обстоятельств, решились-таки и расположились за столом, не торопясь притрагиваться к угощению.

       – Пора, а то можем передержать их,– посоветовал бармен.

       – Сам вижу. Займи чем-нибудь этих дедов, чтобы не пялились и не смущали девочек.

       – Чем? Станцевать для них?

       – Устрой распродажу деликатесов, но не увлекайся. Пусть смотрят тебе в рот, а не за мой столик, и этого достаточно.

       Пока громила, проявив щедрость, устраивал конкурс для желающих приобрести за дешево мясные консервы, Протасеня, прихватив бутылку хорошего портвейна, присоединился к прекрасным посетительницам:

       – Вижу, вы не едите. Нет аппетита?

       – В чем состоит Ваше предложение?– спросила в ответ светленькая, демонстрируя своим видом, что хочет поскорее с этим покончить и удалиться.

       Олег хитро улыбнулся. Он не даст им повода обидеться или почувствовать себя уязвленными.

       – Это прекрасный аперитив. Попробуйте его со мной. Впрочем, вижу, вы мне не доверяете, и не стану излишне испытывать терпения. Я хотел предложить работу в кафе. Нормальную, постоянную работу.

       – Прекрасно, и в чем она будет заключаться?– прищурилась светленькая.

       – Вы не знаете, для чего существуют кафе?

       – Мы не знаем, для чего мы в Вашем кафе.

       – Но это очевидно! Чтобы привлечь клиентуру,– с невинным видом заявил Протасеня.

       – Все ясно. Спасибо за приглашение.

       – Что ясно?! Уверены, что правильно поняли мои слова? Я ведь не дешевый сводник и не давал повода так думать обо мне.

       – Нет, действительно спасибо, но мы не можем,– красивым грудным голосом ответила рыженькая.– Извините.

       – Никаких извинений. Все в порядке. Спокойно кушайте и обо всем забудьте. У вас, наверняка, есть причины так относиться к мужчинам, и то, что вы меня не правильно поняли – досадное недоразумение, но настаивать не стану.

       – Мы не хотели Вас обидеть,– растерялась рыженькая, вопросительно поглядывая на подружку.– Но понимаете, сейчас такое время...

       – Нам лучше держаться подальше от неприятностей,– пришла та ей на выручку.

       – Согласен. В таком случае, уверяю, что пока вы находитесь в моем заведении, я гарантирую безопасность. Оставайтесь, сколько вздумается, а если потребуется, в доме есть пустующие квартиры. Одним словом, отдыхайте. Собственно, в этом и заключается мое предложение. Пока вы будете здесь, многие мужчины, соскучившиеся по нормальному женскому обществу, придут ко мне, станут сорить деньгами и бахвалиться перед вами. Мне большего не надо. Вы можете отвечать на их шутки и заигрывания, а можете и не отвечать, вы можете удивить их своим умением петь, танцевать или декламировать, а можете неподвижно просидеть за этим столиком весь вечер. Но я никому не позволю прикоснуться к вам и позабочусь о том, чтобы вы были сыты и прекрасно выглядели. Давайте ни о чем не будем договариваться – пока вы здесь, вас будут охранять и оберегать, но в любое мгновение можете спокойно уйти отсюда, никто этому не помешает. Сейчас я вынужден отлучиться, и, если сочтете возможным задержаться до вечера, буду счастлив угостить вас ужином по возвращению и познакомить со своими друзьями, достойнейшими людьми. Очень прошу не отвергать мою искренность сразу.

       Одарив девушек на прощание ослепительной улыбкой, Протасеня с наигранным аристократизмом встал из-за стола и, отвесив поклон, подошел к стойке бара:

       – Хватит уже разорять меня, Славик,– прошептал он громиле.– Я ухожу к Ворчуну на серьезный разговор, но если упустишь мне этих кошечек, я сверну тебе шею.

       – Никуда они не денутся: вон как набросились на пайку,– ответил тот, сворачивая аукцион.– Ничего уже не случится.

       – Смотри в оба! Чтобы никто возле них не терся. Если надо, объясни этим жлобам – сегодня потерпят, завтра получат все. Поторопятся – попортят дело. Пусть разыграют приличную публику, и все им воздастся. Но в любом случае дурочек этих не выпускай. Будут капризничать, свяжешь и запрешь в кладовке, но лучше до этого не доводить.

       – Ладно, не маленький. Разберусь, что делать. Ты к Ворчуну поторопись. Минут пять назад за тобой джип прислали.

       – Да ладно!– округлил глаза Олег.

       – А то! И водила подходил ко мне, да ты за столиком торчал...

       – Придурок!– чуть сдержался Протасеня.– Что же ты молчал! Вот вместо того, чтобы по делу говорить, херню какую-то мелет, а о главном и не скажет! Где твои мозги, теленок?

       – Прикрой варежку,– огрызнулся Славик.– Беги, стелись Ворчуну под ноги, пока другая шестерка тебя не опередила.

       Олег задохнулся от гнева и возмущения, но лишь протянул руку в сторону нагло улыбающегося детины и ткнул указательным пальцем тому в широкую волосатую грудь:

       – Погоди, родственничек сраный,– выдохнул он.– Еще потрем на эту тему.

      Он нервной походкой направился к выходу, грубо расталкивая зазевавшихся клиентов. Его глаза светились злобой, а тонкие губы шевелились, повторяя немыми фразами поток мыслей, роившихся в голове.

                *****

       Большой черный пес возлежал на вершине бетонной плиты у лесов недостроенного дома. Он ровно и глубоко дышал с закрытой пастью в отличие от двух десятков других собак, которые с полу прикрытыми сонными глазами отдыхали у подножия престола черного вожака, вывалив наружу розовые и ярко красные языки.

       Вялая усталость владела стаей после ночи, наполненной множеством событий и обилием добычи. У многих шерсть слиплась в лоскуты, смоченная кровью чужих и собственных ран, как свидетельство боевых побед – в стае оставались только победители. Проигравшим и слабым среди них не было места. Начало ночным сражениям положил новый предводитель, потребовавший признания, и силой доказавший законность своего права. Его движения были быстрее, клыки и когти острее, а глаза светились ярче. Сильные и свирепые псы нашли погибель в его крепкой хватке, и остальные были вынуждены признать лидерство Черного, выражая всем своим видом покорность и послушание. А потом была охота.

       Пес оценивающе смотрел на свору и думал.

       Отношения между собаками разительно отличались от человеческих. Запах в них играл настолько важную роль, что Черному пришлось долго подбирать гамму и сочетание пахучих соединений, прежде чем его перестали шарахаться и признали за своего. Добившись этого, он уже мог не беспокоиться ни о чем: ни окрас, ни голос, ни даже размер не играли значительной роли. Скорее, они служили приправой к авторитету – запаху, который мог выражать гнев, страх, желание, голод, и по своим оттенкам был подобен богатому языку общения с возможностью проявить интонации и степень превосходства. Отдельные особи были красноречивы и выразительны, иные косноязычны и глуховаты, но понимать язык запахов могли все.

       Понятие субординации составляло ядро отношений между животными: кто-то обязательно должен доминировать, и, пока этот вопрос не решался обнюхиванием или показательной стычкой, ни о чем другом не могло быть и речи. Даже если дальнейшие отношения не складывались или в них не было интереса, позиция доминанты должна была определиться.

       В остальном, что касалось отношений, они мало чем отличались от человеческих, будучи несколько проще или, точнее, лишенные замысловатости. Любая зависимость от себе подобного диктует набор правил, изменить которые не в силах ни одна живая особь. У вожака всегда есть враги, умные и скрытные, предатели, хитрые и коварные, недоброжелатели, равнодушные и злорадные, и последователи, преданные, но слабые. Смешивая в стае коктейли из этих составляющих, можно получить бесконечное количество вариантов, наполненных изменами, заговорами, героизмом и страстью. И чем больше ингредиентов, тем менее предсказуемо развитие событий.

       Черный терял интерес к обретенной им за ночь стае из-за скудности материала и его простоты. Единственным малопонятным оставался симбиоз собак и людей, который проявлялся самым неожиданным образом. Их зависимость друг от друга на первый взгляд казалась очевидной, но при детальном рассмотрении в цепочке взаимосвязей отсутствовали ключевые звенья. Прошитой в ДНК людей и животных информации было не доставало для организации их отношений на столь высоком уровне, что указывало на какой-то скрытый подтекст.

       Когда во время ночной охоты им удалось загнать и убить человека, не все псы смогли прикоснуться к его плоти. Большинство остались голодными, испытывая в присутствии убитого ими человека, как ни странно, страх и печаль, хотя в преследовании и убийстве принимали активное участие и никаких сдерживающих факторов не было.

       Животные, в сравнении с людьми, казались куда более цельными натурами, хотя и имели меньший потенциал.

       Конструктивно тонким и врожденным преимуществом собак было то, что их организмы на всех уровнях протекающих в них процессов вступали в резонанс с различными явлениями окружающей среды – приливами и отливами, фазами луны, сейсмической активностью – практически со всем, что их окружало. При любом изменении одного из внешних факторов организм немедленно реагировал, и этот механизм был непонятен, как и его назначение. Животное не только получало предупреждение о переменах в среде обитания, но и производило бессмысленные ответные действия. Собаки выли на луну, прижимали подбородки к земле, могли начать прыгать или лаять. Любое явление жизни представляло собой оптимальную простоту идеи и необъяснимую сложность реализации.

       Дуновение ветра принесло новый запах, и псы подняли головы, водя носами по ветру и вбирая воздух. Это была женщина. Зрелая, сильная женщина, здоровая. Как и все люди помимо собственного запаха, она расточала еще и чужой: резкий, неестественный, не содержащий смысла. Недоразвитость нюха люди компенсировали ароматическими салатами, и приходилось долго принюхиваться, отыскивая в этом «крике» голос их собственной плоти. Чем больше пес смаковал букет химических процессов, тем больше убеждался в безупречности этого женского организма. Он поднялся, и стая оживилась, косясь на вожака.

       Черный прыгнул вниз и побежал к источнику запаха. Стая последовала за ним.

       Во время охоты каждый имел свое место в строю. Первым бежал вожак, чуть позади и в стороне держались самые сильные псы – не больше двух-трех. Следом бежала самка, претендующая на главаря, если у нее не было щенят, и только потом остальные псы в соответствии с положением в стае. Нельзя было нарушить строй, занять чужое место, преступить границы чьей-то территории или даже приблизиться к ней. В лучшем случае нарушителя предупредят злобным оскалом или коротким рыком, но стоит промедлить, как неизбежен поединок, сражение за свое место в иерархии. С таких поединков начинается карьера молодняка в стае, а для стареющих псов это болезненный и кровавый путь с Олимпа, и каждый шаг для них сопряжен с болью и ранами, чтобы в одном из таких боев навсегда покинуть мир и расстаться с собачьей жизнью.

       Умереть молодым в сражении или на охоте, оглашая предсмертным завыванием окрестности – удел счастливчиков. Лучше так, чем отходить в тень смерти на слабеющих лапах и нести с собой позор беспомощности. Жизнь не любит и презирает старость.

       Женщина вышла на недостроенную улицу нового квартала, сторонясь людей, которые могли встретиться на пути. Но она не знала, что, укрываясь от одной опасности, вплотную приблизилась к другой. Псы молча бежали по неровностям расплывшейся в грязь насыпи, которая со временем должна была стать проезжей частью, держась высоких заборов, скрывавших каркасы будущих построек и котлованы, больше похожие на могильники для слонов. Важно, чтобы жертва не узнала об охотниках раньше времени, когда можно еще сбежать. Но женщина часто оглядывалась по сторонам, будучи на чеку, и заметила свору собак, которая подобно горной реке быстро катилась по руслу улицы.

       Протяжный высокий крик, наполненный ужасом, возвестил о начале охоты. Дальше каждый был вправе действовать самостоятельно, если вожак не возражал. Лай и рычание огласили каменные джунгли города.

       Женщина свернула в боковой переулок и побежала в надежде добраться до обжитых районов новостроек, наивно полагая, что близость людей обеспечит защиту.

       Она бежала быстро, демонстрируя прекрасное физическое состояние, а активно заработавший организм теперь расточал обилие запахов, раскрывая перед нюхом Черного все тайны ее тела как книгу с большими буквами и картинками. Вожак уже определился на ее счет и значительно прибавил в скорости. Это потребовало усилий не только мышц, но и изменения химических процессов, протекающих на клеточном уровне, что в свою очередь спровоцировало выделение пахучих соединений. Бежавшие следом псы уловили эту перемену и насторожились, прицениваясь уже не только к загнанной жертве, но и к странности вожака. Они косились на него и тихо рычали. А когда, не сбавляя хода, Черный стал меняться в размерах, удлиняя конечности и расширяясь в плечах, стая бросилась врассыпную с беспорядочным лаем.

       Женщина не видела происходящего, не будучи в силах даже обернуться, сосредоточенная на побеге. Она слышала лай, слышала дыхание за спиной и удары собственного сердца в ушах.

       Если бы кто-нибудь наблюдал за охотой со стороны, ему представилась бы странная картина. Испуганная женщина неслась, не разбирая дороги, преследуемая четвероногим человекообразным существом, за которым старалась успеть тяжело дышавшая сука, единственная, оставшаяся от стаи.

       В конце концов, женщина оступилась и упала, кубарем покатившись в грязь. Она даже не пыталась встать, жадно хватая ртом воздух. Голова кружилась, в боку нестерпимо жгло, а на зубах скрипел песок. Почувствовав прикосновение, она вздрогнула и уже не попыталась сопротивляться. Но когда сильные руки заботливо подняли ее и поставили на ноги, женщина подняла глаза на могучего голубоглазого брюнета, который приветливо ей улыбался. Едва сдерживаясь, чтобы не потерять сознание, она не обратила внимания на наготу неизвестно откуда взявшегося спасителя.

       – Собаки!– заговорила она рывками, преодолевая отдышку.– Они гнались за мной... со стройки... Их там столько... Если бы не Вы...

       Парень почему-то вызывал полнейшее доверие, и, облокотившись на крепкое плечо, женщина спокойно последовала за ним назад, к новостройкам.

       Спокойствие и умиротворение овладели ей, придавив сонливостью так, что уже ничего не чувствовалось. И уж конечно она не чувствовала тонкого терпкого запаха, исходившего от тела незнакомца, повелительного запаха, который лишал воли, ломал сопротивление.

       И этот знакомый аромат хорошо удерживала на нюху преследовавшая их самка колли, которая нагнала вожака и теперь ни за что не собиралась от него отставать. Стараясь не приближаться, псина провожала своего избранника до самого логова, куда тот привел женщину. Ее не смущало, что ее самец больше не был псом и теперь ходил в человеческом обличии.

       А когда он укрылся с человеческой самкой в подвале недостроенного дома, уставшая собака улеглась у входа, вылизывая зудевшие лапы и опасливо всматриваясь в окружающее безмолвие – не крадется ли кто.

                *****

       Несмотря на то, что Протасени пришлось проторчать в приемной битый час, дожидаясь аудиенции Ворчуна, он был потрясен увиденным и никак не мог поверить, что всего этого можно добиться за неделю.

       Он находился в настоящем офисе с хорошей оргтехникой и компьютерами, с шикарной обстановкой и деловой суетой. Множество людей вокруг были заняты реальным делом, серьезным и важным. Они ставили подписи, цитировали распоряжения и приказы, таращились в распечатки и сидели рядом в очереди на прием, шевеля губами или перелистывая отчеты.

       Это действовало завораживающе. И, когда секретарь пригласил его пройти в кабинет, раздавленный раболепием Протасеня готов был вползти на коленях к этому человеку и долгое время боялся прямо смотреть ему в глаза. Хотя накануне он ясно представлял, как уверенно придет к предводителю бандитов и гордо, чтобы тот проникся к нему уважением, предложит сделку, выгодную обоим.

       Но, оказавшись теперь лицом к лицу с ним, был растерян, лишен дара речи и не представлял, как и о чем стоило говорить. Казалось, ничто уже не могло заинтересовать этого проницательного богача, которому он собирался предложить половину своей ничтожной прибыли! Это была ошибка, непростительная самонадеянность.

       Протасеня обреченно молчал как школьник в кабинете директора, разглядывая носы ботинок, и проклинал себя. Он не мог знать, что его униженность была не просто замечена и оценена Ворчуном – она разливалась слащавым елеем по темным и грубым уголкам его души, смягчая природную жестокость.

       – Ну-с,– незаметно, уголками губ улыбнулся хозяин кабинета, глядя на молодого парня.– С чем пожаловал?

       – Вот,– выдохнул Протасеня, рассыпав на столе припасенные заранее драгоценности, тщательно отобранные накануне.

       Предполагалось, что он демонстративно разделит их пополам, небрежно и легко, и заберет половину, после чего скажет красивую и короткую речь. Но этого уже произойти не могло. Он дурковато улыбнулся, переводя взгляд с ценностей на прищурившегося Ворчуна. Если бы тот сейчас указал ему на дверь, парень с облегчением бы ретировался. Но перед ним был не тот человек, который откажется от общества напуганного и униженного подхалима, не тот человек, который был глух к лести и дифирамбам. Он умел получать удовольствие от таких утонченных комплементов, подобно гурману вкушая ощущение неловкости, страха и уважения, вселенные им, которые читались в скованности посетителя и его косноязычии.

       – Старушку-процентщицу зарубил?– снисходительно пошутил Ворчун, бросая оценивающий взгляд на предложенную дань.

       – Никак нет! Выторговал по-честному.

       – Как это можно по-честному выторговать? Торг, браток, он не предполагает честности. Это обман, но очень красивый.

       – Ну,– смутился Протасеня.– Я имел в виду, что не отнимал, не вынуждал – сами отдали. И это только за три дня.

       – Да. Это хорошо, что без насилия,– продолжал философствовать Ворчун.– Люди уже устали от насилия. Это хорошо. Надо возрождать спокойную жизнь, возвращать все в привычное русло. И культуру торговли, но с маленькими поправочками. Чтобы не утратить наших завоеваний, чтобы грязь застойного мира не могла вернуться. Ведь столько хороших людей отдали за это свои жизни.

       Парень не понимал, о чем говорит всесильный чудак, но очень живо кивал головой, выражая слепое согласие.

       – Но хватит уже этой высокопарности,– закончил тот.– Уверен, ты не о перспективах народа пришел ко мне поговорить. Хотя, кто знает, в наших руках будущее целой нации, и любой шаг по-своему судьбоносен. А-а?

       – Точно-точно! О будущем самое время побеспокоиться. Я ведь на счет этого и пришел. Вам, конечно, это может показаться нестоящей мелочью, и прибыль, как видите, скромная, но людям большая помощь выходит.

       – Вижу, объемно мыслишь,– посуровел Ворчун.– Но что у тебя за торговля, братец? Под чьим крылом греешься?

       – Тут я, недалеко. В старых домах за костелом кафешка маленькая была. Погромы нас обошли стороной, милостью божьей, вот мы торг и открыли.

       – Это, где дорога с горки идет?

       – Точно! Точно так! Маленькое, уютное заведение.

       – Знаю. Далековато от моих мест, но ребята, говорят, бегают туда.

       – Бегают!?– вскрикнул Протасеня.– Не знаю, как и молиться на них. Сами не балуются и другим не дают! Вас же весь город знает! Так им никто и прекословить не смеет – уважают! Бизнес пошел!

       – Вот как?– надулся Ворчун.– Выходит, ты на меня работаешь, защитой моей пользуешься, а вижу тебя впервые.

       – Я?– перепугался парень.– Так ведь я сам пришел!

       – Шучу, шучу. Чего же ты пришел, раз у тебя все в гору идет? Мало?

       – Одно дело, что заработать можно больше, а другое, что многим людям поможем. Продукты наши на исходе. Только народ самое ценное понес, а у меня только то, что выменял у Ваших...

       Протасеня испугался, не в силах подобрать нужного слова, которое бы смогло обозначить бандитов Ворчуна и не обидеть его.

       – Это я понял,– пришел тот ему на выручку.– Но, сам знаешь, есть Червенский рынок, где ты можешь покупать у моих торговцев, чего заблагорассудится. Или ты скидку хочешь?

       – Я предложить думал. Рынок рядом, кафе мое тоже не так далеко, а вот дальше от вокзала ничего и нет. Точнее есть. Люди везде живут, но в наше время далеко от дома не отходят и предпочитают купить подороже, но поближе. И там тоже пара менял завелась – и от центра далеко, и до беженцев на окраине не добраться. Кто их там охраняет – не ясно: бандитов и малолеток одуревших, что комарья на болоте, а тех не трясут. Какую они там прибыль имеют, подумать страшно, а горожане мучаются. Там же ж самые спальные районы начинаются. Вот я и думаю, прими Вы участие в моем деле, я бы и расшириться мог, под Вашей крышей забрался бы подальше. Самому без толку – раздавят. А с Вашего благословения – смогу.

       Ворчун долго молчал, всматриваясь в Протасеню: уж больно в точку он попал.

       Давно руки чесались пошарить в спальных районах, где уже успели вырасти свои авторитеты, которые окружили его безлюдный центр как стая шакалов могучего хищника. Если их не прижать, они вырастут и сожрут его, а если поторопиться, один неверный шаг мог стать последним. Начни он открытую войну, они объединят свои разрозненные банды. А вот продвинуть свою торговлю поближе к окраине, выглядит вполне безобидно. Кто сейчас станет мерить, где чья территория? Он или вытеснит одного из мелких конкурентов, или получит повод для маленькой войны, но войны очень личной, за собственные интересы. И в нее больше никто не сунется. Такие вопросы решаются один на один, а он пока самый сильный. Именно пока! Не имея выхода к окраине, он обречен съесть свои склады и остаться ни с чем. Любой бизнес требует постоянного движения, притока ресурсов, наращивания оборотов.

       – Ты умный и деловой парень,– сказал он, наконец.– И, клянусь жизнью, ты мне нравишься. Ты не скулишь, не просишь – умеешь взять то, что тебе принадлежит, но при этом хранишь уважение к старшим. Редкие качества в наше время! Уверен, мы сработаемся, и впереди еще немало приятных встреч.

       Нет необходимости говорить, как воспринял эти слова Протасеня, готовый рухнуть на колени и целовать пол под ногами всесильного Ворчуна. Но он лишь бешено вращал к удовольствию того глазами и неровно дышал.

       – Я сегодня же сделаю распоряжения относительно тебя. Будешь получать лучшие продукты без предоплаты, а прибыль разделишь пополам самостоятельно. Парень ты умный и обманывать меня не станешь, если не хочешь оказаться на позорном столбе. И не имеет значения, копейку ты украл или тысячу – все равно вор, так что не бойся переплатить мне, зато спать будешь спокойно. Определю тебе охрану, а в заведение дежурных поставим. Надо будет свести тебя с Локусом – он защитит дело, когда начнешь продвигать его к окраине. Когда, кстати, думаешь взяться?

       – Начать?!– вскрикнул окрыленный парень.– Да хоть завтра! Нет! Именно завтра утром и начну!

       – Молодец. Что-нибудь понадобится – проси. И чтобы через день бывал у меня с докладом о положении вещей. А твоему заведению, полагаю, можно будет устроить и рекламу. Сегодня вечером наведаюсь к тебе с друзьями. Надеюсь, будет весело?

       – Еще бы!– задохнулся Протасеня.– У меня даже девочки есть сегодня.

       – Девочки?

       – Молоденькие, чистые, исключительно духовная пища! Первый день сегодня. Думаю, первые ласточки. С Вашей помощью мы такого добьемся – со всего города к нам сползутся!

       – Ладно тебе. Не загадывай наперед. Мне твой энтузиазм нравится, но будь реалистом и думай о делах, а не развлечениях. Это мы должны по городу людей своих распространить, а не тащить их сюда. Но это все завтра. Сегодня отметим у тебя мой день рождения.

       – Сегодня Ваш день рождения?

       – Ну, когда-то он есть у каждого человека,– скромно потупился Ворчун.

       – Мы отметим это достойно!

       – Надеюсь. Тем более, хорошенькие женщины давненько на глаза не попадались. Надо создать условия, чтобы красавицы не боялись больше выходить на улицы. И начнем с твоего заведения.

       – Я... Я... Я могу идти?

       – Да, но погоди за дверью, пока я поговорю с секретарем. Надо сразу узаконить твое положение. Внедорожник, на котором приехал, с этой минуты вместе с водителем и охраной – твои. Остальное завтра.

       Тут Протасеня не выдержал и все-таки повалился на колени, бессвязно благодаря благодетеля, которому он уже начинал надоедать. Но, оказавшись за дверью, парень легко стряхнул с себя униженность, высокомерно осмотревшись в суете людей, которые теперь ему казались мелкими и ничтожными. Его губы брезгливо поджались, когда он степенно шел вдоль очереди, еще ожидавшей приема, и уверенно расталкивал снующих работников, прокладывая себе путь: ему еще предстояло приготовить торжество, хотя он прекрасно понимал, что никакого дня рождения сегодня у Ворчуна не было.

       Единственное, что его беспокоило, так это недотепа Славик, который мог прозевать девочек, или испортить их настроение, лишив тем самым всемогущего партнера обещанного угощения. Но ничего, он и тогда найдет выход, но вот Славику не поздоровится по-настоящему! Этому увальню в любом случае придется туго по возвращению! В любом!

                *****

       Ирина ушла ночью, когда брат спал. Она осторожно выскользнула из квартиры и выбежала на улицу. Тьма ничуть ее не беспокоила – обостренное зрение наоборот давало преимущество перед возможными ночными охотниками. Вот чувство голода несколько отвлекало.

       Продвигалась она, не торопясь и не отвлекаясь на городские пейзажи. Ее интересовали только перемены, произошедшие в ней самой, а потому ничему больше она уже удивляться не могла. Незаметно, без ощущения времени и усталости, Ирина к полудню добралась до лагеря беженцев, преодолев без всяких осложнений самые опасные районы столицы.

       Лагерь начинался с огромной автомобильной пробки, занявшей широкую магистраль на выезде из города. Но это были не сожженные и не помятые машины, а самые настоящие, работоспособные, и в них ютились люди, укрываясь от ветра и холода. У некоторых даже работали двигатели, согревая тесные салоны. А дальше, насколько хватало глаз, громоздились остроконечные пики палаток, расставленных в безумном беспорядке. Местами поднималcя дым от маленьких костров, а ветер вместе с осенними запахами доносил привкус готовящейся пищи. Ирина вздохнула и, поправив маленький рюкзачок с прихваченной от Юры картошкой, направилась к ближайшему из них.

       Все это выглядело убого и неинтересно: грязные тропинки, осунувшиеся безрадостные лица, сгорающий в огне мусор, легкие перебранки и раздражающие детские крики. Постоянный ровный гул напоминал толчею рынка или вокзала и был таким же безликим.

       Девушка остановилась у костра и осмотрела сидевших у него людей, которые даже не подняли голов, чтобы взглянуть на нее. Их было трое: средних лет парочка, жавшаяся друг к дружке, и парень неопределенного возраста. На вид ему было не больше шестнадцати, но серый цвет лица и слезящиеся глаза в окружении мешковатых складок значительно старили его, выдавая привязанность к наркотикам. Ирина молча уселась у костра и вытянула ноги к огню. Было приятно после перехода отдохнуть, чувствуя легкое покалывание усталости в ступнях. Побеспокоенная ее бесцеремонностью троица на секунду отвлеклась от полусонного созерцание процесса горения древесного мусора и оценивающе потрогала взглядами девушку, после чего вернулась к прежнему занятию.

       Выдержав деликатную паузу, Ирина встала и, поднимая фонтаны искр, быстро затоптала горящие головни, пригребая их нагревшимися ботинками к остальным углям. Никто не возразил вслух, и только женщина прикрыла лицо руками, когда ветер закружил вокруг нее пепельное облако. Девушка развязала рюкзак и высыпала картошку прямо на уголья, пританцовывая вокруг и зарывая носком ботинка клубни поглубже. Обиженная розой ветров, которая несла гарь и пепел только в одном направлении, парочка безмолвно поднялась и удалилась в невысокую палатку неподалеку, а наркоман, словно сорвавшись с цепи, бросился помогать Ирине, каблуком втаптывая картошку с такой злостью, что девушка поторопилась унять его:

       – Потише, родной! Ты же всю передушишь! Кем ты был в прошлой жизни? Колорадским жуком? Или просто испытываешь к ней что-то личное?

       Парень весело оскалился, продемонстрировав безупречно гнилые зубы, от которых пахнуло загробным миром, и подмигнул девушке.

       – Чего глазом дергаешь? Или он у тебя к губе привязан: ты улыбаешься, а он дергается?

       – Нормальная приколистка,– затряс головой парень и уселся на землю у кострища.– А то я уже тут закисать стал, сестричка. Одни хмыри кругом и зануды. Одни хмыри... Так что держись меня, и будет весело.

       – Ты считаешь себя таким смешным?– ехидничала Ирина.

       – Я – Ромбус.

       – Это название зубной пасты, от которой ты пострадал?

       – Это кликуха, дура. И, будь уверена, ее знают многие крутые пацаны.

       – Ладно, Ромбик, ты меня утомляешь, так что пристегнись и дай тишины.

       Девушка подобрала с земли ветку и пошевелила ей угли, выглядывая картошку:

       – Еще не готова.

       – Я знаю,– настойчиво затряс головой парень.– Ты думаешь, я наркоман. Думаешь, я конченый торчок с гнилыми руками. Думаешь, у меня уже клин в башке?

       – Расслабься, я подустала, чтобы думать еще о ком-то.

       – Да все так думают. Раз укололся, так уже и не человек. А я тебе так скажу, все от силы воли зависит, а не от наркоты! Вот другие, я знаю, как привязанные к этому плану. Ширнулись, крыша и отъехала – пошли чертики плясать. Вены как стекло ломаются, а они с иглы не слазят, потому что соплями примотаны, и сказать себе не могут – силы воли нет. Вот меня возьми. Я и года дурь не гоняю. Вот под настроение могу оттопыриться, а как нет желания – ну, вот нет тяги – так мне эти косяки хоть силой пихай – даже не затянусь. Потому что я себя в руках держу! Вот так!

       И он вытянул дрожащую руку вперед, сжав ее в кулак. Ирина поморщилась:

       – Слушай, держатель. Мне здесь твои байки не нужны. Найди другого и лей ему в уши, что хочешь, а от меня отлезь!

       – Зря, сестрица. Я же не чмо какое. Я все вижу. И ты наша. Было бы у меня чем оттянуться, ты бы сейчас у меня в ногах валялась. А вот у меня нет такой зависимости, как у всех у вас, наркотов печальных. Меня не ломает, и на людей я не зверею. Вот чего ты такая злая? Потому что ломает тебя!

       – Да что ты млеешь, падаль жеваная?– вспыхнула девушка.– Сверни свои глазные яблоки на бок, пока я тебе их на затылок не затащила! Плевала я на тебя и твоих братков и сестричек. Говоришь, и года не гоняешь? Ты два года и семь месяцев на игле! У тебя в организме уже начались необратимые процессы. Закатай рукав! Твоя локтевая язва так воняет, что я ее здесь чувствую: ты руки не разогнешь, чтобы она у тебя не лопнула. Ломки ты не боишься? Ты только утром последнюю дозу вкатил: подожди до вечера, до ночи. Вот когда у тебя днище пробьет, и будешь выблевывать собственные кишки, я посмотрю, каким тогда философом будешь. Утомил ты меня нытьем своим! Понял? Или сваливай, или залепи дуло. Тут и без тебя вони хватает!

       Наркоман грязно и пошло выругался на Ирину, помянув все ее вторичные половые признаки, и высказался по поводу своего негативного отношения к ним, но после на долгое время замолчал.

       Картошка запеклась, и девушка принялась ногами выбрасывать ее из остывающих углей. К этому времени вернулась семейная парочка в сопровождении ребенка лет семи-восьми, неопределенного пола, и приняла активное участие в сборе урожая. Они не просто подобрали несколько картофелин, чтобы съесть их, а бесцеремонно собирали все, до чего могли дотянуться, набивая карманы. Сразу же к ним присоединился наркоман и еще целая группа беженцев, взявшаяся неизвестно откуда. Это обстоятельство несколько озадачило девушку, но она успела, обжигая руки, выхватить из рыхлого пепла всего пару клубней и удалиться прежде, чем на месте недавнего костра завязалась потасовка с очень жестокой формой передела добычи. Ей лишь пришлось пожалеть о своей неосмотрительности.

       Ирина быстро шла через лагерь – палатки, горы хламья, глаза людей, сидящих у костров, гомон пустых разговоров. Холодный ветер бил в лицо, донося знакомые запахи медикаментов и помогая ориентироваться по ним: где-то впереди было медицинское учреждение. Иногда этот ветер задувал в уши и начинал громким шепотом о чем-то шелестеть, перекрывая остальные звуки, и такие паузы были очень приятными, похожими на короткую передышку.

       Незаметно узкие проходы выровнялись и превратились в улицу, образованную рядами лагерных сооружений, на которой было заметно оживленное движение в обоих направлениях. Девушка по-прежнему шла на запах и, оказавшись в людском потоке, почувствовала себя уверенней, даже подумала и том, чтобы съесть почти украденную собственную картошку, которая грела карманы куртки. Она уже нащупала рукой горячий и шершавый клубень, как сзади послышался окрик, который, она была уверена, предназначался ей. Обернувшись, Ирина увидела наркомана, по-свойски, как старой знакомой, махавшего ей рукой.

       – Ну, ты припустила, красавица. Еле угнался за тобой,– сказал он, приблизившись.

       – А гнался зачем, красавец? Тебе от меня ничего не отломится, я же говорила.

       – Ладно тебе. Халявы мне не надо. Пойми, нам надо вместе держаться.

       – Держись за что-нибудь другое, а ко мне не лезь!

       С загадочным видом парень залез руками в карманы и извлек оттуда запеченную картошку. С явно напускной небрежностью он заявил:

       – Отдать вот хотел. Ты тут новенькая, и одна пропадешь. Со мной полегче будет.

       Девушка фыркнула и, отвернувшись, пошла дальше. Восприняв это как приглашение, наркоман торопливо нагнал ее и засеменил рядом, нервно подергивая правым плечом.

       – Куда двигаем, сестрица? Можешь не отвечать, я и сам знаю: в госпиталь. Только я там был вчера – ни хрена у них нет. Пока меня засекли, я почти все облазил. У них там компьютеров разных и приборчиков – завались, а химии почти нет. Что это за госпиталь, спрашивается? Больных нет, коек нет, лекарств нет, а врачей – будь здоров! Причем такие жлобы, с одинаковыми откормленными мордами и повадками доберманов. Когда словили, клянусь, думал, покусают. Так что нечего там ловить!

       – Усохни,– буркнула Ирина, не поворачиваясь.

       – Да точно говорю! Если у них и была какая дурь, так я ее в прошлый раз подрезал. Вон они! Видишь?

       Наркоман ткнул пальцем немного в сторону, где высились огромные, почти двухэтажные палатки, окруженные толпой. Это и был госпиталь, чем-то похожий на потревоженный муравейник.

       – Пока у них справку не получишь, никто тебя к КПП не подпустит,– комментировал он.– Поэтому и толчея: очередь на два месяца вперед расписана, но за день справок выдают меньше, чем запланировано, так что это на год, не меньше. Если думаешь напрямик сунуться, то обломись. Там все схвачено – если бабла нет, то до белых халатиков не доберешься – крепкие пацаны там хорошо развернулись. Глядишь, в такой толчее еще и придушат.

       Девушка резко повернулась к парню и крепкой хваткой вцепилась в его кожаную куртку, слегка приподняв ее вверх. Тот машинально встал на цыпочки, и их глаза, оказавшись на одном уровне, встретились.

       – Послушай меня, маленький ублюдок. Я не знаю, почему ты за мной увязался – мамочка тебе нужна или нянька – но мне до тебя дела нет. Слышишь? Никакого дела! У меня своих проблем по горло, а на тебя плевать хотела! Дошло? Читай по губам: плевала я на тебя!

       – Пусти, дура!

       – Я тебя отпущу, но ты пойдешь своей дорогой!

       Освободившись от захвата, наркоман отскочил в сторону и даже подпрыгнул от распиравшего его возмущения:

       – Ну все, сука! Конец тебе! Теперь все! Ты смотри, спать не ложись! Я тебя этой же ночью зарежу! Поняла?! Только заснешь – сразу кишки выпущу! Никуда ты от меня не денешься, не сбежишь! Я везде за тобой следить буду. Никто так Ромбуса еще не доставал! Конец тебе! Поняла?! Конец! Я этой дуре помочь хотел, я бы с тобой все разделил, а ты... Ты... Тебе конец!

       Разочарованно покачав головой, Ирина поманила его пальцем, но тот ходил кругами на расстоянии, возбуждающем его красноречие, и приближаться не решался.

       – Я не собираюсь тратить на тебя время,– наконец рявкнула она, и парень неуверенно сократил дистанцию.

       – Чего тебе надо? Сконила?! Только теперь поздно! Я такого не прощаю…

       – Слушай и доходи своими куриными мозгами с первого раза! Я тебе ни друг и ни враг – я тебе Никто! У меня сейчас такой период в жизни, когда я не завожу новых знакомств и не ищу новых забот. Такими малолетками, как ты, у меня весь двор забит, но я не наркоманка, и даже рядом с ними не стояла. Уловил?! В больницу люди ходят к врачу, а не за наркотиками. И я ищу врача, а не дурь! Понял?!

       – Смотри ты! Врача она ищет. Может, ты еще и беременная?

       – А ты, может, еще и врач? Послушай, Ромбик, тебя ведь задело, когда я сказала про твои язвы на руках, про то, сколько ты на игле сидишь? Ведь задело? Я точно все сказала. Я про тебя могу и больше рассказать: когда и чем болел, когда тебе холодно или страшно, когда ел в последний раз и что. Хочешь?!

       – Ну?

       – Что ну? Я чувствую, как ты боишься меня, как у тебя пальцы дрожат,– Ирина пыталась встретиться с наркоманом взглядами, но тот отводил глаза.– А знаешь, откуда мне все про тебя известно?

       – Ну?

       – Вот тебе и ну! Я сама не знаю. Уже несколько дней все вижу и слышу, все обо всех узнаю, будто новое зрение открылось. Теперь понимаешь, почему я врача ищу? Именно врача, а не колеса или справку!

       – Нахрена тебе врач? У тебя раковая опухоль в мозге, и от этого всякие способности просыпаются – я в фильме видел.

       – Идиот,– сделала вывод девушка и пошла дальше.

       – А что?– снова засуетился рядом Ромбус.– Вполне вероятно. Оно там пухнет, давит во все стороны и выжимает из мозгов полную мощность. Наверняка, мы все талантливые и мысли читать умеем, только мозги у нас разжиженные...

       – Это точно.

       – ...А стоит их сплюснуть – телепатия, телекинез сразу. У меня пару раз приколы были – не поверишь! Затянулся косяком и стал сквозь стену видеть! Вот козлом буду – ясно, как день видел. Я еще пацанам сказал: за кирпичным забором чмошник какой-то сидит на ящике и курит. Они проверили – и точно! Сидит и курит. А оттуда, где я стоял, его никак увидеть нельзя было! А еще у Семеркина... Э-э! Постой! Ты куда?

       Он буквально вцепился в руку девушки, когда она попыталась свернуть к толпе, галдевшей у медицинских палаток:

       – Я же говорил, что там не пройдем. Неужели ты думаешь, что я попал внутрь через главный вход, где одна солдатня и бандиты? Здесь только регистрируют, а все врачи дальше, в других палатках. Видишь забор?

       Госпиталь, действительно, представлял собой совокупность двух десятков палаток, обнесенных невысоким, но охраняемым забором. Военнослужащие не подпускали к нему никого, направляя всех в регистратуру.

       – Собираешься просочиться через забор? Это за ним сидел чмошник и курил?– Ирина пренебрежительно посмотрела на наркомана.

       – У всех баб голова только для того, чтобы прическу носить! Как по-твоему персонал попадает внутрь? Как они входят и выходят? Как завозят оборудование и лекарства? Думаешь, через регистратуру таскают?

       – Ну, хорошо – есть служебный вход. Его охраняют, там пропуска нужны, оттуда всех наркотов отгоняют. Или я что-то пропустила?

       – Свою очередь пропустила, когда мозги раздавали! Кто вход сторожит? А вход сторожат восемнадцатилетние призывники, которые ни жизни еще не потрогали, ни в медицине смысла не понимают. Что я вчера сделал? Я повалился на спину прямо возле них и стал пену пускать изо рта и ногами дрыгать. Что сделает нормальный часовой, когда на его глазах загибается человек?

       – Добьет?– улыбнулась девушка.

       – Как же! Он кинется искать доктора. А докторов в госпитале валом. Солдатики меня внесли внутрь, пристроили на кушеточке, а сами побежали врачей искать. Дальше ты знаешь, я уже рассказывал.

       – Да, было бы здорово пену пустить, но после твоего вчерашнего захода, думаю, меня сразу пристрелят.

       – Без меня бы ты точно пропала. Представь, молодой отец орет во все горло и тащит на себе беременную жену, у которой уже схватки начались. Будешь держаться за брюхо и стонать, а я все сам сделаю.

       – И что дальше?

       – Потом мы окажемся за забором, и каждый двинется своим путем – ты по врачам, а я сделаю еще один рейд, но так по-дурному уже не попадусь. Ну?

       – Не знаю. Идея идиотская, но какая разница? Абы получилось.

       – Вот именно.

       Наркоман ухватил Ирину за руку и потащил за собой, продолжая нашептывать отдельные детали предстоящего вторжения и отпуская примитивные шутки по этому поводу. Иногда он слишком откровенно прижимался к ней и между делом оказывал грубоватые и неуместные знаки внимания, но девушка была снисходительна и терпелива.

                Глава Девятая.

       – Господин Кастрица. Господин Кастрица,– настойчиво позвал кто-то от входа.

       Докладчик запнулся и замолчал, обернувшись к своим немногочисленным слушателям. Возмущенный гул собравшихся нисколько не смущал крепкого офицера, который стоял у входа в своеобразный конференц-зал и продолжал взывать. Наконец один из участников собрания поднялся и, расшаркиваясь в извинениях, направился к военному.

       – Адам Сергеевич,– проводил его взглядом докладчик.– Мы будем продолжать без Вас. Материалы возьмете у секретаря.

       – Конечно. Еще раз извините,– он был очень зол и, едва офицер проводил его из палатки, набросился на него.– Что случилось, черт бы Вас побрал? Вы можете обойтись без меня хотя бы один час?!

       – Чрезвычайное происшествие,– невозмутимо ответил тот.

       – Что Вы говорите! На этот раз на территорию госпиталя проникли уже два наркомана?

       – Да.

       – Что «да»? У меня нет времени на шутки!

       – На территорию госпиталя проникли двое.

       – Вы шутите или издеваетесь, молодой человек? Вы вытащили меня с совета, потому что кто-то опять проник на территорию? Послушайте, но всему же есть какой-то предел. Скажите, сколько Вы сегодня спали?

       – Семь часов. Какое это имеет значение?

       – Прямое, молодой человек, прямое! Я за все неделю спал семь часов, а Вы меня дергаете и отвлекаете по каждому пустяку! Мне, по-вашему, заняться больше нечем?

       – Существует установленный порядок нашего взаимодействия.

       – Ах, оставьте,– Кастрица даже позволил себе сдержанную жестикуляцию, выражая недовольство.– Какое взаимодействие? Почему любое проникновение нарушителя в госпиталь Вы называете чрезвычайным происшествием? Почему Вы самостоятельно не можете решить этого вопроса, а переваливаете все на мои плечи? Послушайте, я ведь врач и просто занимаюсь исследованиями. Вы! Вы охраняете госпиталь! Вы должны бороться с нарушителями! Что это за охрана?! Чему Вас в армии учат?! Если никого нет, Вы исправно несете службу, но стоит кому-то попытаться проникнуть в охраняемую зону – чрезвычайное происшествие, нечто из ряда вон выходящее, и Вы зовете Кастрицу. Кастрицу, который оружия в руках не держал! Что это за охрана?

       – В армии учат защищать Родину,– напыщенно заявил военный.– А не охранять сомнительных врачей от собственного народа.

       Кастрица резко остановился и потрогал свой мясистый нос, что свидетельствовало о высшей степени раздражения:

       – Вы только послушайте его! Этот солдафон, который едва умеет считать до десяти, берется делать выводы и высказывать подобные суждения мне в лицо! Сомнительный врач! Да кто Вы такой, милейший, чтобы так говорить обо мне, чтобы судить людей?

       – Адам Сергеевич,– процедил сквозь зубы офицер.– Я солдат, а не солдафон. А Вы врач. И давайте каждый будет заниматься своим делом.

       – Каким делом? Опять выслушивать истерику наркозависимого или, может, предложить ему укольчик? Чего Вы от меня хотите? Это, по-вашему, мое дело?

       – С наркоманом я разберусь сам. А Вы займитесь его беременной подружкой. Я оставил ее с двумя бойцами в Вашем кабинете. Кричит, что рожает, требует врача. Тогда я подумал, что Вы подойдете, но, если распорядитесь, я ее могу вышвырнуть из нашего так называемого госпиталя, и пусть рожает на обочине, в грязи.

       – Пойдите Вы прочь вместе со своими бойцами,– махнул рукой Кастрица.– Один Ваш вид утомителен для меня. И вообще, делайте, что хотите.

       Он развернулся и прыгающей походкой пересек маленький дворик, направляясь к палатке, где располагался его кабинет.

       – Что у нас здесь?– спросил он с порога, даже не взглянув на ожидавших его людей.

       – Вот. Беременная,– пробасил один из солдат.

       – А Вы, молодые люди, можете выйти и обождать снаружи – слава богу, и без вас могу справиться. И хорошенько зачехлите двери в тамбуре, а то тут уже холоднее чем на улице, и никакое отопление не поможет, если все оставлять открытым!

       – А в этих тряпичных домиках и отопление есть?– подала голос девушка, сидевшая в углу кабинета, когда военные вышли.– Вода, свет, канализация... Вот лифта, наверное, нет?

       Кастрица прищурил глаза и посмотрел на пациентку.

       Безусловно, она была красива. Тонкие черты лица, ироничный взгляд и насмешливая улыбка делали ее очень интересной и привлекательной. Было очевидно, что она обладала тяжелым характером и самоуверенностью, граничащей с высокомерием.

       – Прекрасно,– подытожил врач.– Итак, что мы имеем? Этот бесформенный ком под одеждой принять за живот беременной мог только недотепа с беременным воображением. Так что же нас сюда привело? Вы не похожи на наркоманку, но мне и раньше доводилось ошибаться на этот счет. К чему маскарад?

       – Мне нужно было попасть на прием к врачу,– объяснила девушка, извлекая рюкзак из под куртки.– Но к Вам тяжело пробиться.

       – И уж поверьте, для этого есть все основания. Давайте не будем отнимать друг у друга время и перейдем сразу к сути дела. Ваше имя?

       – Ира.

       – Ирина. А дальше?

       – А дальше я у Вас не спрашиваю диплом об окончании акушерских курсов.

       – Хорошо. Пусть просто Ирина... Зачем Вы сюда проникли?

       – Я же сказала: мне нужен врач.

       – Ну вот, я за него. Что у нас: насморк, простуда, сломался ноготь, колики в голове? Что беспокоит? Определитесь быстрее.

       – Не давите на меня! У меня серьезная проблема,– девушка осмотрела кабинет, более похожий на лабораторию, заставленную замысловатыми устройствами и аппаратами, издающими странные звуки и моргающие огоньками лампочек и экранов, о назначении которых можно было только гадать.– Мне кажется, я беременна.

       – И в чем заключается проблема?

       – В том, что я не уверена в этом.

       Кастрица потрогал нос и внимательно посмотрел пациентке в глаза:

       – Милочка, Вам не двенадцать лет, а вот я человек старый и нервный. Если Вас не удовлетворяет информация, которой Вы располагаете, то на большее в сложившейся ситуации нет ни времени, ни ресурсов. Вокруг госпиталя вавилонское столпотворение, грозящее вылиться в катастрофу, а у Вас неуверенность... Я попрошу проводить Вас отсюда.

       – Погодите минутку. Это действительно важно. С момента зачатия прошло несколько дней, а я уже ощущаю себя беременной. Это Вам не кажется странным? Кроме того, я по-иному слышу и вижу все вокруг. Я не была раньше в положении и мне не с чем сравнивать, но представьте, что я, на самом деле, заражена каким-нибудь вирусом. В лагере это может стать началом той самой катастрофы, а у меня все симптомы на лицо. Я теряла сознание, у меня была рвота, повышенная температура, кашель, потливость – целый букет. Давайте поможем друг другу и узнаем, беременна я или заразна, после чего мирно разойдемся.

       – Неужели я могу на это купиться?– вздохнул доктор.– Хорошо. Надеюсь, Ваша беременность не заразна, потому что мне это сейчас ни к чему. А пару анализов, речь идет только об анализах, провести можно прямо здесь.

       – Мне уже раздеваться?– лукаво спросила Ирина.

       – Уж избавьте меня от этого!– Кастрица подвел девушку к громоздкому ящику с циферблатами.– Суньте палец в отверстие. Вы почувствуете легкий укол. Будут взяты образцы крови и ткани.

       Ирина вскрикнула и отдернула руку от адской машинки. Доктор улыбнулся:

       – Если бы Вы не выдернули палец раньше времени, рана была бы продезинфицирована, а теперь можете его просто облизывать, пока не получим результаты анализов.

       Он вернулся за свой стол и уставился на монитор компьютера, куда попадала информация с автоматического анализатора. Девушка, увлеченная разглядыванием раны, не сразу заметила перемену в поведении доктора. Ее насторожил запах страха, донесшийся от него. Она подняла взгляд на доктора и увидела, как тот круглыми от ужаса глазами таращился на нее и безмолвно зевал ртом. Температура его тела повышалась, он потел, демонстрируя полную бесконтрольность над организмом.

       – Неужели я настолько беременна?– мрачно ухмыльнулась Ирина.– Ладно, детальные результаты Ваших анализов меня больше не интересуют.

       Кастрица знал, что ему надо позвать охрану, позвонить коллегам, но никак не мог овладеть собой. Осознание того, что перед ним сидело абсолютно чуждое самой природе существо, похожее на человека, но не имеющее с ним ничего общего, было настолько шокирующим, что парализовало работу мозга, который отказывался принимать Чужака в человеческом обличье. Это было очень странным ощущением.

       – Не стану более испытывать Вашего терпения,– попрощалась девушка и, помня, что у входа ее ожидают охранники, воспользовалась ножом и разрезала одну из боковых стенок палатки.– Уж извините, что я не зашнурую новый выход. Надеюсь, замерзнуть не успеете.

       И только когда звуки ее шагов снаружи затихли, доктор потянулся к телефону.

       Покинуть территорию госпиталя оказалось гораздо проще, нежели проникнуть внутрь – Ирина просто вышла через служебный вход, вежливо попрощавшись с часовыми. Она была уже далеко, когда за спиной послышался вой сирен, и весь лагерь настороженно зашевелился, зашуршал. Через несколько часов начнутся сумерки, а ей еще предстояло вернуться в безопасную часть города и найти новое убежище. Убежище на длительный срок.

       – Оно было здесь!– кричал Кастрица своим нахмурившимся коллегам.– Оно вошло в наш центр, оно передвигалось по территории, а мы оказались безрукими, беззубыми и абсолютно неготовыми к этому. Я сам не верил в то, что мы ищем, но теперь все встало на свои места. Прецедент имеет место. Мы располагаем образцами ткани и крови этого существа. Но что самое поразительное, оно не подозревало о том, кто оно. Оно считало себя человеком и, действительно, было похожим. Следует ожидать рецидива. Пусть регистрируют все случаи беременности среди беженцев. Всех беременных женщин на обследование! Это могут быть производные, вторичные мутации, передаваемые таким путем. Господи, я не могу поверить в то, что произошло! Все, о чем нам говорили – Правда! Вы понимаете, что это означает?! Правда!!!

                *****

       Полицейские не смогли вернуться в город сразу.

       Покинув роботизированный полк, они до конца следующего дня расположились в каком-то секретном пансионате, проходя мучительные процедуры карантина. Но даже это время нельзя было использовать для отдыха. Пока медики копошились в их анализах, сами эксперты были заняты изучением материалов, предоставленных советником для организации поставок товаров в город.

       Ольга сослалась на необходимость анализа данных с планшета Гранковича, чудесным образом избежав заучивания бесконечного количества фиктивных фирм, телефонов, номеров счетов, логистических схем закупки и поставки товаров в обход официальных каналов. Все это легло своей массой на плечи Серого, который был далек от бухгалтерии. Кроме того, что ему надо было понять смысл финансовых операций, он не мог ничего записывать и весь набор цифр, фамилий и наименований должен был заучить наизусть.

       В это время напарники практически не общались, изредка встречаясь на процедурах или за едой. Поэтому, когда все закончилось, и их усаживали в вертолет, лица обоих были уставшими, но счастливыми.

       – Поздравляю с окончанием испытательного срока,– сказал полицейский, усаживаясь рядом с женщиной.

       – Принимаю поздравления.

       – Чем займемся во время полета? Благодатный сон или обмен информацией?

       – Обмен?– Ольга улыбнулась.– Нет! Твои достижения в освоении финансов меня не интересуют… Могу поделиться своими выводами, если интересно. Но я, честно говоря, устала.

       – Ты, вообще, как? Пришла в себя после вчерашнего?– Серый настороженно посмотрел на женщину, когда влетевший вертолет выровнялся и лег на курс.

       – Эту тему сразу проехали,– Ольга выставила руки перед собой, словно отгораживалась от чего-то, и даже не взглянув на напарника, резко покачала головой.– Или говорим по теме, или летим молча… Смотри сам… Тем более, что у меня не так и много из того, о чем можно рассказать: свалка бессвязных материалов, по которым толком ничего собрать невозможно.

       – Мы напрасно рисковали?

       – Не напрасно,– она раздраженно сняла наушники, чтобы поправить их крепления, но, было заметно, что ей просто нужна была пауза. Женщина быстро справилась с собой, и даже постаралась улыбнуться Серому, вернув наушники на место.– Не забывай, мы многое увидели в тех подвалах. Это может быть даже поважнее лживых презентаций Гранковича.

       – Презентации? О нашем прототипе мы хоть что-нибудь узнали?

       – Да, презентации по проекту… В одних он обосновывал бюджеты, раздавая сказочные обещания инвесторам, в других объяснял технические проблемы, повлекшие отставание от графика, а в каких-то давал отчеты и хвастливые оценки промежуточным результатам. Трудно сказать, что из этого вранье, а на что стоит обратить внимание. Я, честно говоря, даже не знаю… Разве что общая концепция новой клетки в обосновании проекта.

       – Отлично!– Серый откинулся в кресле и закрыл глаза, демонстрируя готовность слушать.– С нее и начни!

       – Ладно,– Ольга последовала примеру напарника, тоже удобно устроившись.– Гранкович был или слишком хитер, или абсолютно глуп. По его заготовкам невозможно создать то, что сейчас бегает по Минску. Это не может работать даже в теории. Либо он утаил один из ключевых факторов, либо просто его не заметил.

       – Опять сомнения?

       – Речь не об этом… Да там и нет подробностей: только бредовые идеи. Если отбросить всю шелуху, то он предложил рассматривать клетку не как организм, а как конструкт. На этом основании подходы в работе не как к живому, а как к устройству. Органеллы, внутренние органы клетки, представляются в виде деталей механизма. По большому счету, так оно и есть… Но он закинул мысль дальше, и озаботился идеей спроектировать с помощью существующих знаний о молекулярном устройстве клетки совершенно новые органеллы с новыми прикладными свойствами.

       – Звучит красиво. Амбициозно.

       – И бессмысленно,– добавила Ольга.– У него там есть масса рассуждений на эту тему. Мол, природа и эволюция и не могли создать другую клетку, потому что у неосознанного развития не может быть другой цели, кроме как размножение и расселение себе подобных в окружающем мире. Поэтому богатейшие инструменты и возможности просто растрачиваются впустую. А вот человек может осознанно направить эту созидательную мощь, чтобы сотворить нечто невероятное. Ну, и дальше он приложил описание, вдумайся, полторы сотни новых возможных органелл клетки. Причем некоторые из них с очень глубокой степенью проработки с приложенными проекциями молекулярных моделей.

       – Ого,– полицейский щелкнул языком.– Масштабно.

       – Причем, звучит достаточно убедительно в его изложении… Кстати, он не собирался делать клетку бесплодной, неспособной к делению. Просто он решил использовать существующие механизмы ДНК для сбора и хранения информации: эдакий накопитель данных. К нему он додумал органеллу Машины Тьюринга… О таком еще Лейбниц мечтал в семнадцатом веке…

       – Подожди,– напрягся Серый.– Вот здесь ты меня уже начинаешь терять…

       – Не забивай голову,– поморщилась женщина.– Это все из высокой математики. По сути, за триста лет до появления компьютера математики придумали его базовые принципы, а в начале прошлого века Тьюринг сформулировал и описал саму модель. Но это не моя область, и я тебе тут много не расскажу. Главное в том, что известные нам с тобой компьютеры работают на этих древних математических принципах, а реализованы на полупроводниках. Но компьютер можно создать на тех же математических принципах только по другой технологии. Гранкович как раз попытался разложить, как может выглядеть компьютер внутри клетки с использованием ее молекулярных процессов.

       – И у него это получилось?

       – Конечно… но теоретически,– Ольга посмотрела на полицейского.– Тут и доказывать нечего! Простейшая клетка устроена сложнее самого продвинутого компьютера. Рибосома, когда копирует фрагмент ДНК, работает как обычный автомат и имеет понятный математический аппарат… Весь вопрос, как такую идею воплотить в жизнь на практике!

       – Я понял,– поднял руки Серый, услышав, пугающие нотки в голосе собеседницы.– Он придумал, как создать из клетки компьютер.

       – Да нет же!– возмутилась женщина.– Он пишет, как из набора молекул, из одной клеточной органеллы сделать компьютер!

       – А в чем разница? Я же так и сказал.

       – Органелла – это крошечный фрагмент клетки!– по слогам проговорила Ольга.– Разница на порядки. Внутри каждой клетки этой чертовой Черной крови, может быть свой компьютер, производительность которого на много порядков превышает самый мощный компьютер, созданный человеком. В обосновании проекта есть отсылки на какие-то материалы и расчеты математиков, которые работали с Гранковичем, но самих материалов на планшете нет. Если верить написанному, то плотность записи информации просто нереальная какая-то. Там предлагается использовать не двоичную запись и даже не шестнадцатеричную, а использовать валентность атомов… со всеми вытекающими… Я не знаю, как относиться к этим записям, но если это реализовано, как задумано, то вычислительная мощность одной клетки будет сопоставима с суммарной мощностью всех компьютеров человечества, вместе взятых… А в нашем прототипе этих клеток триллионы!

       – Вот теперь понял,– поторопился сдаться полицейский.

       – Не уверена, потому что сама с трудом могу это понять… Скорость операций в такой схеме, конечно, ограничена законами физики, но вряд ли больше, чем в полупроводниковых компьютерах. И это только одна из полутора сотен органелл! Гранкович расписал и другие, способные передавать и принимать импульсы, электромагнитные волны… Там очень много отсылок к физике элементарных частиц, квантовой физике и каким-то очень заумным теориям, которые он никогда не знал и не мог знать… Даже по его интерпретации терминов видно, что не всегда понимает, о чем пишет. Он, действительно, привлек к этой работе ученых и специалистов. И я понятия не имею, что из всего этого они сумели реализовать…

       – Значит, проблема реальная,– вздохнул Серый.– Давай я подытожу то, что понял. Сразу сделаю оговорку, что все это умозрительно: ты не можешь ни подтвердить эти утверждения, ни их опровергнуть. И не требуется. То есть теоретически Прототип может быть невероятно мощным компьютером, даже триллионами таких компьютеров, объединенных в единую вычислительную сеть. Вдобавок, у этой компьютерной сети кроме вычислительных возможностей и обработки данных есть еще набор каких-то свойств, которые позволяют ему взаимодействовать с внешней средой и другими организмами. Правильно?

       Он терпеливо ждал, пока женщина не кивнула, и только после этого осторожно спросил:

       – Но как этот компьютер стал разумным? Это же компьютер… Все эти разговоры про искусственный интеллект дальше разговоров не зашли. Ни одна нейросеть, какая бы она продвинутая не была, не является самостоятельной личностью. Да, она может вести себя похожим образом, имитировать диалоги и общение с людьми, но... Я много читал об этом. А мы столкнулись с реально осознанным поведением.

       – Не моя тема,– резко оборвала Ольга.– Я тоже много читала об этом. Люди до сих пор внятно не могут сформулировать, что из себя представляет человеческое сознание и мышление. Поэтому я всегда занималась прикладными вопросами и сторонилась всяких философских рассуждений, которые заканчиваются тем, что оппоненты по итогу забрасывают друг друга какашками и называют лжеучеными. Это не ко мне… Но есть пара бесспорных фактов… У прототипа нет истории: нет памяти предков, нет выработанных эволюцией качеств, инстинктов, знаний – ничего из того минимального набора, который присущ любой твари на планете, а, следовательно, его поведение и реакции на них не основаны. Чистый лист. Это первое, что мы должны усвоить. Что касается его сознания, то наличие разумности сомнению не подлежит. Но что это за разум? Все рассуждения Фрейда, Юнга, Уотсона, Маслоу и прочих мозговедов можно сразу положить в мусорку. К Прототипу их измышления не приложишь: не прокатят здесь ни поведенческая психология, ни коллективное бессознательное, ни когнитивное развитие. Скорее придется вернуться к Декарту или Платону… к самым основам.

       – Кто все эти люди?– улыбнулся Серый.– Я даже фамилий таких не знаю. Иностранцы какие-то?

       – И еще какие,– улыбнулась в ответ Ольга.– Он не будет похож ни на что, с чем мы раньше сталкивались. Наш с тобой разум, хоть и не познанное явление, но все же реакция на окружающий мир и следствие тысячелетней истории развития. Хоть что-то можно прогнозировать и предсказывать. А у него все иначе – он появился на свет разумным, и образ его мышления вообще не понятно, чем определяется. Я даже с трудом могу представить, как или чем он видит окружающий мир. Напомню, для него он начался с молекул… Учитывая его физиологию, даже расстояние, время, размеры, скорость воспринимаются им принципиально иначе. Это совсем другой масштаб нашей вселенной.

       – Да, он начал с первого этажа, но встретились мы с ним уже через пару дней на нашем этаже… Я бы даже сказал на крыше небоскреба. Быстро он к нам поднялся.

       – Крыша?– рассмеялась женщина.– Меня всегда восхищало самомнение людей: венцы эволюции, цари природы. Тысячу лет назад впервые с земли палку подняли, и уже на крыше, а клетки существуют и эволюционируют миллиарды лет… Смешно. Помнишь из школьного курса: мир растений, мир насекомых, мир животных, птиц, микроорганизмов? Все жизненные формы обитают на своих уровнях, которые, хотя и пересекаются, имеют существенные отличия, и люди живут лишь на определенном этаже многослойной пирамиды. Мы лишены возможности перемещаться с одного уровня на другой. Другими словами, тебе не доступны для понимания законы и правила мира насекомых или рыбок – не твой этаж. Можно изучать их, смотреть на них, но все равно восприятие останется на твоем уровне, и ты никогда не узнаешь, каково это, быть тараканом или водорослью. И мы не знаем, с какого уровня начал прототип – с бактерий и вирусов, насекомых или планетарных тел солнечной системы. Возможно, он вообще не знает, что такое жизнь, и воспринимает ее как поток беспорядочных химических реакций, или магнитных полей, или ядерных сил...

       – Совсем не смешно. Жаль, что не я лично вкатил последнюю инъекцию в жилы Змея. Прототип уже убивал людей, ел их тела. В любом случае, он уже на нашем этаже и знает, что делает. Он проявляет себя не как бактерия, а что такое жизнь, и как ее отнимать, сукин сын знает хорошо. Он вовсе не невинный ребенок, который только учится и не знает, что творит. Даже если он неживой, и даже, если бессмертный, его надо найти и остановить.

       – Если это вообще возможно, – Ольга помрачнела и отвернулась в окно, за которым открывалась панорама окраин города, медленно укрывающегося вечерней тьмой.– Будь ты верующим, мог бы порассуждать об Апокалипсисе. Помнится, Кармина говорила о чем-то подобном. Вспомни Библию. Впервые бог явился людям, чтобы заявить о себе и дать им веру. Это в Ветхом Завете: там вся история рода человеческого от сотворения мира. И было предупреждение о том, что Он еще придет к людям как Спаситель. И Он приходил. Его люди за это не кресте распяли. А ведь Он пришел очистить грехи людей и своими страданиями вымолить прощение для них…

       – Ты серьезно? Хочешь обратить меня в веру именно сейчас?

       – Это еще никому не помешало. Так о чем говорила Кармина? О Гневе? Бог обещал прийти и в третий раз, но как Гнев, чтобы судить и карать. Итак, – женщина вытянула руку и стала демонстративно загибать пальцы.– В первый раз, чтобы поселить веру, дать законы и знания. Второй раз, чтобы спасти и избавить. А в третий раз… судить… Страшный Суд. Не помню всего, что на тему конца света написано в Библии. Да, и не только в Библии. Но наш парень идеальный судья.

       – Ты меня беспокоишь… Я, конечно, на библейские темы спорить не стану. Но, сдается, наш Гнев, в лице прототипа, больше смахивает на антихриста.

       – Уже думала об этом. И чем больше думаю, тем меньше понимаю. В Бога верить надо, а мы пытаемся постичь его замысел.

       – Хватит ныть!– сорвался Серый.– Мне здесь только монашки не хватает! Нашла мне замысел Творца. Гранкович, с погонялом Змей, моральный урод, выпустил на улицы такого же урода, как и сам. А ты по этому поводу в монастырь собралась? С такими людьми, как в этом городе, других чертей не надо – сами все делаем. Я, конечно, Библию не читал, но знаю, что все зло от самих людей. Не надо вешать свое дерьмо на шею дьявола. Сначала нагадим, а потом ищем, кто же в этом виноват: бес попутал… демон вселился… Ерунда! Мы сами причины своих бед. И другого страшного судьи, чем мы сами, нам не надо. Человечество себя и осудит, и приговор приведет в исполнение.

       – Ты прав,– безучастно пожала плечами Ольга.– Нечего на зеркало пенять. Прототип создали люди. Самим придется от него избавляться. Осталось понять, что он собирается делать.

       – Его не понимать, а найти надо! Сама же сказала, что мы его не поймем: думаем по-другому.

       – Он изучает нас,– задумчиво произнесла женщина.– Не от голода он тогда трупы кусал. Рано или поздно, ему откроется главный принцип жизни, которого его лишил Гранкович: все организмы размножаются, оставляют после себя потомство, а потом умирают. В этом скрыто бессмертие и секрет выживаемости.

       – К чему ты это? Уже определились, что он не может размножаться.

       – И что? Уверена, он уже оценил нашу способность к воспроизводству, и захочет решить эту задачу для себя.

       – Давай выясним: он может или не может?

       – Да какая разница? Мы не можем думать, как он, но он-то будет пытаться думать, как мы! Пойми, мы объект его изучения. Важно не то, получится у него или нет, а тот факт, что он будет это пробовать!

       – И что это нам дает?

       – Возможно, мы все-таки сможем угадывать его намерения, глядя на себя его глазами. Он уткнется в понятия религии, человеческой морали, эмоций, чувств, противоречий – для нас вещей очевидных, потому что мы выросли на них, а для него чуждых. Он будет искать объяснения этим понятиям, будет искать контакт с людьми… А мы, зная что он ищет и где, выйдем на него…

       Какое-то время ничто кроме шума вертолетных винтов не нарушало молчания.

       – Звучит рационально,– согласился Серый.– Но остался вопрос: на кой ему вообще нас изучать?

       – Он пытается выжить в среде, где мы доминируем, как вид. У него просто нет выбора, если он сам хочет выжить. И он нам это уже продемонстрировал. Чтобы победить нас, он будет исследовать нас, а мы будем его на этом ловить…

       – Что-то не так. Если он может нас легко уничтожить, почему не сделал этого сразу? Зачем изучать опасность, если можно от нее избавиться?

       – Чего-то о нем мы не знаем, но это что-то ему мешает так поступить.

       – Пусть так. Одно не понятно: что делать, когда его найдем. Кроме бесплодия, других его слабых мест мы не знаем.

       – Хороший вопрос. У нас есть время подумать об этом. И мой тебе совет: хотя бы прочти Библию.

       Они замолчали и до конца пути не пытались больше возобновить разговор.

       На этот раз им не пришлось хитрить, чтобы попасть в столицу: вертолет сел прямо возле КПП одного из лагерей беженцев. Вместе с медперсоналом они вошли в госпиталь как врачи, и уже как беженцы вышли из него в город. Насколько им было известно, таким путем насаждалась агентурная сеть с явочными адресами, конспирацией и жесткой дисциплиной. Едва оказавшись на улицах, эксперты попали под опеку внедренных силовиков, которые без лишних задержек сопроводили их в центр города, где засел их главный контакт – некий Ворчун.

       – Уверены, что надо начинать так резко?– спросил Серый у седовласого проводника, когда они остановились напротив входа в шумное кафе.– С места в карьер. Может, стоит осмотреться денек, другой?

       – Не мое дело,– хмыкнул седовласый.– Я вас привел. Кафе Олега Протасени. Недавно с этого заведения началось их активное продвижение в город. Ворчун сам бывает тут частенько. Здесь найдете еду и жилье. Через хозяина выйдете на свой контакт. А как вы будете это делать, меня не касается. Можете осматриваться сколько угодно – где меня найти, знаете.

        – Похоже на прощание.

       – Это оно и было,– седовласый развернулся и бодрой походкой пошел назад.

       – Откуда в людях столько цинизма?– покачал головой полицейский, глядя ему в след, после чего резко обернулся.– Постой…

       Он удержал за руку Ольгу, которая решительно направилась к входу в заведение с вывеской «Клубничка»:

       – Тебя что-то беспокоит. Я же вижу. О чем ты мне еще не сказала?

      Женщина какое-то время всматривалась в полицейского, а потом разочарованно пожала плечами:

       – Они так и не взорвали их базу ядерной бомбой.

       – О чем ты?– опешил Серый.

       – Они просто разбомбили это сооружение…– неуверенно пояснила Ольга.– Обычными бомбами и ракетами. Это разрушило стены, возможно, погубило ученых, которые там работали, но не уничтожило угрозы, которую хранит это место. Микроорганизмы это не убьет… Понимаешь, в запросах Гранковича были жалобы, что ему не предоставляют доступ к новой технологии биоконструирования, позволяющей осуществлять прямой горизонтальный перенос генов… Он собирался использовать ее для расширения возможности одной из органелл клетки, «Конструктор», кажется. Это органелла способна создавать заданные молекулярные цепочки. Проще говоря, она может печатать любые молекулы, например, какой-нибудь вирус…

       – Ничего не понял,– нахмурился Серый.– Причем здесь ядерная бомба?

       – Прямой горизонтальный перенос генов,– медленно произнесла Ольга.– Я же тебе рассказывала, при вертикальном переносе генов изменения в ДНК передаются от родителя к потомку. А при горизонтальном – от одной клетки другой. Горизонтальный перенос возможен только для простейших организмов: бактерии или археи какие-нибудь. Это редкость… И то с учетом того, что большая часть популяции погибнет, и только единицы обретут мутацию, чтобы дать потомство. Для высших жизненных форм такой механизм не может работать в принципе… Если часть твоих клеток начнет меняться и мутировать, а другая погибнет, ты просто не выживешь. Так и происходит при любом вирусном заражении: когда вирус попадает в твой организм, ты болеешь! В итоге или побеждаешь вирусную инфекцию, или погибаешь. Но ты не мутируешь! А вирус это и есть фрагмент, осколок ДНК или РНК.

       – О чем ты пытаешься мне сказать?– полицейский с беспокойством заглянул в глаза Ольги.

       – В презентации Гранковича был запрос на доступ к существующей технологии биоконструирования,– она сделала ударение на слове «существующей».– Они как-то научились это делать. Они могут целенаправленно вызывать мутацию сложной жизненной формы в течение ее жизненного цикла с выживаемостью организма до тридцати процентов, если верить Гранковичу… В подтверждение добавь сюда скорость, с которой они сейчас производят новые жизненные формы… Добавь те инкубаторы, которые мы видели там: они совсем другие… Вспомни, на какие мгновенные изменения в организме способен Прототип… Это уже произошло.

       – Я все равно не понимаю. Они усовершенствовали технологию производства мутантов. Они это делают уже давно, и не в первый раз.

       – Это невозможно контролировать,– вздохнула Ольга, поморщившись, как от зубной боли.– Никакие меры безопасности и карантины этого не остановят. Они преодолели барьер, который сама природа создала, чтобы уберечь жизнь от хаоса и дать ей шанс развиваться. Теперь этого барьера нет. Вопрос времени, когда эта молекула, вирус, или как они этого добились, вырвется на свободу. Весь мир изменится… Это затронет каждую бактерию на Земле, каждое насекомое, растение, животное, каждого человека… Этот ящик Пандоры нельзя было открывать. Даже те, кто отказал Гранковичу, понимали это… Ладно, теперь уже не важно.

       Она освободила руку от пальцев Серого и, повернувшись к «Клубничке», торопливо зашагала ко входу в заведение. Полицейский какое-то время напряженно хмурился, глядя ей вслед, но вынужден был лишь пожать плечами, и последовать за напарницей. Он так не научился понимать ее настроение: слишком часто Ольгу раскачивало от угрюмого уныния и заявлений «мы все умрем» до язвительной иронии с агрессивной демонстрацией собственного превосходства. Но в остальном, она его очень увлекала и пробуждала непреодолимое желание… заботиться о ней.

      На удивление, внутри царили спокойствие и порядок. Эксперты заняли чистый столик у стены, и к ним тут же подошла привлекательная рыжая девушка с приветливой улыбкой:

       – Что будем заказывать?

       – Да тут прямо как в старые добрые времена,– Серый повернулся к напарнице.– Есть вероятность, что нам не станут хамить, а даже обслужат. Чего мы хотим?

       – Я не голодна,– ответила та.– Но очень устала.

       – Отлично,– полицейский широко улыбнулся рыжеволосой девушке и весело ей подмигнул, перейдя на шепот.–  Пригласите тогда своего владельца, чтобы он помог нам устроиться на ночь, а то уже совсем стемнело.

       – Я сама могу определить вас на ночлег,– предложила официантка, делая неглубокий реверанс и лукаво поглядывая на полицейского.

       – Не сомневаюсь, но у меня к нему еще и дело есть.

       – Он очень занятой человек. Уверены, что я ничем не могу помочь?

       – Милая девушка,– Серый даже слегка склонился к девушке.– А я очень важный и нужный человек. Твой хозяин прибежал бы босиком по углям ко мне, знай он, что я хочу ему предложить. Не лишай его этого удовольствия.

       Та разочарованно пожала плечами и удалилась.

       Посетителей было немного, но все они были одеты в военную форму и явно знали друг друга. Переглядываясь, они осторожно косились на полицейских. Но не успели эксперты почувствовать себя в центре внимания, как к ним в сопровождении все той же рыженькой официантки подошел ухоженный молодой человек с маской высокомерия на лице:

       – Хотели меня видеть?

       – Да, и уверен, что Ваш интерес ко мне не меньший.

       – Что Вы имеете в виду? Нужна комната?

       – Мне нужен покупатель для моих грузов.

       – Хотите сказать,– поднял брови хозяин,– что можете мне что-то предложить?

       – Именно.

       Протасеня присел за стол:

       – Леночка, иди к посетителям. Итак, что у Вас для меня есть?

       – Подробности сделки я бы хотел обсудить с Ворчуном.

       – Здесь Вы будете обсуждать со мной,– с угрозой в голосе заявил владелец «Клубнички».– И не пытайтесь диктовать мне свои условия. Не тот случай.

       – Вот как?– улыбнулся Серый.– А сами в состоянии освоить четыреста тонн мяса и пару вагонов муки?

       – Четыреста тонн?– прошептал изумленный парень.

       – А я, по-твоему, пришел сюда карманами торговать?!– рявкнул полицейский.

       – Вы кто такие, ребята?– заподозрил неладное Протасеня.– Откуда столько? Лучше не играйте со мной, потому что я умею сердиться. Кто вы?

       – Мы только пару часов в городе. Есть очень большие люди, заинтересованные в масштабных поставках продуктов и грузов с большой земли в столицу.

       – С большой земли? Сегодня? И сразу сюда? За кого вы меня держите?

       – Ни сюда и ни к тебе!– поправил его эксперт.– К Ворчуну.

       – Думаете, я в это поверю?– поморщился Протасеня.– Чем ответите за слова?

       – Никому не нужна твоя вера. Просто организуй встречу.

       С этими словами Серый положил на стол мешочек, размером с большой кулак.

       – Что это?– занервничал хозяин.

       – Бриллианты. Для Ворчуна. Поверь, парень, речь идет об очень больших деньгах и очень важных людях.

       Борьба алчности, любопытства и страха нашла свое отражение на лице Протасени, который молча жевал тонкие губы, не в силах отвести взгляд от мешочка.

       – Утром,– он сгреб предмет вожделения в карман и рявкнул.– Леночка! Сегодня ты обслуживаешь только эту пару. Поселишь их у меня и позаботишься, чтобы они получили все, чего не попросят. Бесплатно! Они мои гости.

       Он быстро ушел, а полицейский наклонился к напарнице:

       – Знаешь, мне начинает нравиться моя новая роль.

       Ольга безучастно посмотрела на него и промолчала.

                *****

       Ворчун ударил кулаком по столу и выругался, что в последнее время делал крайне редко:

       – Пацук! Ты отнял уже час моего времени, а мы не сдвинулись с мертвой точки!

       Человек, на которого он кричал, был тоже зол, с покрасневшим от напряжения лицом. Гость был невысокого роста, с отталкивающей внешностью пьяницы, но он единственный из присутствующих в кабинете занимал достаточно высокое положение, чтобы сидеть с Ворчуном за одним столом и даже покрикивать на него в ответ:

       – Да ты сам упрямишься! Даже не хочешь послушать!

       – Я слушал тебя битый час! Мы ходим по кругу, и, я вижу, ты не готов к диалогу.

       – Ворчун, не заводи опять свою бодягу! Объясни, почему не хочешь мне помочь?

       – Сто раз говорил! Сто раз! Если перейдешь ко мне, я все для тебя сделаю! Все! Я придушу клан Розового в одну ночь! Ты пришел ко мне за помощью, и я никогда тебе не откажу. Я никому не отказываю, кто приходит сам. Но я не понимаю, чего тебе еще надо?

       – Ты хитрая бестия, Ворчун. Прекрасно понимаешь, что я пришел говорить за союз, о помощи, но не собираюсь сдавать тебе за так все, чем владею. Не раскрывай рот на мой кусок, на мою территорию! Или я буду воспринимать это как наезд!

       Ворчун вытянул вперед руку, направив ее в лицо гостя, и слепил фигу:

       – Тогда воспринимай это как ответ!

       Низкорослый вскочил и побагровел лицом, но хозяин кабинета ничуть не смутился и даже не обратил внимания на двух телохранителей гостя, которые тоже поднялись. Помимо говоривших в комнате находилось восемь вооруженных людей, не принимавших участия в переговорах, но представляющих обе стороны. Теперь они опасливо переглядывались и приценивались на случай непредвиденного поворота событий.

       – Хорошо, Пацук, дам тебе еще одну попытку. Старайся думать головой и не раздувай тут щеки – не люблю я этого. Клан Розового развернулся сейчас хорошо: он расширяется и подмял не только тебя, но и соседа от центра – Касторку. Ты правильно понял, что через день-два он вышибет тебя из города или голову отрежет. Ни ты, ни Касторка Розового не сделаете. Поэтому ты правильно пришел ко мне. Но пойми и меня. Я сижу в центре и граничу со всеми. Мне рисково влезать в левые войны, потому как могу настроить против себя всех. На хрена мне это надо?

       – А Сухого? Его ты не боялся воевать, когда ваши интересы уперлись? И мнение ничье тебя не волновало.

       – Ты же сам сказал: интересы уперлись! Это же святое, когда дело не поделили и пошли на разборки. А промеж тобой и Розовым у меня какой интерес? Тут все и завоют, что я в чужие дела лезу, что под остальных копаю. Ну, будет у меня с тобой союз, а дальше что? Остальные полезут против нас союзы лепить? Противостояние. Разборки. Война. Ты же первый соскочишь и сдашь меня! Сейчас мой клан самый крутой – завистников и без того валом – и на мне лежит ответственность за спокойствие, за мир и порядок в городе. Нельзя мне, Пацук, с плеча решать. А теперь на себя посмотри: если не Розовый, так Димка Хан на твой район лапу наложит. Твоя карта уже сыграла, родной. Подумай, что я тебе имею предложить. Перебежишь ко мне – твой враг моим станет. Никто и не вякнет за Розового! Уберем его, и Касторка к нам приползет – тоже на ладан дышит – потому что и со мной граничит и с тобой в край уперся, а на окраине его уже муниципалы жмут. Куда ему деваться? Только он вторым будет, а ты уже по правую руку сидишь. Прикинь?

       – А на черта мне твои руки? Своих навалом.

       – Думай, Пацук. Все равно город под кем-то одним объединится. Так уж лучше будь со мной с самого начала – потом ведь не всех буду брать. Уверен, со мной будешь зарабатывать не меньше, чем сейчас имеешь. Лучше иметь процент от богатства, чем все, но от дерьма…

       – Ты спятил, Ворчун? На кой это объединение города? Надо успеть нахвататься, пока муниципалы не вернулись, а ты планы на какое-то будущее строишь. Нет того будущего! Кради, пока можется.

       – Вот поэтому у тебя и нет будущего! Ты всего лишь Пацук, и именно ты пришел ко мне, а не наоборот. Думай, короче, до завтра. Придешь – отведу тебя в мое будущее, раз своего у тебя нет, а иначе завтра же сам вышвырну тебя из города и уже потом сделаю Розового без тебя. Будет все равно так, как я сказал.

       – Ах ты гад,– зашипел гость.– Как на меня полезть, так и мнение других не пугает, и отсутствие интересов не ломит?

       – Почему? Почему отсутствие интереса? Все уже знают, что ты ко мне приходил. А раз приходил, значит дела совместные вели. А завоевали промеж собой – не поделили чего. Все чисто. Тебе лучше меня в друзьях иметь, чем врагом. До завтра думай, а теперь двигай отсюда. И помни, что ночь – это уже и есть завтра!

       – Мы еще свидимся, Ворчун,– тихо угрожал Пацук.

       – Завтра. Приходи завтра, родной, тогда и свидимся. Мне еще войну готовить – или на тебя, или на Розового пойду.

       Сгорбившись, гость выскочил из кабинета, а за ним последовала его свита.

       Когда дверь закрылась, Рох подошел к столу:

       – Готовить людей?

       – Готовь. Уже давно пора. Я и сам сейчас этим займусь.

       – А Протасеня? Он за дверью ждет. Говорит, важное дело у него о поставках.

       – Протасеня?

       – Ну. Сказал, что канал нашел на большую землю.

       Ворчун сощурился и побарабанил пальцами по поверхности стола.

       – Ладно, давай его сюда, но он последний,– наконец согласился он.

       В кабинет вошел хозяин кафе в сопровождении высокого худощавого блондина и привлекательной женщины, хорошо одетых и выглядевших самоуверенными.

       – Что у тебя, Олег?

       – День добрый. Вот, привел. Говорят, курьеры с большой земли. Хотят торговать. Вчера объявились, подробности скрывают.

       – Курьеры?– Ворчун встал из-за стола и пересел в кресло напротив широкого дивана, куда пригласил и полицейских.– Присаживайтесь, курьеры. Расскажите свою историю.

       Серый удобно расположился на широком диване, закинув ногу на ногу, и глубоко вздохнул:

       – Давно искал встречи с Вами. Наслышан.

       – Ну вот, нашел. Говори, что у тебя есть для меня.

       – У меня есть все, что можно купить за деньги, и в неограниченном количестве.

       Ворчун снисходительно улыбнулся:

       – Это не разговор. Вы, вообще, кто такие?

       Полицейский осмотрел всех присутствующих, словно спрашивая, можно ли говорить при них, но, так и не получив ответа, выдохнул:

       – Эксперты-криминалисты Серый и Ботвинник.

       В кабинете зависла напряженная тишина, прерываемая только гневным сопением хозяина логова.

       – Легавые?!– выкрикнул он, не скрывая удивления.

       – Чиновники полицейского департамента.

       Ворчун громко и вызывающе засмеялся:

       – Что вы тут делаете? Занялись торговлей или пришли меня арестовывать?

       – Мы здесь как официальные лица, но неофициально,– уверенно продолжал Серый.– И нам предстоит серьезный и долгий разговор.

       – О чем?

       – О неофициальных поставках продовольствия, медикаментов, товаров под тайным патронажем правительства в город. Именно Вам, как реальной силе и власти в столице.

       Ворчун растерялся, молча переводя взгляд с одного эксперта на другого. Протасеня боялся вздохнуть.

       – У Вас есть документы?– овладел собой хозяин кабинета.

       – Конечно,– полицейский разложил на журнальном столике бумаги.– Удостоверения высшей гражданской категории. Сертификаты вкладных счетов на предъявителя, пока пустые, карточки с образцами подписей, которые Вам предстоит заполнить, лицензии контор и фирм, транзитные паспорта сделок, расчетные счета и прочие мелочи.

       Ворчун сглотнул слюну:

       – Ану-ка, парень, давай сначала и помедленнее. А ты, Рох, убери остальных отсюда, и приведи мне каких-нибудь юристов или бухгалтеров. Но лучше и тех и других.

       Серый торжествовал. Все произошло так, как предсказывал психоаналитик.

       – В городе назревает кризис,– продолжал он.– Недостаток продовольствия и лекарств может привести к трагедии. Поэтому правительство считает своим долгом дать горожанам все необходимое. Осуществлять это прямым вводом невозможно – необходима система, учет, регистрация, распределение. А это может делать тот, у кого есть власть. Выбрали Вас.

       – И что? Мне будут отдавать все это? Просто привозить и отдавать?

       – Ну, не так просто. Во-первых, поставки будут секретные и, чтобы никто не мог связать их с правительством. И это будет не подарок, а торговля. Разработана сложная финансовая структура для такой работы: фиктивные фирмы, счета. Важно, чтобы проект был окупаемым и не отразился на бюджете. С учетом действующих в столице цен, думаю, это не будет проблемой. Вы получите неограниченный источник товаров, и сможете довести его до населения, учитывая при этом собственные интересы.

       – Абсурд!– побагровел Ворчун.– Я не верю! Такого просто не может быть. Я знаю, что правительство состоит из уродов и подонков, но ведь не до такой степени! Лучше признаться, кто вас послал.

       Серый вздохнул:

       – Моя первая реакция была такой же. Не буду лукавить и играть в игры. Меня учили, что надо говорить, как говорить, чего ждать от Вас, но я плохой актер. Я выложу все как есть, расскажу, почему мы здесь, а Вы решайте сами. Все мы пешки в большой игре. А грязь политики пусть не пугает – теперь Вы ее часть, теперь и Вы – политик.

       – Уж лучше тебе быть искренним,– покачал головой Ворчун.

       – Армия не смогла восстановить порядок в городе и больше не будет пытаться. Но, как Вы понимаете, так просто столицу никто не оставит на откуп беспорядков. Очень большие умники из ученых предсказали, что самоуправление все равно возникнет – это неизбежно. Кто-нибудь обязательно сосредоточит в своих руках власть и объединит под своим началом город. Тогда правительство решило не бороться с этой властью, а узаконить ее. Другое дело, что им не хочется ждать, пока процесс объединения пройдет естественным путем, и они предпочли небольшое стимулирование. Так сказать, ускорить чей-то рост. Вот Вас и собираются сделать законной властью в Минске. Ну как?

       – Бред. И я должен неприятно вас разочаровать. Я уже состоялся! Город мой, и мне не нужна служба у грязных государственных выродков. Я не нанимаюсь!

       – Речь идет не о найме, а о торговле. Никто не берет на себя никаких обязательств перед Вами и не требует ничего взамен. Для начала, Вы получите просто поддержку, которая пойдет на пользу в первую очередь горожанам. И для Вас это станет неплохим подспорьем. Ведь город еще не в Ваших руках, а правительство поможет избавиться от конкурентов и усилить Ваше влияние, потому что легче договориться с одним, нежели с сотней. Вы получите особую помощь – военных инструкторов, любых специалистов, советников, психологов, хорошо подготовленных агентов – все.

       – И вы серьезно полагали, что я попадусь на это?

       – Я – да. А те, кто меня прислал, даже не думали об этом. Они подготовили еще несколько таких групп, но уже для других. Их Ваше согласие мало волнует, потому что они выработали безотказный план, все просчитали и учли, так что вместо Вас будет просто кто-то другой. Вот меня Ваше решение волнует, но если то, что я о Вас слышал, правда, мне не о чем беспокоиться. Вы человек неглупый, дальновидный и проницательный.

       – Дешевый трюк,– перебил его Ворчун.– Тебе есть, о чем беспокоиться, раз ты, легавый, осмелился ввалиться в мою нору да еще с таким предложением. Надо быть идиотом, чтобы довериться государственным чинушам! Им захотелось моими руками жар загребать? Накинуть на меня уздечку, даже если она золотая, не получится! Я их насквозь вижу – сначала с моей помощью уберут с улиц весь мусор, а потом и меня самого незаметно схлопнут! Дурочка нашли, а?!

       – Но есть и другой вариант,– забеспокоился Серый.– Они будут подкармливать Вас и превращать в национального героя, который в смутное время спас целый город! Этот образ им нужнее. Поверьте, Вы заключаете союз не с чинушами, не с конкретными людьми, а с системой, государственной системой, которая хочет именно Вас! Для системы важнее не кто сидит на троне, а чтобы сам трон устоял.

       – И что это означает? Меня сделают президентом?

       – Сначала Вы должны сделать себя с нашей помощью градоначальником и заявить о себе на весь мир. Поблажек, конечно, никто делать не станет, но это будет легальным. Ваши победы и доходы будут узаконены, для чего мы собственно здесь и находимся, а дальше своим политическим капиталом будете распоряжаться самостоятельно. Вам это не представляется заманчивым?

       – Представляется-представляется. Все очень красиво, но не может быть гарантировано, а без этого все мечты превращаются в дым!

       – Как это нет гарантии?– лицо полицейского просветлело.– Делая такое предложение, они учитывают все. Прибыль, полученную Вами от торговли ввозимыми товарами, сможете вполне официально аккумулировать на именных счетах, уже открытых для Вас в ведущих зарубежных банках. Деньги, которые туда попадут, никто кроме Вас снять не сможет. Существует ли гарантия большая, чем деньги?

       Ворчун был явно задет и гневно переводил взгляд с одного полицейского на другого:

       – И все это есть в ваших бумажках?

       – Конечно! И там уже лежат кое-какие средства. Пусть специалист, которому Вы доверяете, убедится в этом.

       – Хорошо. Безусловно, все будет проверено. Допустим. Я повторяю: допустим, что могу согласиться. Как это будет выглядеть? Будете сбрасывать грузы с вертолетов? Как и кому я буду платить? Я еще не согласился! Я только хочу знать механизм.

       – Все детально продумано. И, конечно, это будут не вертолеты – масштаб не тот. Итак, существует вторая линия метро, которая проходит недалеко отсюда, по Вашей территории, и выходит в районе ТЭЦ за городскую черту. Во время беспорядков линия не пострадала – она захламлена, но дееспособна. Так вот, уже восемнадцать часов на том конце линии стоит специально оборудованный дизельный состав с грузом мяса, лекарств и топлива. Это первый взнос, подарок, который Вы можете забрать прямо сейчас. Тонны груза!

       Ворчун вздохнул и расслабленно откинулся в кресле. Он улыбался.

       – Ну, хорошо, идея красивая. Нам остается взять линию под контроль и начать накачивать себе мышцы. Вроде, все продумано, но вам, ребята, я не завидую. На этом разговор закончен. Займусь пока делами, а вас отведут в камеру смертников, где сегодня и переночуете. Завтра приму решение, и, в зависимости от этого, вас либо прилюдно казнят, а это будет болезненно – обещаю, либо мы продолжим диалог более детально. Бумаги оставьте – о них позаботятся.

       Полицейские встали, и к ним подошли охранники.

       – Я так и не услышал Вашего голоса, сударыня,– обратился Ворчун к Ольге.– Не сочтите мое невнимание к Вашей персоне за невоспитанность. Могу гарантировать, что Ваша кончина будет отличаться от финала Вашего друга с учетом женских особенностей.

       Он засмеялся, довольный собственным остроумием, и на секунду Рох увидел в этом человеке своего старого знакомого, бомжа, которого знал столько лет. Долговязый даже улыбнулся мимолетному видению.

       Посетители быстро покинули кабинет, оставив его наедине с Ворчуном.

       – Так что с ними делать, Володя?– подошел он к столу.

       – Проследить, чтобы ни один волосок не упал с их голов!

       – Так ты согласился?– удивился Рох.

       – Конечно! Это уже настоящий триумф. Считай, город у меня в кармане. Не зря все было! Не зря! Если они дадут мне то, что обещано, я за неделю раздавлю всю мелочь под ногами! Понимаешь, что это значит? Мы не просто выйдем отсюда живыми и богатыми! Помнишь, что я тебе говорил в самом начале?! Мир содрогнется, потому что мы будем держать его за горло! А я намерен идти до конца! Ты по-прежнему со мной?

       – Ты же знаешь!– долговязый едва не упал на колени.– Я всюду за тобой пойду! Так зачем же мы их в камеру посадили, раз они наши ключики в светлое будущее?

       – Чтобы знали свое место и не задирались,– Ворчун сжал кулак.– Будут бояться – будут и уважать. А Протасеню подвесишь к позорному столбу, пока я не выясню, почему он их привел ко мне: по глупости, по злому умыслу, за взятку, но, в любом случае, он допустил ошибку. Так он мне мог и убийцу сосватать, падла зажравшаяся. Никому нельзя верить. Пусть повисит на холоде денек, пока решу, что делать, как его, гада, наказать. А теперь главное: Вторая линия метро, про которую они говорили, уж не под Розовым ли?

       – Точно. Там она.

       – Ну, ты посмотри, как все складывается! Сейчас же достань мне Пацука, чтобы вечером начать делать Розового, а к утру я хочу получить всю его территорию, чистенькую, гладенькую, розовенькую. Ха! Розовенькую! И завтра же хочу получить обещанный состав. Завтра же. Все-таки балует нас судьба, балует. Не знаю, что там есть: провидение, бог, высшая сила, но она явно на моей стороне!

                *****

       – Так восславим же Бога! Возлюбим Его! Примем в сердца свои Истину Его!

       – Возлюбим!– подхватила толпа, разнося клич по окрестностям многоголосым эхо.

       Проповедник поднял руки, требуя тишины, и окружившие алтарь верующие сосредоточенно замолкли. Их было не больше двух-трех тысяч, но все равно собрание, заполнившее небольшую площадь на краю парка, впечатляло.

       Осенние сумерки всегда таят в себе загадку, скрытую не то в полушепоте листвы, опавшей с угловатых деревьев, не то в игре длинных серых теней, сочных и густых благодаря кровавым краскам умирающей растительности. А, может, в насыщенном разнообразием запахов воздухе, который в безветренную погоду становится настолько осязаемым, что можно почувствовать его прикосновение, его тяжесть в легких, распробовать терпкость на кончике языка. Но скорее, осенние сумерки – совокупность всех таинств и секретов природы, причем настолько эффектная, что является благодатной почвой для ростков мистического восприятия, способного наполнить трепетом даже душу скептика.

       Это чувствовал и проповедник, вглядываясь со своего возвышения в толпу, горящую восхищенными лицами, которые лишь бледно отражали свет факелов, но казались светящимися. Так и люди, последовавшие за ним, не являлись носителями веры, ее идейными вдохновителями, а лишь отражали его праведность, его принятие Бога, и были способны идти вослед, но не найти путь самостоятельно. Многотысячное собрание зеркал, то вспыхивающих, то угасающих светом, излитым на них. Он хорошо понимал это и приготовил пастве сюрприз – настоящий обряд жертвоприношения. Человеческого жертвоприношения!

       Алтарь возник как-то сам собой несколько дней назад. Когда город упал на дно Хаоса, Павел был всего лишь практикующим медиумом, специалистом в несуществующей области науки, который искренне пытался отыскать иррациональное зерно в окружающем мире, где материалистические законы сжимали тисками неверия любую инициативу, любой полет фантазии. Он тренировал свои способности, прилежно изучал оккультные науки, делал для себя открытия и иногда добивался результатов, требующих глубинного осмысления.

       Действительность была не так проста, как могло показаться на первый взгляд. Однажды он обязательно бы издал собственный трактат, вылив горькое вино ночных раздумий в общий котел невостребованных знаний, где оно прокисло бы или растворилось в пресном бульоне сопутствующей лжи. Но вселенная разом перевернулась, рухнула во тьму и восстала обновленной. А для человека, который с детства слышал голоса, видел неясные образы и мог немножко угадывать будущее, это было подобно пробуждению. Павел прозрел и увидел мир у себя под ногами, над своей головой, в глазах слепых людей.

       Ему открылась Истина, недоступная ранее. Его чувства стали остры и рассказали о множестве тайн.

       Именно тогда он почувствовал Его присутствие. Это было странно, потому что он никогда не верил в бога, но вдруг узнал о Его существовании. Не пришел к Его пониманию, не поверил – узнал! Павел физически ощущал перемещение Высшего Существа в городе, чувствовал Его частые перевоплощения в людей и животных, постоянную борьбу и действенность, но никогда не знал чувств божества. Бог не говорил с ним, не обращался к нему и не являл знамений, не давал знаний о Себе и не знакомил со Словом своим.

       Сперва это обстоятельство очень беспокоило и было невыносимо на фоне информации, которая распирала душу одаренного медиума. Ведь ему открылась тайна божественного пришествия, о чем хотелось поведать человечеству, но было не ясно, зачем и что с этим делать. И тогда Павел сообразил, что подвергся Испытанию с Его стороны, что сам должен сделать выбор, самостоятельно найти дорогу к осмыслению Высшего Существа, прежде чем повести к Нему людей. Он должен был заслужить право стать пророком.

       И Павел стал им!

       – Сегодня особенный день для всех нас,– громогласно явил он толпе.– Сегодня праздник в наших душах, ибо мы будем взывать милости Его не жалея гортаней своих. Мы заставим небеса вторить нам, и будем услышаны! Возрадуемся же!

       – Возрадуемся,– ответила многоликая толпа.

       – Братья и Сестры,– проповедник развел руки в стороны.– Я вижу, ряды наши полнятся, и сила веры крепнет. Для тех, кто взирает на нас с недоверием, для тех, кто впервые среди нас, для тех, кто стоит в стороне, чьи взгляды направлены из темноты ночи, из парка, сомкнувшегося вокруг алтаря, из-за тех дремучих деревьев, которые символизируют мрак невежества и неверия – для них я хочу сказать первые слова. Увы, так устроен мир: в его центре Свет и Алтарь, тут слышится Слово Правды, и горят глаза верующих, зрячие глаза. Здесь царит великое братство, здесь люди, познавшие веру, божественную любовь, люди, ожидающие Спасения. А вокруг Тьма, в которой бродят заблудшие души, не знающие Бога. Они спотыкаются впотьмах, беспомощно простирая руки, они натыкаются на суковатые стволы деревьев, друг на друга и падают в ямы, увечат себя. Но они кричат, что видят дорогу, что их скитания подчинены цели, что окружающий мир ясен и светел, только потому что у них есть глаза. Они пожирают друг друга и становятся жертвами невиданных чудовищ, беззащитные и слепые, не ведающие Смысла, не знающие единственного Пути. Да, они слепы! Они могут пройти в одном шаге от нас, от центра мира, их лицо может раскраснеться от жара истинной веры нашей, огня, ниспадающего с Алтаря, но так и не увидят нас, не увидят Света. Так и пройдут мимо, удалятся назад, в гиблую прорву Черного леса, который есть безверие, уйдут в свое вечное скитание. Спросите меня, почему?

       – Почему?– неуверенно послушалась толпа.

       – Я вам скажу! Истинное зрение дают не глаза! Глазами вы не видите Истины. Они скажут вам цвет, расстояние, но не расскажут о боли и страдании, не увидят, друг или враг перед вами, не скажут, где доброе, где злое – этому служит иное зрение, это видит ваша душа. Пусть ваш слух разбудит душу, когда вы внемлите моим словам, идите на мой голос, если не видите пути глазами, и вам откроется зрение. Доверьтесь, и я приведу вас к Свету, чтобы вы могли увидеть все сами, потому что это путь не ко мне, а вместе со мной! Это путь к Богу! Так вы пойдете за мной?

       – Пойдем! Веди,– голосила толпа.

       – Спасибо Братья! Спасибо Сестры! Я лишь напомню, как ничтожны мы перед Его Величием, как греховны, как недостойны. И я плачу вместе с вами, стоя по колено в грязи, и молю о прощении всех нас, взываю к состраданию, уповаю на милость Его.

       Проповедник склонил голову и замолк, призывая паству вслушаться в тишину. Только треск шипящих факелов оглашал осенний вечер, да далекие раскаты грома утробно урчали откуда-то издалека, из-под низкого свода черных туч.

       – Я буду свидетельствовать вам о Боге,– звучал уверенный голос Павла.– Я расскажу о Нем, о нас, о мироздании. Я расскажу о ценностях, которые позабыты. Ибо, что есть ценность перед лицом Вечности? Вы уже убедились: ни деньги, ни положение в обществе, ни само общество не имеют власти. Условности, на которых мы выросли, которым поклонялись и служили, которые почитали за силу, исчезли в один момент, растаяли как дым на ветру. Где теперь люди богатые, знаменитые и властные? Еще две-три недели назад их царство казалось незыблемым, их власть безграничной, а сегодня от них не осталось следа! Ничего не осталось от мира, где мы жили рабами, несли на себе печать чужой Славы. Где это теперь? А посмотрите, что осталось! Посмотрите, что способно пережить любой ужас, любое испытание! Вы видите это? Вы знаете это?

       Собрание качало головами и неразборчиво мычало.

       – А ведь вам уже пора видеть! Оглянитесь вокруг! Посмотрите друг на друга – это все, что вам надо видеть и знать! Смотрите в себя. Машины, государства, роботы. Для них был создан мир или для вас? Компьютеры, механизмы, правительства – все они процветали и развивались, взрослели и крепчали, порождали себе подобных. Это был их мир, хотя изначально его дали вам, хотя это вы должны были процветать и править. Но что имеете вы? Что вам дала цивилизация, которой вы прислуживали? Ничего! Вы остались такими же, как и тысячи лет назад – голодными. Беспорядок за день стер тысячелетнюю историю в пыль, беспощадно перемолол шелуху пустых знаний и наук, и только о вас они сломали зубы. Все рухнет, но вы останетесь, чтобы нести дальше... Что вы должны нести? Что даровано вам?

       – Мир?.. Души?.. Веру?..

       – Веру!– взвился проповедник.– Веру! Я вижу, вы чисты! Ваши взоры открыты для Истины, ибо вы сами находите ответы. Конечно, веру! Только она способна устоять на краю времени, только она способна к созиданию, и только в ней может быть Спасение! Потому что она породила этот мир, она хранит его, и нет ничего прочнее Веры под звездами! В ней Истина! Я счастлив слышать ваши голоса, видеть глаза, наполненные пониманием! Вера! Но вы спросите меня, куда делась вера тысяч христиан, мусульман, иудеев, буддистов? Где их боги? Разве их нет? А я вам отвечу: не знаю! Наша жизнь была так греховна и лжива, что способна потушить солнце, утопить его в грязи наших поступков. Посмотрите на их храмы: они были осквернены задолго до падения мира – верующие отвернулись от своих творцов, они растоптали веру в них, а боги живы, пока жива вера! Отвернитесь от бога, изгоните его из вашей души – и вы лишитесь его благодати, он покинет от вас. Но душа не станет свободной! Ей завладеют иные порождения греха, и вы станете служить уже им. В душе поселятся Страх, Ненависть, Порок, Отчаяние. Сколько еще есть имен у Зла? Что еще предстоит познать, прежде чем очищение снизойдет на скорбящий дух? Я свидетельствую, Бог идет... Он уже среди нас... Он не жив, не мертв... Он как Гнев, как Судья... Мы не знаем имени Его. Кто Он, спросите вы меня! А я не отвечу! Каждый сам должен найти ответ на этот вопрос, самый важный вопрос в жизни. Я лишь свидетельствую, вижу Его шествие по земле, доношу до вас его явление. Он был человеком, животным, духом – у него много воплощений, но нет имени. Слышите? Нет Имени! Поэтому мы не можем взывать к Нему, просить милости и снисхождения. Он среди нас, но не замечает нас, не слышит. Мы не знаем пути его: пришел ли он наказать или спасти, осудит или простит. Поэтому я ничего не обещаю вам от имени Его, я не говорю вам Слова Его, не указываю на чудеса Его. Может, Он еще решает нашу Судьбу? Всматривается в души, ожидает Веры? Не знаю. Я знаю только, что Он есть! Я знаю, что Он здесь! И я вижу, что Вера есть, есть души, которые тянутся к Нему, ожидают Его явления.

       Павел поднял руку, заставляя заволновавшуюся массу опять замолкнуть.

       – Я говорил, что сегодняшний день необычен. Сегодня день вашего слова. Среди нас нашлась девушка, пожелавшая взойти на костер, дабы усилить наше желание найти Бога. Она готова принести себя в жертву, испытать болезненное очищение огнем, чтобы ее страдания помогли спасти грешную душу, а вам испытать силу своего духа. Молитесь, взывайте, и голоса наши будут услышаны. Зрелище жертвенных мук усилит голоса душ и донесет ваше слово до Него. Я не назову имени девушки, как не знаю и имени Бога нашего, но уверен, что многие пошли бы за ней в огонь, чтобы истязать порочное тело болью, но спасти душу. Смотрите и взывайте, а я буду рядом, буду молиться среди вас, оставив алтарь истинной вере.

       С этими словами Павел спустился с возвышения, украшенного красными полотнищами и классическими пентаграммами Каббалы, чтобы затеряться в толпе, которая с замиранием следила за происходящим.

       У заранее сложенных на алтаре сухих поленьев двое, облаченные в черные рясы, спешно устанавливали невысокий деревянный столб. Через минуту к ним из толпы направились еще четверо, ведя под руки высокую девушку с короткими черными волосами, которая была одета в белую длиннополую накидку и сильно дрожала от холода, сжимая побелевшие кулачки.

       Людская масса зашелестела возбужденным шепотом, заволновалась движениями, когда процессия церемониально поднялась на возвышение. Девушку привязали к столбу и оставили в одиночестве.

       Тишина звенела в воздухе – никто не решался даже вздохнуть.

       Чем ужаснее казни и жертвы, тем сильнее тяга простых смертных к их созерцанию. Так было всегда. Страх перед болью и смертью неудержимо влек слабую человеческую натуру к их наблюдению у себе подобных, потому что такое явление было способно разбудить переживание, не сравнимое ни с чем. Они словно приближались к краю бездны и заглядывали туда, ощущая влечение прыгнуть вниз, в Никуда. Павел знал это, хотя тоже не мог объяснить. Возможно, в этом таился ответ на многие вопросы философов.

       Пауза затянулась, и народ недоумевал. Жертва тихо всхлипывала, привязанная к столбу, проповедник Павел молчал, и церемония не сдвигалась с мертвой точки. Когда, казалось, люди готовы были задаться вопросом, в тишине прозвучал тихий голос:

       – Огня...

       – Огня,– повторил кто-то громче.

       – Огня!!!– взревела толпа.

       Но никто не решился подняться на алтарь, а крики усиливались, превращаясь в требовательный рев.

       Один из многочисленных факелов, освещавших людскую массу, взмыл в воздух, но не долетел, упав у ног первых рядов. Это послужило сигналом. Верующие бросали в жертву факелы, а те, кто располагался сзади, передавали свои вперед. Вскоре весь огонь был брошен на алтарь к вопящей деве.

       Уже спускалась ночь, и зрители, лишившись своих осветителей, растворились во тьме. Сухие поленья занялись-таки после очередного броска и стали несмело разгораться, подрагивая неуверенными тонкими язычками пламени. Толпа удовлетворенно затихла, а жертва до хрипоты голосила, обнимаемая растущим огнем, который словно зверь выползал из невидимой норы, влекомый запахом приманки.

       И запахом этим был Страх.

       Девушка неистово билась у столба, рискуя развалить весь жертвенник, и взывала о помощи, но толпа была неподвижна, жадно пожирая глазами чудовищный ритуал. Огонь был ленив и мягок, не побеспокоенный ни единым порывом ветра, степенно поднимался вверх и облизывал красивые ноги жертвы. А та уже не могла кричать членораздельно, выдавливая из легких охрипшие звуки и мотая головой во все стороны. Одежда, вспыхнув, слетела с девичьего тела, открыв его почерневшую местами кожу на обозрение человеческой массе, которая благодарно вздохнула в ответ. Ноги были черны от копоти и ожогов, а искаженное гримасой боли лицо едва проглядывалось среди танцующих сполохов пламени, которые испуганно отшатывались от жертвы при каждом ее резком движении, но после льнули к ней вновь. Движения становились все безысходнее и слабее, пока враз не затихли окончательно.

       Обязательно вопль разочарования расколол бы тишину, потревоженную лишь шипящим дыханием костра, если бы в тот же момент не вспыхнули волосы девушки, разгораясь ярким факелом. А следом все тело с треском занялось, выплевывая струи огня и сгорая, подобно свече.

       На мгновение площадь озарилась необычайно ярким светом, сорвав пелену непроглядного мрака с отмеченных любопытством лиц людей, которые торопились ухватить каждый миг мучительной трагедии. Люди стеснялись смотреть друг на друга, заглядывать в глаза стоящих рядом – зрелище было слишком интимным, предназначалось только для персонального наслаждения. И потребовался огонь, пожирающий плоть человеческой жертвы, чтобы осветить не только лица, но и отраженные на них чувства, глубокие, первородные, а потому искренние.

       Это были иные лица, непохожие на обычные бледные маски, которые носят, скрывая думы и помыслы, прячась за ними. Это были настоящие, живые лица, но лица нечеловеческие, с собственным блеском в глазах, отдаленно напоминающие огни преисподней.

       Жертвенный костер достиг своей максимальной величины, и, наконец, неповторимый запах горящей плоти разлился на толпу впечатлительных зрителей. Тошнотворный, неприятный, но очень знакомый запах. Он быстро менялся, смешиваясь с тухловатым привкусом осенней сырости, а от того становился более отрезвляющим. Пресыщенное пламя стало отступать – сытый зверь торопился вернуться в нору, а зловоние, приправленное горьковатой гарью, спешило произвести свой эффект.

       Вид черной обугленной фигуры у чадящего столба был отвратителен, и толпа разом отхлынула, незаметно растворяясь во мраке, из которого взирала. Словно опомнившись и пристыдившись, люди оставляли оскверненное место, бережно унося с собой великое переживание, подаренное проповедником, которому теперь доверяли больше.

       Они были не просто благодарны ему – они обязательно придут завтра, и потом, и будут приходить всегда, в тайне надеясь испытать что-либо подобное еще раз.

       Наконец, Павел остался один перед алтарем на пустой площади.

       Красное зарево углей тлело тусклым пятнышком у изуродованных ног девушки. Он и сам был потрясен увиденным, хотел обдумать небывалый приток эмоций. И вдруг почувствовал взгляд.

       Это был Его взгляд.

       Павел обернулся, но вокруг торжествовала ночь, чернильная тьма, из которой на него смотрел Он. Только мерцающие угольки давали слабый свет, но его хватало лишь для того, чтобы обрисовать контуры жертвенника. Проповедник растерялся: никогда Высшее Существо не приближалось к нему настолько, никогда Оно не смотрело на него. Он закрыл глаза и постарался очистить разум перед возможной встречей, избавиться от мыслей и чувств, неуместных теперь.

       Но ничего не произошло. Он так и остался один, остался невостребованным. Когда сырость сожрала тлеющие угольки, превратив их во влажную черную грязь, Павел, наконец, повернулся и почти на ощупь пошел домой, едва угадывая путь в кромешной тьме, а ощущение присутствия следовало за ним.

       Время еще не пришло.

       Черный пес еще какое-то время лежал на согретых листьях, ковром покрывавших вздувшуюся корнями деревьев лесную почву, и смотрел на опустевшую площадь, принюхивался к едкому запаху паленой человечины.

       Он встал, глубоко вздохнув, а самка колли, жавшаяся к нему своим теплым дрожащим боком, еле слышно заскулила и потянулась. Пес тряхнул головой и, не спеша, побежал в обход площади так, чтобы слабая сука не отставала от него.

       Холодная ночь окончательно овладела городом и опустилась на темные улицы.

                *****

       Осенняя ночь так и не покрыла город тишиной, отступив под натиском неугомонных людей. Она еще не успела оплакать дождями место недавнего жертвоприношения, а на другом конце города другие люди торопились сеять новую смерть.

       Они не наслаждались ее созерцанием, не пытались уловить каждое мгновение, чтобы иметь возможность оценить значимость деяния, вкус чужого страдания и боли. Нет, они убивали легко и беззаботно, не испытывая уважения к смерти. Они использовали ее как инструмент, а потому действовали торопливо и неаккуратно.

        Умереть легко и незаметно – величайшая пошлость, лишающая жертву осмысления великого таинства перехода. В такой смерти люди теряют свое духовное начало, ибо их рассматривают как обычные тела. Никто даже не задумывается о богатейшем внутреннем мире умирающего, никто не обращает внимания на его переживания, умение страдать и бояться, испытывать боль и ужас. Словно это и не убийство Человека, а обычное ремесло – производство сигарет, уборка квартиры, сушка волос или ковыряние в зубах... По тому, как убивает человек, как он относится к этому процессу, можно судить о его отношении к жизни в целом, к человеку, как творению природы, бога и собственной истории.

       В эту ночь люди умирали как животные, а небеса дрожали раскатами возмущенного грома и оплакивали жертвы слезами дождей, которые вымывали кровь с улиц.

       Ворчун был недоволен и сердит.

       Даже совместными с Пацуком усилиями они едва одолели Розового, прочно засевшего в своем логове. Защитникам настоящей крепости удалось сжечь один из бронетранспортеров, а частые атаки превратить в кровавую резню.

       Розовый обосновался в старом, но очень прочном здании военного училища и грамотно организовал оборону с применением всех доступных ему средств. Только под утро головорезам Ворчуна удалось ворваться внутрь и столкнуться с защитниками нос к носу, оставив при этом полторы сотни убитых и раненых на подступах. Дальнейшая битва с учетом численного перевеса была недолгой, но очень кровавой: атакующие, озлобленные сопротивлением, не щадили никого, убивая жестоко и цинично. Не уцелел никто, а самого Розового расчленили еще живого, разбросав части его тела вокруг здания.

       Ворчун со своим штабом и Пацуком расположился на верхнем этаже одного из близлежащих домов так, чтобы хорошо просматривалось место сражения. Но картина, открывшаяся взору, не могла радовать, и почти никто не подходил к установленным на окнах приборам ночного видения, чтобы стать свидетелями очередной атаки.

       Только когда стрельба затихла, лишь изредка размениваясь на одиночные выстрелы, Ворчун отставил чашку горячего кофе и, поежившись, поднялся:

       – Я окончательно тут околел. Если через полчаса они не дадут мне возможности убраться отсюда домой, я сам спущусь и погоню их драться. Семьсот человек не могут разобраться с горсткой уродов.

       – Все,– выкрикнул с порога, вбежавший Рох.– Мы их сделали.

       – Все?

       – Да, ни одного в живых не оставили.

       – А Розовый?

       – Прежде чем я успел попасть на место, ребята его казнили: порезали на куски и разбросали окрест. Я помню, что ты хотел лично это сделать, но, извини, не успел. Он так наших достал, что сладу с ними нет.

       – Ладно-ладно,– махнул рукой Ворчун.– Я не этим огорчен. Меня раздражает медлительность и недееспособность моей армии, которая берет не умением, а количеством и тупым напором. Сколько мы потеряли? Сотню? Две?

       – Человек сто двадцать, может, сто сорок,– потупился долговязый.– Еще столько же раненых. Но ты же не сравнивай: Розовый был военным.

       – Слышал?– Ворчун бросил гневный взгляд на Пацука.– А ты хотел, чтобы я своих людей за так положил, за твой долбанный союз. Видал, как платить приходится за каждую улицу этого смердящего города? Так что, тебе еще придется отрабатывать и отрабатывать, браток, пока мне прибыль отсюда польется. Сегодня же своих людей отправишь к Роху, чтобы он распределил их между сотнями и хоть как-то восстановил потери: о нашем договоре, что я оставлю твоих людей тебе, можешь забыть!

       – Нет вопросов, Володя,– ответил тот.– Все понимаю.

       – То-то. А скольких мы замочили? Их хоть сотня наберется, Рох?

       – Наберется. Почти сотня.

       – Почти! Ох, и надоели мне эти мелкие огрехи, выливающиеся в такие проблемы. Пацук, возьми две сотни и начинай чистить территорию. Чтобы через час все точки, все работники Розового были оповещены и взяты под контроль. Отдельно займешься линией метро, которая идет от нас за город. К полудню она должна быть чистой – трупы и мусор убрать так, чтобы поезд мог проехать.

       – Поезд?– изумился тот.

       – А я что-то не так сказал? Я, может, имел в виду самолет или корабль? Я сказал, чтобы к полудню рельсы были расчищены, а на каждой станции выставишь караул.

       – На хрена? На метро собираешься ездить?

       Ворчун засопел:

       – Ты, крыса, или будешь делать то, что я велю, или сядешь на столб вместе с Протасеней! Еще только раз открой вонючую пасть! Пройдешь от станции на Немиге до самого конца к ТЭЦ, пока не упрешься в муниципалов. Считай это испытательным заданием, и, если облажаешься, я на тебе круто отыграюсь. Сейчас пять, скоро посветлеет, а к двенадцати ты должен быть готов.

       – Двухсот человек мало,– буркнул Пацук.– Не успею и в метро, и по точкам.

       – Это другой разговор. Подойдешь к Роху, и, думаю, вопрос решится. Давай, выдвигайся, пока у ребят задор не пропал, а то нажрутся сейчас и спать завалятся – ни кнутом, ни пряником не подымешь. Да и мне пора торопиться – дело горит, а времени нет.

       – Погоди, Ворчун,– несмело позвал его Рох.– А как с ранеными быть? У нашего доктора две койки в кабинете и медсестра в помощницах. Попередохнут же все. Их больше за сотню, да половина тяжелых.

       – Вот дерьмо, я и не подумал сразу. Слушай, Рох, давай сейчас все и порешим. Давно ведь думали больницу открывать, так ты, может, сейчас этим и займись на горячую руку – дело верное и нужное. Я пока сам управлюсь, а ты больницей займись. Возле вокзала клиника какая-то была: там и начни. Пройдитесь по домам, берите всех докторов, каких найдете, всех, кто к медицине отношение имел – собери персонал. Пусть им Седой со складов все нужное выпишет. Организуй, родной, найди, кого назначить главным, и к обеду постарайся освободиться – хочу, чтобы вместе состав встретили. Ладно?

       – Не вопрос,– выдохнул долговязый.– Ты меня знаешь, я все, что смогу, для тебя сделаю. Но не обещаю – дело неясное, опыта нет.

       – А ты пообещай, пообещай, Рох. Я твоему слову верю: скажешь – сделаешь!

       – Ладно, Ворчун. Какой никакой, а госпиталь к обеду будет.

       – Это разговор! Люблю я тебя дружище! А теперь пора бежать! Чувствуешь, какой день начинается? Особенный день!

       Вернувшись в резиденцию, Ворчун не торопился приниматься за дела.

       Он заперся в кабинете и долго расхаживал из угла в угол, покуривая ароматные сигары. В помещении было прохладно, но хозяин отказывался согревать его примитивными металлическими печами, что, безусловно, изуродовало бы подобранный им интерьер, а при дефиците аккумуляторной электроэнергии, которой едва хватало на работу нескольких компьютеров, другого отопления быть не могло. Так он и терпел сырую прохладу. Помощники неоднократно заговаривали о переезде в более удобное место, но Ворчун тянул и с этим – складской ангар был ему ближе по духу, да и знал он секретный ход отсюда через канализацию на непредвиденный случай. В любом другом месте он был бы заперт, что куда более важно, чем уют и тепло.

       Он уселся за любимый массивный стол и нехотя полистал бумаги, переданные накануне полицейскими. Его специалисты подтвердили их подлинность: несколько фирм и компаний, половина из которых оформлены на его имя, счета, справки, выписки, векселя и сертификаты, от которых пахло свежей краской и качественной бумагой. А еще от них пахло деньгами, властью, признанием, и запах этот Ворчун различал безошибочно. Для него оставалось только проблемой привыкнуть к собственной значимости. Уж больно стремительным был взлет, а почва под ногами оставалась зыбкой.

       Он позвонил в небольшой колокольчик и попросил дежурного приготовить завтрак на троих и привести к нему пленных. Распоряжение было выполнено почти мгновенно, и в кабинете через несколько минут стояли вчерашние курьеры в сопровождении конвоя и большой поднос с горячей пищей.

       – Освободите их,– кивнул Ворчун конвоирам.– И оставьте нас одних. Проследите, чтобы меня никто не беспокоил, пока не освобожусь. Присаживайтесь.

       Последние слова относились к полицейским, но те проигнорировали предложение, оставшись стоять у двери. Хозяин понимающе улыбнулся и подошел к подносу, чтобы аккуратно разложить приборы и разлить по чашечкам дымящийся кофе:

       – Прошу вас, присоединяйтесь. Позвольте поухаживать за вами за завтраком.

       – Думаю, мы не на столько голодны,– ответил Серый.

       – Ух… Обиделись.

       – Нет. Ждем решения.

       – Ну, так присядьте, поговорим,– Ворчун взял кофе и тост и сел в кресло.– Мне хочется задать много вопросов.

       – Например,– эксперты расположились на диване, но к еде не притронулись.

       – Например, рамки моего взаимодействия с правительством. Не станут ли они вместе с грузами передавать мне инструкции, как мне дальше жить и что делать. Как они станут контролировать мои действия, или это их не интересует?

       – Интересует,– пообещал полицейский.– Они не будут слать инструкций, но попытаются оказывать на Вас влияние.

       – Что ж, это честно, хотя и очевидно. Ну, а вы оба каким местом замазаны в эту историю? Я к тому, что вы мало похожи на людей, которые любят вести переговоры – слишком непрофессиональные, насколько могу судить. Обижаетесь, нервничаете. Откуда взялись?

       – А мы легавые,– впервые в разговор вмешалась Ольга.– Обычные легавые и достаточно профессиональные, насколько можем судить. А здесь мы, потому что настоящие преступники, настоящая угроза проявляют себя даже в таком бардаке, и мы остаемся единственным противоядием. Так что есть у нас конкретная цель в городе, которую надо достать. Вы можете не бояться, мы не охотимся на никчемную мелочь.

       – Ух-ты!– Ворчун даже отставил кофе.– А мы зубастые. Все думал, а что это дамочка молчит да молчит – надулась, может. Но ты ж посмотри, как она языком ворочает! Смело. Отчаянно. Глупо! Не стоит мне хамить, не стоит нарываться. Все можно решить спокойно.

       – Только не надо здесь изображать из себя полубога. Без нас ты никто – найдется другой Ворчун, а ты просто незаметно вернешься в канаву, из которой выполз. Поэтому, хочешь говорить по делу, будь добр, но не разыгрывай короля Лира, дешевка!

       – Круто, дамочка,– напрягся хозяин.– Настоящий фонтан. И если бы ты все так красиво изложила в присутствии хоть кого-нибудь из моих подчиненных, у меня бы не было выбора, а твоя смерть не стала бы легкой. Это ты понимаешь? Ты хоть в курсе, где находишься?

       – Будем считать, что мы квиты,– вмешался Серый.– Вы нас не ласково встретили, мы поворчали. Никто не видел, не слышал – осталось между нами. Теперь можно и о делах.

       – О каких делах, родной? Вы здорово похожи на психопатов, и я уже сомневаюсь, те ли вы, за кого себя выдаете. Уж больно нервные. Но то, что легавые – факт! Узнаю манеры!

       – Время сейчас сложное...

       – Ладно, горячиться не будем. Завтракайте, отдыхайте, будьте гостями, а к обеду съездим, посмотрим на ваш паровозик. Если все в порядке, думаю, подружимся, и никаких обид не останется: на вашу охоту я глаза закрою – дела мне нет, кого правительство так сильно захотело прищучить. Но если что-то не так, уж я ваше красноречие припомню: заставлю пожалеть о хамстве, родные. Заставлю. А пока позвольте раскланяться.

       – Нам не придется возвращаться в камеру?

       – Нет, но и отходить далеко без моего ведома тоже не придется. Удачи!

                Глава Десятая.

       Время – понятие относительное.

       Оно может пролетать незаметно, а может тянуться долго, порой даже останавливаясь. Оно переполнено парадоксами и не поддается однозначному определению. Люди научились измерять его, дробя на секунды и мгновения, но так и не сумели приручить, не смогли привыкнуть к его течению, постоянно опаздывая или забегая вперед.

       Наблюдая полуденную серость города из окна, Ольга задумалась о тех сюрпризах, которые ей преподнесло время. Не могла вспомнить, куда подевались годы ее жизни, пролетевшие на одном дыхании, но каждый миг из отвратительного настоящего становился все более медлительным и липким, застревая в страданиях и кошмарах, как вата в кустах терновника. Память упрямо держала все на виду, крепко связывая временные отрезки в единую линию, неосязаемую, но прочную, которая больно передавила что-то внутри.

       Уже третий день она беспомощно считала минуты, взирая из окна на бессмысленную суету людей в военной форме, которые грузили ящики, коробки, бочонки на грузовики. Их монотонная работа кипела и днем и ночью, заполняя округу возбужденным гомоном, и превращая заточение женщины в изощренную пытку.

       Заполучив первый состав, Ворчун молниеносно организовал поток грузов в город, жадно прибирая к рукам все, до чего мог дотянуться. Он настолько серьезно отнесся к караванам, что это сыграло с экспертами злую шутку: боясь выпустить из рук единственное звено, связывающее его с «большой землей», предводитель бандитов разделил полицейских, превратив Ольгу в заложницу, благодаря чему смог предоставить Серому относительную свободу действий, необходимую для организации поставок. Заточение в золотой клетке, переполненной роскошью и всеми мыслимыми удобствами, тяготило абсолютным бездействием, подкрепленным полной изоляцией – охранники отобрали даже микронаушники, а с напарником они не виделись вторые сутки.

       По действующему распорядку приближался обед, а потому Ольга не шелохнулась, услышав чавканье замка входной двери, и продолжала смотреть в окно.

       Каково же было ее удивление, когда вместо молчаливого шуршания неумелой прислуги она услышала громкий мужской хохот и веселый звон девичьих голосов. Обернувшись, женщина увидела целую процессию, ввалившуюся в самую большую комнату, быстро заполняя ее шумом. Но мелькающие лица с горящими от алкоголя глазками отошли на второй план, когда она увидела Серого, такого же веселого и громкого.

       Он смело обнимал рыженькую официантку из «Клубнички», которая едва держалась на ногах, и непринужденно помахал напарнице рукой в знак приветствия, как если бы они расстались всего несколько часов назад!

       Ольга растерялась, не зная, как выплеснуть негодование, распиравшее ее. Она боролась с искушением дать пощечину полицейскому, который, как ей казалось, вызывающе демонстрировал свое предательство.

       – А что это наша канареечка столь безрадостна и сердита?– фамильярно заявил Ворчун, мимолетом взглянув на женщину.– Что так губочки надула?

       Он грузно повалился на диван у широкого стола, который прислуга быстро заставляла яствами. Серый, пошатываясь, усадил рядом с ним свою беспричинно хихикающую спутницу и подошел к Ольге вплотную, чтобы церемониально поцеловать ей руку. От него пахнуло алкоголем, и не пришедшая еще в себя женщина лишь отдернула ладонь, спрятав ее за спиной. Полицейский несколько удивленно заглянул ей в глаза и беспомощно обернулся к уже рассевшимся за столом гостям.

       – У нас есть что праздновать?– тихо, но с угрозой спросила женщина.

       – Минуточку,– заголосил Ворчун, приходя на помощь Серому.– Не надо обижать моего кореша. Сегодня большущий праздник – день моего рождения, и Валерик, как лучший друг, пришел вместе со мной поздравить Оленьку с таким событием. Так что не надо на него тут наезжать! Мы его в обиду не дадим!

       – Мы за него любой глаза выцарапаем,– поддакнула светленькая официантка, протягивая руки в сторону полицейского.– Иди, радость моя, к тем, кто любит тебя всегда и всякого.

       – Вот!– засмеялся предводитель.– Глас народа. Сегодня мы злых и невеселых не потерпим. Немедленно присоединяйся к нам, а то заставим хохотать до упаду, даже если придется щекотать кое-кого общими усилиями.

       – Не надо общими,– заулыбался Серый.

       – Тогда сам ее щекочи!

       – Нет уж!– снова вмешалась светленькая.– Пусть лучше меня щекочет! Я моложе и смеюсь громче! Да и ему приятнее будет!

       – Что происходит?– Ольга была подавлена и теряла голос.– Я здесь как пленница или вы пришли развеяться, посмеяться надо мной?

       – Ольга!– Серый стал быстро трезветь, о чем свидетельствовал его проясняющийся взгляд, но укор в голосе казался все равно неуместным.

       – Ольга Феликсовна,– перехватил инициативу Ворчун.– Зачем Вы такая злопамятная? А вы, девочки, прекратите свои шуточки и не компрометируйте Валеру, а то можно бог весть что подумать! Мы к Вам со всей душой пришли поделиться хорошим настроением и добрыми новостями. А новостей у нас столько! Вы на Валерика зла не держите – он мне про Вас все уши прожужжал, но дело есть дело, и у него просто не было возможности Вас навещать, а у меня выбора! Сами понимаете, время какое смутное. Откуда мне было знать, что вы за люди – кругом же один сброд! О присутствующих не говорю... Должен был перестраховаться, должен. Но теперь-то уже что? Ну, виноват, был не прав. Я же не из тех, кто не признает за собой вины – обстоятельства вынудили. А теперь, Оленька, бегом за стол и включите свою прекрасную улыбку. Вот, не помню, как улыбаетесь! Хоть режьте, а при мне Вы не улыбались. Будьте снисходительны и милосердны, Оленька. Прошу Вас, а то ведь мы можем обидеться и уйти. Тогда до следующего моего дня рождения больше нас не увидите. А?

       – Правда, Оля,– виновато прошептал полицейский.– Присядь, нам многое надо рассказать.

       Женщина сдержанно подчинилась и села на предложенное ей место у стола, за которым кроме полицейских, двух официанток, Ворчуна и Роха сидел еще незнакомый мужчина преклонных лет с узнаваемой военной выправкой.

       – Другое дело,– засиял виновник торжества.– Стоило нас так долго испытывать.

       – Все правильно,– дала о себе знать рыженькая.– Женщина должна быть с характером и гордая, а то эти мужики о нас ноги вытирать будут. Оля, я на Вашей стороне.

       – Умолкни, лиса,– шутливо прикрикнул на нее Ворчун, слегка ущипнув у талии.– Бабьего бунта мне только не достает. Серега, открывай шампанское, я имею тост за себя. Он будет длинный, но информационный. Ольга Феликсовна. Волей обстоятельств, у Вас не было возможности наблюдать последние наши достижения, что дает мне лишний повод упомянуть о них, окинуть, так сказать, соколиным взором. Вы помните, каким был город третьего дня, но нынче Вы бы его не узнали. Все очень изменилось, как и в тот день, когда прежний режим рухнул, только сейчас перемены наметились в лучшую сторону. Не без гордости отмечу, что все это стало возможным благодаря нам, нашим совместным усилиям. Сердце радуется, когда смотришь, как жизнь возвращается на улицы. Три дня назад продукты можно было приобрести лишь в нескольких местах и в основном у спекулянтов. Сегодня, кроме Червенского рынка, и пары точек в центре, на каждой станции метро по пути следования караванов я открыл новые огромные рынки, что позволило охватить часть спальных районов, доведя товарный обмен до тех граждан, которые боялись далеко отходить от дома. Мы открываем уже вторую больницу, запускаем новые долгосрочные проекты. Вот именно, Ольга Феликсовна, проекты! За сутки мы успеваем не только принять, но и полностью реализовать шесть полных составов! Вдумайтесь в объем! Это как снежный ком! И чтобы управлять им потребовались грандиозные перемены в нашей организации!

       Ворчун многозначительно посмотрел на седовласого незнакомца и сделал паузу, словно обдумывая, стоит ли развивать тему дальше или завершить тост каким-нибудь простеньким лозунгом. Игристое вино уже теряло аромат в бокалах, но никто не решился прервать оратора или намекнуть ему на регламент – вспыльчивый и жестокий, он мог покарать несдержанного. Когда речь шла о его мечтах и планах, все окружающие обязаны были восхищаться.

       Он самодовольно крякнул и продолжил:

       – Сегодня с последним караваном к нам прибыл первый человек от власти. Первый официальный. Сергей Николаевич Руткевич,– он произносил его имя по слогам, смакуя каждый звук, в такт которым незнакомец кивал головой.– Это первая ласточка в моем гнезде. Он специалист по безопасности и возглавит соответствующий сектор. А завтра! Завтра ожидается приезд еще ста двадцати специалистов! Слышите, Оленька? Сто двадцать! Экономисты, энергетики, компьютерщики и еще черт знает кто! С завтрашнего дня нет больше Ворчуна! Я объявил о создании администрации самоуправления, председателем которой и стану. Вот ведь какие новости, Ольга Феликсовна! И все это в мой день рождения! С помощью правительства мы начинаем десяток добрых проектов по обеспечению населения продуктами и медикаментами – раз! По восстановлению и запуску предприятий – два! По очистке города от преступности – три! По спасению оставшихся в городе ценностей – четыре! И я могу еще долго продолжать... К первому снегу, думаю, мы вернем в город порядок.

       Ворчун залпом осушил бокал, но присутствующие не успели пригубить вино, как он продолжил:

       – Много работы, и много дел впереди. Но я теперь не один, и не такой уязвимый. Подо мной и четверти города нет, но я на коне! У меня есть все, а у этих уродов – ничего. Я сброшу цены на продукты, и заставлю этих подонков приползти ко мне на брюхе! Они будут лизать подошвы моих ботинок, а я вытру о них ноги! Будь я проклят, если не заставлю горожан любить меня! Двенадцать тысяч солдат и работников! Двенадцать тысяч! За неделю подомну всех под себя! Я здесь такую войнуху устрою!

       Его глаза, налитые кровью, лезли из орбит, а яростное сопение выдавало хмель, ударивший в голову.

       – За далеко идущие планы!– сделал вывод незнакомец, опустошив бокал, что было воспринято остальными как сигнал.

       Ворчун еще какое-то время возбужденно переводил взгляд с одного собеседника на другого, но быстро смирился с тем, что его речь закончена.

       – Ты у нас такой умничка,– балагурила рыженькая.

       – Точно,– вмешался Рох.– Я с самого начала знал, что ты на великое горазд!

       – А я тебе что говорил?– спохватился именинник.– Я же сразу сказал, что так будет. А с завтрашнего дня назначаю тебя главой своей администрации. Понял? Теперь ты не Рох и не лох – глава администрации. А вот Седой вылетит из моей команды как пробка.

       – Чего?

       – А вот того! Кто он такой? Что он сделал? Мы-то с тобой как братья, и крепко повязаны! Ты понимаешь, о чем я. Ну, тогда у отстойника... Понял? Ты уже тогда был со мной. А Седой? Так... Тьфу... Вот Валерика возьми. Он мне выход на большую землю принес, а не Седой, хотя знал, как рисковал, знал, на что шел. Уважаю смелых, страсть как люблю отчаянных, потому как сам такой. А он рисковал... Я тогда голодный был, нервный, недоверчивый... Вот веришь, Валерка, на волоске вы тогда с этой, с Феликсовной Ольгой, висели. В любой момент мог... да что там?! А хочешь сейчас быть главой администрации? Хочешь, друг ты наш легавый? Вот без балды – скажешь – сделаю.

       – Погоди, Володя,– спохватился Серый.– У нас же договор был.

       – Уговор? Ты думаешь, я слова своего не помню? Один раз сказал – повторять не надо! Ворчун такой. Своих слов не забывает. Слышишь, Оля? Повезло тебе с мужиком – настоящий мужик. Уговор с ним был. Он организовал караваны – я даю вам полную свободу действий. Вот так. Вот так сказал Ворчун. Вы назначаетесь моими советниками по связям с общественностью с полнейшим набором полномочий. Завтра приедут спецы – заменят твоего Валерика, и делай с ним, что хочешь – бери машины, людей, можешь даже войну начать – этого дерьма валом. Нужна будет помощь – скажешь.

       Праздник угас так же неожиданно, как и начался.

       С последними словами виновник торжества уронил голову на грудь рыженькой, которая сразу же овладела добычей на зависть подруге. Рох махнул двум детинам, терпеливо ожидавшим на протяжении всей церемонии у входа, и они с готовностью отозвались, подхватив ругающееся и брызгающее слюной тело предводителя вместе с прилипшей к нему официанткой, и бережно понесли наружу. Рох откланялся, сославшись на неотложные дела, и в сопровождении второй официантки удалился.

       Ольга тщательно чистила апельсин, рассчитывая на то, что и последний гость уйдет, оставив ее наедине с полицейским, но незнакомец, представившийся как Руткевич, продолжал восседать за столом, с загадочной ухмылкой переводя взгляд с одного эксперта на другого.

       – Я с удовольствием избавлю вас от своего общества, если вы сначала уделите мне какое-то время,– наконец прервал он молчаливую паузу.– Я сотрудник военной разведки. Приехал к вам.

       Полицейские вздрогнули и переглянулись.

                *****

       – Нам давно уже надо было встретиться,– продолжил Руткевич, дав полицейским справиться с первым впечатлением.– Но стараниями советника Титка это стало невозможным. Вам необходимо больше знать об истории создания прототипа для успешного выполнения задачи.

       – Какой задачи? – подняла брови женщина.

       – Оставьте,– улыбнулся незнакомец, открыв ряд безупречных белых зубов.– Я не пытаюсь ни уличить вас, ни вербовать. Я осведомлен о вашем отношении к разведке, но это не имеет отношения к делу. Вы были у нас на виду с самого начала, и только паранойя Титка лишила нас возможности сотрудничать. Это останется на его совести, как и стремление выехать на шумных делах к президентскому креслу, хотя конфликт со спецслужбами, в том числе с КОБ, сыграл и свою положительную роль.

       – И какое же место в этой истории занимает Ваше ведомство?– поинтересовался Серый.

       – Скажем, добрый дяденька со стороны, который все видел, но любит помолчать.

       – И что надо доброму дяденьке?

       – Как ни странно, того же, что и Титку – чтобы вы изловили прототип.

       – Для вас?

       – Ни для кого – чтобы просто словили и убрали с улицы.

       – Так не бывает,– тихо заметила Ольга.– Ничто не делается «за так». Если хотите откровенного разговора, то лучше расскажите, чего хотите.

       – Я даже не буду пытаться рассказывать, что нужно нам – слишком все сложно и запутано. Чем меньше будете понимать кухню, тем здоровее будете, а необходимый набор информации, которого вам не достает, я предоставлю, ничего не требуя взамен.

       – Складывается ощущение, что нами хотят воспользоваться,– поморщился эксперт.– Или даже попользоваться.

       – Вами уже давно манипулируют, но, если хотите разыгрывать невинность, всегда сможете придумать оправдание сами – себя убеждать легко. Поле деятельности нашего ведомства простирается за пределами страны. Проще говоря, мы не занимаемся внутренними проблемами государства и не ведем сбор информации на своей территории. Это не просто закон или традиция – это суть организации, ее смысл. Не будь это международной проблемой, мы бы не сунулись сюда. Внутри Беларуси хозяйничает КОБ – наши давние... коллеги. О них и речь. Базу, которую вы бездарно накрыли в чернобыльской зоне, создали они.

      – КОБ заварил всю кашу?

       – Возглавил. После конвенции криминальные структуры попытались подмять под себя технологии биоконструирования, собрав штат из опальных ученых. КОБ сразу же вышел на них, но по ветру не пустил, а взял под контроль с расчетом на будущее. Аналогично события развивались в других странах: биоконструирование стало подпольным, но контролируемым. Все бы тихо увядало, но каким-то образом спецслужбы нескольких государств вошли в сговор, объединив усилия. Это способствовало интенсивному развитию и быстрым результатам. Скоро в заговор были вовлечены военные с их бесконтрольным финансированием. Беспрецедентная ситуация. Это было сотрудничество структур, которые по определению не могут даже контакты поддерживать.

       – Хотите сказать, что это международный заговор?– спросила Ольга, подчеркивая в голосе нотки скепсиса.

       – Вопрос не в заговоре,– улыбнулся Руткевич.– Все дело в мотивах. Вы вряд ли можете оценить возможности применения этой технологии. У них просто не было выбора. Отказаться от использования этих достижений означало утрату преимущества. Возьмем хотя бы клонирование. Вы же понимаете, что устранение неугодного политика – это пятиминутное дело. Но всегда есть последствия – общественное мнение, скандалы, разоблачения, отставки. И эти последствия иногда хуже, чем вред от самого политика. А порой единственный популист создает проблем больше, чем тысяча вооруженных террористов. И вот появился инструмент решения этих проблем. Его можно просто за-ме-нить. Нет никаких убийств, никакой шумихи. Неугодный исчезает, а на его месте появляется клон с правильным отношением к проблеме. Никто ничего не замечает. Просто человек резко изменил свое мнение, или свою позицию. Только представьте, какую власть Вы обретаете, когда начинаете безгранично контролировать тех, в чьих руках сосредоточена власть.

       – Я так понимаю, Вы говорите о таких эпизодах не с точки зрения теории,– насторожился эксперт.– Вам известны такие факты подмен…

       – Конечно! И Вы даже представить себе не можете масштаб. «Подстановка» политиков достигла абсурдного уровня, когда одного и того же человека заменяли клонами различных заказчиков несколько раз в месяц. Засылать шпионов и вербовать агентуру в правительстве другого государства стало бессмысленным. Вы можете выбрать чиновника любого ранга, сделать его копию и заменить на марионетку. За последние годы это явление стало не просто массовым – оно превратилось в фарс. Интересуетесь политикой?

       – Хотите нам привести в доказательство какие-то примеры?

       – Вам не нужны доказательства. Просто здраво оцените международную обстановку. Вспомните нелепые события, обострение локальных конфликтов или несуразные перемирия. Может быть, вспомнятся громкие скандалы, сделки, союзы, санкции… Все на поверхности. Вы не поверите, но коррупция, как инструмент влияния более не востребована. Теперь есть более доступный, надежный и быстрый способ.

       – Хоть какая-то польза…– хмыкнул Серый, но осекся под взглядом Руткевича.

       – Широкое применение друг против друга технологий клонирования породило глубочайший кризис в отношениях причастных структур. Стало очевидно, что никто на самом деле ничего не контролирует. Ни сами силовики, ни человечество не готовы были к массовому применению этой технологии. Когда наше ведомство оказались втянутым в эту историю, клонами была заменена уже половина наших осведомителей в политических кругах иностранных держав. Можете себе это представить? Когда почва стала уходить из-под ног, и угроза хаоса стала реальной, причастные структуры попытались все остановить. Под их давлением начался постепенный процесс ликвидации негласного союза и уничтожения баз. КОБ, создавший прецедент, должен был его и разрешить. Но разойтись по-хорошему при отсутствии доверия оказалось сложнее. КОБ должен был накрыть центральную базу, постепенно разоблачив сеть филиалов. Военные были против, так как их участие незамеченным не осталось бы, а скандала не хотел никто. Сама же подпольная структура к тому моменту окрепла достаточно, чтобы противостоять хозяевам и бороться за выживание. КОБ медлил с разоблачением, напряжение росло.

       Руткевич сделал паузу, подчеркивая важность того, на чем хотел сосредоточить внимание экспертов:

       – И тут выясняется, что появилась еще более перспективная технология, чем клоны или боевые химеры – проект «Черная кровь». Никто не знает, что это, но, когда выяснилось, что единственный прототип утерян, бежал, все заподозрили нечестную игру КОБ. И наши коллеги ответили на это загадочной и двусмысленной самоликвидацией, истребив руками химер половину своего штата и крича на весь мир о собственной непричастности. Это накалило обстановку чрезвычайно. Началась настоящая истерика – каждый пытался увернуться от разоблачения, но при этом и ухватить запретный плод. Когда выяснилось, что прототип скрывается в Минске, спецслужбы легко, по отработанным сценариям повергли город в хаос беспорядков, чтобы незаметно выкрасть прототип, отвлекая внимание общественности на борьбу с беззаконием. Но прототип оказался хорош, и все операции по его поимке провалились с треском, что еще больше разожгло аппетит. Бывшие заговорщики стали действовать практически в открытую, раздраженные ситуацией, которая перерастает в кризис. И это не просто кризис власти – это уже кризис общественного устройства, приближение анархии.

       – Я не понимаю,– возмутился Серый.– Откуда столько драматизма! При чем здесь анархия и хаос? Вас послушать, так весь мир вращается вокруг этого прототипа и Ваших спецслужб. Ерунда!

       – Вы не видите картину целиком… Все намного хуже, и несколькими отставками отделаться уже нельзя. Спровоцированная в Минске разруха, по оценкам социологов, явилась катализатором общегражданского неповиновения. Начинается системный кризис власти. И он проявился уже не только на территории Беларуси. Протестные явления отмечены в крупнейших городах Европы. Никто не может назвать причины явления, а люди, тем не менее, охотно идут на конфликт с властью. Они не объединяются в партии, не выдвигают требований и сами не понимают, чего хотят, но искренне ненавидят общественный уклад, отвергают закон, игнорируют любые моральные нормы. А социальные сети и мессенджеры позволяют им легко объединяться и координироваться. Какие-то умники уже каркают о глобальном стрессе человечества и о конце света. Мол, техногенная цивилизация зашла в тупик, изжила себя и теперь погибает.

       – И все это происходит прямо за кольцевой?– не выдержала Ольга.

       – Если имеете в виду средства массовой информации, то они еще не допускаются до этой темы, но, поверьте, кризис зреет. Вам нужно знать об этом лишь в общих чертах, чтобы представлять степень влияния вашей задачи на международное положение. Массовые беспорядки в Париже заставили ввести туда войска и объявить комендантский час. Причем, по заверениям социологов, никаких оснований и даже поводов для недовольства граждан не было. Просто массовая истерия с погромами на ровном месте. Представьте реакцию граждан, когда они узнают, что их правительство и армия так цинично проигнорировали конвенцию. Будет хаос на фоне уже начавшихся проблем. Поймите правильно: замять историю надо не во имя спасения чести и достоинства чьих-то мундиров, а как раз из-за рядовых членов общества, которые не подготовлены к такому скандалу.

       – Опять во имя человечества?– ухмыльнулся Серый.

       – Ради бога!– поморщился Руткевич.– Сделайте это для себя.

       – А что Ваша история дает нашему расследованию?– подключилась Ольга.– Напомнили об ответственности? Зачем нам знать Ваши проблемы? Может, нам своих не хватает?

       – А я еще не закончил. Самое важное в зарождающемся кризисе – равновесие. Вдумайтесь в смысл этого слова. Сбалансированность. Устойчивость. В первые дни беспорядков агенты, наводнившие город, устроили войну между собой за обладание прототипом, что привело к плачевным результатам. Конфликт между бывшими участниками заговора опасен для всех государств, и у них хватило ума остановиться и придерживаться зыбкого перемирия. Именно тогда вы со своим советником и вышли на большую сцену, как абсолютно независимая группа любителей, не имеющая никаких собственных интересов. Вы – никто, люди с улицы, и любые ваши действия не смогут нарушить равновесия. Попади прототип в руки конкретной структуры – начнется новый виток противостояния, а это разрушит хрупкий мир. Многие сильные мира сего мечтают развязать масштабную войну, и давать им лишний повод опасно, а сдерживать с каждым днем сложнее. Все секретные агентства мира представлены сейчас в Минске, но пока ничего не предпринимают, чтобы не получить преимущества и не настроить против себя остальных. Сидят, наблюдают, ждут.

       – Ага!– подхватился полицейский.– А мы под их аплодисменты будем бегать за прототипом, чтобы они могли нашими руками жар загребать.

       – Если хотите, воспринимайте это так. Но никто кроме вас теперь не посмеет и приблизиться к цели.

       – Очень впечатляющие факты,– согласилась Ольга.– Но я, наверное, повторюсь: зачем Вы все это нам рассказали? Теперь нам не хуже и не лучше. Без Ваших откровений мы бы все равно делали свое дело. Или Вы хотели предупредить нас, что не станете мешать?

       – Вы правы. Наш контакт – мера вынужденная, и преследовали мы в первую очередь собственные интересы. Коль скоро вас признали третьей, независимой стороной, теперь вы представляете определенную ценность, а с учетом всех обстоятельств – колоссальную ценность. Вами нельзя рисковать, потому что быстро заменить на другую группу, удовлетворяющую все стороны, невозможно. Если хотите, вы – гарант равновесия. И парадокс заключается в том, что именно вам предстоит изловить и уничтожить камень преткновения, последнее свидетельство заговора, прототип новейшей технологии. А опыт показал, что даже для компетентных специалистов эта задача сложная.

       – Другими словами, сами мы не справимся,– рассуждала вслух Ольга.

       – Именно.

       – А вы вмешиваться не станете.

       – Не станем.

       – И что теперь? Хотите предложить осторожную помощь?

       – Точно. Вам будет оказана максимально возможная помощь очень сведущих покровителей. Они уже наблюдают, оберегают и направляют вас, оставаясь в тени. Но вы нерасторопны и не слишком результативны. Мы вынуждены поторопить вас.

       – Ты видала?– возмутился Серый.– Мы для них не слишком крутые!

       – И каким образом собираетесь ускорить расследование?

       – Расследовать нечего,– печально заявил Руткевич.– Осталось только уничтожить. Мы знаем, где он находится в любой момент времени, знаем его возможности. Вам остается только действовать.

       – И где он находится?

       – За пределами территории, контролируемой Ворчуном. Прототип имеет уникальное электромагнитное поле. Спутники слежения легко определяют его местонахождение с точностью до пяти метров. Но проблема в том, что он уже не один. Спутники обнаружили в городе еще около двадцати объектов с идентичной сигнатурой, хотя и менее интенсивные.

       – Но это невозможно,– удивилась женщина.– Он не может размножаться.

       – Это уже детали.

       – Ничего себе деталь!– запротестовал полицейский.

       – Я не уполномочен обсуждать это,– отрезал агент.– Завтра в город прибудет группа специалистов для Ворчуна. Среди медиков будут доктор Кастрица и доктор Петкевич. Необходимо установить контакт с Кастрицей, который занимается проблемой размножения прототипа. Он действует под эгидой наших военных, а доктор Петкевич – агент КОБ.

       – Петкевич?– изумилась Ольга.

       – Будьте осторожны с ним – и остатки КОБ, и наши военные ведут собственную игру. Они все еще пытаются захватить прототип живым. Именно по этой причине в Минске кем-то установлено несколько ядерных зарядов, а военные спутники держат город под прицелом. Если цель выскользнет из ваших рук, на этом месте будет очень большая воронка, из которой, наверняка, разгорится конфликт мирового масштаба. Ставки очень высоки.

       – Город заминирован...

       – А вы чего ожидали? Итак, оба медика охотно пойдут с вами на контакт. Мы сможем защитить вас, если они будут слишком агрессивны, но близко к прототипу их не допускайте.

       – Вы ведете себя так, словно завербовали нас,– запротестовал Серый.– Мы еще не согласились играть по новым правилам.

       Руткевич широко, но недобро улыбнулся:

       – Хотите, я вам немного расскажу о вербовке? Ворчун несколько дней на крючке. Одно из агентств, просчитав его шансы оказаться на верхушке, позаботилось о сговорчивости вероятного политика на будущее. Ему в пищу добавляют сложный синтетический белок, который незаметно изменяет обмен веществ таким образом, что организм, однажды не получив дозу, умирает в очень страшных муках, а в организме не остается и следа вмешательства. Парень «сидит на игле». Он жив, пока ему ежедневно дают противоядие. А его еще даже не вербовали. Это старый и топорный способ незаметно поставить человека в зависимость. А их столько существует и помимо клонирования, что вам и не представить. И один грязнее другого – это как раз профиль многих агентств – умение работать с людьми и борьба за доступ к информации и власти. Интерес же к вам иного рода – он чист и невинен, как должен быть чистым любой инструмент в руках хирурга. Сейчас вы в большей безопасности, чем президент в бункере. Поверьте, чем дальше вы стоите от большой политики и больших денег, тем меньше у вас шансов столкнуться с подобными службами.

       – А если Ворчун им все-таки не понадобится? Если он никем не станет?

       – О нем забудут.

       – А этот синтетический белок? Он же без него погибнет?

       Руткевич пожал плечами:

       – Теперь у него один шанс выжить – быть очень удачливым и сговорчивым. Но ошибки в нашем деле очень большая редкость.

       – Я думаю, в остальные детали вашей деятельности нас посвящать нет необходимости,– поморщилась женщина.– Тем более что у нас не было выбора и раньше.

       – Пожалуй, мы согласны,– кивнул полицейский.– Теперь будем держать связь только с Вами?

       – Ни в коем случае!– встрепенулся агент.– Наша встреча первая и последняя. Если попытаетесь вступить со мной в контакт, это будет расценено, как усиленное влияние моего агентства, и в лучшем случае от меня просто избавятся. Помните о равновесии? Вот: из двух ближайших телохранителей Ворчуна, бывших здесь, один, я точно знаю, работает на кого-то – наблюдателей тут как грязи! Вас будут направлять незаметно и аккуратно, без лишней помпы.

       – А как ваши секретные службы будут договариваться о взаимодействии друг с другом? – поинтересовалась Ольга.

       – Это не ваша забота. Просто делайте свое дело.

       – Да, вы слишком похожи между собой. Найдете общий язык. Ну, а советник? Как с ним быть?

       – Ему нужен скандал с разоблачениями, но больше он не нужен никому. Если вы не дадите ему в руки доказательств, он ничего не станет делать и с ним ничего плохого не случится. Но даже если вы ошибетесь, мы поправим и это.

       – И что нам делать теперь?

       – Свяжитесь с Кастрицей, а дальше действуйте по обстоятельствам.

       – И это все?

       – Все. Удачи.

       Руткевич поднялся и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Полицейские растерянно переглянулись, и Серый неожиданно засмеялся:

       – Вот влипли, а? Поздравляю! И все нам желают удачи. Видимо, она нам понадобится.

                * * * * *

       Таран остался один.

       Потеряв все вспомогательные единицы в частых стычках с горожанами, степень военной подготовки которых не укладывалась в понятие среднестатистического человека, он пришел к выводу, что город наводнен охотниками за его целью, и они не собирались уступать инициативу, устраивая облавы и засады. Это было серьезным препятствием, которое отвлекало от основной миссии. Существовала вероятность, что они обладали оборудованием, позволяющим пеленговать место положения химер. Приходилось часто перемещаться, избегая контактов с конкурентами.

       Потеряв однажды полицейских из вида, он не мог больше найти источник информации и был вынужден просто патрулировать районы их наиболее частых появлений в расчете на повторный контакт. Иных способов обнаружить прототип Таран не знал, а ощущение собственной беспомощности превращалось в пытку для ущемленного самолюбия. Он по-прежнему был убежден в правильности своих действий, но не понимал причины неудач. Зато, когда в поле зрения попал объект, который он классифицировал как прототип, ни на секунду не допустил, что это могла быть случайность – такого понятия для него не существовало.

       Это была особь женского рода, которая во всем походила на человека за исключением запаха, позволившего опознать в ней цель. Человеческий организм не мог произвести подобных летучих соединений. Позднее он «распробовал» необычную амплитуду магнитных колебаний, свойственных прототипу.

       Несколько часов Таран преследовал цель незамеченным, дожидаясь удобного случая, пока они не вышли в необитаемую часть города, где до начала беспорядков велось строительство нового жилого квартала. Безлюдье новостроек и большое количество разбросанного вокруг мусора были оптимальными условиями для атаки, позволив значительно приблизиться к объекту с подветренной стороны, не выдав своего присутствия. Но, несмотря на все старания, он не смог напасть неожиданно.

       Женщина, обернувшись в его сторону, вскрикнула и побежала, хотя и не могла однозначно определить степень опасности. Таран бросился за ней, совершая головокружительные прыжки, но даже на пределе своих возможностей, он безнадежно медленно сокращал дистанцию – цель слишком хорошо двигалась. Преследователю пришлось трансформировать конечности, чтобы задействовать при беге все четыре и добиться улучшения опорно-двигательных характеристик. Когда прототип в образе женщины оценил изменение ситуации, то остановился и, повернувшись к Тарану, принял оборонительную позу.

       Химера тоже встала на расстоянии нескольких шагов от цели и замерла в ожидании, немного смущенная. Женщина тяжело дышала, глядя на него, а в букете ее запахов присутствовали чисто человеческие компоненты, которых не могло быть у этого существа.

       Таран был смущен, столкнувшись с необъяснимым. Наиболее вероятным было бы расценить совокупность у цели качеств и химеры, и человека мутацией прототипа, но такая мутация регрессивна, а потому заведомо ошибочна. Пытаясь стать похожим на человека, цель, конечно, добивалась определенной маскировки, но при этом становилась более уязвимой и слабой. Было очевидно, что истинной причиной общности человеческих и искусственных качеств у особи было нечто иное, необъяснимое, а значит опасное.

       Таран не знал, что такое страх, но оценивать опасность умел безошибочно. Прототип оказался более сложным организмом, чем он ожидал. Поэтому действовать приходилось осторожнее, и нанесенный им по цели первый удар был скорее испытательным, нежели разящим.

       Существо легко увернулось, и усиленная костными шипами ладонь Тарана лишь слегка оцарапала женское лицо. Он сразу же отпрянул, почувствовав на руке в месте касания присутствие болезнетворных бактерий и вирусов, настолько агрессивных, что выработанные в ответ антитела едва смогли их изолировать, оставив на ладони дымящуюся воронку язвы.

       Прототип проявил впечатляющую способность к защите, которая делала невозможным дальнейший прямой контакт.

       Таран быстро поднял железный прут с земли, но прежде чем успел им воспользоваться, женская особь с криком трансформировалась, выпустив из под ногтей длинные слизистые когти, и атаковала первой.

       Сильный удар прута по корпусу отбросил цель на несколько метров, но нанесенные когтями резаные раны на его лице и груди оказались смоченными ядовитой жидкостью с целыми колониями новых бактерий. Состав попавшей в рану токсичной слизи нейтрализовал антитела, позволяя внедренным агентам с угрожающей скоростью поражать организм, быстро слабеющий под натиском биологической атаки.

       Женщина поднялась, наблюдая за ним с удаления, а Таран замер, сконцентрировав усилия на борьбе с порчей. Язвы рождались и лопались кровавыми потеками на его теле, неумолимо распространяясь вокруг мест поражений. На какое-то время удалось локализовать заражение, окружив его омертвевшей роговой коркой, но производство антител, не позволяющих интервентам проникнуть во внутренние органы, отнимало всю энергию, ослабляя сопротивление. Наконец микроорганизмы попали в несущие жидкости, которые распространили их по всему организму и поставили точку в скоротечной борьбе – Таран был обречен.

       Но с пониманием этого к нему пришло ощущение чьего-то присутствия. Он обернулся, опасно натягивая пересохшую кожу на шее, которая безобразными складками охватила трахею, и застыл с мрачной улыбкой на лице, осознав свою ошибку. Женщина, которую он принял за цель, была не прототипом, а лишь его производной, что и объясняло наличие у нее одновременно признаков человека и прототипа.

       Настоящая цель стояла теперь прямо у него за спиной, равнодушно наблюдая, как умирало тело обреченного охотника.

       Таран не сожалел об ошибке.

       Глядя на прототип, ощущая его запах, омертвевшей кожей чувствуя «присутствие», он понимал, что не имел шанса. Не имел его с самого начала и никогда не смог бы победить прототип, потому что тот не был живым. Ему хватило мгновения, чтобы оценить мощь создания, которое люди самонадеянно рассчитывали уничтожить. Он представил себе остальных охотников – людей и, вдруг, разразился неудержимым хохотом, который раздирал болью кровоточащее горло.

       Таран не знал, на сколько был похож в последние мгновения жизни на человека.

       Ирина избавилась от сковавшего ее оцепенения и, отвернувшись, побежала.

       Ей было страшно, но она не понимала, что боялась не умирающего громилы, который безумно смеялся у нее за спиной, а самой себя. Она бежала без оглядки, широко разведя в стороны руки, еще липкие и скользкие, хотя они и были опять обычными, человеческими, и навзрыд плакала, подставляя мокрое лицо холодному осеннему ветру.

       Сбежав несколько дней назад из лагеря беженцев, Ирина долго блуждала по городу, старательно игнорируя зов, который влек ее к этому месту. Она не хотела получить ответы на мучавшие вопросы, не хотела верить в то, что уже знала. Но зов был сильнее воли, сильнее самой жизни, а теперь все встало на свои места.

       Молчаливый незнакомец, отец ее ребенка, странное и влекущее создание, остался у затихшего громилы, взирая вслед бездонными, как мрак ада, глазами, и никто не мог сказать, о чем он думал в этот момент, хотя сам он, казалось, читал мысли и души каждого.

       Ирина споткнулась, окончательно ослабев, и упала на колени, закрыв лицо руками. Она была в десяти шагах от входа в подвал, возле которого лежала, высоко задрав морду, самка колли. Неторопливо поднявшись, сука тяжелой походкой приблизилась к девушке и улеглась рядом, прижимая теплый бок к ее ноге. Ирина опустила руки и посмотрела в черные бусинки глаз собаки, которая бросила на нее серьезный осмысленный взгляд.

       – Нет-нет,– ответила ей девушка.– Со мной все в порядке. Мне нужно немного посидеть так, прийти в себя. Всего несколько минут...

                *****

       Прибытие поезда было впечатляющим, хотя и не таким, как представляла себе Ольга.

       Его грохоту предшествовал едкий дым, который волной выполз из туннеля, окутав встречающих туманом. Вентиляция метро бездействовала, но даже в рабочем состоянии она не была рассчитана на то, что состав будет приводиться в движение дизелем с его невероятным выхлопом газов. Поэтому станция на Немиге была покрыта толстым слоем сажи и копоти. Защитная маска оберегала только дыхательные пути, и женщине пришлось зажмуриться, когда глаза начали слезиться от дыма.

       Она так и не заметила, как из клубящегося облака вынырнули вагоны, что более походило на сказочное явление призрака. Двигатели замолкли, и сводчатое помещение огласил неприятный кашель рядовых рабочих, из которых не все имели респираторы. Грузчики засуетились, забегали, приступив к разгрузке, и только группа приближенных Ворчуна во главе с предводителем осталась неподвижной на удалении от платформы. Два из семи вагонов были заполнены людьми в разноцветных комбинезонах, которые цветом определяли профессиональную принадлежность. Толпа шумно выбралась на перрон, создав столпотворение.

       – Бардак,– услышала Ольга раздраженный голос Ворчуна, искаженный маской на его лице, и злорадно улыбнулась.

       Между тем порядок был восстановлен, причем не без помощи Серого, который официально именовался комендантом поезда, организовывая его продвижение и разгрузочные работы. По заверению Ворчуна, это была последняя поездка полицейского на большую землю, после чего он будет волен заниматься чем угодно. Потому и работал он сейчас в охотку, покрикивая на зазевавшихся и не гнушаясь порой приложить руку к чьему-нибудь затылку.

       Через минуту эксперт в сопровождении десятка красных комбинезонов был уже перед встречающей их делегацией, представляя поочередно прибывших и обязанности, которые те должны будут выполнять. Среди них был и новый комендант поезда.

       Во время этой церемонии Серый неоднократно бросал беспокойный взгляд на напарницу, но та держалась края свиты, отвечая лишь пожатием плеч, хотя его нервозность быстро передалась и ей.

       – На этом закругляюсь,– закончил полицейский.– А с Вами, Володя, они хотели немедленно провести коротенькое совещание. Очень просили. Дело в том, что сформированы еще два состава, но с электровозами – пустить второй дизель боятся: говорят, и без того в тоннеле дышать нечем. Специалисты утверждают, что восстановить энергоснабжение на линии не сложно, и что даже могли бы подключить к электропитанию пару десятков прилегающих домов. Но Ваше распоряжение я, тем не менее, выполнил, и две дизельные электростанции мы привезли.

       Ворчун явно оценил деликатный тон и уважительное обращение, что перед лицом новых подчиненных было важно, и даже снял маску, открывая довольную улыбку на обозрение:

       – Спасибо, Валера, но, думаю, с этим можно обождать. Нас ждет скромный банкет по случаю приезда гостей,– возразил он гостеприимно.

       – Очень просили,– не уступал Серый.– На той стороне накопилась уйма грузов по нашим заказам, и одним составом не справимся. Из-за пассажиров я ехал сейчас без остановки, а ведь на всех станциях уже пусто – еще вчера реализовали, но люди стоят там и ждут завоза. Огромные очереди. Спрос растет, народ к нам идет.

       Ворчун снисходительно улыбнулся:

       – Так и должно быть. Но вот не даешь ты мне ни покоя, ни передышки – все дела да заботы. Ладно, проведем совещание за банкетом. Рох устроит людей, а ты отдыхай – молодец. Говорил, кстати, про обратный поток?

       – Точно! Чуть не забыл,– спохватился эксперт.– Идею восприняли с восторгом: чтобы не гонять составы порожняком назад, конечно, говорят, лучше вывозить на большую землю из города ценности. И считают, что так можно вывозить не только дорогие автомобили на продажу, но и прочие важные вещи: научную документацию, предметы искусства, даже специалистов – разных ученых, финансистов, которые не выбрались из города вовремя. Они уже создали комиссию и готовят списки с расценками за каждое наименование.

       – Очень хорошо. Прекрасно поработал и можешь идти отдыхать. Надеюсь, Ольга Феликсовна будет этому способствовать,– бросив последнюю фразу, Ворчун хитро покосился на женщину, развернулся и, пригласив гостей следовать за собой, повел их к выходу.

       Ольга бросила ему вслед презрительный взгляд и повернулась к напарнику:

       – Что-то произошло?

       Он задумался, словно подбирал слова, и выдохнул полушепотом: «Потом...».

       – Да что случилось?

       – Не сейчас... А вот и наши медики!– Серый помахал рукой парочке в серых комбинезонах.– Игорь! Игорь Петкевич!

       – Ты с ним еще не разговаривал?

       – На той стороне не получилось. Потом расскажу.

       – Оля! Валера!– сиял седовласый доктор, широко улыбаясь.– Безумно рад вас видеть в здравии. Слышал, что вы тут выбились в люди... Позвольте представить моего коллегу, доктора Кастрицу. Адам Сергеевич – прошу любить и жаловать.

       Они сдержанно обменялись приветствиями и рукопожатием, а женщина не могла избавиться от мысли, что перед ней два лживых шпиона, разыгрывающих комедию. Даже огромные металлические чемоданы, которые те с видимым усилием тащили за собой, представлялись наполненными всякими вредными штучками – орудиями для пыток, подслушивающими устройствами.

       – Я помогу,– вызвался полицейский.

       – Будьте добры,– охотно принял его предложение представленный как доктор Кастрица, поглаживая великоватый для пропорций лица нос, которое к тому же было украшено ухоженной бородкой.

       – Выглядите напряженной,– заметил Петкевич, заглядывая в глаза женщины.

       – Здесь дымно. Хочется выбраться на воздух,– солгала Ольга.– Мы покажем ваши жилые комнаты, после чего приглашаю к себе на чашечку кофе и на «побеседовать».

       – С удовольствием,– отозвался новый знакомый.– Я стал забывать вкус настоящего хорошего кофе, а сюда, я видел, грузили упаковки от лучших производителей.

       Он еще что-то ворчал о бессонных ночах, хамстве и воинственной глупости, которые одолели его за последнее время, но никто не обращал на это внимания. Их маленькая процессия, выглядевшая достаточно колоритно, молча направилась в город.

                *****

       Сделав первый глоток кофе, Кастрица удовлетворенно закатил глаза и пожевал губами, от чего его борода зашевелилась и ощетинилась колючками рыжеватых волосков:

       – Божественный напиток!

       Полицейские, используя привилегированное положение, сумели устроить медиков по квартирам в течение получаса, после чего всей компанией расположились в комнате Ольги, хранившей печать роскоши со времен ее заточения.

       – Не знал, что женщины так умеют готовить кофе,– не мог успокоиться Кастрица.– Если бы одна особа, которая в годы моей юности пыталась выйти за меня замуж, умела так варить кофе, я бы не был сейчас нудным холостяком. Клянусь Вам!

       Ольга благодарно улыбнулась – несмотря на двоякость положения, этот гость был ей симпатичен, а его неуклюжие комплементы приятны.

       – Я так долго был лишен всех прелестей этого напитка, что теперь чувствую, буквально, возвращение жизни в мое тело,– продолжал он.– Представьте: ночь, уйма отвратительной рутинной работы, бездарные, просто обезоруживающе безрукие ассистенты, от которых вреда больше чем помощи – я прошу сделать мне кофе, чтобы как-то сохранить работоспособность, а в ответ получаю коричневатое теплое пойло с отвратительным запахом и тошнотворным вкусом! Представляете? И мне утверждали, что этот кофе из офицерского пайка! Не удивительно, что я был взвинчен, раздражителен и не мог добиться результатов.

       – Вы работали в лагере беженцев,– скорее утверждал, чем спрашивал Серый.– Неужели там было неинтересно? Откуда было взяться рутине?

       – Ах, оставьте! С таким же успехом я мог работать и на северном полюсе. Я же не врач в прямом смысле этого слова – теоретик, исследователь, а временами статист. В бессонную ночь в голову приходит озарение, и потом месяцы и годы я трачу на то, чтобы опровергнуть собственную идею, продвигаясь ничтожно маленькими шагами. Я даже в чем-то рад, что меня вырвали из очередного тупика и привлекли к этому проекту – хоть увидел что-то новенькое, абсолютно новенькое. А в остальном – то же однообразие.

       Ольга краем глаза заметила, как тень пробежала по лицу доктора Петкевича, который не мог остановить своего разговорчивого коллегу. Он лишь беспомощно ерзал в кресле, пока Кастрица, разморенный уютом, изливал мысли легко и свободно.

       – Вы, видимо, имеете в виду историю с беглой химерой,– подлила масла в огонь женщина, наблюдая нервозность Петкевича.– Игорь Николаевич Вам наверное говорил, что мы занимались этой проблемой до начала беспорядков в Минске.

       – Да, беспорядки вещь ужасная,– признался доктор Кастрица.– Но насколько эта химера, которую называют прототипом, беглая, я не знаю. А вот то, что этот прототип есть предтеча чего-то грандиозного – факт. Игорь Николаевич говорил мне о Вашей работе, и, в частности, что Вы продолжаете этим заниматься, и у Вас, наверняка, есть интересные результаты. Поэтому я с удовольствием обсудил бы круг вопросов.

       Женщина, не скрывая улыбки, посмотрела на Петкевича и демонстративно кивнула головой в знак признательности. Тот, раскрасневшись, растерянно ей ответил.

       – Все эти поездки изрядно выбивают из колеи,– не замечал ничего медик.– Но обстоятельства вынуждают. Если хотите, можно было бы поговорить прямо сейчас, за второй чашечкой Вашего замечательного кофе.

       – Конечно!– спохватилась Ольга, сразу направляясь на кухню, чтобы доктор Петкевич не успел возразить.

       – Вы будете работать в больнице Ворчуна?– заполнил паузу, вызванную отсутствием напарницы, Серый.

       – Очень недолго – сделаю все дела и вернусь. Вот Игорь Николаевич задержится.

       – Замечательно. Как в старые добрые времена.

       – А вот и я,– вернулась Ольга.– Мне ужасно интересно, чего Вы добились, раскрывая загадку, на которой мы споткнулись.

       – Загадка?– Кастрица взялся за вторую чашечку.– Это настоящий прорыв, сударыня. Знаете, чем я занимался последние годы? Теория влияния естественных мутаций на процесс общей эволюции.

       – Но это старая теория.

       – Прекрасно. И Вы знакомы с ней?

       – В той части, которая касалась моей деятельности.

       – И чем Вы занимались?

       – Скажем, неестественными мутациями.

       – Понимаю,– осекся доктор.– Вы из тех опальных специалистов. Сожалею, я был крайне возмущен мораторием, но очень рад, что столкнулся с профессионалом в этой области. Вы можете представить, как злополучный прототип пошатнул теорию, на которой базируется вся современная наука. Я годы готовился, чтобы посеять только зерно сомнений в достоверность закостенелых догм, похоронивших свободу выбора для исследователя и создавших ложное ощущение полного понимания природных процессов. Годы! И зерно! И вдруг, появляется существо, которое фактом своего рождения разрушило все каноны и авторитеты одним махом.

       – Мне трудно судить,– призналась Ольга.– Я видела это существо только пробегающим мимо. Ни анализов, ни опытов...

       – Какие анализы? Я его вообще не видел. Сам он уже не интересен. Вот его производные – другое дело.

       – Производные? Интересно. Одним из важнейших заключений, к которым мы пришли, была невозможность его размножения.

       – Это по словам создателя? Гранковича?

       Произнесенная фамилия заставила поперхнуться Петкевича, но, что более удивило женщину, эксперт Серый заметно побледнел, сильно сжав кулаки. Тогда она не могла объяснить такую реакцию напарника.

       – Смотря, какой смысл вкладывать в слово «размножение»,– опять продемонстрировал полнейшую невнимательность доктор Кастрица.– Да, он не может воспроизводить себя известными нам способами, но никто не лишил его возможности разделиться.

       – Это не имеет для него смысла – он все равно остается единым, сохранит связь между отдельными элементами. Это не деление, а скорее рассредоточение.

       – А говорите, не было анализов. Зачем они Вам? Я к такому выводу пришел только вчера, а об этом, похоже, уже вся страна знает, глядя на то, как прототип «пробегает мимо».

       – Нет, это со слов Гранковича.

       – Вот в чем преимущество последовательного развития событий,– покачал головой медик.– Вы не тратите время на пустое домысливание и видите суть сразу. А мне сперва попала в руки его производная. Да и как попала? Пришла девушка и пожаловалась на странное протекание беременности. Забавная ситуация. Она убежала прежде, чем мы опомнились, оставив нам только результаты общего анализа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы установить ее нечеловеческое происхождение. А до этого были лишь какие-то слухи о мутантах, разговоры о Гранковиче и прочая мистификация. Но, потрогав один раз подобное, более уже нельзя было ошибиться. Мы стали заниматься всеми беременными женщинами в поле нашего зрения, и, что бы Вы подумали, история повторилась дважды!

       Он многозначительно посмотрел на собеседников и отставил пустую чашку:

       – К нам попали еще две девушки, которые почти сразу, почувствовав повышенный к ним интерес, бежали. Вы не представляете, какие чудеса они демонстрировали при этом! Двести вооруженных солдат не смогли их остановить! Но об армии отдельный разговор – где только таких людей находят? Тем не менее, материалов для работы уже хватило. Сравнивая анализы трех особей, мы, во-первых, высчитали электромагнитную маску, на которую военные потом настроили свои спутники слежения, а, во-вторых, организмы были все-таки человеческими, но значительно видоизмененными. Это был организм-строитель, как в принципе и у любой женской особи, призванный порождать новую жизнь, но в данном случае создается нечто совершенно необычное. Мы пришли к выводу, что прототип «Черная Кровь» попытался с помощью репродуктивного механизма человека воспроизвести себя, откорректировав для этого организмы женских носителей. И каждый эмбрион содержит физическую частичку его самого. Понимаете? Он отдает часть себя женщине, чтобы она потом родила новое существо, построенное на базе этой его частицы. Невероятно. Абсолютно необычное решение проблемы собственного бесплодия.

       – Адам Сергеевич,– нарушила его неожиданную задумчивость женщина.– Но вы говорите невозможные вещи.

       – Это уже доказано и неоспоримо. Я говорил о военных спутниках? Мы привезли с собой аппаратуру, позволяющую следить с их помощью за передвижением в городе каждого из них: один крупный, интенсивный сигнал – сам прототип, и около сорока его производных, выраженных не столь ярко. Что интересно, в момент отделения от основной массы, новорожденный элемент какое-то время остается неподвижным, и только потом его действия становятся вдруг согласованными, и он группируется с остальными такими же. Очевидно, в этот момент происходит мутация женского организма, адаптация к внедренному в него агенту или наоборот. А потом, они ищут и находят друг друга. Но после каждого отделения первоисточник, основной сигнал, гаснет и становится слабее – теряет ощутимую физическую часть. Очень скоро, полагаю, прототип окончательно растворится среди своих наследников.

       – Вот это новость,– не удержался Серый.– А почему вы не пытались завладеть одной из этих беременных женщин, раз уж знаете, где они находятся.

       – А почему мы здесь, по-вашему?– наконец дал о себе знать Петкевич.– Самое большое скопление производных обнаружилось в больнице, организованной господином Ворчуном, как раз в двухстах метрах от того места, где располагаемся мы сейчас.

       Брови Ольги поползли вверх, а полицейский привстал в кресле. Медики переглянулись, довольные эффектом, который произвели их слова.

       – Он прямо у нас под боком,– сказал Серый, прислушиваясь к собственному голосу, словно так понимание доходило до него быстрее.– Мы можем прямо сейчас пойти за ним.

       – Не так быстро,– властно запротестовал доктор Петкевич.– Это единственные экземпляры, расположенные на подконтрольной территории, и у нас нет права на ошибку. У нас все пара дней, прежде чем они присоединятся к остальным. Завтра прибудет группа поддержки, а пока с их помощью не будет установлено оцепление объекта, нам запрещено даже приближаться к госпиталю.

       – Кем запрещено?– сощурилась женщина.

       – Тем правительством, которое нас с вами сюда направило,– не растерялся медик.

       – Полагаете, Ворчун позволит хозяйничать здесь какой-то группе поддержки?

       – Это полномасштабная операция, хорошо спланированная. Меня заверили, что все учтено. Я рассчитывал, что и вы заинтересуетесь.

       – Мы уже заинтересовались, но Вы плохо представляете положение вещей. Мне пришлось три дня просидеть под замком, прежде чем нам дали шанс выжить. Я до сих пор не уверена в собственной безопасности, а Вы собираетесь незаметно развернуть тут маневры.

       – Вы правы,– вмешался доктор Кастрица.– Но у нас нет времени. Беременность мутантов протекает невероятными темпами, и весь цикл занимает где-то две-три недели. Мы уже имеем дело с двумя версиями новой жизни. Не стоит допускать появление на свет третьей разновидности этих существ. Если следовать логике, именно она станет наиболее приспособленной к нашим условиям, а потому неуязвимой.

       – Правильно!– загорелся полицейский.– Стоит заглянуть в больницу прямо сейчас.

       – Не делайте этого,– взмолился Петкевич.– Вы все испортите. Они опять ускользнут, а мы останемся ни с чем.

       – Нет! Я бы вообще не торопилась,– перебила его Ольга, взглянув на доктора Кастрицу.– Почему бы не понаблюдать очень осторожно издали? Мы ведь практически ничего не знаем о происходящем – только догадки и поспешные выводы. Нам необходимо время на осмысление и анализ.

       – Не могу с Вами спорить – абсолютно правы,– согласился тот.– Но, дорогая моя, на нас давят. И я понимаю этих людей. Это не только интересное с научной точки зрения явление, но и большая угроза. Существа очень высоко развиты, агрессивны и жизнеспособны. Они многократно превосходят нас. Самое ужасное заключается в том, что их существование не противоречит природе. Помните, я говорил о неточностях в общей теории эволюции? Там не достает как раз этого звена: наша с вами форма жизни, тысячелетняя история развития видов на планете –  лишь одна из бесконечного множества вариаций на тему жизни. Мы вступили в следующую стадию – борьба за выживание различных идеологий, платформ, базисов! Человечество доминирует в пределах своего мира, исчерпав все возможности эволюции и став его высшим достижением. Но теперь приходится конкурировать с порождениями иных систем. Не имеет значения, родился прототип только сейчас или существует миллионы лет. Происхождение его искусственное или естественное, но для него даже время течет иначе – целиком иные принципы существования.

       Доктор Кастрица наигранно развел руками:

       – Человечество, Ольга Феликсовна, увы, пока уступает по всем показателям. Нужно остановить это противостояние любой ценой: мы к нему не готовы. Он просто уничтожит нас, загонит в резервацию без надежды на выживание, и будет снисходительно изучать. Вспомните, как мы расправились с конкурентами, как вытеснили весь животный мир со своих территорий, проявляя предельную жестокость и усердие. С нами обойдутся таким же образом, и уже он будет доминировать! Человечеству еще необходимо созреть для подобной конкуренции – уверен, это не единственная опасность, которая нас поджидает, просто мы еще не столкнулись с иными порождениями Великой Случайности, хотя, может, уже, ничего не подозревая, сосуществуем рядом. И так будет, пока не наступит время контакта, время сражения за право жить. Мы сумеем подготовиться к этому моменту при условии, что сейчас нейтрализуем прототип.

       – Это все я уже слышал,– поник Серый.

       – Я понимаю, Адам Сергеевич, но потому и упомянула о необходимости действовать осторожно. Надо понять, с чем имеем дело.

       – Вот и ладно,– опять оживился Петкевич.– Вижу, что даже совместными усилиями нам не удалось расширить круг знаний о проблеме. Видимо, и создатель химеры не очень понимал, что делал.

       Последние слова прозвучали как вопрос и были адресованы женщине. Медик внимательно следил за ее реакцией, но Ольга не подала и виду, что заметила.

       – Мы вынуждены поблагодарить за кофе,– сдался тот,– и откланяться. Нам еще надо осмотреться и приготовиться к завтрашнему дню. Он обещает стать интересным.

       – Пожалуй, мы злоупотребили гостеприимством,– согласился и доктор Кастрица.

       – Никакого беспокойства,– запротестовала женщина.– Я очень рада такому обществу. Обещайте заглядывать ко мне всякий раз, когда захотите чашечку горячего кофе.

       – Ну что Вы! Мне бы пришлось перебраться к Вам окончательно.

       – Тогда вечером,– не унималась Ольга.– Приходите на ужин. Поговорим еще.

       – Нет-нет,– поторопился отказаться за обоих Петкевич.– У нас много рутинных дел. Мы лучше заглянем к Вам на завтрак, если не возражаете.

       – Будем рады.

       – Вот и договорились. Тогда обсудим и детали завтрашней вылазки в больницу.

       Медики очень живо распрощались и оставили полицейских одних.

       Ольга села рядом с напарником, слегка прижавшись к нему плечом:

       – Что ты обо всем этом думаешь?

       – Не знаю. Слишком все просто и быстро, а главное само по себе.

       – О чем ты?

       – Доктора – шпионы, за нами все время подсматривают, прототип расползается на кусочки, которые уже совсем рядом. Все кричат о том, что человечество погибает, а мы ничего при этом не можем изменить. Все, что делаем – впустую.

       Женщина внимательно посмотрела на полицейского, не скрывая удивления:

       – Что-то произошло?– спросила она.– Ты о чем-то мне еще не рассказал?

       – Произошло,– тихо признал Серый.– Что-то уж точно произошло.

       Ольга вспомнила странность в поведении эксперта, его бледность при упоминании Гранковича, и все это теперь представлялось важным и пугающим. Но она не стала торопить напарника и задавать ему наводящие вопросы, предпочитая дождаться, когда тот сам захочет говорить. Тем более она знала по опыту, что удержать в себе даже самую незначительную новость и не похвастаться ей перед другими – противно самой человеческой природе.

       – Я видел сегодня Гранковича,– наконец решился Серый.

       Он резко поднялся и подошел к окну:

       – Я видел его живым.

       Ольга не нашлась, что сказать.

       – Сегодня утром,– спокойно продолжал полицейский.– Я формировал последний состав на большой земле. Грузили всякую ерунду в вагоны, инструктировали тех, кто должен был приехать сюда. Потом выяснилось, что из аэропорта запаздывал какой-то груз для этих специалистов. Я поехал встречать. Так я оказался недалеко от временного госпиталя, где мы в последний раз видели Змея. Я просто сидел в кабине грузовика на самом краю периметра и вспоминал его. Я вспоминал сестру и ее детей, я ненавидел этого подонка и сожалел, что не убил его своими руками.

       Он глубоко и протяжно вздохнул:

       – И тогда я его увидел... Он просто слонялся за пределами аэропорта прямо на виду.

       – Хочешь сказать, что он выжил тогда?

       – Я ничего не хочу сказать! Я увидел Змея, и меня понесло. Я побежал за ним. Нагнал уже далеко от периметра. Заметив меня, он упал на колени и заплакал. Я не разобрал ни единого слова, но это был он. Я ни о чем не думал, а только благодарил судьбу за шанс расквитаться с гадом. Звучит ужасно глупо, но я убил его... Говорят, что убийство не приносит радости, но я испытал наслаждение, расстреливая эту мразь!

       – Валера! О чем ты говоришь?!– испугалась женщина.

       – Я говорю о том, что убил Гранковича! Это просто безумие какое-то! Я пинал его труп ногами, пока весь не перепачкался кровью, а потом сбросил в канализационный люк на обочине. Вот что произошло.

       – Но как он мог тогда уцелеть? Ты понимаешь, что ты наделал? Ты принял за него кого-то другого… Кто это был, Валера?

       – Потом я тоже об этом думал и вспоминал о его ранениях. Даже если бы он выжил, ему бы пришлось еще очень долго лежать под капельницей, а мой Змей был целехонек. Я растерялся и позвонил сразу советнику, но тот и слушать меня не стал. Он даже кричал: Гранкович не просто мертв – его расчленили и развезли по разным местам. Голову где-то заморозили в расчете на будущие технологии, чтобы потом попытаться что-то выудить из мозга. И эта голова мертвее мертвых и спокойно лежит с тех пор в каком-то холодильнике. Он меня и после смерти достал! Ведь я кого-то убил! Мне страшно! Может, я подвинулся умом и теперь в случайных прохожих вижу Змея, а, может, наткнулся на похожего человека или еще что-нибудь... Все так перемешалось... Представляешь? Меня это пугает, потому что я ясно его видел и не мог ошибиться. Там был не призрак и не плод моего воображения – я убил проклятого Гранковича! Или мне не верить собственным глазам?

       – Успокойся,– повысила голос Ольга.– Нечего раскисать! Все не так плохо. Гранковича могли, в конце концов, клонировать – благо, интерес к нему есть у многих. Ты мог просто наткнуться на клон. Пугаться причины нет, но убивать его не стоило. Никого нельзя убивать! Слышишь? Мало смертей вокруг?

       – Ты это мне говоришь?

       – Нет, сама с собой разговариваю! Если бы ты не был таким психованным и попытался с ним общаться, все было бы проще. Знать, откуда он там взялся и зачем, куда интереснее, чем выслушивать твою истерику. Мститель...

       – Истерика?– фыркнул эксперт.– Жаль, тебя там не было. Что чувствует человек, когда убивает мертвеца, когда гоняется за призраками? Каждый пытается учить меня жизни: это надо делать, а вот этого – нет. Если я тебе говорю, что это не был клон, что это не мои галюники, то для разнообразия послушала бы меня! Это может быть поважнее, чем твой говенный прототип! А нет! Меня начинают убеждать, что я псих, но псих очень хороший, и обязательно поправлюсь. Ведь если его не видели – значит, его и нет, а я автоматически причисляюсь к душевнобольным. Права была старая ведьма – весь мир спятил. Ты же у нас верующая! Помнишь, что будет предшествовать концу света? Мертвые встанут из могил!

       – Ты начинаешь говорить глупости,– попыталась осадить его женщина.

       – Смотри ты, какая умная выискалась! Мы для нее слишком глупые. Она у нас ученая и со своими докторишками умеет красиво рассуждать о гибели человечества. Эдак снисходительно признавать, что да, дескать, люди слабые, глупые и несовершенные твари – какая досада, но вы готовы научить их, дурачков, выживать. Вот уж спасибо Вам, мисс Совершенство! Вы образец человеколюбия с чистыми руками и помыслами, а я – завернутый убийца, быдло, погрязшее в пороках! А помнит ли эта мисс, что она чувствовала, когда убивала? Или у нас по-прежнему белые сарафанчики и нет засохшей крови под ухоженными ногтями?

       – Ты ищешь ссоры со мной?– хрипло спросила Ольга, уязвленная словами полицейского.– Тебе плохо, и ты хочешь, чтобы так было всем вокруг? Ты не умеешь плакаться, и поэтому стараешься срываться на других, тех, кто слабее?

       – Только не разыгрывай со мной свою слабость – битая карта,– зло ответил напарник.– Вы здорово умеете включать слезу, когда дело тухнет, да только меня от этих спектаклей мутит.

       – Тогда убирайся отсюда, мистер Крутой,– тихо потребовала женщина, но показное спокойствие стоило дорогого.– И уноси отсюда свои сопли: закройся где-нибудь в туалете и жалей себя там, чтобы никто не видел.

       Серый задержался на мгновение, собираясь что-то сказать, но передумал и быстро вышел из комнаты, громко хлопнув входной дверью.

       Ольга уронила голову на руки и зарыдала.

       Она уже долго не плакала, лишив себя столь естественного выходя для всего накопившегося, и теперь быстро наверстывала. Стоит прийти даже самому незначительному огорчению, как за ним следом всплывают все недавние обиды и неприятности, словно требуя, чтобы перед уходом их тоже обязательно оплакали. Память старательно извлекала из глубин грязь, промывая ее слезами, которые горькой солью вычищали нечистоты души. Голова разболелась, и уже не хватало слез, чтобы избавиться от груза, давившего изнутри.

       Незаметно она уснула.

                *****

       Человек всегда стремился в небеса.

       Необъяснимая страсть к полету заставляла людей издавна летать во сне и переживать в мечтах сказочные ощущения, которые дарила возможность парить в вышине, с замиранием сердца предаваясь свободе. Поэтому, реализовав смелые устремления с помощью технологии, обделенный природой человек с особым трепетом создавал все более совершенные летательные аппараты. Самолеты, ракеты и планеры несли на себе печать особенной заботы и были вершиной рукотворного творения, превратившись в идолов цивилизации, которые воплощали сбывшуюся мечту. Ими любовались, о них слагали стихи и песни, их ценили.

       Отливающая черным в вечернем полумраке, крыса с откушенным ухом встала на задние лапки, высоко подняв дрожащий носик вверх, и замерла, прислушиваясь и присматриваясь.

       Нарастающий гул предупреждал о начале великого таинства, которое она любила подолгу наблюдать с этого места. Вскоре из-под свода туч вынырнул Он, прекрасный в своем плавном движении. Горящие ярко глаза сверкали мощью, а возбужденное шевеление воздуха за хвостом заставляло меркнуть грозные тучи, размывая их контуры. Приблизившись, Он задрал острый нос, раскрывая гладкое сверкающее брюхо, и сменил голос, который теперь приятно щекотал кончики усов, заставляя чесаться нос. Но крыса позволила себе шелохнуться, только дождавшись окончания таинства, когда Он, спустившийся с небес, замолчал.

       А еще крыса любила наблюдать взлет, когда горящее в лучах солнца массивное тело сказочным образом отрывалось от поверхности земли и, прикрываясь своим невидимым шлейфом, подобным движущейся воде, легко поднималось в воздух. Было не понятно, почему Он двигался без всяких усилий, не готовился к прыжку, не махал крыльями, оставаясь таким уверенным и невозмутимым во время всей церемонии. В том, видимо, и заключалось чудо, к которому ей было суждено прикоснуться. Она не знала, только ли для нее разыгрывалось великое действо, но была верным хранителем этого откровения и точно знала, когда будет разыгран следующий ритуал.

       Крыса опустилась на передние лапки, внимательно принюхиваясь к прохладному воздуху – он был полон странных запахов, часть из которых принадлежала Ему. Почему остальные боялись? Почему отказывались приходить сюда, чтобы приобщиться? Но однажды удастся убедить и их – это будет великий день, когда собратья станут заботиться не только о пище, но захотят видеть и понимать прекрасное.

       Этот день уже приближался.

       Ветер принес вкус свежей крови, и одноухая крыса резко бросилась ему навстречу, пока струя воздуха не свернула в сторону, путая след. Запах пришел из открытого колодца и предупредил, что это кровь человека, мертвая кровь. Одноухая колебалась: крысы не любили людей и боялись их, потому что те были созданы, чтобы вселять в них страх – убивали не во имя добычи, расставляли хитроумные ловушки, расточали неприятные опасные запахи.

       Но человек был мертв, и, хотя это не лучшая пища, обойти находку вниманием было нельзя.

       Канализационный колодец был неглубоким, но гладкие вертикальные стены не позволяли спуститься по ним вниз. Существовало множество и других лазеек к лежавшему на дне трупу, и Одноухая как раз призадумалась, станут ли оправданными ее усилия, когда негромкий звук заставил ее вздрогнуть и нервно зашевелить носом.

       К ней неторопливо приближалось существо, которое сперва показалось человеком, но странное отсутствие запаха указывало на то, что это был иной невиданный зверь. Крыса юрко укрылась в свалке мусора, настороженно всматриваясь в странного чужака. Теперь она убедилась, что тот был лишь внешне похож на ее заклятых врагов, а манера движений и столь необъяснимое отсутствие запахов говорили о совершенно незнакомом соседе, который хозяйничал теперь на ее территории. Если бы она умела удивляться, это чувство было бы безгранично и даже могло бы напугать, но крыса была животным, практичным и осторожным. Ей двигало не праздное любопытство, а необходимость максимально больше узнать о чужаке, чтобы решить, насколько он может быть опасен или полезен, и чего ожидать, если надумает прижиться поблизости. Поэтому, когда тот спустился в колодец с мертвым человеком, Одноухая тоже прокралась к краю и заглянула вниз.

       Диковинный зверь склонился над мертвецом и долго сидел неподвижно, а потом запустил руки прямо в его тело, и тут же острый запах ударил в нос крысы. Она отскочила, отфыркиваясь и потирая передними лапами мордочку, чтобы избавиться от цепкого привкуса, который въедался в нее. Потребовалось время, прежде чем болезненное ощущение притупилось, а вдыхаемый воздух опять приобрел привычный аромат. Теперь она знала, насколько опасен чужак, но все равно не убежала, лишь удалившись на расстояние.

       Напугавший ее зверь, не спеша выбрался на поверхность и удалился в ту же сторону, откуда и пришел. А через мгновение из глубины колодца раздался крик, заставивший вжаться в землю, и ветер вновь донес запах мертвеца, но запах этот был живым.

       Одноухая не понимала, почему мертвый человек стал живым – такого она не видела никогда, и что-то подсказывало ей, что подобного не должно было случиться и сейчас. Ее не мучили сомнения, не пугали крики человека, и ничто не удивляло. Главное, она обнаружила две новые опасности – невиданный зверь и способность мертвых людей оживать.

       Это был факт, и крыса не собиралась его оспаривать.

       Развернувшись, она быстро засеменила восвояси, чтобы предупредить сородичей об открытиях, и успеть насытиться до того момента, как наступит время следующего таинства, и Он в грохоте своей славы вновь взлетит под свод облаков, или спустится с неба, чтобы восхищать ее.

       Крик сорвался на протяжный стон, и, задохнувшись, Змей заплакал.

       Слезы обжигали лицо, скатывались по вискам вниз, где растворялись в смрадной воде дна колодца. Боль и холод пронзали тело, сковывая спазмами судорог любое движение. Он не моргающими глазами уставился в маленький кружок неба, которое раскачивалось массой туч, обрамленных краями канализационного люка.

       Равнодушный осенний небосвод был безучастен к клокотавшему бессилию человека, в очередной раз продемонстрировав превосходство над всем низменным, что покрывало остывающую землю или взирало из ее недр.

       Дрожащие губы Гранковича беззвучно шептали: «Почему?», но никто в его мире не мог дать ответа.

       Он снова жил, чтобы задаваться вопросами, сомневаться и удивляться, страдать и ожидать смерти, которая его уже дважды предавала...

                Глава Одиннадцатая.

       Проснулась Ольга лишь под конец дня.

       Она чувствовала себя окончательно разбитой, а потому, прихватив возвращенное накануне оружие, вышла на улицу. У нее не было никаких планов, никаких конкретных желаний – только стремление отойти подальше от ненавистного места. Суета возле метро и крикливые команды бойцов Ворчуна остались позади, и женщина беспрепятственно удалилась вглубь городских кварталов, где царили спокойствие и относительная тишина. Ленивые патрули и посты реорганизованной армии не пытались задержать, перешептываясь за спиной и бросая испытывающие взгляды, да большой черный пес семенил какое-то время следом, останавливаясь всякий раз, когда она замедляла шаги.

       – Извини, дружок,– Ольга машинально хлопнула себя по карманам.– У меня для тебя ничего нет.

       Пес наклонил голову, внимательно на нее посмотрел и развернулся в обратную сторону.

       Женщина чувствовала себя настолько одинокой, что неприятный ком собрался в груди, затруднив дыхание. Хотелось бежать без оглядки подальше от людей, от мрачного города, туда, где есть только зеленый лес, щебетание птиц и яркая синева неба с пушистыми облаками. Хотелось поселиться на берегу чистой реки, где играет рыба, и сладко пахнут лилии, где можно долго смотреть на прозрачные воды, которые шевелятся хрупкими нитями водорослей, чьи ленты никогда не спутываются, не пытаются развернуться навстречу течению, подчиняясь вечному порядку.

       Хотелось порядка.

       Ольга сомневалась, были ли открывшиеся видения навеяны памятью прошедшего детства или оставались плодом воображения, как несбыточная мечта, способная манить и увлекать, но была уверена, что это и есть то место, куда она желала попасть сейчас.

       Ей удалось мыслями отгородиться от города, который продолжал жить вокруг, и не обращать внимания на его попытки запугать, подчинить грубой воле, уходя все дальше в лабиринт улиц. И ничто не могло совратить с этого пути – ничто кроме крика о помощи. Напуганного женского крика.

       Ольга опомнилась и, на ходу перезарядив пистолет, бросилась в переулок.

       Худощавый подросток в красной замусоленной куртке склонился над поверженной старухой, пытаясь вырвать из ее цепких рук бесформенный сверток. Он сжимал в правой руке угловатый пожарный топорик и делал угрожающие замахи им, громко ругаясь на пожилую женщину. Та визгливо сопротивлялась, выставляя перед собой свободную руку и жалобно всхлипывая.

       Ольга крикнула как раз в тот момент, когда нападавший резко ударил топориком по руке, удерживающей предмет их спора, и дворик огласил громкий вопль старухи. Ее рука беспомощно повисла, а подросток резко выпрямился, прижав к себе сверток. Он повернул лицо к приближающейся женщине:

       – Отвали, сука!

       – Что же ты делаешь, мразь?– не своим голосом закричала Ольга.– Отойди от нее.

       – Сказал: отлезь,– злобно оскалился подросток в ответ, не обращая внимания на направленный на него пистолет.

       – Поможи, дочурка!– взмолилась раненая, повернув заплаканное лицо навстречу неожиданной заступнице.– Поможи!

       – Брось!– скомандовала женщина, приближаясь.

       Почувствовав поддержку, старуха приподнялась и ухватилась здоровой рукой за отобранный сверток. Подросток, смотревший в этот момент на направленное на него оружие, отреагировал мгновенно, широким взмахом опустив топор на голову жертвы.

       Ольга вскрикнула, когда фонтан брызг после глухого удара вырвался вслед за сбитой шапкой, окрасив все вокруг красными пятнами. Она видела, как один раз вздрогнувшее тело старухи замерло, а придурковатый подросток растерянно оглядывался на нее, освобождая застрявший в голове жертвы топор.

       – Что же ты делаешь?– хрипела женщина, наводя ствол пистолета в лицо парня.– Что же ты, гадина, делаешь?

       – Отвали, сука,– испуганно закричал тот.– А то и тебя!

       Так не должно было случиться.

       Она не верила, что необратимое уже произошло, причем в ее присутствии, когда она была рядом, была способна все предотвратить. Взглянув на лицо, лежавшей на земле, Ольга вздрогнула, похолодев кончиками пальцев: расколовшаяся голова обезобразила лицо, сместив две половины таким образом, что открытые в ужасе глаза оказались на разном уровне, превратив посмертную гримасу в кошмарную маску.

       – Ты такой сильный, падаль?– сорвавшимся голосом закричала женщина.– Ты такой крутой? Убивать научился? Хочешь жить ценой других? Тебе люди – ничто?!

       Она выстрелила ему в лицо. Пуля не попала в подростка, но заставила того бежать. А Ольга, едва различая его фигуру сквозь застилавшие глаза слезы, стреляла вслед, пока толчки производимого ей грохота не слились в монотонный звон, резавший уши. Парень лежал в десяти шагах, высоко подняв одну руку, и кричал.

       Женщина вытерла рукавом лицо и подошла к нему вплотную:

       – Любишь убивать?– процедила она сквозь зубы.– Значит и жизнь для тебя ничего не стоит, значит и смерти бояться не должен. Будь здоров, подонок, тебе тоже придется сдохнуть.

       Она подняла пистолет и зажмурилась. Подросток выставил перед собой раскрытую ладонь и отвернул сморщенное в страхе лицо в сторону. Другой рукой он придерживал дрожащий бок, из которого сочилась кровь, незаметно расползавшаяся по красной куртке, и тихо скулил.

       Пауза стала затягиваться, и Ольга дважды спустила неподатливый курок.

       Послышался шумный вздох, и плачь стал громче.

       Женщина открыла глаза, почувствовав, как земля уходит из под ног.

       Пули разорвали ладонь подростка, лишив ее пальцев, и сделали две черные дыры в куртке в правой верхней части груди. Он кричал и размахивал покалеченной рукой, а женщина опустилась на землю рядом и словила себя на мысли, что не может зажмуриться или отвернуться.

       Глаза стыли, пересохшие на ветру, и болели, но окаменевшие веки не смыкались, заставляя смотреть на раскачивающуюся поверхность асфальта. Надо было отбросить теплый, липнущий к пальцам пистолет, а паралич надежно держал в объятьях. Подросток ныл и стенал, и только когда горячая капля крови с его раненой руки брызнула на лицо Ольги, она встрепенулась и, овладев собой, поднялась.

       – Не махай ей,– тихо прошептала она, расстегивая пакет с медикаментами на поясе.

       – Сука,– плакал парень.– Что же ты наделала? Болит то как! Мне же теперь помирать... Что же ты так?

       – Заткнись.

       – Как же я теперь? Ты ж меня убила…

       – А старуху помнишь?– слабым голосом выдавила из себя женщина, неуверенными движениями останавливая кровотечение его раны. Все казалось бессмысленным и бесцветным.

       – Ой болит... Ой больно... Что ж ты, сука, меня так подстрелила?– жалобно ныл подросток без остановки.– А потом еще ж и добивала меня... В раненого еще стреляла – чтобы убить... За что, тетенька? У меня мамка инвалид... Помираем с голодухи, а эта спекулянтка... А ты меня подстрелила... И я теперь помру... И мамка моя помрет... Лежит там, не шелохнется... А болит то как! Что ж ты меня убила? Что я тебе?

       Ощущения были невыносимыми.

       Ольга уже израсходовала последнюю липучку, и обработать рану в ноге было нечем. Она пережала голень жгутом и, протянув раненому несколько капсул с обезболивающим, выпрямилась. От резкого движения голова закружилась, и женщина пошатнулась.

       – Из-за этой старой жабы меня порешили... Я тут сдохну, а что с мамкой станет?.. Что же ты, гадина, в меня стреляла? За что же ты меня поранила… Болит ведь...

       Ольга развернулась и на дрожащих ногах устремилась прочь, сжимая до боли кулаки. Стоны и вздохи за ее спиной усилились:

       – Что же ты меня бросаешь, падлюка?... Убила, да? Расправилась? Сука... Поди, еще и мамку мою застрели... Поди! Она, небось, у окна ща плачет... Кидай меня тут подыхать, тетенька, кидай... Что вам всем за дело до нас, козлы вонючие... Что б вы передохли все... Что б вы все...

       Его голос долго преследовал испуганную женщину, разносимый эхом безлюдных дворов, пока не сошел на протяжный вой, который так и остался у нее на слуху.

       Все перепуталось и стало хрупким и блеклым. Было боязно вглядываться в предметы, потому как этот взгляд мог разбить, разрушить под собой все что угодно. Земля под ногами ощущалась тонкой, как корка весеннего льда, сквозь которую можно было провалиться куда-то вниз, в непоправимое Ничто. Воздух больше не касался кожи, ветер еле слышно гудел в кронах деревьев, но не обдувал горящего лица, не нес прохлады. Мир быстро съеживался, тускнел, сворачивался куда-то, как старая декорация, и Ольга старалась не замечать этого, не сосредотачиваться, чтобы не натягивать сверх необходимого и без того тонкую, звенящую от напряжения нить, которая еще связывала ее с реальностью. Было очень страшно на пороге безумия, стучавшегося в голову, а это было именно оно, его хваткие лапы.

       Женщина не могла сдержать рыданий, тихо всхлипывая на ходу:

       – Не хочу быть дурочкой сдвинувшейся,– причитала она.– Я не должна сходить с ума. Я реалистка... Я умею владеть собой... Я не хочу...

       Она балансировала на краю пропасти, созданной ей же самой, когда яркий свет фар ударил в лицо, грубо вытаскивая из полудремы в явь. Глаза болели от вспышки, но начинали уже различать шевелящийся вокруг город.

       – Я тебя знаю,– окликнул ее высунувшийся из внедорожника парень.– Ты приехала сегодня с теми, яйцеголовыми. Чего в такую даль забралась?

       Ольга сощурилась: только начинало смеркаться, и она не понимала, зачем ее слепили яркими фарами, за которыми ничего нельзя было рассмотреть.

       – Я ранила малолетнего мальчика,– она неопределенно махнула рукой вдоль улицы.– Он истекает кровью, ему надо помочь.

       – Да в чем дело-то?– проворчал второй пассажир из машины.

       Женщина уже могла рассмотреть их лица и, вдруг, поняла, что ее беспокоил диск заходящего солнца, которое проглянуло в разрыве почерневших облаков, как раз зацепившись за кромку неровного горизонта, образованного щербатыми силуэтами домов. Фары автомобиля были выключены.

       – Он там. Я случайно его подстрелила. Я не хотела. Помогите ему. Пожалуйста.

       – А с Вами, дамочка, все в порядке?

       – А что со мной может быть? Я в порядке. Я же не похожа на сумасшедшую. Только мне туда нельзя... Я никак не могу назад.

       – Да где он находится-то? Адрес?

       Ольга назвала адрес и удивилась, как эти люди могли найти того паренька по набору звуков, которые она произнесла. Она еще раз повторила адрес, но уже для себя, и все равно он остался лишь сложным звуком – смысла в собственных словах она не находила.

       Чем, вообще, было для нее слово? Как она выражала бездарный хаос своих мыслей с их помощью, чередуя свисты, шипение, щелканье языком? Женщина впервые осознала, что ей неизвестен механизм речи! Она не знала, почему и как говорит, а следом пришел страх, что она утратит этот дар природы, и уже никто не сможет его восстановить – ей останется только несвязно мычать, не надеясь на понимание окружающих.

       Крупные слезы выкатились из глаз: так отчетливо ощутила Ольга ужас немоты.

       – Ладно-ладно. Найдем твоего постреленыша,– хихикнул водитель, неверно истолковав выражение ее лица.– Раз не хочешь сама дорогу показывать, двигай к нашим самоходом.

       Внедорожник рванул с места, разбрасывая широкими колесами мелкие камешки, которые запрыгали по асфальту в лучах угасающего светила, столь опрометчиво неприкрытого в своей вечерней наготе одеялом туч.

       Не чувствуя ног женщина побежала на зов заката, ужаснувшись перспективе опять остаться одной на отнимающих разум улицах – надо быть ближе к людям, и безумие отступит. Она бежала быстро, но нормальное восприятие реальности возвращалось медленно. Ольга остановилась только у входа в подъезд своего жилища. Сегодня здесь впервые горела электрическая лампочка, под которой, присев на корточки, расположился Серый.

       Сперва ей показалось, что это был тот самый черный пес, который увязался за ней несколькими часами ранее. Но всмотревшись, она увидела Валеру и поняла, что спасена, обмякла и отдалась пустоте, которая торопилась заполнить ее.

       Прежде чем упасть в его объятья, женщина отчетливо увидела крохотный огонек внутри себя, едва заметный – это была любовь. Банальное, примитивное чувство, древнее как сама жизнь, которое разжег в ней далеко не идеальный человек. Этого открытия она уже вынести не смогла. Не было сил сопротивляться чему-то, не было сил думать – больше она не пошевелила бы и пальцем, даже чтобы спасти собственную никчемную жизнь.

       Ольга закрыла глаза, обняла крепкую шею возлюбленного и прижалась к нему горячей щекой, полностью расслабившись. То, что происходило потом, было неважным, неизбежным и естественным, как естественно любое безумство, учиненное человеком по доброй воле.

       И ни разу за ту длинную, самую странную ночь в ее жизни, женщина не вспомнила о раненом подростке, которого патруль головорезов Ворчуна так и не нашел.

                *****

       Павел видел кошмар, избавиться от которого не мог.

       Это был один из тех редких снов, которые не скрывают своей иллюзорной природы и не пытаются убедить спящего в реальности чудных действ. Но ощущения, навеянные видениями, не становились от того слабее, прочно удерживая потревоженное сознание в своем плену. Проповедник был напуган и начал паниковать, когда сознание стало глубоко погружаться в навязчивую фантазию. Несмотря на все усилия, он не просыпался и не в силах был прервать бесконтрольность событий абсурдного мира, чья непостижимая логика затягивала разум.

       Сон окончательно затмил реальность, открывая неестественную новизну восприятия.

       – Черт с ним... Я сам этого хотел,– сдался Павел.

       Ему почему-то вспомнилось мучительное ожидание последних дней, новые жертвоприношения, значительно пополнившие паству, дух сомнений, поселившийся в нем, и упрямое молчание божества. Он видел Его, чувствовал, направлял к Нему верующих и возносил молитвы, но так и остался один, не признанный, не услышанный. Проповедник не понимал Воли, которая игнорировала его, не понимал, что могло отвратить милость Высшего существа: почему Оно не говорило с ним, не направляло, почему не открылось. Ему верили, за ним шли, но сам он не знал, куда вести людей, к чему готовить, чего обещать или требовать – что нужно было божеству от преданных слуг.

       Поэтому Павел был готов поддаться увлекающему сновидению, которое не лишало его остроты понимания, словно это был и не сон, а глубокая медитация или сомнамбулизм, пришедший извне. Так могло случиться долгожданное обращение Его. И человек доверился ощущениям, которые напугали бы любого неподготовленного, лишенного истинной веры, но только не его, рассчитывающего на встречное откровение.

       И откровение пришло.

       Сперва, он увидел звук, чего никогда раньше с ним не происходило: нельзя было даже сказать определенно, присутствовал ли когда-нибудь в его видениях цвет, но зато теперь окрасились и звуки. Твердые и ощутимые они имели и размер, и вес, и еще что-то, чему не было названия, а главное, двигались, выстраиваясь в хороводы, объединяясь в нечто большее или дробясь на визгливую мелочь. Проповедник прикасался к звукам, жонглировал ими, чувствуя пальцами упругость их тел, закручивал в вихри, из которых рождались мелодии, неуемные и игривые.

       И тогда пришла пугающая мысль, что за бессмысленной радостью шумов, воплощенных перед ним, прячется то, за чем он пришел. Стало ясно, что пестрый праздник уводил прочь, отвлекал, зазывая в западню. Суета каплевидных звуков не была более безобидной и приятной: цвета налились ядом, а гул заполнился опасностью. Кричащие твари засуетились, замелькали перед глазами, закрывая своими ледяными тельцами какую-то правду. Они были очень холодными, и холод этот был везде, он даже стал обволакивать паутиной неугомонных уродцев, теперь уже звонких и хрупких, толкающихся с хрустальным перешептыванием.

       Павел удивился, как скоро все переменилось и перевернулось с ног на голову, но раскраснелся жаром прозрения! Ничего не изменилось – все осталось прежним! Иным стал его взгляд, который заглянул в глубину и обнаружил там чистый по происхождению холод!

       Этот мир не был простым – он имел глубину во всех направлениях. Глубину, которую обычное пространство прятало под собой подобно морской пучине, сокрытой под безмятежной гладью. Только невнятная рябь волн на поверхности выдает укрощенную мощь океана, плененную границами, но не может рассказать о его глубинах.

       – Ух ты!– произнес впечатленный проповедник, и ожившие слова, воплотившись в вязких существ, едва не разорвали горло, вырываясь из груди в отступивший назад чудесный мир.

       Он был опять погружен в буйный танец звуков, вновь веселых и радужных. Они двигались все быстрее, разгоняясь до неуловимых вспышек цвета. И Павел догадался, что скорость так же подчиняется его желанию, как и размеры, и направления, и свет, и само время: вся вселенная, многогранная и бесконечная, была подвластна ему, внимательно прислушиваясь, старательно угадывая и точно адресуя свою созидательную мощь в полном соответствии с мыслями человека.

       От восприятия приобретенного могущества перехватило дыхание, сотрясая тело возбужденной дрожью. Подобная власть не была доступна еще никому! Она опьяняла, переворачивала душу!

       Проповедник легко остановил движение звуков, смяв их в маленькую точку, и ясно ощутил парадокс относительности: любой объект был одновременно ничтожно мал и необозримо огромен. Эта двоякость болезненно проникала в разум, мешая воспринимать окружающее, раздражая неопределенностью и вседозволенностью. Можно было бесконечно долго заглядывать вглубь предметов, разворачивая их затаенную суть вновь и вновь, расширяя до бесконтрольных величин или сжимая в Ничто, пока размеры, недоступные осмыслению, не материализовывались зудом бессмысленности.

       Ни с чем не сравнимое прикосновение полета, настолько свободного, что терялась связность частей тела, обожгло напуганное человеческое нутро. Это выбивало почву из под ног, ввергало в пучину наслаждения, которое становилось инструментом, позволяющим оперировать сущую плоть пространства, пренебрегая привычными свойствами материи.

       Павел поморщился, заставив неистово дрожать податливый мир, и уверенно заглянул в тесное теперь для него пространство, которое лопнуло, как натянутая пленка, и разверзло перед владыкой огонь таинств. Зрелище было настолько великолепным, что проповедник слегка испугался открытия, лишившись на мгновение душевного равновесия, чего допускать было нельзя. Исполнительное мироздание ответило на перемену в настроении, настежь раскрыв сокровищницу сомнений и неуверенности, спровоцировав новый поток чувств человека, который летел в пропасть, приветливо раззявившую пасть по его же желанию.

       Павел не умел пользоваться своей силой и, как ребенок, сделавший первый шаг, упал...

       Мимо проносились годы жизни, миллионы желаний и судеб, тысячи его собственных отражений на иные события, чужие, знакомые и незнакомые лица, пламя чувств, и многое из того, что нельзя взять рукой в настоящей жизни, уже постепенно отпускавшей его. Он все еще оставался центром своей вселенной, и мог по-прежнему вершить и требовать повиновения. Стоило ему ухватиться за что-нибудь безобидное, за никчемную мелочь, и без труда обуздал бы хаос собственных мыслей – здесь не существовало для него тайн и ограничений. Все было возможным, все было для него, любой каприз или прихоть. Он мог воплотить все, что угодно.

       Даже страх и боль…

       Именно за них ухватилось напуганное сознание человека, не отдавая себе отчет, насколько чиста и огромна их глубина, насколько ничтожен сам человек перед лицом тех демонов, которых способен разбудить.

       Вселенная замерла, и Павел слишком поздно понял, какую ошибку совершил.

       Это был ужас, многократно превосходящий любую фантазию, столь тщательно и аккуратно преумноженный, доведенный до границ самого мироздания.

       В океане Боли, где тонул самонадеянный проповедник, вздымались острыми бритвами скалистые острова чудовищных миров, каждый из которых жаждал предстать перед своим создателем, старательно расточая жестокие картины, пропитанные кровью и смрадом, оглашаемые стонами и душераздирающими воплями. Чудовища, уродство которых не умещалось в сознании, копошились на тверди из черепов, перемалывая отточенными до сверкания клыками хрустящие кости, а выбеленные смертью языки пламени лизали кричащую людскую массу, обтянутую воспаленной и набухшей язвами кожей.

       Это была кожа Павла, и все лица, отражающие полную палитру мук и страданий, тоже были его лицами. Его пожирали и сжигали, душили и резали, пытали и травили – предоставили завершенность того, что лишь на мгновение вообразил его разум. Если власть – то бесконечная, если размер – то на всю вселенную, а любое чувство или ощущение – до самого дна.

       Проповедник, будучи полноценным продуктом общества, не догадался возжелать познания Любви или Счастья, Удовлетворения или Блаженства. Первым, что пришло в голову, оказались именно Боль и Страх. Но человек, созданный только для того, чтобы маленькими глотками пить разнообразие собственных чувств, не мог по достоинству вкусить запретного плода, возжелав его ненароком. Слабый разум помутился, не выдержав чистоты вкуса: люди не могут оперировать бесконечными величинами –ограниченные по природе, они в состоянии потреблять лишь ничтожно малое.

       Павел сошел с ума при одном приближении затребованного ощущения, а его мир продолжал угождать безумному владыке с прежним усердием. Так он создал себе рукотворный Ад, в котором и поселил бессмертную душу, обрекая ее на вечность: ведь в его власти было остановить Время. Но он сделал свой выбор.

       Тело проповедника мирно дышало, изредка вздрагивая во сне, и трепетно удерживало в себе жизнь. Иногда за один вдох Павел успевал пережить миллиарды лет, а порой замирал на часы, храня единый миг. Он вечно блуждал в самом себе, всесильный и неуемный, неспособный остановить собственный сон – маленькое ограничение, столь незаметное бессилие. Он создавал и сокрушал миры подобно богу, проживал многие жизни своих созданий. И он успел просуществовать много больше, чем сама вселенная, прежде чем нашел выход, обретя успокоение в Смерти.

       И Смерть была такой же странной, как и тысячелетия его никому незаметных скитаний и царствований: тело просто рассыпалось, утратив связность, словно одновременно умерла каждая клетка организма, каждый его элемент. Осталась дурно пахнущая лужица на кровати, в которой растворились остатки человека... и его мечты.

       Такова была цена за прикосновение к божественному началу.

       Исполнение желаний, о которых мечтал человек с начала времен, было подарено одной человеческой особи – проповеднику Павлу. И он пресытился этим даром за все человечество.

       …Прототип забеспокоился, почувствовав вторжение. Это был человек, разум которого хранил на себе печать странной мутации, позволяющей его мозгу генерировать модуляции такой же, как и у него частоты, что приводило к частым телепатическим контактам.

       Сейчас человек был как никогда близок в стремлении установить связь, и пришлось направить ему встречный поток энергии, чтобы вытолкнуть восвояси. Медиум долго держался на краю его сознания, старательно преобразовывая направленную энергию, но что пытался сделать человек, прототип не понял.

       А к утру человек исчез. Не отдалился как обычно, не ослабил своего присутствия, а окончательно пропал. И это было плохо, потому что мутация такого рода у человека представлялась интересной проблемой, достойной внимания.

                *****

       Ворчун бесцеремонно ворвался в комнату женщины, но разбуженная Ольга нисколько не удивилась такому проявлению хамства.

       Она уже давно ничему не удивлялась. Даже тому факту, что вопреки ее ожиданиям утром Серого рядом не оказалось. Хотя после проведенной вместе ночи, она была вправе рассчитывать если не на кофе в постель, то хотя бы на уважительное отношение к себе: полицейский мог бы и попрощаться перед уходом! Но теперь вместо Серого перед кроватью стоял другой, еще более самовлюбленный и наглый, раскрывший в себе эти мужские качества до совершенства, и откровенно пялился, ощупывая глазенками ее наготу. Ольга вызывающе откинула одеяло, облегчая ему задачу, на что нисколько не смущенный предводитель администрации городского самоуправления снисходительно ухмыльнулся:

       – Я отвернусь, если не возражаете.

       Она не возражала, но Ворчун не отвернулся, проводив ее взглядом в ванную комнату и неприятно захихикав:

       – Сегодня, сударыня, Вы выглядите особенно хорошо. И очень жаль, что меня сюда привели неотложные дела, а не личный интерес.

       –  Не сожалейте,– успокоила его Ольга, одеваясь в удобный черный комбинезон.– Так у Вас, по крайней мере, есть шанс заинтересовать меня.

       – Ничто так не украшает женщину, как ее неприступность,– причмокнул тот, оскаливаясь улыбкой.– Особенно, если она еще и умна. Мне мало женщин встречалось, которых я мог бы посчитать достаточно рассудительными и образованными.

       – Вот как? А где же Вы искали этих женщин? В пивнухах и в тюрьмах?

       – Ладно!– повысил голос Ворчун.– Не до шуточек. Дело серьезное. Тут у нас проблема возникла в больнице. Острая... Нужна Ваша помощь.

       – Моя?– насторожилась Ольга.

       – А я что, невнятно говорю?

       – Мне казалось, у Вас теперь достаточно медиков.

       – Все не так просто,– он с обезоруживающей непосредственностью уселся на не заправленную кровать и слегка попрыгал, проверяя упругость, после чего внимательно посмотрел на женщину.– Оказывается, у нас там эпидемия, а кроме Вас по этому профилю никого поблизости нет.

       – И кто же представил меня как эпидемиолога?

       – Бросьте скромничать. Я не очень терпеливый человек, чтобы жонглировать словами и разыгрывать спектакли. Понаехавшие спецы, будь они неладны, в один голос раскричались о вспышке какой-то новой болезни, которую они засекли со своих чертовых спутников. Не скажу, как она по-латыни у них зовется, но все больные почему-то сползлись в мой госпиталь. Мне не нужна тут зараза, которую видать даже из космоса, и я им позволил изъять всех опасных... Вам-то и делать ничего не придется, но новый шеф безопасности – помните, я его к Вам приводил, Руткевич – так он говорит, что нельзя туда допускать ихних врачей, которые приехали. Всяко бывает, а из них двое с мировым именем, и потом может разлад у нас с властью получиться – мол, не уберегли, погубили. А он говорит, что Вы, как специалист, не хуже, зато наша, и в случае, если докторишки какой обман затеяли, тоже пользу принесете.

       – Так мне вместо них в пекло сунуться, или приглядывать за кем-то?

       – Ну, зачем выдумывать? Я Вам доверяю и хочу, чтобы Вы были моим полномочным представителем на этом мероприятии. Ничего больше.

       – Там уже запланировано целое мероприятие?

       – А Вы как думали? Они долго меня упрашивали, но я же не дурак, и держать такую опасность под боком не стану – пусть всех увозят на большую землю и там лечат. Сегодня уже приехали две сотни мордоворотов с какими-то электронными гробами и оцепили мой госпиталь, но за главных я назначил Вас с Валерой. Если те только рыпнутся, или Вам что-то не понравится – Рох их кольцо взял в наше кольцо, и хватит одного сигнала, чтобы навести порядок. За свою сохранность не беспокойтесь: Вы под моей защитой. Так что, дамочка, помогите мне избавиться от заразы, чтобы больше не отвлекаться на эту ерунду.

       – А что они хоть делать собираются?

       – Спросите у своего дружка – он этим уже второй час занимается.

       – Так меня решили подключить только под занавес,– догадалась Ольга.

       – Это Вы сами разбирайтесь, кто кого когда подключит,– замахал на нее руками Ворчун.– Меня попросили, я сделал. Дальше все сами.

       – Кто попросил?– заподозрила неладное женщина.

       – Я уже сказал: по всем вопросам к Валере – он этим заправляет.

       Утренний гость ушел так же быстро и неожиданно, как пришел, оставив Ольгу наедине с ее сомнениями. Она не понимала, почему Серый так непорядочно исчез утром, и на что намекал хитрец, разбудивший ее сегодня. Чью просьбу он выполнял, в чем она состояла, и каков был его интерес в этом. Возможно, что-то произошло ночью, заставив полицейского реагировать не совсем адекватно, но женщина не могла разобраться в этом, потому что к собственному стыду едва помнила себя с того момента, как встретила напарника вечером у подъезда. Минувший день был вообще сплошным провалом, переполненный абсурдными воспоминаниями, похожими на сон, но вот ночь была вполне реальна и прекрасна, хотя как раз о ней и не осталось воспоминаний – только приятное ощущение, что Валера был рядом.

       Превозмогая прилив рассеянности, женщина вышла на улицу, не обратив внимания на черного пса, внимательно наблюдавшего за ней. К общей обеспокоенности добавилась беспричинная тревога, мешавшая сосредоточиться, но видимой угрозы не было.

       Дворик вокруг здания, определенного под больницу, заметно преобразился, напоминая теперь маленькую военную базу. Кроме хорошо вооруженных солдат в глаза бросались бронированные машины с задранными в воздух стволами и несколько эффектных полупрозрачных ящиков, шумно сгружаемых с грузовика. По форме и размерам они, действительно, напоминали стеклянные гробы, но были украшены приборными панелями и толстыми пуповинами проводов, которые терялись в утробе гудящей машины. Разгрузкой командовал доктор Кастрица, покрикивая на недостаточно аккуратных, по его мнению, грузчиков и в перерывах потирая свой великоватый нос. Стоявшие рядом полицейский, Петкевич и Рох молча наблюдали за процессом, изредка перебрасываясь короткими фразами. Военные никак не могли выстроить стройную цепочку по краям дворика и вынуждали молодого офицера понукать их в очень грубой форме.

       Все происходящее не отличалось хорошей организацией.

       – Доброе утро,– подошла к ним Ольга, сорвав букет приветствий и улыбок.– Намечается фейерверк?

       Рох пожал плечами и, не к месту козырнув, направился к группе своих подчиненных, которые держались особняком.

       – Похоже, что так и будет,– признался Петкевич.– Сделать все быстро и тихо не получилось, а без элемента внезапности наша операция рискует быть провалена.

       – Вы, действительно, собираетесь с боем захватить потенциальных рожениц? Все это для пары беременных женщин?

       – Для десятка очень опасных мутантов,– поправил тот.

       – Доброе утро, Ольга Феликсовна,– приблизился к ним Кастрица, расплываясь в галантной улыбке.– Рад лицезреть Вас, сударыня.

       – Я тоже, Адам Сергеевич, очень рада, но рассчитывала на Ваше общество за завтраком.

       – И не говорите! Нас подняли в невозможную рань только из-за того, что группа захвата прибыла ранее положенного. Мы не посмели тревожить Вас, тем более что никакого завтрака у нас и не было.

       – Вот и прекрасно. Я тоже осталась голодной и по окончании ваших военных игр предлагаю исправить эту ошибку. Не посвятите меня в детали плана, потому что я волей господина Ворчуна тоже в нем задействована.

       – Обязательно!– Кастрица сдержанно поклонился.– Но наша задача крайне проста: необходимо поместить производные прототипа в специальное магнитное поле и доставить в исследовательский центр за пределами Минска. Я собираюсь объяснить несчастным женщинам, что они поражены серьезным недугом, угрожающим гибелью плода, и предложу в специальных саркофагах эвакуировать их в качественное медицинское учреждение, где им окажут квалифицированную помощь.

       – Изящно,– призналась Ольга.– Тем более что угроза потери не рожденного ребенка для любой беременной женщины является слабым местом. Ну, а Ваши саркофаги, конечно, способны удерживать их в заключении?

       – Мы очень надеемся на это. В Варшавском университете эти устройства использовали для изучения явлений атмосферного электричества. Они могут удерживать шаровую молнию без угрозы изменения ее свойств бесконечно долго. А по нашим предположениям прототип и его производные в магнитном поле саркофага будут парализованы также без опасных последствий для них.

       – Впечатляет.

       – А еще у них есть переносные ловушки, которые на расстоянии могут захватывать и шаровые молнии, и наших мутантов,– заговорил вдруг Серый, даже не повернувшись в сторону напарницы.– Это на тот случай, если производные окажутся умнее, чем все рассчитывают. Беда в том, что оборудование не опробовано, и никто не знает, сработает ли оно. Теоретики сидят в теплых кабинетах, а нам предстоит проводить испытания.

       – У Вас есть основания для иронии,– вздохнул доктор Кастрица.– Но я уверен, что до применения силы дело не дойдет. Хотя нельзя и зарекаться. Мы с коллегой на секунду оставим Вас, чтобы включить аппаратуру, и можно будет начинать.

       Оставшись одни, полицейские потерялись в неловкой паузе. Ольга смотрела на напарника, который лишь сопел и отводил взгляд. Не зная, как начать разговор, она сдержанно вздохнула, чувствуя неприятную горечь обиды.

       – Ты ничего не хочешь сказать?– спросила она, наконец, с вызывающей интонацией в голосе.

       – Я?– удивился Серый.– А что я должен тебе говорить?

       – Раз не должен – значит, ничего.

       – Что я пропустил? Ждешь от меня объяснений каких-то или извинений? Не понимаю, чего ты хочешь.

       Его слова обжигали ее слух Ольги, и она почувствовала, как горит ее лицо:

       – Я ничего не хочу! Только вижу, что в очередной раз ошиблась.

       – Не начинай. Сейчас и без того хватает проблем. Можем поговорить позже?

       – Нам не о чем говорить,– твердо заявила женщина, остро ощущая прилив ненависти.

       Она в который раз боролась с желанием ударить его. Легкость, с которой этот человек незаслуженно унижал ее, была настолько возмутительна, что сдерживание ответной грубости становилось пыткой. Тяжело было даже находиться рядом, терпеть его присутствие.

        – Мы даже не будем согласовывать свои действия, и ограничимся служебными диалогами?– насмешливо поинтересовался эксперт, не подозревая, как сильно задевали его слова напарницу.

       Совсем иных слов ожидала она от него в это утро, и совершенно не понимала, почему он так поступал с ней. Словно и не он накануне встретил ее у дома, и кто-то другой утешил ее, вернул веру в себя. Ольга даже не догадывалась, насколько близким было ее подозрение к истине. И, тем не менее, дай он только повод, она готова была простить сразу все, без оглядки и сожаления.

       Она промолчала, ничего не ответив.

       – У меня, правда, есть новость,– продолжал, не обращая внимания, Серый.– Вместе с этой группой приехал наш недавний знакомый, лейтенант Мазур. Он в двух словах рассказал мне не очень хорошие вещи, но тебе лучше расспросить его лично... После захвата производных он с тремя своими ребятами останется с нами в качестве личной охраны, предоставленной советником, так что времени для общения хватит, и мне уже не придется развлекать тебя. С местными это согласовано. И еще… Судя по спутниковым снимкам от наших медиков, прототип ошивается совсем рядом. А пока, будь добра, вспомни, что независимо от результатов операции кто-то очень не хочет, чтобы прототип или его кусочки попали в чужие руки. Если будут мысли на этот счет, с удовольствием их послушаю: ведь что-то придется предпринять, попади наши твари в стеклянные гробы. Тем более, с подачи Руткевича Ворчун советовал не допускать наших дорогих медиков и близко к заразе. А вот и они... легки на помине...

       – Прошу Вас,– помахал им доктор Кастрица.– Начинаем!

       Старые постройки притягательны своей индивидуальностью и неповторимостью. Они являются самостоятельным творением и обладают достоинством, выделяющим их из серости типовых зданий. Но это же отличие может стать и недостатком: громоздкая больница занимала целый квартал, петляя длинными кривыми коридорами и переходами между корпусами и пристройками, превращая внутренние помещения в настоящий лабиринт с глухими темными тупиками и путаной вязью лестниц. Даже понятие этажей и уровней было здесь условно. А отсутствие схемы или плана постройки превращало ее для постороннего в загадку, подобную египетским пирамидам.

       – Еще раз повторяю: я бывал только в новой части северного крыла и то выше третьего этажа не поднимался,– оправдывался тучный врач, средних лет, исполнявший в последнее время обязанности главного врача.– Это обычный могильник, готовый рухнуть в любую минуту. Я не знаю, что делается на другом его конце, а Вы требуете указать все его входы и выходы. Я даже не представляю.

       – Вы располагаетесь в здании и не знаете, где вход в него?– нажимал офицер.

       – Мне хватает одного входа, а перспектива исследователя руин меня нисколько не интересует, тем более что факт моего добровольного присутствия здесь тоже преувеличен.

       – В чем проблема?– не выдержал доктор Кастрица.– Без этого нельзя обойтись?

       – Я не могу блокировать здание,– раздраженно ответил военный.– Чтобы оцепить весь квартал, у меня не хватит людей, а перекрыть все выходы без схемы невозможно.

       – Зачем Вам все здание? Хватит того, что уже город оцепили! Мне нужна только одна комната в этом чертовом сооружении! Только одна, а не весь квартал! Заблокируйте коридоры и лестницы вокруг нее, в конце концов, но не устраивайте тут своего военного бардака! Вы не только все на одно лицо: у вас все одинаковое – тупое упрямство и тугодумие. Дайте мне делать свою работу!

       Офицер начал объяснять что-то о невозможности применить бронетехнику и снайперов в закрытом помещении, но, перехватив взгляд Кастрицы, осекся и нырнул в широкий парадный вход больницы, увлекая за собой врача-проводника и несколько десятков автоматчиков.

       – Везде одно и то же,– продолжал ворчать доктор, а Ольга старательно прятала предательскую улыбку, наблюдая его нервозность.

       – Наш выход,– сказал Петкевич, пристраивая за плечами ранец магнитной ловушки и подняв вверх раструб гудящего ствола.

       И только увидев плохо скрываемую напряженность в его глазах, больше напоминающую испуг, женщина прониклась ощущением важности предстоящего мероприятия. Несмотря на показную непринужденность присутствующих, работа предстояла по-настоящему опасная.

       – Не забывайте! Я войду к ним первый, а вы постарайтесь не насторожить женщин своими действиями раньше времени,– напомнил доктор Кастрица, отважно войдя в утробу здания.

       Высокие своды хранили спертый запах не выветренной сырости, которая пропиталась привкусом антибиотиков, возвращая воспоминания о собственных болезнях и недугах, а отсеянный немытыми окнами полумрак скрадывал очертания потрескавшихся стен. Исчезающая в тени коридора перспектива дополнялась призрачным эхом шагов, которое взбиралось под потолок шорохом, напоминая дыхание древних замков с привидениями.

       Ольга щелкнула затвором, и звук повис в густом воздухе, звонко повторяясь и сотрясая влажные спины водянистых потеков на стенах. Она слышала дыхание людей вплоть до сипов в горле и хрипения гортаней. Слышала царапающий визг мелких песчинок, растираемых при ходьбе твердыми подошвами о шершавый кафель, и шелест одежд, подобный хлопанью птичьих крыльев, чьи перья взбивают синеву небес в пену облаков.

       Яркие впечатлениями детали постепенно складывались в общую картину, слишком подробную и красочную для обычной реальности.

       Казалось, сам свет расслаивался на составляющие спектры, рассыпаясь бисером бликов и отражений, которые оттачивали резкие грани теней, заставляя их шевелиться ленивыми черными тварями. А размешанные в котле затхлости запахи слились в осязаемом бульоне, где липнущие друг к другу противоречивые ароматы рождали ни с чем не сравнимый букет зловония. Даже воздух стал вязким, мягко касаясь кожи, пробираясь под комбинезон и застревая в прядях волос. Избавиться от кричащей подробностями атаки окружающего мира было невозможно, и Ольга ощутила слабость в ногах, которые едва удерживали под собой неровный пол, не давая ему провалиться в наплывающую бездну.

       – Ты плохо себя чувствуешь?– услышала она грохот слов Серого, шедшего следом.

       Он положил руку на плечо, четко отпечатав сквозь грубую ткань рельеф своей ладони на чувствительной коже.

       – Еще с утра,– призналась женщина, невольно смакуя вибрацию воздуха кончиком языка.

       Как бильярдные шары, эти звуки расталкивали суету прочих шумов, загоняя их в углы смыкающегося стенами помещения.

       – Все странно, но не на столько, чтобы вернуться назад,– слушала она себя со стороны.

       И когда уже, казалось, мир готов был раздавить ее этим беспощадным натиском, холод отрезвления родился где-то внутри груди. Он быстро расползся по телу и даже за его пределы, занимая все пространство вокруг, упираясь в скользкую поверхность препятствий и обнимая фигуры людей, которые были теперь маленькими и беспомощными в сравнении с ее обезумевшим Эго. Ольгу преследовало ощущение бестелесности и вездесущности. Все становилось крайне запутанным, и появился страх потерять себя.

       Процессия остановилась, и женщина уперлась открытой ладонью в шершавую стену.

       Она почувствовала шевеление очень мелкой жизни в местах соприкосновения кожи с каменными неровностями, но не отдернула брезгливо руку и даже не удивилась тому, что «видела», как примитивные микроорганизмы пытались проникнуть в нее, вступив в борьбу с защитными механизмами тела – все это не имело значения и не было важным...

       Что-то было не так. Что-то изменилось. И эта перемена произошла в ней. Это была реальная, физическая перемена.

       – Ждите здесь. Дальше пойду сам.

       При разговоре волоски из бороды Кастрицы начинали легко тереться друг о друга, рождая очень приятные скрипы твердыми, шероховатыми трубками своих тел. Она даже улыбнулась, вслушиваясь в их шепот, и закрыла глаза, стараясь дышать неглубоко и ровно. Но и с закрытыми глазами Ольга видела, слышала и прикасалась ко всему, что было вокруг.

       Доктор отделился от остальных и, причмокивая сухими губами, толкнул дверь в боковую комнату. Странный запах, который слабо угадывался ранее, стал вдруг ясным и хорошо различимым. Это был особенный запах, необычный, похожий на невнятный голос, монотонно вещавший о чем-то.

       – Ольга, что с тобой?– стучал в голове далекий голос полицейского.– Ты вся бледная.

       Хотелось ответить ему, что бледность не столь неприятна как его толстокожесть, но запах, исходивший из открытой комнаты, был гораздо интереснее, важнее никчемной болтовни. К тому же ей казалось, что она близка к разгадке его тайны, способна различать смысл, выделять красноречивые оттенки...

       – Ответь мне, или я силой утащу тебя отсюда. Плевать на этих мутантов.

       А еще запах был очень знакомым и имел какое-то отношение к ней самой. Появилась даже глупая догадка, что это ее собственный запах...

       – Здравствуйте, девочки. Как самочувствие?

       Борода вновь зазвучала, разливая милую мелодию под аккомпанемент хрипоты голоса.

       – Ольга, не пугай меня. Скажи, что с тобой происходит.

       – Заткнись, идиот,– надрывал сухую гортань отвратительно вспотевший Петкевич.– Вы все испортите.

       – Ну что, красавицы? Надо знакомиться. Мы обязаны подружиться. Меня зовут Адам Сергеевич. Я ваш новый врач.

       ...Борода распевалась звонкой музыкальностью.

        «Ольга, мы уходим...»

        «...Ну что, красавицы... Знакомиться... Адам Сергеевич... Врач...»

        «...Мы уходим...»

       Женщина не могла видеть происходящего в комнате, но она все равно находилась там. Их было семеро: стройные, молодые девушки с изящными фигурами и очень крепкими организмами. Они были даже чем-то похожи друг на друга и на нее саму, хотя это было невероятным, но что-то общее определенно узнавалось.

       – Вам уже говорили, что ваша беременность протекает не совсем нормально, но поводов для беспокойства теперь нет. Мы уже здесь и договорились о возможности эвакуации вас из зоны беспорядков. Угрозы для потомства, считайте, нет: вам предоставят лучшую больницу, прекрасный уход и качественное лечение.

        «...Уходим... Что с тобой... Адам Сергеевич... Врач... качественное лечение...»

       Девушки не верили ему, и с каждой секундой что-то в них менялось. Они знали, зачем он пришел и видели остальных, спрятавшихся за дверью. Они видели ее! Они рассматривали ее!

       – Скрывать не стану, предстоит долгое и сложное лечение, но, могу обещать, вы обязательно поправитесь. А теперь давайте потихоньку будем собираться, укладывать вещи и готовиться к дороге.

        «...Уходим... Врач... Могу обещать... к дороге...»

       Надо было предупредить Кастрицу, что они не пойдут, что они очень опасны для него и поющей бороды, но скованность была непреодолимой и начинала душить. Полицейский ухватил ее за онемевшее плечо и резко поднял в воздух – она начала парить, зависнув над пропастью под ее ногами, и лишь крепкая рука удерживала от неминуемого падения.

        «Если есть вопросы... к дороге... могу обещать... задавайте их прямо сейчас... уходим... потому что тянуть не стоит... Адам Сергеевич... прекрасный уход... надо торопиться... я вас провожу...»

       Она боялась, что Серый отпустит руку, и на этом все закончится.

       Приближающийся бесконечно долго визг был уже совсем рядом, и его обязательно надо было остановить, потому что пищит ядовитое тельце летящей пули, когда ее крохотная горячая спинка трется о густой воздух. Мимолетное прозрение на мгновение вырвало сознание из цепкого небытия, и Ольга открыла глаза, чтобы увидеть, как пуля, вскрикнув, проткнула плоскость грязного стекла над ее головой и вонзила свое жало в затылок доктора Кастрицы. Расплескавшись о хрупкую кость, умирающий кусочек металла проломил череп маленьким отверстием и вылетел с обратной стороны, вырвав из лица человека лопнувший глаз. Остудив в крови жар, изуродованная, почти плоская пуля запрыгала в звонком танце по полу, наскакивая временами на холодную стену, в которой оставила щербатую ямку, словно пытаясь забраться в нее, но так и замерла мертвая, обретя покой.

       Тем временем, разбитое окно над головой с опозданием захрустело ломкими трещинами и в сверкающем фонтане стеклянной пыли и бликах острых сломов стало осыпаться дождем осколков. Иные слепыми ножами беззубо клацали по камню в поисках жертвы, но лишь один, изогнув свою плоскость яростно лизнул Ольгу пламенем пореза, который раскроил комбинезон и глубоким рубцом полоснул правый бок от груди до середины живота.

       Кожа на краях раны отпрянула в стороны, открыв сочащуюся кровавой слюной розовую рану.

       Грузно упал обмякший доктор Кастрица, и его борода в последний раз огласила вселенную печальными шорохами, торопливыми в прощальной песне.

        «Какой идиот стрелял»,– гудели голоса, сталкиваясь упругими звуками и тревожа слух.

        «Его кто-то убил...»

        «Их нельзя упустить...»

        «Ольга, ты ранена...»

        «Кто-то стрелял...»

        «Бросьте ее – это царапина...»

        «Что у вас произошло...»

        «Ей надо помочь...»

        «Задержите их...»

       И тут мир затих, надорванный обилием шума.

       Беззвучно бегали солдаты, и шевелились губы Серого, который трогал ее резаную рану, прижимая к ней белую сухую ткань, жадно пьющую кровь, что доставляло сильную боль.

       – Почему ты всегда так груб со мной?– спросила Ольга, но знала, что никто ее не услышит.– Ты заставляешь меня страдать, а ведь я полюбила тебя с того первого дня, как мы встретились. Помнишь? Я еще нагрубила тебе? Как это глупо... Но почему ты остался таким после сегодняшней ночи? Разве для тебя это ничего не значит? Или я ничего не значу?

       Из комнаты выбежали девушки, грациозно двигая красивыми телами. Заливая все ярким светом вспышек, по ним начали стрелять солдаты. Пули прыгали и сновали кругом, а она радовалась, что не слышит этого. Однажды грохот выстрелов очень напугал ее и потом долго преследовал, застряв в голове, и только прикосновения теплого воздуха и едкая гарь жженого пороха остались доступны ей теперь.

       Одна девушка упала прямо на нее и присевшего рядом полицейского, пораженная многочисленными уродливыми язвами ран, от которых исходил сладковатый аромат теплой крови. Но остальные ловко набросились на солдат, оттесняя их вглубь коридоров, пока не скрылись из поля зрения.

       Ольга видела как упал доктор Петкевич, удерживая разорванное горло и заливая кровью стены, между которыми он метался.

        «...Уходим... Врач... к дороге...»

       Весь хаос был безразличен кроме несчастной девушки, пытавшейся подняться.

       Ольга прониклась к ней состраданием, неуверенными движениями помогая встать. Они обе беспомощно копошились, лежа на грязном кафеле, а что-то кричавший полицейский старался их разнять. Он низко склонил лицо к ней и яростно зашевелил губами, на что его напарница смогла ответить лишь слабой улыбкой. Она не могла ему объяснить, почему так важно помочь раненой девушке. А та, резко изогнувшись, повернула лицо к эксперту и облевала его яркой дымящейся слизью. Там, где жидкость попала на руку полицейского, заклубился едкий дым. Серый выпрямился, гримасничая от боли, и высоко поднял обугленную кость, которая таяла на глазах, растекаясь огненными капельками. Здоровой рукой он направил раструб магнитной ловушки на несчастную роженицу, закатывая налитые кровью от напряжения глаза.

       Ольга быстро изогнулась, прикрывая ту своим телом, и почувствовала сильнейший удар боли, который сжал ее и парализовал настолько, что даже мысли в голове застыли глыбой льда. Захваченная в плен силовым лучом Ольга могла лишь обреченно наблюдать из глубины своей неподвижности.

       То, что произошло потом, было ужасно, насколько это слово может выразить всю степень развернувшейся трагедии и ее иронию.

       Она увидела в глазах возлюбленного испуг и удивление, даже упрек, а потом за его спиной вырос силуэт огромного существа, которое быстро взмахнуло безобразной конечностью. Выражение лица Валеры так и не изменилось, когда его голова, отделившись от шеи чуть выше кольца бронежилета, полетела вниз, прямо на нее. Обезглавленное тело еще долго возвышалось без всякого движения, продолжая удерживать включенной рукоять ловушки, а после медленно опустилось в заботливые объятия прототипа, который немигающим взглядом уставился на женщину.

       Паралич прошел, выпустив на волю сдерживаемую волну эмоций, и бесконечная как вся вселенная ярость выдавила из легких крик отчаяния.

       Ольга не могла вынести больше ни мгновения этого кошмара и потеряла сознание, провалившись в спасительную пустоту...

       Ее крик неподвижно застыл в воздухе.

                *****

       Они сидели на скалистом берегу океана, обдуваемые соленым прохладным ветром, а далеко внизу, под их ногами пенились волны прибоя, шлифуя отвесную стену, вставшую на пути стихии. Полуденное солнце ярко вспыхивало водопадом огня на изумрудной ряби качающихся вод, отнимая зрение неистовством света. Но, не смотря на жару, духоты не было, и дышалось легко и приятно. Воздух имел неповторимый вкус, который щекотал кончик языка и раздувал легкие как паруса. Ольга никогда не была у моря, и ощущение близости водной массы такого объема поражало воображение. Увиденное ни с чем нельзя было сравнить. Океан казался живым, а простор, который он нес на своей спине, был удивительным – такого чистого и далекого горизонта она не могла видеть раньше.

       – Я люблю лето,– сказал Серый, и его слова сорвались со скалы и упали в прибой.

       – Эка невидаль,– прошептала женщина, отпустив голос на волю ветров.

       Пенные, абсолютно белые барашки на гребнях волн полукругом обступили обрывистый берег, лениво играя друг с другом. Порой ныряли в пучину, исчезая с поверхности, а потом незаметно вздымались вновь, чтобы у самых прибрежных камней взвиться могучими рычащими чудовищами и обрушиться на крепостную стену суши. В такт их движениям раскачивалась скала, вершину которой облюбовали люди.

       – Нет. Я люблю лето иначе.

       Ольге захотелось опустить ноги в воду, чтобы почувствовать объятие океана, его подвижное тело, хотелось ощутить горечь морской соли на коже и поглаживание волн:

       – Все его любят по-разному.

       Вспомнились прочитанные книги о морях и смельчаках, бросавших вызов стихии. Казалось, она слышит треск деревянных мачт, хлопанье парусов и протяжный скрип снастей. Это трогало душу, наполняло свежестью и будило щемящую ностальгию, которая выжимала из глаз слезы. Жар сладостных рыданий родился в груди.

       – Здесь солнце повсюду, и оно такое горячее, что может растопить лед смерти…

       Ольга подняла голову, взглянув на ослепительный диск светила, но отвести взгляд уже не смогла. Лицо жгло, горели глаза, но она по-прежнему смотрела на яркое солнце, подчиняясь его воле. И когда белизна света приблизилась к самому краю, за которым был уже мрак слепоты, огненный шар превратился в лицо. Это был улыбающийся лик Кармины.

       – Вы пришли в себя?– спросило старушечье лицо мужским голосом

       И видение исчезло.

       Над женщиной склонился врач, их недавний проводник. Абсолютно круглое с гладкими щеками и блестящей лысиной его лицо, действительно, походило на солнечный диск.

       – Вы пришли в себя?– повторил он.

       – Возможно,– прошептала Ольга.– Где я сейчас, к примеру?

       – В госпитале.

       – Опять?

       – Увы.

       – Что с моими ранами?– спросила она, проводя рукой по тому месту, где, как ей казалось, должен был находиться порез от стекла, но кожа была гладкой, без единого намека, на шрам.

       – Я осматривал Вас, но никаких повреждений не обнаружил, хотя нашли Вас изрядно перепачканной кровью и без сознания.

       – Да, что-то произошло,– вздрогнула женщина.– Я толком не помню – все перепуталось с моим бредом. Кажется, мне стало дурно, когда вошла в здание... Наверное, аллергия на какой-нибудь запах... А в том, что было потом, я не уверена... Валера. Что с ним?

       Врач замялся и отвел взгляд:

       – Ему еще относительно повезло. Его будут хоронить не в общей могиле, а по-настоящему, с почестями и ритуалами.

       Ольга закрыла глаза, превозмогая дрожь:

       – Повезло...– прошептала она.

       – Кроме Вас там никто не выжил,– монотонно продолжал тот.– Само это уже чудо. И ни одной царапины. Но я, в принципе, зашел только убедиться в Вашем добром здравии. Там уже ожидает аудиенции какой-то беспардонный здоровяк, причем такой упрямый. Я его впущу, но есть вопрос к Вам. У нас много раненых, а медиков нет. Вы можете помочь в операционной?

       Женщина покачала головой, раздавленная шоком от осознания случившегося.

       – Ну, нет, так нет. Я только спросил. Ладно, впускаю посетителя.

       Она лежала с закрытыми глазами, пока не почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Повернув голову, Ольга увидела у входа лейтенанта Мазура, который сосредоточенно смотрел на нее. Угадав улыбку в ее глазах, он тоже широко улыбнулся и подошел ближе:

       – Вот, пришел. А Вы не обращаете никакого внимания.

       – Здравствуйте, Саша,– прошептала женщина.

       – Здравствуйте, Оля. Рад, что все с Вами в порядке, а то этот пузырь в белом халате разорался, что не впустит, что у Вас кома – как дал бы вот, так вот!..

       – Все в порядке... Но вот Валера...– тихо сказала она.

       – Я знаю,– военный посуровел.– Я так скажу. Тут такая лажа вышла, что можно очень долго во всем разбираться. Меня начинает доставать наша неорганизованность и такое отношение к людям. Сами сидят, извиняюсь, крепкими задами в мягких креслах, а наши запросто подставляют. Никого не волнует, что мы тут своими жизнями рискуем.

       Он стал злым и раздраженным, а ослабевшая женщина могла только кивать головой и поджимать дрожащий подбородок всякий раз, когда накатывались рыдания и слезы щекотали лицо. Она была благодарна ему за то, что ей не приходится говорить и отвечать на вопросы.

       Он все понимал:

       – Ему просто не повезло... Я вообще не понял, что произошло. Ни с того ни с сего началась пострелуха с местными уродами. Сидите, говорит, здесь и следите, чтобы никто не покинул здание. Спрашиваю, кто должен тут появиться, кого ждем – так загадочно смеется мне в ответ, и еще улыбается. Мол, когда увидите, все и узнаете, а заранее нечего и рыпаться. Да иди ты, соплежуй! Он тут со мной в секретики играет. Я такого повидал, что ему плакать бы захотелось, а он мне своими полномочиями в нос тычет. Это приказ, это организация? У нас за спиной сидит вооруженная до зубов банда, я спрашиваю, взаимодействуем мы с ними или ждать неприятностей. А он? Пожимает плечами. Это, по-вашему, кадровый офицер? Я повернулся и ушел. А когда у меня из-за спины открыли пальбу, я собрал ребят и отвалил в сторону – это была не моя драка. Я потом хотел набить морду этому выскочке улыбчивому, но Ворчун его сам перед строем пристрелил. Клянусь, своими руками бы это сделал: сорок трупов и столько же покалеченных. Из-за него и Ваш коллега погиб. Классный был мужик. Мы вчера как приехали, так и засели с ним на пиво. Кремень был мужик, но порядочный, а таким трудно. Мы с ним всю ночь до утра братовались.

       – До утра?– вздрогнула Ольга.– Это о Сером?

       – Ну, о Валере. Мы вчера вечером первые прибыли и сразу на него наткнулись. Он обрадовался, хорошо встретил, помог устроиться. Потом собрались, плотно посидели. Сказал, что Вы болеете, но потом признал, что у вас разлад какой-то вышел на нервах. Очень он из-за Вас переживал. Это, конечно, не мое дело, но парень Вас любил. Только под утро и разбежались, когда этот урод с остальной группой приехал.

       – Значит он с вечера был с вами? Всю ночь? И никуда не отлучался?– прошептала побелевшая женщина.

       – Всю ночь… А что тут такого?

       – Раз он всю ночь был с вами, то со мной его быть не могло,– Ольга очень странно улыбнулась и с силой зажмурилась, до темных кругов перед глазами.

       – Наверное, я не о том говорю,– всполошился Мазур, наблюдая ее реакцию.– Может, мне лучше обождать, пока Вы не поправитесь?

       – Нет-нет. Все нормально. Просто все встает на свои места. Теперь я знаю, где он был ночью. А то волновалась… Он немного бестолковый… был. А мне поправляться вообще незачем – ни одной царапины.

       – Точно? Потому что когда я Вас нашел, мне показалось, Вы были здорово порезаны.

       – Повезло. Комбинезон порван, а я целехонька. У меня же бронежилет был… Так что там было, когда ты нас нашел? Ты ведь первый попал после этого в больницу, или как все было?

       Увидев положительную перемену в настроении женщины, лейтенант заметно оживился:

       – Короче! Все было чинно, пока не объявились щелкунчики.

       – Щелкунчики?

       – Снайперы... Вы уже, я так понимаю, вошли внутрь. И тут вдруг началось. Что бы мне не говорили, но били не эти недомерки из местного ополчения. Работали профессионалы, причем несколько. Думаю, какая-то третья сторона, необъявленная. Представьте себе, две цепи военных, которые сидят на взводе и боятся друг друга. Им только повод дай, чтобы сцепились. А когда начали щелкать бойцов по обеим сторонам, никто и разбираться не стал. Как началась пальба, да неразбериха! Пуля дурная – куда кинул, туда и летит. Не знаю, чем бы это закончилось, но, когда внутри больницы тоже завязалась драка, а из всех окон полезла перепуганная солдатня, хватило ума допереть, что где-то вышла промашка. Все притихли, ничего не понимают, а я-то помню, что может так напугать, тем более Вы здесь. Мы прикинули, что нас там может ждать, и тихонько полезли, пока остальные еще в угаре ворочали стволами и пугали друг друга. Только уже поздно было... Я, как вошел, понял, кого там ловили... Да еще вот Вас всю в крови нашел радом с ним...

       – А что ты понял, когда вошел? Кто там еще был?

       – Ну, когда я смекнул, что к чему, мы с ребятами сунулись во двор сперва. Все крысы оттуда уже слиняли, ополченцы говенные, а из здания как раз навстречу выбежал солдатик с глазами на все лицо. Он и двух шагов от входа не сделал, как следом выскочила эта стерва и голыми руками разорвала его пополам – ноги еще бежали, а туловище отлетело метров на десять уже. Но, увидев нас, эта сука с места запрыгнула в окно третьего этажа. С места! Одним движением! Мы даже выстрелить не успели. Я хорошо этих тварей еще в той зоне рассмотрел. Мы немного помялись и двинулись внутрь. Честно скажу, если б я не был уверен, что Вы внутри, сам бы дернул с этого проклятого места... Да только там уже все кончено было – никогда не видел, чтобы людей так уродовали. Солдатики просто кусками лежали... Далеко мы не пошли – что нам больше других надо? Я нашел, что хотел, и убрался подальше. Когда тащил Вас, не думал, что еще увижу живой, но война дело такое – бывает из ада без царапины выйдешь, а случается и на ровном месте коньки отбросить.

       – А Валера?

       – Ну, и его забрали... и голову тоже.

       Ольга не могла больше сдерживать рыданий и освободила крик скорби, сжимавший ей грудь. Она громко и искренне плакала, причитая унывным шепотом.

       Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем овладела собой, но глаза еще не просохли, а терпеливый Мазур не проронил и звука. И как раз в тот момент, когда женщина готова была продолжить разговор и засыпать лейтенанта вопросами, дверь открылась на распашку, и в палату ворвался возбужденный Ворчун с дрожащими от гнева губами. Заметив Мазура, он резко остановился и уперся в него требовательным взглядом. Но тот демонстративно откинулся на спинку стула, переложив тяжелый автомат на колени, и дал понять своим видом, что уходить не собирается.

       – Я просила его быть моим телохранителем,– поспешила разрядить обстановку Ольга.

       – Вон отсюда!– рявкнул Ворчун своим сопровождающим, которые быстро ретировались, прикрыв за собой дверь.– Это твои люди оцепили коридор?

       – Мои,– спокойно ответил Мазур.

       – Ладно, черт с вами. Так даже лучше. Но запомни... Видел, что я сделал с вашим засранцем-офицером?

       – Видел. Он не мой офицер.

       – Если с ней что-нибудь случится, лично кастрирую каждого из вас.

       – Посмотрим.

       Ворчун злобно сверкнул глазами, но оставил реплику военного без ответа, вспомнив, вдруг, о цели визита:

       – Ну, как, Оленька? Что с тобой? Ранена?

       – Ни царапины,– ответила женщина.

       – Это он тебя вытащил оттуда? Очень хорошо. Можно доверять. То, что произошло, очень большая ошибка. Валера погиб. С виновниками, кто выжил, я уже разобрался, но его ведь не вернешь! Я выкурил весь их спецназ, но что делать дальше – не знаю! Клянусь, не знаю! Как я мог довериться этим лживым чинушам, политикам? Они просто использовали меня, крутили свои делишки за спиной, а я и не подозревал, что тут затевается. Но я им устрою сотрудничество! Сегодня же перевешаю всех их спецов – понаехали тут! Это же шпионы и подонки! Впусти козла в огород... Я им устрою...

       – Не надо горячиться, Володя,– поморщилась женщина.– Стоит разобраться. Кому-то было выгодно, чтобы все так вышло. Кто-то со стороны вмешался, чтобы все испортить. Это видел Саша, и это видела я. Нас обстреляли снайперы, как только мы вошли в здание. Доктора Кастрицу убили в спину через окно.

       – Кто это здесь еще вмешался?– побелел Ворчун.

       – Кто-то, кому хочется поссорить тебя с правительством, которое тебя поддержало,– вмешался Мазур.– Военные выполняют приказы, а отдают их другие.

       – Очень может быть. А что ты видел?

       – Я видел все. И не надо было ставить второе оцепление за нашими спинами – так союзники не поступают. Когда на нас напала третья сторона, разбираться не стали, и навалились друг на друга, а группа в здании осталась без прикрытия. Вот они и полегли все. А виноватых ты и в глаза не видел – они сорвали операцию, перессорили всех и ушли тихо. Ты расправился с дураками, которых везде валом. Теперь смотри сам в дураках не останься.

       – Я никогда не был дураком,– зашипел Ворчун.– И не надо учить меня жизни. У меня и у самого котелок варит, и я лучше тебя знаю, откуда ноги растут.

       – Но он прав,– вступилась за военного Ольга.– Кому-то очень не нравится, что у тебя есть поддержка правительства.

       – Да конечно я знаю, что он прав! Мои конкуренты давно точат зубы на меня, и уже дошли слухи об их заговорах и совместных планах, но почему из-за дураков, которые меня окружают, я должен терять прекрасных людей и друзей? Ладно, это мои дела. Сам разберусь. Давно надо было объявить войну, но я не за этим пришел. Главное, у тебя все в порядке, и я позабочусь о том, чтобы тебе ничто не угрожало. Вечером будет церемония похорон моего друга и первого помощника Серого Валерия. Я хотел убедиться, что ты там будешь.

       – Не смогу,– тихо ответила женщина.

       – Тебя не будет на похоронах Валеры?!!

       – Не будет.

       – Почему?– не скрывал удивления Ворчун.

       – Потому что он был для меня не другом и не соратником – я любила его,– выкрикнула Ольга.– И я не хочу присутствовать на митинге в честь его смерти! Не хочу слушать лозунги, стоя у его могилы!

       – Все будет очень достойно и соответственно... Хотя ты права. Незачем тебе все это. Ты права... Что я могу сделать для тебя? Хотя, что я спрашиваю... Оля, твоя свобода передвижений и неприкосновенность гарантируются. Ты вольна делать, что угодно, и как угодно. А теперь у тебя есть еще и собственная гвардия. Но если тебе хоть что-нибудь понадобится от Ворчуна, любая мелочь, любой каприз... Ну, ты поняла.

       Он крепко сжал руками слабую ладонь женщины и вздохнул.

       Бросив на военного красноречивый взгляд, Ворчун поднялся и, не оборачиваясь, вышел из комнаты. За дверью какое-то время слышалась его брань и короткие команды. Грубо, но точно он утверждал перед свитой статус Мазура, его солдат и самой Ольги, чьи распоряжения теперь мог отменить только он сам.

       Она была объявлена вторым человеком в его смутном царстве!

                *****

       – Вы, действительно, хорошо устроились?– переспросил советник Титок.

       – Да, папа, все замечательно. Для детей дорога была тяжелой, но ты же их знаешь... И еще, из-за спешки с отъездом мы забыли массу необходимых вещей. А в этой стране их просто невозможно достать. Папочка, придумай что-нибудь, как ты умеешь.

       – Ладно,– поморщился советник в трубку. Он любил дочь, ее семью, любил нянчиться с внуками, но более всего ему нравилось потакать капризам любимицы, когда можно было с небрежностью демонстрировать перед ней могущество всесильного папочки.

       Титок был выходцем из самых низких слоев общества, о чем он часто хвастал перед избирателями. Он не имел ни блестящего образования, ни шансов на достойную карьеру, но это не мешало ему воспитать в себе чрезмерное честолюбие, укрепленное природным упрямством и силой воли. Поэтому, когда подвернулся шанс, заурядный государственный служащий перебежал в группу поддержки стареющего политика, тщетно пытавшегося в канун выборов развернуть рекламную кампанию. У старого политика ничего не вышло, зато в его команде родился новый, ощутивший аромат власти и денег, которые искали хозяина. Сперва, он был идеалистом, пытавшимся удержать невинность и принципиальность, но за публичной клоунадой прятался мир реальной политики, требовавший соблюдения определенных правил.

       Вот потому Титок и любил восхищать дочь показными представлениями, стреляя из пушки по воробьям, а потом упиваться ее детским восторгом и отдыхать душой в ее наивности. Она не была дурочкой, как считали многие. Она была именно чиста и наивна – хранила в себе мечту отца, который старательно оберегал чадо от лишней осведомленности, словно искупая вину за то, чем был сам.

       – Вот и здорово,– щебетал веселый девичий голос в телефонной трубке.– Я знала, что ты у меня самый лучший... Здесь такой красивый дом с видом на океан! Ты бы видел! Мы, правда, поначалу беспокоились, что могут быть комары, но местный управляющий объяснил, что даже не знает о таких насекомых. Слушай! А как мы с ним общаемся! И я, и он едва говорим по-английски: приходится показывать все руками или рисовать картинки. Это просто ужасно! Без своего электронного переводчика я погибну! Кстати, список вещей, которые мы забыли, я отправила на твою электронную почту... никакими мессенджерами и мобильниками, как ты и просил, мы не пользуемся.

       Она еще что-то говорила, но побелевший советник не слышал, не в силах оправиться от удара. Он неделю готовил отъезд дочери в строжайшей тайне, путая следы, чтобы спрятать ее от вездесущих врагов! И когда уже, казалось, все было позади, и она ускользнула от них, развязав ему руки – вопреки его строжайшему приказу не звонить самой и не писать никаких сообщений ни при каких обстоятельствах, она отправила ему электронное письмо, открыв всему миру свое местонахождение…

       – А что я такого сделала?– допытывался удивленный голос дочери.– Что, собственно, произошло, и при чем здесь моя наивность?

       Советник Титок взял себя в руки: последние мысли он бесконтрольно проговаривал вслух, а для человека его положения это непростительно. Сказывалась усталость.

       – Все хорошо, моя прелесть, но меня зовут дела.

       – Ты так много работаешь и совсем не бережешь себя. Когда ты к нам сможешь приехать? Мне не терпится показать, как мы здесь все обустроили. Тебе понравится.

       На телефонном аппарате замигал красный индикатор – линия не безопасна, и их разговор, возможно, проследили. Индикатор погас, но это ничего не значило: прослушивающие устройства могли обмануть детектор.

       – Мне пора, перезвоню тебе позже,– советник отбросил трубку, как ядовитую змею, угрюмо уставившись на индикатор.

       Последние дни дались ему особенно тяжело. Впервые он готов был признать, что абсолютно не владел ситуацией, не знал, что делать, и беспомощно плыл по течению, даже не подозревая, куда его несет. А тени сгущались, слышались шорохи за спиной.

       Потирая воспаленные глаза, Титок нажал кнопку селектора:

       – Приготовь, пожалуйста, кофе. И, пожалуй, рюмочку коньяка.

       – Конечно, секундочку... одну секундочку.

       Советник убрал руку от селектора, но продолжал смотреть на динамик. Конечно, его паранойя могла быть следствием все той же усталости, но чутье подсказывало иное. Он был слишком задумчив, разговаривая с денщиком, чтобы теперь вспомнить, что именно могло так насторожить. Интонация? Тон? Волнение в голосе? Но что-то, определенно, было не так!

       Титок знал, что Андрей регулярно доносит на собственного хозяина – таковы были правила, и бесполезно было что-то менять. Он и сам в свое время «сосватал» президенту такого секретаря. Когда враг известен, его можно не опасаться. Куда большую угрозу представляют преданные друзья, потому что они могут предать. Вот их и надо бояться, а не услужливых денщиков, которые неуклюже подслушивают и украдкой заглядывают через плечо. Это было похоже на игру, и даже на честную игру. И вот теперь что-то было не так. Андрей давно работал при нем, и времени изучить парня было достаточно.

       Кабинет советника по-прежнему располагался в палаточном домике, и войти или выйти можно было только через Андрея. Тряпичные стены были изготовлены из специального материала – его не разрезать, не сжечь, и, поговаривали, что не всякая пуля возьмет. А теперь меры предосторожности загнали его в ловушку, отрезав пути к отступлению.

       Из приемной послышалась возня, и советник со вздохом извлек из внутреннего кармана малахитовую авторучку, изумительной работы. Он никогда не подписывал ей бумаги и никогда не позволял себе расставаться с ней. Когда на пятидесятилетие эту ручку дарил его единственный близкий друг, бывший тогда начальником Контрразведки, тот пожелал, чтобы юбиляру не пришлось воспользоваться подарком. Кроме различных полезных мелочей в авторучке находился предохранитель бомбы, встроенной в рабочий стол советника. Подарок был очень мудрый – Титок принадлежал к той группе политиков, которые не уходят тихо и незаметно, глотая яд или стреляясь в голову – даже стоя на пороге смерти, он будет тащить врагов за собой, так и не сдавшись духом! Друг давно был мертв, а предохранитель уже несколько раз приходилось держать в руке, но до сих пор ему везло.

       Когда дверь открылась, и на пороге показался Андрей с подносом, советник плавно свернул колпачок авторучки до характерного щелчка и отложил ее в сторону. Теперь возле правой ножки стола находилась малозаметная педаль. На нее можно было наступить, но стоило после этого убрать ногу, как половина палаточного городка взлетела бы на воздух.

       Андрей суетливой походкой подошел к столу и поставил на его зеркальную поверхность две чашечки кофе и рюмку ароматного коньяка. Титок бросил на денщика тяжелый взгляд, но тот, отведя глаза в сторону, лишь проронил:

       – К Вам посетитель.

       – Это ничего, что я без записи на прием?– на пороге стоял холеный молодой человек с вызывающей улыбкой и небрежно теребил блестящую пуговицу безупречного костюма.

       – Макареня,– выдавил из себя советник и уверенным движением вдавил педаль взрывателя в пол. Только теперь он смог расслабиться и вздохнуть с облегчением.– Не ожидал Вас здесь увидеть.

       – Жизнь, мой старый друг, всегда таит в себе неожиданности.

       Макареня уселся напротив, заложив ногу за ногу, и потянул к себе одну из чашечек. Темный цвет напитка подчеркивал болезненную бледность посетителя. Задетый его фамильярностью советник склонился над столом:

       – Я не заинтересован в продолжительной беседе.

       – А она и не будет продолжительной к Вашему великому сожалению.

       – Тогда перейдем к делу.

       – Не торопитесь, милейший. Случаются моменты, которые нельзя торопить! Их надо смаковать, а иначе жизнь превратится в голую физиологию, где не будет места прекрасному.

       – Я не собираюсь выслушивать рассуждения о жизни от убийцы. Берегите мое время.

       – Кстати, о Вашем времени. Похоже, с этим проблема. Боюсь, оно ушло...

       Титок почувствовал, как напряглась его нога на педали взрывателя.

       – А Андрюшка по-прежнему прекрасно варит кофе,– цинично улыбнулся молодой человек.– Да и Вы тоже мне всегда нравились. Не понимаю, как наши пути могли так разойтись. А Вы понимаете? Я даже не могу сказать, что против Вас лично ничего не имею – может как раз личные качества мешают Вам реально смотреть на вещи?

       – Ты угрожаешь мне, сопляк?– побагровел советник.

       – Если бы я хотел напугать, Вы бы сейчас стояли передо мной на коленях, пускали слюну и рассказывали о том, какой Вы обычный человек, который хочет только спокойствия и семейного счастья,– голос посетителя стал еще более неприятным, в нем зазвучали металлические нотки.– Если я снизошел до разговора с Вами, значит еще есть шанс, и стоит уцепиться за него обеими старческими ручонками.

       – Подонок!

       – Без титулов, милейший! Я здесь неофициально!

       – Какого черта тебе надо?

       – Ох, как интеллигентность поперла! Учитывая грубость, усложню задачу. Не стану более разжевывать, что мне надо,– Макареня сорвался на ядовитый шепот.– Теперь Вы будете меня убеждать, что нужны мне! Вам надо быть быстрым и убедительным! Время пошло. Внесите!

       Последнее слово он произнес достаточно громко, чтобы его услышали в приемной. И в то же мгновение в кабинет скользнули четыре техника, вкатывая огромную тележку с продолговатым ящиком. Они завозились с ним, что-то включая и распаковывая. Посетитель тем временем закурил, демонстративно выдыхая дым в лицо советника. Он даже не обернулся, чтобы взглянуть на своих людей, когда они извлекли из ящика стеклянный гроб, заполненный молочно-белым дымом:

       – Мое терпение не безгранично, старина, а Ваше время истекает. Это клон, полное подобие советника Титка. В нашем матче производится замена на более расторопного и сговорчивого игрока. Самое время начать меня умолять о пощаде, ведь должен быть какой-то вариант для Вас. А их три: остаться жить и продолжать работу, тихо и быстро умереть, оставив место приемнику, либо… самое интересное.

       Пожевывая бесцветные губы, Макареня достал из нагрудного кармана продолговатую колбочку с резкими гранями и поставил ее на стол перед советником:

       – Палач,– его глаза горели восторгом.

       В колбе шевелилось уродливое насекомое, похожее на гусеницу, величиной с палец, утыканное подвижными усиками и множественными челюстями, которые шарили по прозрачному стеклу в поисках выхода.

       – Это Ваш младший брат? Такое сходство,– вздрогнул Титок при одном взгляде на существо.

       – Это шедевр нечеловеческой природы. Той природы, которую мы создали для себя, венец мечтаний. Вы только послушайте! Эта тварь рождена для конкретного человека и умрет с голода в толпе людей, ползая по беззащитным телам, но никого не тронет, кроме того единственного, чье присутствие способна уловить в радиусе ста километров! Это не мой брат, а Ваша смерть! И поверьте, она ужасная. Этот паразит прыгает на десять-пятнадцать метров. И при одном прикосновении к нему, Вы будете парализованы ядовитым токсином. А потом он начнет выедать Вашу нервную систему нерв за нервом, доставляя боль, которую не с чем сравнить. И все это время – часов двенадцать – он будет поддерживать в теле жертвы не только жизнь, но и сознание, чтобы Вы насладились каждым мгновением пытки. Двенадцать часов! Думаю, Вам они покажутся вечностью – рассудок такого выдержать не может. По крайней мере, по словам производителя. Но самое интересное, когда она выест, в конце концов, и сам мозг, она образует кокон прямо в пустом черепе, и оттуда на белый свет родится прекрасная гигантская бабочка со светящимися изумрудными крыльями. Бабочка-однодневка, невероятной красоты и ужасной трагедии – она беспола, и никогда не узнает любви, обреченная на одиночество! И Вы мне не верите, когда я говорю, что люди могут творить прекрасное?!

       – Вы безумец!

       – Нет, я более сложная натура, и к тому же никогда не видел таинства, о котором рассказал. Понимаете, как Вам надо постараться, чтобы избежать его. Времени на самом деле мало: войска союзников вот-вот вломятся на нашу суверенную территорию. Их надо остановить. И если Вы это сможете сделать лучше и быстрее, чем Ваша замена, то докажите мне это немедленно. Через семь минут сверхпрочная колба автоматически откроется, и тогда уже никто Вам не поможет. Но за это время Вы еще можете убедить меня подложить насекомое в саркофаг клона – для него Вы оба одинаково вкусны и полезны. Что скажете?

       Макареня улыбался. И если улыбка Джоконды вобрала в себя отражение всех великих и тайных чувств женщины, его улыбка была воплощением Ада и объединяла гримасы всех преступников человечества за его историю.

       Молочный туман в стеклянном гробу за его спиной рассеивался, и советник уже мог различить знакомые черты лица закрытого там человека.

       Титок рассмеялся, дрожа всем телом и рискуя раньше времени убрать с педали онемевшую ногу. Посетитель, принявший эту реакцию за истерику, сперва тоже развеселился, но, рассмотрев в слезящихся глазах собеседника вызов, побледнел еще сильнее, походя теперь на настоящую мумию. А советник, восстановив дыхание, поторопился произнести:

       – На этом, господа, я буду рад попрощаться с Вами и пригласить с собой...

       Он опасался, что Макареня, разгодав его замысел, успеет блокировать бомбу каким-нибудь собственным устройством, и потому сократил речь до минимума. Но даже после того, как он убрал ногу с педали, включив взрыватель, прошло много времени, чтобы он успел испугаться, что взрыва так и не будет, чтобы прочитать ужас в голубых глазах Макарени, чтобы пожалеть о сделанном и несделанном. Быстрое, щемящее чувство...

       Это было очень странное мгновение в жизни советника Титка, когда разум озаряется прозрением, а память дразнит воспоминаниями, и течение времени уже не имеет смысла на пороге Вечности.

       Подарок старого друга не разочаровал советника.

                Глава Двенадцатая.

       Розовое пятно солнца расползалось, разливая вокруг цвет. Улыбаясь, Ирина продолжала раскрашивать свой мир. Она не спала и не бредила, но умела грезить в яви. Обретя укрытие и избавившись от одиночества, она могла теперь насладиться полнотой чувств, упиваясь ими с такой жаждой, словно всю жизнь была закована в мрачном подземелье равнодушия.

       Оранжевые сочные облака напоминали мякоть раздавленного фрукта, поблескивая сладковатой влагой. Ветер сжимал их колышущуюся массу, выдавливая искры сока, аромат которого щекотал ноздри. Так ниспадал благоуханный дождь на шумящие леса, под темно-зелеными кронами которых хранилась самая чистая свежесть во вселенной. Именно насыщенный темно-зеленый цвет! Неяркий. Уютный. Ирина не любила ярких и светлых оттенков зеленого – в них виделось что-то опасное и ядовитое. А это были ее цвета!

       Было немного странным, глядя на сырую стену подвала, видеть кроме нее и плоды собственного воображения. Причем так отчетливо, что можно было рассмотреть дрожащие усики гусеницы на выеденном листочке. И сама реальность при этом никуда не пропадала, не отодвигалась на второй план, а сосуществовала рядом. Впервые за всю ее жизнь мир вокруг девушки был цельным! И ее фантазии, ее воспоминания были такими же настоящими и осязаемыми, как холодный осенний сквозняк, мечущийся низом, как горячий бок собаки, которая жалась к ней, часто дыша. И все это было одним неделимым целым!

       Ни к собственной мудрости, ни к новым дарованиям, которые продолжали множиться и совершенствоваться, Ирина еще не привыкла. Но и удивляться чудесам перестала. Ей вдруг вспомнилась мелочная суетность быта, бессмысленные идеи и цели, бездарно обустроенное общество… Неприятная дрожь прокатилась по телу.

       Самка колли, почувствовала эту волну и, сбив свое дыхание, на мгновение спрятала язык в пасти. Повернув голову к девушке, она долго смотрела, словно вслушиваясь, а после тяжело поднялась и перешла к другому боку своей соседки, где и улеглась вновь. Несчастное животное едва справлялось с грузом, который ей приходилось носить в себе, и Ирина почувствовала прилив неизвестной ранее нежности и волнения.

       Многое изменилось в ней, многое изменилось вокруг, но это более не беспокоило. В будущем была определенность, которой она не знала и не понимала, но хорошо чувствовала. Видимо, нечто подобное ощущали и другие девушки, нашедшие укрытие в странном подвале. Они никогда не разговаривали между собой и не знали даже имен, но искренне любили друг друга и готовы были разделить тепло с сидящей рядом. Они ждали! Они все ждали! Если бы Ирина захотела, она бы смогла понять, зачем здесь и что с ней происходит, но то, чего она ждала, было важнее понимания. Оставалось всего несколько дней, а пока она наслаждалась покоем. Она грезила. Ее состояние изменялось лишь изредка, когда в подвал спускался Он, принося пищу и воду. Его появление по-настоящему волновало и будоражило всех, но было слишком скоротечным, чтобы окончательно разбудить.

       Девушка обхватила колени руками и опустила на них голову.

       Ей вспомнилось какое-то лето. Оно было жарким и душным. Редкие порывы ветра лишь дразнили, но не охлаждали воспаленную солнцем кожу. Она торопилась пересечь широкое пшеничное поле, чтобы укрыться от зноя в тени перелеска, однако плохо протоптанная тропинка бугрилась неровностями, которые вынуждали часто спотыкаться и ходить неровными шагами. А вокруг гремел мир насекомых. Когда что-то звонко пролетало мимо с растопыренными лапами или выползало поперек дороги, шевеля усищами, она вскрикивала и отскакивала в сторону. Когда склонившийся к земле колосок мягко задевал обнаженную ногу торопливой девочки, она в панике ударяла ладошкой по «укушенному» месту и готова была разрыдаться от отчаяния. А солнце было неумолимым, и ветер-предатель шумел в деревьях, раскачивал волнами пшеничную ниву, но саму ее обходил стороной, едва-едва двигая жар вокруг покрасневшего лица.

       Все были против нее! Ирина не выдержала и бросилась бежать со всех ног, рискуя после очередного ухаба покатиться кубарем в пыль, кишащую жуками, оцарапаться об острые стебли пшеницы. Но ей везло: она сама была ветром, она разгоняла крылатых тварей и быстро приближалась к перелеску. Все ближе и ближе. Когда лес принял ее в свои объятия, туча закрыла солнце, и настоящий ветер, а не тот полевой баловник, налетел с угрюмым напором, развевая легонькое платьице. Это не было совпадением! Она дышала тяжело, вбирая вкуснейший запах летнего леса.

       Таким было настоящее счастье...

       Ирина настолько увлеклась воспоминаниями, что не заметила, как в абсолютно безветренном подвале, где едва живут сквозняки, ее красивые черные волосы развевались так, словно их трепал ураганный ветер, а затхлую сырость подвала разбавил яркий аромат пшеничного поля...

       И это не было иллюзией…

                *****

       Мазур долго стоял на пороге в нерешительности, прежде чем обратился к Ольге.

       – Церемония закончилась,– сказал он.

       Женщина смотрела в окно, стоя в глубине комнаты, утопающей в вечернем полумраке. При таком освещении черты лица казались мягче и придавали вид несколько романтичный и печальный.

       – Я знаю,– тихо произнесла она.– Здесь все было слышно.

       – Слышали, что он говорил?

       Мазур приглушил голос, насколько смог, чтобы не нарушить хрупкое настроение, царившее в тихом помещении.

       – Нет, но только потому, что не хотела слушать. Садитесь.

       Пригласив гостя, Ольга и сама опустилась в кресло.

       – Тогда у меня есть для Вас важные новости,– продолжил лейтенант, и полумрак комнаты не позволил ему рассмотреть ироничную улыбку, скользнувшую по лицу женщины.– Этот безумец объявил войну всем авторитетам в городе и назначил себя единственным законным правителем. Это могло бы быть смешным, если бы не было так серьезно. Потому что еще и войска союзников объявили себя миротворцами и пересекли наши границы. Час назад был нанесен ракетно-бомбовый удар по некоторым нашим военным объектам! Больше у нас нет ни ПВО, ни спутников на орбите...

       – Началась война?– подняла брови Ольга.

       – Называйте как хотите. Но войска союзников направляются к Минску. По их заявлению целью операции является установление закона и порядка в пятимиллионном городе. Реакцию наших военных объяснять не надо. Пока стороны еще не столкнулись в сражениях, маневрируя на расстоянии и уклоняясь от масштабного противостояния, но союзники продвигаются сюда...

       – Странно... Как-то все это неожиданно...

       – Где ж неожиданно?

       – Я понимаю... Я о другом – не так все представляла себе.

       – Теперь это не важно. Через пару часов здесь будет жарко. Слишком много желающих установить в городе порядок.

       – И все это ты узнал от Ворчуна?– в голосе женщины стали проявляться нотки оживления, что порадовало Мазура.

       – Нет. Хотя, да! Но после звонил советник Титок и все подтвердил. Он еще рассказал, что на него было совершено покушение. В лагере был сильный взрыв и пожар. Погибло много людей, но сам он чудом уцелел. У нас ничего не умеют делать хорошо. Он передавал Вам соболезнования.

       – Значит, война,– проговорила вслух Ольга.– И что нам теперь делать?

       Военный растерялся:

       – Вообще-то, думал у Вас об этом спросить.

       Они сдержанно улыбнулись друг другу.

       – Нет, я серьезно,– спохватился Мазур.– Это зависит от того, на чьей мы стороне. Мы или за одних, или за других. А если это не наша война, то лучше убраться отсюда.

       – Это, действительно, не наша война, но мы как раз останемся. Постойте, а как же вы? Ты же военный! Или в армии есть свобода выбора? Разве ты не должен первым броситься на мобилизационные пункты, в расположение части, организовывать оборону – или еще что-то такое? В чем дело?

       Ее слова сильно подействовали на собеседника, и продержалась долгая пауза, прежде чем тот ответил.

       – Похоже, Вы не следили за новостями. Два дня назад в сети появилось заявление президента, нашего главнокомандующего. Он обвинил командование вооруженными силами в измене и распорядился всем военнослужащим оставаться в расположении части, не поддаваться на провокации и всякое такое. Через пару часов еще одно публичное заявление опубликовал объединенный штаб, заявив, что президент был убит, а его заменил двойник. Объединенный штаб призвал защищать страну от внешней агрессии, которая неминуема... Дальше пошел целый хоровод аналогичных заявлений от разных органов власти, каких-то территориальных образований – и каждый о своем – есть из чего выбрать. Сервера министерства обороны заблокированы, официальные каналы связи не работают, а все эти публичные заявления никакой силы не имеют. Поэтому теперь каждый военный сам решает, кому и чему служит. Полный хаос. И на Вашу охрану приказа я тоже не получал. Фактически, я и вся моя группа – дезертиры еще с дня нашего знакомства.

       – И как это получилось?– удивление Ольги было искренним.

       – Я уже рассказывал все один раз. Вчера. Валере,– он волновался, до хруста суставов заламывая пальцы больших кулаков, словно пытался придать им другую форму.– Хотя, причем здесь это? Когда вы заполучили свой планшет на той базе, для вас эта история закончились, а для нас только началась... Союзники в тот день еще долго били по базе, пытаясь, наверное, разрушить реактор, но ничего не вышло. Под ним есть двухсотметровая шахта. Туда реактор и должен был опуститься, а сверху, в таких ситуациях, его накрывает непробиваемая плита. Должно быть, все так и вышло. Теперь это уже не простой комплекс, а бункер в осадном положении. Там много автоматики и оборонительных систем: для них война началась уже тогда… И для нас тоже… Тем же вечером нас повторно отправили в комплекс на доразведку. Чтобы Вы понимали, так никогда не делается: подразделение с такими потерями, утратившее боеспособность, отводится на переформирование. А нас просто перегруппировали из выживших и отдали приказ вернуться в комплекс на доразведку. Нам надо было оценить нанесенный ущерб и результаты огневого поражения. Дополнительно выдали целеуказатели и комплекты термобарических зарядов, чтобы довести начатое до конца... Объяснили, что это вопрос войны и мира... Если мы этого не сделаем, война будет неизбежна... мировая война. Мы зашли в комплекс четырьмя группами, всего двадцать восемь человек...

       Мазур вздохнул и посмотрел на женщину:

       – Вышли оттуда только я и те парни, которые караулят Вас в коридоре,– он засунул руку в карман и вытащил упаковку с таблетками, небрежно бросив их на журнальный столик перед собой.– Вот… Пью эту дрянь и колюсь, чтобы бодрствовать. С тех пор не сплю. Знаете, почему? Боюсь уснуть! Мне по-настоящему страшно, после того, что я видел! А те из нас, кто засыпает, уже не просыпаются: пятеро так и отошли во сне…

       – Что там произошло?– Ольга наклонилась к Мазуру и протянула руку, чтобы накрыть его ладонь, но офицер резко отпрянул и покачал головой.

       – Никогда в жизни не был так напуган. Поначалу все было ясным. Когда добрались, кого там только не было: военные, штатские, наемники. Все воевали друг с другом, воевали с бункером не известно за что. В принципе, такой бардак для войны – норма. У нас были свои задачи, и, не ввязываясь в лишние разборки, мы без особых проблем проникли в бункер. Говорят, когда видишь черта второй раз, он уже не такой страшный. Врут! Там был не цирк уродов, а преисподняя. Даже плесень на стенах на нас охотилась! Нас впустили внутрь, но выпускать не собирались. Они пожирали нас, пожирали друг друга. Они ни с кем не сражались – просто пытались выживать… Все: уроды, чудовища, эти твари – они были разные, они были жуткие. Ребята гибли просто как мясо... Никто не знал, как и где умрет, но было понятно, что все станут чьим-нибудь кормом... Мы не могли вырваться! Проклятый бункер прекрасно устоял и был полностью автономен: он воевал с теми, кто пытался в него проникнуть, с тем, кто в нем обитал, и с теми, кто хотел выбраться на волю... Все это не имело никакого смысла. И выхода не было: хотелось пустить себе пулю в лоб прежде, чем какая-нибудь дрянь до тебя доберется... Со мной осталось только двое бойцов: мы выживали в этом аду больше двенадцати часов! И тогда мы встретили Корзуна, солдата, который участвовал в нашей первой атаке вместе с вами.

       Мазур сделал заметное усилие над собой и сжал кулаки:

       – Он выжил... Но не был уже человеком... Можете такое представить? Вчера у него были руки-ноги, он смеялся, играл с вами в футбол, стоял в одной душевой рядом, а сегодня у него щупальца под брюхом и немигающие красные глазенки... Он был уродливым мутантом, просто стоял и молча смотрел на нас... Мы были напуганы и боялись даже друг друга. Его мы не тронули... и он нас не тронул. На нем оставалась еще часть брони: стоял и смотрел, словно ждал чего-то. А потом появилась та девочка. Помните? Девочка у бассейна, в платьице. Не помню, как она появилась, но подошла, молча взяла меня за руку и повела за собой. Все как в тумане... Корзун так и остался стоять на месте. А мы шли за ней какими-то коридорами, пролазили в какие-то щели. Твари шарахались от нее, как от огня, расползались в стороны... Сначала эта девочка привела нас к остаткам других групп, а потом просто вывела всех из бункера... Там был шлюз: здоровенный стеклянный стакан, за которым начинался длинный тоннель, ведущий далеко в лес. Я выходил из наших последним... А девочка так и осталась в бункере... Даже не уверен, что она мне не привиделось: все были истрепаны, на грани безумия, потери сознания. Может, это и было моим бредом, но это хоть как-то объясняет, как мы выбрались. Сами бы не смогли.

       Военный обтер абсолютно сухое лицо руками и сделал глубокий вдох:

       – Снаружи была ночь. Мы не выставляли постов – просто повалились на холодную землю и заснули прямо у выхода из тоннеля. Из двенадцати вышедших проснулись семеро. Остальные умерли во сне. Сам не помню, что снилось, но, когда очнулся, я помнил непреодолимый страх, который остался во сне. С той ночи мы не спали. Мы проснулись в другом мире. Я выбрался из бункера, но бункер остался во мне! Не знаю, что происходит, не знаю, как долго протяну. Вы единственная, кто что-то понимает, и Вы пошли туда сами. Поэтому мы искали Вас и Валеру. Связались с советником: сказали, что готовы идти только за Вами. Он помог. Ни армия, ни приказы, ни эта война, ни этот прототип, за которым вы бегаете, не имеют никакого значения. То, что вышло из того бункера, намного больше, чем все, что я знаю.

       Ольга зажмурилась и закрыла лицо руками. Они долго молчали, сидя напротив, а быстро густеющий вечер погружал их во тьму.

       – Я боялась, что так произойдет,– нарушила тишину женщина.– Мы ничего не знали точно, но могли предполагать. Ты прав: катастрофа неизбежна. Не думаю, что был шанс все это остановить, даже сбросив на бункер ядерную бомбу. Все шло к этому, и исход был предопределен, неизбежен. Так или иначе. Мы десятилетиями целенаправленно подводили себя к такому концу. Мне жаль, но я не оправдаю твоих надежд, Саша.

       – Значит, люди заслужили то, что их ждет,– неожиданно подытожил военный.– Так давайте позаботимся о себе. Я устал исполнять чужую волю. Мне от Вас ничего не надо. Но мне и ребятам будет легче просто рядом с Вами. Это наполнит хоть каким-то смыслом то время, что нам осталось.

       – А что советник? Что он говорил? Чего он от нас ждет?

       – Не знаю... Ничего он не говорил. Просил, чтобы направляли ему подробные отчеты об операции. И все.

       – Отчеты? Странно...

       – Ничего странного. Просто забейте на него! Нам остается следовать главному закону жизни – каждый сам за себя! Я умею выживать, а рядом с Вами у нас больше шансов уцелеть, чем где бы то ни было. В этом я никогда не ошибаюсь. Мы не отойдем от Вас ни на шаг, даже если захотите вернуться в бункер или войти в огонь.

       – Жаль Вас разочаровывать,– запротестовала женщина.– Но я не дам вам никаких преимуществ...

       – Это Вы так думаете,– перебил ее Мазур.– А я знаю свое дело.

       – И что теперь?

       – Решайте. Я бы советовал убраться отсюда.

       – Куда? Где сейчас безопасно? А как вы сами проникли в город?

       – Мы же военные. Знаем систему. Если следовать правилам, можно добиться многого. Так мы уходим из города?

       – Нет,– резко ответила Ольга и испугалась собственной решимости.

       Уйти из города было самым логичным, но что-то удерживало здесь. Она не могла понять причину своей уверенности, но знала, что ни при каких обстоятельствах не изменит решения. Это не могло не насторожить, но задумываться было еще страшнее.

       – Я еще подумаю,– объяснила она военному.

       – Ладно. Время есть... И еще одно! Чуть не забыл. Тут один придурок с самого утра пытается к Вам попасть, но мы его не пускаем. Я на всякий случай спросил.

       – Что значит «придурок»?

       – У него крыша съехала,– Мазур покрутил пальцем у виска.– Рассказывает моим ребятам о своих прежних жизнях.

       – А чего он хочет от меня?– удивилась Ольга.

       – Поговорить. Сказал, что, если узнаете его имя, захотите встретиться. Выгнать?

       – И что это за волшебное имя, открывающее все двери?

       – Гранкович или Гаранкович...

       – Змей...– изумленно выдохнула женщина, чем озадачила военного.

                *****

       Она испытывала жажду.

       Всепоглощающую, убийственную. Однажды Источник был уже рядом, и, казалось, достаточно одного прыжка, последнего усилия. Но она была скована Великой Силой, а потом все исчезло. Исчез и Источник, и Великая Сила. Осталась Жажда. Осталась тьма боли. Она не могла помнить, как долго тянулась ее мука, как велико было ожидание, и насколько бесплодными оставались поиски. А вокруг сияли Обманки, очень похожие на ее Источник, но другие. Они играли с ней, но не могли утолить ненасытное чувство, сжигавшее изнутри. Она умела ждать и, наконец, почувствовала.

       Это был Источник, зовущий, трепетный, щедрый! Он приближался издалека, и она бросилась ему навстречу через все препятствия. Он играл с ней, то приближаясь, то отдаляясь, он кружил вокруг, маня и подразнивая. Такова была суть игры, подстегивающей Жажду. Она знала это и была готова. Но вот Источник замер в ожидании, благоухая на всю вселенную, и она устремилась к воссоединению. Возбуждение от предстоящего таинства придало ей больше сил, заставляя почти лететь, легко и незаметно преодолевать преграды. Ближе, ближе, ближе... Правила требовали придерживаться ритуала, и она была вынуждена обуздать волнение, распиравшее ее. Как прекрасен был Источник! Как чудесен был его Аромат! Он был наградой за муки, за терпение, за соблюдение Правил. И она достигла великой цели!

       Она выбрала открытое место перед Источником между двумя Обманками и объявила себя звуком. Он заметил ее! Его цвета переливались множеством красок, Его запахи заполнили все вокруг, а призыв зазвучал с неудержимой силой. Ритуал был закончен. Врата распахнулись. Наслаждение было доступно. Она изогнула тело и прыгнула в объятия Источника!

       – Боже мой! Что это?!– взревел доктор Петкевич, отпрыгнув в сторону.

       – Черт бы меня побрал, это Палач!– произнес бледный Макареня.– Я тоже здорово перепугался.

       – Какой Палач?– верещал доктор.– Это какая-то гигантская гусеница или личинка. Что нам делать?

       Советник Титок неподвижно сидел в своем кресле за столом, а насекомое, размером с палец, уже наполовину скрылось в проделанной им на шее ране. Только левое веко советника слегка подрагивало, да зрачки глаз расширились, покрыв под собой радужную оболочку.

       – Он умер?

       – Нет, доктор, что Вы!– Макареня улыбнулся.– Уверяю Вас: все только начинается.

       – Так Вы знаете, что произошло?

       – Конечно! И я впечатлен. Мне никогда не доводилось видеть Палача за работой. А какой сюрприз нас ожидает часов эдак через двенадцать! Поверьте, на это стоит взглянуть.

       – Я Вас решительно не понимаю! Мы можем как-то помочь советнику?

       – Зачем?

       – Ну, знаете,– возмутился доктор Петкевич.– Нельзя вот так сидеть, разговаривать с человеком о проблемах, обсуждать вопросы, а потом равнодушно наблюдать за тем, как его поедает какая-то тварь.

       – Расслабьтесь, ведь это всего лишь клон советника,– Макареня закурил, всматриваясь в сидящую за столом жертву.– К тому же я не равнодушен. Мне очень любопытно. Палач не просто убивает – это самая совершенная пытка! Боль, которую испытывает данная версия советника, просто невообразима.

       – Как Вы можете? Это же живое существо! Пусть он и не рожден матерью, но он не заслужил такой смерти! Это надо остановить!

       – Даже не думайте!– зашипел Макареня на доктора.– Палача не так просто убить: он умеет за себя постоять. А если Вы прикончите из жалости советника, то насекомое не закончит свой цикл и будет ждать следующего клона. Это Палач советника Титка. И пока он не сделает свою работу, его никто не остановит. Они нашли друг друга, и надо оставить их в покое.

       – Откуда взялась это тварь?

       – Хороший вопрос. Их производят в Тринадцатой лаборатории, но используют редко. По особым случаям. Наш клиент его заслужил да, видно, успел покончить с собой раньше, чем палач добрался до него. Не знаю, кто его мог выпустить.

       – С этим взрывом много неясного,– поторопился сменить тему разговора доктор, хотя сам не мог отвести взгляд от тела жертвы.– От самого советника и следа не осталось. Откуда мы можем быть уверены, что он мертв. Ведь никто не знает, что произошло на самом деле. А что, если он объявится?

       – Да не волнуйтесь Вы так. В Центре меня заверили, что операцией по замене руководил очень надежный человек, которому я мог бы доверять как себе. Он не упустил бы клиента. Я им верю. А если он жив? Что это меняет? Он умер, когда мы приняли такое решение. Остальное дело техники. Если объявится, уберем, а пока стоит позвонить, чтобы срочно привезли следующую замену. Все просто. Нам остается дождаться следующего клона и насладиться зрелищем.

       Тело личинки уже целиком скрылось в набухшей ране. Кровотечения не было, но все вены вздулись, образовав на теле замысловатую вязь, да изредка под кожей можно было угадать легкое движение. Советник вздрагивал и конвульсировал, но дыхание было ровным, а взгляд, направленный в улыбающееся лицо Макарени, оставался неподвижным. Со стороны могло показаться, что идет заурядное совещание трех чиновников.

       – А знаете,– не находил себе места доктор Петкевич.– Вас никогда не пугают масштабы нашего проекта? Эти клоны, палачи... Вас не пугает, что где-то в лаборатории вырастили клон и на нас с Вами? И палача тоже? И в любой момент нас могут заменить такой же куклой? Ведь гарантии нет.

       – Перестаньте молоть чепуху,– поморщился Макареня.– Кому придет в голову выращивать клон на такого преданного борца за идею как Вы, доктор?

       – Ничего смешного я в этом не вижу. Благодаря нашим с Вами стараниям стоимость производства клонов снизилась настолько, что это может себе позволить даже домохозяйка. И в один прекрасный день наши двойники будут сидеть и наблюдать, как эти Ваши черви нас поедают.

       – Избавьте меня, доктор, от проповедей. Это жизнь. И если Вы не хотите, чтобы Вас съели, умейте съесть сами кого угодно. До тех пор, пока мы работаем на Центр, а мы занимаем достаточно заметное положение, я могу спать спокойно.

       – Значит, Вы еще не думали об этом,– доктор Петкевич замялся и, вдруг, решительно заявил.– Может статься, что мы уже клоны!

       Макареня взорвался хохотом, и даже румянец появился на его бледных щеках.

       – Напрасно веселитесь,– поник доктор.– Этот вон тоже думал, что он оригинал.

       Почти одновременно они взялись за свои чашечки с уже остывшим кофе и откинулись в креслах, задумчиво рассматривая сидящего перед ними за столом советника.

       Она купалась в безумной радости, услаждая свое Желание.

       Жажда теперь не была врагом, а лишь инструментом удовольствия. Заботливый Источник раскрывал перед ней свои сокровищницы, нежил и ласкал ее. Нектар разжигал аппетит, торопился насытить ее. Но она не спешила. Она знала Правила. Источник должен целиком предстать перед ней, и тогда он иссякнет, воплотившись в ее теле. И это будет Рождением, которого ждут и она, и Источник. Но это будет потом, а пока она хотела подольше насладиться им, подольше удержать огонь их воссоединения. Правила давали такой выбор, но предупреждали, что Источник может погаснуть раньше, чем успеет отдать ей весь живительный сок. И тогда он погибнет, а она будет вечно искать его, не обретя покоя...

                *****

       – Вы живы,– скорее утверждала, чем спрашивала Ольга, оценивающе взглянув на Гранковича.

       – В какой-то степени,– криво оскалил зубы гость.

       Он уверенно направился к дивану и бесцеремонно его оседлал, закинув ноги на боковую спинку. Порядок и чистота в комнате, которые вызывающе контрастировали с его внешним видом, Змея ничуть не смутили – он чувствовал себя как дома.

       – Рад Вас видеть, Ольга Феликсовна,– бросил он, потягиваясь.

       – Сожалею, что не могу ответить взаимностью,– поморщилась та.– Не сочтите это за бестактность, но, может, стоит принять душ и сменить одежду?

       – Не беспокойтесь. Я чувствую себя хорошо. У меня выдались сложные деньки, и я не всегда мог следить за собой и регулярно питаться.

       – Могу предложить кофе с булочками,– сдалась женщина.

       – И с ядом?– ехидно переспросил Змей.

       – Ах, неужели Вы все еще сердитесь за попытку Вас отравить?

       – Попытку? Вы сделали это – отравили меня!

       – Для мертвеца с ядом в крови и двумя пулями в затылке, выглядите неплохо, хотя, должна признать, падалью все-таки несет.

       – Могу быстро выставить его отсюда,– напомнил о себе Мазур с едва заметными нотками обиды в голосе.– По-моему, он немного нагловат.

       – Нет-нет, спасибо,– спохватилась Ольга.– Я и сама сделаю это с удовольствием, когда кое-что выясню для себя.

       – Тогда подожду за дверью. Подслушивать не стану, но если понадобится помощь, достаточно будет повысить голос.

       – Ну что Вы, Саша! Вы можете остаться.

       – Не стоит. Там один из моих ребят – Илья – отважился лечь спать. Я лучше вместе с остальными присмотрю за ним. Может, что путное выйдет.

       Военный скользнул за дверь, и Ольга даже растерялась, оставшись наедине с Гранковичем, который теперь не казался ей таким уж безобидным.

       – Вот придурок,– смело высказался гость не очень громким голосом.

       – Он о Вас такого же мнения. Какими судьбами Вы здесь оказались? Как вообще удалось выжить после такого?

       – Это длинная история. Я, пожалуй, рискну отведать кофе.

       Ольга просто сгорала от любопытства, но сдерживалась. Уж слишком много у нее было вопросов к этому человеку, слишком многое хотела узнать, а Змей был из тех людей, которые умеют пользоваться ситуацией, когда знают себе цену. Женщина не торопилась строить гипотезы и гадать, чтобы сохранить чистоту восприятия. Она специально завозилась с приготовлением напитка, давая себе время сосредоточиться, а гостю побеспокоиться.

       – Без сливок, без сахара, без яда,– поставила она поднос на столик перед диваном.

       – А Вы?– настороженно спросил Змей, увидев только одну чашечку.

       – Уже пила,– загадочным шепотом произнесла Ольга.

       Какое-то время гость с недоверием смотрел на нее, а потом расплылся в улыбке:

       – Играете? Ведь не станете травить человека в самом начале разговора.

       – В самом начале не стану.

       – Честное слово, Вы мне нравитесь! Вы просто уникальная женщина. В Вас есть что-то, делающее Вас...

       – Хватит!– Ольга ударила рукой по столу.– Хватит кривляться, Гранкович. Мы оба знаем, что я считаю Вас мерзавцем. И даже, если Вы вытащите из горящего дома сотню невинных младенцев, если примите смерть на Голгофе, вымаливая грехи всего человечества, я не изменю своего отношения к Вам.

       Змей был подавлен. Он медленно отставил нетронутый кофе и напряженно потупил взор.

       – Пропало желание? Это от нервов,– язвила она.

       – Ваша неприязнь ко мне – наименьшая из моих бед,– начал тот совершенно иным голосом.– Тот факт, что в силу примитивности мышления Вы все еще делите людей на хороших и плохих, добрых и злых, замечателен. Но не интересен. Мудрость и знания – разные понятия. Можно быть очень старым и образованным, но не иметь представления об очевидных вещах, а можно, будучи желторотым юнцом, открыть тайны естества...

       – Очень знакомые заявления,– перебила его Ольга, опасаясь, что инициатива в разговоре перейдет к собеседнику.– Дальше пойдет определение гениальности и природной исключительности, а после можно увязать их с рассуждениями Ницше о морали и подвести философскую базу под оправдание собственной подлости. Защищаем себя, любимого? Я не шестнадцатилетняя дурочка, которая готова смотреть в рот краснобаю, умеющему его раскрывать шире плеч. Коль скоро Вас угораздило заявиться ко мне, будьте любезны перейти к делу. Не верю, что такого негодяя и эгоиста сюда привело желание поболтать о мудрости или моих женских качествах.

       – Напрасно пытаетесь обидеть меня,– зло подхватил ее интонации Змей, но быстро остыл.– И Вы, действительно, интересны мне как женщина. Понимаю, что кажусь отвратительным, но все это и без того лишено смысла. Думаете, я пришел по делу? Думаете, мне что-то от Вас надо? Мне?

       Он искренне засмеялся и даже сорвался на истеричный хохот, но смутить собеседницу ему не удалось. Ольга была терпелива и сосредоточенна. Она спокойно дожидалась окончания представления.

       – Извините,– отдышался Гранкович.– На меня что-то нашло.

       – Да ради бога. Развлекайтесь на здоровье.

       – Я не пытаюсь произвести впечатление. Но Вам не понять, насколько смехотворными мне видятся все эти мелочи. Ваше мнение. Ваше отношение ко мне. Ваши планы на будущее... И это не что-то личное... Наверное, мне стоит рассказать все по порядку.

       – Наверное. А то пока это похоже на разговор с самим собой.

       – Вы не поверите, но все, что мне от Вас нужно – чтобы Вы меня выслушали. Можете строить из себя гордую неприступность сколько угодно, но я сумею удивить. Со мной произошло кое-что чудесное. Я воскрес!

       – Ну, это не ново.

       – Сарказм не к месту! Я, действительно, был мертв. У меня не было шансов выжить. Я умирал от ран и яда! Я был во тьме! И, кстати, там не было ни тоннеля, ни света… Тьма!

       – Тоннель еще заслужить надо. И что было дальше? Вам было сказано, что еще недостаточно сделали зла в жизни, и отправили назад?

       – Он воскресил меня!

       – «Он» – это Бог? Саваоф? Иегова? Христос? Кришна? Будда? Велес?

       – «Он» – это прототип! Он воссоздал меня! Реанимировал. Вернул к жизни!

       – Ну, это значительно все упрощает,– снисходительно улыбнулась женщина.– Я забеспокоилась, что Вы стали истинно верующим. Именно такую метаморфозу претерпевают самые большие подлецы на склоне жизни или от страха перед кончиной.

       – Я не шучу!

       – Я тоже. Мы взрослые люди! Подумайте немного, и Вам станет ясно, кто Вы и что Вы, без вмешательства божественного начала.

       – Услышь меня, тупоголовая сука!– сорвался Змей.– Не разыгрывай тут высокомерной жалости! Научить слушать то, что тебе говорят!

       Ольга не на шутку перепугалась, но, услышав скрип открывшейся за спиной двери, овладела собой. Мазур не вошел в комнату и не вмешался в разговор, но продемонстрировал готовность прийти на помощь.

       – Мне наплевать на твоих горилл,– продолжал Гранкович.– Мне на все наплевать! Ты, может быть, думаешь, что я какой-нибудь поганый клон? Так знай: клоны не помнят смерти своих оригиналов! А я был мертв! Я был мертв уже пять раз! И всегда после этого воскресал! Я никогда не видел его, но точно знаю, что это его рук дело.

       Он схватил остывший кофе и залпом выпил его.

       – Извините,– продолжил он, успокоившись.– Мне не следовало говорить подобным тоном, но войдите в мое положение. Никто кроме Вас не поймет, о чем я говорю. Я совершенно один! Я чужой здесь! Вокруг меня ходят люди, живут, умирают, но все это не про меня, потому что я не такой как они, потому что я не умираю. Похоже на дешевую пьеску, которую разыгрывают для меня, а я и сбежать не могу. Поймите, Ольга, я на самом деле возрождаюсь всякий раз после смерти. И это делает Он! Он находит мой труп, восстанавливает его и запускает адскую машинку жизни заново! Знаете, что я чувствую в минуты такого рождения? Представьте, что Вас не просто разбудили среди ночи, а сразу усадили за штурвал самолета или столкнули в быстрину горной реки. Каждое мое пробуждение после смерти приходит с кошмарной болью. И я не знаю, мое бессмертие награда или наказание!

       – Постойте,– остановила его женщина, заподозрив приближение истерики.– Не буду скрывать, мне Ваши слова не кажутся убедительными. Могу допустить существование клона, как Вы это называете, могу поверить в чудо, исцелившее раны, но мне сложно принять версию с воскрешением. Я человек верующий.

       – А я? Я тоже хочу верить! Я тоже хочу искупления и прощения! Я хочу права на смерть! Вы считаете меня безумцем, но я хочу его остановить! Помните, Вы мне тогда сразу не поверили? Я рассказывал о прототипе, а Вы не верили... Думаете, я сам принял все это с первого раза? Я помнил агонию смерти, тьму, и вдруг опять лежу под открытым небом. И снова нелепая смерть, и боль рождения. Я накладывал на себя руки! Две смерти на моем счету – я нашел доказательства для себя. Понимаете? Я не сразу пришел к Вам! Я подготовился!

       – Успокойтесь.

       – К черту! Как можно быть спокойным, когда мир рушится у меня на глазах? Вдумайтесь, что Вас ждет, если вдруг лишитесь навсегда покоя, вечного покоя. Если вот это убогое существование, эта омерзительная суета человечества суждена Вам ВЕЧНО! Я обеспокоен. Очень обеспокоен...

       – Успокойтесь!

       – Да что Вы заладили, ей богу! Не надо на меня смирительную рубашку натягивать – и без того дернуться не могу... Я никогда раньше не ценил факт смерти – даже пытался оттянуть его, избежать. Я и не предполагал, насколько она важна для жизни, и не думал, как буду желать ее. Наверное, это можно сравнить с бодрствованием. Когда человек засыпает на ходу от усталости, а его будят, едва он сомкнет глаза... Я хочу заснуть, хочу все это прекратить.

       – Отчаяние – не лучший путь к спасению,– осторожно заметила Ольга.

       Змей засмеялся. Он даже икал в припадке веселья.

       – Отчаяние? Как Вы не можете понять? Нет никакого отчаяния! Нет жизни, нет смерти, нет звездного неба над головой! Ничего нет!

       – А что есть?

       – Есть я! Я, который не может умереть! Ясно?

       – Не совсем... Это высшая степень эгоцентризма?

       – Это реальность, в которой меня нет! Это абсолютное одиночество! Я сижу перед Вами, но не ощущаю себя здесь – меня нет.

       – Погодите,– подняла руку женщина.– Только что я слышала, что Вы единственное, что есть, а потом заявляете, мол, на самом деле Вас нет. Где логика?

       На лице Гранковича отчетливо отразилась мука, жившая где-то в нем. Он морщился и двигал бровями, раздувал ноздри, набирая в легкие воздух, словно искал нужные слова или ускользающую мысль. Он мог быть безумцем, застрявшим в собственных фантазиях, а мог статься и несчастной жертвой великого обмана. Но Ольга ловила себя на мысли, что начинает жалеть этого человека, возможно даже верить ему.

       – Мне сложно это объяснить,– сдался наконец он.– Поэты-романтики умели красиво сказать о Любви и Счастье, зануды воспевали Покой и Праведность – каждое человеческое ощущение прошло через жернова осмысления и выражения. Всему нашли свое определение, а вот для того состояния, в которое попал я, у людей ничего нет. Нет даже названия. Сравнить не с чем! В одни и те же слова мы вкладываем разный смысл. Проблема непонимания всегда существовала у людей. Мы все похожи, но мы разные. И то, что красное для одного, может быть синим для другого. Я это чувствую особенно остро, потому что отделен от остального человечества стеной, для которой, как говорил, и названия нет. Вам кажется, что я говорю бессмысленные вещи, но для меня только они и имеют смысл! Вам придется сделать усилие, чтобы понять меня, чтобы встать на мою точку опоры и увидеть все моими глазами.

       – Для начала нам обоим придется сделать усилие,– поддержала его Ольга тихим голосом, в котором узнаваемо сквозило сочувствие и даже участие.– Помню первую лекцию по философии естества. С нее началась некогда моя студенческая жизнь. Тогда преподаватель произвел на меня сильное впечатление своим рассказом. Был какой-то древний философ, говорил он, чрезвычайно тщеславный и с выдающейся жаждой познания. Тогда все мудрецы искали Истину и спорили о Камне Преткновения. Но никто не пытался оспорить основы основ – трех слонов, на которых держалось мироздание. А наш философ решил отказаться от всех догм, прописных истин, чтобы его разум пропитался чистым Знанием. И однажды в таких раздумьях к нему снизошло Прозрение, и открылись все тайны вселенной... Он познал мудрость и одним усилием мысли охватил бескрайний космос, посетил самую отдаленную звезду, но так и не смог вернуться... У него не было трех слонов, на которых стояло бы его мироздание! Он знал все, но не видел в этом смысла, он мог очутиться в любой точке мира, но не знал своего места – он мог перевернуть Вселенную, но у него не было точки опоры.

       – Я помню,– спокойно перебил женщину Змей.– А остальные мудрецы по-прежнему искали Истину и спорили о Камне Преткновения. Они готовили себе на смену учеников, а те в свою очередь передавали крупицы знаний своим ученикам, постепенно познавая окружающий мир и никогда не отрываясь от основы – от трех слонов, даже когда осознали, что это заблуждение... Хотите сказать, что я в положении того тщеславного философа?

       – Нет. Но если мы хотим найти общий язык, нам нужно поискать трех слонов, чтобы водрузить на них наше мироздание. Общих трех слонов, а не каждый своих.

       – Понимаю. Но это ли мне нужно?

       – Вы говорили, что нужен слушатель, который поймет. А это ключ к пониманию.

       – Я мог ошибаться.... Я хочу призвать Вас в свидетели.

       – В свидетели чего?

       – Меня. Засвидетельствуйте меня.

       – О чем мы говорим?– расстроилась Ольга.

       – Обо мне! Я опасаюсь, что все это происходит только в моей голове. Сам я лежу в коме, а мне снятся мои перевоплощения и возрождения. Может, и смерть тоже вымышленная? Может, я еще и не умирал?

       – В таком случае, уважаемый, я тоже вымышленная. Вам вряд ли поможет свидетель, который живет в Ваших фантазиях.

       – Э нет!– глаза Змея ярко загорелись, хотя черты лица уже окончательно потерялись в темноте.– Вы другая! Я никому не могу доверять, потому что не знаю, где граница между реальностью и моим бредом. Боюсь, что все смешалось, но где-то реальность есть, и Вы – часть ее. Вы поможете мне отделить зерна от плевел! Мое безумие могло породить хаос, в котором утонул город, могло создать любую из тех серых личностей, что встречались мне, но Вас – нет, потому что никогда Вас не понимал. Вы умели удивить меня еще в студенческую бытность, и я часто думал о Вас позднее. Разговаривал с Вами мысленно, спорил, воображал Вас. И теперь я могу отличить Ольгу Выдуманную от настоящей. Вы – настоящая!

       – Спасибо,– разочарованно вздохнула женщина.– Значит, все, что меня окружает – это Ваш бред, а я самая настоящая. Так вот что со мной происходит. Я думаю, куда все подевалось в моей жизни, где смысл происходящего? А это, оказывается, Вы все придумали, и меня, настоящую, туда втянули...

       – Что Вы имеете в виду?– забеспокоился Змей.

       – Так, ничего. Пожаловалась на жизнь. Давайте поскорее с этим покончим. Где я должна расписаться, как свидетель?– спросила Ольга, но, рассмотрев удивленный взгляд Гранковича, улыбнулась.– А чего Вы, черт побери, от меня ожидали? Думали, я буду играть в Ваши игры? У меня нет больше забот, кроме как выслушивать нытье перепуганного маленького мальчика? Или я, может, должна сидеть, сложив руки лодочкой, и уговаривать Вас одуматься? Посмотри в окно, Змей! Видишь?! Видишь?! Отвечай!

       Сзади послышался предупредительный кашель Мазура, но женщина даже не обратила на него внимания.

       – Да что я там увижу?– испуганно переспросил Гранкович.– Ночь...

       – Ночь!– ядовито и громко прошептала Ольга, очевидно, услышав ответ, которого ожидала.– Именно Ночь, полная страха, крови разрухи и смерти. Той самой смерти, за которой Вы так гоняетесь. И это не страшная сказка, а самая настоящая жизнь. Хочется проснуться? Хочется, чтобы все разом прекратилось? Если все уйдут, то кто здесь останется? Где Валера? Он тоже ушел... Все разбегаются, а я, похоже, должна остаться. А почему?

       – Я не понимаю...

       – Чего ты не понимаешь? Ты не понимаешь, что все это происходит на самом деле? Надеешься, что это снится? Я буду твоим свидетелем! Я свидетельствую тебе, Змей! Ты жив, и живешь в настоящем аду рядом со мной! Ты этого хотел, такого свидетельства?

       Ольга даже не заметила, как оставила кресло, подошла к сидящему Гранковичу и нависла над ним, сверля пристальным взглядом.

       – Я не так себе это представлял,– признался он скороговоркой, от чего его слова стали неразборчивыми и звучали как перестук бильярдных шаров.– Думал, покончу с собой еще раз в Вашем присутствии, а Вы понаблюдаете, что происходит с телом. Если придет прототип, чтобы меня оживить – значит я не безумец. А если повезет, то я умер бы в Вашем присутствии, и это означало бы, что все предыдущее было сном... Я не знаю...

       И вдруг он заплакал во все горло, выпячивая нижнюю губу и корча неприятные гримасы. Сперва женщина чуть не рассмеялась, но жалкое зрелище подействовало на нее отрезвляюще. Ее странный разговор ясно предстал в ином свете, словно она наблюдала теперь за собой со стороны, и это вызвало прилив беспредметного отвращения. Она зажмурилась, сдерживая поток горячих слез. Волна странного головокружения вернула назад и вдавила Ольгу в мягкое кресло. Комната, рыдающий Гранкович, притаившийся за спиной Мазур не просто вращались вокруг нее, заковывая в круги – каждый двигался сам по себе и вокруг остальных.

       Это было совершенно необычное головокружение.

       – Не знаю, чем вы тут занимаетесь, ребятки,– не своим голосом громыхал военный из-за плеча, и эти звуки имели цвет, которого нет в палитре, но который мог принадлежать только Мазуру.– И знать не хочу! Но вы сидите без света, и меня это озадачивает.

       Ольга подняла руку в качестве протеста. Она не хотела, чтобы включали свет, и боялась, что ее жест может оказаться тише стенаний Гранковича. Чтобы перекричать Змея, она сделала невероятное усилие, от которого зарябило в глазах, но при этом ни один мускул не дрогнул в теле. Зато она увидела глаза Мазура так близко, что они заняли все пространство вокруг. Страх перед увиденным оттолкнул назад, где поджидала предательская пропасть небытия, в которую она и провалилась.

       – Что с Вами стряслось, дамочка?– кричал вдалеке чей-то угасающий голос.– Уложу-ка я Вас спать...

                *****

       Во сне Ольга разговаривала с Гранковичем.

       Как это бывает, она отчетливо осознавала, что спит, но ничего изменить не могла, и лишенная смысла беседа длилась, казалось, вечно. Они повторяли друг другу одни и те же фразы, бесконечно пересказывали историю о древнем философе и всякий раз видели в ней новую мораль. Змей постоянно говорил сквозь слезы, а она просто задыхалась от ярости, выкрикивая ему в лицо жестокие слова. Им не приходилось слушать друг друга – в этом не было необходимости, потому что главным было выговориться. Сообразив это, Ольга увидела, что оба говорят на незнакомых иностранных языках, а ее фразы похожи на отрывистый собачий лай. И это, действительно, были животные звуки. Ей стало страшно – она боялась всматриваться в собеседника, чтобы не увидеть в нем Зверя. Но он был человеком, хотя и уродливым. Догадка ошеломила: Зверем была она сама!

       – Просыпайтесь,– позвал голос, и Ольга устремилась ему навстречу.

       Гигантское насекомое, увенчанное головой Мазура, склонилось над ее постелью и шевелило губами, произнося какие-то звуки.

       Женщина закричала и проснулась окончательно.

       – Поторопитесь,– просил офицер с озабоченностью на лице.

       На нем был тот самый боевой скафандр, в котором он ходил в атаку в их совместной операции. Бронированный панцирь с вмятинами и угловатые отростки пулеметных стволов делали его слишком похожим на гигантского жука. Красивого и опасного жука. Только голова без шлема нарушала общую картину, лишая ее завершенности.

       – Да придите Вы в себя,– рявкнул он в нетерпении.– У нас нет времени на раскачку!

       – Что происходит?– переспросила Ольга, опуская ноги с кровати.

       В окно вглядывалась безлунная и совершенно черная ночь.

       – В городе высаживаются военные. С минуты на минуту будут здесь.

       – Чьи военные? Наши?

       – Думаю, и те, и другие. Совсем недалеко идет бой, и, судя по звукам, он сюда приближается. Надо уходить.

       За спиной Мазура еще один солдат-жук очень грубо направлял к двери заспанного Гранковича. Женщина испугалась, что, если не проявит расторопности, ее тоже за шиворот стащат с кровати и вытолкают из комнаты. Она резво бросилась натягивать комбинезон, отчаянно превозмогая атаку холода. Как она не любила это отвратительное ощущение морозной сырости, которое встречало ее всякий раз, стоило лишь выбраться из кровати!

       – Что за бой?– жестко спросила Ольга.

       – Мы не знаем: отсюда не видно, а высовываться не стали. Все небо кишит вертолетами. Они расстреливают дома и друг друга. Будет тяжело спрятаться.

       – А советник? Ему звонили? Что он говорит?

       Мазур ткнул стволом в сторону коробки, где были беспорядочно свалены мобильные телефоны:

       – Эта техника больше не работает. Идет война. Сот нет, спутников связи больше нет. Я надеюсь, что аппаратура в наших скафандрах продержится достаточно долго, но до советника моя рация не достучится.

       – Мне тоже дадут броню?

       – Уже не успеем.

       – Бог с ним. У меня есть ошейник,– Ольга легко нащупала кнопку, и неприятная дрожь пробежала по ее телу.

       Но тут произошло неожиданное. Ошейник начал душить ее, сверлить множеством иголок. Он стал источником пламени, которое быстро распространялось по телу, обжигало болью. Ольга вскинула руки, но прежде чем успела добраться до выключателя, тьма поглотила ее.

       Она опять видела свой разговор со Змеем, ее опять будило гигантское насекомое с головой Мазура – все повторялось. Новой была холодная вода, которая хлестала по лицу острыми струями. И прошло бесконечно много времени, прежде чем удалось сообразить, что это был дождь! Ощущение дождя вернуло сознание.

       – Остановитесь Вы, дурачье,– верещал Гранкович.– Она приходит в себя.

       – Вы в порядке?– услышала женщина голос Мазура, искаженный внешними динамиками.– Сможете сами передвигаться?

       – Вы сняли мой бронежилет?

       – Какой бронежилет?

       Ольга испуганно вцепилась в обруч на шее и с трудом его расстегнула. Она еще ничего не видела, но пальцы нащупали множество трещин и оплавленных потеков на некогда безупречной поверхности. Ошейник был безнадежно сломан.

       – Как Вам удалось его выключить?– вздохнула она с облегчением.

       – Что выключить?

       – Ошейник.

       – Несите ее дальше... Нет времени...

       ...Дождь продолжал шуметь, но лица не касался...

       Ольга открыла глаза.

       Их маленький отряд укрылся под опасно накренившейся стеной разрушенного дома. Было уже светло, но косой дождь делал видимость минимальной. Женщина села, осмотревшись по сторонам.

       – Наконец-то,– придвинулся к ней поближе Змей.– Еле дождался.

       – Чего?

       – Пока Вы очнетесь. Мы уже второй час бегаем по городу, а эти парни по очереди Вас носят на себе.

       – У меня сломался бронежилет. Ошейник такой на горле. Знаете?

       – Знаю,– махнул рукой Гранкович.– Но Вы точно в порядке? Жить будете?

       – Кажется, да. Но почему так тихо?

       – Дождь,– вмешался Мазур.– Когда он начался, вертолеты и беспилотники убрались, а без пехота слепая и позалезала в щели. Да и светло уже: можно на щелкунчиков напороться. Думаю, до полудня будет тихо. Если дождь усилится, можно попробовать двигать дальше.

       – Куда?

       – За город.

       – Нет.

       – Почему нет?– резко спросил военный и сердито засопел.– Что нас остановит?

       – Надо искать убежище,– призналась Ольга.

       – Ну, может быть,– нехотя согласился тот, хотя смысл, который он вкладывал в слово «убежище», отличался от того, что имела в виду женщина.– Тогда нам некуда особенно торопиться. Дождемся ночи, а пока ребята осмотрятся вокруг.

       – Остаемся тут?– нетерпеливо переспросил Змей.

       – Я же сказал, до ночи.

       – А Вы себя точно хорошо чувствуете?– обратился он к Ольге.

       – Что Вам так неймется?– удивилась та, заметив неоправданное возбуждение в голосе и жестах Гранковича.

       – Тогда я призываю Вас в свидетели!

       Он встал перед ней во весь рост, приставил широкий ствол пистолета к виску и выстрелил. Голова разлетелась кровавыми брызгами, образовав красное облачко, которое не спеша, опустилось на грязь мостовой.

       Ольга даже не вскрикнула – на это не было сил.

       – Урод,– прокомментировал поступок Змея Мазур, косясь на женщину.– Но я не мог ему отказать в праве иметь оружие. Свою жизнь он должен был защищать сам. Никогда не видел такой идиотской смерти.

       – А Вам не кажется это все немного неправдоподобным?– неожиданно спросила она его без тени растерянности и испуга.– Может, это и вправду какой-то сон или бред. На реальность это уже мало похоже. Наигранно.

       – Может и сон,– согласился военный.– Илья, который вчера спал, смог проснуться. У него все получилось...

       – Я рада,– безучастно ответила Ольга.

       – Это да. Но сегодня он ушел.

       – Ушел в том смысле, что умер?

       – Нет. Просто ушел. Был короткий привал на рассвете, минут сорок назад. Он сбросил шлем и молча ушел.

       – Вы не остановили его и не пошли следом?

       – А зачем? Он хотел уйти. Наверное, Вы правы – это сон.

       Они надолго замолчали, а тело Гранковича лежало рядом, омываемое дождем.

       – И Вам не было интересно, почему он ушел?– нарушила молчание женщина.

       – Сперва было. Всех это задело. А потом...  Какая разница? Я ведь и сам не знаю, почему раньше не ушел сам. Думаю, он ничего бы не смог ответить.

       – Тогда будем считать это дурным сном,– вздохнула Ольга.

       – Дурным сном,– повторил Мазур.

                *****

       Дождаться наступления темноты беглецам было не суждено.

       Задолго до сумерек отряд потревожило направленное излучение, которое зафиксировала броня десантников. По их словам, это мог быть дальномер снайпера, система наведения ракеты или обычное сканирование орбитального спутника. В любом случае, ничего хорошего это не сулило, и пришлось быстро уйти с «просвечиваемого» места.

       – Они нас ведут,– заявил один из бойцов через час изнурительного марафона по мокрым городским улицам.

       – Вижу,– огрызнулся Мазур.– У меня детекторы тоже не смолкают.

       – Они нас все еще видят?– поинтересовалась Ольга.

       – Наблюдают. Следят,– сквозь зубы прокомментировал военный.– Нам бы, по-хорошему, разбежаться в разные стороны и схорониться по одному. Но, думаю, и это не поможет: кто-то в нас здорово вцепился.

       – А что им может быть нужно?– осторожно поинтересовалась женщина.– Я в том смысле, зачем военные обычно используют такие методы слежения. Ведь это не ракета?

       Мазур подал сигнал остальным и снял шлем:

       – К черту беготню! Все равно с крючка не слезть. Привал. Спрашиваете, зачем нас просвечивают? А не знаю я. Никто так не делает! Если цель обнаружена, ее уничтожают, а если не собираются трогать, то и сопровождать смысла нет. А нас уже больше часа гоняют в наглую и хоть бы что-то попытались предпринять. Словно балуется кто-то. Но работают профессионалы – пеленг на источник взять мы так и не смогли. Значит, техника у них будь здоров. Я бы даже поверил, что нас со спутника «ведут», но это слишком сложно и дорого, чтобы таращиться на семерых пешеходов, неправильно перешедших улицу.

       Ольга подозрительно посмотрела вверх, словно пытаясь рассмотреть око всевидящего спутника. Но только искры капель летели навстречу лицу, создавая иллюзию полета: не дождь падал на нее, а она летела сквозь висящие неподвижно капельки. Небо казалось серым и неприступным, а где-то далеко за ним в невесомости парило хитроумное устройство. Неприятная догадка ядовито зашевелилась в уме, но женщина ее поспешно отогнала:

       – А что они могут увидеть со спутника?

       – Они могут читать с экрана Вашего мобильника, заглядывая через плечо,– отозвался кто-то.

       Вся группа, кроме двоих караульных впереди и сзади по улице, расположилась в кружок прямо по середине мостовой между двумя высотными зданиями, чтобы на скорую руку поужинать. Прятаться в тени развалившихся построек было опаснее, чем держаться открытых мест. Иногда канонаду городских боев прерывал грохот обваливающегося здания. Это мог быть целый небоскреб или пара этажей многоквартирного дома. Но когда махина железа и бетона рассыпается горой мусора в сотне метров, кажется, что земля встает на дыбы.

       – Я даже не могла предположить, насколько опустел город,– призналась Ольга, с недоверием рассматривая пару луковиц, которые ей выдали в качестве ужина.

       – Не смущайтесь,– засмеялся кто-то из десантников.– Сегодня Вам вряд ли придется целоваться. А другой еды не припасли.

       – Вы серьезно считаете, что город опустел?– вмешался Мазур, впиваясь зубами в хрустящую мякоть овоща.– Наша проблема в том, что людей здесь больше, чем хотелось бы.

       – Я говорила о гражданских.

       – На войне гражданских не бывает,– возразил он.– Гражданские ушли из города, или хотя бы попытались это сделать. Гражданские трупы переполнили городскую канализацию. Здесь остались те, кто решил потягаться с судьбой и посчитал себя достаточно сильным, чтобы выжить. Они и сейчас прячутся по подвалам, тихорятся в засадах, выжидая момент ударить нежеланного гостя ножом или камнем на худой конец. Попробуйте сунуться в развалены, которые выглядят такими опустевшими.

       – Военные всегда недолюбливают гражданских,– упрямилась Ольга.

       Она наконец решилась надкусить луковицу, но вопреки ожиданиям, не почувствовала ни горечи, ни отвратительного вкуса. Наоборот, брызгающий острый сок был приятным, хотя и имел специфический привкус. Она с удовольствием перемалывала овощ зубами, нисколько не беспокоясь за манеры.

       – Ну, вот еще! Это устаревший миф! Вот гражданские представляют нас туповатыми, упрямыми увальнями, которые умеют только строем ходить и песни орать на плацу! И не говорите, что это не так! А то, что нам в мирное время, когда Вы тихонько засыпали у телевизоров с пивом в руке, пришлось поучаствовать в небольших и не очень популярных войнах, рискуя жизнью, никто даже не заметил! Мол, это ваши трудности! А для кого мы это делаем?

       – Но ведь это и был ваш выбор.

       – А сколько мне было лет, когда меня заставили сделать этот выбор?

       – Ладно, проехали,– поморщилась Ольга.– Не хватало еще этот ужин закончить дискуссией о трудном быте военных в мирное время.

       – Это не такой маленький вопрос. Если мою жизнь и смерть не уважает общество, которому я их жертвую, то к чему сама жертва?

       – У меня движение!– прервал разговор голос из динамика.– Большая группа движется в нашем направлении.

       Солдаты молча одели шлемы и защелкали затворами. Они готовились к бою, а женщина почувствовала себя лишней. Ее пистолет выглядел игрушкой на фоне широких трехствольных пулеметов десантников, но она все равно искала свое место в боевом порядке.

       – Укройся и пропусти их,– командовал Мазур в микрофон.– Если тебе удастся попасть за их спины, нам это поможет.

       – Попробую,– раздалось из динамика.

       Затишье перед бурей и короткая пауза перед началом схватки всегда чрезвычайно волнительны. Ольга чувствовала давление в висках и покалывание в кончиках пальцев, а сердце стучало в груди как молот кузнеца.

       Десантники стояли двумя группами у противоположных обочин, прижимаясь к ним, чтобы в случае необходимости можно было быстро укрыться в развалинах зданий. Ольга держалась за спиной Мазура. У нее не было бронированного панциря, и даже рикошет шальной пули мог стать для нее смертельным. Солдаты переговаривались, но их шлемы были закрыты, а общей с ними рации у женщины не было. Она превратилась в пассивного глухонемого наблюдателя после того, как офицер опустил забрало своего шлема.

       Пулеметы военных зашевелились, словно принюхиваясь тупыми пятачками стволов к дуновениям ветра, а из-за поворота улицы показалась толпа вооруженных людей. Это была одна из уличных банд или какое-то ополчение. Пестрая публика была по-разному вооружена и одета. По грубой оценке, их было не менее пятидесяти. Грозное шествие возглавлял здоровяк лет тридцати с тяжелым карабином в руке. Он заметил десантников, когда до них оставалось чуть больше десяти метров. Вскинув руку, предводитель остановил свою армию и сделал условный жест, похожий на фигу, направленную в небо, после чего группа бросилась врассыпную занимать оборону. На неуклюжий маневр у них ушло не меньше минуты.

       Возможно, военные снисходительно улыбались под забралами шлемов, но снаружи этого видеть было нельзя. Они стояли железными изваяниями, неподвижно и терпеливо выжидая. Еще минуту бойцы ополчения пролежали на мокрой мостовой молча, разглядывая десантников через прицелы, но вскоре боевой запал сменился недоумением, послышался невнятный шепот и разговоры.

       – Назовитесь!– громогласно потребовал предводитель, единственный оставшийся в вертикальном положении.

       Ответом ему была тишина и мягкий шелест дождя. Он сделал несколько шагов навстречу, внимательно всматриваясь в закованных в броню истуканов:

       – Если вы выступаете на стороне подонка и вероломного предателя Ворчуна, у вас последний шанс сдаться, иначе мы вас уничтожим. А если вы не его подлые приспешники, то поступаете под мое командование.

       Он хотел сказать что-то еще, разоблачая, возможно, все недостатки Ворчуна, но его перебил голос Мазура, многократно усиленный динамиками:

       – Всем немедленно сложить оружие с правой стороны улицы, а самим построиться лицом к обочине с левой стороны. Исполнять!

       Шелест недоумения волной прокатился по неровным рядам ополченцев. Броня военного имела мощную акустическую систему, которая на неподготовленного слушателя могла произвести сильное впечатление. Если человек и в силах вообразить себе глас божий, то он должен был звучать именно так.

       – Кто ты такой, что командуешь здесь?– неуверенно воспротивился предводитель.– Немедленно назовись, или мы с тобой разделаемся.

       – Вы пытаетесь противостоять регулярной армии,– громыхал офицер.– На вооружении каждого солдата находятся два скорострельных пулемета С-70, а ваши дробовики не повредят и краску на нашей броне. В этих условиях на ваше полное уничтожение уйдет от десяти до пятнадцати секунд. А если учесть снайперов в засаде и вторую группу в вашем тылу – пять-десять секунд. Я уже достаточно потратил времени на разговор с вами, поэтому даю десять секунд на безоговорочное разоружение. Десять, девять, восемь...

       Он успел досчитать до трех, прежде чем последний из боевиков, а это был предводитель, поспешил занять место в строю на обочине. И он единственный поднял руки вверх.

       – Очень разумно,– подвел итог военный.– Вы не представляете для нас интереса, поэтому после нашего ухода можете продолжить борьбу за освобождение города от Ворчуна. Но если кто-то попытается нас преследовать, будет уничтожен.

       Двое десантников по беззвучному распоряжению офицера взяли под прицел группу ополченцев, чтобы остальные могли спокойно пройти дальше. Ощущая на себе удивленные и недобрые взгляды, Ольга почувствовала себя несколько виноватой перед незадачливыми вояками, мимо позорного строя которых она шествовала.

       Они смеялись до слез, вспоминая отдельные моменты пережитой ситуации. Перекрикивая друг друга, наперебой рассказывали, что конкретно им удалось рассмотреть на перепуганных лицах ополченцев, и пытались дословно воспроизвести короткую речь своего офицера. Сам же Мазур хранил молчание, изредка улыбаясь сам себе и демонстрируя снисходительность подобно заправской примадонне. Ему не хватало только больших пушистых ресниц, которыми можно придурковато хлопать, разбрасывая таинственные взгляды.

       Ольгу больше чем сам эпизод забавляла картина его обсуждения. Она умилялась простодушным самолюбованием военного, наблюдая его мимику, которая предательски отражала хоровод тщеславных мыслей. И была настолько погружена в это созерцание, что, как и остальные, не сразу сообразила, что произошло в следующую секунду.

       А произошло ужасное.

       Сначала показалось, грянул гром, вполне объяснимый во время дождя, но когда один из солдат разлетелся в разные стороны, а его оторванная рука, описав дугу, едва не угодила в нее, женщина с опозданием поняла, что происходит. На них напали неожиданно и очень организованно. Десантники мгновенно бросились под прикрытие двухэтажного особняка, но на мостовой кроме изуродованного солдата остался еще один.

       Он был ранен и громко стонал.

       Наступила невозможная тишина. Ольга не слышала даже шума падающих капель. Плотная и ворсистая как вата тишина.

       – Плохи дела,– поднял забрало шлема Мазур.– Мы напоролись на настоящих военных. У них крупный калибр, С-300 или что-то типа того. Для скорострельной пушки без разницы броня на мне одета, или я завернут в туалетную бумагу. Видели, что с Андрюхой сделали?

       – Это они следили за нами?– спросила женщина первое, что пришло в голову.

       – Кто ж его знает? Похоже на засаду, нас здесь караулили.

       – Вот-вот,– сказал один из десантников и отбросил свой шлем далеко в сторону.– Думаешь, и тех клоунов мы случайно встретили? Да они нас по классике расписали! Подсунули дурочку и, пока мы пережевывали наживку, хлопнули сразу двоих. Они нас как лохов сделали. А теперь нас четверо плюс дамочка с пистолетом. А кто на другой стороне?

       – Заткнись, Чигирь!

       – Саня, ты меня знаешь, я истериками не балуюсь, но пришло время выбирать. Или мы разбегаемся поодиночке, или...

       – Или?– зло прищурился на него Мазур.

       – Не выкатывай на меня глазки, Саня! Не тот случай! Стоит нам высунуться, как всех перещелкают. Бог знает, кто там и сколько их...

       – И что теперь? Будем ныть?

       – Нет, будем делать вид, что все хорошо!

       – В самом деле, заткнулся бы ты, Чигирь,– высказался еще один солдат.

       Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, в небольшой выемке у фундамента особняка, недоступные для вражеских пулеметов. Ольга сидела очень неудобно, но была хорошо прикрыта со всех сторон, и боялась пошевелиться.

       – Ладно, Чигирь,– зашипел Мазур как удав.– Сбрось затворы на землю и иди сдавайся. Там, похоже, профессионалы – вишь, раненого не добили – примут и тебя. Заодно Лехе поможешь, а то он на открытом месте сейчас кровью истечет.

       – Ну ты и урод!– задохнулся от возмущения солдат.– За суку меня держишь? Если бы ты, офицер, твою мать, варежку до брюха не расстегнул, а организовал дозорного, мы бы не встряли!

       – Кончай базар, Чигирь,– толкнул голосистого в бок тот же солдат.– Считай, что я был в дозоре. Укуси меня!

       – Дурак ты!

       – Хватит скалиться,– сделал над собой усилие Мазур, которого короткая размолвка заставила густо покраснеть.– Надо выбираться. Чигирь в одном прав: кто они и сколько их, мы не знаем, но их не может быть много. Не больше десятка. С-300 тяжелая штука, и его на плечах не потаскаешь. Там легкая броня: скорее всего транспортник. Даже если их несколько, скорее всего простреливают только улицу. Какой вывод? Их преимущество сведется на нет, если мы засядем на одном месте. А через полчаса стемнеет так, что собственного носа не увидишь. А в тепловизорах мы не светимся. Тогда плюсы будут у нас.

       – За полчаса они успеют накрыть нашу нору раз сто!

       – Это если останемся высиживать эту нору. А если занять оборону в домике? Постройка старая, крепкая. До темноты там пересидеть можно, а дальше видно будет.

       – Домик классный, а как внутрь попасть? С улицы зайти?

       – Почти. Я подброшу пару дымовых к входу. Они начнут простреливать дымное облако. Под этот шум вы проделаете дыру в стене где-нибудь поблизости. Пока они просекут, будем уже внутри.

       – Дождь и ветер. Жидковато будет твое задымление,– поморщился Чигирь.– Они могут не клюнуть.

       – Ветер дует как раз в нашу сторону. Если дым будет жидким у входа, через который мы не пойдем, меня не парит! А если он поможет незаметно проделать дыру здесь, этого хватит!– офицер был на грани срыва.– Но, может быть, у тебя, умник, есть план получше? Высказывайтесь, господа! Все! Раз уж у нас больше нет званий и дисциплины, давайте будем решать вопросы голосованием. Можно придумать, как сделать его тайным. Присоединяйтесь к обсуждению, ведь истина рождается в споре!

       – Кончай и ты, Саня,– вмешался один из десантников.– Не время. Мы тебя поняли, и хватит. А Чигирь залепит свое вонючее дуло, пожалуйста, хотя бы на время. Проехали, а теперь вспоминайте, что мы по уши в дерьме!

       Ольге показалось, что она стала нежеланной свидетельницей семейной сцены, которые не любят, обычно, демонстрировать гостям, но которые, увы, имеют место в любой семье.

       – Исполнять!– рявкнул военный.

       Он трижды выстрелил из одного из своих стволов, запрятанных на массивных ручищах и в механическом ранце за плечами, и в десяти метрах от них вспыхнули три костра с густыми клубами молочно-серого дыма. Загромыхали беспорядочные выстрелы, которые доносились отовсюду, и даже почва сотрясалась в такт им. Пули звонко ударяли о препятствия и порой со свистом шлепались совсем рядом. Женщина только успела подумать, что уже привыкла к запаху пороха, и даже находит его приятным, как ей в лицо ударила волна горячего воздуха, подталкиваемая раскатистым громом. Взрыв был так близко, что всколыхнул каждую клетку.

       Ольга оглохла и, раздавленная шоком, закрыла глаза. Когда она их открыла вновь, вокруг дышал серый туман, сквозь который к ней наклонилось лицо.

       – Олухи,– прочитала она по губам.– На ней же нет ни брони, ни шлема.

       Военный больно обхватил ее угловатыми лапами и потащил сквозь едкий запах гари в темноту. Она хотела укусить от отчаяния Мазура, но боялась открыть рот, чтобы ее не вырвало. И все-таки, после того как военный по дороге встряхнул ее несколько раз, Ольгу вырвало. Ей было стыдно и противно. Она боялась встретиться глазами с кем-нибудь, и естественным выходом было лишиться чувств.

       Пробыть без сознания достаточно долго не получилось: это была лишь секундная слабость. Ее бесцеремонно бросили на усыпанный острыми камешками пол и оставили без внимания. Неприятное ощущение во рту, напоминавшее о съеденном луке, немые толчки воздуха, как отзвук выстрелов, глухота – все пришло сразу, вдавило в каменный пол...

       Слух вернулся резко и так неожиданно, что глаза едва не выскочили из орбит.

       – Мины поставили?! Бросьте пару датчиков движения под окна,– приказывал офицер.– Убираемся на второй этаж! Подберите ее кто-нибудь!

       Раздалась оглушительная очередь – стрелял кто-то из десантников рядом. В ушах родилась ответная боль, а шум все не прекращался. Ольгу приподняли и подтолкнули к лестнице. Она еле успевала передвигать ногами, цепляясь за ступеньки... Что-то больно оцарапало плечо...

       Опять наступила тишина. На этот раз она была настоящей.

       Десантники напряженно замерли в ожидании, но стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Прошло много времени, прежде чем Мазур пошевелился. Он повернулся к ней лицом и улыбнулся.

       – Получилось,– прошептал он.– Получилось, черт бы всех побрал.

       – Я беру лестницу и два задних окна,– заголосил кто-то.

       – Я держу окна на улицу,– поддержал его другой.

       – Ну, тогда я осмотрю дом и соседние комнаты,– пробубнил Чигирь.

       – Теперь будет полегче… Леха, ты меня слышишь?

       Последние слова Мазур произнес только в глубину своего шлема, но Ольга отчетливо слышала и его слова, и шуршанье внутренних динамиков его шлема. Это было похоже на невольное подслушивание.

       – Слышу, лейтенант, слышу,– ответил тихий голос в динамиках.

       – Расскажи о ранениях.

       – Правую ногу мне отстрелило выше колена напрочь. Ступни левой тоже нет. Ранение в живот по касательной.

       – Компьютер работает?

       – Да, с броней все нормально. Кровотечение он мне остановил и напичкал химией.

       – Что видишь вокруг?

       – А нихрена не вижу! Здесь крутые засели. Не проявляются никак.

       – Ты приманка, пока живой. Они будут ждать, что мы полезем за тобой под обстрел.

       – Я все понимаю…

       – Ничего ты, Леха, не понимаешь,– в грубом голосе офицера даже проявились нотки тоски и печали.– Тебе надо сыграть в трупа. Твой панцирь хорошо покорежило, кровищи разлил реку. Видок что надо. Пусть панцирь введет тебе успокоительное и снотворное, чтобы часа на два тебя вырубило полностью. Включай термальный камуфляж на минимум, чтобы на их тепловизорах ты «остывал». Лучше было бы и сам панцирь по таймеру выключить часов на пару, чтобы автоматика не сработала. Своими пушками ты нам не поможешь, а себя подставишь.

       – Ох, Саня, рисково это. Заживо ты меня хоронишь…– вздохнули динамики.

       – Прекращай ныть. Мы и не из таких передряг выбирались. Твое дело – прикинуться ветошью и ждать. Мы уйдем отсюда, и они пойдут за нами. Потом вернемся за тобой.

       – Врешь ты. Так паршиво как сейчас еще никогда не было. Я лежу без ног, как куча дерьма в середине улицы. Таких передряг еще не было.

       – Леха, не ной. Если выберусь, я за тобой вернусь. Если нет, пробуй сам выбираться ночью.

       – Ладно. Укладываюсь спать, а то уже вечереет. Удачи Вам. И помни, если ты не выберешься, мне далеко не уползти с этого места. Так что старайся за двоих.

       – Я всегда возвращаюсь за своими,– прошептал Мазур, хотя, Ольга была уверена, он сказал это не для раненого, а только себе самому.

       – С Вами все в порядке?– подошел, наконец, офицер и к Ольге.

       – Ну, хоть кого-то это заинтересовало!– огрызнулась она в ответ.– Не-е-ет! Со мной не все в порядке!

       Она не видела, но почувствовала, как на ее реплику обернулись все солдаты.

                Глава Тринадцатая.

       Ночь.

       Как проста и, одновременно с тем, сложна ее суть. Она полна загадок и противоречий, умеет будить в людях благоговейный ужас и дарить неповторимое ощущение романтики и восторга. Мы любим ночь и ненавидим, но судить ее не в праве. Она лишь отражает состояние души, противопоставляя себя ясному дню, подобно свету и тьме, добру и злу. Она просто есть, а мы под тяжестью слабостей раскачиваемся маятником из стороны в сторону, склоняясь от одной крайности к другой... В зависимости от состояния духа.

       Ольга всегда считала, что боится темноты, и потому не любила ночь. Но сейчас все было иначе – она ждала ее в надежде на спасение.

       День угасал, и тени разрастались, набирая сочность. Их очертания размывались по мере того, как тускнел свет, и сами они больше не стелились плоскими узорами по полу и стенам, а раздувались, медленно набухая и приподнимаясь над поверхностью. Стоило резко перевести взгляд, как они вновь вжимались в пол, но уже в следующее мгновение опять приподнимались. И с каждой следующей секундой заставить их подчиниться становилось сложнее, словно те чувствовали приближение какого-то покровителя, впитывали его силу. Тени уже поднялись слишком высоко, дышали прямо в лицо и напирали со всех сторон. Это были лоскутки настоящей ночи, которая, в отличие от светлого дня, не спускалась с небес в сиянии и радости, а выползала из темных углов, вставала с остывающей земли.

       Утренняя заря безмятежна и торопится окинуть взором весь мир, звонким голосом приветствуя его. Но немая ночь нетороплива и проявляет интерес только к людским душам: чем пугливее человек, тем глубже ее интерес, и она способна заглянуть глубоко, даже оставить в человеке частичку себя, чтобы потом через эту отмеченную душу найти выход на свободу. Ведь где-то она должна найти укрытие, пока длится власть дневного света. А может, ее и породили такие души, выпустили однажды в мир, чтобы она, неприкаянная, вечно искала дорогу назад и пугала людей пристальным вопрошающим взглядом, который каждый испытал на себе хоть однажды. Гонимая. Ищущая. Молчаливая. В чем заключается ее вопрос? Почему он так беспокоит людей? Потому что знают ответ?

       Они смотрели друг в друга: женщина и ночь. И каждая понимала себя...

       В комнате уже ничего нельзя было рассмотреть. Уничтоженная за время беспорядков утварь и покалеченная мебель выглядели в вечернем освещении зловеще, оскалившись острыми краями разломов. Это было странно, но угловатые фигуры десантников прекрасно маскировались на фоне позабытого мусора, сливались с ним, словно имели общую природу. Тьма уровняла всех, и только проемы окон открывали вид на небо, еще хранящее следы заката. Оно походило на волнистую поверхность замутненного океана, который отражал тление далекого светила. Низкие тучи были густыми и бархатистыми, но, несмотря на свою серость, еще дарили какие-то отблески, больше стараясь окрасить себя, нежели излить благодать света на тонущую в черноте землю.

       Ольге было забавно сравнивать воздушный океан облаков с собственным представлением о водной стихии, которую никогда не видела. Нет, она видела океан в фильмах, много читала, но это не могло сравниться с ощущением, которое способна подарить близость природного чуда. Огромная масса воды, постоянно движущаяся, сковавшая собой энергию целой планеты!

       В какое-то мгновение взгляд, направленный в окно на океан облаков, рассеялся, и ему открылось видение настоящего океана, громадного, тяжелого, угрюмого. И океан висел прямо над головой! Разум воспротивился принимать подобный обман, а душа не могла отказаться от величайшего зрелища. Их конфликт породил головокружение, и Ольга, сидя на корточках, едва не упала, отчаянно хватаясь за все вокруг, чтобы удержать равновесие.

       Удивительно, но головокружение вернуло все на свои места.

       – Не спать,– зашипел из кромешной тьмы голос Мазура.– Будьте наготове: через пару минут попробуем сбежать от наших «опекунов».

       Он неправильно истолковал неуклюжесть женщины, но это не имело значения. Непроглядная темень оставила ее наедине с собой, и теперь все выглядело иначе. Перестрелка, раненый на мостовой, неизвестная угроза больше не вписывались в реальность: ночью действовали другие законы. Она не была даже уверена, что сейчас с ней говорил тот самый Мазур, которого знала раньше. Это мог быть совершенно другой, ночной Мазур.

       Ольга начала подозревать, что в нее вторгаются не только чернила ночи – это могла быть дрема, несущая на липких лапках сон. Женщина засыпала, но у нее не было доказательств этому. Она пыталась проверить себя, но чем больше старалась, тем больше путалась и вязла в дремоте. Она балансировала на самом краю яви...

       – У меня направленное излучение!– загремела комната, заверещало эхо, задрожало небо.

       – Пеленг?

       – Взял!

       – Залп!

       Изумленная ночь отпрянула.

       Огненный шар с угрожающим ревом медленно двинулся к окну, заливая все ослепляющим светом, и, оказавшись снаружи, резко метнулся куда-то в сторону. Издалека донесся грохот взрыва, а улица на секунду озарилась вспышкой.

       Ольга старательно открывала и закрывала глаза, но зрение не возвращалось, а в ушах стоял звон.

       – Попал?– спросил из мрака офицер.

       – Черт его знает,– ответил кто-то.– Больше сигнала нет.

       – Есть! Он у меня,– закричала ночь.

       – Похож на снайпера?

       – Да! Их уже три! Пеленг взял.

       – Подожди!

       – Пускаю ракету!

       – Нет! Я сказал: подожди.

       – Их уже семь... Дай команду... Одиннадцать... Восемнадцать...

       – Что происходит?– не выдержала женщина, воспользовавшись ближайшей паузой, но никто не обратил на нее внимания.

       – ...Пятьдесят семь... Шестьдесят три.

       Наступила долгая пауза.

       – Всего шестьдесят три,– подытожил офицер.– Они расставили обманки, чтобы замаскировать щелкунчиков.

       – Наших ракет не хватит даже на половину сигналов, а под прицел я не полезу.

       – Никто и не просит. Чигирь, у тебя стоит блок импульсного анализатора?

       – Стоит,– пробубнил тот.– Но, Саня, если я его включу, он потянет на себя все ресурсы брони. Я не то что стрелять не смогу – даже пошевелиться, пока он не закончит работу.

       – Я знаю! Выбора нет! Они понимают, что ночью преимущества на нашей стороне, и постараются загнать в угол раньше, чем мы успеем им воспользоваться. Сейчас они полезут в дом. Щелкунчики не подпустят нас к окнам... И это будет конец. Я обещаю тебе, Чигирь, что не отойду от тебя ни на шаг, пока будет работать анализатор. Запускай расчет. Ты меня знаешь: я умру, но буду защищать тебя.

       – Ладно, поехали...

       – Что-то происходит... что-то происходит,– шептала Ольга, не надеясь, что ее заметят.

       – Все нормально,– услышала она рядом голос офицера.– Сейчас будем уходить отсюда.

       – Что это было?..

       – Нас опять просвечивают, но теперь иначе. Это снайперы и системы наведения. Они боятся, что мы ускользнем под покровом ночи, и пытаются нас здесь «закрыть». У нас есть ракеты, которые наводятся на снайперов автоматически. Сейчас мы всех щелкунчиков вычислим, и тогда проблемы не будет.

       – А как же мы их вычислим?

       – Это сделает компьютер Чигиря,– старательно объяснял Мазур, стараясь не допустить нервного срыва женщины, а потому отвлекал ее ненужными подробностями.– Они расставили вокруг множество источников излучения, чтобы мы путали их со снайперами. Знают, что все цели мы поразить не сможем, и думают, что блокировали нас в здании. Может, попытаются напасть. Но снайпер на самом деле отличается от обманки. Он живой и ищет цель, а обманки имитируют это, действуя по алгоритму, а он предсказуема. Надо только время. Я это знаю точно, потому что, если бы научились делать их похожими на людей, зачем бы были нужны люди-снайперы? Их заменили бы роботами, но этого еще нет.

       – У меня движение,– тихо сказал десантник, контролировавший тыльную часть здания.– Три единицы... Пять. Около двухсот метров.

       – У меня семеро,– подхватил второй.– Идут вдоль улицы. Скоро будет визуальный контакт.

       – А у меня только тридцать семь процентов готовности,– закончил отчет Чигирь.

       – ...Так вот,– продолжал военный рассказывать Ольге с напускным спокойствием, хотя она отчетливо ощущала его напряжение.– Когда анализ закончится, мы точно будем знать расположение настоящих щелкунчиков. Мы включим автоматику, и тогда наши маленькие, но злобные ракеты будут сами находить и уничтожать каждого, кто посмеет прицелиться в нас...

       – Саня, что ты делаешь?– перебил его кто-то.– Они в десяти метрах от здания.

       – Думаешь, у меня радар не работает?– огрызнулся офицер.

       – Так может, уделишь нам немного времени?– с угрозой настаивал тот же солдат.– А потом утрешь слезки дамочке.

       – У меня сорок четыре процента готовности,– доложил Чигирь.

       – Все! Они у входа...

       – Заткнитесь и не вздумайте высовываться в окна!

       И вдруг весь дом подпрыгнул, задрожал и немного просел. Вместе с грохотом в окна и из проема лестницы ворвалось облако пыли и пороховой гари. Снизу послышались крики и стоны. Короткая очередь забарабанила по кирпичу.

       Вернулась тишина.

       – Они ушли,– сказал кто-то.– Оставили три тела.

       – Круто,– засмеялся Чигирь.– Они полезли на мины как малые дети!

       – Они все сделали правильно,– рявкнул на него Мазур.– Никто не делает как мы: никто не минирует собственные пути к отступлению! Они не знали, что мы сумасшедшие.

       – А мы сумасшедшие! Мы настоящие безумцы! Пусть все знают!

       – Успокойтесь!– оборвал всплеск радости офицер.– Нам повезло, что домик устоял, а не похоронил нас под обломками. И нам еще предстоит выбраться отсюда. Так что не расслабляйтесь. Готовность?

       – Пятьдесят один процент...

       – Что-то происходит!– не своим голосом взревел один из десантников.– Какое-то мощное искажение магнитного поля.

       – Это атака?– спокойно переспросил Мазур.

       – Не знаю! Вы не видите?

       – Не ори! У меня на радарах чисто.

       – Что это такое?– продолжал причитать тот же десантник.– Оно приближается!

       – Не дергайся: у тебя, наверное, сбоит компьютер,– успокаивал его военный.– Я ничего не фиксирую. Никакого возмущения.

       – Оно видит меня!

       – Да о чем ты говоришь?– не выдержал офицер.

       Ему не потребовались объяснения. В этот момент в окно вплыл шар.

       Он был еще более черным, чем сама ночь. Чуть меньше футбольного мяча, он двигался плавно и ровно, тихонько похрустывая. Ольга чувствовала его присутствие физически – сфера тянула к себе с невероятной силой. Это была не сфера! Явление вообще не имело ни формы, ни массы – это было отсутствие чего-то, дыра в пространстве, его неестественная кривизна.

       Зубы сводило от невероятного зуда, но женщина боялась даже моргнуть. А шар застыл на секунду, размеренно покачиваясь. Ольга смотрела в провал движущейся дыры и видела Ужас.

       И вдруг что-то дрогнуло. Резкий разряд пробежал по всему телу, а сфера быстро метнулась к десантнику, который первым ее заметил, и совершенно неестественным образом стала всасывать его, ничуть не увеличиваясь в размерах. Панцирь скафандра больше не выглядел прочным и твердым – он сминался и вытягивался как резиновый, мялся, торопясь уместиться в бездонный шар. Десантник уже наполовину скрылся в дыре, уродливо деформируясь при этом. А сфера неторопливо пожирала человека, высасывая его тело.

       – Это воронка!– выдохнул Мазур.

       Он бросился к стене и начал обрывать панели, вытягивая электрический кабель. Когда в его руке оказался достаточно длинный моток, он размотал его и швырнул в сферу. К тому моменту от десантника осталась лишь нога. Послышался жуткий крик, заложивший уши. Кричал сам шар, ухватившийся за провод, противоположный конец которого скрывался в стене. Ольга готова была поклясться, что это мог быть только голос живого существа, испытывающего невообразимую боль. Звук нарастал, а шар начал заметно уменьшаться в размерах. Потеряв половину прежнего размера, он вдруг заметался на проводе, как рыба на леске удочки. Только рыба была значительно больше и сильнее рыбака!

       А потом раздался взрыв, который отбросил женщину к стене и прижал липкой паутиной, невесть откуда взявшейся.

       – Никому не дергаться!– взревел Мазур.– Не паниковать! К окнам не подходить! Следующая воронка будет не скоро!

       – Что это было?– кричал в ответ Чигирь.– И что это за дрянь на нас налипла?

       – Это то, что осталось от Сереги,– зло ответил военный.– Это он, пережеванный воронкой. Если Вы сейчас сорветесь, знайте: они только этого и ждут.

       – К черту твои уговоры! Они нас всех здесь пережуют!

       – Заткнись! Твой анализатор закончил работу?

       – Восемьдесят три процента... Но какая разница? Может, следующая такая дрянь уже висит за окном...

       – Я же сказал, ее еще долго не будет.

       – Почему бы нам сразу не уйти?– вмешалась Ольга, поспешно сбрасывая с себя липкую паутину.– Откуда Вы знаете, что это не повторится через секунду?!

       – Потому что я знаю что это! Эти танки используют для «откупорки» бункеров. Они искривляют пространство. Это кусок сжатого в магнитном поле пространства, очень неустойчивый и сложно управляемый. Он чувствителен к любому магнитному полю и легко заземляется. Они не могут создать одновременно два таких шара, потому что те бросились бы друг к другу как два магнита за десятки километров. Оружие, конечно, мощное, но еще недостаточно развитое. Главное, они хотели нас напугать – стрельнули из пушки по воробьям!

       – И это у них получилось, Саня! Мне страшно до поноса!– признался солдат.

       – Мы должны дождаться расчета, иначе щелкунчики нас схлопнут прямо на выходе.

       – А есть и другой выход,– заявил о себе Чигирь.– Вы же не дураки, понимаете, кто им нужен.

       – Кто?– насторожился Мазур.

       – Брось! Мы на них не случайно наткнулись. Они следили за нами! Это она им нужна, причем, целая! Вспомните! Из С-300 они подстрелили самых удаленных от нее, чтобы не зацепить ненароком. Дождя давно нет, а они не подогнали ни одного вертолета, не закидали нас ракетами и бомбами – даже пушку на прямую не выкатили. Будут очень аккуратно убирать нас, чтобы не навредить ей. Они и своих не жалеют, чтобы заполучить ее! Она – их цель!

       Ольга почувствовала, как жар обжег лицо. Оно понимала, что Чигирь говорил правду, а еще она понимала, что все знали об этом с самого начала. Они умирали из-за нее!

       – И что ты хочешь сказать этим, крыса?– закричал на солдата Мазур и ткнул его пулеметом в лицо.

       – Саша, не надо,– выдавила из себя Ольга.– Я виновата! Мне надо было признаться в этом себе сразу... Я не знаю, почему я пыталась убежать от правды, но вам не стоит за это страдать. Я пойду к ним, а вы уйдете тогда без помех. Вы им не нужны...

       – Ольга, не обращайте внимания,– откровенно огорчился военный.

       – Здесь это не причем,– решительно запротестовала женщина.– Дело во мне. Наши трепыхания напрасны – суть вещей не меняется... Я не та, за кого вы меня принимаете.

       – Стоп!– перебил ее Мазур.– Мы все обсудим, когда выберемся отсюда. И выберемся вместе. Правильно, Чигирь?

       – Не дури, а послушай ее, если не хочешь слушать нас.

       – Говори только за себя, нытик!– подал голос третий десантник.

       – Я нытик?!

       – Все! Всем молчать,– закричал взбешенный офицер.– Меня достали эти базары! Я понимаю, что мы уже не на службе. Но все будут делать то, что я скажу! Нас осталось всего четверо! Хотите выжить – выполняйте команды! Придет время, сам избавлюсь от лишнего груза... Готовность, Чигирь?

       При этих словах он придвинул трехстволку пулемета к самому лицу строптивого солдата.

       – Выстрелишь в меня?– дерзко спросил тот.– Или пощадишь беспомощного, чтобы пристрелить после боя?

       – Я задал вопрос!

       – Девяносто шесть.

       Мазур повернулся к Ольге и протянул металлическую ладонь, на которой неизвестно откуда появилась маленькая изящная вещица, похожая на украшение с кристаллом в центре:

       – Возьмите это и держите при себе. Если мы разбежимся, эта вещица поможет разыскать Вас.

       – Уверен, что человеку, который скрывается, нужен такой маячок?– улыбнулась женщина.

       – Это не то. Никто кроме меня не сможет запеленговать его. Можете мне доверять.

       – Я доверяю. Даже яд из твоих рук взяла бы.

       – Так далеко я не зайду,– расцвел военный.– Итак. Сейчас будем двигаться быстро и рискованно. Очень важно, чтобы все действовали слаженно. Постарайтесь не отставать и не забегать вперед. Не обращайте внимания на шум и стрельбу. Сами Вы не защитите себя лучше, чем это сделаем мы...

       Броня Чигиря неожиданно загудела. Он встал и резким движением повернулся к Мазуру так, чтобы оба ручных пулемета уперлись ему в затылок.

       – Расчет закончен. Определены девять целей,– демонстративно доложил он, растягивая широкий рот в недоброй улыбке.– Что изволите приказать?

       Послышались шаги в темноте, но, что делал второй солдат, Ольга не видела и лишь могла догадаться, что он взял на прицел бунтаря.

       – Не дури, Чигирь,– услышала она в подтверждение его угрозу.

       Мазур не меняя выражения на лице, выпрямился и повернулся к солдату:

       – Синхронизируй результат с нашими бортовыми компьютерами. Переводим оружие в автоматический режим и выступаем. Сначала убираем щелкунчиков. А ты, Чигирь, когда в следующий раз направишь на меня ствол, не медли: я не буду ни колебаться, ни раздумывать.

       – Шутил я,– вызывающе оскалился солдат.

       – С богом!– рявкнул Мазур и опустил забрало шлема.

       В следующую секунду десантники окутались дымом от залпа ракета, которые неторопливо выплывали огненными пятнами в ночь за окнами. Там они оживали, стремительно разлетаясь в стороны.

       Ольга изо всех сил сжимала кристалл в грубой металлической оправе, подаренный военным, и напряженно смотрела на солдат, ожидая сигнала к выступлению. Когда те бросились к лестнице, ведущей на первый этаж, она побежала за ними, стараясь не отстать. Десантники двигались быстро, но к своему удивлению, женщина не только не отставала от них, а порой наступала на пятки. Ее желание не быть обузой было так велико, что она не могла думать ни о чем другом, а потому многие странные вещи оказались за пределом ее внимания... Ничто кроме схватки и желания выжить не интересовало и военных...

       Из их маленькой группы так никто и не заметил, как двигалась Ольга!

       Но видели это их противники. И удивление их было глубоким.

       Три закованных в броню солдата выскочили на открытую улицу, разбрасывая во всех направлениях свинцовый град, а следом за ними, не отставая двигалось странное существо. Оно носило одежду и было похожим на женщину, но тот факт, что перемещалось оно на четырех конечностях, и сама грация животного в каждом движении, свидетельствовали об обратном. И чем больше сходства с человеком обнаруживала в себе тварь, тем ужаснее казались отличия.

       Люди не могли так двигаться – этого не позволяет структура скелета.

       Ольга не могла и не пыталась видеть себя со стороны. Оказавшись на улице, они попали под плотный обстрел. Пулеметы десантников работали без устали, раскалившись до красна, и постепенно прокладывали путь к спасению. Иногда из-за спины солдат выскакивали искристые столбики ракет и, повисев в воздухе, бросались в сторону, чтобы зажечь там огненный фонтан.

       Женщина окончательно потерялась в суматохе боя и уже не могла определить направления, едва узнавая, где верх и низ. Вокруг барабанили пули, высекая из мостовой и брони десантников яркие искры, слепившие взгляд. Некоторые из них рикошетом зацепили и ее, но Ольга боялась отвлекаться на мелочи, самоотверженно следуя за фигурой офицера.

       Расчет оказался верным. Враги не предполагали, что они решатся на прорыв через самое открытое место, где их уже однажды расстреляли из крупнокалиберного пулемета. Все силы, очевидно, были сосредоточены с тыльной стороны здания, где начинался бесконечный лабиринт двориков жилого квартала, и где на первый взгляд было легче укрыться. А теперь они очень быстро преодолевали расстояние, отделявшее их от другого квартала в конце улицы. Там вряд ли можно было опасаться засады и снайперов.

      Беспорядочно отстреливаясь, они уже почти достигли спасительного рубежа, за которым оставалось лишь свернуть в лабиринт плотной застройки, когда, вдруг, навстречу из-за поворота выскочил танк. Он был очень массивным и грозным на вид: Ольга машинально отпрянула назад, а десантники мгновенно переключились на новую угрозу, вступили в короткий, но впечатляющий бой.

       Военные не любят уличных перестрелок из-за тесноты, которая не просто стесняет маневр, а превращает его в бессмысленную суету. Танк, наскочивший на их группу, был похож на слона в посудной лавке. Огромный ствол пушки, задранный вверх, сглаженные углы брони были явно рассчитаны на оперативный простор. Противники находились так близко друг от друга, что любое применение оружия могло одинаково повредить как одной стороне, так и другой. Но люди уже давно не доверяли себе, перепоручив ведение боя автоматике, которая, не задумываясь, атаковала любую цель. Так произошло и теперь.

       Танк и десантники расстреливали друг друга в упор.

       Грохот стоял невообразимый. Женщина изо всех сил вжалась в мостовую, с опаской поглядывая на клубящийся шар дыма, окутавший сражающихся. Это было похоже на фантастический светильник. Непрозрачное сероватое облако освещалось изнутри короткими вспышками, разгоравшимися от темно-красного до ярко-белого, и держало почти правильную сферическую форму. А еще это было похоже на перегоревшую лампочку, которая закоротила, периодически угасая, пока не затихла совсем.

       Дым рассеялся почти мгновенно, и лег на землю. Танк проиграл, и его изуродованную броню лизали высокие языки пламени. Ольга знала, что металл гореть не может, но не могла не верить собственным глазам: даже рваные края вокруг коптящих пробоин тлели алыми угольками – танк разгорался. Рассматривая поверженного монстра, женщина не сразу обратила внимание на десантников. Что-то в их настороженной неподвижности было неестественным...

       Она вскрикнула от неожиданности – у одного из солдат не было головы. Он по-прежнему стоял в агрессивной позе, а скафандр, подчиняясь бортовому компьютеру, продолжал функционировать, шевелил пулеметами, высматривая цель, разворачивал торс, расширяя сектор обзора. Но не вид ходячего мертвеца, не стекающая по броне кровь так подействовали на Ольгу. Она испугалась мысли, что им мог оказаться Мазур. Страх остаться совершенно одной был сильнее страха смерти.

       Она вскочила и бросилась к солдатам:

       – Саша!– закричала она в отчаянии.

       Один из солдат развернулся и неопределенно махнул ей рукой. Женщина не поняла жеста, но уже через мгновение оба бросились ей навстречу. Они бежали в обратную сторону! Ольга растерялась, но вскоре услышала надрывный рев двигателей и догадалась, что следом за танком ехали и другие – им все-таки отрезали путь к бегству, загоняя в темные дворики того квартала, где, наверняка, были устроены засады, и их уже давно ждали.

       Приблизившись к ней, ближайший солдат поднял забрало шлема – это был Мазур – и уже собирался что-то сказать, как за его спиной возобновилась стрельба. Воевал мертвый десантник, а точнее его автоматика, которой было безразлично жив ее хозяин или нет: она хладнокровно делала свое дело, нисколько не беспокоясь о смысле происходящего. Уцелевшая троица в явном замешательстве наблюдала за этим боем. Никто не мог отвести взгляд. И, словно воспользовавшись паузой, из ночи вырвались вертолеты. Они появились так неожиданно, что было поздно даже пытаться бежать. Грянул залп.

       Ольга закрыла глаза, но ничего не произошло. Вертолеты расстреливали танки, пытавшиеся объехать своего сожженного собрата. Огонь был повсюду... Один из вертолетов, вздрогнув, бешено завращался вокруг своей оси и рухнул прямо возле них так, что какая-то горящая жидкость попала женщине на одежду. Улица, город превратились в огненный ад, и уже не имело значения, куда бежать. Онемевшими руками Ольга безучастно пыталась сбить пламя, которое упрямо цеплялось за грубую ткань комбинезона.

       Мазур поднял ее на руки и побежал прочь с улицы под прикрытие домов. Женщина была повернута лицом назад и видела, как замешкался последний солдат, пытаясь прикрыть их отступление, но почти сразу один из вертолетов, позабыв о напирающих танках, развернулся и выстрелил в него. Столб света уперся одним концом в крылатую машину, а другим в убегавшего десантника. Прежде чем взорваться ослепительной вспышкой, панцирь брони надулся тонким красным пузырем, распираемый высокой температурой, и только потом лопнул.

       Ольга закрыла глаза.

       – Вы не ранены?– кричал офицер.

       Она молчала, а горячие слезы текли по лицу.

       – Вы живы?!– требовал тот.

       И вдруг он грубо отшвырнул ее в сторону. Женщина даже удивилась, приняв это за реакцию на ее молчание, но, услышав удары выстрелов, догадалась, что они вновь попали в переделку. Это было вполне естественным, и Ольга спокойно встала на ноги. Они стояли в центре узкого переулка, сжатого высокими зданиями с пустыми окнами. Дорогу преградили три внедорожника и полтора десятка солдат, едва прикрытые бронежилетами. Несмотря на свое одиночество Мазур явно побеждал, подавляя противников огневой мощью брони. За его спиной из механического ранца методично вылетали гранаты-мины, которые корежили и увечили автомобили военных глухими взрывами. Было очевидным, что засада сможет их лишь задержать, но не остановить.

       В этот момент, когда безумие ночи почти поселилось в ней, когда она уже готова была смириться с необходимостью убивать и видеть чужую агонию, а бессмыслица происходящего постепенно становилась нормой существования, Ольга почувствовала совсем рядом присутствие магнитной ловушки!

       Это было похоже на холодный душ в летний зной. Ольга увидела сразу все: она оценила ситуацию с точностью до мелочей, определила план своих действий по секундам. Десантник, пытавшийся проложить себе путь оружием, не сразу понял, что произошло. Женщина невероятными прыжками устремилась к соседнему зданию, даже не обратив внимания на тот факт, что какое-то время попала на линию огня Мазура. Стрельба резко оборвалась, и пораженные военные не могли оторвать глаз от хрупкой женской фигурки, которая, демонстрируя грацию кошки, на четвереньках преодолела почти сотню метров и запрыгнула без видимых усилий в окно третьего этажа.

       Почти квадратная сырая комната. Три окна. Две двери: в соседнюю комнату и в коридор к лестнице. В трех метрах от нее застыл солдат с раструбом магнитной ловушки в руках. Он был закован в бронированный скафандр, отдаленно напоминавший десантника, а потому она не могла рассмотреть лицо, чтобы прочитать в нем причину его неповоротливости. Прошла целая вечность, прежде чем он стал разворачиваться к ней. Вес экипированного солдата был великоват для нее, и Ольга использовала силу инерции для удара. Она с разбега оттолкнулась от стены за его спиной и вложила в удар всю силу. И ее хватило на то, чтобы солдат вылетел в окно, увлекая за собой часть деревянной рамы. Не вставая на ноги, женщина рывком ворвалась в соседнюю комнату, где, как она точно знала, находился еще один человек. При одном только ее виде тот сам выпрыгнул в окно, оставив на полу амуницию снайпера. Первой мыслью было схватить многоствольную снайперскую винтовку и помочь оставшемуся на улице Мазуру, но это было лишь первой мыслью.

       По лестнице бежали трое. Она не могла их видеть, хотя чувствовала безошибочно, но вот они, похоже, видели ее. И у каждого была магнитная ловушка, каждый мог при случае заточить ее в силовое поле. При воспоминании об ощущениях, испытанных в день смерти Серого, Ольга содрогнулась так, что едва не потеряла равновесие. У нее было время только на спасение себя.

       Женщина перебежала к окну, выходившему во внутренний дворик с противоположной стороны здания. В полутора метрах от карниза, по стене проходила достаточно широкая водосточная труба. Даже тени сомнения не возникло, когда Ольга уверенно прыгнула с края окна. Быстрыми движениями она взобралась по трубе вверх, но та не доходила до крыши, и ей пришлось опять прыгать теперь уже на нависавший рядом балкон. С него она попала на верхний и дальше, на козырек, с которого смогла взобраться на крышу.

       С момента, когда она почувствовала присутствие ловушки, стоя за спиной офицера, и до настоящего момента прошло чуть больше минуты. У нее просто не было времени думать о том, что она делала и как. А достаточно было любого сомнения, испуга, подозрительности, чтобы нарушить то состояние, в котором находились ее тело и дух.

       На крыше уже были люди. Они бросились к ней, а гудящий совсем рядом вертолет пытался нащупать ее в темноте прожектором. Но ей свет был не нужен – она смотрела в ночь, смотрела сквозь нее, и видела то, чего не мог видеть ни один человеческий глаз.

       Низко прижимаясь к поверхности, Ольга использовала свободное место для разгона и перепрыгнула на крышу соседнего здания, легко преодолев пусть и не очень широкую, но пропасть между строениями. Здесь не было никого, и она спокойно смогла приготовиться к следующему прыжку. На этот раз ее целью был исполинский небоскреб, размером с целый квартал, где можно было легко затеряться. Но сложность заключалась не только в том, чтобы перепрыгнуть очень широкую улицу и попасть в одно из пустынных окон напротив – ей предстояло пролететь над целым скоплением военных, заполнивших мостовую.

       Женщина вложила в это движение все умение, оторвавшись от края крыши как раз в тот момент, когда пятно света, направленного вертолетом, выхватило ее из мрака, бестактно обнажив сотням ищущих глаз. Она быстро планировала навстречу изрезанной окнами стене небоскреба, а задравшие головы солдаты зачарованно наблюдали ее полет. Ни один из них даже не попытался выстрелить.

       Ольга точно попала в проем окна, но падение было болезненным. Прокатившись по неровному полу, она угодила в ворох остроконечных обломков и пробила насквозь руку об один из торчащих металлических прутьев. Ее стон был глухим и коротким. Останавливаться было нельзя, чтобы не потерять полученного с такими усилиями преимущества, и она вскочила на ноги. Солдаты уже гремели сапогами по лестницам, и у некоторых были магнитные ловушки. Они охотились за ней, травили как зверя!

       Женщина запрокинула вверх голову так, чтобы гортань выровнялась, образовав прямую линию от легких, и, набрав в грудь воздух, закричала. Ее крик услышали все в здании и еще многие, находившиеся далеко от того места. И почти все холодели от ужаса, вслушиваясь в него. Но сама она внимательно изучала эхо, которое торопливо отражалось от препятствий и возвращало звук, рассказывая все о том, что встретило на пути. Так Ольга узнала о существовании поблизости лифтовой шахты, уходившей глубоко под землю, в подвалы небоскреба. Она без труда отыскала ее и раздвинула створки наружных дверей.

       Перед ней был пустой колодец с двумя парами рельсов по бокам для аварийного тормоза. Именно этими неудобными выступами ей и пришлось воспользоваться. Чуть ниже в стене проявилась своеобразная лесенка, и спуск пошел легче. Услужливое эхо продолжало доносить окрики военных, которые попытками координировать друг друга создавали неразбериху.

       Ольга поняла главное: кто бы не следил за ней, он вел наблюдение сверху, а потому мог определять точно место ее расположения только по горизонтали, но не имел никакого представления о том, на какой высоте или глубине она находится. Мазур оказался прав: за ними, а именно за ней, следили, скорее всего, со спутника.

       У небоскреба был собственный выход к линии метро, и женщина смогла перебраться в лабиринты подземки. Она не шла наугад, хотя и не отдавала себе в том отчет. Ее вело новое чувство, которому не было названия, которое невозможно было рассмотреть на фоне мишуры неизвестных ранее ощущений.

       Ольга направлялась к Убежищу...

       Когда она, наконец, нашла выход наружу через одну из вентиляционных шахт, силы оставили ее. Мелкий дождь ласково щекотал лицо, сбивая с него жар, а влажная земля, в которой утопала спина, казалась мягкой как пух. Женщина лежала неподвижно и не могла себя заставить даже повернуть голову. Ей было хорошо, спокойно, влекло в сон. А погоня, преследование военных больше не были важными. Она сделала все возможное и теперь наслаждалась слабостью, уступив усталости, которая сама обо всем позаботится. Не было холода, не было угрозы, не было боли...

       Ольга заснула так спокойно, как это можно делать только в безмятежном детстве, укладываясь в солнечный летний день под опекой родителей, когда убаюкивает разноголосое эхо дворика, звонкие трели птиц и запах душистых трав, а солнечные зайчики игриво пробираются в зашторенное окно и падают прямо на лицо, нежно его согревая...

                *****

       Ворчун умирал.

       Он понимал это, но не хотел признавать. Странный недуг свалил его в самый разгар битвы и, казалось, поразил не только тело, но и всю жизнь, все его планы, мечты.

       – Седой,– зашипел он, приподнимаясь на кровати.– Седой!...

       – Да здесь я,– устало ответил старик и вышел в круг света, образованный лепной свечой.– Чего неймется? Спал бы да другим покой дал.

       – Как ты смеешь? Где все?! Где Рох, советники?

       – Да уймись,– смиренно продолжал старик.– Вдвоем мы остались. Даже гвардия твоя разбежалась. Двое нас.

       – Ты лжешь! Предатель!

       – А почто мне лгать? Я тебе кажный раз, как ты очинаешься, все по новой рассказываю, а ты мне всяк грозишь. Обещал живым в навозной яме закопать. И что это ты так вызверился?

       – Что со мной?

       – А кто его знает,– старик склонился над больным и стер испарину с горячего лба.– Хворь завсегда к людям цепится. И ей дела нет, большой ты человек или маленький. Переходишь свое и снова на ноги встанешь.

       – Что? Что происходит?– загорелся Ворчун.– Где все?

       – Ну, так слушай,– спокойно начал Седой, словно готовился рассказать сказку непослушному малышу перед сном.– Казнил ты семерых офицеров и пошел войной на своих врагов. Большое у тебя было войско, с танками и вертолетами. Пошумел ты...

       – Старик! Ты б еще с детства моего начал! Что было после того, как меня ранило?

       – А никто тебя не ранил. Это хорошо, что чего-то ты припомнил, а то в прошлый раз с похорон пришлось рассказывать. А насчет ранений – это ты наснил себе чего-то. Худо тебе сделалось, когда днем на крыше командовал. Ты, как упал, так все порешили, что помер. Удар, мол, случился. Как я им не кричал, что ты живой, никому и дела не было.

       – А Рох?

       – Его ты к тому времени приговорил к смерти за измену, так что он сразу сбег с федеральными солдатами прямо из сражения да еще две сотни увел.

       – Так он мертв?

       – От чего ж мертв? Живее живых. Я ж сказал, что сбег. Ты давай или слушай, или сам говори, а то дело уже к утру идет: мне б самому поспать чуток.

       – Ладно, Седой, говори,– смирился Ворчун.

       – А чего говорить? Сказано уж все. Только ты упал, как все они разбежались.

       – И штаб?..

       – И штаб. Говорю, все. Тут почти сразу война началась. Толком и не разберешь, кто с кем завязался. Вроде, военные против военных, а порой и штатские промеж собой. Твою маленькую войну съела чья-то большая. Вот мы с тобой и остались: ты, больной, да я, старый. Бежать нам мочи нет. Стащил я тебя под крышу да вот жду, пока оклемаешься.

       – Что же это делается?– застонал Ворчун.– Ведь не должно все так закончиться.

       – А ты не горюй зря – все уже кончилось. Думай про то, что будет, а не было. Жить надо.

       – О чем ты говоришь, старик? Забыл, кто я?

       – Я-то помню, а вот ты, верно, позабыл чегой-то.

       Седой уже собирался что-то напомнить Ворчуну, как тот, вдруг, побелел и протяжно застонал, с шипением сплевывая пену. Его глаза закатились, а лицо смялось от боли.

       – Опять началось,– посетовал Седой.– Что ж тебя так ломает, сердечный? Неужто так много зла успел наделать, чтобы такое наказание себе выхлопотать.

       Он уже собирался оставить больного, пока припадок не сойдет, но тот внезапно затих и уверенно сел на кровати. Его глаза были чистыми, ясными, хотя и хранили печать страданий.

       – Помираю я, Седой,– грустно сказал Ворчун.– И боязно мне. Мучусь я и кошмары вижу.

       – Так и живем ведь, чтобы терпеть,– неуверенно поддержал его старик, дивясь странному просветлению того.– Ты б лег...

       – Ухожу я,– ответил больной и повернулся к Седому лицом, по которому текли слезы.– Чую, совсем ухожу. Последние минуты мои, а что и сказать не знаю. Всю жизнь только и говорил, а ни одного путного слова. Ни одного стоящего дела не свершил – только ерунду всякую.

       – Не всем же ж святыми быть и добро творить. Мы ж люди живые.

       – Давай я тебе повинюсь. Давай, простишь меня за всех.

       – Бог с тобой, Ворчун. Не служитель я бога,– попятился старик.

       – Что за ерунда такая?– заплакал Ворчун.– Почему так все обернулось? Я ж по-другому представлял.

       И вдруг он изумленно застыл, глядя в окно:

       – Седой! Ангел летит! Я ангела вижу! Меня простили! Открой окно, впусти его! Открой!

       С этими словами он затих навсегда.

       Ворчун упал на кровать, и лицо его светилось радостью, словно умер он не в муках, а в радости. Старик накрыл ему лицо тканью и, прихватив свечу, молча удалился вглубь комнаты. Ему даже в голову не пришло обернуться к окну, куда смотрел покойный в последние мгновения жизни.

       За окном, в ночи над городом парила гигантская бабочка со светящимися изумрудными крыльями. Она завершила таинство и несла последний вздох советника Титка, одной из его версий – клона, который не успел распробовать жизнь, но вкусил смерть до самого ее дна.

       И была эта бабочка невероятной красоты...

                *****

       Сны бывают разные, глубокие и поверхностные, тревожные и легкие, но пробуждение бывает всегда. Стоит открыть глаза, и явь берет свое, очерчивая грань между сном и реальностью. А потому Ольга, лишенная сколько-нибудь заметного перехода к бодрствованию, была обескуражена. Она видела сны, раскачиваясь на волнах фантасмагории, она спала, но в какой момент это все вплелось в реальный мир, не знала. Перед ней встала неразрешимая проблема – отделить вымысел от правды, узнать, что из пережитого происходило с ней на самом деле.

       – Вы засвидетельствовали?– придурковато улыбаясь, спросил Гранкович.– Вы помните мою смерть?

       Она поморщилась и промолчала.

       – Я знал, что не сошел с ума,– заявил тот и неприятно засмеялся, выдавливая из себя хрипы, похожие на смазанный кашель.

       От него дурно пахло, а лицо светилось безумием. Слюна перепачкала подбородок, и при попытках разговаривать вязко хлюпала в уголках губ. Вытаращенные глаза готовы были вывалиться из глазниц, и их удерживали только опухшие веки.

       Змей был отвратителен как никогда.

       Ольга вспомнила, как он тащил ее на себе через город, постоянно что-то бормоча под нос. Она вспомнила сковывающую слабость и его попытки ухаживать за ней. Это не было сном, как и все, что происходило до того. Она прыгала по крышам домов как кошка и карабкалась по отвесным стенам – все это было.

       Женщина покачала головой, отказываясь верить самой себе, и оживление на ее лице было замечено Гранковичем:

       – Вижу, Вам полегче. Вы должны жить, чтобы свидетельствовать меня. Думаю, мы теперь надолго вместе.

       Он опять кашливо засмеялся, и Ольга закрыла глаза: земля плыла под ней.

       – Я бы сказал, что Вам повезло. Какова вероятность того, чтобы я мог случайно наткнуться на Ваше красивое тело в этом гадючьем городе? Роскошное тело... Но Вы же понимаете, что везения не существует, как и самой случайности. Все закономерно! Все вытекает одно из другого... Я Вас спас, помог, но иначе и быть не могло.

       Ольга лежала на полу теплого сухого помещения и ощущала вокруг себя вибрацию и давление. Это была трансформаторная будка, что объясняло и вибрация, и несносное гудение, и неприятное давление.

       – Вы в трансформаторной будке,– угадал ее мысли Змей.– Здесь сильное магнитное поле, и никто Вас тут никакими приборами не обнаружит. Смешно сказать, во всем городе нет света, а эта будка сама себя отапливает, подсушивает – создает микроклимат для полноценной работы. Люди до смерти замерзают по ночам, а это устройство греет себя из каких-то резервных источников... Я здесь хорошее гнездо свил. Захотите пожить со мной – милости просим. Тем более что Вы уже мое теплое ложе примеряете, обживаете, так сказать.

       Ольга ожидала очередного приступа смешливости, но Гранкович вдруг впал в задумчивость, отвратительно шевеля губами. Пауза начинала затягиваться.

       – Мне надо срочно...– заявил он, вскочив с колен.– Я... потом зайду.

       Змей поспешно выскочил на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.

       Женщина села и осмотрелась. Под ней лежал старый, но чистый матрац, который был единственной мебелью в комнатушке. Это и не было комнатой – вытянутое вдоль приборной панели помещение больше походило на короткий коридор, один конец которого упирался в дверь, а другой в глухую кирпичную стену.

       Лежа, сквозняки не чувствовались, но на высоте метра в стенах чернели технологические отверстия, из которых складывался ощутимый воздушный поток, направленный на древнюю приборную панель, где самый маленький рубильник или переключатель можно было сдвинуть, только навалившись всем телом. При закрытой двери других источников света не было, но Ольга прекрасно видела в темноте и различала мелкие детали. Она даже несколько увлеклась слеповатым разглядыванием, пока взгляд не уперся в странную тень, которой за секунду до этого – она готова была поклясться – там не было. Мгновенно женщина оказалась на ногах.

       В будке находился кто-то еще.

       Ольга предупредительно щелкнула затвором пистолета и направила ствол на подозрительную тень. Та ожила и направилась к ней.

       Это был подросток лет двенадцати. Он сутулился и двигался очень неуверенно. Подойдя вплотную, он медленно опустился на край матраца, приняв не очень удобное положение, и начал корчить рожи. Женщина не очень четко себе представляла причину такого поведения, пока не рассмотрела в его кривляньях нечто большее. Менялось не только лицо, едва различимое в густом мраке – менялся сам силуэт, увеличивался в размерах, принимая знакомые, недетские очертания...

       Она не могла ошибиться – теперь перед ней сидел Серый.

       – Здравствуй,– сказала тень.

       Женщина бессильно опустилась рядом. Это не мог быть он. Ей предстал тот, кто однажды уже выдал себя за Валеру – прототип.

       – Это его тело?– машинально спросила она, чувствуя, как защемило внутри.

       – Это просто тело,– ответила тень.

       – Зачем?

       – Мы можем поговорить?

       – В прошлый раз ты не был разговорчивым.

       – В прошлый раз ты не была готова к этому.

       – А теперь? Что изменилось теперь?

       – Изменилось,– равнодушно сказала тень.

       Дрожь пробежала по телу женщины, когда она представила, что разговаривает с созданием, которое даже близко не походит на человека, с жидкостью, которая носит тело любимого ей человека как одежду.

       – О чем хочешь говорить?– овладела она собой.

       – О прошлом, будущем...

       – Твоем будущем или моем?

       – Просто о будущем.

       Это не был голос Серого, и ничем не напоминал его.

       – Тогда что тебе надо?– раздраженно выкрикнула она.

       – На этот вопрос нельзя ответить односложно. Что-то ты уже сделала для меня, что-то еще предстоит. Кое-что сделал для тебя я.

       – Что сделал? Убил Валеру? Превратил меня в урода?

       – Люди много говорят о смерти, но не понимают, что это.

       – Это ты мне говоришь?– загорелась женщина.

       – Хорошо. Объясни, что есть смерть?

       – Спрашивает тот, кто никогда не жил,– попыталась язвить Ольга.– Тебя интересует смерть? А что такое жизнь не хочешь узнать?

       – А ты? Знаешь разницу между тобой и твоим телом? Если потеряешь руку, твое сознание уменьшится пропорционально?

       – Старо!– фыркнула женщина.– А ты отрежь мне голову или вырви сердце!

       – Это убьет тело, но не тебя.

       – Какой умник! Это для тебя, паразита в чужом теле, есть отдельно носитель и есть ты. А у людей, если забираешь тело, забираешь и жизнь!

       – Я не паразит, мне не нужен носитель. Твой человек целиком сосредоточен во мне. Я знаю строение каждой его клетки, каждого органа, владею его памятью и личностью. Так жив он или мертв?

       – А ты как думаешь?– побелела Ольга.– Когда я съем курицу, она тоже будет во мне. Так жива она или нет? Что это вообще за разговор?

       – Я могу построить его тело и воссоздать личность.

       – И это будет копия, клон! Душу невозможно законсервировать.

       – Тогда, что есть душа?

       – Начинается!– поморщилась женщина– Ты бы книжку какую прочел, прежде чем светские разговоры заводить. Тогда бы понял, что душа – это то, что в тебя забыли вложить при рождении.

       – Я прочел их все. Эти вопросы не для меня – они для тебя.

       – Ого какое самоуверенное создание. Но только твой создатель – настоящий урод.

       – Меня создал не человек.

       – Вот как? Божественное начало? Провидение?

       – Человек, синтезировавший Черную Кровь, не имеет представления о том, кто я. Он не создавал меня.

       – Так ты появился по воле случая?– улыбнулась Ольга.– Так совпало случайно? Две минуты назад этот не твой создатель утверждал, что случайности не существует, что все имеет причинно-следственную связь.

       – Я не говорил, что мое появление случайно. Я отрицаю причастность к этому конкретного человека.

       – И чьих же ты рук дело?

       – Ничьих. Просто я есть.

       Женщина не удержалась от вызывающего смеха:

       – Ожидала от тебя большей рассудительности. У всего есть начало. Не важно, курица ты или яйцо…

       – Как началась жизнь?– перебил он ее.

       – Спрашивай у философов. Это они горазды поболтать ни о чем. Я не верю в случайное возникновение жизни. Она была создана.

       – Случайности нет. Мы по разному понимаем, что такое жизнь, но ее возникновение предопределено, как и мое явление.

       – Прямо явление!– поморщилась Ольга.– Не слишком высокопарно? Явился!

       – Ты не считаешь меня высокоорганизованной формой?

       – Так вот оно что! Комплекс неполноценности! Пытаешься доказать себе, что лучше других тварей. Но ты не сможешь изменить прошлое! Послушай, чудак из пробирки, как не крути, а сделали тебя человеческие руки! Можешь рассуждать о неизбежности своего «явления», но не уйдешь от факта. Люди создали тебя, а не наоборот. Будь добр, знай свое место, изделие.

       – Пусть так. Нет необходимости спорить. Можешь считать, что меня создали люди, а люди произошли от обезьян: это игра слов и вопрос восприятия. В этой логике, если вы сменили обезьян, что мне мешает сменить людей?

       – О! А ты очень по-человечески смотришь на мир,– покачала головой Ольга.– У нас больше общего, чем кажется. Наверное, не те книжки ты читал. Есть какой-то подвох в тебе. Так что же ты такое?

       Последние слова были произнесены с искренним любопытством, пожалуй, единственным чувством, которое люди не научились скрывать.

       – Это правильный вопрос,– бесцветно ответил прототип, но женщине показалось, что она рассмотрела на его лице снисходительную улыбку.– Кто мы? Зачем мы? В чем смысл существования? Вопросы люди формулируют правильно. Но не хотят принимать ответы на них.

       – Красиво сказал... Бессмертная фраза... Только это не о чем: демагогия!

       – И ты не хочешь принимать очевидного. В этом ущербность людей. Умеете решать сложные задачи, умеете строить сложные механизмы. Но отвергаете простые и доступные выводы. Это ваше осознанное ограничение, защитный механизм. От чего он защищает?

       – Тебе без году неделя, но ты у нас уже постиг все тайны бытия,– Ольга скривила лицо в презрительной улыбке.– Кто ты такой чтобы оценивать род человеческий и его ущербность? И что же ты понял о людях? Поделись откровениями.

       – Невозможно. Познание – это способность самостоятельно осознавать и понимать. Все, что тебе для этого надо перед тобой с момента твоего рождения. Тебе не нужна помощь, чтобы понять то, что ты уже видишь и знаешь. Это тот путь, который ты можешь пройти только сама.

       – Ах вот оно что. Припоминаю: человека невозможно ничему научить – можно лишь дать возможность ему научиться самому. Наслышана.

       – Верно.

       – Тогда к чему этот разговор?– женщину раздражала бесцветность его голоса и то, что прототип сидел перед ней в личине Серого.– Если ты все про нас уже себе понял, подсказывать ничего не собираешься, зачем все это?

       – Этот разговор для тебя. Обретя новые возможности, будь осмотрительна в своих желаниях.

       Она хлопнула себя по животу и вопросительно развела руки:

       – Возможности? Ты обрюхатил меня и еще десятки других девочек, поселил в наши утробы свою Черную кровь, чтобы переродиться в наших детях... Зачем тебе это? Что ты еще хочешь о нас узнать? Ищешь способность к размножению? Или для тебя все-таки остались какие тайны?

       – Мне больше ничего не надо узнавать о людях. Я познаю себя. Люди – средство моего познания.

       – Ха!– Ольга не могла скрыть изумления, озаренная догадкой.– Как же искренне ты любишь себя! Вот в чем дело... Ты одинокий! Это нас без счета, а ты совсем один, в единственном экземпляре... Ты не пытаешься плодиться и размножаться – тебе это не надо, раз ты единственный и неповторимый. Ты разделил себя на части, чтобы было с кем поговорить! А мы инструмент, система координат: хочешь прожить наши жизни, увидеть мир нашими глазами, испытать наши примитивные человеческие эмоции. Хочешь потрогать нашу подлость и праведность, предательство, верность, цинизм, страх, ненависть, любовь – весь набор чувств, пороков, которые мы вынашивали и формировали тысячи лет, хочешь научиться врать! Ведь у тебя ничего этого нет!

       Прототип молчал.

       – Вот уж не думала, что такое может кому-то понадобиться,– засмеялась она.– И ты после этого говоришь, что не паразит? Ты самый грандиозный паразит во вселенной! Ты собираешься потребить то, из чего сотканы людские души! Ты войдешь в мой мир десятком младенцев... Знаешь, я уже представляла этот разговор, словно знала, что он предстоит. Я спорила с тобой тысячи раз, изобличала, обвиняла, выносила приговоры, не зная, что ты или кто. Воображала твой характер и извращенный ум. Но кто бы мог подумать, что ты просто пустышка, что в тебе вообще ничего нет! Ты даже не можешь полноценно подражать людям. Все наши представления о разумной жизни базируются на заблуждении, что она должна быть подобна нам... Сейчас я понимаю вклад в мою личность всей истории человечества: интрижки, заговоры, войны, трагедии, измены – все это наследство, пришедшее с прочими прописными добродетелями. Человечество порочно по определению, а ты, как это дико не прозвучит, чист и невинен, не имея вообще никакого представления об источниках морали – о Добре и Зле. И ты это хочешь познать!

       Ольга была полна открытий и прозрений. Она готова была говорить бесконечно, потому что теперь человечество предстало перед ней совершенно обнаженным, лишенным таинственного ореола. И она увидела слона!

       ...Когда-то давно три слепца захотели узнать, что есть слон. Один взял его за хвост, и сказал, что это веревка. Другой обхватил ногу и сказал, что это столб. А третий потрогал хобот и сказал, что слон – это змея...

       Она, наконец, увидела слона! Впервые смогла окинуть взглядом всю человеческую цивилизацию. И это было одновременно впечатляющим и разочаровывающим.

       Она открыла было рот, чтобы излить возбуждение странному собеседнику, но холодный душ погасил триумф прозрения – Ольга была одна.

       Гудящая трансформаторная будка оставалась бесконечно пустой, как черная пропасть под ногами. Эта комната была дырой в пространстве и времени, воронкой, которая способна впитать в себя любого. Женщина не была готова к таким переменам. Ее швыряло из стороны в сторону как размокшую древесную щепку, сколотую с тонущего корабля в самый разгар бури.

       Она видела и бурю, и океан, но это была уже не та водная стихия, которой она могла восхищаться. Женщина была подавлена и напугана. Она всматривалась во тьму комнаты, и эта тьма колыхалась, падала на нее массой воды, пенилась волнами, выла штормовыми ветрами. И чем больше Ольга говорила себе, что это бред, навеянный нервным расстройством, тем ярче становилось присутствие бушующего океана. Она не могла противиться ритму танца, настороженно вступив в бегущую воду. Это действительно был танец. Сложные, но зажигательные па кружили в вихре водоворотов, подбрасывая к стонущему небосводу и опрокидывая в бездну глубин. Океан был внимательным и страстным партнером, полным энергии и желаний. Он пылко сжимал ее тело и заботливо срывал с него жар прохладными объятиями. Его соленое дыхание обдувало лицо, а непрерывный захлебывающийся шепот жег уши. Он был груб, но нежен. Пошл, но галантен. Он был идеален, но недоступен. Женщина томилась по нему, льнула к прикосновениям, и не могла удержать вальсирующего и дразнящего, не могла ухватиться за его плоть, вслушиваясь в шелест прибоя, который прикрывал наготу его совершенного тела.

       Она ревновала и готова была излить свой гнев. Черно-зеленые волны – это был именно его цвет – кружили вокруг, смеялись и играли жестоко. Он хотел ее злить, а она жаждала его, желала впиться в эту наполненную движением изумрудную тьму, которая влекла к себе, призывно ворочаясь на постели горизонтов. И, когда она уже готова была вонзить пересохшие губы в обузданную стихию, металлический стук оборвал непрочные узы ее власти, освобождая плененную силу, которая теперь торопливо ускользала, протекая сквозь пальцы, оседая потухшей пеной.

       Она застонала и обернулась. Стучала дверь.

       Ее металлическая поверхность проступала сквозь слои убегающей воды, всплывая на поверхность откуда-то со дна. Из океана поднималась тесная коморка трансформаторной будки. Поблескивая высыхающей влагой и подвижными струйками потеков, встали стены и приборные панели. Океан отступил, а ревущие штормовые ветры, надрывно цепляясь за ее сознание, охрипли до обычных сквозняков, жалкие и ничтожные.

       Женщина застонала, как это сделал бы любой хищник, из пасти которого вырвали добычу. Она вспомнила величие своих прозрений и подлое бегство прототипа. Тот не хотел ее обидеть – он и не знает, что это такое. Но тем больнее был его приговор, высказанный с безразличием.

       Дверь заскрипела и дернулась. Кто-то снаружи пытался ее открыть.

       Ольга рывком вскочила и, бросившись к входу, оттолкнула дверь. Женщина была зла.

       Ей открылись рождение утра и настороженный Мазур.

       Заря еще не встала, но уже успела легко оттенить надкусанный силуэтами небоскребов свод Востока, где зачинался день. Ночь еще удерживала тьму, а влажная прохлада торопилась царствовать в своих владениях перед грядущей сменой династий. Предрассветный холод ощущался как никогда остро, но утро близилось, и его вестники спешили донести эту новость.

       На военном был изодранный черный плащ, из-под которого просвечивалась легкая форменная одежда, рассчитанная для ношения под броней, и тяжелые безразмерные ботинки с широкой подошвой без замков и шнуровки. Он сжимал в руке короткоствольный пистолет и пытался заглянуть в будку за спину женщины.

       – Вы одна?– прохрипел он и закашлялся, прочищая горло.

       Ольга молчала и внимательно всматривалась в офицера. Она не была уверена в нем.

       – Я слышал крики,– овладел тот своим голосом.– Мне показалось, Вам нужна помощь.

       – Ты что, дожидался своей очереди, или это очередной спектакль?– вызывающе спросила она, обращаясь скорее к прототипу в облике Мазура, чем к военному.– Признайся, ведь Гранковичем тоже был ты! Ты приходишь с разными лицами! Чего ты добиваешься?

       Офицер удивленно посмотрел на женщину и сделал шаг в сторону, чтобы оказаться сбоку от двери и выйти из поля зрения того, кто мог скрываться в будке за спиной Ольги. Этот нехитрый и машинальный маневр военного убедил ее в ошибочности подозрений лучше, чем любые объяснения и доказательства.

       – Я могу войти внутрь?– осторожно спросил Мазур.

       – Нет. Я сама хочу поскорее уйти отсюда. Как ты меня нашел? Хотя, о чем я спрашиваю... Ты же дал мне тот кристалл. А что приключилось с тобой? Мы так резко потеряли друг друга...

       Военный молчал и щурился, пытаясь рассмотреть лицо женщины, а та старалась отвести взгляд. Кое-что она не хотела обсуждать с ним.

       Они так и пошли вдвоем плечом к плечу, не доверяя друг другу настолько, чтобы пропустить кого-то за спину, но и не давая лишнего повода для беспокойства спрятанным с глаз оружием. Они были так поглощены своей игрой, что не придали значения мелкому обстоятельству.

       Недавно закончившийся дождь изрядно подмочил одежду военного, но женщина, вышедшая из сухого теплого помещения трансформаторной будки, была промокшей насквозь. Ее мокрые волосы и потяжелевший от воды комбинезон пахли морской водой...

                *****

       Гранкович встречал рассвет.

       Он не был один и потому преисполнился умилением от ощущения чьей-то близости. Они сидели на скамье в скверике между двумя стенами могучих древ, обступивших аллею, которая своей перспективой упиралась в остывшую реку.

       Было морозно, и холод сковал осенние запахи в букет, который контрастно покалывал в ноздрях и студил грудь. Дыхание получалось отрывистым, как глотки горячего напитка, но с точностью до наоборот. Свежесть тревожила разум, бодрила мысли, а тело подрагивало, наполняя кровью лицо и руки.

       Змею было хорошо. Очень хорошо. Он улыбался своим мыслям, вслушивался в тишину, которую ни что не смело нарушить, всматривался в просветлевший мрамор неба. Тучи рассыпались как дурной сон и теперь умирали рябью на западе с уходящей ночью. Осень впервые дарила земле ясный день как напоминание об прошедшем лете. Только летом день приходил раньше, чем просыпалась жизнь, и только летом рассветы бывают неповторимо чудесными как награда упрямцам, которые решаются их встречать в невероятную рань.

       Растущий свет наполнил Гранковича воспоминаниями, которые освещали лицо изнутри. Время потерялось в помутневшем взгляде, и он едва не пропустил явление светила.

       Уверенно и снисходительно оно выглянуло из-за края горизонта, разрастаясь пожаром цвета. Матово-серый мир наполнили краски, а тени преклонили колени в приветствии. Это было похоже на выход царственной особы к подданным, которые падали ниц перед лицом ослепительного величия. Милостивая благодать, нашедшая человека, воплотилась в еле ощутимое прикосновение тепла, которое способно согреть сильнее пламени костров.

       Змей импульсивно вздохнул и, закрыв глаза, и подставил лицо солнцу. Теперь он кожей ощущал его восхождение, заливаясь румянцем, который согнал бледность с лица.

       – Порой этот мир кажется мне прекрасным,– признал он.

       И в ответ на его слова город ожил. Задрожал очередью выстрелов и заворочался глухим ревом моторов. Утреннее эхо еще пыталось какое-то время облечь эти звуки в радужные одежды, оглашая их окрест и повторяя нараспев, но это был мир Гранковича, и человек снисходительно улыбнулся, приветствуя ожидаемое.

        – Все проснулись...– отметил он.– Новый денек, новые события. Кто-то родится, кто-то умрет.

       Он повернул лицо к своей соседке и оценивающе ее осмотрел.

       – Не подумайте, что я вот так могу пристать к первой встречной. Но, увидев Вас, я сразу понял, что между нами есть нечто. Какое-то противоречие, рождающее интригу. Обычно я не заговариваю на улице. Но сегодня есть причины так вести себя. Дело в том... Вы только не подумайте, что я спятил... Дело в том, что я бог. Ничего не говорите! Я тоже был прагматиком, но факты упрямее быка. Я даже не знаю, как это произошло – возможно, так было всегда – но этот мир существует только для меня. Скажете, что я эгоист. Возможно. Вот Вы... Молодая, красивая... И у Вас есть собственный мир. Тот, который Вы видите всякий раз, открывая глаза. Вы их закрываете – он исчезает. Открываете – появляется. У каждого есть вселенная, которой он единственный владеет. Все так просто … Все, кого Вы видите – тоже часть Вашего мира. Закройте глаза, и они тоже исчезнут... Все, что Вы видите вокруг – мои владения, включая Вас. Я поздно это понял... Вы не волнуйтесь: глаза я не скоро закрою, так что будущее у Вас есть. А я, как и положено, бессмертен. Так что...

       Гранкович откинулся на спинку скамьи и осторожно обнял молчаливую собеседницу за плечо. Сопротивления не было, и это вдохновляло.

       – Как чудесно, что Вы понимаете. Вот она мне не поверила! Она до сих пор не признала меня, хотя и свидетельствовала мои чудеса. А все почему? Потому что мнит себя равной! Нет! Она вообразила себя чем-то большим и смотрит на меня со снисхождением! На меня, который позволил ей существовать! Разве я не прав? Разве у меня нет повода злиться? Я рад, что встретил понимание в Вас. Позвольте ручку в знак признательности...

       Он бережно поднял ее руку и вдохнул запах, исходивший от ладони. А потом осторожно коснулся губами, закатывая глаза. Рука была легкой, но твердой, гладкой и приятной на ощупь. Змей прижал ее ладонь к своей щеке и зажмурился:

       – Как чудесно, что я встретил Вас. Такое случается раз в жизни. А жизней этих у меня... и не сосчитать. Самое печальное в моем божественном существовании – это одиночество. Я так одинок. Устал от пустоты вокруг... А она? Она мнит себя выше! Даже презирает. Она на коленях должна была умолять о снисхождении. То ли дело Вы... моя богиня.

       Он резко поднял голову и, все еще сжимая ее ладонь в своей, заглянул в ее лицо.

       – Совершенство...– шептал он губами, ищущими поцелуй.

       Его объятия были невоздержанными и грубыми, а манеры возмутительными, но он так и не встретил сопротивления. Змей прикоснулся ладонью к ее лицу, пальцами исследуя рельеф, ощущая упругость губ...

       – Холодные... Такие нежные и прохладные...– улыбался он.– Поверьте, для меня не имеет значения, живы Вы или мертвы. Это для примитивов, которые не вкусили горячего вина смерти, может что-то значить. У богов все иначе... Как там было у классиков? Истинное чувство сильнее смерти... Я бы мог вернуть Вам жизнь, но зачем? Зачем Вам ее суетность, когда Вам открылась Вечность...

       ... Солнце встало уже высоко, а Гранкович продолжал говорить что-то бездыханному телу мертвой девушки, сжимая его в объятиях. Он шептал страстно и увлеченно. А день разгорался, и океан света разливался вокруг...

       На этом фоне невозможно было различить странную бабочку гигантских размеров, которая порхала широкими изумрудными крыльями над сквером. Она почти сливалась, полупрозрачная, с чисто-голубым небом, которое затмило ее собственное сияние.

       Ветер ее крыльев коснулся Гранковича, взъерошил волосы – так близко пролетела она – но тот не обратил внимания, увлеченный своей дамой.

       И пропустил невероятной красоты чудо, столь близкое...

                Глава Четырнадцатая.

       Дождь всегда был ласковым и внимательным собеседником, способным слушать, вторить говорящему, поддакивать шелестом капель. Но теперь Ольга не могла с ним разговаривать и не слышала его настороженных речей.

       Разочарованный дождь удалился, унося обиды уходящей ночи. Но остался запах утренней свежести. Проблески зари дарили свет, на фоне которого тускнели мотивы ночных настроений. Это было неприятно, словно умирала мечта, даже если она была кошмаром.

       Они сидели на краю набережной и молчали.

       Ольга не могла вспомнить, сколько длилось молчание, как не могла вспомнить и проделанный к реке путь. Последние часы ее жизни – или дни, или даже недели – складывались из отдельных лоскутков, смятых в один запутанный клубок. Могло показаться, что в этом клубке затерялись и совсем чужие лоскутки, чужие жизни, чужие воспоминания.

       Сидевший рядом Мазур был похож на изваяние, на памятник ротозею, рассматривающему неспешное течение вод. Женщина улыбнулась собственной мысли и призывно вздохнула:

       – Почто молчим, любезный? Или нам не о чем говорить?

       Офицер, словно спросонья, недоуменно посмотрел на нее и пожал плечами.

       – Расскажи хотя бы, как тебе удалось выбраться,– упрямилась Ольга.

       – Меня там сильно прижали,– нехотя поддался Мазур.– Я быстро всадил весь боекомплект, и ничего кроме рук не осталось. Ребят тоже. Вы, я видел, о себе позаботились. Вот я и дернул оттуда. Избавился от брони и, прихватив минимум, слез в канализацию. Там, знаете ли, мертвечиной все забито – так что никто за мной не сунулся. Бросили для порядка пару гранат, но не слишком старались... Потом я вернулся за Лехой. Его не было. Сам ушел, или забрали.

       – Господи, я так виновата перед всеми вами,– выпалила вдруг женщина, повинуясь приливу жалости, никому конкретному не адресованной.– Все произошло быстро, как во сне…

       – О чем Вы говорите! Какая там вина? Я рад, что Вы уцелели. Вы даже не представляете, как это для меня важно.

       – Правда?– так же быстро пришла в себя Ольга.– Вот и славно.

       Обескураженный переменами ее настроения Мазур замолчал и нахмурился.

       Было поразительно тихо. Город никогда не подходил к реке вплотную, сторонясь ее естественной природы, для которой не было места в рукотворных джунглях. Потому высаженные правильными рядами деревья легко укрыли язвы разрушенных построек от взгляда. Лишь столбы небоскребов нависали издали, стояли каменным частоколом.

       – Так смотрят, когда видят что-то впервые или в последний раз,– заметила Ольга, когда задумчивость Мазура стала ей надоедать.

       – Вот именно,– подтвердил тот, пытаясь вернуться в прострацию, где тлели его мысли.

       – Ну, хватит,– возмутилась женщина.– У меня нет времени созерцать твое желание побыть одному.

       – Ольга,– неуверенно начал военный, перехватив на себе требовательный взгляд.– Я уже давно собирался Вам это сказать… Это важно. Для нас обоих…

       Ольга гнала от себя дикую мысль, что сейчас она услышит признание в любви. Предположение было абсурдным и неуместным, но непослушная фантазия живо рисовала перед ней красочные картинки и круговерть ветвистых фраз. Она даже улыбнулась проявлению в себе голой физиологии.

       – Одним словом,– Мазур неуверенно отводил глаза,– Мы больше не увидимся… Мы должны разойтись… Дело в том, что… Короче, я тоже заражен!

       Он распахнул полы плаща, под которым открылся обнаженный торс. Но это был уже нечеловеческий торс. Все тело покрывали отвратительные рубцы, из которых сочилась слизь. Безобразные раны походили на рты, периодически открывавшиеся, чтобы лениво ворочать языками щупалец. Под надорванной кожей бугрились бесформенные опухоли, иногда вздрагивающие или откровенно двигающиеся.

       – Я чудовище,– сдавленно признался военный.

       Ольга была разочарована.

       Она, действительно, надеялась на признание. Не ждала его и даже не смела в этом признаться, но надеялась. Она хотела, чтобы ее любили даже в такой немыслимой ситуации. И хотя разум протестовал, где-то в животе зародилась щемящая обида. Вдруг вспомнилось, что она давно всматривалась в этого человека, мысленно разговаривала с ним, воображала, придумывала невесть что. Удалось даже нафантазировать себе его характер из-за недостатка живого общения. Все это время она целенаправленно влюблялась в Мазура, взращивая в себе тонкую ткань чувства. А как же другие? Валера?

       Ольга уронила лицо на руки. От воспоминаний ее выворачивало наизнанку, земля кружилась под ногами. Вот его-то она полюбила по-настоящему. И с его уходом в ней  образовалась дыра, воронка пустоты, которая втягивала в себя все ее чувства.

       – Вам не стоит так из-за этого огорчаться,– попытался ее успокоить Мазур и даже машинально протянул руку к ее плечу, но вовремя спохватился.

       – Не беспокойся,– она зло посмотрела в его удивленные глаза и вызывающе улыбнулась,– это я не из-за тебя... Так ты разыскал меня, чтобы сказать о том, что нам больше не стоит видеться?

       – Я не искал Вас,– оторопел военный.– Мы встретились, как мне кажется, случайно.

       – Тоже случайно?– Ольга едва удержалась, чтобы не засмеяться.– Ты же сам мне дал этот кулон, чтобы можно было найти с его помощью.

       – Но приемник остался в броне,– оправдывался тот.– Я не пытался искать Вас специально. Это, к тому же, очень сложно.

       Она ненавидела его. Ненавидела переменчивость в голосе, задумчивый взгляд, сутулость могучей фигуры. Отвратительным был факт его присутствия здесь. А мысль о том, что в ее легкие мог попасть воздух, выдыхаемый им, заставила вздрогнуть желудок в спазме тошноты.

       Ольга резко сорвала с руки примотанный кулон, превозмогая наплыв брезгливости, и наотмашь зашвырнула его в реку. Вода утробно булькнула, с благодарностью проглотив подарок.

       – Ну вот,– подытожила она торопливо.– Теперь разобрались. Маячка больше нет. Желания и повода увидеться тоже. Все. Пока.

       Она легко встала, готовая немедленно уйти.

       – Вы не так меня поняли,– отчаялся Мазур, тоже вскочив.– Я не это имел в виду. Я должен еще многое рассказать!

       – Расскажешь в другой раз, когда мы опять случайно встретимся.

       Военный хотел что-то возразить, но ветер подхватил полы плаща и обнажил уродство пораженного мутацией тела. Всколыхнув зловоние язв, его порыв ударил прямо в лицо женщине, заставив ту поморщиться с нескрываемым отвращением.

       Мазур увидел эту реакцию и прочитал откровенный взгляд.

       Он молча развернулся и пошел прочь вдоль набережной. Его глаза, не знавшие слез, горели, съедаемые солью, и туманили взгляд. Хотелось обернуться, чтобы увидеть все иначе, чтобы убедиться, что произошла ошибка, но он так и не решился.

       Ольга какое-то время смотрела ему вслед, но думала о другом. А, двинувшись своей дорогой, уже не смогла бы и вспомнить о существования офицера Мазура.

       Бессмысленная встреча завершилась бессмысленным расставанием.

                * * * * *

       Макареня ткнул окурком в подлокотник кожаного кресла и, когда клубок едкого дыма поднялся с прогоревшей обивки, втянул его носом. Странная улыбка расколола бесцветные губы, а зрачки поплыли под дрожащие веки.

       – Что Вы делаете?– поморщился советник Титок, наблюдавший за этой выходкой.

       – Думаю,– спокойно ответил Макареня.– У меня есть мысль, и я ее буду думать.

       Советник обреченно вздохнул и еще раз осмотрел собеседников. Совсем недавно Макареня и Петкевич вызывали в нем только презрение, а теперь это были единственные люди, которым можно было доверять.

       – И что же это за мысль?

       – Мы сидим по уши в дерьме,– Макареня развел тонкими руками в стороны.– А так как Ваши уши из присутствующих здесь ближе всего к земле, Вам и расхлебывать.

       – Что Вы несете?

       – Действительно,– вмешался Петкевич.– Давайте серьезнее относиться к делу...

       – Серьезнее?– Макареня еще сильнее побледнел и выкатил на медика воспаленные глаза.– Ситуация кажется Вам недостаточно серьезной? Через два часа миротворческие войска союзничков и прочих начнут военные действия против нас. А мы даже теоретически не можем выполнить условия ультиматума!

       – Не надо нам повторять очевидное,– устало поднял руку Титок.– Насколько мы полно владеем информацией?

       – Информацией или ситуацией?– ехидно уточнил Макареня.– Половина нашей армии удерживает кольцо вокруг Минска, а оставшаяся не сможет сколько-нибудь серьезно противостоять вторжению. Если мы пойдем у них на поводу и начнем войсковую операцию против собственной столицы и своих граждан, я думаю, на следующих выборах Вы не досчитаетесь не только голосов, но и избирателей.

       Довольный собой, он расплылся в улыбке.

       – Вы же знаете, что я не об этом. Да и вряд ли Вас беспокоят эти обстоятельства. Провести зачистку в городе силами военных еще полбеды. Это можно и пережить. А вот как насчет «Центра»? Это уже чисто по Вашей части. Или я ошибаюсь?

       Макареня зло бросил взгляд в сторону советника:

       – Вы хотите меня в чем-то упрекнуть?

       – Нет, я просто пытаюсь Вас высмеивать. Вдумайтесь, Вы годами работали на «Центр», выполняли все его поручения и приказы, а когда попытались прибрать его к рукам, выяснилось, что его даже не существует! Вы выслуживались перед каким-то компьютером. Неужели это не смешно?

       – Можно было бы и посмеяться, если бы в дураках был я один. А вот когда целым государством и народом управляет компьютер, и об этом никто не имеет ни малейшего представления, уже не смешно. Вы сами-то, советник, для чего строили политическую карьеру? Чтобы на ее вершине пыль протирать с монитора?

       – А я по-прежнему, не верю в эту историю,– запыхтел Петкевич.– Не может это быть правдой. Не укладывается в голове. Нет, я, конечно, понимаю, что введение в действие всех этих стратегических компьютеров с их системами принятия решений повлияло на все государственное устройство. Шума в свое время было по этому поводу предостаточно. Но не могла реальная власть сконцентрироваться в руках компьютера. Это же бред какой-то.

       – Вот именно,– вздохнул советник.– Власть это последнее, что люди додумались бы передоверить кому-либо. Во имя чего тогда все? Но вы же видите отчеты! Вот она суть, собранная из обрывков в единое целое! Это даже не секретная информация. Все на поверхности. Но никто не попытался просто сопоставить все это и объединить факты. А команды сыпались и сыпались электронными сообщениями и письмами. Чью волю мы исполняли годами?

       Он широким жестом сдвинул аккуратно сложенные стопки распечаток со своего стола так, чтобы они свалились горкой на полу перед креслом Петкевича.

       Макареня с силой ударил кулаком по столу:

       – Вы пара упрямых болванов. Для вас власть представляется сокровищем, добравшись до которого, можно смело его транжирить. Для вас она – цель, запретный плод. А приходило когда-нибудь в голову хотя бы одного чиновника, на чем держится Власть? В чем ее природа?

       – Философия – удел стареющего убийцы, которому пора на свалку,– сощурился Титок.– А Вы, как я понимаю, еще практикующий подонок.

       Макареня резко встал и сделал несколько размашистых шагов по комнате. Кривая улыбка вспыхивала и затухала на его лице, не суля ничего хорошего.

       – Как я устал,– выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.– Ленивое и никчемное человечество с первых своих минут существования, с момента, как слезло с пальмы и взяло в руки камень, преследовало только одну цель. Как можно меньше работать, иметь побольше и задаром, ни за что не отвечать. Только этому и был посвящен тысячелетний прогресс! Ублажению своей лени! Изобретение колеса, конвейера, колючей проволоки, роботов и компьютеров – что угодно, только бы заставить работать кого-то другого или что-то другое. Пусть работают роботы, пусть думают компьютеры. Свои распоряжения мы доводим через информационные сети, целые армии двигаем с клавиатуры терминала, а собственную личность удостоверяем куском намагниченного пластика. Теперь же вы в это еще и не верите! Вы удивлены, что какой-то рукотворный «Центр» получил исключительную власть?

       Он резко повернулся к собеседникам, буравя их ненавидящим взглядом.

       – А кто так старательно перекладывал все мыслимое на плечи компьютеров?– закричал Макареня.– Весь учет, управление ресурсами и людьми, экономика, связь, энергетика, даже ваши хваленые гражданские категории были отданы на откуп машинам. Они объективны и беспристрастны. Они лучше и точнее управятся. Разве не так? Вот теперь закономерный финал этой идиотской мечты.

       – Да никто не собирался отдавать власть...– начал было противиться Петкевич.

       – Какую власть?– взревел Макареня.– А что такое владение всеми ресурсами государства? Это же и есть власть! Как же Вы не понимаете! Тот, кто фактически владеет и управляет, тот, кто отдает команды, и обладает властью.

       – Но капает не лопата, которую втыкают в землю, а Человек!– повысил голос и советник.

       – Конечно! И стреляет не оружие, а человек. Но так было, пока не стали делать автоматические пушки и военных роботов. Наши вычислительные центры и нейросети оставались инструментом в наших руках, пока на них не перевалили ответственность за принятие решений. Это уже не «поддержка принятия решений», когда мы сделали их самообучаемыми и доверили распоряжаться ресурсами. Эк удобно. Прямо как джину из бутылки: высказал президент наш свое желание, а вычислительные сети все продумали, просчитали, организовали, работы распределили и всем поручения раздали... Чем не золотая рыбка? Благо все есть – ресурсы, система и послушное стадо исполнителей. Мы своими руками сделали себя рабами полупроводниковых ублюдков, которые и разумом-то не обладают. А на черта им? Они обладает властью – большего не надо!

       – Это точно,– посуровел советник.– И Вам, как невзрачному исполнителю, никогда не хватало той самой воли. Удар держать не умеете – сразу скисаете и впадаете в истерику. Хватит ныть: надо найти выход в сложившейся ситуации.

       – «…В сложившейся ситуации…»,– передразнил его Макареня.– Куда сложилась Ваша ситуация? У Вас хоть немного извилины шевелятся?

       Он присел на стол и, перегнувшись через него, вскинул руку к голове Титка. Макареня с усилием постучал костяшками пальцев по голове советника, чем привел того в бешенство. Было очевидно, что подобной формы рукоприкладства старый чиновник не ожидал. Он вскочил, превозмогая сопротивление грузного тела, и угрожающе уставился на обидчика.

       – Вы что опуститесь до драки?– всхлипнул Петкевич, округляя глаза.

       Возбужденный Макареня широко улыбался, всем свои видом провоцируя советника:

       – К моему сожалению, думаю, это нереально. Как невозможно найти и удобный для нас выход из «сложившейся ситуации». Эта ситуация уже и есть выход, который нашел себя сам. Признайте это. Мы обычные наблюдатели за происходящим, и уже давно не участники.

       – Итак,– демонстративно проигнорировал его советник.– Мы точно знаем, что весь заговор спецслужб, ориентированный на использование запрещенных технологий, обслуживался группой стратегических компьютеров нескольких государств. Это уже не нейросеть, это настоящий искусственный интеллект. Это логично и объяснимо. Никто лично не был «замазан», а равновесие интересов и весь процесс управления был организован четко и беспристрастно. Но, позволив нейросетям синхронизировать свою деятельность на межгосударственном уровне, инициаторы проекта допустили ошибку, плоды которой мы пожимаем. Какой-то Тетрис последние годы вершил судьбу человечества.

       – Разоблачаете заговор компьютеров?– юродствовал Макареня.

       – Болван,– не удержался Титок.– Ты хотя бы понимаешь, что это куда хуже, чем бегающий по городу прототип или столкновение военных на нашей территории? Открыв нейросетям с зачатками интеллекта дорогу друг к другу, объединив их в единое целое, Вы породили нового субъекта в мировой политике! Они за спинами государственных институтов стали осуществлять собственную политику. Уже давно штабы военных существуют номинально, и не они двигают армии, не люди принимают решения! Все это последние годы было нами неуправляемо! Кто принимал решения о замене людей клонами? Какие задачи стоят перед этими клонами? Какой нечеловеческий план воплощает в жизнь ваше порождение?

       – У меня мурашки по коже,– застонал Петкевич.– Мы доигрались…

       – Мы должны остановить именно это!– уверенно закончил Титок.– Пока не свершилось непоправимое. Нам необходимо дать эту информацию всем, до кого достучимся. Надо сообщить людям, о том, что им угрожает, и где их истинный враг. Ведь все становится на свои места! Мы всего лишь марионетки. Я долго не мог понять, какие огрехи, какое стечение немыслимых обстоятельств могли ввергнуть нас в пучину нынешнего хаоса. Ведь он не только в Минске! Вся страна, другие страны переживают социальный кризис. А ответ прямо под нашими задницами. Я не знаю, в какой момент эти полупроводниковые твари и какое решение приняли за нас, но уверен, что в наших бедах повинны именно они! Не удивлюсь, если ситуация с прототипом была хорошо продуманной провокацией, которую мы проглотили как наживку, упуская главное! Они продолжают сталкивать нас в пропасть – и не имеет значения почему! Проблема не в том, что они разумные: они всегда были умнее нас. Беда в том, что они облают Волей! Воля – это собственные желания и стремление их воплощать. Какие бы желания не родились в их электронных мозгах, вряд ли они нам понравятся. Ошибка это или техногенная катастрофа – плевать! Теперь главное, все это разоблачить, чтобы как можно больше людей узнало это... Необходимо вызвать недоверие людей ко всем электронным каналам связи, остановить их слепое подчинение автоматизированным системам управления…

       – Даже не представляю, как это можно сделать,– пожал плечами Петкевич.– Что мы скажем, если нам и дадут докричаться до общественности? Не верьте компьютерам? Не заходите в сеть? Нас в лучшем случае засмеют.

       – Не засмеют,– выдохнул Макареня, и его лицо приобрело новый серый оттенок, который выдавал серьезное напряжение.– У нас никогда не будет шанса это сделать. Мы не просто марионетки – мы три идиота, играющих краплеными картами...

       Он резко сорвался с места и схватил трубку телефона, продолжая удивлять собеседников.

       – Уже не работает,– выдавил он из себя и неожиданно обмяк.

       Очень медленно, словно за спиной притаилась змея, Макареня повернул голову в сторону небольшой охранной камеры, которая из под потолка мигала красным индикатором, уставив свой объектив на троицу.

       Как и все охранные камеры в этом городе и подобные им по всему миру, она была подключена к сети охранной системы, которая старательно собирала информацию, вглядываясь миллионами объективов, сводила воедино, анализировала и передавала вычислительным центрам для дальнейшей обработки нейросетями. Данные стекались в гудящие бронированные шкафы, укрытые в многочисленных бункерах глубоко под землей, куда не мог проникнуть ни один посторонний, куда не могла донести своих разрушений ни одна ядерная бомба. Заботливо спрятанные шкафы воплощали вершину достижения цивилизации, действовали быстро, слаженно, не допуская ошибок.

       Троица зачарованно смотрела в бездонное и безжизненное око невзрачной камеры, а та невозмутимо взирала на них, едва заметно вращая линзу объектива при корректировке фокуса.

       И это был вполне осознанный взгляд. Взгляд бездушного создания, о существовании и присутствии которого они еще минуту назад не подозревали.

       Камера едва заметно пошевелилась, переводя взгляд с одного человека на другого.

       Лица клонов отражали поток человеческих чувств, сменявших друг друга с потрясающей скоростью. Преобладал страх, разбуженный озарением.

       Потрясенные, они даже не отреагировали на миловидную рыжеволосую девушку, которая, улыбаясь, вошла в комнату. Она удерживала в руках изящный поднос ручной работы, на котором стояли три прозрачных колбы, хранящих в своей утробе трех уродливых гусениц, извивавшихся под давлением Жажды. Она тихонько прошла к столу и аккуратно поставила на него поднос, как это проделывала многократно в последние недели, обслуживая посетителей «Клубнички» или похотливого и грубого Ворчуна с его окружением.

       Напоследок, она оглянулась на неподвижных в своем ужасе мужчин и на поднос со стеклянными колбами, которые венчались крохотными мигающими индикаторами таймеров, отсчитывающих мгновения до освобождения своих узников. Потом рыжеволосая красавица тихо прикрыла за собой дверь и, легонько покачивая при ходьбе кокетливо оголенными бедрами, удалилась в строгом соответствии с полученными инструкциями.

       Она вышла из палатки, расположенной в самом центре периметра, прямо под начинающийся дождь. День угасал, и подкрадывающаяся вечерняя прохлада легонько обняла ее, заставив девушку поежиться и вздрогнуть красивыми плечиками. Она торопливо застучала каблучками по мостовой, направляясь к КПП, и на ходу помахала угрюмому солдату, который обреченно нес вахту и с интересом рассматривал ее, такую неуместную в окружающем пейзаже.

       Но еще более неуместной казалась гигантская бабочка с яркими изумрудными крыльями. Она боролась с дождем, ловила порывы ветра, пытаясь реализовать свое право на полет. Однако на нее постовой, увлеченный разглядыванием девушки, не обратил внимания.

       Зато сама рыжеволосая красавица, усаживаясь на заднее сиденье внедорожника, заметила чудесное явление природы. Она долго всматривалась через мокрое окошко в серое небо, провожая взглядом прекрасное крылатое существо, которое металось между палатками периметра.

       – Какие красивые существа создает, порой, природа,– задумчиво прошептала она пухлыми губками.

       Ее глаза были по-детски чисты и невинны, а миловидное личико светилось искренней радостью, способной вдохновить любого художника.

       – Возвращаемся в лагерь на Немиге,– распорядилась рыжеволосая красавица, обращаясь к долговязому водителю.– И, Рох, на этот раз держись подальше от набережной.

       – Акоста,– с упреком выдохнул долговязый.– Я же тебе объяснял. Это был не мой косяк... А что это за сирены воют каждые десять минут? Не похоже на воздушную тревогу.

       – Угроза биологического заражения,– нехотя ответила девушка.– Как всегда, оповещение запоздало.

       – Так вот почему военные теперь в этих балахонах ходят с противогазами,– понимающе кивнул Рох, трогая машину с места.– Слушай, а нам это не опасно?

       Девушка улыбнулась, но промолчала.

                *****

       После ухода Ольги, Мазур так и просидел на берегу до самого вечера.

       Он вспоминал друзей, родных, перебирал в памяти картины детства. Почему-то вспоминалось только детство.

       Он жалел себя. Прощался с собой.

       Река неспешно двигалась перед задумчивым зрителем. Она волновалась течениями, извивалась мутными водами, завихрялась водоворотами. Порой этот танец вздымал на поверхности покатый, едва заметный холмик, туго обтянутый трепещущей гладью. И тогда на этот холмик взбиралась редкая пена или мелкие пузырьки воздуха, весело суетясь на быстротечных склонах. А в такт им из непрозрачной глубины тянулись грязно зеленые змеи водорослей, которые лениво возлежали в течении. Но разыгранное действо флегматичных вод так и не увлекло одинокого созерцателя.

       Мазур принял решение, хотя все естество противилось этому. Он ненавидел себя и собственное уродство. Он не просто хотел уничтожить себя – он надеялся уничтожить чудовище в себе.

       Решительно поднявшись, военный направился к крикливой вывеске расположенной недалеко от заправочной станции, изувеченной пожаром. Запустение и следы разрухи царствовали вокруг, оставив отвратительные глазу отметины на всем. Необъяснимое безлюдье украшало мерзость общей картины.

       Мазур без труда обзавелся канистрой горючей жидкости и вернулся к набережной. Его расчет был прост. Он хотел умереть быстро и безболезненно, но при этом уничтожить уже не принадлежавшее ему тело, в котором поселилась и развивалась чужая жизнь. Он не хотел оставить врагу никакого шанса, хотел унести его с собой в могилу.

       Стоя на смотровой площадке набережной, военный выжидал. Он выжидал того единственного момента в жизни, когда его беспокойный дух обретет единство с самим собой, когда его воля станет единственным движущим фактором. И это произошло. Ощущение торжества над убожеством мира, над своими слабостями, наполнило душу предвкушением величайшего поступка в бессмысленной жизни, усмирило отчаяние. Он почувствовал себя очищенным, достойным того, чтобы обрести покой.

       Офицер Александр Мазур не знал, сколько времени он выжидал этого состояния, минуты или часы, как не знал и того, что у его борьбы с самим собой были зрители. Отдав честь небесам, он уверенно отложил пистолет в сторону и аккуратно вылил на себя содержимое канистры, стараясь, чтобы ни одна капля маслянистой жидкости не пролилась мимо. Чтобы все его тело, каждой волосок были пропитаны горючей смесью и не дали ни одной лазейки врагу, который таился в нем. Осталось одним выстрелом в голову выбить жизнь из предательского тела так, чтобы пороховым огнем зажечь уже мертвую плоть, укрывающую чужака. Чтобы обречь эту тварь на очищающий огонь, справедливый и безжалостный.

       Пребывая в радостном исступлении, военный потянулся за отложенным оружием, но не обнаружил его. Он не сразу понял, что произошло, и только отвратительный голос за спиной возвратил его в реальность, которая не хотела так легко отпускать своего подданного.

       – Нужна помощь?

       Пятеро полупьяных, хлипких подростков полукругом обступили его за спиной и скалились, рассматривая мощного военного, обезоруженного ими. Они были вооружены карабинами и автоматами, которые держали в руках как атрибуты власти. Единственной признаваемой ими власти.

       – Ничего, что мы так запросто?– ехидничал самый наглый из них, рассматривая трофейный пистолет.

       Мазуру нечего было ответить. Он презирал их и не воспринимал ситуацию всерьез. Они не могли ему ни помешать, ни повлиять на принятое решение. Как он думал. Военный равнодушно взирал на «хозяев положения», демонстрируя полное безучастие.

       – Мы, уж, боялись, что у Вас духу не хватит,– нагло причитал тот же подросток с наигранным заискиванием.– А то, знаете ли, скука смертная, и хорошего развлечения не сыскать. Но Вы-таки определились, в конце концов. Так что, если не возражаете, а Вам, ведь, все равно, мы кой-какие коррективы внесем в шоу. Патрончик сэкономим, немножко впечатлений добавим. Вы как? Вижу-вижу. Торопитесь, не до нас. Ну, так всего наилучшего и счастливого пути.

       Он извлек из кармана грязной куртки сигарету и неторопливо ее раскурил.

       – Не желаете, на последок?– зло улыбнулся паренек.– Уж доставьте такое удовольствие… Не откажите в любезности…

       Мазур, отвлеченный прострацией приближающегося конца, не сразу осознал, что уготованное ему разительно отличается от собственных планов. И только когда молодой переросток швырнул ему в лицо горящий окурок, чью искру подхватила выжидавшая этого горючая жидкость на теле, он разом очнулся.

       Огонь жарко обнял человека и, быстро выедая топливо, миллиардами зубов впился в живую плоть. Огромный факел с треском пожирал каждую клеточку организма, смакуя боль и не торопливо пробираясь глубже и глубже. Военный закричал. Это был не его крик, это был рефлекторный крик всего тела, из которого варварским способом выжигали жизнь. Боль была невыносимой и вездесущей. Она возвращала человека к жизни, требовала от него действий, борьбы за существование, от которого он пытался избавиться.

       Она заставляла его жить.

       Ослепленный Мазур резко повернулся к воде, одним движением намереваясь провалиться в прохладу реки, укрыться под ее защитой. Но зрители не собирались отпускать свое творение. Неизвестно откуда взявшимся багром, один из них перехватил военного уже в прыжке. Крюк впился в тело под ключицей и с силой дернул назад, завалив военного на спину. Его пинали ногами, что-то выкрикивали, увечили багром. Но Мазур не мог ни слышать, ни видеть, ни чувствовать из-за боли, которую изливал на него ненасытный огонь.

       Кожа на безволосом черепе расползалась лоскутами, а лопнувшие от жара глаза заливались кровавой пеной, которая вскипала и шипела. Огонь поселился под вздувшейся кожей, выедая мышцы и сухожилия, с аппетитом вылизывая подкожный жир. И когда сознание уже готово было отступить под шокирующим натиском мучений, в умирающем организме проснулась вторая жизнь, та самая, которую Мазур хотел убить, та самая, на которую покушался теперь огонь, не делая различия между оригиналом и чужаком. А эта жизнь готова была сражаться.

       Она готова была постоять за себя, и она умела это.

       Боль перестала быть врагом. Она подчинилась, став источником силы. Сосредоточенный и овладевший собой Мазур легко вскочил на ноги. Его руки-факелы обхватили одного из подростков и сжали в объятиях до хруста костей. Оторопевшие зрители лишь проводили взглядом обнявшуюся парочку, которая одним прыжком преодолела бордюр набережной, и с шумным всплеском провалилась в мутную реку, оставив на поверхности маслянистое горящее пятно.

       Вздрогнув, ил расступился в стороны, поднимая облако мути, но в следующее мгновение мягко прильнул к непрошеным гостям, потревожившим его неподвижность. Река низко вздохнула, сомкнув воды над принятой в свою утробу жертвой, и старательно сгладила поверхность, чтобы скрыть свидетельства происшествия. Через мгновение осталась редкая рябь, которая быстро успокоилась. Вода была прохладной и быстро впитывала подаренную частичку тепла, ласково поглаживая приобретение паутинкой водорослей.

       У Мазура не было глаз, но он видел. Видел искаженное ужасом лицо подонка, отдавшего его огню. Видел его немощное тело, разбитое многими болезнями, о которых тот даже не подозревал. А изувеченные руки военного не только цепко удерживали врага, но и впитывали его жизнь, высасывая непостижимым ему образом кровь и плоть задыхающегося человека. Но самому ему воздух был не нужен.

       Организм быстро менялся, перестраивался, пробуждая тело к перерождению. Он выжил, но выжил уже другим. Прежний организм и поселившийся в нем враг бесследно исчезли, слившись воедино, доверившись друг другу перед лицом гибели. Это был по-прежнему Мазур, хотя и совершенно другой. Он дождался, пока конвульсии врага затихли, и разжал руки, чтобы спокойное течение реки увлекло его останки.

       Жизнь вернулась, торжествуя и радуясь чудесному избавлению. Военный не хотел больше умирать и не собирался сражаться с врагом в себе. Слепой, он всматривался сквозь толщу воды в четыре фигуры, которые застыли на краю набережной, уставившись в бегущую реку.

        «Добро пожаловать в ад, командир»,– услышал Мазур в голове чей-то голос.

        «Кто ты?»,– машинально спросил он, хотя его спекшиеся в сплошную рану губы даже не пошевелились.

        «Когда-то ты называл меня Ильей».

        «Илья? Я умер?»,– военный не мог освоиться с разговором, который рождался в голове.

        «Скорее родился. Нам не надо было тогда бояться снов – они не убивали, а все объясняли. И сейчас нас слышат уже все. Вся наша команда в новом здравии, и скоро мы объединимся. Пока они молчат, чтобы не доставлять тебе беспокойства. Мы знаем, как трудно освоиться со всем этим в первые часы… Тяжело… Хотя и потом легко не будет»

        «Ты где?»

        «Что касается расстояния, то я пока за городом. Но, по факту, мы вместе, и я думаю, что теперь уже навсегда»

        «Как я тебя слышу?»

        «Этого мы не знаем, но слышишь ты не только меня… Все изменилось... Ты можешь слышать всех бессловесных тварей. А они тебя. Это особенно тяжело выносить, хотя, думаю, не хуже смерти»

        «Мы превратились в монстров»,– предположил Мазур.

        «Мы остались самими собой. Просто природа взяла свое. Саня, это мир вокруг нас изменился. Я и остальные идем к тебе. Скоро будем в городе. Саня, мы обречены быть вместе, но это меня только радует»

        «Мне это не понятно»

        «А ты не торопись. Постепенно освоишься. Даже самые первые продолжают открывать что-то новое. Не знаю, подарок это или проклятие. Главное, прими данность и то, что все только начинается. Если хочешь, выходи навстречу. Ты можешь взять пеленг на меня. Этот навык работает покруче наших технологий. Ты идешь?»

        «Сначала завершу одно маленькое дельце»,– Мазур был готов поклясться, что в ответ Илья улыбнулся, и что он точно знал, о каком деле говорил офицер.

       Четыре пары глаз округлились в ужасе, когда над поверхностью воды прямо из мутной бездны реки поднялась изуродованная ожогами голова. Пустые глазницы сочились грязью, но слепо уставились на них.

       Недавние зрители несостоявшегося суицида, гонимые самым чистым страхом, бросились врассыпную. Но Мазур успел «поставить метки» на каждого. Где бы теперь они не находились, он найдет к ним дорогу. И он пошел этой дорогой, уверенный и устремленный.

       Река равнодушно смотрела ему вслед, продолжая свое бесконечное путешествие, которое подобно жизни, никогда не имело ни начала, ни конца…

       А еще она несла в себе осколки новой жизни, которую успела смыть с тела странного существа за время его купания. Это были очень активные создания, которые торопились жить и искали себе воплощение. И у них это получалось.

       Воды реки постепенно оживали, заполняясь чумой новой жизни. И это был далеко не единственный ее источник.

                *****

       Одноухая выздоравливала.

       Закон клана не прощал слабости никому. Поэтому, разбитая недомоганием после встречи со странным существом, внешне похожим на человека, она долго скрывалась в уединенном месте, избегая собратьев, скорых на суд. Тот резкий запах, который она опрометчиво вдохнула, исследуя ожившего мертвеца, долго преследовал ее. Многие дни подряд заболевшая этим запахом крыса бредила, напуганная снами, постичь которые была не в силах.

       Она много думала и вспоминала свою жизнь. И такое диковинное занятие нравилось ей.

       К своему удивлению, когда недуг стал отпускать, Одноухая не почувствовала себя ослабленной. Словно все это время ей не доводилось голодать. Наоборот, выздоровление разбудило новые силы. Запах все еще выдавал следы болезни, что не позволяло вернуться в клан, где любой мог унюхать опасность, исходившую от нее. Но она могла охотиться, могла добывать пищу, а, главное, могла вновь посещать великое таинство Его пришествий.

       Самолеты больше не взлетали и не садились на опустевшую площадку аэропорта. Весь мир замер, изредка содрогаясь под раскатами грома, природа которого была ей не знакома. Он оставил ее, лишил своего внимания.

       Крыса долго ждала на краю аэропорта, но голод погнал ее на поиски пищи. Охота давалась легко. С удивительной легкостью она брала след, ее лапы несли крепкое тело с непривычной скоростью, а каждое движение было молниеносным. Она практически не уставала, а интуиция позволяла угадывать каждый шаг жертвы.

       Ее удивление было недолгим. Вернувшись в клан, она поняла и другое: ее соплеменники были примитивными. Многое они делали неправильно и неразумно, понапрасну расходуя силы и время. Одноухая пришла к единственно верному выводу – она была умнее, хитрее и сильнее любой другой крысы.

       Это поняли в клане все, и впервые в истории народа, она была безоговорочно, без единого поединка признана вожаком. Ей доверяли, ей подчинялись беспрекословно, ее боялись.

       За несколько дней клан организованными набегами расширил свою территорию, беспощадно вытесняя других крыс с богатых угодий. Впервые ее народ был сыт. Впервые крысы, рожденные в других кланах, могли стать частью ее народа. Впервые они распределяли обязанности, а вожаки «назначались» ей без поединков и драк.

       Еще очень многое было для крыс впервые.

       Но самым главным было то, что Одноухой удавалось делать своих соплеменников умнее. Они учились, и учились быстро. Они приобретали новые качества и старательно передавали их следующим поколениям. Они осваивали новые навыки, планировали свои действия, прогнозировали ситуацию. Они думали, строили свое общество и развивались. Они познали Закон и Мораль, понятия чуждые их природе.

       Единственным, что беспокоило Одноухую, было отсутствие в них веры! Они не знали о Его существовании, они не принимали Его. И она боялась, что начинание рассыплется в прах с ее уходом. А ей было известно о существовании смерти, понимание которой последователям оставалось недоступным. Но вскоре они зададутся вопросом о том, что происходит после!

       И когда они адресуют ей этот вопрос, ответ уже будет.

       Пока они только учились общаться друг с другом. Пока они только начинали развивать речь…

       Трудными, но уверенными и широкими шагами они взбирались по лестнице эволюции.

                *****

       В течение нескольких дней Ольга не сомкнула глаз, но бессонница не беспокоила, а усталость не напоминала о себе. Она бесцельно бродила по вымершему городу, изувеченному быстро закончившейся войной, однако неизбежно приближалась к Убежищу. Как могла, женщина оттягивала момент, когда принятие окончательного решения станет неизбежным.

       Она стояла на возвышении, с которого открывался вид на нагромождение новостроек. Там, в нескольких сотнях метров, ее ожидало Убежище, и она должна была определиться.

       Прототипа больше не было. Он окончательно растворился в женских утробах, воплощаясь в производные – своих потомков. Все они собрались в Убежище. Все ждали ее.

       Ольга отчетливо «видела» каждую из женщин, укрытых в теплых подвалах новостроек. Она даже могла их слышать, но они молчали, вслушиваясь в ее «голос». Сомнения давно растворились под напором новой жизни, которая рождалась в ней, росла и набирала силы, готовилась встретиться с миром. Она была уверена, что ребенок, которого она произведет на свет, будет самым обычным мальчуганом с голубыми глазами. Он будет беспомощным и пытливым, веселым и жизнерадостным ребенком.

       Но он не будет человеком. Он – сын бога.

       Сегодня, она знала это наверняка, одна из матерей Убежища подарит этот прекрасный по-своему мир Первенцу. Это произойдет на закате. Этого ожидали остальные женщины. И она должна быть в этот судьбоносный момент рядом. А потом будут другие сыновья и дочери бога. Потом будет и ее сын. Она даст ему имя – Валерий. Она уже безумно любит свое дитя. Но она все еще не знала, что делать. Она все еще боялась воссоединиться с такими же, как она. Словно какая-то неуловимая частичка ее «Я» по-прежнему противилась свершившемуся факту, цеплялась за прошлое.

       Но прошлого больше не существовало, а она стояла на пороге Убежища.

       Над головой Ольги прогремел взрыв. Низколетящий военный самолет преодолел звуковой барьер, и раскаты грома долго сотрясали влажный воздух. Женщина испытала щемящее чувство жажды полета. Ей захотелось взмыть ввысь, оставив далеко под ногами землю со всеми ее низменными проблемами. Захотелось подняться над реальностью и временем. Парить, отдавшись чувству свободы.

       Ольга поняла, что в ее силах воплотить безумную идею.

       Она видела, физически ощущала потоки сил, магнитных полей, пронизывающих материю, сплетавшихся в замысловатые узоры. Мощь, заключенная в пространстве, способна была перевернуть мир, но оставалась недоступной для понимания и невостребованной. Женщина «потянулась» к ближайшему восходящему потоку энергии, который вздымался прямо из недр земли, и слегка прикоснулась к нему. Словно живая тварь, неведомая ей сила чутко отреагировала, прильнула, пропитывая своим могуществом, кротким и зовущим. Возбуждение, подаренное прикосновением, разрасталось, охватывало желанием оседлать эту силу, направить ее на исполнение желаний.

       Это было подобно таинству огня, природа которого сложна и примитивна одновременно, опасна и услужлива. Достаточно знать минимальный набор правил, и стихия, способная сжигать все живое, топить песок в стекло и питать энергией звезды, будет ласково теплиться в камине, игривыми языками пламени плясать на угольях костра. Открывшаяся женщине стихия страстно желала быть познанной, щедро открывала сокровищницу своих возможностей.

       Ольга, подобно первобытным людям, рискнувшим впервые приручить огонь, доверилась неведомому. Она твердо «ухватилась» за ближайший восходящий поток, направив его через себя… Она отдалась невероятной мощи, которая пронизывала все ее тело...

       Упредительная стихия влекла за собой. Она подсказывала женщине каждый следующий шаг, старалась угадать ее волю, уберечь и защитить.

       Ольга ненадолго зависла в нескольких метрах над поверхностью, широко раскинув руки и затаив в дыхание. Не ощущая сопротивления, она резко взмыла вверх, задержалась под самым сводом облаков, которые нависали перевернутой твердью, и описала широкую дугу, разрывая ткань удивленных ветров. Покоренная мощь с восторгом несла женщину, торопясь ей раскрыться.

       Ольга парила над землей, медленно снижаясь к Убежищу. Ее хрупкое тело смотрелось вызывающе на фоне городского уныния. И у этого зрелища были многочисленные зрители, способные оценить происходящее по достоинству.

        «Я ведьма»,– завопило ее сознание с восторгом.

        «Ты летишь!»,– услышала женщина многоголосье в своей голове. Это были ее сестры, производные. Они видели ее, слышали ее, могли говорить с ней.

        «Я иду к вам»,– ответила она.

        «Мы ждем тебя».

       Ольга почувствовала прилив теплых и нежных чувств. Никогда раньше она не была так любима, никогда не чувствовала на себе печати такой искренней и чистой заботы. Она любила их, она была едина с ними и готова пройти через любые испытания ради них. Она, действительно, нашла свое место, единственное, где могла быть по-настоящему счастлива.

       Именно счастье, но не мгновенное, не быстротечное, а глубокое и безбрежное она испытывала впервые в жизни. Вся никчемная шелуха, накопленная за прошедшую жизнь, бесполезный житейский опыт, ожидания, переживания – все разом отступило перед Истиной, оставив женщину чистой и безмятежной, невинной подобно новорожденному.

       Она и была новорожденным…

       Мазур и его друзья внимательно вслушивались в этот диалог Ольги с остальными женщинами и с самой собой, будучи очень далеко от Убежища, но не давали о себе знать. Неузнаваемо изменившееся лицо офицера исказила улыбка, способная своим уродством напугать любого увидевшего ее, но, на самом деле, это была очень добрая улыбка. Это было пожелание наилучшего и заверение в преданности. Даже не обменявшись ни единой мыслью, бывшие военные единодушно тронулись в путь, объединенные общей целью и единой составляющей их разума. В природе еще не существовало аналогов, но группа бывших военных, представляла собой одно существо, которое могло наделять отдельные свои тела личностью, а могло этого и не делать. Постигать эти механизмы и условия нового бытия существу еще предстояло. Пока же в нем доминировал Мазур, хотя и не отдавая себе до конца в этом отчета. И он был намерен и дальше защищать эту женщину, оберегать ее от любых угроз. Просто находиться рядом или где-то поблизости.

       Он шел к Убежищу, увлекая за собой послушные тела остальных солдат.

                *****

       Одноухая нервничала. Сегодняшний день был особым.

       Впервые она увлекла свое племя в великий поход за Верой. И крысы пошли за ней. В них угадывались недоумение, сомнение и ожидание. Она боялась их разочаровать.

       Со стороны таинство могло показаться абсурдным. Тысячи крыс, насколько хватало глаз, выстроились колоннами и вышагивали по пустынной улице, следуя за предводительницей. А та, затаив дыхание, вела их к старому аэропорту, надеясь, что Он не обманет ожиданий. Он должен явить Чудо, должен наполнить Верой души крыс.

       Или она ошиблась, или все было напрасным. Но момент настал, и колебаниям не было места.

       Одноухая все еще подергивала острым носиком из стороны в сторону, всматриваясь, вслушиваясь, внюхиваясь. Она до боли напрягала глаза, выискивая Его направляющую волю, а сердце выстукивало такт волнений, рискуя вырваться из груди. Нет, она не может быть обманута сегодня. Только не сейчас, когда весь народ идет за ней.

       И она дождалась.

       Гром с небес возвестил Его приближение. Многотысячное полчище крыс замерло, косясь на Одноухую, и робко поглядывая вверх, где синева неба, проступающая сквозь покрывало облаков, раскололось пушистой полосой инверсионного следа, следующего за соплами авиационных двигателей.

       Это был Знак. Его знак.

       И тогда она увидела предназначенное ее глазам.

       Одинокая фигура женщины неподвижно зависла над землей прямо на пути движения колонн паломников. Человеческая самка, широко раскинув руки, парила в воздухе без видимых усилий, без всякого движенья. И понимание Чуда пришло сразу. Существо не было человеком. Это было Его воплощение, одно из многих.

       Одноухая донесла Слово своим собратьям, и теперь они созерцали невиданное, жадно всматриваясь. Сконцентрировав на себе взгляды крыс, Его воплощение взмыло вверх, нарушая все принципы мироздания. Оно описало дугу и вернулось к ним, пролетев над самыми головами оцепеневших крыс. Оно медленно направилось к святому месту, где, как знала Одноухая, сосредоточились Его воплощения, Его воля.

       Чудо было быстротечным, но исчерпывающим.

       Крыса получила то, на что рассчитывала. Она физически ощущала огонь Веры в душах собратьев, которая наконец-то наполнила их существование единственно возможным смыслом.

       Одноухая повернулась лицом к вопрошающим взглядам, и ее уста открылись, вдохновленные Им. Она вещала Его Слово, и ей внимали.

       Они никогда не забудут явления, открытого в этот день. И никогда не преступят границ святого места, указанного им. Они в веках будут хранить объявленную святыню, и не допустят ее осквернения своим вторжением.

       Отныне здесь был заложен центр их мироздания. Здесь родился новый мир, пришедший на смену утраченному людьми. Мир, который наполнится со временем собственными мифами и легендами, героями и изгоями. А все, что было до него, нещадно сглатывала ненасытная история, которая уверенно провела разделительный рубеж между прошлым и будущим.

                *****

       Так закончилось Царство Человека.

       Так начиналась Эра Новых Царств.

       Все еще было не определено, так как будущее редко приподнимало завесу тайны со своего промысла, давая лишь избранным вкусить обманчивой сладости своих запретных плодов.

       Сейчас Никто и Ничто не могли заглянуть в Завтра.

       Тайна сковала печатью Вселенную.

       Мир вошел в новую эру. Отсчет дней начался заново.

       Наступила Эра Сына Бога.

Август, 2002.