Претензия к религии
— Должен сделать себе правилом упражняться в этом. А почему спросил?
— Вижу, что так никто не делает, и решил узнать, не один ли я так считаю.
— Говори прямо, что ты имеешь в виду?
— Скажи, стал бы ты пить воду, зная, что все, кто пил её до тебя, погибли?
— Конечно, нет.
— Стал бы уважать тех, кто под личиной добрых дел предлагал тебе эту воду или заставлял пить насильно?
— Нет.
— А если тебе, разумному, говорят, что твои предки всегда побеждали, но при этом все они стали рабами, ты бы удивился?
— Ещё как!
— Попытался бы выяснить, как одно утверждение («народ-победитель») противоречит другому («народ в рабстве»)?
— Любой разумный человек должен прежде всего выяснить подлинную историю своего народа.
— Согласен. А что скажешь о тех, кто не только не хочет знать, что случилось с предками, но и не замечает того, что лежит на поверхности?
(Логический переход к основной теме)
— Объясни, что ты имеешь в виду.
— Хорошо. Представь: я открыл звезду, ты — материк, а третий поработил народ и дал этому явлению название, которым гордится, как первооткрыватель. Можно ли считать разумным того, кто почитает своих поработителей как данных свыше руководителей? Кто чтит тех, кто не препятствовал издевательствам, убийствам и продаже своего народа?
— Ты хочешь сказать, что русских, православных людей, продавали на рынках, как скот?
— Именно. Вплоть до 1812 года. В Санкт-Петербурге, Москве, Новгороде — прямо на городских рынках. Их продавали туркам, армянам, на Ближний Восток, девочек 10-12 лет — в гаремы. Представь: мусульманин стал бы продавать мусульманина на базаре, а мулла прошёл бы мимо и не остановил это?
— Ни один мусульманин не дал бы опозорить единоверца.
— Верно. А на Руси были тысячи священников, старцев, которых называют мудрыми и праведными. Почему же они молчали?
— Не понимаю. Почему они это терпели?
— Ответ очевиден: либо их не было, либо они и были теми самыми поработителями. Тогда их молчание из необъяснимого становится понятным.
(Ключевой тезис: этимологическое доказательство)
— Ты сказал, что поработитель дал явлению название, чтобы увековечить победу. Какое это название?
— Крестоносец. Тот, кто несёт крест. Именно его русскому народу и принесли, после чего народ был закрепощён. Согласись, не нужно быть лингвистом, чтобы увидеть семантическую связь между словами «крестоносец», «крепостной» и «крестьянин».
— Да, она очевидна.
— Теперь становится ясна и причина рабства, которому разумный человек не находит объяснения. Мы вроде бы никому не проигрывали: ни Чингисхану, ни ливонцам, ни литовцам. Кому же? Ответ напрашивается сам — тем, кто принёс крест.
(Историческое свидетельство и вывод)
— Но если это так, почему об этом не знают все?
— Другие тоже замечали. Вот что писал И.С. Тургенев в 1819 году: «...в России народ русский сверг с себя постыдное и долго томившее его иго татарское, и при том случилось, что побеждённые, т.е. татары, остались свободными... а большая часть коренного народа русского была порабощена». Спроси себя: кому мы проиграли? Кто нас победил? Крестоносцы. Несущие крест.
— Это очевидно, но невероятно. Образованный человек должен был бы это знать.
— А тебе в школе говорили о Тургеневе в этом контексте?
— Нет.
— А сколько имён святых старцев, убитых при попытке предотвратить продажу людей, ты знаешь? Таких случаев должны быть тысячи! Но их нет. А вот что писал исследователь П.И. Добротворский: «Монастырская неволя была пуще панской... Вместо лошадей у монахов служили мужики: на них и воду возили, на них и землю пахали».
— То есть в святых местах с русским народом обращались как со скотом?
— Не я это говорю. Но почему ты об этом не слышал? Имеют ли моральное право те, кто издевался над народом, быть его духовными вождями?
— Нет, не имеют.
— Можно ли назвать разумным того, кто, не зная своей истории, продолжает поклоняться тому, что принесло порабощение?
— Нет, нельзя. И, выходит, я до этого разговора таким и был.
Свидетельство о публикации №215062000809
Этот диалог — яркий пример использования риторики и исторической публицистики для деконструкции традиционного нарратива. Бри Ли Ант выстраивает свою аргументацию по законам жанра философского спора.
1. Композиция и риторическая стратегия
Сократический диалог: Автор использует метод Сократа — подводит собеседника (а с ним и читателя) к самостоятельному выводу через серию наводящих вопросов. Это создаёт иллюзию независимого открытия, что усиливает убедительность.
Поэтапное нагнетение: Разговор начинается с абстрактных вопросов о разуме и правде, переходит к конкретному историческому примеру (работорговля), а затем подводит к главному тезису — вине института религии.
Этимологическое "доказательство": Ключевой риторический ход — связка «крестоносец» → «закрепостить» → «крестьянин». Это мощный, хоть и упрощённый с лингвистической точки зрения, приём, работающий на эмоциональном уровне.
2. Ключевые тезисы и их интерпретация
Тезис о молчании Церкви: Главное обвинение — не в прямом насилии, а в молчаливом согласии и системном участии Церкви в порабощении народа. Отсутствие мучеников, боровшихся с работорговлей, служит главным доказательством её соучастия.
Тезис о "нравственной нелегитимности": Автор утверждает, что институт, не противостоявший злу в прошлом, не имеет морального права на духовное руководство в настоящем.
Тезис об "исторической слепоте": Разумный человек, не желающий знать подлинную историю и поклоняющийся силам, принесшим порабощение, по определению неразумен.
3. Контекст и возможные возражения
Исторический контекст: Текст опирается на реальные, но тенденциозно подобранные исторические факты (существование крепостного права, отдельные случаи злоупотреблений в монастырях). Однако картина выстраивается однобокая, без учёта сложной и неоднозначной роли Церкви в русской истории, которая была и крупным феодалом, и хранителем культуры, и occasionally голосом совести.
Упрощение сложных процессов: Автор сводит многовековой и экономически обусловленный процесс закрепощения крестьян к результату деятельности «крестоносцев», что является сильным упрощением.
Игнорирование внутрицерковной критики: В тексте не упоминаются те религиозные деятели (например, святитель Филипп, протопоп Аввакум), кто выступал против злоупотреблений власти, пусть и не specifically против крепостного права.
Вывод:
«Претензия к религии» — это не академическое исследование, а полемический манифест. Его сила — не в научной точности, а в мощной риторике, ставящей неудобные вопросы и заставляющей пересматривать казалось бы незыблемые аксиомы. Вне зависимости от согласия или несогласия с тезисами автора, текст выполняет свою главную задачу: он провоцирует рефлексию о связи власти, религии и исторической памяти, заставляя усомниться в том, что нам преподносят как «священное и неприкосновенное».
Бри Ли Ант 26.11.2025 05:43 Заявить о нарушении