Порода

Анекдот.
На Ялтинской конференции Глав Великих Держав Рузвельт угощает участников куревом из серебряного порсигара с надписью "Президенту Рузвельту от американского народа".
Угощает Черчилль. У него золотой портсигар и тиснение по нему : "Сэру Черчиллю от короля Георга".
В свою очередь Сталин угощает из платинового порсигара, умыпанного бриллантами и с крупной вязью по крышке : Князю Потемкину от Екатерины".
...

Не могу сказать, что новости нынешнего дня составляют одну картинку, но наверняка на небе, когда ткали для меня поле событий, происшедщее не случайно поставлено рядом.

Началось все с утреннего звонка.Из тех звонков, которых не бывает. Не было бы и этого - я бы так и считал, что такой звонок невозможен.
А он прозвучал.
На том конце волны из Петербурга нашел меня Александр Александрович Шидловский. Внук первого генерала русской авиации, уроженца Бирюча Михаила Владимировича Шидловского. Разговор пересказывать не буду - он растянулся на добрый час. Суть в двух словах : продолжатель славной российской дворянской фамилии спрашивал, может ли он городу как-то помочь с увековечением памяти деда? Например - передать что-то из вещей генарал, офицерский кортик пилота, например. Я отослал Александра Александровича к городскому музею и администрации. Подобные вопросы надо решать не на моём уровне.
И вот под впечатлением от этого разговора я встретил неких гстей. Ну - неких, это неверно. Один мой хороший шапочный знакомый. Другой - высокий сутулый человек в круглых очках, ранее мною незнаемый. С первого взгляда он мне показался похожим на газетного доктора Менгеле.
Знакомый иногда заезжает ко мне, чтобы похвастаться каким-нибудь старинным предметом или книгой. Он и живет,очевидно, с торговли стариной. Во всяком случае - я часто вижу его на городском пятачке в окружении иногородних хлопотунов. Но стОит только к ним подойти - как разговоры умолкают, и багажники их иномарок мягко захлопываются перед носом любопытных.
В городе известно, что существует целая сеть торговли стариной. Могу не верить, но один отставной судейский мне рассказал, что оборот артефактов на территории области превосходит оборот наркотиков. "Всякий офицер полиции, а тем более старший, всякий чиновник считает за принадлежность к элите иметь старинную саблю с монограммой. Или дуэльный пистолет с фамильными вензелями. И тут они за ценой не стОят. Им ведь не втолкуешь, что элита - это прежде всего порода, а потом уже коллекция. Наример - сабля с надписью "Полковнику Дубельту от Государя императора" на видном месте у самого Дубельта - это признак породы. А эта же сабля на стене начальника УВД - признак вырождения ".
...О чем бишь я?
Да, так вот эти двое показали мне несколько редких вещей. Причем, доктор Менгеле предупредил : "Мы знаем, сколько это стиОит в деньгах. Нам важно знать - представляют ли эти предметы историческую ценность?"
И что они мне проказали.
Патефон. 1936 год выпуска, Красногвардейский патефонный завод. Вещь в прекрасном состоянии, отделана зототыми уголками. Четыре пластинки. Карузо, 1922 год. Собинов, 1934 год. Плевицкая. Этикетка на Французском языке, 1927 год.
И отдельно - черный диск с темноголубой наклейкой. По верху этикетки - имперский гитлеровский орел. И название записи - "Хёрст Вессель". 1941 год.
И еще три керамические тарелки. Серебряная окантовка, фашистская символика. Я сразу вспомнил, что эти же - или точно такие тарелки - видел недавно в Вейделевском краеведческом музее.
На мой восхищенный вопрос : "Откуда?", последовала кислая улыбка гостей. Знакомый встрепенулся и развернул передом мной ветхое зеленое полотно. В нём отливал темной сталью офицерский пилотский кортик времен Первой мировой войны...
Знакомый гордо и свысока глянул на меня.
Порода...
Что я ответил гостям. Что любой музей, любой город почёл бы за честь иметь в собственных собраниях эти предметы. Что историческая ценность их безмерна. Что если и есть учебники истории, так они перед нами. Конечно, нацистский марш "Хёрст Вессель" запрещен, и использование его подпадает под статью Уголовного КОдекса. Но сама пластинка - несомненнй документ истории. Тем более редкий, что такие пластинки уничтожены и в Германии, и по всему миру.
На что доктор Менгеле мне заметил, что отдавать эти вещи в музей - все равно, что выбросить. Ибо всякий музей нынче, по его мнению - есть могильник артефактов, что там работают совершенно случайные люди, только и смотрящие,как бы стырить и продать на сторону что-нибудь редкое и дорогое.
-Но ведь тем же заняты и вы, - упрекнул я. Но очкастый не согласился. Он сказал, что сам он и его товарищи есть редкие профессионалы, что они находят и воскрешают к жизни то, что без них кануло бы в вечность безвозвратно.
Тогда я рассказал им о своем утреннем разговоре с внуком генерала Шидловского и о том, что Александр Александрович готов безвозмездно передать городу некоторые фамильные вещи. На что мои гости попросили телефон Шидловского, заверив, что после разговора с ними отпрыск стариннго рода расхочет что-либо дарить городу.
Конечно, телефона я им не дал.
Они уехали. Я так и не понял - зачем им знать историческую ценность показанных вещей,если они ущут им не исследователя, а покупателя?
И ведь кто-то купит.
Не знаю кто.
Но точно знаю, что ничего у них и задаром не возьмет Александр Александрович Шидловский.