Странно одетая очередь в детство

    -1-
      
    Человек – самое шумное существо во Вселенной.  Проснувшись, он заставляет журчать воду в ванной, шипеть масло на сковороде, бренчать ложку в стакане и разговаривать незнакомых людей на большом плоском экране. Под человеком скрипят полы, шаркают ступеньки, шуршит листва и чавкают лужи. Завидев его, каркают вороны, лают собаки, мычат коровы и хрюкают свиньи. И даже засыпая, человек не оставляет окружающий мир в покое: от его храпа планета подрагивает, создавая шумы в радиоэфире и помехи в приёме телевизионного сигнала. 

   Коля Муравский шагал по проспекту, громко насвистывая на ходу, чем дополнительно нервировал  пространство.  Свист выходил у него басовитый, с хрипотцой, слегка напоминающий храп, отчего прохожие оглядывались, чтобы убедиться: не спит ли он на ходу? А оглянувшись, не могли удержаться от невольного восклицания: брюки на человеке не сходились на поясе, рубашка – на животе, а пиджак – в плечах. Николай, однако, был совершенно невозмутим. Подумаешь, провинциалы! Коренные горожане давным-давно не обращали внимания на подобные наряды.

Задумавшись, Коля едва не проскочил мимо нужного парадного.  Справа от входа висела  тёмная табличка с надписью «Государственная туристическая компания «Прошлое»: путешествия туда и обратно». На пятачке у дверей курила группа граждан в столь же нелепых одеждах.
– Как они смогли преодолеть Эффект смоленского кота?! – спрашивала женщина в вытертых брюках клёш и дырявом свитере-лапше.
Муравский невольно замедлил шаг, заинтересовавшись ответом, но никто из стоящих женщине не ответил.
–  Д`Араган, изобретатель лифтов-порталов, – решила пояснить свой вопрос женщина, – подобрал в Смоленске уличного кота, привёз в лабораторию и отправил в прошлое. Со смещением в доли секунды, чтобы тот нечаянно не изменил будущее. А нас отправляют без смещения!
– Ерунда это всё! – насмешливо проговорил Муравский, двинувшись дальше. – Тут всю жизнь пытаешься на своё будущее повлиять, а толку - ноль.
  Пожалуй, это была единственная в своём роде дверь во всём городе. Она не разговаривала на писклявом языке электронных замков и не знала нежного прикосновения магнитных ключей. Она не возвращалась под ручку с автоматическим доводчиком. Эта старинная дверь крепко-накрепко вцепилась тугой пружиной в стену и понимала только грубый язык навесных замков и металлических запоров. Когда Муравский потянул её на себя – она сопротивлялась изо всех сил.  Но Николай оказался сильнее и шагнул внутрь, где обнаружил узкий и душный коридор и длинную очередь к единственному кабинету. Седобородые мужики в полушубках и валенках соседствовали в этом коридоре с немолодыми, но  спортивными дамами в мини-юбках и босоножках, ярко накрашенные старухи, одетые в наряды пятидесятилетней давности – с невыразительными и скучными очкариками с унылыми растопыренными зонтиками в руках.  Время от времени над дверью в конце коридора оживал селектор и хрипло выплёвывал очередные фамилии. В начале очереди поднимались люди и исчезали за дверью.

      – Почему нельзя было сделать запись по Интернету? – проворчала женщина в мини-платье, едва Муравский занял за ней очередь. – Мне пришлось приехать из Америки, и я очень устала.
       – По их правилам, – объяснил Николай, – здесь двадцатый век, живая очередь и никаких Интернетов. А почему вы оттуда не отправились? Там дороже?
      –  Там дешевле! –  вздохнула женщина. –  Просто мощности машин не хватает на территорию других стран отправлять.
      От неё пахло сандаловым ароматом духов «Эсте Лаудер».
      – Меня волнует, угадала ли я с платьем. Правда, выглядит как новое? Приобрела в «Антикварном гараже» – так у нас на Манхэттене блошиный рынок называется. Старая мексиканка уверяла, что ему не меньше сорока лет. Боюсь, что соврала... А вы костюм где брали?
      – На даче валялся. Я его с первой получки в нашем сельпо когда-то брал.
      – О-о, сельпо… – ностальгически вздохнула женщина, произнеся это простое деревенское  слово на французский лад – с мягким дрожащим «е» и долгим округлым  «о».

     -2-
      
        После оформления документов Муравского провели в подвальное помещение с грузовым лифтом. В углу зала стояли ряды откидных деревянных сидений и пара стульев перед ними.  На сиденьях расположились будущие путешественники, а на стульях – двое мужчин: экскурсовод-сопроводитель Михаил Звёздочкин и инструктор по технике безопасности Соломон Ибрагимович.  Звёздочкину приходилось почти кричать – скрежетал лифт, по залу сновал электрокар, грузчики загружали и выгружали ящики, какие-то люди постоянно уезжали и возвращались. Оделся экскурсовод просто: помятая «олимпийка» на голое тело и спортивные штаны. На ногах у него  были кеды – универсальная обувь семидесятых. Очки в массивной роговой оправе и тощий портфель из кожзама дополняли облик небогатого интеллигента эпохи позднего застоя.
      – Товарищи! – начал он. – Мы находимся в начальной точке вашего путешествия. Путешествие это необычное, это не в Турцию слетать и не на Алтай отправиться. Вы попадёте в иное время, о котором у вас остались лишь обрывочные воспоминания. Первая ошибка  туриста: он уверен, что хорошо помнит прошлую эпоху.  Фигушки, как говорит мой коллега Соломон Ибрагимович.
      – Позвольте, Миша!  – вскинулся его напарник. –  Я не употребляю подобных выражений!
      – Ни черта вы не помните, дорогие товарищи! – не обращая на него внимания, продолжал Звёздочкин. – Трубочка с повидлом по шесть копеек? Чешский «Луна-парк» на набережной? «До свиданья, мой ласковый Миша»? Первая сигарета за гаражом? Первый поцелуй в подъезде? Всё это было в разное время, понимаете, в разное!  Люди, которые там живут – живут текущим днём. А у вас в голове мороженое из одного года, джинсы – из другого, поцелуи – из третьего, а матч с канадцами – из четвертого. Прошлое – оно как пластилин, память его мнёт-мнёт, а потом события из разных лет оказываются в секунде друг от друга. На самом деле всё было не так, всё не так.
      – А что в этом страшного? – подала голос женщина в свитере-лапше, которую Муравский видел у входа.
      Экскурсовод бросил взгляд на разложенные перед ним на столе документы.
      – Минна Биккина? – переспросил он. – Представьте, дорогой товарищ Биккина, что вы заходите в магазин в начале семидесятых  и  спрашиваете, есть ли в продаже видеомагнитофон? Ладно, вы вспомнили про дефицит и не пошли в магазин, а упомянули его в частном разговоре. Возмущению информационного поля не будет предела. А Соломон Ибрагимович лично расстреляет вас из дробовика.
      – Мишенька! – снова возмутился Соломон Ибрагимович. – Перестаньте пугать мною людей! Откуда у меня может быть дробовик?
      На этот раз Звездочкин среагировал.
      – Вы же сами говорили, что были контрабандистом, – напомнил он и подмигнул товарищу. – Не припасли разве с бывшей работы?
      – Дева Мария! – всплеснул руками Соломон Ибрагимович. – Не контрабандистом, Мишенька, а контрабасистом! Я не ползал со связкой мыла через границу – я играл в оркестре Гостелерадио.
      Но в ответ Звёздочкин только недоверчиво хмыкнул.
      – Перейдём ко второй наиболее распространенной проблеме туриста.  Как бы вы хорошо ни играли свою роль, но окружающие всё равно будут чувствовать неадекватность вашего поведения.  Вы не так будете реагировать на шутки, как они, не так понимать подтекст фраз, по-иному эмоционально оценивать события. Вы – люди другого века. Представьте себе  современника Пушкина: для него крепостные – явление нормальное, для вас – дикость. Тут то же самое, только смягченное меньшим промежутком времени. Поэтому постарайтесь свести общение с аборигенами к минимуму. Не удивляйте их своим вольнодумством, товарищи!
      – Совсем отвыкла от такого обращения, – произнесла женщина, за которой Николай занимал очередь.
      – Завыкайте обратно, товарищ Стасенко! – развернулся к ней Звёздочкин.  – И запомните, кто забыл: у этого слова  женского рода нет. 
      Он сделал паузу и обвел взглядом сидящих.
      – А теперь о технической части нашего путешествия. Полагаю, вы уже знаете из ознакомительной брошюры, что при перемещении материальные предметы «молодеют»". Попав, например, в 17 мая 1977 года, и вы, и ваша одежда выглядеть будете так, как выглядели  в тот день. Если вы наденете платье, сшитое вчера – оно исчезнет. Именно поэтому дальность перемещения у нас не более нескольких десятков лет.
      – Шапку Мономаха можно и подальше отправить! – вставил кто-то с задних рядов.
     – А смысл? – отозвался экскурсовод.  – Мы даже самого Мономаха удивить не сможем, так как при перемещении не возникнет второй шапки из будущего. Головной убор из нашего времени совместится сам с собой в прошлом – отсюда и эффект омоложения.
      – Постойте, постойте! – воскликнула Минна. – А как быть с пространством?  Вот я купила себе шляпу 75-го года. Отправляюсь в ней в 77-й:  на чьей голове она соединится сама с собой? На моей или на голове тогдашней хозяйки?
      – На вашей, на вашей, – успокоил её Звёздочкин.
      – А почему? – не сдавалась женщина.
      – Извините, товарищ Биккина, – театрально развел руками экскурсовод, – но теоретические вопросы перемещения во времени – не моего ума дело. Я экскурсии вожу: туда-сюда, туда-сюда.  Перед отправлением я выдам каждому из вас стандартные для того времени часы, но с хитрой начинкой. Называются они нуль-таймер. Говоря грубо, это прибор, стирающий возмущение временного континуума,  вызванного вашим присутствием. Будьте очень аккуратны, не теряйте его, пожалуйста, и не снимайте даже на ночь. Без внешнего воздействия на вашу память, вы сразу же забудете, что прибыли из будущего.
      – Совсем? – спросил Николай.
      – Практически да, -– кивнул Звездочкин. – Останутся смутные образы и неясное томление души. Жизнь покажется уже кем-то прожитой, как выразился недавно один растяпа из Хабаровска.  Мы, конечно, вас там не оставим, в наших нотных талмудах все быкары  учтены, как выражается Соломон Ибрагимович.
      – Бекары, Мишенька, – с укором посмотрел на него напарник.
      – Но за каждый ваш быкар придется выплатить кругленький штраф. Это ясно? А то находятся любители приключений – специально нуль-таймер снимают. Что ещё? Ах, да! Видите лифт в центре зала? Это и есть пресловутая машина времени. Я отбираю группу в определенный год, отправляюсь с ними в прошлое, а через мгновение возвращаюсь назад и забираю следующую. И следующую, и следующую. А потом мы начинаем также по очереди возвращаться. Наш лифт времени, как видите, не простаивает, поэтому процесс ухода и  прихода растянется примерно на полчаса. Иными словами, в своём прошлом вы пробудете, согласно договору с компанией, десять дней, но вернётесь максимум через тридцать минут. Это понятно?
      – То есть вы будете одновременно в нескольких местах сразу? – недоверчиво спросила Биккина. – По-моему это нарушает принцип самопоследовательности Джона Уилера. Движение квантовых волн, связывающих настоящее с прошлым и настоящее с будущим, из-за хаотичных множественных перемещений перестает быть логичным, и одна квантовая волна погасит другую.
      Звёздочкин расстегнул олимпийку и почесал волосатую грудь.
      – Лифт видишь? – спросил он.
      – Да.
      – Зайдешь туда, наберешь нужный год – и отправишься в прошлое.  Чего проще-то? Обезьяны по мобильнику  разговаривают, а ты в трех кнопках запутаться боишься. Ну, народ пошёл... Соломон Ибрагимович,  твоя очередь. Сейчас, товарищи, вас познакомят с правилами техники безопасности, слушайте внимательно и запоминайте. Потом подойдёте и распишитесь в журнале, что ознакомлены. Ясно?
      – А надолго эта лекция? – спросил Николай.
      –  Время, как вы уже поняли, – ответил ему экскурсовод, – величина непостоянная и относительная.
      Из-за стола поднялся Соломон Ибрагимович, обвёл притихших туристов доброжелательным взглядом и сказал:
      – Дорогие мои, будьте осторожны!
      После чего уселся обратно. Долгую минуту над рядами слушателей висела пауза, затем они начали недоуменно переглядываться. Звёздочкин повернулся к коллеге и вопросительно посмотрел на него.
      – У меня всё, Мишенька! – добродушно произнёс Соломон Ибрагимович.
      
        -3-

Мало кто, перечисляя виды общественного городского транспорта, вспомнит про лифт. Между тем, если подходить строго формально, лифт точно также перемещает нас в городском пространстве, как автобус, трамвай или такси. Да, не дальше последнего этажа, ну и что? Он даже более общественный, чем любой другой, ведь пассажиры управляют им сами. И более безопасный: еще не было в истории случая, чтобы лифты столкнулись друг с другом.

Перед отправлением их группы Соломон Ибрагимович  неожиданно подошёл к Муравскому.
      – Коленька, -– зашептал он на ухо Николаю, нервно оглядываясь на своего коллегу, – простите великодушно, что я так запанибратски к вам. Вы ведь  с тремя прекрасными дамами в май 77-го отправляетесь?
      Николай кивнул.
      – Кот мой там! – сообщил Соломон Ибрагимович. – Пропал без вести во время эксперимента. Если встретите, будьте так добры захватить с собой – я заплачу. Я все расходы с лихвой возмещу, не извольте беспокоиться!
      – Тот самый смоленский кот? – удивился Николай.
      – Какой он смоленский! – замахал на него руками Соломон Ибрагимович. – Это всё блоггеры в социальных сетях выдумали.  Мой личный кот! Все глаза я по нему, Коленька, выплакал.
      – Но как я узнаю, что он ваш? 
     – Он вас сам узнает! Понимаете, Коленька, животные в отличие от людей время чувствуют по-другому, я в этом убеждён. Там для него все чужие, а вы – родной. Это как если бы вас нечаянно забросили к разумным осьминогам, а потом вы землянина повстречали. Пусть даже самого распоследнего папуаса.
      – Хорошо!  – пообещал Муравский и ободряюще похлопал собеседника по плечу. – Я вашего кота из-под земли достану, я настырный.
      
      Он поспешил вслед за группой и догнал её уже в лифте.
     – Муравский, Биккина, Стасенко, Соколова, – сверился со списком Звёздочкин. – Адреса, по которым вы будете проживать, у меня записаны. Как только система включится, вы окажетесь каждый в лифте своего или соседнего дома и выйдете на первом этаже.  Та-а-ак,  Биккина, вижу, у вас опять вопрос?!
      – Это не вопрос, товарищ экскурсовод! Это ответ!  Физик Фейнман когда-то за него Нобелевскую премию получил. Его теория циклического времени, когда в одной точке пространства исчезает электрон, а в другой одновременно с ним исчезает позитрон...
      – Прекратите! – взорвался Звёздочкин. – Из-за ваших идиотских вопросов я нуль-таймеры забыл. Стойте здесь и никуда не выходите из лифта, иначе кто-нибудь его займет. Я мигом.
      
Половину бед человек совершает, когда руки-ноги думают быстрее головы. Стоит последней где-то задержаться, как они что-нибудь да сотворят: прольют  горячий кофе, шагнут в попавшуюся на пути лужу или нажмут неподходящую кнопку. Волна незаслуженной обиды, вызванная окриком экскурсовода,  заставила Минну покраснеть и отвернуться. Взгляд её упал на монитор лифта времени, где уже высвечивалась набранная дата – 17 мая 1977 года. Но Минна не осознавала увиденного, её мысли были заняты отповедью экскурсоводу. Рука же машинально дотронулась до клавиши «Пуск» и надавила её.
      
      -4-
      
      Дядя Серёжа жил в центре города, напротив стадиона.  Когда наши забивали гол, весь дом вздрагивал от восторженного рёва болельщиков, а когда пропускали – от их тягучего разочарованного стона. Следить за ходом матча можно было, лёжа в ванной или даже сидя в туалете и просматривая, нет ли чего интересного в аккуратно нарезанных листках газеты «Труд». Центр города –  совсем другая жизнь. Здесь просторные квартиры и высокие окна,  чисто в подъездах и никто не ругается матом. Старушки в центре интеллигентно завязывают губы бантиками и смотрят на прохожих, словно стряхивают их лица с рукавов своих строгих платьев. Окраина грубее и проще, но искреннее.  И всё же Николай любил гостить у дяди, которого все почему-то называли на заграничный манер – Серж.
      – Коля!
      Муравский приоткрыл один глаз и посмотрел на дверь. В квартире дяди у молодого человека была своя отдельная комната, и сейчас в дверь заглядывала тётя Марина.
      – Каша на плите, – сообщила она. – Мог бы и предупредить, что приедешь, я бы продуктов купила! Ты же собирался на море отправиться.
      «Какая она молодая!» – почему-то подумал Николай.
      Из-за странного ощущения, что тётя должна выглядеть старше, он даже замешкался с ответом.
      – Мы вернёмся поздно, сегодня в театре премьера, а потом по этому случаю банкет,  и твой дядя Серж удостоит бедных актёров своим посещением. Подозреваю, что из-за банкета – директор обещал поставаить настоящий французский коньяк.
      Через секунду из-за тётиного плеча показалась дядина голова:
      – Салют, Колька! – он тоже показался Николаю чересчур молодым. – Во сколько это ты к нам пожаловал? 
      – Не помню, – ответил Николай.
      У него было странное ощущение провала в памяти, словно он вчера крепко выпил. Но ведь не пил! Он точно помнит, что не пил – собирался отправиться с друзьями на море, но в результате оказался в соседнем городе.
      
      Из ванной Николай вышел весь в порезах, несмотря на то, что в бритвенном станке стояло индийское лезвие, а не отечественная «Нева».  Долго ожидал, пока закипит на плите чайник, изучая телепрограмму в газете «Труд». «Отзовитесь, горнисты», «Шахматная школа», «Ленинский университет миллионов», «Полевая почта «Подвига». Слова казались  знакомыми и далёкими одновременно.  Пробежал глазами по заметкам рядом с телепрограммой: в ФРГ исчезают белые аисты, в Италии процветает торговля детьми, в Монголии начали готовить кумыс из сухого кобыльего молока. Странная двойственность восприятия не уходила: лёгкость и какая-то юная жажда бытия с одной стороны и смутное тревожное ожидание будущих бед с другой. Кроме того, Коля совершенно не понимал, почему не уехал вчера с друзьями на Черное море. И что делать две недели здесь в городе – тоже. Вода закипела, и он принялся стучать дверцами кухонного гарнитура, ища чай или кофе. Ни того, ни другого не было.
      «Надо позвонить тёте», – подумал Муравский и полез в карман.
      И тут же остановился, не понимая, что там ищет.
      – Да что это со мной! – раздраженно воскликнул он.
      Решительно направился к телефону в коридоре, сграбастал трубку и набрал номер гримёрной.
      – Марину Глазунову, – попросил он. – Богатой, тёть, будешь – не узнал!  Где у вас чай в пакетиках лежит?
      – В каких пакетиках?
      Вопрос поставил Муравского в тупик.  Пока он соображал, откуда на его язык выскочили неведомые пакетики, Марина протараторила:
      – Заварка в жестяной банке на верхней полке шкафчика. И всю жизнь там была, ты ещё не проснулся что ли?
      – Наверное, – сообщил Николай и  положил трубку.
    Теперь он вспомнил яркую цветную банку, куда родственники высыпали чай. А через десять минут с невероятным аппетитом уминал за обе щеки  рассыпчатую пшенную кашу и пил горячий крепкий чай. Ничего вкуснее он не помнил с самого детства.
      
      Машин на улице оказалось мало. Можно было переходить улицу в неположенных местах неспешным прогулочным шагом.  Город ощущался просторным и спокойным, словно за ночь из него убрали всё лишнее. Стерли крикливые краски, снесли ненужные здания, а у оставшихся  обрубили верхние этажи, освободив горожанам  доступ к небу. Впрочем, красок городу и теперь хватало: взгляд цеплялся за отдельные детали, выхватывая их из окружающего пейзажа: красную телефонную будку, жёлтую бочку кваса,  черный киоск «Горсправки».  По характеру Николай был общительным, активным человеком –  и необычная заторможенность,  раздвоенность, проявившаяся утром, постепенно отступала. На площадке перед ДК он притормозил у лотка с мороженщицы, к которой в этот жаркий день выстроилась очередь. 
      – В Анапе нынче так всё дорого! – жаловалась стоявшая перед ним дама  подруге.      
–  Спекулянты! – поддержала её подруга. – Думаешь, они где-нибудь работают? Числятся только! А сами на нетрудовые доходы живут.
– Так вы в Турцию слетайте, – не удержался от совета Муравский. – Дешевле обойдётся.
      Женщины развернули к нему массивные бюсты и молча измерили взглядами с ног до головы. Мысль Николая, наконец, догнала язык, и он понял, что сморозил глупость. Отдохнуть в Турцию можно было слетать, только захватив самолёт. Но это выходило гораздо дороже поездки в Анапу.
      – Да  пошутил я, – неловко улыбнулся он.
      Ощущение раздвоенности вернулось вновь. Но из природного упрямства он не ретировался, а терпеливо достоял очередь и купил мороженое.  Через квартал Николай стал в следующую очередь, так как одной порции этой невероятной вкуснотищи ему показалось мало.
      
      Странные оговорки не давали Николаю покоя. Но стоило задуматься о них, как мысли таяли и растекались, словно сливочное масло на горячей сковороде. Сосредоточиться никак не удавалось. Он вдруг вспомнил, как попал в квартиру дяди: вышел из лифта на первом этаже соседней девятиэтажки, затем на улицу и по ней – до стадиона и дядиного дома. Кажется, светила Луна и звёзды висели совсем низко.  Во дворах совсем не было машин. Ни одной.  В этот момент до сознания Николая донесся чахлый кашель машины, не желавшей заводиться.  Ярко-красная «копейка», первая модель «Жигулей», стояла с разинутым ртом-капотом у тротуара. Из кабины выпорхнула молодая женщина в модном спортивном костюме и косынке, повязанной на манер банданы, и беспомощно оглянулась вокруг. Муравский свернул к машине:
      – Помочь? – спросил он.
      – Ничего не понимаю, – с надеждой посмотрела на него женщина. – Свечи сухие, искра нормальная.
      – Хм… Уверены?
      – Да.
      – Шланг есть? Ключи, отвёртка?
      – Зачем вам шланг?
      – Отхлебнём из бака бензина, потом снимем с карбюратора крышку и плеснём туда напрямую.
      – А так можно?  – усомнилась женщина.
      – Можно, можно, – успокоил её Муравский. – Вас как зовут?
      – Маргарита.
      – Николай. Доверьтесь мне, я двадцать пять лет за рулём.
      – С пелёнок что ли? – прыснула  Маргарита, приняв его слова за шутку.
      – С них самых. Заведём машину, до вокзала меня подбросите?
      – Могу даже на перрон и к в вагону поезда. Уезжаете?
      – Билет хочу купить.  Друзья вчера на Черное море отправились, а я задержался. У вас пластиковой бутылки нет? Из-под «Пепси» или минералки.
      –  Пластиковой? – удивленно посмотрела на него женщина и снова улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. –  Знаете, я из Новороссийска как-то не догадалась захватить, когда там была. Стеклянная баночка из-под майонеза вас устроит? Больничные ассоциации не мешают?
      – Лишь бы не спичечный коробок, – отмахнулся Коля. – А почему из Новороссийска?
      – Так ведь там единственный в Союзе завод, где напитки в пластиковой таре выпускают.
      Муравский засунул шланг в бензобак, на мгновение присосался к нему и, направив в баночку, сплюнул на землю.
      – Я не знал про завод, – признался он, тряхнув головой. – Просто сегодня я часто невпопад говорю. Сам не знаю почему. У вас такого никогда не было?
      –  И что же вы говорите, Коля?
      – Двум женщинам в очереди посоветовал в Турцию в отпуск поехать… Почему в Турцию?
      – Пароходом как Горбунков?
      – Какой еще Горбунков? – спросил Николай, откручивая гайки на крышке карбюратора.
      – Из «Бриллиантовой руки». «Стамбул – город контрастов», помните? Человек может думать, что совершил что-то «из ряда вон», а на самом деле это сработало его подсознание. Одна из тех женщин, наверное,  напомнила вашему подсознанию этот фильм, вот ассоциация с Турцией и всплыла.
      – Вы психолог?  – Муравский оторвался от карбюратора и с любопытством посмотрел на хозяйку автомобиля.
      – Нет, Коля, я учительница. Русский язык и литература.
      – Понятно... Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. Заводите, товарищ учительница, только ногу с газа не убирайте, а то заведётся и заглохнет сразу.
      Несколько раз чихнув, автомобиль рассерженно взревел.
      – То как зверь она завоет, то заплачет как дитя, – перекрикивая рёв двигателя, процитировал Николай.
      
        Маргарита вела машину осторожно, но уверенно: навстречу бежали здания, светофоры и тополя.  Торопливо пронеслась остановка автобуса, не спеша прошагал универмаг,   медленно прополз длинный пыльный забор стройки...
      – Через двадцать лет двигатель внутреннего сгорания уйдёт в прошлое, – уверяла Маргарита. – Бензин заменит электрический ток, вместо АЗС поставят щиты с розетками. Подъехал на электромобиле, воткнул вилку в розетку, подзарядился и дальше поехал.
      – Через двадцать вряд ли... – не согласился Николай. – Даже через сорок электромобили ещё экзотикой будут.
      – Откуда такая уверенность? – скосила на него взгляд Маргарита.
      – Оно само как-то приходит.
      – Может, вы – ясновидящий?
      Николай рассмеялся.
      – Не верю я в эту чепуху! Но как объяснить – не знаю. Сегодня задумался о том, что позвонить нужно и машинально полез за телефоном в карман. И, знаете, уверен, что в будущем так и будет – у каждого будет свой индивидуальный телефон. Ну, вот как часы сейчас.
      – Надо спросить  Д`Арагана, возможно ли это.
      – Кого спросить?
      – Одного молодого физика, с которым я переписываюсь: он очень увлекательно рассказывает о науке. Между прочим, он считает, будущее за ЭВМ. Ещё при нашей жизни они будут управлять автомобилями, самолётами, связью, даже спутниками. 
      – И книжками тоже,  – кивнул Муравский. – Захотите Гоголя почитать, «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка»,  сядете у ЭВМ, возьмёте очки, накроете пледом коленки – нам тогда уже за пятьдесят будет с вами – и будете читать с экрана.
      – Да ну вас, Коля! – захохотала Маргарита. – Книжки с экрана? Никогда такого не будет. Знаете, что я Д`Арагану напишу? Попрошу его машину времени изобрести, отправиться в будущее и проверить, как там обстоит дело с электромобилями, карманными телефонами и ЭВМ-книжками. О, вот мы и приехали!
      – Вот мы и приехали, – эхом отозвался Николай.
      Выходить из машины ему не хотелось.
      – А не карманный телефон у вас есть? – спросил он.
      Женщина внимательно посмотрела на него.
      – Не стоит, Коля, – сказала она.
      – Если я выйду сейчас, то буду жалеть всю жизнь. Вам меня не жалко, Маргарита?
      – Так ведь пятьдесят на пятьдесят, – ответила она. – Не выйдете – тоже можете жалеть всю жизнь. Знаете, что? Найдите меня, когда появятся карманные телефоны и ЭВМ-книжки, договорились?
      – И как же я вас найду?
      – На этот вопрос, Коля, – вздохнув, произнесла Маргарита. – У меня ответа нет. Но вы же мужчина – значит, сможете.
      
      -5-

    Чаще всего люди расстаются, не успев влюбиться. И это хорошо: остаётся не рваная рана на сердце, а лёгкий горьковатый привкус на языке. Он быстро исчезает после чашечки кофе со сливками и ломтика молочного шоколада.  На вокзале, грязноватом и шумном, Муравский пробыл не больше четверти часа: билетов на ближайшие две недели не оказалось. Поездка на море окончательно сорвалась, и молодой человек, выйдя на улицу, зашёл в ближайший кафетерий перекусить.  Кофе, правда, оказался отвратительным, зато булочки – выше всяких похвал. Он медленно выпил его, стоя за высоким круглым столиком на металлических трубах-ножках. Арочное окно от пола до потолка открывало прекрасный вид на вокзал. Николай ни о чем не думал, просто наблюдал за прохожими. На привокзальных площадях человек редко бывает один: даже если он путешествует в одиночку, то его провожают и встречают родственники, друзья или просто знакомые. Несут чемоданы, сумки и свёртки, толкаются, громко разговаривают и, опустив вещи на асфальт,  начинают бурно жестикулировать.  Даже самый сдержанный человек превращается на вокзале в нервного холерика, из которого эмоции выплёскиваются через край, словно из переполненного ведра.
      
    В кафетерии продавали не только кофе с булочками, но и вино на разлив. В то время, как Муравский созерцал пейзаж за окном, неспеша поедая горячие булочки, за соседним столиком устроились два субъекта не первой молодости. Водрузив на стол тяжёлые гранёные стаканы и тарелку с двумя булочками, они продолжили обсуждение своих насущных проблем. Что у пьяного на языке – трезвому понять невозможно. Муравский и не пытался, но подсознание его было начеку. Оно только до поры до времени никак не показывало, что не прочь подслушать чужой разговор. 
      – Давай его валерьянкой выманим! – с трудом справляясь со своим языком, предложил высокий мужчина с трёхдневной щетиной на щеках и в помятом галстуке с ослабленным узлом.
      – Ты когда-нибудь, Маранин,  видел пьяного кота? – его спутник со взлохмаченными седыми волосами и бородкой клинышком  посмотрел на товарища. – Вот так, лицом к лицу, как меня сейчас?
      – Как тебя? – переспросил Маранин и на некоторое время задумался. – Коты, Ерёмин, до такой степени не напиваются. 
      – За котов! – поднял стакан седобородый.
      – За котов!
      – Мой Васька напился валерьянки один раз в жизни, – сообщил Ерёмин. – Что ты, думаешь, он сделал?
      – Что?
      – Полез ко мне драться. А что сделает кот незнакомый?
      – Тоже полезет драться? – предположил Маранин.
      – За твою сообразительность! – снова поднял стакан его товарищ и залпом допил вино. – А где Аболина? Она же была с нами!
      – Кто такая Аболина?
      – Соседка моя, у которой чужой кот в квартиру залез.  Может, она на скамейке во дворе уснула?
      – Знаешь, что мы сделаем? – тоже допив залпом и жадно заедая булочкой, предложил Маранин. – Мы отдадим Аболиной твоего Ваську.
      – Никому я его не отдам! – возмутился Ерёмин.
      – Спокойствие, – заверил его Маранин. – Только спокойствие! Мы отдадим его временно.
      – А зачем?
      – Пусть Аболина напоит его валерьянкой, и Васька прогонит чужого кота.
      – Игорь, ты –  гений! – посмотрел на него Ерёмин и громко икнул.
      – Я знаю, – скромно ответил Маранин и икнул ещё громче. – Пошли?
      
       Именно в этот момент подсознание Коли Муравского решило, что хватит пассивно подслушивать разговор. Николай очнулся и громко окликнул уходящих:
       – Эй, мужики! Что вы там про кота говорили?
      Он сам не понимал, почему  это показалось ему важным. Столь важным, что неведомая сила буквально потащила его за шиворот вслед за двумя незнакомыми пьяницами. Именно про такое состояние говорят «ноги сами понесли к выходу».
      – А ты кто такой? – обернулся к Николаю Маранин. – Я тебя не знаю.
      – Я знаю! – заверил его Ерёмин, удерживая за пуговицу пиджака. – Это хозяин кота. Спорим?
      
      Неизвестно кем были все эти существа – люди, собаки, птицы – в глазах животного, забравшегося на люстру под высоким потолком. Он просто не признавал их, ощерившись в угрожающем оскале, вздыбив шерсть и отчаянно вцепившись когтями в мягкую ткань абажура.  Люстра покачивалась под его  весом, при этом вид животного был настолько сумасшедшим, что никто не пытался его снять. Всё изменилось в одно мгновение. Стоило на пороге показаться Муравскому, как обезумевший, казалось, кот совершил невероятный прыжок, оказавшись у Николая на руках. Он не царапался, не кусался, не буянил – он крепко прижался всем своим телом, ища у человека защиты. Шею животного украшало необычное ожерелье с продолговатыми металлическими пластинами. На каждой из пластин было множество точек и черточек. Николай дотронулся до браслета рукой и тут же отдернул её, схватившись за голову. Мысли, что растекались маслом по горячей сковороде, внезапно обрели ясность и резкость, но каждая как бы сама по себе. Через мгновение они соединились в общую картинку, и Николай осознал, кто он и как сюда попал, а вслед за тем потерял сознание.
      
      -6-
      
      – Страшные магнитные бури бушевали в тот вечер на Земле! Их принёс солнечный ветер из жутких и далёких корональных дыр. Рентгеновские вспышки следовали одна за другой. Свалились с головной болью все астрономы, и некому больше было наблюдать за Солнцем. Нарушилась связь. Орбитальные станции и спутники сбились с пути, а в трансформаторах и трубопроводах возникли безумные вихри индукционного тока. Замедлили свой рост годовые древесные кольца. Микроорганизмы сменили цвет.  Изменилось состояние коллоидных растворов, а саранча поднялась в воздух и полетела, куда глаза глядят.
      Минна остановилась перевести дух и посмотрела на детей соседки, забравшихся на тахту с круглыми от ужаса глазами.
      – И вот тогда-то, – продолжила она зловещим голосом, – скрипнула дверь в домике Наф-Нафа…
      Дверь громко заскрипела, но не в домике сказочной свиньи, а совсем рядом.  На пороге появилась тётя Соня, хозяйка квартиры,  с двумя авоськами продуктов в руках.
      – А-а-а-а-а! – бросились к ней дети и вцепились в маму железной хваткой.
      – Ой, Минночка, спасибо, что приглядела! – затароторила с порога Соня. –  В продмаге колбасу выбросили, в гастрономе – яблоки, а в универмаге – сапоги. И я как буриданова ослица мечусь промеж магазинов и каждый раз теряю очередь. Эти люди, они же не стоят спокойно на месте, ты себе это представляешь? Они тоже бегают по очередям! Я иногда просыпаюсь по ночам – в холодном поту, несмотря на горячего мужа под боком –  и думаю: это же какая давка будет при коммунизме, если мы дотуда доживём? Всё же задарма, всё же бесплатно и по потребностям.  Ты читаешь журнал «Новые товары»? Я пока в очереди стояла – через плечо заглянула одному товарищу.  Московский пищевой комбинат начал выпускать сухие супы! Как это можно есть?!
      – Всё лучше «Доширака».
      – Что за «Доширак» такой?
      – Китайская лапша, ой…  – на лице Минны отразилось недоумение. – Сама не знаю, что говорю! Третий день у меня так: неожиданно в голове образ возникает – яркий, во всех подробностях. Но совершенно фантастический, как будто из параллельного мира. Я эту коробочку с  китайской лапшой секунду назад как наяву видела вплоть до названия: жёлтые буквы на красном фоне. И даже пакетик со специями внутри. Может, это «страшные магнитные бури» на меня так влияют?
      – Не знаю, про какие бури ты говоришь, но если спросишь до мнения тёти Сони, она тебе так скажет: переучилась ты, девочка. Каникулы на дворе, а ты всё  с книжками сидишь.  Пойди до парка погуляй, среди берёзок воздухом подыши  – там такие невиданные человеком погоды стоят! Двадцать лет не было таких погод, это я тебе как свидетель и очевидец говорю. Птицы по деревьям пешком ходят  – надышаться не могут! Была бы моя воля – я бы до утра сидела у подъезда на скамейке  с открытым ртом и дышала. Но у меня дети и муж, они втроём желают по вечерам свесить немытые ноги с моей шеи  и кушать котлеты с подливой. Им хорошо будет при коммунизме, а пока они без тёти Сони не выживут. Они умрут с голоду, сидя обнявшись перед холодильником, полным продуктов.
      
      На улице действительно стояли невиданные погоды. Грозовой ливень смыл с тротуаров пыль, ртуть в термометрах отползла вниз, и вечерняя прохлада сменила утренний зной. По парку бродила хромая лошадь и щипала траву. Поначалу Минна не обратила на неё внимания, только скользнула взглядом и уткнулась обратно в книжку. Девушка читала «Битву железных канцлеров» – новый исторический роман Валентина Пикуля, только-только вышедший из печати.  На лошади не было ни седла, ни сбруи. Никто не приходил за животным и, в конце концов, Минна заинтересовалась этим странным фактом. В администрации парка очень удивились, когда в конце рабочего дня  незнакомая девушка с толстой книжкой под мышкой заявилась к ним в контору и стала наводить справки о лошади. В конторе стоял дым коромыслом и заведующий с кассиром одного из аттракционов уже расстелили на столе газету, а на неё поставили стопки.
      – Лошадь? – переспросил заведующий, держа в одной руке селёдку, а в другой нож.
      – Хромая, караковой масти, – объяснила Минна. – Бродит по вашему парку уже третий час.
      – Кара… чего? – не понял заведующий.
      – Караковая – это тёмно-гнедая, – с готовностью пояснила девушка. – Даже ещё темнее. Корпус, грива и хвост – чёрные, а на морде, вокруг глаз, под мышками и в паху – рыжие или коричневые подпалины. Мне кажется, надо что-то делать, хозяина искать... Лошадь же не может сама по себе гулять по городу, она явно заблудилась.
      – Вот что, – начиная сердиться, отрезал заведующий. – Идите-ка вы, дамочка, вместе со своей лошадью куда подальше.
      – Я пойду, – пообещала Минна. – Я к вашему начальству пойду вместе с лошадью.
      
      Но вместо начальства отправилась домой и через полчаса вернулась с длинной и крепкой верёвкой. Лошадь по-прежнему бродила между берёзок, задумчиво размышляя о бренности всего сущего.   Словно большая собака она покорно дала завязать себе на шее бечёву и послушно захромала вслед за незнакомой девушкой. Во дворе их встретил сосед-пенсионер Басин.  Он сидел на скамейке в берете,  калошах и плаще и читал журнал «Радиолюбитель».  Рядом лежала метла – Басин подрабатывал дворником. Увидев лошадь, он осуждающе посмотрел на девушку и строго спросил:
      – Ты кого привела?
      – Дядя Юра, – жалобно проговорила Минна, – вы не беспокойтесь! Она только ночь в нашем дворе постоит, а завтра я все конюшни с ипподромами обзвоню. И в зоопарк позвоню, и в цирк. Найду куда её пристроить. 
      – А убирать за ней ты будешь? Лошадь за ночь производит несколько килограмм свежего навоза.
      – Я уберу!
      – Бойкая какая, уберу… Тут за собаками никто не убирает – вон Рындин из пятнадцатой квартиры со своим бульдогом четыре раза в сутки гулять выходит. И этот засранец, бульдог его, четыре раза гадит. Чем он его только кормит, спекулянт?
      – Рындин не спекулянт, дядя Юра, он с самой Глазуновой, примой нашего оперного,  поёт.
      – Я у него в квартире японский «Шарп» видел.  Откуда у простого советского человека «Шарп»? Спекулянт он. И собака у него спекулирует собачьим навозом и моим терпением. Четыре раза в день – это же ни в какие ворота не лезет!
      – Он за границу на гастроли ездит, – не сдавалась Минна. – Вот вам и «Шарп».
      Басин встал, опираясь на метлу, поправил берет и снисходительно посмотрел на девушку:
– Да  не возьмут твою лошадь никуда! Кому она нужна, старуха?
– Откуда вы знаете, сколько ей лет?
– Я, милая, у Буденного служил!
      
      Дядя Юра оказался прав: ни конюшни, ни ипподром, ни зоопарк, ни восемь пригородных совхозов, до которых дозвонилась Минна на следующий день, лошадью не заинтересовались.
      – Верблюда у вас нет? – спросили в зоопарке. – Возьмём даже старого и хромого.
      Верблюда у девушки не было.  Был характер, и она упрямо продолжала искать приют «старухе».  Из всех этих разговоров постепенно сформировалась у девушки идея: а почему бы  в городе не организовать приют для брошенных животных?  И как только это произошло, сразу обнаружилась  дверь, через которую выходят из безвыходных ситуаций. В одной из пригородных школ был «живой уголок», в который согласились взять на содержание лошадь. А заодно заинтересовались идеей организации приюта – иногда в школах попадаются директора-энтузиасты и одновременно биологи по специальности.  На следующий день директор-энтузиаст самолично прибыл вместе со старшеклассниками на грузовике. Весь дом к тому времени уже был в курсе этой истории и переживал за судьбу животного, не выходя из кухонь. Вслед машине с лошадью махали из окон платочками, и несколько пожилых бабушек смахнуло невольно набежавшую слезу, а несколько пожилых дедушек махнуло по вольно набежавшему стаканчику. За лошадь. Поэтому они уже не видели, как к героине дня  во дворе подошел незнакомый мужчина с котом и сказал:
      – Здравствуйте, Минна! Как хорошо, что у вас такое редкое имя, иначе бы никогда вас не нашел.
      А вот бабушки, напротив, не успели ещё отойти от окон, а потому увидели, как кот метнулся к девушке, и  через несколько секунд она упала в обморок.
            
      -7-
      
Первая модница «Вечёрки»  Наташа Ермилова читала журналы «Силуэт» и «Ригас модес», носила  «Сабо» с железными заклёпками, югославские джинсы и водолазку. Нынешний день не задался у неё с самого утра: отсидев в парикмахерской   с тюрбаном из полотенец на голове целый час, девушка обнаружила, что химка не удалась. Парикмахер сначала долго болтала по телефону, а когда спохватилась – сняла деревянные палочки вместе с несколькими прядями, сожжёнными у корней. Конечно, был скандал, и громкие крики, и слёзы... Теперь Наташа сидела на работе в косынке, с красными  от слёз глазами и обиженно стучала по клавишам пишущей машинки. Металлические буквы впечатывались в пропитанную чернилами ленту и оставляли свой оттиск на желтоватом листе бумаге. Если бы начальство застало её за этим занятием – случился бы ещё один скандал. Девушка перепечатывала самиздатовский фантастический роман. Знала о том только близкая подруга Юля, дежурившая в этот выходной на телефоне. Сегодня она появилась в новом модном платье: после работы подруги собирались вместе отправиться на дискотеку в доме культуры. Собирались... До похода в парикмахерскую...
– Отпад! – ахнула Наташа, увидев платье. – Польша? ФРГ?
– Не помню.
– Как это не помнишь?
       Юля действительно не могла вспомнить,  откуда в её гардеробе появилось это платье. Что-то странное творилось  в последнее время. Совсем недавно корреспондент «Вечёрки» гордилась исключительно цепкой памятью.  Вспомнить спустя несколько лет лицо случайного попутчика в самолёте не представляло для Стасенко никакого труда.  А сейчас память стала дальнозоркой, как стариковские глаза:  далеко видно хорошо, а то, что случилось недавно, расплывается мутным безликим пятном.  Более того, стоило задуматься, как руки начинали жить собственной жизнью: искать пульт от телевизора на журнальном столике, магнитофон с наушниками в кармане плаща или пластиковый прямоугольник вместо денег в кошельке. Вот и с платьем  выходила мистика пополам с изотерикой. Пару дней назад, возвращаясь из гостей, Юля вошла в лифт в одном наряде, а вышла  в другом. В лифте давление резко скакнуло вверх, голова словно раскололась надвое – и, выйдя,  девушка не обратила внимание на свою одежду. Сознание не зафиксировало перемен – и это было страшно.
– Не помню и всё.
– Не хочешь говорить? – обиделась на неё подруга. – И не нужно!
– Наташка, – виновато посмотрела на неё Юля. – Ну не обижайся. Со мной и так странные вещи происходят.
– Какие это?
– То мне кажется, что я японскую машину водила раньше. То автоматы газированной воды напоминают уличные сейфы  с деньгами.  Представь себе: идёт человек по улице, понадобились ему деньги – подошёл к сейфу, набрал код на замке и взял, сколько нужно. Фантастика.
 – Это не фантастика, Юля, –  вздохнула Ермилова. –  Это – сказка.  Фантастика –  хорошего парикмахера в городе найти.

Один из сказочных образов, всплывающих время от времени из неведомых глубин подсознания, стал для Юли источником новых идей. Как-то под вечер ей привиделась необычная газета – люди читали её на экранах своих телевизоров и  могли оставлять комментарии к материалам. Одна из рубрик называлась «Отдам даром». На следующий день Стасенко убедила главного редактора завести в «Вечёрке» такую же: подав объявление, человек предлагал бесплатно забрать у него ненужную вещь. Успех был невероятный! Горожане завалили редакцию письмами. Горком партии поддержал инициативу как коммунистическую по духу и народную по происхождению. Из Москвы позвонил корреспондент «Правды», взял экспресс-интервью и попросил прислать несколько номеров «Вечерки» для ознакомления. 

На вечернюю дискотеку Юле пришлось отправляться одной. Было ещё светло, но сумерки уже поднимались по стенам домов к крышам, заволакивая город полупрозрачной туманной дымкой. В просторном холле ДК оглушительно гремела музыка: сквозь плотно прикрытые окна прорывались на улицу энергичные «Мани, мани, мани», «Ма бекер»,  «Хафанана», «Йес, сир, ай кэн буги» и романтический «Отель Калифорния».
– О чем задумались? – к Юле подошёл высокий молодой человек в красной рубахе с огромными отворотами воротника, клёшах с загнутыми копейками по краю и длинными волосами до плеч.
– Об авторском праве, – огорошила его девушка. Это был её испытанный способ фильтровать мужчин. Умный заинтересуется, а дурак покрутит пальцем у виска и отойдет.
– Я тоже позаниматься с учебниками на дискотеку хожу, – с серьёзным видом кивнул парень. – Так хорошо думается, когда люди вокруг танцуют!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Под разноцветные вспышки самодельной цветомузыки Джо Дассен хрипловатым баритоном благодарил женщину за будущее первое свидание. Парень протянул Юле руку, и через минуту девушка поняла, что он прошёл и второй фильтр – танцевальный.
– Так что там не так с авторскими правами? – иронично спросил он на ухо.
– Мы все здесь пираты! – сообщила ему Юля. – Бесплатно пользуемся созданным контентом.
– Пираты? Контент?
– Это невероятно интересно на самом деле! – увлеченно продолжила девушка. – В прошлом веке музыку можно было послушать только вживую. Люди приходили на концерт, платили музыкантам деньги. За что они платили? За определенное время. Как учителю платят за урок. Но затем появилась звукозапись, и время музыканта стало возможно копировать бесконечное число раз. Теоретически, потратив пять минут, можно потом ничего не делать всю оставшуюся жизнь. «Отель Калифорния» – он же, наверное, вечно звучать будет.
– Я думал, ты пошутила об авторском праве, – улыбнулся  парень. – Значит,  я – твой последний шанс.  А зовут меня Виктор.
– Почему это ты мой последний шанс? – удивилась Юля.
– Я такой же чокнутый, как ты. А в рассуждениях ты не от той печки танцуешь...э?...
– Юля.
– Юля. Ты считаешь потраченное артистом время, но не учитываешь на кого оно потрачено. На концерт может собраться пять зрителей, а может двадцать тысяч. Для пяти зрителей можно петь без микрофона, для двадцати тысяч так уже не получится. Звукозапись – это такой микрофон, с помощью которого можно петь для миллионов. Все они пришли на твой концерт вместе – из разных мест и из разных времён. И – да, раз собрал столько народа, значит, имеешь право заработать за пять минут на всю жизнь.
Джон Дассен смолк, и они отошли к окну.
– Спасибо за танец, Витя, –  девушка с любопытством посмотрела на своего спутника, ожидая продолжения.
– Мы же не прощаемся на этом? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс он.
– Мммм.... Мне нужно придумать возражение на твой возмутительный копирастовский тезис. Значит, пока не  прощаемся.
– Копирастовский... – покатал на языке незнакомое слово парень. – Слова у тебя не менее чокнутые, чем у меня. Я знаю поблизости одну круглосуточную забегаловку, где продают на разлив настоящий коньяк. Армянский, но пахнет клопами и Парижем. Пойдём?

-8-

Мимо Тадж-Махала по жёлтой пачке ехал слон, везя на  спине погонщика в  тюрбане с красным пером. Самый популярный чай семидесятых,  электрический самовар, блестящий как зеркало, чашечки с блюдечками, розетка с земляничным вареньем и кусковой сахар вместе со специальными щипчиками... Николай и Минна сидели за столом и чаевничали.  Нуль-таймеры из ошейника заблудившегося во времени кота, словно древние амулеты, висели вместо кулонов на их шеях.   Сам Кот смоленский нежился в теплом солнечном пятне на широком подоконнике.
      – Я про него  не понимаю, – задумчиво сказала Минна.
      – Что именно? 
      – Нас перенесли назад во времени и мы... как это экскурсовод говорил?..  совместились сами с собой.  И вещи, которые на нас тоже совместились, так?
      – Ну.
      – Ты не можешь попасть в 1949 год, так как ты ещё в это время не родился, так?.
      – Не понимаю, к чему ты ведёшь, Минна.
      – Кот.
      – Что кот?
      – Он не мог перенестись сюда из 99-го, когда проводился эксперимент. И тем более не может вернуться в 2014-й к Соломону Ибрагимовичу.
– А ведь точно! – хлопнул себя по лбу Николай. – Как мне самому это в голову не пришло?
– И ещё мне мы изменили будущее, и это страшно.
– Туристы и раньше снимали эти штуки.
– Видел, какой огромный нуль-таймер у Звёздочкина? И светится он по-другому. Думаю, воздействие тех растерях стирал именно экскурсовод. Кстати, две женщины, что отправились с нами, до сих пор будущее меняют. Каждую секунду.
– Одну звали Юля, вторую Таня. Фамилий не запомнил! Как вот теперь их найти?! Но про будущее, мне кажется, ты преувеличиваешь. Ничего с ним не случится. Представь себе сибирскую тайгу и четырех мурашей: пусть они десяток соломинок с места на место перетащат, но тайге от этого ни жарко, ни холодно. Даже от лишнего муравейника ничего в ней не изменится.
– Скажи, чем люди отличаются от муравьёв?
– Размерами? – пошутил Муравский.
– Нет!
– Тогда разумом.
Биккина чуть заметно улыбнулась и отставила блюдце.
– Если вернемся,  – сказала она, – я тебе пришлю  книжку по емейлу. Называется «Мир общественных насекомых», автор – Кипятков. Насекомые не только разумны, хотя у них другой тип разума, коллективный. Эксперименты показали, что среди них есть очень сообразительные особи, а есть совершенные тупицы. И средняя масса тоже есть, в которую входит большинство. Понимаешь? Они не только  разумны! Они еще и отличаются между собой по интеллекту, как и мы!
– Всё-всё-всё! – шутливо поднял руки вверх Николай. – Ты – умный муравей, я – дурак.
– Ты – славный муравей, Коля, – вздохнула девушка. – В той книжке описывается эксперимент Рехштайнера. В лесу, справа и слева от протоптанной муравьями дорожки установили два контейнера со шторками, их можно было открыть, потянув за нитку. За одной шторкой был сладкий сироп, за другой – ничего. Насекомые разобрались, где сироп и что нужно делать, чтобы до него добраться, довольно быстро.  Но меня поразило не это! Некоторые муравьи дергали за нитку, открывая доступ к лакомству не для себя, а для других! Ты ведь мог нас и не искать, а попробовать вернуться домой самостоятельно. А там уж пусть Соломон Ибрагимович со Звездочкиным голову ломают, как нас вытащить.
– Дорогие мои, будьте осторожны! – процитировал Муравский, и они вместе с Минной прыснули со смеху.
– То, что нас никто не забрал отсюда–ещё одно доказательство, что будущее изменилось, –став серьёзной, сказала Биккина. – Мы не муравьи потому, что способны формулировать идеи. Оттого, что один мураш дал полакомиться другому, будущее, может и не изменится. Но если он сформулировал свой поступок как идею, она мир изменит.
– Никаких идей я не выдвигал! Торжественно в этом клянусь.
– А я выдвигала: приюта для животных. Ты можешь поручиться, что у той женщины... Маргариты... не родилась какая-нибудь идея после встречи с тобой? Например, центра телефонной помощи для автомобилистов?
– Стоп! – вскочил на ноги Муравский.
– Что такое?
– Газета!!! – и он принялся искать просмотренный недавно номер «Вечерки». – Колонку видишь?
– «Отдам даром»? И что?
– Не было никаких «отдам даром» в семидесятые! В наше время так называется популярный блог в «Живом журнале».

-9-

Таня Соколова, ученица 3 «в» класса стремительно выскочила из подъезда и тут её догнал окрик мамы из распахнутого окна:
– Сдачу в магазине не забудь! 
– Не забуду-у-у--у, – прокричала Таня,  шлёпая по лужам в новеньких сапожках. Её длинные косички болтались за спиной, прыгая из стороны в сторону. Увидев впереди толстых неповоротливых голубей, важно расхаживающих по асфальту в поисках хлебных крошек, девчонка ухватила похожую на рыбацкую сеть авоську за ручки и принялась размахивать ею над головой как лассо.
– У-у-у-у-у-а-а-а--а--а! – разнеслось над утренним двором. По примеру знакомых мальчишек, Таня имитировала индейский клич, шлепая себя ладошкой свободной руки по губам.
За домом, в котором она жила, начинался длинный зеленый забор по имени Долгострой. Почему взрослые дали ему такое имя, Таня не задумывалась.
– Привет, Долгострой! – поздоровалась она, переходя на шаг.
Забор не ответил – он был облезлым, забрызганным грязью и невежливым. И ещё дырявым: за вторым фонарным столбом одна из досок  отодвигалась, и можно было свободно пролезть на стройку. Оглянувшись по сторонам, Таня отодвинула доску и проскользнула за забор. 
– Раз, два, три, четыре, пять, – шепотом принялась считать она.
Отойдя  на пятнадцать шагов, девочка присела на корточки и стала сооружать «секрет» – девичий уличный тайник, который показывают только самым близким подругам.  Дно вырытой ямки Таня устелила  конфетными фантиками, сверху положила осколок цветного стекла, две этикетки от заграничных духов и записку, подкинутую в её портфель кем-то из одноклассников. «Ты мне нравишься», –писал ей мальчик, но кто это был, осталось неизвестным.  Прочитав записку в пятьдесят восьмой раз, Таня в пятьдесят восьмой раз покраснела. Затем аккуратно прикрыла  сокровища носовым платочком,  засыпала землёй и побежала в магазин, на бегу решая, кому из подруг стоит показать секрет.

Магазин занимал первый этаж старого двухэтажного дома, выкрашенного в тёмно-зеленый цвет. Над широкими арочными окнами по вечерам светились большие буквы, и можно было прочитать загадочное слово «Гастроном».  Маргарита Борисовна, учительница Тани, сказала, что «гастро» – это греческое слово и означает «желудок». А «гастроном» –  очень разборчивый в еде человек, обжора и лакомка. Теперь Таня каждый раз представляла, как по вечерам над окнами магазина вспыхивает слово «Обжора» и тихонько хихикала про себя. Непонятно было только зачем над нашими магазинами писать не наши слова. Вот и соседний назывался «Бакалея» - от турецкого слова «баккал», означающего «торговец овощами». Это Тане тоже объяснила Маргарита Борисовна и добавила, что в бакалее продает те продукты, которые могут долго хранится: консервы, крупы, сухофрукты и даже некоторые хозяйственные товары вроде мыла и стирального порошка. Учительница нравилась девочке: она могла ответить на любой вопрос, была справедлива и модно одевалась. А ещё она приезжала на работу на новеньких «Жигулях», чем вызывала восторг мальчишек. Таня даже решила, что когда вырастет, сама станет учительницей.

На углу магазина выстроилась длинная очередь с бидонами – люди ждали, когда подъедет машина с молоком. Вторая очередь собралась внутри: ждали подвоза горячего свежего хлеба с хлебозавода. Стоять в очереди было скучно, большинство разговоров взрослых Тане были непонятны или неинтересны. Обсуждали победу  какого-то «Ливерпуля» над какой-то «Боруссией», где-то в Африке негры проголосовали за независимость от Франции, в Белоруссии сошел с рельс поезд и погибли люди... Один  старичок с тростью, в очках и с бородкой несколько раз громко произнёс  «Менгисту Хайле Мариам». Старичок сильно походил на колдуна, а слова звучали как заклинание.  На всякий случай Таня отошла от него подальше. Вдруг превратит в какую-нибудь гадкую крысу и она никогда не узнает, кто из мальчиков подкинул ей эту записку? Мимо очереди прогромыхал грузчик, везя на металлической этажерке ящики с пустыми молочными бутылками. Ящики ставились друг на друга, и бутылки в них жалобно звенели, громко жалуюсь на колдунов и умоляя вернуть им человеческий облик. Но никто, кроме девочки с авоськой, этих жалоб не слышал. Но что она могла сделать? Человечество ещё не придумало заклинания сильнее, чем «Менгисту Хайле Мариам».

Третий «в» класс  занимался во вторую смену, и до отправления в школу Таня успела поиграть на улице  с подружками – одноклассницей Олей Смирновой и Тамарой Профьевой из 4 «а».  Подружки были абсолютно разными по характеру и увлечениям: серьезная и молчаливая Прокофьева ходила в музыкальную школу и училась играть на пианино, а смешливая болтушка Смирнова занималась вместе с Таней в танцевальном кружке. В «классики» Тамара отпрыгала лучше всех, даже самое сложное: десять раз подряд на одной ноге из первого класса в десятый и обратно.  Оля сошла в середине, когда нужно прыгать, не показывая зубы. Таня корчила ей в этот момент самые невероятные рожицы и всячески провоцировала подружку – та не выдержала и засмеялась. В «резиночку» допрыгали от щиколоток до пояса, но тут из окна высунулась мама и закричала, что пора собираться в школу.

Урок слегка задерживался, что было не похоже на Маргариту Борисовну – она всегда приходила вовремя. В классе стоял привычный гвалт.
– Так и написал? –  шепотом переспросила Оля, «делая» огромные глаза.
– Так и написал! – закивала головой Таня. – «Ты мне нравишься!»
– Точно?
– Я тебе после школы «секрет» покажу.
– Кто же это? – и подружки, развернувшись в разные стороны, принялись рассматривать одноклассников.
В этот момент в класс вошла Маргарита Борисовна. Класс моментально притих и встал, здороваясь с учительницей. Она оказалась не одна, вслед за ней вошли две молодые женщины и мужчина с котом на руках.
– Дети! – обратилась к ученикам Маргарита Борисовна. – К нам в школу пришли журналисты из газеты «Вечерний город», они выбирают девочку для городского пионерского парада. Если...
Договорить учительница не успела: кот соскочил с рук мужчины и, прыгая с парты на парту, отправился на руки к ученице 3 «в»  класса Тане Соколовой.

----------

Они стояли в школьном дворе возле площадки, на котором мальчишки параллельного класса играли в футбол. Мужчина, две молодые женщины и девочка.
– Мне сорок пять… – плакала Таня. – Как так может быть? Только что было девять и вдруг – раз и сорок пять?
Юля погладила её по голове:
– Думаешь, у остальных по-другому? Всё время кажется, что тебе шестнадцать или восемнадцать, но однажды задержишься у зеркала и поймешь, что тебе уже сорок пять. А иногда и больше...
– Но мне мальчик... – вдруг вспомнила Соколова. – Мальчик записку написал только что. Я...
И она замолчала.
– А у меня сегодня свидание, – печально вздохнула  Юля.
Некоторое время все молчали, думая каждый о своём.
– А где Николай? – немного успокоившись, спросила девочка. – И как вы меня отыскали?
– Он, кажется, успел познакомиться с твоей учительницей, – ответила Минна. – Так что ему тоже нелегко возвращаться домой. А вообще, Коля – молоток! Он всех нас спас. У Кота смоленского в одной из ячеек карта, на которой указан аварийный лифт для возвращения в наше время. Так что Муравский мог спокойно отправиться в будущее один.
– Но он решил сначала отыскать нас, – кивнула головой Таня.
– Да. А как найти тебя я поняла, когда нанесла на карту места нашего появления. Все они в очень небольшом районе – значит, мощность машины ограничена определенным диаметром пространства. Вот в этом круге мы тебя и искали по школам. Юля хорошо запомнила твое лицо и настаивала, что в этом времени ты еще школьница.

-10-

В подвале окон не было – только искусственное освещение. Булбул не любила спускаться сюда, в помещении без окон она чувствовала себя как в клетке: хотелось выломать прутья и поскорее выбраться наружу. Иногда ночью ей снилось, что она большая чёрная птица, летящая над бесконечным морем. Как птице жить без неба? Переступая легкими туфельками по ступенькам, она заранее старалась смириться с неизбежным – и каждый раз, как молитву, повторяла стихи Бахытжана Канапьянова:

Всё встанет на свои места,
Когда со стороны увидишь,
Что отражение моста
Ты, как вода в реке, не сдвинешь.

Этот подвал без окон был её отражением моста. Виноградов, заведующий складом, отправлялся в двухнедельный отпуск и начальство переводило Булбул временно замещать отпускника.
– Только ничего не перепутай! – в двадцать пятый раз напоминал ей заведующий, ведя между стеллажей. – Швейные машины стоят вместе с телевизорами,  запомнила? Одежду и обувь я поменял местами: там, где на схеме «обувь» - на самом деле одежда, это понятно? Настенные часы часто сдают! Они в ящиках в дальнем углу, на схеме этих ящиков нет.
– Может, лучше я схему перерисую? – предложила Булбул.
– Ни в коем случае! – погрозил ей пальцем Виноградов. – Сама запутаешься и меня запутаешь. Это тебе не на выдаче наверху сидеть. За грузчиками присматривай! Разобьют что-нибудь – тебе отвечать. Оно хоть и бесплатное, но потом бумаг столько заполнять, мама не горюй!
– А мыши здесь есть? – неожиданно спросила Булбул.
– Мыши? – осекся заведующий. – Какие мыши? А, эти... Нету тут никаких мышей. Тут вообще посторонних не бывает. Даже виртуальных – вай-фай я отключил...
– Что?! – не удержалась Булбул.
– Нечего, нечего по социальным сетям прыгать как кузнечик!
– Да я же здесь с тоски помру! – взмолилась Булбул.
– Не помрёшь. Пыль протри, накладные проверь, складское дело изучай – учебник у меня в ящике стола можешь взять. Вот я на пенсию уйду – кто меня заменит? Эх, молодёжь, молодёжь... 
Они остановились у грузового лифта: Виноградов предпочитал подниматься на нём, а не по лестнице. Лифт оказался занят: светящаяся лампочка извещала, что на нём опускают в подвал какой-то груз.
– Вот тебе и начало работы, – заметил Виноградов, вынимая из кармана солнечные очки и водружая их на нос. – А я – в отпуск!
В это мгновение лампочка моргнула и двери медленно разъехались в стороны. Но вместо груза на нижний этаж прибыли странно одетые незнакомые люди. Одна женщина стояла в выцветшем мини-платье,  другая – в брюках-клёш и рваном свитере, а третья – в полинявшей водолазке и таких же старых джинсах. Вместе с ними прибыл мужчина лет пятидесяти в костюме на два размера меньше и с котом на руках. В подвале повисла долгая немая пауза.
– Какой сегодня год? – наконец, спросил мужчина.
– Сегодня? – растерянно переспросил Виноградов. – Две тысячи четырнадцатый... Вы кто такие вообще?! Вы по какому праву здесь взялись?
– Простите, а Звёздочкина здесь нет? – с надеждой спросила женщина в мини-платье. – Михаил Звёздочкин, экскурсовод?
– Экскурсовод в подвале?! 
– Я сейчас всё объясню! – заявил мужчина. – Мы из прошлого, уезжали туда по путевке государственной туристической компании. Вероятно, нас выбросило в другом месте. Аварийное возвращение, понимаете?
Виноградов и Булбул переглянулись между собой.
– Аварийное возвращение? – саркастически произнес заведующий складом. – Из прошлого? Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь. Что-то костюмчики ваши поистрепались, я гляжу. Долго в машине времени добирались до нашего склада? Сейчас я  вам вызову экскурсоводов, шутники хреновы. Булбул, звони охране!
– Подождите! – остановила его женщина в мини-платье. – Может быть, Соломон Ибрагимович здесь?
Виноградов и Булбул переглянулись ещё раз.
– Инструктор по технике безопасности? – уточнил заведующий.
– Он самый!!! – прокричали хором странно одетые люди и даже кот за компанию с ними утвердительно мяукнул.

В городской центр  «Отдам даром»  люди сдавали бывшие в употреблении вещи. Купил новый телевизор – позвонил в центр, приехали грузчики и забрали у тебя старый. Любой желающий мог прийти в центр и бесплатно взять приглянувшуюся ему вещь. Почти бесплатно: за хранение взимался небольшой процент, на который центр и существовал. Соломон Ибрагимович пил чай с ватрушками, когда ему позвонила из подвала Булбул и сообщила о появлении странно одетых людей.
– Соловушка, – промокая губы салфеткой, поинтересовался Соломон Ибрагимович. – А среди этих людей нет кота?
– Есть кот. А откуда вы знаете?
– Передай Витеньке, чтобы ничего не предпринимал! Я сейчас спущусь.
Работники зала с изумлением наблюдали, как неторопливый и степенный Соломон Ибрагимович, неуклюже размахивая руками, выскочил из своего стеклянного кабинета, пронесся мимо них и исчез за дверью на лестнице. Не меньшее изумление вызвало его появление на складе. Булбул и Виноградов одновременно раскрыли рты, увидев, как он бежит к ним мимо стеллажей, тяжело дыша на ходу. Навстречу ему от лифта летел со всех лап кот, что-то радостно мурлыча на своем кошачьем языке.

– Что происходит, Соломон Ибрагимович? - спросил Николай, когда они оказались на улице.  – Мы изменили мир?
– Откуда мне знать, Коленька? Я занимаюсь безопасностью путешествий. Моя работа – сделать так, чтобы все вернулись живыми и здоровыми. Вы живы? Здоровы? Значит, всё нормально.
Муравский посмотрел по сторонам: улица выглядела вполне знакомой. И здания, и машины, и видневшийся поодаль парк. Разве что рекламных конструкций было на порядок меньше.
– Но постойте, – вмешалась Минна. – Я ничего не понимаю. С вашим котом я вообще запуталась... Кто-то нам должен объяснить, что произошло?
– Наверное, должен, – согласился Соломон Ибрагимович. – Но уж точно не я! Если вы изменили мир, то те, кто мог вам всё объяснить, тоже изменились. И теперь объяснить не смогут. Знаете, что я вам скажу, любезные мои? Этот мир не так уж и плох – может быть, именно вы его и сделали лучше своими поступками. Хотите, чтобы будущее вам понравилось? Делайте добрые дела – и оно обязательно вам понравится.
– А какое сейчас число? – напряженным голосом спросила Юля.
– Двадцать седьмое мая. Вас не было ровно десять дней.
– Десять дней! – воскликнул Николай. – А  обещали в тот же час вернуть…. А наши семьи? Наша работа? Наши друзья?
– Не нужно волноваться, Коленька, – успокоил его инструктор по технике безопасности. – Что касается вас четверых, мир не так уж и изменился. Даже телефонные номера остались прежними – можете взять в нашем центре мобильные аппараты и позвонить. Да и переодеться бы вам не мешало.
– Дома переоденусь, – буркнул Николай. – Не люблю в чужом ходить.

Таня Соколова погладила кота, забравшегося на плечо к Соломону Ибрагимовичу, и мягко сказала:
– Вы ведь всё наверняка знаете? Просто не хотите с нами поделиться.
– Танюша, Минна, Юлечка… Дорогие мои! – замахал руками инструктор. – Читайте фантастику, там столько гипотез о путешествиях во времени! Вот Маранина почитайте, хороший же автор!
– Никому не советую, – разочарованно ответила за всех Биккина. – Маранин тоже никогда ничего не объясняет. Пошли по домам что ли? Только за телефонами зайдём да номерами обменяемся. Прощайте, Соломон Ибрагимович! Вряд ли мы когда-нибудь еще увидимся.
– Как знать, Минна, как знать…  – загадочно улыбнулся Соломон Ибрагимович. – Я бы на вашем месте не зарекался.

Эпилог

По улице шёл мужчина лет пятидесяти и громко оправдывался по сотовому телефону:
– Марина… Маруся… Не мог я тебе позвонить, не мог! Десять дней не мог – я  в прошлое путешествовал. Да не принимаю я тебя за дурочку! Марина... Маруся... Мы с девчонками изменили мир, понимаешь?  Ты просто не помнишь, как меня провожала...  Да это совсем не те девчонки!!
Одет гражданин был более чем странно для возвращения домой.