Подсолнухи Ван Гога

  Весна дождила,наполняла землю влагой, пришла без обычной золотистости  и заливала улицы небесами. Обязательные праздничные букеты уже были пронесены по улицам и увяданием своим, в мусорных баках,обозначили торжество весны. Вороны проносились темными стаями по небу, заслоняя редкое солнце и перекрикивая весну. Лавочки в парке были заполнены людьми, и каждая галдела о своем, и в своей тональности, а парочки не стесняясь, целовались на виду.
-Весна, -вздохнула она и крепче прижалась к спутнику, тот едва заметно кивнул.
  В ее голове проносились самые странные мысли, какие могут быть, а могут и не быть  у женщины весной, ее двойное «я»  умело разговаривало с собой. 
 - Самое удивительное это то, что каждый из нас боится оказаться пустышкой, тупой и непригодной ни к чему пустышкой. 
 - Пустоцветом?
 - Пустоцвет - это другое, а пустышка когда ты никак не можешь наполнить ничью жизнь, ты все время скользишь по поверхности не проникая в суть, не пропитываясь ни сама и одновременно никого не питая, не смешиваешься ни с кем.
 - Чего, понесло на молекулярном уровне? 
  Она смутилась, словно подслушав  себя, и цыкнула себе же грозно.
  Квартира свиданий всегда одинакова холодна: ее не разжигает случайное присутствие; в ее лампочках -туманный свет; в ее дыхании - подвальная сырость; в ее окнах плотные жалюзи.
  Разговоры разговаривали, заполняя  пустоты. Терпким стоном удовлетворение прокатилось и накрыло мурашками в тишине, влажная спина изогнулась покорно.
  И уже бы не зачем дальше, и уже бы в весну и к синему небу, но бусинкой покатились слова, разгоняя послевкусие терпкой нежности. Слова, они как удар хлыста, обжигали ее еще оголенную спину, а слова были незначительные, мелкие.
  Пульс  отозвался в голове, и сознание ловко подменяя реальность, калейдоскопом причудливых стеклышек за секунды и  на секунды  выбросило черно белую картинку.
 **********************************************
  Вот она  в  пустой кубической  комнате. Ровным безликим светом покрыты стены. Окно  выгнулось  алыми парусами. Черными тенями расположились стол и стул,и  только  на стене  горит пятно вангоковских подсолнухов. Цветы  пробираются внутрь ее, смотрят в нее и она  уже смотрит  ими.
  Безупречный  оттянутый модой нос синих туфель, выше– тонкая полоска носка и хрустящий залом  брючных стрелок. Все  и всегда продумано до мелочей,  до  запонок, которые оттеняют рубашку на положенный тон. Рука привычным жестом заправляет салфетку, белобокое блюдо зияет жадным ртом. Небо заливает комнату  марганцовкой заката, тарелка краснеет приливами ожидания. Желтые цветы извиваясь жмурятся от напряжения. Она, прикрывая наготу  полотенцем, неловкими  пальцами вытягивает из груди сердце и кладет  его на распахнутое белое блюдо. ЕЕ удивило  сердце: какое оно оказалось маленькое и бурое;красное и с голубыми вздутыми прожилками вен и так  одинаково вздрагивало и от порывов  ветра, и от непривычной наготы. Оно сокращалось и не попадало в такт к выгнутым  шторам, оно так  неловко  запаздывало.
  Он, поправив салфетку отточенным  жестом гурмана, аккуратно  надрезал кусочек. Губы изогнулись  учуяв кровь, а  надрезанный ломтик вздрогнул каплей.
- Не хватает,чего- то не хвааатааает,- буднично ровно протянул баритоном голос.
  Сердце беспомощно билось толчками на фарфоре, пачкая и багровея обветренным бочком, теряя синеву вен, оно стало замедлять ход.
  Полотенце  безвольно скользнуло на пол, она переступила его легкой поступью, столкнула  мясо в пакет и вышла из комнаты, тихонько притворив дверь.
  Шагая по  угасающему дню, вдыхая влажность набрякшего вечера, она так шла и  шла, прикрывая неловкую дыру, а пакетик продолжал оттягивать руку. До другой жизни оставалось еще четыре шага и она сделала их без суеты. В голове  еще звучали голоса раздвоенного я, но она отключила звук и он исчез, как будто его никогда не было после предложенного...
 ************************************************
  Память старательно подтерла острые углы, и она не пыталась знать- где она обронила  мусор. Это было так же,как и теперь, в городе, рядом с увядающими и обязательными букетами.
- Ну, ты, чего? – вопрос вернул ее в реальность.
  Она механически потрогала грудь, мгновение никому не видно, полотенце соскользнуло, обнажив хорошее тело, в котором не было никаких изъянов. Она с удовольствием подмигнула отражению, поцеловала мужчину, и засобиралась.
  Утренний рассвет заливал марганцовкой кухню, крепкий кофе всегда был с горчинкой,  но ее раздвоенное я удовлетворенно рассматривало раскрасневшийся день. Она продолжала любить   « Подсолнухи» Ван Гога. Она считала их великолепными и они отвечали взаимностью.