Зимнее Солнцестояние

Ой, как спешила-торопилась Заряслава, так хотелось ей успеть засветло вышить рубашку. Сидела под окошком, вела ярко-красный солнечный узор по тонкому льну и тянула песню. А денек самый короткий в году – тает свечечкой и вот-вот погаснет за расписным морозным оконцем.
Всё ладно в избе, пахнет сухими травами, котёнок возится-играет с клубочком, парит под матицей деревянная жар-птица, лоскутная куколка-колоколец в тройной разноцветной юбке должна нести хозяйке радостные звонкие вести. Но молчит сегодня куколка. И солнечный лучик ползет по стене, будто оборвавшаяся в прялке нитка. Чует Заряслава неладное. Недаром прозвали ведьмой и выжили из родного селения за то, что хворь телесную и душевную помогала людям одолевать. Пришлось уйти туда, где не сложил ей еще досужий на сплетни народ дурную славу. Не это печалит Заряславу – дело минувшее, а свободной пташке везде дом. Чует она, как всё тоньше становится солнечный луч, всё слабее свет. «Помоги, Заряславушка,- будто молит красно солнышко,- Истощилося я от людской злобы да от кривды, нет во мне сил и энергий светлых повернуть день на прибыль. Замирает коло солнцеворота, остываю-холодею я. Помоги, родная!» И будто кривые пальцы Карачуна уже тянутся к солнышку, вот-вот схватят!
Ахнула Заряслава: «Не бывать тому!» Ударилась о дощатый пол, обратилась в птичку-синичку, полетела средь людей искать помощников, чтобы помочь красну солнышку повернуться, напоить его любовью и добротой.

Хмурый кузнец в темной кузне по наковальне звяк-звяк. Не идет сегодня работа. Ворчит жена, дурное говорит под руку. Плюнул в сердцах, очелье змеисто-хитро переплетенное будто стальным обручем голову обхватило – ничего не в радость. Все мысли об этих золотых-серебряных пластинках, что деньгами называются – лежат они у кузнеца в потайном месте, не дают покою, все кажется из мало, надо бы больше… ещё больше… Все тогда на городской ярмарке купить можно будет, не придется ждать и о привычном обмене с соседом договариваться, сам себе хозяин – не жизнь – сказка! Сверкают глаза у кузнеца, красные отблески на лице. Вынуть заветный клад, пересчитать – себя потешить – одна осталась отрада.
Вдруг птичка-синичка стук-стук в окошко. Взглянул кузнец на птичку, и будто что-то оттаяло в сердце. «Ведь жене бы надо крашеного полотна на сарафан купить», - подумалось вдруг, вспомнилось, что давно не говорил ей сам доброго слова, давно не дарил обнов. Вспомнилось, как по весне в цветущем саду гуляли и улетали далеко правь творящие мечты. Не за какие деньги любви не купишь, на разменную монету судьбу не разменяешь. Схватил в горсть золотую-серебряную страсть, кинул в горн – закипела работа. Славная лунница выйдет для любимой, да и на солнечную свастику ещё металл останется.
Засияло ярче солнышко, достигла его творящая энергия любви.
 
Крепок лёд на реке, только тёмной опасностью зияет прорубь у летних мостков. Девушка пытается бежать, проваливается по пояс в снег, свалился на бок цветастый плат, разметались остриженные волосы – знак позора. Видно, родимый батюшка испугался людской молвы да осуждения – наказал непутёвую дочь – обрезал девке косу за то, что опозорила, не сберегла девичью честь до чинной свадьбы – не бывать теперь и самой свадьбе, а жених был присмотрен хороший, богатый, не в пример тому, с кем спуталась распутница. Пусть теперь плачет да кается. Но не лежит душа у своенравной к покаянию, и если не нужна она будет любимому без кос, опозоренная, ослабевшая, то и незачем жить ей на этой земле – манит её, растерявшуюся, теперь безродную, черная глубина проруби. «Стану русалкой, - мыслит, путаются мысли, - буду жить у водяного в чертогах…».
Вдруг птичка-синичка на тоненьком прутике, как на качельке, качается, попискивает тоненько, черным глазом смотрит. Опомнилась девка – ведь дитя же родимое под сердцем – вот милая кровиночка, с кем вместе жить-поживать да счастье наживать. А тут и парень любимый на санях несется – конь-огонь через все сугробы летит. Бережно закутывает парень свое счастье в теплую шубку, усаживает в саночки, приговаривает: «Что ты, хорошая, удумала, ты мне и такая люба, косы отрастут, а людских пересудов я не боюсь, уедем отсюда, своё хозяйство заведём. Только с тобой хочу быть и пространство любви творить»…
Качнулось солнышко, вот-вот повернется да вновь закрутится плавно солнцеворот, и будет спасен мир любовью.

В сенях на соломе горько плакал мальчик от несправедливости великой: курочку-рябушку зарезали, а ведь такая хорошая была, цыпляток выводила, так забавно и ласково ко-ко-ко говорила, теперь его ещё и есть заставляют суп куриный. И сжимается горлышко от жалости и непонимания жестокости людской.
Синичка-невеличка на крыльцо влетела, в сени заглядывает, попискивает. Понимает её мальчик, слушает внимательно. Ведь многие детки знают язык зверей и птиц, только взрослые им не верят. «Жалко тебе курочку, - говорит синичка, - но от жалости замирает, сжимается твое сердечко, мало в нем остается места для любви. Отпусти жалость, впусти любовь. Грустью ты никому не поможешь, а радостью поможешь. Люби, сам не делай зла и других от зла спасай, твори добро, живи в радости, не трать время на грусть…» И вот уже мастерит мальчик из соломы чудо-коня. Грива у того коня – как у солнышка лучи. Вышел мальчик на свет, протянул к солнцу коня-игрушку: «Для тебя это, солнышко, благодарю тебя за тепло, что нам даришь». Тут и другие дети подошли, завели хоровод.
И продолжило свой ход красно солнышко вслед за тем хороводом, исполнившись любовью и светом. С новым годом, люди! Хоть и не по той стёжке-дорожке вы пошли и покидает вас осознанность предков, но неизбывная вера, что поймете, одумаетесь, наполняет теплом и дает возможность жить дальше.

А Заряслава? Так и не успела Заряслава рубаху вышить. Ну да ничего в новом году начатое дело завершит наша умница да рукодельница.