Гардемарины. Стой, Кармен

       В головы курсантов иногда залетала дурь. Даже не иногда, а довольно часто. А куда денешься: скука кругом и однообразие.

     Одной из таких дурей было бросание (иногда) на морского обеденных яств. На бачке состояло шесть человек. Все выбрасывали пальцы. По морскому счету первому доставалась вся закуска (салат или венигрет, или шинкованная капуста, или еще что).  Второму – кастрюля борща или щей, или горохового супа. Третьему – все второе. Четвертому – шесть кружек компота. 

          Пятый становился обладателем горки хлеба.  В этот раз им оказался ЖенькаТретьяков, мальчиком переживший блокаду. Хотя с тех горестных времен  минуло десять лет, блокада в нем сидела прочно. Хлеб для него был самым важным, самым  святым продуктом, поэтому он торопливо придвинул к себе блюдо с хлебом и стал энергично его поглощать.   

        Ну, а шестой мог смаковать горчицу, перец и соль, запивая всю эту прелесть водой из графина.

        В этот раз шестым был Лешка Барсуков. Он не стал наблюдать за кислым   видом первого, уныло поглащавшего свеклу, политую белым соусом.  Или -- потугами второго, который пытался  осилить третью тарелку рассольника.   Тем более ему было неприятно видеть третьего, проталкивающего в рот очередную котлетину.

     Так вот, Лешка не стал наблюдать эти сцены. Он вылез из-за стола и поплелся в курсантский буфет, к тете Маше. Там он на последние деньги взял шесть пончиков с повидлом и стал с наслаждением уплетать их, запивая бесплатным чаем.

     На стене висел репродуктор. Он бубнил последние гоодские новости. Лешка прислушался. Он уловил нечто интересное. Оказывается в Ленинград приехал  знаменитый испанский тенор. В воскресенье он выступит в Кировском театре в опере «Кармен». Партнершей его будет украинская сопрано Наталья Захарченко.

     «Это интересно, -- подумал Лешка. – Неплохо бы сходить. Так денег нет. А, что если попросить в долг у Женьки Третьякова. Он парень с  достатком».

     Лешка не промахнулся. Третьяков, хоть и без желания, ссудил Барсукову пятьдесят рублей.


     На повороте, спрыгнув с трамвая, Лешка поспешил к театру.  Сразу же стало ясно, что в кассах билетов нет.  У него то и дело спрашивли: «Нет ли лишнего билетика?».  У входа в театр толпилась куча народа.

     Лешка все-таки решил попытать счастья. Но напрасно. Никто билетов не продавал. Все билетодержатели с гордым видом следовали в фойе театра. До начала спекткля оставалось десять минут. И тут к нему подошла девушка. Она тихо (чтоб меломаны не накинулись) спросила:

    -- Вам нужен билет?

    -- Да, да. Конечно!

    -- У меня есть лишний. Подруга не пришла.

     Лара оказалась прекрасной компаньонкой. Они оживленно обменивались впечатлениями, а после посещения театрального кафе вообще раскрепостились.

     Спектакль был поставлен прекрасно. И хотя испанец пел по-испански (а может бвть -- по-французски), а Кармен по-украински, это никого не непрягало. «Кармен» же – хрестоматия. Все всё знают. Действительно:

     «У любовi як у пташки крила...», чего здесь непонятного?

     Правда, в финале возникло веселье.

    Зарокотали литавры. Медные вскрикнули на всю мощь. Хор за сценой громко приветствовал Эскамильо. Появилась Кармен. Навстречу ей гневный Хозе:

     --  Statione, Karmen! ( в смысле – остановись).

     -- Що тобi треба? -- поинтересовалась Кармен.

      Хозе снова галантно по-французски обратился к Кармен. Та как отрезала:

     -- Геть звидсы!

     Дальше – гуще и когда Хозе достал нож, оживление достигло апогея: все стали весело аплодировать.

      Выйдя из театра, Лешка предложил Ларе свои услуги в качестве провожатого. Она согласилась.  Лара жила на Петроградской, на улице Чапаева.  На трамвае туда тащится долго, поэтому Лешка взял такси. 

     Лара весело щебетала, а Лешка поглядывл на счетчик, контролируя свою платежеспособность.

     Доехали быстро. Лара предложила Лешке подняться к ней на третий этаж и выпить кофе. Лешка к тпкому повороту сбытий отнесся положительно.

      Когда поднимались по лестнице, Лешка ощутил какой-то неприятный запах. Такой же запах присутствовал и в квартире. Ларина мама отнеслась к Лешке очень ласково. Она показала последние фотографии Лары (одну фотографию Лешка увел и спрятал в кармане), напоила гостя кофе.

        Лешка не загостился. Нужно было не опоздать в училище. Они с Ларой договорились о встрече, расцеловались и он исчез.

     В училище Лешка поблагодарил Женьку за финасовую помощь и похвастался знокомством с красивой девушкой. Он выталщил из кармана фотографию Лары и показал её Лешке.

      -- Так это ж Ларка, моя сестра! – вскричал Женька.

      -- Ни фига совпаденьице! Так ты на Чапаева жил?

     -- Да.

     -- А я – на Кировском. Считай соседи. Ну дела!

      Оба долго еще удивлялись такому чуду. Наконец, Лешка спросил Женьку:

     -- А чем там у вас так невкусно пахнет?

     -- Это пахнет  тлением, покойниками. В первую блокадную зиму в подвал нашего дома складывали умерших. По весне ни у кого не было сил разгрузить подвал. Когда началось разложение, вызволи военных и они, работая в противогазах очистили подвал.  Подвал очистили, а запах остался. И дезинфецировали, и бетонировали -- все без толку.

     -- Как же там люди живут?!

     -- А вот так и живут. Принюхались, притерпелись. А куда деваться?

     После разговора с Женькой Барсуков вышел на улицу, достал из кармана фотографию девушки и разорвал фото на мелкие кусочки. Он точно знал, что в доме на Чапаева ему больше никогда не бывать.

  Ну, блокада-стерва, и через годы дает о себе знать!