Жил-был я. Кн2. ч1. гл3. Хрустальная ночь

          
                Глава 3.ХРУСТАЛЬНАЯ НОЧЬ

                (О национальном вопросе)

          Они стояли, неподвижно, и, молча, в упор, смотрели друг в друга. Один - черноволосый с зелеными глазами, другой - русый, голубоглазый. Их разделяла незримая черта, пролегшая меж, вросших в землю, замшелых, древних пограничных камней.
          ТАБУ.

          Старый, но великий закон, преступить который означает смерть. Давно стерлись в памяти имена тех, кто установил эту межу, затерялись во времени причины, породившие вражду двух племен. И только вековая обида, иглой засевшая в памяти, кровоточила: «Вон, тот, чернявый мерзавец – враг»; «Этот русый – подлец». И все! Священный закон непререкаем. И никто не смеет нарушить его.
          ТАБУ.

         Глаза сцепились в схватке, руки сжали смертоносные копья, злоба кипит в душах, ярость туманит разум, и нет силы, которая разрушит стену вражды и отчуждения.
         ТАБУ.   
                ----------------------------------------

         Старая деревянная двухэтажная усадьба, не то бывшего помещика, не то бывшего управляющего, ныне же сельская школа. Longi kool. Полдома сама школ, полдома - завхоз с семьей.
         Своим фасадом дом выходит на дорогу, которая пылит через лес от поселка Полли (Polli katsebaas) до шоссе Вильянди - Нуйя. С тыльной, северо-западной стороны - сарай, дровяник, огород с картошкой, умывальник, «удобства», собственно, всем этим и ограничивается пространство, называемое двором. Из дома во двор сходит широкое деревянное крыльцо.

         Утомленное дневным распылом, солнце, прежде чем зацепиться за верхушку леса и закатиться меж холмов, греет нас, разморенных и вялых после обильного ужина, слепит глаза и, ненавязчиво, толкает в прохладу альпийского садика. Там, под кустами сирени, развалившись на легких летних креслах, за игровым столом на четверых, мы по обыкновению, играем в карты, на интерес.
         
         Было 19 июня жаркого лета 1975 года.
         Мы – malevased Polli r;hm Viljandi piirkond Eesti ;ppelasmalev – а проще – бойцы Эстонской дружины старшеклассников, которых набрали на севере нашей незабвенной Эстонии, в Харью, и забросили на южные поля Вильяндимаа. Мы –шестеро пацанов из Палдиски – костяк отряда. Остальные: два парня и одиннадцать девчонок из Вильянди и его окрестностей.
         Описания Устава и правил Дружины не являются темой моего рассказа. Однако, замечу, что порядки были весьма демократичными, даже, по нынешним меркам, не говоря уже о временах минувших.
                -------------------------------------------
      
        Человек, как алмаз, многогранен, а душа многозвучна. Сознание блистает гранями, душа радует добрым мотивом. Грани разные: матовые, серые, черные. Есть такие, что и показывать нежелательно. А есть то, что показывать нельзя. Но я бы хотел рассказать об одной из сторон сознания. О предубеждении. Это чувство рождается с нами, и впитывается в кровь с молоком матери.
         Испокон веков Россия, окружена врагами. Её раздирают внутренние противоречия. Её удел – всегда быть на «сторожке». Состояние тревоги передается из века в век, из поколения в поколение, по генам. Одним словом – глухая круговая оборона, а там поглядим.
         Наш командир, чУдная Яна, предупредила нас, мол, ребята тут сельские, в потасовках «дюже ушлые», само собой, разумеется, захотят испытать северян на прочность. Не поддавайтесь на провокации. (Эх, вечное наше - «не подаваться на провокации»).
          «Ну, что ж, - решили мы. – Выбирать не из чего».
          Ремни отпущены, дубинки вырезаны, дух укреплен, настроение бодрое. Мы были юны, и в жизни, как нам казалось, терять еще было нечего.
          - Пускай только сунутся. Небось, разберемся.

          Итак, вечерело. Усталые от работы, мы притащились в Лонги. Плюясь и поминая недобрым словом киоскера, выбросили позеленевшие, недавно купленные, медные цепочки. При разгрузке минеральных удобрений - аммиачной селитры, на жаре за 30 градусов, уж, не знаю, что там текло по телу: то ли пот, то ли щелочь, но цепочки среагировали сразу, они скорродировали, а тело зачесалось в самых неожиданных местах.
          Кто-то хохмил, кто-то стучал костяшками домино, кто-то бродил по окрестным полям и лугам (и уже не один!). Ну, а мы, вчетвером, лениво       покуривая, главным образом для отгона комаров, «резались в карты», в любимого нами «Козла».
          Альпийский садик, цветочки среди камней, густая листва сирени. Над нами витает сладковатая цветочная аура. Тепло и маетно. Лес посвистывает свистящей и трескучей живностью. Белый пыльный просёлок пропадает в зеве дремучего леса. Воздух легкий и неподвижный.
         Где-то вдалеке, за мохнатыми елями, протарахтел мотор. Появился и пропал. Потом возник снова, усиленный лесным эхом. Он приближался и густота его росла.
         «Да Бог с ним, не хай себе едуть. Дорога не наша, общая…
         Оп-пачки! Вот и «первая» поймалась! «Четверок» вам, братцы, «четверок» на каждую душу населения».
         Подавляя другие звуки, рокот мотора усиливался, заполнял собой всё пространство, порождая чувство тревоги. Из леса, на просёлок, вынырнула кавалькада мотоциклов, аж, четыре штуки, плюс еще один – с коляской. Спустя минуту «бронетехника» притормозила у наших ворот. Моторы урчали на холостых оборотах, ездоки расположились в выжидающих позах. До нас добежали и испуганно выдохнули: «ОНИ! Они зовут всех!».
         - Хм, - насторожились мы и в скорости сгрудились по эту сторону ворот.
Местные, не сходя с мотоциклов, изучали нас и, посмеиваясь, о чем-то переговаривались. Вожаком среди аборигенов был скуластый парень, лет семнадцати – восемнадцати, он живописно выделялся среди своих соплеменников длинными, до плеч, темными волосами и потертой кожаной курткой.

         Итак, они смотрел на нас. Мы – на них. Лицо вожака не выражало ни злобы, ни удивления. Оно было, как бы повернуто внутрь, в себя. Будто ехали-ехали, знали – куда, знали зачем, а, приехав, потеряли нить. С нашей стороны замешательство было другого плана – среди нас не было явного лидера. Однако в таких ситуациях мысль кристаллизуется быстро:
        - А-ха! Ты есть комсорг?
        - Ну, я.
        - Ну, тогда с Богом, вперед.
        - Э-э, братцы, помилуйте!
        - Давай – давай. Оправдывай.
        «А оно мне надо? Но долг, (громко это сказано или нет), велит оправдывать высокую честь «быть комсоргом». Мне было шестнадцать лет, и тогда, и сейчас свои проблемы я старался не перекладывать на плечи других. Да и подставляться в шестнадцать лет, тем более трусить на виду у товарищей, девчонок, которые тут же, за нашими спинами - как-то было «нехорошо». Ну, сами понимаете».
        «А в это время Бонапарт переходил границу»*. Вожак перекинул правую ногу через руль, легко соскочил с мотоцикла и сделал шаг навстречу.
        Толчок в спину – и я тоже сделал шаг.
        Нас разделяла незримая черта, проходящая по границе забора и всего четыре шага.
       ТАБУ.
       Мы сделали еще по шагу. Остановились. Чернявый мотнул головой, что-то произнес. Я пожал плечами – не понял. Он задумался. Через мгновение его озарило. Он улыбнулся, поднял руки на уровень груди, ладонями вперед – «мол, щас». Потом левой рукой взялся за полу куртки, а правой поманил к себе. Я насторожился и остался стоять на своей территории. Чернявый крякнул, открыл полу куртки, там, во внутреннем кармане стояла…… бутылка, бутылка вина. Вожак указал пальцем на горлышко и кивнул: «Ja?».
        Ошалев от непредвиденного предложения, я, еще не понимая, кивал: «Я, я».
Он обрадовался, и, даже, очень, сделал шаг вперед и протянул в приветствии руку: «Лео». Я протянул руку навстречу. Наши ладони коснулись друг друга мягко и осторожно, пальцы зацепились и сжались с нарастающей силой. Я представился, и широкая обоюдная улыбка увенчала крепкое рукопожатие.
                --------------------------------------------

        Они стояли лицом к лицу, тот зеленоглазый и тот, русый, они стояли, сжимая руки прямо над священной границей….. И ничего не случилось: гром не грянул, небо не рухнуло, звезды, и солнце вниз не попадали, и только ТАБУ, медленно и неохотно, змеёй уползало под камень, шурша поветрием по жухлой траве.
                -----------------------------------------------
       Лео повернулся и позвал своих. Те резво соскочили со своих железных коней, и смущенно улыбаясь, шмыгая носами, сгрудились около Вожака. А розовощёкий обладатель мотоцикла с коляской, Айвар, самодовольно достал из люльки целую авоську вина. Какого? К сожалению, в преданиях об этом не сказано.
Группы сошлись.
       Мы знакомились и жестами приглашали местных за собой, в сад. Расположившись, завели разговоры. Правда, это были не диалоги, а скорее многословные монологи, восклицания и эмоции. На счастье, нашелся один смышленый парень – Вольдемар из Вильянди (Господи! Я до сих пор помню их имена), который знал и тот, и иной языки. Толмач торжественно был посажен на середину «поляны». Карты собраны, стаканы расставлены, хлеб и сало разделены на куски. После первого тоста – «За дружбу» - «S;pruse» - возбуждение потихоньку рассосалось. Лео представил своих, наши представлялись сами.
       Да, я совсем упустил из виду. Наш командир. Бог и царь, нет, царица – Татьяна. Наша Яночка, студентка второго курса Таллинского политехнического института, боевая восемнадцатилетняя деваха. Не пытаясь нам помешать, но по долгу службы, после пары фраз с Лео, мудро рассудила, что межнациональные контакты входят в сферу коммунистического воспитания советской молодежи.
        После совета – «Ребят, не перебирайте, завтра на работу» и наших «Да-да, Ja-Ja», оставила нас в покое и удалилась.
        После второго «стакана» надобность в толмаче отпала сама собой. Разговор пошел на тарабарской мешанине русского, эстонского и английского(!) языкоff. И все друг друга стали понимали. Потом мы пели «Palun, isa», потом, что-то про « polle ja metsa…, Ja vaba», потом «Ми фам чесна скасать хотим», незаметно, перейдя на «Let it be» и «Oh, Darling». Рулады нашего стройного хора разносились далеко по округе, отражаясь от ближнего леса, пугая птиц и коней по кукурузным и ржаным полям.
         Мы говорили и говорили, перебивая друг друга, смеялись, хлопали по плечам и спинам, расходились, сходились, обнимались. Потом появились Айвар и ещё одна кошёлка с вином, салом, луком и хлебом пошла по кругу.
         Да-а-а-а. Тогда мы не «пили», а, зачастую и не курили. В этот раз, некоторые выпивали в первый, а может, и во второй раз в жизни. Курить же «бросали», практически не начиная. Но в этот вечер «интернациональной дружбы» вина пили много и в «охотку». И было здорово.

        Уж сколько лет прошло – двадцать пять лет, четверть века. Века!
        Уж сколько лет прошло – тридцать пять лет, треть века. Века!
        Вчера сравнялось сорок лет. Не шутки…
        А вот помниться, что было «здорово».
               -----------------------------------------

        Впоследствии, заключенный «договор о дружбе» не дал ни одного сбоя. На танцах и сельских праздниках, на гуляньях и в кино, в одиночку и в компании, в Полли, в Нуйя, в Каркси, в любое время суток, за весь пятидесятидневный срок пребывания мы, краснорубашечные малевасы, НИ РАЗУ не были не оскорблены, не унижены, не спровоцированы на что-либо непристойное. Сказка? Я и сам, иногда, думаю что «сказка». Копаюсь в памяти, но не нахожу ничего негативного. Ну, не отложилось. Не помню «ничего такого». А память у меня, как вы убедились, хорошая.
        Конечно, можно поставить вопрос: «Ну, да, дружба через вино – непоказательно!». Отвечаю: «Дружба – да. Через бутылку – нет. В шестнадцать лет через бутылку не дружат».
        Дело в том, что местные ребята приехали к нам не в первый и не во второй день, а через неделю. За это время они успели к нам приглядеться, посмотреть на нас в работе. А работали мы на совесть. Работали, от лихости и с непривычки, отрывая руки от плеч, изнывая от жары и пыли. Знаете, как чешется потная кожа от трухи сухого сенного брикета? Нет? «То–та».
        Местные видели нас облитых жгучим потом, замешанном на соке аммиачной селитры. Местные мокли с нами на стылых промокших полях, где мы грузили на транспорта с наращёнными бортами те же сенные брикеты, только свеженькие и мокренькие, да не подъемненькие (что говорят, запрещено). Они вместе с нами сгибались в три погибели на прополке километровых грядок, на земляных работах и так далее!
        Мы пахали.
        Мы пахали вместе.
        Мы пахали вместе, честно и наравне, не отлынивая, не подставляя, не брюзжа, не жалуясь.
        - Вы зарабатывали деньги! – крикнет кто-то из толпы.
        - Да, мы зарабатывали деньги. Это были первые в нашей жизни деньги, заработанными самостоятельно. Политые собственным потом. Конечно, все понимали, что эти деньги не та соломинка, которую не поймаешь и умрешь, тем более не последний шанс в борьбе с нищетой. Эти деньги, скорее всего, материальное поощрение за учебу.
        - Какую еще учебу? – не унимаются критики.
        - За науку зарабатывать благА своим трудом! И хватит вопросов. Берите лопату и идите копать траншею. Что? Ау? Критики. Где вы?!
        Мы работали, мгновенно, выучив три эстонских слова. «Lыpeta» - «хватит, хорош, достаточно», «аbi» – «помоги» и «Aitаh»- «спасибо». Они звучали желанной песней. Особенно, первое. И второе тоже не плохо. А благодарность? Да, все три слова хороши. Ну, а когда подучили местный «матерный» – работа заспорилась вдвойне. Хотя, куда их сленгу, против нашего?
        Мы работали. Мы были соратниками. Мы были им помощниками и их рабочей силой. А когда с тобой рядом пашет инородец, неумело, но старательно; когда он злится на себя за свою неуклюжесть, но вкалывает, какая тебе разница во что он верует, как говорит и какая у него кровь. Мозоли и ладони дубеют одинаково, пот соленый, усталость ломает его тело, так же как и твоё, а удовлетворение и изнеможение от работы, наверное, не меньшие. Тоже мне, нашли захватчиков, которые, как и ты, в перерыве между рейсами, падают на копну сена рядом с тобой и «балдеют» от этого, как, в прочем, и ты.
       Это было и будет ещё много раз. И будут проводы. И под почетным эскортом наших друзей-мотоциклистов автобус повезёт нас в Нуйю. И там, на привокзальной площади, мы будем прощаться, обнимать друг друга, отводя влажные глаза. А девчонки из нашего отряда, будут рыдать в объятьях здоровенного «трехколесного» Айвара, и он будет шмыгать носом, накрыв их своими соломенными волосами.
Это было, а скорее будет. Ибо сейчас ночь. Ночь, когда мы поем, смеемся и учим знакомый, незнакомый язык.
       Ночь, когда доверившись первородным чувствам справедливости и человеческой общности, мы преодолели чёртову черту недоверия и отчужденности.

         -------------------------------------------------

       Они сидели на старых замшелых камнях и поедали оленя, добытого на землях черноволосых, запивая веселящим янтарным соком русых. Горел костер и долго-долго над стойбищем звучали легенды и предания двух народов. И, как было подмечено, саги одних мало, чем отличались от сказок других.
         ---------------------------------------------------

       Светила большая желтая луна. Костер поднимал в небо столб искр, и те растворялись в ночи, сливаясь с яркими летними звездами. Долго полыхал костер, долго велись разговоры, и долго лились песни. И далеко-далеко разносился в той хрустальной ночи хрустальный перезвон стаканов.

       Вот так, господа, «хрустальные ночи» бывают разные.
__________________________________________________________

*)В.С. Высоцкий,  Стихотворение 1968г..

________________________________________________________
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/27/2135