Ave. Глава 26

Клод затаил в себе разгадку того, кто скрывается под одной из масок. С  просьбой Даниэля он повременить не мог. На склоне дня, что лихо, тяжело и дико пронёсся в жутко-пестром и пугающем карнавале, сбылась белая мечта Адели…
 
Впервые Даниэль пришёл в эту филармонию рядовым посетителем. Он не хотел занимать место в секретной для них с Адели ложе, а предпочёл третий ряд ровно по центру. Мысль, что он совершенно один и без неё будет в тёмно-синей невесомости, в грандиозной пустоте, холодила сердце. И с другой стороны, он хотел покинуть Адели, чтоб уйти в мрачную безбрежность. Эти противоречия казались ему бесконечными.

В его душе возникла трещина, что статично и мучительно длилась, прокладывая путь разрушением. Он думал, что завершение её наступит тогда, когда в нём не останется того, что можно делить. Он ощущал, что близок тот момент, когда прекратится его существование. Он будет ходить по земле, дышать, но его не станет. Вот в таком состоянии он прождал два часа, пока оркестр исполнял композиции, что были в сегодняшней программе. Он хотел их слушать с чувством и вниманием, но сконцентрироваться на них так и не получалось вполне. Или его не отпускали его раздумья, или ему просто не удавалось внимать вечной музыке, как он мог это делать раньше. Это и есть первый признак того, что Смерть коснулась его через Эсфирь.

"Отдаться им обеим - и Эсфирь, и Смерти. Больше ничто не будет так терзать. Нет больше выхода. Что-то исправить может чудо, но его не произойдёт. Нет ничего чудесного. Не было. И не будет. А ведь раньше для меня являлось чудом всё... Но у меня нет пути назад. Именно поэтому сегодня же всё разрешится. Я хочу стать ледяным и безучастным, чтоб не было страдания. Я готов отречься от мира - ему всё равно нельзя помочь", - умозаключил он перед самим выходом Адели на сцену.

...Выступление её должно было состояться в завершении концерта. Дани  не знал, что именно она исполнит, но наперёд был убеждён, что ему понравится, ведь Адели так талантлива… Но то, что произошло, было больше этого. Было больше всего.
 
Она вышла на сцену в белом лёгком платье, что напоминало подвенечное. Лилия у алтаря. Силуэт из лучей, горних облаков и прозрачного света. Она не боялась ни зрителей при всей застенчивости, ни новизны обстановки, поскольку то, что она желала донести до всех тех людей, отгоняло страхи, дарило ей совершенно особенную безмятежность.
 
Тихо пролился хрусталь органа, и Даниэль по мелодии этой сразу же узнал, что его Адели выбрала для своего выступления «Ave Maria». Он сидел, не отрывая взора от неё, а там в глубинах его существа что-то начало еле слышно, бледно и робко вторить словам молитвы. И даже если бы он не знал перевода её с латыни, то ровно ничего бы не изменилось. Он чувствовал живущее в этих смыслах, словах, созвучиях и недосягаемых глубинах.

Радуйся, Мария, благодати полная…
Господь с Тобою.
Благословенна Ты между женами,
и благословен плод чрева Твоего Иисус…

И это было так чисто и прекрасно, что перед ним, как на ладони, предстала непомерно ярко вся его низость, что была в подвластности Эсфирь и в его вездесущей лжи. Он изнемогал от грязи и тяжести, что вцепились в его душу. Он хотел избавиться от них. Он хотел избавиться от цепей, что приковали его к Эсфирь. Он корил себя за то, что хотел её предпочесть Адели, тем самым бы избрав дальнейший свой путь. Куда он хотел идти? В своё уничтожение?.. Он вновь презирает королеву, её отторгает. Он ужасается себе, своему падению и тому, как далеко он в этом зашёл. Его душа стояла на коленях и каялась навзрыд. И огромным тёплым океаном его заполонила пронзительная жалость ко всему страждущему миру.
 
Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных,
ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Он заметил только после, что на лице его были слёзы, что он быстро и невидимо от окружающих смахнул.

Зал аплодировал ей стоя...
 
Дани дождался Адели в багровом фае, когда зрители уже ушли. Она давно не видела его таким прояснённым и счастливым. К ней вернулся прежний Даниэль. Он молча обнял её, сияя.
 
- Я могла спеть лучше … - полу-растерянно промолвила она.
- Это идеально! О чём ты, моя милая, моя драгоценная? – смеялся он. И после он говорил уже тихо, почти шёпотом:
- Я люблю тебя. Ты – моё самое дорогое. Всего девять дней - и мы свободны. Нам больше никогда не помешает Мидиан. Мы будем всегда вместе, неотрывно…