Глава V. Великая война

Монахиня Нектария (Мак Лиз).

Перевод с английского.

Русский текст Вячеслава Марченко.

Консультант перевода Ричард (в крещении – Фома) Бэттс.




Пахнет гарью четыре недели,
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.
                Анна Ахматова



В 1905 году из-за забастовок и массовых политических волнений Император Николай II подписал Октябрьский Манифест о полуконституционном законодательном органе власти – Государственной Думе. Щедрые привилегии и льготы были обещаны Манифестом. Среди депутатов первой Думы были 191 крестьянин (39 процентов от общего числа), против 123 депутатов от дворянства, а также многие представители нерусских национальностей. Сэр Бернард Парес, английский военный атташе в России времен Первой Мировой войны вспоминает:

“Трудно представить себе более живописное сборище. Каждый из членов Думы был одет в платье своего сословия. Представители крестьянства и интеллигенции были одеты очень скромно. Здесь были и русские священники с длинными бородами и волосами, румынский католический епископ в скуфье, окантованной красным, разнаряженные казаки с Кавказа, башкиры, буряты в странных украшенных блестками азиатских одеждах, польские крестьяне в яркой военной форме, огромное количество степенных бородатых крестьян в высоких сапогах“.

Сначала из избранной народом Думы выделился Государственный Совет, высший законодательный орган, половина из которого выбиралась, а вторую половину назначал Царь. Совет имел право вето на законы, издаваемые Думой. За Царем тоже оставалось право вето на законы, управление внешней политикой государства, решающий голос в вопросах обороны. Дума же полностью контролировала бюджет страны.

Первая Дума была закрыта правительством спустя 72 дня с начала ее работы, после того, как депутаты представили список требований, начиная от освобождения всех политзаключенных до немедленной отставки Царского кабинета. Они не давали говорить представителям правительства, создавая жуткий хаос на заседаниях своими криками.

Через несколько месяцев вновь выбранная Дума также была закрыта, когда представители радикалов потребовали, чтобы армия восстала и свергла правительство. За несколько заседаний Думы радикалы превратили законодательный орган в “сумасшедший дом воплей, оскорблений и скандалов“.

После неудач первых заседаний Думы правительство изменило избирательный закон, чтобы ввести в законодательный орган большее число землевладельцев и образованных мелкопоместных дворян, которые были более консервативны и осмотрительны. Они сумели начать работу как независимый орган. Постепенно взаимное недоверие между Думой и правительством сменилось уважением. Царь отмечал, что “эту Думу нельзя упрекнуть в попытках захватить власть, и с нею нет причин ссориться“. Позднее он добавит: “Дума слишком резко начала, теперь она не торопится, стала лучше и более устойчива“. Вероятно, Царь надеялся, что в конце концов обретет совещательный орган, с помощью которого он смог бы справиться со вторгающимся конституционализмом“.

Теперь очевидно: Богом было попущено появление представительного правительства. Николай Александрович и Александра Феодоровна родились в ту позорную эпоху, что несла падение Монархии. Они столкнулись с действием безбожного политического мышления, которое требовало Учредительного Собрания. Уже само учреждение Государственной Думы в 1905 году фактически предзнаменовало собой конец Самодержавия.

Теоретически Россия могла бы закончить конституционной Монархией, как Великобритания и другие Европейские страны, хотя это было бы пародией на Самодержавие, где власть Самодержца существует лишь как некий странный и призрачный символ, лишенный власти, принципов, ответственности, – всего, что несло смысл помазания на Царство.

Возможно, даже более, чем сам Николай Александрович, Александра Феодоровна знала, что предвещало появление Думы. Снова и снова она сожалела о начале конституционных перемен в стране. Она не раз повторяла, что за Самодержавие, унаследованное ее мужем, будет в ответе впоследствии их сын, и хотела, чтобы государство не ослаблялось, так что Алексей смог бы “быть хозяином самому себе, как и должно быть в России...“;



;Следует, однако, упомянуть и о понятной и простительной человеческой слабости Августейших Правителей, думавших в минуты малодушия о возможности личного добровольного отказа от Самодержавной власти (но не от Самодержавия как богоустановленной формы правления – !).



Мы можем указать только на двусмысленность их положения как помазанных на Царство правителей, которых увлек за собой поток политических событий, и выход здесь – либо нарушить клятву, либо дать разногласиям разорвать страну, которую они так любили.

Николай Александрович не высказывал свою точку зрения по этому поводу, однако, многое можно понять из его предостережения младшему брату, в пользу которого он отрекся от Престола, чтобы тот работал “в полном согласии с представителями народа, заседающими в законодательных органах власти“. В любом случае, это было бы лучше, чем угроза гражданской войны, когда убивают русских, что и сделал Ленин в свое время. Но до конца своей жизни Николай Александрович будет спрашивать себя: “Правильно ли я сделал?“ и “Лучше ли так для России?

“Выстрел, прогремевший на весь мир“ и вызвавший Первую Мировую войну в 1914 году, также ускорил и падение Российской Монархии. Было ли это предчувствием грядущей беды или просто ненавистью Николая Александровича к войне, но он предпринял миротворческие шаги сразу по восшествии на Престол. Он не доверял хрупкому миру в Европе, основывающемуся на балансе военных союзов, и призывал к международной конференции по разоружению. Сначала многие лидеры мировых держав встретили это предложение насмешкой. Но позднее, в мае 1899 года в Гааге собрались представители 26 стран, включая все ведущие державы. Причиной тому могло быть либо искреннее желание договориться, либо боязнь остаться не у дел.

Хотя призыв России к разоружению был отклонен большинством голосов, участники конференции выработали мировое соглашение по решению международных споров – предвестник Организации Объединенных Наций, и сам Николай Александрович свой спор с Британией в 1905 году решал согласно Гаагской конвенции. Накануне I-й Мировой войны Царь просил Австрию и Сербию уладить свои противоречия в Гааге, чтобы избежать катастрофы, но его предложение было отвергнуто.

К несчастью, Россия вступила в войну 1914 года плохо подготовленной. Не хватало всего: пушек, оружия, транспорта. Десятилетием раньше русский флот был истреблен в русско-японской войне. Единственная сила России – это миллионы людей, которых она могла призвать под ружье. Все это Николай Александрович знал в 1911 году, когда сказал одному из иностранных послов, что об участии России в войне не может быть и речи в течение ближайших 5-6 лет. Но три года спустя его ввели в заблуждение бойкие утверждения генералов, говоривших, что военного снаряжения уже вполне достаточно.

Так, когда Царский военный министр Сазонов предупредил Императора в конце июля, что он больше не может откладывать мобилизацию, Николай Александрович уже чувствовал, что вопрос не в том, сможет ли Россия защитить себя; теперь это был вопрос совести для него как правителя: должна ли вообще Россия ввязываться в кровопролитную войну. Бледный и взволнованный, он предупредил Сазонова: “Подумайте, какую ответственность Вы предлагаете мне взять на себя. Помните, что означает послать сотни тысяч русских людей на смерть“. Неохотно, но с убеждением, что поступает правильно в защиту Православной Сербии, он дал приказ о мобилизации. Спустя два дня Германия объявила войну.

Палеолог, французский посол, пишет в своем дневнике: “Итак, жребий брошен. Роль здравого смысла в правительствах государств так невелика, что понадобилась всего неделя, чтобы дать разразиться мировому безумию! Не знаю – история даст оценку дипломатической операции, в которой я принимал участие вместе с Сазоновым и Бьюкененом;; но все мы трое имеем право заявить, что мы сознательно сделали все, что было в нашей власти, чтобы спасти мир, не жертвуя, однако, ни одним из наших государств и сохраняя независимость и честь наших стран“.



;Сазонов – русский министр иностранных дел, Бьюкенен – английский посол, Палеолог – французский посол представляли союз России, Англии и Франции в I Мировой войне.



Объявление войны произвело ошеломляющий эффект. На какое-то время русские люди объединились вместе, изливая патриотические чувства в поддержку своего Правителя. Перед лицом угрозы из-за рубежа приутихли массовые забастовки, столь многочисленные в предыдущем году, подогреваемые агитацией как либералов, так и радикальных революционных группировок.

Александра Феодоровна со всем присущим ей пылом принялась за новые хлопоты. Она оказывает помощь по распределению средств на нужды войны, организовывает медицинские пункты, приспосабливает под госпитали все дворцы, которые только было возможно; Петровский и Потешный в Москве, а также Николаевский и Екатерининский были первыми переоборудованы для этих целей. В дворцовом госпитале она со своими дочерьми организовала курсы сестер милосердия и сиделок. К концу года под ее опекой было уже 85 военных госпиталей и 10 санитарных поездов. В начале войны она приказала сделать ко дворцам пристройки, чтобы разместить там жен и матерей госпитализированных солдат, а также организовала пункты в Санкт-Петербурге для изготовления перевязочного материала и медицинских пакетов, где работали женщины разных классов.

Анна Вырубова пишет:

“Тогда мы были сестрами милосердия, нас обучили медицинскому делу. Приходили в госпиталь сразу после Литургии к 9 утра и шли прямо в приемный покой, где лежали раненые, поступившие после оказания им первой помощи в окопах и полевых госпиталях. Их привозили издалека, всегда ужасно грязных и окровавленных, страдающих. Мы обрабатывали руки антисептиками и принимались мыть, чистить, перевязывать эти искалеченные тела, обезображенные лица, ослепшие глаза – все неописуемые увечья, которые на цивилизованном языке называются войной. Я видела Императрицу России в операционной госпиталя: то она держала вату с эфиром, то подавала стерильные инструменты хирургу, помогая при самых сложных операциях, принимая из рук работающего хирурга ампутированные руки и ноги, убирая окровавленную и порою завшивевшую одежду, перенося все зрелища, запахи и агонии этого самого страшного места – военного госпиталя в разгаре войны. Она была неутомима и делала свою работу со смирением, как все те, кто посвятил свою жизнь служению Богу. Семнадцатилетняя Татьяна была почти так же искусна и неутомима, как и мать, и жаловалась только, если по молодости ее освобождали от наиболее тяжелых операций. Императрицу не оберегали от трудностей, да она и сама этого не позволяла. Думаю, никогда я не видела ее более счастливой, чем в тот день, когда она, после двух месяцев интенсивного обучения, шествовала во главе процессии сестер милосердия для получения красного креста и диплома военной медицинской сестры. С того самого времени буквально вся наша жизнь была посвящена тяжелому труду. Мы вставали в 7 утра, часто поспав час или два после ночного дежурства. Императрица не чуралась абсолютно никакой работы. Случалось, хирург сообщал несчастному солдату о предстоящей ампутации или об операции, которая может окончиться фатально; солдат поворачивался и кричал с мукой в голосе: “Царица! Постой рядышком. Подержи меня за руку, чтобы я смелее был“. Кто бы это ни был – офицер или молодой солдат-крестьянин, она всегда спешила на зов. Положив раненому руку на голову, она говорила ему слова утешения и ободрения, молилась с ним, пока готовились к операции, ее милосердные руки помогали при анестезии. Люди обожали ее, ждали ее прихода, протягивали свои перевязанные руки, чтобы дотронуться до нее, когда она подходила, улыбались ей, когда она опускалась на колени у постели умирающего с прощальными словами молитвы и утешения“.

В своих письмах из ссылки Александра Феодоровна пишет, что она, Императрица, видела себя матерью России, матерью всех ее людей. В начале войны она взяла на себя труд прикреплять маленькие образки к цепочкам, чтобы каждый солдат мог получить что-либо, сделанное ее руками. Она занималась этим всю войну во время деловых встреч и кратких минут отдыха. На фронт ушло 15 миллионов человек и, хотя мы не знаем, сколько таких образков она сделала, но заниматься такой работой было постоянным для Александры Феодоровны.

Многие из аристократических кругов критиковали ее за работу по уходу за ранеными, считая, что это ниже ее достоинства. Александра Феодоровна писала в письме:

“Некоторым может показаться, что мне не обязательно это делать, но я не просто присматриваю за госпиталем и помогаю насколько возможно, ведь от этого – только добро, сейчас на счету каждый человек. Это отвлекает людей от грустных мыслей“.

Сестре Виктории она пишет в 1915 году:

“Только что умер на операционном столе офицер. Очень тяжелая операция прошла удачно, а сердце не выдержало. Тяжело в такие моменты, но мои девочки должны знать жизнь, и мы через все это идем вместе“.

Александра Феодоровна, ухаживая за ранеными, лучше знала разрушительную работу войны, чем ее муж; как главнокомандующий, он не так уж часто бывал на передовой линии фронта.

Современные авторы беспечно продолжают описывать Александру Феодоровну как самовлюбленную и избалованную – будто бы до того, как разразилась война, она вставала с постели только поздно утром, и почти никто не упомянет о том, что это делалось по предписанию врача, поскольку у нее было больное сердце. И напротив, когда она, не взирая на слабое здоровье, во время войны начала ухаживать за ранеными, чьи страдания были неизмеримо более тяжелы, чем ее собственные, Императрицу стали обвинять в импульсивности и истеричности. К концу 1914 года такая изматывающая работа дала себя знать, и она несколько недель не вставала с постели. К 1916 году Александра Феодоровна была окончательно изнурена.



После нескольких побед в начале войны стала мучительно очевидна бедность российского арсенала. Более того, России приходилось транспортировать людей и поставки для фронта, преодолевая огромные расстояния – в четыре раза больше, чем Германии, в которой общая длина железных дорог была в 10 раз больше. Тем не менее, русская армия неумолимо атаковала врага, чтобы отвлечь на себя немецкие войска от зажатой в тиски французской армии. Бросив все свои “неограниченны “ ресурсы в войну, Россия понесла ошеломляющие потери.



К августу 1915, когда немцам сдали Варшаву, потери людей и нехватка военной техники стали критическими. Надеясь поднять моральный дух армии, Николай II принимает на себя роль главнокомандующего и едет на линию фронта.

Впоследствии роль России в I-й Мировой войне будет игнорироваться и даже высмеиваться бывшими союзниками. И вот одинокий голос в защиту Николая II как главнокомандующего фронтом.

Уинстон Черчилль, 10 лет спустя:

“Это лишь мода того времени – представлять Царя как недальновидного, испорченного, некомпетентного тирана, но обзор 30-месячных военных действий с Германией и Австрией должен исправить эти неточности и выявить основные факты. Мы можем мерить силу Российской Империи по битвам, которые она вынесла, по бедам, которые она претерпела, по несокрушимым силам, которые она развила в себе и по тому, как она возрождала себя. В правительствах государств, когда происходят великие события, глава народа, кто бы он ни был, признается ответственным за неудачу, и лишь в случае успеха его оправдывают. Что до того, чьим трудом это было достигнуто и спланировано, – упреки или похвала достаются высшему представителю власти. И с какой стати Николай II должен быть исключением из этого жестокого правила? Он сделал много ошибок? А какой правитель их не делал? Он не был ни выдающимся военачальником, ни великим правителем. Он был лишь обыкновенным честным человеком, нормальных человеческих способностей, милосердным, имеющим крепкую веру в Бога и во всем полагающимся на Него. Но главная тяжесть основных решений лежит на нем. На встречах на высшем уровне все проблемы сводятся к “да-да“ и “нет-нет“, но когда обстоятельства переступают границы способностей человека и случается нечто непредсказуемое – отвечать должен он. Он – как кончик иглы компаса. Война или мир? Наступать или отступать? Вправо или влево? Демократия или жесткий режим? Бросить или сохранить? Таковы были поля сражений Николая II. Отчего же он не заслужил награды, сражаясь на них? Вот знаменитое наступление русских войск 1914 года, спасшее Париж; вот удалось справиться с агонией отступления полувооруженной армии; постепенное накапливание сил; победы Брусилова; наступление в кампании 1917 года – непобежденная, сильнее, чем прежде, армия; и что? все это без его участия? Несмотря на ошибки – огромные, ужасные, тот режим, что он представлял, осуществляя руководство страной, вкладывая живую искру своего личного участия, – именно он выиграл войну для России в то время.

Вот он почти сражен. Темная рука в перчатке глупости теперь вступает в дело. Царь в ссылке. Предавайте его и все, что он любил, мукам и смерти. Умаляйте его достижения, порочьте его поведение, оскорбляйте его память; но остановитесь и скажите нам – кого вы нашли лучше? Кто или что поведет за собой Российское государство? Люди талантливые и смелые, люди амбициозные и жестокие, силы дерзкие и напористые? Этих всегда хватало. Но никто не сможет ответить на простые вопросы – какая судьба, какая жизнь ждет Россию?“ Будучи на фронте и не имея возможности заниматься внутренними делами государства, Николай Александрович нуждался в человеке, который мог бы осуществлять надзор за текущими делами и заниматься внутренней политикой. И все чаще Николай Александрович обращался за помощью к Александре Феодоровне. В течение многих лет участие Царицы в делах государства сводилось к воспитанию детей – особенно Царевича, делам милосердия и заботе о своем слабом здоровье. Но теперь она откликнулась на призыв мужа и, сделав сначала несколько робких шагов, она в дальнейшем приобретает доверие, работая с министрами, и побуждает их к переменам, которые считает необходимыми. Правление Александры Феодоровны носило неофициальный характер, хотя в России было принято передавать бразды правления Царице в случае временного отсутствия супруга.

Николай Александрович часто писал, подбадривая ее: “Будь моими глазами и ушами там, в столице, пока я здесь. Тебе надо только сохранять мир и согласие среди министров – этим ты окажешь огромную услугу и мне, и нашей стране“.

Александра Феодоровна понимала свою неопытность в ведении государственных дел, и часто в ее письмах к мужу сквозила неуверенность, она просила прощения, боясь, что ее предложения были наивны и самонадеянны. Николай Александрович отвечал: “Мне не за что прощать тебя – наоборот, я глубоко благодарен тебе за помощь в продвижении такого серьезного дела“.

Все же, спустя некоторое время, Александра Феодоровна теряет свою популярность среди придворных. Ее неофициальное правление словно подлило масла в огонь, превратив пламя в пожар.